Текст книги "С прибоем на берег"

Автор книги: Александр Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

И вот он залп! Ох, как вздрогнула лодка! Вздыбилась, словно конь, остановленный на полном скаку. С ревом – этот рев слышен во всех отсеках – вырвалась из шахты грозная ракета. Сейчас она, окутанная облаком пара, появится на поверхности, взмоет в небо и неотвратимо устремится к цели.

Остались последние, самые напряженные минуты ожидания. Нервно вздрагивает волосинка-стрелка секундомера. Лодка всплыла. И вот из динамика боевой трансляции врывается в отсек чей-то ликующий голос:

– Прямое попадание! Цель поражена! Поздравляю с удачей!

Кто-то подходит ко мне, стискивает так, что трещат кости. Прямо перед собой я вижу Валькино лицо.

– С победой, дружище!

ЕДИНСТВЕННО ВЕРНОЕ РЕШЕНИЕ

Я приехал в штаб дивизиона противолодочных кораблей за полчаса до начала инструктажа. Дежурный проводил меня в кабинет комдива. Ба, вот это встреча! Я знал, что прежний комдив перевелся на другой флот, но даже не подозревал, что на его место назначен капитан третьего ранга Петров.

– Рад приветствовать достойного представителя стороны «синих» – сказал он, вставая из-за заваленного картами стола.

Михаил Васильевич Петров – мой однокашник по военно-морскому училищу. Я смотрел на его раздобревшую фигуру, на прическу типа «внутренний заем», которая с трудом скрывала обширную пустошь на его голове, и вспоминал стройного пышноволосого курсанта, первого кавалера на наших училищных вечерах.

Он пошел дальше меня. На его кителе поблескивал академический значок.

– Каким ветром к нам? – задал я обычный 6 таких случаях вопрос.

– Попутным, брат, попутным! – гортанно рассмеялся Петров.– Прибыл по замене. Три года после академии отбарабанил в местах, где Макар телят не пас!

– Как поживает Лида… Лидия Дмитриевна? – поправился я.

– Супружница-то? А что ей сделается? Процветает! Сашке нашему с декабря одиннадцатый пошел. Вот такие дела, брат! А ты мало изменился. Вас, жилистых, время не берет! Что ж ты о себе ничего не рассказываешь? Командиром лодки стал – вижу. Жена, дети есть?

– Пока обхожусь. Холостому служить спокойнее. Проснулся, поел, и никаких забот…

– Но-но! Это ты загибаешь! Нам ведь по тридцать с хвостиком. Уже присмотр требуется. Возраст, брат, берет свое…

Инструктаж затянулся надолго. Возникли вопросы у командиров противолодочных кораблей, кое-что не сразу уяснил я. Уточнили все до мельчайших деталей. Расходились затемно.

– Ну а теперь я забираю тебя с собой, – заявил Михаил Васильевич. – Отужинаем вместе, вспомним гардемаринские времена!

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Я всегда так краснею, что даже на шее выступают багровые полосы. И, заторопившись к выходу, я понес какую-то чушь насчет своей занятости.

Петров догнал меня. Повернул за плечи.

– Не ври! Все равно спешить тебе некуда. А Лидухе будет сюрприз. Ты же когда-то был в нее того… Не делай, пожалуйста, больших глаз, думаешь, я так уж ничего и не замечал?

Петровы занимали квартиру в небольшом кирпичном особнячке, двор которого был похож на сад. Стоял март, и вздернутые к небу голые ветви яблонь были густо обсыпаны проклевывающимися почками. В воздухе пахло нарождающейся зеленью. На стук калитки из глубины двора выбежал большой, красивый, должно быть породистый, пес. Молча оскалил зубы, но, увидев Петрова, подобострастно замахал хвостом.

