Текст книги "С прибоем на берег"

Автор книги: Александр Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 5

У Федора Ермоленко душа, как говорится, нараспашку. Уже через несколько дней после знакомства Юрий знал всю его родословную. И про то, что дед Федора в гражданскую войну был рядовым бойцом у легендарного начдива Пархоменко, а в Великую Отечественную сам командовал дивизией и погиб возле родного города Киева. И о том, что отец Ермоленко тоже кадровый военный, подполковник, сотрудник Киевского горвоенкомата.

– Понимаешь, Юрко, – откровенничал Федор, – передо мной никогда не стояло вопроса о выборе профессии. Все было заранее предопределено – продолжать семейную традицию. Но когда в училище поступил, тут и заело. Оказалось, что не приучен я к дисциплине. После домашних вольностей в казарме мне небо с овчинку показалось. Взысканий нахватал, как паршивая овца репьев. Да и способности мои оказались более чем скромными. Хвосты за собой с курса на курс тащил. А теперь не сладко приходится мне с таким теоретическим багажом…

Страшно огорчился Ермоленко, когда новый комбат временно поселился в общежитии. Гвардии майор Родионов вставал ровно в шесть и в любую погоду отправлялся на спортплощадку. Его примеру последовали другие офицеры. Федор же за лишние полчаса утреннего сна готов был пожертвовать завтраком. А теперь и ему приходилось, ворча, заводить с вечера будильник.

– Скоро на мне, как на весеннем зайце, жиринки не останется, – сокрушенно вздыхал он.

– Вот и хорошо, – подзадоривал товарища Юрий. – Десантнику лишние килограммы вовсе ни к чему.

Поначалу Русакова даже забавляло то, что Федор любил щегольнуть в разговоре броским сравнением. Неуклюжего человека называл слоном в посудной лавке, бережливого – скупым рыцарем, разговорчивого – ветряной, мельницей. А однажды, когда гвардии капитан Миронов в присутствии других взводных отчитал Ермоленко за упущение по службе, тот постучал согнутым пальцем себе по лбу и буркнул:

– Омниа меа мекум порто…

– Чего? – резко обернулся к нему командир роты.

– Все мое ношу с собой, товарищ гвардии капитан! – тотчас перевел свою латынь Федор.

Все прыснули, и даже сам Миронов не смог сдержать улыбки.

Федор первым поздравил Юрия, когда тому присудили переходящий вымпел.

– Есть в тебе, Юрко, флотская косточка! – сказал он. – Я вот кадровый офицер, а третий год похвастать нечем. Числюсь хроническим середняком… Послушайся моего доброго совета, оставайся в армии насовсем. Не знаю, был ли ты хваленым инженером, только взводный из тебя мировой получается!

Сам того не ведая, Федор угадал тайное желание гвардии лейтенанта Русакова.

Совсем недавно Ермоленко заявился в общежитие необычно взбудораженным.

– Все! – радостно завопил он, швыряя портупею.– Хватит страдать, да здравствует наслаждение! – И запел, нещадно фальшивя:

 
На заре ты меня не буди,
На заре буду сладко я спа-а-ть!
 

Комбат изволил перебраться в личные апартаменты. Я со своими хлопцами вещички помогал грузить…

Судя по его лукавому, радостному виду, Федор чего-то недоговаривал. Но Юрий не стал выспрашивать. Все разъяснилось двумя днями спустя, в субботу.

– Чем ты занимаешься вечером, Юрко? – поинтересовался Федор.

– Книжку заполучил интересную, намерен почитать.

– Какую?

– Журнал «Иностранная литература» с повестью Франсуазы Саган.

– Клубнички, значит, захотелось?

– А ты уже прочел?

– Нет, но знаю, что за птичка эта сочинительница. Я люблю в критические разделы журналов заглядывать. Критики ведь лоцманы в книжном море!

– Зато я до всего дохожу своим умом,– насмешливо взглянул на приятеля Юрий.

– Ну ты у нас Сократ, а не свой брат!.. Слушай, отложи Франсуазу до завтра. Выручи меня, сходи обеспечивающим на танцплощадку.

– Еще чего! – насмешливо фыркнул Юрий.,– Легкая музыка – твоя страсть.

– А про должок изволили забыть? Кто ваши капониры рыл?

– Ты бы сперва объяснил, в чем дело,– сдался Юрий.

– Понимаешь, свидание у меня. С одной чудесной дивчиной.

