Текст книги "Сокровище Черного моря (с илл.)"

Автор книги: Александр Студитский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 28
В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛОСЬ ОТКРЫТИЕ КРУШИНСКОГО

Изо дня в день, потеряв счет неудачным попыткам, Петров продолжал опыты с остатками золотой водоросли. Прошло уже больше трех месяцев после отъезда группы Смолина на Мурман. Беспрерывные неудачи удручали Петрова, но он продолжал с яростной настойчивостью ставить культуру за культурой.

Был уже конец августа. Однажды, доставая утром из несгораемого шкафа очередную порцию золотой водоросли, он случайно бросил взгляд на свинцовый футляр. Там хранился изотоп золота, привезенный Смолиным из Москвы. Аркадий отвинтил крышку, посмотрел на флакон с желтыми кристаллами и удивился, как это раньше ему не пришло в голову поставить культуру в растворе радиоактивного золота? Ведь это же – самое надежное средство контроля за накоплением золота!

На другое утро он собрал со дна аквариума измельченные частички золотой ветви и проверил содержание в них радиоактивного золота. Стрелка на циферблате гейгеровского счетчика еле шевельнулась. Ну, так и должно быть. На мертвых частичках, пролежавших в растворе целые сутки, должны были зацепиться отдельные мицеллы радиоактивного золота.

Петров продолжал обследование всего, что было в аквариуме – налетов на стенках, осадка на дне, бактериальной пленки. Когда в камеру счетчика было положено стекло с пленкой, загорелась сигнальная лампочка и стрелки на обоих циферблатах с тонким стрекотаньем пришли в движение. Аркадий смотрел ошеломленно и не понимал, в чем дело. Потом он бросился со стеклом к микроскопу.

Долго, дрожащими пальцами, водил он препарат взад и вперед, вправо и влево, пытаясь обнаружить какие-либо следы проростков. Водил – и видел: ровные ряды палочек., тесно прилегающие друг к другу, и ничего больше.

В недоумении он оторвался от микроскопа. Взял еще пробу с бактериальной пленки, снова подивился ее поразительной радиоактивности. И внезапно догадка осветила сознание. Он выхватил из аквариума несколько крошек, раздавил их на предметном стекле, подсушил, потом выдавил из пипетки на препарат капельку красящего раствора, употребляющегося для быстрой окраски микроскопических препаратов растений, накрыл покровным стеклом и поставил под самое большое увеличение. Он уже успокоился и руки его обрели привычную ловкость. Но когда он наклонился над микроскопом, пальцы его снова задрожали. Он увидел – с поразительной ясностью, словно выведенный тушью рисунок – тончайшую сеть, сплетенную в клетках водоросли из нитей микробов.

– Так вот в чем тут дело! Симбиоз [29]29
  Симбиоз – сожительство двух различных организмов, из которого оба организма извлекают пользу.


[Закрыть]! – прошептал Петров. От волнения у него потемнело в глазах.

Да, сомнений не оставалось. Золотая водоросль оказалась убежищем для микробов, накапливающих золото в ее тканях. Петров уговаривал себя не волноваться, не суетиться, не дергаться. Сжигаемый своими переживаниями, он все-таки заставил себя провести в лаборатории и день, и ночь, проверяя сделанное открытие. И только утром на другой день он отправил телеграмму Смолину.

Но спокойно ждать приезда профессора было свыше его сил. Еще два дня прошли как в чаду. Петров сидел в лаборатории до вечера, включая и выключая счетчик для испытания новых и новых проб бактериальной пленки. Все было ясно. Открывался совершенно новый путь исследований.