Лидия Дмитриевна встретила нас в тесном коридорчике, выполняющем роль прихожей. Она, наверно, всегда так встречала мужа. Может быть, обнимала, целовала в щеку или в губы. Но сегодня; увидев рядом с ним чужого человека и не узнав меня при слабом свете маленькой лампочки, она вопросительно посмотрела на Петрова. Потом пригляделась, тихонько ойкнула и, отступив на шаг, спросила:

– Сергей?

– Он, конечно он! – чуть наигранно забасил Михаил Васильевич.

Повесив мою шинель, он с великодушием счастливого человека ладонью легонько подтолкнул меня к Лидии Дмитриевне.

Позже, в ярко освещенной комнате, я заметил и легкую сетку морщинок возле глаз, и первые снежные паутинки в каштановых завитках ее волос, но здесь, в полутемной прихожей, она показалась мне точно такой же, какой я увидел ее когда-то за деревянным барьерчиком училищной библиотеки.– Неужели с той поры прошло четырнадцать лет?

Я держал в своей ладони ее маленькую горячую руку. Неловкая пауза затягивалась.

– Чего мы здесь стоим?-первой спохватилась она.– Проходите же в комнату.

– Ты меня извини, Сергей,– сказал Петров,– я переоденусь. Дома привык к разлетайке.

Он вышел в соседнюю комнату и вернулся оттуда в каком-то странном одеянии, представлявшем нечто среднее между лыжным костюмом и пижамой.

Мы сидели на просторной оттоманке, вели незначащий и нудный, как осенний дождь, разговор. Лидия Дмитриевна заглянула к нам из кухни.

– Вы не заскучали, мальчики? – спросила она.

И от этого ее мимоходом оброненного «мальчики» повеяло чем-то далеким, тревожно счастливым и безвозвратно потерянным.

Неслышно ступая по ковровым дорожкам, Лида быстро накрывала стол. Петров ел неторопливо, со вкусом, похваливая хозяйку, и подмигивал мне, словно хотел сказать: смотри, мол, что такое семейная жизнь, в столовой тебе такого борща не подадут. От выпитой рюмки коньяка он совсем развеселился.

Потом с улицы шумно ввалился Сашка. Он был очень похож на мать. Такие же синющие, не видно белков, глаза, такие же ямочки на щеках. От отца он, наверное, получил в наследство только добродушно толстую нижнюю губу.

Михаил Васильевич усадил его за пианино. Заставил играть. Мальчишка играл хорошо, и опять отец подмигивал мне: смотри, что вытворяет, может, добьется такого, что нам с тобой и во сне не снилось…

Он был прав. Такое мне действительно не снилось никогда. Лида редко приходила в мои сны, но всегда почему-то в такие моменты, когда мне бывало трудно. Я катился в ледяную пропасть, судорожно хватался руками за ее края, острые льдины впивались в тело, крик застревал в горле.– И тут появлялась она…

Петров снова ушел в другую комнату – проверять уроки сына. Мы остались вдвоем с Лидой. Она подсела ко мне.

– У тебя совсем нет седых волос, – сказала она и осторожно провела рукой по моей голове.

Я промолчал, хотя самого меня настораживала ее ранняя седина. «Не показное ли благополучие в ее доме? – думалось мне. – Может быть, в глубине души она жалеет о своем выборе…»

…Учения начались на следующий день. За бонами нас встретила свежая погода. Не удивительно: март – один из самых ветреных месяцев года. Лодку сильно валяло. С шипением пузырился воздух в обнажавшихся шпигатах. Волны сразу же стали захлестывать мостик.

– Море нынче горбатое, товарищ командир! – прокричал за спиной вахтенный сигнальщик.

На мостик поднялся посредник – один из штабных офицеров дивизиона Петрова;

– Достанется сегодня вашим «эмпекашкам», – сказал я ему.

– Ничего, мы народ привычный, – улыбнулся капитан-лейтенант.

Мне хотелось расспросить его о Петрове.

– Ну как ваш новый комдив?