– Тю-тю! – удивленно присвистнул Юрий. – Наш пострел и тут поспел.

Ему пришлось облачиться в выходной мундир, сменить сапоги на туфли, а берет на фуражку. Из большого настенного зеркала на него глянул пижонистый лейтенант с усмешливо поджатыми губами.

Что означает должность обеспечивающего, Юрий толком не представлял, хотя не раз уже обеспечивал и спортивные игры, и медицинские осмотры, и экскурсии. В уставе таковой не предусмотрено, а потому -прав никаких, обязанности тоже весьма смутные: гляди в оба, как бы чего не вышло. Остряки называли обеспечивающих дежурными пожарниками.

Танцплощадка находилась в старом тенистом парке, исполосованном многочисленными тропинками. В раковине открытой эстрады настраивал инструменты матросский оркестр, наполняя парк разноголосым пиликанием. В аллеях было пока малолюдно, лишь на ближних скамейках скучали несколько девушек, ожидая, когда отпустят из казармы кавалеров.

Чтобы засвидетельствовать свое присутствие, Юрий подошел к руководителю оркестра, познакомился с танцевальной программой вечера. Потолковали о том о сем, а затем его собеседник извинился, сел возле своего пюпитра, и оркестр заиграл вальс.

Танцплощадка мигом заполнилась. Среди матросских форменок кое-где мелькали тужурки прапорщиков и лейтенантов. И тут Юрий увидел Федора Ермоленко под руку со стройненькой девушкой в кожаной юбке, ее талия была затянута широким блестящим поясом.

– Познакомьтесь, пожалуйста, – смущенно, а оттого напыщенно изрек Федор. – Наталья Федоровна – работник культурного фронта. Мой друг и коллега Юрий Русаков.

Добрый вечер. – Девушка подняла на Юрия карие, опушенные длинными ресницами глаза. – Мы ведь, кажется, знакомы…

И Юрий сразу узнал ее.

Четыре года назад их, студентов-политехников, послали на лагерные сборы по военной подготовке.

Студенческими отделениями командовали кадровые сержанты, ограниченные, по мнению Юрия, люди, совершенно не понимавшие, кого им временно подчинили. Муштровали они будущих инженеров, словно обычных солдат-первогодков. Строевые занятия и бесконечные марш-броски с полной солдатской выкладкой вымотали студентов. Многие ждали не дождались того дня, когда снова вернутся к цивильной жизни.

Кто-то узнал, что неподалеку от лагеря в совхозе работает студенческий строительный отряд одного из московских институтов. Возникла идея провести вместе выходной день. Москвичи согласились, и в одно из воскресений знакомство состоялось.

Как водится, начали встречу со спортивных состязаний. Юрий играл за свою баскетбольную команду. Зрителей возле площадки было немного, тем заметнее выделялась пестрая стайка девчат, сидевших на вкопанной в землю скамейке. Они бурно радовались каждому мячу, заброшенному в корзину москвичами, и дружно освистывали политехников. Особенно лихо, как заправский голубятник, свистела красивая пышноволосая девушка. Судья даже замечание ей сделал.

Победила команда Юрия. И, проходя мимо шумной скамьи, он иронически бросил:

– Напрасно старались, мадамы тиффози!

На что пышноволосая ответила:

– Может, вы пойдете к нам в институт тренером? Мы вам создадим приличные условия.

– Если вы подождете, пока я переоденусь, мы обсудим ваше предложение. – Юрия не на шутку заинтересовала экспансивная болельщица.

Она в самом деле подождала. Только не одна, а с подружкой, совсем еще девочкой.

– Меня зовут Ирина, – сказала пышноволосая. – А это наша самая младшенькая в отряде – Наталья. Вы симпатичный солдатик, – улыбнулась она, бесцеремонно разглядывая Юрия, – только офицерская форма вам была бы больше к лицу.

Так до самого расставания они и проходили втроем. Юрий в душе досадовал на то, что пигалица никак не может понять, что она лишняя. Не удалось остаться вдвоем с Ириной и в следующий раз, когда политехники нанесли ответный визит москвичам. Вечер закончился тогда танцами в совхозном клубе, и, хотя в кавалерах не было недостатка, Ирина заставляла Юрия танцевать поочередно с ней и с ее подружкой. Словом, ничего путного из того знакомства не получилось. Юрий понял, что не впечатлил красивую москвичку, и даже адреса ее не стал брать… И вот теперь ему невольно пришла на ум андерсеновская сказка о гадком утенке. Пожалуй, сейчас, повторись тот давний эпизод, он бы еще подумал, кого из подруг предпочесть.