Вечером он открыл несгораемый шкаф, чтобы достать очередную порцию золотоносной водоросли для постановки новой культуры. И вдруг он вспомнил ту минуту, когда в полумраке лаборатории Крушинского несколько месяцев назад так же вот зазвенел замок, открылась тяжелая дверца и перед их глазами тускло блеснули медью пустые полки. Вспомнил – и все тело его покрылось испариной. Может быть, именно за это открытие поплатился жизнью бедный Николаи Карлович!.. Несколько мгновений он смотрел на остатки золотой водоросли в картонной коробке, чувствуя, как замирает сжатое внезапным волнением сердце…

Потом захлопнул дверцу, положил ключ в карман и побежал к телефону. Колосова в Севастополе не оказалось. Петров долго добивался, чтобы ему сообщили, где находится полковник. Наконец, к телефону вызвали знакомого Петрову лейтенанта, который объяснил, где искать Колосова.

… Он медленно спускался по глинистому обрыву Большого берега к морю, не спуская глаз с горизонта, где, чуть видные в вечернем сумраке, маячили белые пятна рыбачьих лодок. Кусты орешника и можжевельника цеплялись за его одежду, но он не обращал внимания на эти помехи. В нетерпении он шел не тропинкой, а кратчайшим путем, по крутому, высохшему ложу ручья, покрытому глубоко ушедшими в глину камнями.

В его возбужденном воображении беспрерывно мелькало пережитое за последние трое суток. Бешено крутящаяся на циферблате стрелка гейгеровокого счетчика непрерывно стояла у него перед глазами.

Он услышал шуршанье и стук катящихся камней, точно кто-то бежал за ним. Но прежде чем успел оглянуться, он почувствовал толчок… удар… и потерял сознание…

Потом, были минуты просветления. Он очнулся. Над ним в недосягаемой вышине медленно плыли звезды. Голова невыносимо болела. Все тело затекло. Он попытался пошевельнуться, но не мог, – его плотно опутывала веревка, врезавшаяся глубоко в мышцы.

Он хотел крикнуть, но издал только глухой стон, – во рту была тряпка, а поверх нее на челюстях лежала плотная повязка. Он повел глазами. В ночной мгле чуть виден был силуэт сидящего рядом на корточках человека. Его крючковатый нос свесился на искривленные губы… Человек повернулся к Петрову. Аркадий задвигался по земле, пытаясь подняться… Снова почувствовал резкую боль. И опять все заволокло туманом…

Из тумана временами выплывали странные, бредовые картины, Петров уже не помнил, что рисовало ему помрачненное сознание и что в действительности возникало в окружавшем его полумраке. Наиболее реальным было впечатление тусклого света, исходившего от лампочки, которая мигала среди кромешной мглы у него перед глазами.

Его ложе тряслось беспрерывной мелкой дрожью. Петров догадывался, что это работа мотора. Он понял, что его везут по морю. Сильно качало. Повязка с лица была снята. Несколько раз подступала мучительная рвота, скручивающая желудок… И после нее опять восприятие окружающего терялось…

Последний раз он очнулся, чувствуя, что его несут, тяжело ступая по твердой земле. Занимался рассвет… Петров увидел несколько человеческих фигур, услышал непонятный гортанный говор. Долго вслушивался он в короткие обрывистые фразы, произносимые негромкими голосами. Аркадий пытался понять хотя бы слово, но ничего не мог разобрать. Потом опять все исчезло…

Глава 29
ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Аркадий открыл глаза… Сразу навалилось ощущение тяжелой ломоты во всем теле. Он потянулся, расправляя сдавленный болью позвоночник, пошевелил руками, приподнялся на локте и осмотрелся. Он находился в помещении, погруженном в полумрак. Свет пробивался сквозь узкие щели под потолком, еле освещая голые серые стены, глинобитный пол и соломенную цыновку, на которой лежал Аркадий.

– Вот так история! – прошептал он. – Завезли черт знает куда… И кто завез – неизвестно… И зачем завезли – тоже неизвестно. Но надо быть готовым ко всему.