В глубине души я почему-то ждал, что офицер скажет: «Флегма, все дела тянет за него начальник штаба» или что-нибудь в этом роде. Но он ответил:

– Ничего, головастый мужик. Одним словом, академик…

«Академия ума не дает», – подумал я про себя, а вслух сказал, изобразив на лице улыбку:

– Однокашники мы с ним. Четыре года рядом сидели.

– Никогда бы не подумал! Вы выглядите намного моложе!-удивился капитан-лейтенант и попросил у меня разрешения закурить.

– Накуривайтесь на целые сутки, – сказал я.– Когда погрузимся, будете только слюнки глотать. У нас с курением туго.

Он задымил сигаретой. У меня почему-то пропало желание разговаривать с ним. «Осторожничает. Сразу видно, штабник. На корабле небось и не служил, а форсу на Две должности выше, чем занимает…»

Из люка вынырнул штурман.

– Товарищ командир, – доложил он официально и деланно безразличным тоном, хотя гордость из него так и выпирала, – через пять кабельтовое прямо по курсу полигонный буй!

Это означало: ахайте и удивляйтесь, товарищ посредник, столько миль за кормой, а в точку пришли, как по рельсам. Не лыком шиты!

Вскоре я действительно увидел среди волн продолговатый, похожий на дельфина поплавок.

– Подходим к точке погружения, – сказал я посреднику. – Можете спуститься вниз проверить координаты по карте.

Он кивнул и остался наверху.

– Готовить мостик к погружению! – скомандовал я, привычным движением убрав откидную площадку для ног.

Все ушли вниз. На мостике остались только мы с посредником. Слабая предутренняя дымка совсем рассеялась, и на западе показались корабли.

– Идут, супостаты. Ваши? – спросил я у капитан-лейтенанта, передав ему бинокль.

– Ага, – подтвердил тот. – На головном сам комдив. А вторым идет двести четвертый! Я его издалека узнаю по такелажу. Бывший мой. – Он вздохнул, и уголки егр губ на мгновение опустились вниз, как у обиженного ребенка.

– Теперь вниз, – сказал я посреднику. Затем еще раз посмотрел в сторону противолодочных кораблей, над которыми уже обозначились тоненькие мачты, и крикнул в переговорную трубу:

– По местам стоять к погружению!

Громко клацнул над моей головой кремальерный замок крышки рубочного люка. Пять секунд – и я уже внизу. Еще несколько команд -и ухнула вода в балластные цистерны/ Лодка устремилась вниз под . спасительную и в то же время грозную толщу моря.

Я заглянул в выгородку штурмана. Порядок, заведенной с незапамятных времен, был нерушим. В желобе стола аккуратно, один к одному, разложены карандаши, очиненные «волосинкой» и «лопаточкой», клочок замши – смахивать с карты карандашные стружки. Ох и консерваторы эти штурмана! О двадцатом веке свидетельствовал лишь гирокомпас и несколько других приборов, гудевших и пощелкивавших на переборках.

Штурман потеснился, давая мне возможность стать рядом. На ходовой карте перед ним паутинкой вытянулся пройденный путь^ почти на самой линии прилепились кружочки определений. Я прикинул на планшете возможные способы маневрирования.

– Будет жарко, – сказал я штурману. – Справимся?

Он откинул со лба прядь волос:

– О чем разговор, товарищ командир!

Выждав положенное время, я подвсплыл на перископную глубину. С сожалением отметил, что неверная союзница – погода – переметнулась па сторону Петрова. Ветер переменил направление и, прибив старую волну, новую еще не успел разогнать. В голубоватых линзах перископа колыхалась белая, словно покрытая инеем поверхность моря. Противолодочные Корабли остались где-то сзади за линией горизонта, поблизости не видно ни дымка, пи силуэта.

Через полчаса у меня уже болели подушечки больших пальцев. Думаю, я сразу определил бы подводника по мозолям на его ладонях: длинная подковообразная в центре – от поручней трапа, поменьше и поплотней под большим пальцем – от рукояток перископа.