Извинившись, Федор повел девушку на круг. Бережно обняв за плечи, закружил в быстром танце. Юрий невольно следил за ними, стараясь не потерять из виду в тесной сутолоке танцевальной площадки. Здесь не считалось зазорным, если матросы танцевали друг с другом, партнерш не хватало. Потому очень часто объявляли «дамские танцы».

Юрий отвлекся на момент и вдруг почувствовал, что кто-то тронул его за локоть.

– Разрешите? – сказала Наташа.

– Но я плохо танцую… – пробормотал он.

– Все равно неприлично отказывать девушке!

Наташа смотрела на него с каким-то затаенным любопытством, и от ее взгляда Юрию стало неловко, он сбился с ритма, смущенно буркнув извинение.

– А я вас сразу узнала, – улыбнулась девушка, – хотя вы очень изменились.

– Постарел?

– Ну что вы! Просто возмужали… – Она говорила с легкой картавинкой, которая, помнилось, так раздражала его тогда. Сейчас эта картавинка показалась Юрию •даже приятной.

– Вы не хотите спросить меня об Ирине? Она вышла замуж за нашего институтского преподавателя, доцента, осталась в Москве.

– А вы какими судьбами здесь, если не секрет? – поинтересовался Юрий.

– Приехала со старшим братом. Моя фамилия Родионова.

– Вы сестра нашего комбата?

– Ага. Вы очень проницательны. А ваш друг Федор – мой добрый рыцарь, он мне помогает освоиться здесь.

Оркестр замолчал, и Юрий отвел девушку в угол к ревниво скучающему Федору.

– Не сочтите меня назойливой,– сказала Наташа, через некоторое время пригласив его снова. – Я возвращаю вам долг за тот вечер в совхозном клубе. Признайтесь, вам тогда не очень хотелось танцевать со мной?

– Отчего же, напротив…

– Не кривите душой! Женщин на этот счет не проведешь…

– Положим, в ту пору вы были существом среднего рода, – неловко пошутил Юрий и покраснел.

– Мне шел восемнадцатый. Ну а теперь? – кокетливо глянула она.

– Теперь вы Джаконда.

– О! Слишком смелый комплимент!

– Вы сами на него напросились… Вы, очевидно, занимаете крупную должность в системе культпросветра-боты?

– Огромную! Заведую Домом культуры в Сосновке. Бывали там?

– Не приходилось.

Юрий простился с Федором и Наташей сразу после окончания танцев. Когда площадку прибрали, а парк опустел, он отправился домой со смешанным чувством досады и легкой грусти.

Федор явился за полночь.

– Чего не спишь, Юрко? – удивленно хохотнул он.– Или Франсуаза Саган нагнала на тебя бессонницу?

– Плоско остришь. Доложи лучше, зачем ты все это подстроил?

– Не надо дуться, Юрко, – попытался обнять его за плечи Федор. – Я хотел тебе сделать сюрприз. И потом Наташа сама меня об этом просила.

– Мало ли кто о чем тебя попросит.

– Ох и жгучий же ты, Юрко, навроде той крапивы. И откуда в тебе такое сердитое семя?

– Зато ты со всеми голубая душа! – отпарировал Юрий.

– Вот сложить бы наши характеры вместе и снова разделить на двоих – добрые бы хлопцы получились! – прищелкнул языком Федор.

Он обладал счастливым свойством отключаться, едва коснувшись головой подушки. Вскоре Федор сладко похрапывал, а Юрий ворочался в постели, думая о завтрашнем дне. Предстояло психологически очень сложное упражнение – отражение танковой атаки,– которое в обиходе называли обкаткой танками. Все ли молодые матросы окажутся на высоте? «Хоть бы погода не подвела…» – вздохнул он, засыпая.

ГЛАВА 6

Дополнение к анкете Русакова

«Дорогой мой племянник Юрий Валерианович! Уж так я была рада получить весточку твою, что слов моих нет. Пишу вот сейчас, а слезы глазонькам смотреть не дают. Ведь не ждала, не чаяла, что разыщешь ты старую свою тетку. Чего тебе про себя написать? Живу безбедно, работаю, пока здоровье позволяв?. Колхоз мне в запрошлом годе избу подправил. Венцы подгнившие заменили, крышу и пол перестелили наново. Огород у меня большой, только весь я его не обрабатываю. Половину соседям отдала, а мне и того, что осталось, вдосталь. Скотину не держу, без надобности мне она.