Он попытался сесть, но не удержался и упал, больно стукнувшись затылком о стену. Несколько минут он лежал на цыновке, уткнувшись лицом в измятый рукав пиджака, собираясь с силами. Наконец, ему стало легче. Он осторожно встал на четвереньки. Поднялся, держась за стену, на ноги. В голове шумело. Но постепенно сквозь боль к нему возвращалось ощущение своих мышц, своего тела. Он сделал несколько резких движений, морщась от ломоты в суставах. Теперь можно было сесть и подумать о том, что делать.

Он украден… И нечего ломать голову над мотивами похищения – они совершенно ясны.

Ни для кого в мире его персона не представляла интереса, помимо его деятельности в лаборатории профессора Смолина.

Его привезли сюда, чтобы получить сведения о работе с золотой водорослью… По его спине пробежали мурашки.

«Что же делать?.. Буду молчать – решил он. – А побои? Пытки? – мелькнуло в голове. Но он отогнал эту мысль. – Будь, что будет».

Прежде всего надо решить – куда его привезли? Путешествие по морю было, вероятно, недолгим. На рассвете судно уже пристало к берегу. Следовательно, переезд длился не больше четырех – шести часов. И все же, на быстроходном судне за такой срок можно переплыть Черное море в любом направлении.

Он встал, обошел все тесное помещение – четыре шага вдоль, три шага поперек – глядя вверх, откуда пробивался свет. Там, под самым потолком была узкая, в ладонь шириною, щель.

Стена была, невидимому, толстой: через щель ничего не было видно – ни неба, ни зелени деревьев, ни стен соседних зданий. Аркадий осмотрел дверь, сбитую из тяжелых, массивных досок. Аркадий толкнул ее. Она даже не шевельнулась, – невидимому, снаружи ее держал прочный засов.

Петров припал к двери ухом, прислушался. Сначала в едва слышном шуме, проникавшем сквозь толстые доски, ничего нельзя было разобрать. Потом пробились голоса, но они звучали так неотчетливо, что Аркадию не удавалось различить ни одного слова. Говорили, повидимому, трое. Ясно можно было различить только интонацию, – заискивающую, подобострастную у двоих, и повелительную, резкую у третьего. Это был высокий баритон металлического тембра.

Затем за дверью послышались шаги. Петров отскочил, бросился на цыновку, лег и закрыл глаза.

Загремел засов. Скрипнула дверь. Кто-то вошел в комнату и остановился перед цыновкой. Сквозь ресницы неплотно закрытых глаз Аркадий увидел смуглое бритое лицо с ястребиным носом, черные волосы и густые черные брови, рубашку, небрежно расстегнутую на груди, светлосерый костюм. На губах у вошедшего застыла не то брезгливая, не то досадливая усмешка. Он толкнул Петрова носком ботинка. Аркадий медленно поднял веки, словно очнувшись от обморока, и изобразил на лице выражение тупого испуга.

– Ну? – сказал брюнет.

Петров застонал.

– Поднимитесь! – резко приказал брюнет.

Петров медленно, исказив лицо болезненной гримасой, повернулся к нему всем корпусом, приподнялся на локте, но не встал.

– Ну-с, понятно вам, где вы находитесь и что от вас нужно?

Петров отрицательно покачал головой.

– Хорошо, будем знакомиться. Ваша фамилия Петров. Вы сотрудник профессора Смолина и его помощник в работе над биологическими методами извлечения золота из морской воды. Так?

Петров пожал плечами.

– Очень хорошо, – продолжал противный звенящий голос. – Позвольте представиться мне самому. Моя фамилия… ну, скажем, Смит. Она не имеет для вас никакого значения, так как вами интересуюсь не я сам, а… так сказать, инстанция, стоящая надо мной.

– Чего же от меня хочет эта ваша… инстанция? – угрюмо спросил Петров.

– Она хочет получить от вас некоторые сведения. Разумеется, не даром. Даром у нас ничего не делается. А за соответствующее вознаграждение. Вы будете хорошо обеспечены, и – я это гарантирую – освобождены и сможете жить, где захотите. Сможете вернуться к себе на родину – доставку мы вам также гарантируем – или избрать для проживания любую другую страну.