– Наблюдаем три малых щели!-доложили локаторщики.

«Вот оно, началось», – подумал я, подавая команды:

– Опустить выдвижные устройства! Боцман, нырять на глубину!..

Метр за метром мы погружались все глубже и глубже. Воздух в лодке загустел. Началось сильное отпотевание. Отсечные переборки и подволок пустили «слезу».

Глазами, а вернее, ушами лодки стали сейчас акустики. В их маленькой, всего в одно отделение хорошего гардероба, рубке шорохами и всплесками говорило море. Но вот в его привычный шум клокотанием кипятка ворвался посторонний звук.

– МПК, пеленг двести сорок! – доложил акустик. – Контакта с нами не имеют!

– Стоп оба мотора! Штурман, будем идти толчками! Боцман, докладывать изменение глубины!

Я мысленно проверил себя. Уверен? Да. Спокоен? Вряд ли. Лихорадочное чувство азарта охватило меня. Выиграть во что бы то ни стало! Противопоставить расчетливой, «академической» тактике свою, доморощенную, основанную на личном опыте и дерзком риске. Прорваться и уйти незамеченным, а если обнаружат, закатить такие заячьи петли и восьмерки по курсу и глубине, чтобы у операторов там, наверху, глаза на лоб от удивления полезли. Пусть тогда попробуют рассчитать прицельное бомбометание!

Впрочем, лично против этих парней, таких же молодых, чубастых и задорных, как, мой штурман, я ничего не имел. Но они готовили исходные данные для Петрова, помогали ему принять верное решение, в конечном счете помогали ему одолеть меня. Я вдруг представил, как он будет дома рассказывать жене о своей очередной удаче, п злой азарт охватил меня. Ну нет же, не бывать этому!

В отсеках ни звука. Все в напряжении. Каждый матрос сейчас участник поединка, в котором не может быть ничьей. Мы или они – это для всей команды. А для меня вопрос стоит еще и так: я или он.

По корпусу вдруг ударила горошина, за пей вторая, третья, четвертая… Они ударялись и отскакивали, совсем как комочки жеваной промокашки от классной доски, когда ее обстреливает и amp; трубки какой-нибудь озорник.

– Посылки гидролокатора, пеленг… – тревожный доклад из акустической рубки.

Обнаружены! Но не уничтожены! Это всего лишь легкий нокдаун, но не поражение.

Как всегда, четко работал штурман. На боевом планшете синей линией – маневрирование поисковой группы, красной – наше уклонение. Надо отдать должное Петрову – пока он не сделал ни одной ошибки. Ну что ж, подкинем ему первую петлю.

– Руль лево па борт! Боцман, ныряй на глубину!..

Может быть, удастся уйти под слой «скачка» – слой воды с пониженной звуковой проводимостью.

– Как дела, штурман?

– Ведем на хвосте, товарищ командир!

Не получилось. Петров настороже. Разноцветные линии на планшете сближаются. Оттого, верно, хорошее настроение у нашего посредника.

– Право на борт.

Еще одна петля. На этот раз удалось сбить корабли с курса сближения.

– Стоп моторы! Боцман, приготовься держать глубину на заднем ходу!

Теперь делаем восьмерку. Мою личную, рискованную восьмерку!

– Товарищ командир, контакт с нами потерян!

Отлично! Ну как, товарищ «академик», раскусите ли вы этот орешек? И не испортилось ли настроение у посредника? Смотри-ка, парень умеет выдерживать характер. Зато штурман сияет, как именинник.

– Все! Очистили хвост, товарищ командир!

Я опять принялся колдовать над планшетом. Попробовал прикинуть за Петрова. Пока он будет идти прежним ордером, контакта ему не восстановить. Единственно правильное решение – перестраивать корабли. Интересно, прорабатывали ли подобный вариант академические теоретики?