Как же ты узнал про меня, соколик мой ясный? Видно, мамка тебе рассказать решила. Я ведь так и знала, что расскажет она тебе все, когда подрастешь. Женщина она сурьезная, образованная. Ты ее слушай, Юронька, мать никогда дурному не научит. И отца своего чти теперешнего. А покойного отца помни без горечи. Так уж на земле ведется: мертвым лежать, а живым надо жить.

В гости приезжай, коли родители не супротив того. Дорога не дальняя.

Крепко тебя целую, а родителям твоим кланяюсь.

Твоя тетка Таисья Архиповна Русакова».

Юрий еще раз перечитал письмо, начертанное старательным ученическим почерком на тетрадном листе в линейку, представил себе одинокую старую женщину в ситцевой кофте с ручкой-обмакушкой меж заскорузлых пальцев и со слезинками, застрявшими на морщинистых щеках. И этот созданный послушным воображением облик заставил тоскливо сжаться его сердце. Вмиг улетучилось радостное возбуждение после отлично сданных экзаменов за девятый класс – предпоследнего этапа на пути к золотой медали.

– Погоди, мама… – отстранил он мать, принявшуюся расцеловывать его в обе щеки. – Ты знаешь, туристскую путевку придется сдать. Я не поеду в Карпаты…

– Как? Почему? – недоуменно воскликнула она.

– Вот прочти, – протянул ей конверт Юрий. – Я поеду к ней, – добавил он, когда мать торопливо пробежала глазами тетрадный листок.

– Но у тебя же впереди два с половиной месяца каникул! Съездишь в Карпаты, а тогда уже к ней.

– Нет, мама. Она и так слишком долго ждала…

– Какой же ты еще ребенок, Юра! Ломаешь все свои планы из-за незнакомого, в сущности, человека. А что, если уже через несколько дней ты будешь чахнуть от тоски в этой захолустной деревушке? Не решай сгоряча, подумай хорошенько!

– Ты меня знаешь, мама… И прошу тебя, не заставляй отца меня отговаривать. Я тебя очень прошу, мама!

– Хорошо. Поступай, как хочешь…

Валериан Дмитриевич действительно не стал его. отговаривать. Он дал Юрию сторублевую купюру, сказав:

– Купи ей хороший подарок, – и одобряюще потрепал за плечо.

Юрий купил на эти деньги красивый электрический самовар и набор разных сортов чая в металлических коробочках. Ему думалось, что этот подарок поможет тетке коротать одинокие вечера.

Он вышел из вагона на небольшом полустанке с удивившим его названием Ласточка и, поджидая рейсовый автобус, думал о том, почему так назвали ничем не примечательный разъезд. Ведь ни одной ласточки над крышами одноэтажных домов Юрий не увидел. Может, они обитали в березовой роще, которая начиналась за околицей? Вряд ли, ибо эта шустрая птичка селится всегда возле людей.

Автобус пришел переполненным. Юрий с трудом втиснулся в переднюю дверь.

– Тебе куда, парень? – спросил водитель, который самолично продавал билеты. – В Бартеньевку? Туда я не захожу. Придется тебе выгрузиться возле Пустошкинского большака. Там машины с кирпичного завода на Бартеньевку ходят. Кто-нибудь подбросит.

Юрия даже обрадовала такая езда с приключениями. Не испортили ему настроения перспектива проторчать несколько часов на ногах в тряском автобусе и даже клубы пыли, ворвавшиеся в открытые окна, едва только кончился асфальт.

– Давай, парень, свой уклунок, – предложила ему пожилая женщина, за спинку сиденья которой он придерживался. – Я его тут возле ног примощу.

Юрий не сразу понял, что уклунком она называет громоздкую картонку с самоваром.

– Тебе теперь посвободнее будет, – продолжила она разговор. – Ты, знать, из городских? А в Бартеньевку-то к кому направляешься? Я-тось тамошняя, все про всех до седьмого колена знаю.

– Еду в гости к тетке своей Таисье Архиповне Русаковой.

– К кому, говоришь? – Женщина даже приподнялась с сиденья. – Неужто к Тосе? Это же подруженька моя закадычная! Всю войну в одной тракторной бригаде проработали… Только погоди! Стало быть, ты племяшом ей доводишься? Неужели ты Юра, брательника ее, Егорушки, сын?