От сдерживаемой ярости Петров почувствовал приступ тошноты. Он проглотил слюну, облизал пересохшие губы и грубо спросил:

– А если я ничего не скажу?

– Нет, вы скажете! – уверенно возразил Смит. – Или умрете здесь – в этом хлеву. Третьего выхода для вас нет. Подумайте. Время у нас есть.

Смит повернулся на каблуках и вышел, стукнув дверью.

Петров вскочил с цыновки и бросился было к двери. Но снаружи загрохотал засов, и Аркадий снова сел на цыновку, прислонившись спиной к стене. Он тяжело дышал от возбуждения. Голова горела. Обрывки бессвязных мыслей проносились в голове.

Что можно предпринять? Дождаться вторичного прихода этого Смита и сделать попытку схватиться с ним? Какой в этом смысл? Даже, если удастся одержать над ним верх, бегство из этой комнаты – все равно, что самоубийство. Снаружи, конечно, – охрана.

Попытаться обмануть, придумать какую-нибудь небылицу, притвориться сдавшимся на милость своих тюремщиков? Но что придумать, как обмануть?

Снаружи снова звякнул засов и дверь завизжала, впуская невысокого сгорбленного старика в халате, перетянутом пестрым платком. Старик поставил перед Петровым широкую низкую скамейку. На ней был поднос с небольшими закрытыми мисками. И только теперь Петров вспомнил, что он ничего не ел, наверно, уже более суток.

Как только за стариком захлопнулась дверь, Аркадий сел на цыновке и нетерпеливо поднял крышки с сосудов. Обоняние защекотал острый запах баранины, поджаренной с луком. Петров попробовал. Блюдо было густо сдобрено томатом и перцем, но вкус его показался Петрову недурным. Он нерешительно взял широкую вилку, съел один кусок, другой, и незаметно прикончил все блюдо. В другом сосуде была рыба, также приготовленная с томатом, луком и перцем. Перца было так много, что он обжигал рот.

– Восточная кухня! – сказал Петров, крутя головой.

Но рыба ему тоже понравилась, хотя после нее во рту жгло еще сильнее. Ему захотелось пить. Он осмотрел остальные сосуды. Ни воды, ни вина в них не было. А жажда становилась все острей. Он встал и пошел было к двери, чтобы позвать старика… И вдруг со всей обнаженной очевидностью перед ним раскрылся смысл этого обеда. Пытка – вот что это такое! Ему не дадут пить, чтобы заставить говорить.

Он подошел к двери… Постоял перед ней в нерешительности. Потом тихо постучал и прислушался. Никто не отзывался. Он постучал сильнее. Ответа не было.

Часть четвертая
ТАЙНА КАРАДАГА

Глава 30
МОРЕ НЕ СОХРАНЯЕТ СЛЕДОВ

…В городе творилось невообразимое… Сотни лодок бороздили сверкающую и переливающуюся на солнце поверхность залива. Небо пылало зноем. Странный свет сиял над городом, придавая фантастический медно-красный оттенок лицам, одеждам, стенам зданий, асфальту улиц, зелени деревьев на бульварах…

– Феерия! – процедил в раздумье Калашник.

Он стоял у окна и смотрел на волнующуюся, пеструю севастопольскую толпу.

Людские потоки стремились к набережным. Каждый хотел своими глазами увидеть необычайную окраску моря.

Смолин не отозвался. Его похудевшее, осунувшееся лицо, его глубоко запавшие глаза казались невозмутимо спокойными. И только плотно сжатые губы да застывшая на лбу сетка глубоких складок, выдавали напряженную работу мысли. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, в глубине комнаты. Рука с потухшей папиросой свесилась с ручки кресла. Они только что вернулись на машине Колосова из Балаклавы. Необходимо было немедленно отправиться в лабораторию, чтобы проверить догадку об открытии Крушинского. Но страшная, сверхчеловеческая усталость приковывала Смолина к его месту.