Я снова проверил себя. Странно! Вот сейчас я абсолютно спокоен. Куда девалась вся моя злость? Пришпорил свое самолюбие: слушай, ведь там наверху Петров! Понимаешь ли ты, Петров! Пусть. Но для тебя он сейчас только условный противник. А на самом деле товарищ по оружию. Сосед по окопу, как говорили еще наши отцы лет двадцать тому назад. А личное? Что же, личное всегда остается личным…

Нет, у меня ни на секунду не возникло намерения уступить. Просто я искренне пожелал ему найти свое единственно правильное решение.

ГЛАВНАЯ ДОЛЖНОСТЬ

Семья Потаниных была легка на подъем. Не имели они громоздкой мебели, чемоданы всегда стояли наготове. Когда Виктор Николаевич получал новое назначение, он приходил домой взбудораженный и счастливый, командовал весело:

– Настя, Сергей, боевая тревога! На сборы – двое суток!

Жена и сын спрашивали в таких случаях лишь об одном:

– Мы полетим самолетом или поедем?

Потанин на удивление быстро продвигался по службе. К тридцати годам он стал начальником штаба противолодочного дивизиона, в то время как многие его однокашники находились еще на гораздо более скромных должностях.

Вся семья отправлялась в дорогу разом, к неудовольствию старших начальников Потанина, в кабинетах которых Настя с Сережкой устраивали порой временные новоселья. Правда, потом все улаживалось. Настя снимала комнату в городе, и жизнь входила в нормальное русло.

На этот раз традиция была нарушена. Виктор Николаевич уехал к новому месту службы один, и не в приподнятом настроении, как обычно. В кармане лежало предписание убыть в расположение отдела кадров одной из северных баз.

Правда, радоваться было нечему. В душе его не рассосалась горечь, оставшаяся после многочисленных разборов и внушений, а перед глазами постоянно маячили разящие строки приказа: «Капитана третьего ранга Потанина В. Н. снять с занимаемой должности и назначить с понижением».

Наказание справедливое. Именно он, никого не спросив, распорядился выпустить в море корабль и понес свою долю ответственности за аварию. Но он впервые попал в такую ситуацию и не знал, как будет дальше служить…

В поезде он много думал об этом. Представлял себе удивленные физиономии знакомых северян, которые наверняка знали о его стремительном росте и могут предположить, что он прибыл к ним командиром части.

Соседи по купе пригласили сыграть в преферанс. Виктор Николаевич согласился, чтобы хоть немного отвлечься. Но отвлечься не смог. Равнодушно смотрел на загадочный прищур карточных дам и королей, пропускал мимо ушей прибаутки партнеров:

– Туз – он и в Африке туз!

– Мал козырек, но любому тузу поперек!

«Вот и я был простым валетом, а возомнил себя козырным королем…» – мысленно сыронизировал Потанин, которого не забавляли ни удачная раскладка колоды, ни одобрительное хмыкание в ответ на его рискованную игру.

Закончив пульку и распив вместе с соседями выигранную дюжину пива, он извинился и забрался на свою верхнюю полку, тщетно надеясь заснуть…

Начальником отдела кадров базы оказался один из бывших командиров Потанина. И Виктор Николаевич, долго настраивавшийся молчаливо переносить соболезнования и подначки, сразу же растерялся!

– Бери, Витя, стул, садись, – дружелюбно встретил его капитан первого ранга Васильев, назвав по имени, как в пору их совместного плавания. – Слышал о твоей беде, слышал… Конь, брат, о четырех ногах и то спотыкается.

Потанин молчал, не понимая, сдабривает ли Васильев горькую пилюлю показным добродушием йли вправду сочувствует.

– Семейство-то где твое?., Выходит, зря я диван в кабинете поставил… Что же тебе предложить? Вакансий у меня раз-два и обчелся. Есть одна подходящая должность, только… Погоди-ка чуток. – Васильев потянулся к телефонной трубке.