– Я и есть.

– Ты? И не врешь? Дай-ка я пригляжусь к тебе… И верно! Вылитый Егорушка! – воскликнула она на весь автобус. – Как же я это сразу не догадалась, дура старая! Вот обрадуется подруженька, вот счастье-то ей привалило!

Волнение ее не было притворным. В автобусе все притихли, и Юрий даже поежился под множеством любопытных взглядов.

– Выходит, рассказали тебе все отец с матерью? Тося верила, что, как войдешь ты в возраст, они тебе про настоящего-то родителя скажут. Как же иначе – люди они образованные… Двое вас с теткой осталось от всего корня-то русаковского. Деда твоего в коллективизацию кулачье убило, бабка за плугом надорвалась. Отец твой через всю войну в целости прошел, а после войны от несчастного случая сгинул…

Она пальцами смахнула слезу.

– Тетя здорова? – желая переменить тему разговора, спросил Юрий.

– Здоровье у нее нынче не то, что прежде. Бывало, заводную рукоятку так крутила, что трактор вздрагивал, а теперь вот прихварывает часто. Но вчерась она на ногах была.

– Спасибо за добрую весть. Приходите в гости.

– Приду, касатик, обязательно прибегу. Радость-то какая подруженьке привалила, радость-то какая!

Вместе с Анной Кондратьевной, так звали женщину, и с Юрием на перекрестке сошли еще несколько пассажиров автобуса, и все они стали оказывать знаки внимания гостю.

– Вон в этих самых чащобах – в ту пору они погуще были – мы, стало быть, с Архипом Русаковым, дедом твоим, супротив Колчака партизанили, – показывая рукой на лес, заговорил сухонький старик, положив на траву увесистый рюкзак. – Архип вдвое могутнее меня был; ты, видать, в его породу идешь… Так вот, в девятнадцатом осенью были мы как-то с Архипом в разъезде возле сибирки. Так тракт, что к Омску шел, тогда называли. Задание – раздобыть «языка». Поставили коней в ложок, сами в кустах на обочине залегли. И вдруг видим, как по тракту автомобиль катит. Смекнули, важные беляки едут, нижних чинов в машину не посадят. Договариваемся срезать из винтовок шофера, а остальных в сабли взять. Пальцы на спусковые крючки – и ждем золотопогонников.

Подкатили они ближе, замечаем: машина открытая, кабриолет, если по-теперешнему сказать. Киваю Архипу: давай, мол, – и сам водителя на мушку беру. Пальнули почти враз, но у обоих промашка вышла, только фуражку с беляка сшибли. А машина уже через мосток, да наутек норовит., Стрелять вдогонку – дело ненадежное. Тогда я, как старший, командую: «По коням!»

Вскочили мы на своих вороных, пришпорили их – и следом за беляками. Двое с заднего сиденья из револьверов по нас палят, слышно, как пули мимо голов цвенькают. Я скачу и думаю: «Лишь бы вороных наших не свалили, а так все одно достанем!»

Архипов конь порезвее моего был, вынес он седока под самые револьверные дула, но не берут Архипа пули, будто заговоренного. Полоснул он саблей шофера, машина сразу в кювет, а белячки оба руки к небу. Связали мы их, планшетки, что с ними были, забрали. Хотели уже обоих через седла бросать, тут Архип и говорит:

– А ведь совсем целая машина. Вот бы ее к нашим уволочь! Пригодилась бы потом Советской власти.

Опрашиваем офицеров, умеет ли кто водить. Отказываются оба. Грешным делом, досадую на Архипа: зачем шофера насмерть порешил? А он уже достает из машины моток веревки.

– Давай, – предлагает, – коней в машину запрягем.

Смастерили мы постромки, к седлам их привязали!

Я коней под уздцы взял, ну а Архип плечом в задок уперся. Двинулись! Проволокли мы эту чертову машину километра два, но в первой же приличной колдобине застряли.

Гляжу я на беляков, и злость меня разбирает: мы с Архипом уродуемся, а они барами в кабине прохлаждаются. Развязал обоих и говорю:

– А ну помогайте, господа хорошие!

Выбрались из ямы, двинули потихоньку дальше, а там вскоре свои нас встретили. Всем отрядом обступили наш трофей, нас с Архипом подхваливают. Нашелся среди партизан один парнишка, который раньше шоферским делом занимался. Повозился чуток в моторе, потом взял железную рукоятку, крутанул разок-другой – и завелась машина. Сел парнишка за руль и покатил. Мы со злости даже плюнули вслед: ведь целых два часа коней надсажали и сами рвали пупы.