Калашник отошел от окна и, смотря себе под ноги, зашагал по диагонали просторной комнаты.

– Ну, Евгений Николаевич, – сказал он, продолжая шагать, – судьба свела нас на стыке дорог, которые до сего времени шли параллельно. Что вы на это скажете?

Смолин, словно очнувшись от сна, поднял голову и взглянул на него.

– Предстоят серьезные дела, Григорий Харитонович. Я не знаю, как оцениваете вы свою деятельность за этот год. А я… я допустил в своей работе непростительные ошибки, за которые расплатились жизнью два моих лучших сотрудника…

– Ну, при чем же тут вы, Евгений Николаевич? – пробормотал Калашник, не глядя на Смолина. – Совпадение обстоятельств…

– Обстоятельства совпадают неблагоприятно в тех случаях, когда руководители упускают эти обстоятельства из виду, отвлекаясь факторами, не имеющими отношения к работе. – Смолин поднял руку, посмотрел на погасшую папиросу и отбросил ее прочь. – Словом… я не собираюсь предаваться бесплодному самобичеванию, но и не намерен закрывать глаза на свои промахи… Предстоящей работой придется искупить все… И вам, Григорий Харитонович, как мне кажется, следует вплотную включиться в наше общее дело.

Калашник остановился в недоумении. Такая прямая и ясная формулировка того, что пока еще шевелилось в самых глубинах его сознания, задела его самолюбие.

– То есть, как это… в общее дело? – проворчал он, нахмурив лохматые брови.

– Так, в наше общее дело, – спокойным, утомленным голосом повторил Смолин. – Я надеюсь, вам стало, так же как и мне, понятно, что наше с вами соревнование – это детская игра по сравнению с тем, что выросло между нами и нашими зарубежными соперниками. Они ведь добиваются тех же результатов…

Калашник слушал, расставив ноги, засунув руки в карманы и недовольно сопя.

– …И мы сможем одержать верх над ними, только сплотив наши силы, – закончил Смолин.

Калашник шумно откашлялся.

– И что же вы собираетесь делать… при моем содействии? – спросил он мрачно.

Смолин ответил не сразу. Калашник, ожидая ответа, стоял перед ним неподвижно, в той же позе – расставив ноги, засунув руки в карманы, опустив голову и мрачно глядя из-под нахмуренных бровей.

– Я полагаю, – заговорил, наконец, Смолин, – что сейчас самое главное – не дать противнику понять, в каком пункте мы добились перспективных результатов. Противник знает, что мы ведем работы на Мурмане, на Дальнем Востоке и на Черном море. Но нет никаких оснований полагать, что он осведомлен в том, что же мы считаем главным из достигнутых нами успехов. Его сведения фрагментарны и противоречивы. Теперь противнику будет гораздо труднее нам мешать, – он обнаружил себя, и за ним, я надеюсь, будет установлено наблюдение. Вот наше преимущество. И каковы бы ни были помехи в нашей работе, мы будем – продолжать эксперименты до тех пор, пока не добьемся окончательного результата. А тогда уже никакая сила не сможет помешать нам реализовать свой успех.

– Извините… А не могу я узнать, каковы же результаты ваших исследований? Вы все еще возитесь с этой… филлофорой?

– Нет. Та культура, которую мы вам демонстрировали, погибла…

Звонок телефона прервал Смолина на полуслове. Калашник медленно пересек комнату и подошел к аппарату.

– Вас, – протянул он трубку Смолину. Евгений Николаевич быстро встал с кресла и почти подбежал к аппарату.

– Слушаю. Да, я слушаю… Так. Неужели?.. Впрочем, я так и предполагал. Море не сохраняет следов – это самая лучшая дорога для преступников… Да… Так… Благодарю вас… Обязательно… До свидания.

Смолин повесил трубку и подошел к Григорию Харитоновичу, стоявшему у окна.