Слыша его ответы, Потанин догадался, что человек на другом конце провода не возрадовался предложенной кандидатуре.

– Верно, он самый… – говорил кому-то Васильев. – Да, но он толковый офицер, уверяю вас… Что ж, буду сам улаживать в кадрах. До свидания.

Он потер рукой крупную залысину и, наклонившись над бумагами, пояснил:

– Предлагаю тебя в помначштаба части. Приличный оклад, категория соответствует.

– А вы меня самого сначала спросите, товарищ капитан первого ранга, – набычился Потанин, – хочу ли я в штаб?

– Обижаешься? – с усмешкой глянул на него Васильев. – А ведь сняли тебя за дело. Любого бы сняли на твоем месте. Даже комендантский взвод могли предложить.

– На взвод я тоже не пойду, – резко сказал Потанин. – Только на корабль – и никуда больше.

Васильев встал, с шумом отодвинув стул.

– Не забывай, Витя, что больше тральщика тебе не дадут, а какой в этом смысл?

– Я согласен даже на торпедный катер, – упрямо сжал губы Потанин.

– Зря горячишься. – Васильев снова стал устраиваться за широченным столом. – Никто тебя не торопит. Подумай хорошенько, взвесь все. Я и то собираюсь воевать за тебя с начальством, а ты сразу капитулировать. Семью-то когда перевозить думаешь? – перевел он разговор. – Про диван это я в шутку, можешь прямо ко мне. Мы теперь вдвоем с женой в квартире остались. Сын в училище в Ленинграде, а дочь второй год в Москве, в университет поступила.

– Спасибо, Петр Ильич, думаю пока обживаться один.

– Гляди, дело твое…

Через пару дней Потанин подходил к проходной части. Дежурный офицер, вернув документы, вежливо козырнул новому командиру.

– Штаб направо, – пояснил он.

Но Потанин, миновав штаб, направился сразу к своему тральщику – аккуратному кораблю нового проекта с красивыми обводами, грациозно скошенной назад трубой. На нем были дальнобойные реактивные бомбометы, счетверенные зенитные пушки.

И все же Потанин взгрустнул, вспомнив сторожевик, на котором плавал несколько лет назад. Там была скорость, стремительный маневр, как раз то, что отсутствовало у этого скромного пахаря моря. Но радость от сознания того, что он все-таки командир корабля, что ему дали возможность исполнять главную должность на флоте, вытеснила это мелкое огорчение.

Команду тральщика выстроили на подъем Военно-морского флага. Плотным квадратом стояла она на юте. Обычно нового командира представлял либо комдив, либо начальник штаба. Но Потанин понимал, что эта церемония льстит самолюбию того, кто поднялся ступенькой выше по служебной лестнице, а ему… «Будь, что будет», – решил он, взбегая по трапу на палубу тральщика.

– Исполняющий обязанности командира капитан-лейтенант Райкунов, – отделился от строя и подошел к нему невысокий веснушчатый офицер с выгоревшими бровями и строгим лицом.

«Значит, мой помощник»,– подумал Потанин, пожимая ему руку.

Ни сразу, ни потом за обедом в кают-компании тральщика никто не задал командиру обычных в таком случае вопросов: откуда прибыл, чем командовал раньше?

«Знают все, – решил Потанин. – Ну и пусть, может, это к лучшему».

Годы кочевой жизни приучили его быстро обживаться на новом месте. Скоро его перестали раздражать и серый, словно процеженный через марлю весенний заполярный день, и мигающие с утра до ночи фары автомобилей на улицах. Он уже привыкал и к Северу, и к своему кораблю, и к новому положению.

Как-то утром Потанин торопился на корабль к подъему флага. Вдруг за его спиной взвизгнули тормоза, хлопнула дверца машины.