После, как смазали колчаковцы пятки из наших мест, машину эту закрепили за райкомом партии. И Архипу и мне не раз доводилось в ней езживать…

– Федул Филиппович у нас геройский мужчина, – ласково глянула на старика Анна Кондратьевна. – Был в войну начальником нашей эмтээс, почитай из одного утиля трактора собирал. Пыхтели они, коптили, но работали.

– А кто был трактористами? – хитро прищурился Федул Филиппович. – Бабы одни, молодые да ядреные. Своего жару-пару тракторам подбавляли!

Из-за поворота вывернул нагруженный кирпичами ЗИЛ, привычно затормозил возле перекрестка. В его кабине оказалось всего одно свободное место. Юрий поднял было с земли тяжелый рюкзак Федула Филипповича, но тот отрицательно затряс головой:

– Нет-нет! Почет и внимание гостю!

Другие его поддержали, и Юрию пришлось подчиниться общему приговору. Он уселся рядом с шофером, поставив на колени картонку и дорожный свой чемоданчик.

Машина неторопливо шла по пыльному большаку меж зеленеющих посевов. Юрий смотрел на них и со стыдом думал о том, что не может определить, какой злак тянет к солнцу бархатистые свои усы: пшеница, рожь или ячмень. Невольно вспомнился есенинский упрек горожанам, знающим только вкус печеного хлеба.

– Чего присмирел? – повернул к нему голову шофер. – Или места наши тебе не нравятся? Это они на первый взгляд такие неприметные, а на самом деле красивее их поискать надо. Леса, озера, луга заливные – раздолье! Останешься насовсем – за полгода душой к ним прикипишь. Я вот тоже не сибиряк, в Подмосковье вырос, а приехал после службы к корешу своему погостить, да и загостился вот уже шестой год! Правда, еще Маруся одна помогла здешние края полюбить. – Шофер застенчиво улыбнулся.

Бартеньевка оказалась деревней с единственной улицей, вытянувшейся вдоль берега небольшой речушки.

– Бартей речка называется, – сообщил Юрию шофер. – Пескарей и гольянов – прорва. Ты к кому приехал?

– К Русаковой Таисье Архиповне.

– А, к доярке нашей! Дом ее на дальнем краю. Придется тебе пешочком драпануть. Хотя ладно, – глянул он на часы, – все одно последняя ходка у меня. Подвезу тебя к самым воротам.

На высоком тесовом крыльце стояла дородная русоволосая женщина в праздничном цветастом сарафане. Увидев Юрия, она совсем не по-старушечьи сбежала вниз, молча уткнулась лицом ему в плечо, грудь ее вздрогнула от рыданий.

– Что вы, Таисья Архиповна… – растерянно бормотал Юрий, – не надо плакать… – Он даже мысленно выбранил себя за то, что дал телеграмму. Наверное, с того самого часа, как получила ее, простояла , тетка на крыльце. Лучше было бы заявиться нежданно-негаданно.

– Прости меня, Юронька, – наконец заговорила тетка.– Бабья натура, глаза на мокром месте.– Она даже попыталась улыбнуться сквозь слезы, но улыбка получилась вымученной. – Ну проходи, проходи, родненький, в горницу…

Она торопливо распахнула перед ним двери сначала в темные сени, а затем в избу. Первое, что бросилось Юрию в глаза, был начищенный медный самовар на столе. Из конфорки его выходили струйки пара, фарфоровый чайник наверху был окутан ими, словно вершина горы облаком. И такой нелепой показалась Юрию громоздкая картонка, которая скрывала модернизированного электрического собрата этого сверкающего золотым отливом красавца.

Стены горницы не были оштукатурены, просто гладко стесаны бока бревен, и между ними темнели прослойки мха. В переднем углу на шелковой тесьме подвешен большой кусок картона с наклеенными в несколько рядов фотографиями.

Не выпуская ноши из рук, почти инстинктивно направился Юрий в этот угол. Взгляд его заметался между пожелтевшими от времени одиночными и групповыми снимками, пока не остановился на одном из них. С фотооткрытки на него оценивающе смотрел матрос в бескозырке, сдвинутой набекрень, с орденами и медалями.

– Это отец? – не оборачиваясь, спросил Юрий.

– Он, Юронька, он… – всхлипнула тетка.