– Колосов, – ответил он на вопросительный взгляд Калашника. – Сообщает, что на Большом берегу обнаружены следы нападения на Петрова. Тело не найдено. Следы обрываются у берега. Повидимому, нападавшие вывезли его в море, чтобы замести следы преступления. Надо немедленно отправляться в лабораторию. До свидания.

– Будьте здоровы, – ответил машинально Калашник.

Он еще долго стоял у окна, рассматривая потоки людей, медленно текущие мимо гостиницы, ерошил волосы, что-то бормотал и постукивал пальцами по подоконнику.

Снова затрещал телефон. Калашник снял трубку.

– Еще одно поражение, – услышал он голос Смолина. – Материал для постановки культур исчез.

– Каких культур?

– Да тех самых, над которыми работал Петров до исчезновения.

– Не может быть! Кража?

– Очевидно, так. Пропала золотая ветвь. А культуры золотой бактерии в лаборатории уничтожены.

– Но ведь она же заполнила все море!

– Попытаюсь что-нибудь предпринять. Но на успех не надеюсь. Если эта бактерия существовала в симбиозе с водорослями, то мало надежд, что она способна долго существовать самостоятельно.

– Вы сообщили Колосову?

– Сообщил. Да что толку. Море не сохраняет следов.

Глава 31
ЦЕНА ЖИЗНИ

Петров долго лежал неподвижно, устремив глаза на потолок и стараясь отвлечься от ощущения невыносимой жажды. Но воображение предательски рисовало ему воду во всех видах: текущую бурной струёй из крана, колеблющуюся в запотевшем от холода графине, медленно льющуюся в стакан из бутылки. Это было нестерпимо. Казалось, что рот, пищевод и желудок медленно покрываются жесткой, шершавой коркой, трескающейся, как земля, сохнущая на солнце. Пить, пить!.. Каждая клетка его тела сжималась от смертельной нехватки влаги. Он сжимал кулаки и кусал губы, сдерживая накипающее бешенство.

В комнате стало темнеть. Повидимому, солнце село. Сколько часов прошло со времени его обеда, Петров не знал, но ему казалось, что пытка продолжается много суток. Его терзало страшное, первобытное ощущение жажды.

Засов загремел. Петров не пошевелился.

Опять противно завизжала дверь. Петров не открыл глаз, когда его тела коснулась нога вошедшего.

– Ну? – услышал он тот же голос.

Петров молчал.

– Будете говорить?

Петров открыл глаза, увидел темное лицо с ястребиным носом и снова опустил веки. Внезапно заклокотавшая в нем злоба пересилила даже невыносимое ощущение жажды.

– Значит еще рано… – сказал Смит. – Вы еще не почувствовали в полную силу, что это такое. Подождем, нам торопиться некуда.

От хлынувшей к сердцу ненависти, от сознания своего бессилия Петров потерял сознание. Когда он очнулся, в комнате было совсем темно. Он не чувствовал своего тела, оно исчезло, оставив только одни острые, как пилы, разрывающие рот и горло, боли. Сознание опять стало затуманиваться. Он слышал глухие голоса за стеной, звуки шагов, грохот засова и стук дверей. Потом все исчезло…

…Он очнулся в глубоком мраке. Горло его пересохло. Язык лежал во рту, словно чужой шершавая, суконная его поверхность царапала нёбо. Болела нестерпимо голова.

Из-за стены глухо доносились какие-то звуки. Потом загрохотал засов. Сквозь щель приоткрывшейся двери в лицо Петрову ударил свет фонаря. Дверь с визгом распахнулась. На белой стене закачались два силуэта: один низкий, тонкий, с вытянутой головой, другой высокий, широкоплечий, с большим квадратным черепом и торчащими усами. Фонарь осветил вошедших – Петров узнал человека с металлическим голосом, назвавшего себя Смитом. Широкое бульдожье лицо второго было ему незнакомо.

– Ну? – услышал Петров противно звенящий баритон.

Петров, не поднимаясь, посмотрел исподлобья на вошедших и ничего не сказал.

– Ну? – повторил баритон.