– Потанин? Ты ли это? – пророкотал чей-то баритон. – Сколько лет, сколько зим! – Из машины выбрался грузноватый майор .интендантской службы. Года два назад он был начхозом в дивизионе Потанина. Особой расторопностью не отличался и потому ему частенько приходилось вести неприятные объяснения в кабинете начальника штаба. Теперь он торжествовал, об этом говорило бесцеремонное обращение на «ты».

– Когда мне рассказали, я не поверил… Как же, думаю, такой молодой, способный, энергичный… Если таких снимать, кому же тогда служить?

– Извините, товарищ Лукашевич… – вежливо перебил его Потанин, – я тороплюсь. Хотите поговорить, приходите ко мне в общежитие.

Настроение было вконец испорчено. Появилось какое-то нехорошее предчувствие, которое сбылось вечером, когда на корабль неожиданно прибыл командир части с группой специалистов. Эти дотошные офицеры облазили весь тральщик от киля до клотика и раскопали кучу недостатков.

– Вы не забыли,– сказал командир части, подытоживая проверку, – что такое Баренцево море? Здесь принимать солнечные ванны на мостике не придется! – И, не дав Потанину ответить, приказал: – Немедленно займитесь отработкой борьбы за живучесть – раз; лично контролируйте выучку мотористов – два; добивайтесь слаженности ходовой вахты – три…

«Значит, не совсем уверен во мне, коли лично решил проконтролировать,– с горечью подумал Потанин, проводив начальство.– А вообще-то я тоже принимал новых офицеров как приложение к аттестации». И невольно отметил, что помощник скромно помалкивал, когда начальство прочищало мозги Потанину, хотя большая часть вины лежала на нем. Понятно, он обижен, давно пора самому встать на командирский мостик, но ведь не Потанин тому виной.

Внешне Райкунов был подтянут и предупредителен, однако Потанин постоянно наталкивался на его молчаливое сопротивление. Если Потанин дольше обычного читал суточный план, помощник деликатно напоминал:

– Моя подпись уже стоит под ним, товарищ капитан третьего ранга… Можете положиться.

– Я утверждаю документ, а не автограф ставлю, товарищ капитан-лейтенант, – парировал выпад Потанин.

– Планирование относится больше к моим функциональным обязанностям, – не сдавался помощник Райкунов.

Вскоре его с трудом маскируемая неприязнь к Потанину выплеснулась наружу. Случилось это на одном из контрольных выходов корабля.. По учебно-боевой тревоге расчеты зенитных автоматов не расчехлили и не сняли со стопоров орудийные установки.

– Помощник не велел… – оправдывался старшина команды комендоров. – Чехлы только что починили и постирали. К сдаче курсовой готовимся…

– В следующий раз я строго накажу вас, товарищ мичман, – не повышая голоса, сказал Потанин, – за малейшую условность. Учтите это.

После швартовки капитан-лейтенант Райкунов без стука вошел в командирскую каюту.

– Вот… берите все документы и делайте с ними что хотите, – срывающимся голосом сказал он, свалив на стол груду корабельных журналов. – Заводите штабные порядки! – И выбежал вон.

Потанин хотел окриком остановить помощника, но сдержался. Посидев немного в раздумье, крутнул вертушку корабельной АТС.

– Садитесь, – сказал командир, когда помощник пришел. – Садитесь! – повторил он громче, видя, что Райкунов продолжает стоять возле двери.– И объясните, чем вызван ваш демарш.

Помощник присел возле стола, аккуратно сложил в стопу журналы, затем рывком отодвинул их в сторону.

– Вызываете на откровенность, товарищ командир?– поднял голову он. – Пожалуйста! Думаю, что мы не сойдемся характерами. Вы печетесь о своем авторитете, а мой, по-вашему, ничего не значит? Конечно, опыта у вас достаточно – уже три месяца тральщиком командуете. А кто сколачивал корабельный экипаж, кто каждый день вставал спозаранку и ложился за полночь?