– Что вы от меня хотите? – спросил Петров и не узнал своего голоса: так глухо и сипло прозвучал он в гулкой тишине.

Смит поставил фонарь на пол, оглянулся, как бы ища на что сесть, и присел на корточки. Высокий безмолвно стоял рядом, широко расставив ноги и опустив бульдожью голову.

– Самые краткие сведения о содержании вашего открытия, – тихо, но отчетливо потребовал Смит.

– Какого… открытия? – спросил Петров со злобой.

– О котором вы телеграфировали профессору Смолину. Не стоит отпираться.

– А разве я… телеграфировал Смолину об открытии? – вяло возразил Петров.

Он закрыл глаза, чтобы незаметно для врага пережить охватившее его вдруг волнение. Текст телеграммы стоял перед его глазами. Нет, ни о каком открытии в ней не было ни слова.

– Да, в вашей телеграмме об открытии не было упомянуто, – согласился Смит. – Но два месяца назад некий Крушинский, опыты которого вы пытались воспроизвести, также посылал телеграмму профессору Смолину. И в ней достаточно отчетливо была выражена мысль об открытии – ошеломляющем открытии, Аркадий Петрович.

Петров лежал с закрытыми глазами и пытался сосредоточить метущиеся мысли на главном: не сдаваться.

– Не знаю, о чем вы говорите, – сказал он, не открывая глаз.

– Так же ответил нам ваш незабвенный товарищ Николай Карлович Крушинский, немедленно последовала реплика Смита. – Но текст его телеграммы, так же как и вашей, нам хорошо известен.

– Вот как? – Петров усмехнулся. – Допустим, текст телеграммы вы сумели прочитать. Тут, очевидно, и Крушинский и я проявили неосмотрительность. Но ведь он же утонул. Как он мог отвечать вам на какие-то вопросы?

– А вы уверены, что он утонул? – спросил Смит таким странным голосом, что Петров открыл глаза и удивленно посмотрел на него.

– Да, да. Вы уверены, что он утонул? – повторил Смит свой вопрос. – Напрасно. Вы, видимо, плохо представляете себе силы и средства, которые брошены на решение этой задачи… – Он улыбнулся, сверкнув в свете фонаря золотыми зубами.

Эти зубы – два сверху и два снизу, четыре золотых клыка, зубы фантастического хищного зверя – вызвали у Петрова дрожь лютого отвращения.

– А между тем, – продолжал Смит, – по способу, посредством которого вы были сюда доставлены, вы могли бы догадаться, что прогулка на южный берег Крыма для нас никаких трудностей не представляет. И если ваше исчезновение объяснено сейчас вашими друзьями как смерть в морской пучине, то вы-то сами должны уже понять, что вы не погибли, а прибыли к своим новым друзьям… Так же, как два месяца назад, таким же способом сюда прибыл наш общий незабвенный друг Николай Карлович Крушинский.

Петров приподнялся на локте, смотря широко раскрытыми глазами на Смита.

– Да, да, Аркадий Петрович, на это самое ложе, на котором сейчас располагаетесь вы. И в том же самом состоянии, в котором сейчас находитесь вы, Аркадий Петрович. К сожалению, его организм оказался слабее вашего. Но мы не допустим, чтобы вы погибли так же бесцельно и бесплодно, как он. Полагаю, что в той безделице, о которой мы вас просим, вы нам не откажете?

Петров снова закрыл глаза и опустился на цыновку.

Смит сказал своему спутнику по английски:

– Give him a water.

«Дайте ему воды», – автоматически перевел про себя Петров. Высокий вышел и сейчас же вернулся с большой эмалированной кружкой. Петров с усилием приподнялся, сел на своей цыновке, схватил дрожащими руками кружку и выпил, не отрываясь.

– Вот так, – сказал Смит. – А теперь еще раз крепко подумайте над тем, что я вам сказал. Выхода у вас нет. Либо вы ответите нам, либо последуете за вашим другом Крушинским на тот свет.