Потанин нервно постукивал по столу согнутыми пальцами.

– Вы правы в одном, – произнес он после затянувшейся паузы,– на тральщиках я раньше не служил. У вас опыта гораздо больше… Может, мне следует почаще с вами советоваться. Только я давно уже могу раскусить любую показуху. И я не потерплю ее на корабле.

– С чехлами была не показуха. Людей пожалел, чтобы лишний раз не стирали.

– Людей не жалеть, людей учить надо.

– У нас с вами, товарищ командир, видимо, разные взгляды на подобные, вещи, – усмехнулся помощник.

– А этого не должно быть.

Райкунов передернул плечами.

– Вы думаете, товарищ помощник, что я лезу из кожи вон, чтобы побыстрее реабилитироваться? Ничего подобного! Я привык на любом месте честно исполнять свой долг. Пока я командую кораблем, буду требовать этого от каждого подчиненного, в том числе и от вас… – Потанин снова помолчал и закончил, глядя Райкунову прямо в глаза amp;apos;: – Я надеюсь, что сегодняшний разговор будет последним. Иначе… кому-то из нас двоих действительно придется расстаться с тральщиком.

– Ясно, – помедлив, ответил помощник. – Разрешите идти?

В июне нежаркое северное солнце почти не сходило с небосклона. Даже когда его со всех сторон обкладывали косматые дождевые тучи, то и тогда не получалось иллюзии темноты. Но долгий день вполне устраивал Потанина: тральщик сдавал курсовые задачи, и, чем ближе подходил корабль к первой линии, тем больше становилось дел.

Виктор Николаевич теперь совсем переселился в корабельную каюту. Настя писала ему часто и в каждом письме спрашивала, скоро ли ей и сыну собираться в дорогу. Потанин просил обождать еще немного: он решил вызвать семью после похода, который, хотелось верить, поможет ему утвердиться в новом качестве.

Инструктировать уходящих в поход приехал начальник штаба базы. Коренной помор и бывалый моряк, он хаживал в войну с караванами до Медвежьего и дальше, отмеривая студеные мили Заполярья. Потанин слушал его с интересом. Того, что говорил адмирал, не прочтешь в лоциях. Увлекшись, он не сразу понял, почему вдруг назвали его фамилию.

Это командир части предлагал назначить старшим группы кораблей его, капитана третьего ранга Потанина. Отрешенно, словно речь шла о ком-то другом, слушал Виктор Николаевич доклад о самом себе. Будто издалека долетали до него слова: «У Потанина большой опыт плавания… Допущен к управлению пятью различными проектами кораблей… У него самый подготовленный помощник…»

– Добро, – подытожил инструктаж адмирал. – Старшим командиром назначается Потанин.

Назавтра корабли вышли в море. Потанин вел группу из трех тральщиков. И хотя головной не нес никакого брейд-вымпела, на него, как на флагманский корабль, шли донесения и доклады. Снова Виктор Николаевич был в своей стихии. Он почти не покидал мостика, спал пять-шесть часов в сутки, примостившись на кургузом диванчике в штурманской рубке. Сюда, в рубку, ему и принесли штормовое предупреждение: ожидался восточный ветер силой более десяти баллов.

До самого ближнего укрытия было восемьдесят миль пути, а с учетом дрейфа и того больше. Приходилось встречать шторм в открытом море.

Ветер налетел стремительно. Первые его порывы растрепали белые чалмы волн, швырнули на мостик тральщика ноздреватые клочья пены. Прямо на глазах вспухала белесая поверхность моря.

– Задраить наружные двери! Команде на палубу не выходить! – распорядился Потанин. По его сигналу весь отряд сбавил ход.

Скоро буро-зеленые валы стали окатывать тральщики по самые дымовые трубы. Потанин тревожно поглядывал на палубу, где пенные водовороты клокотали вокруг тральных буев и тележек с учебными минами: не сорвало бы чего-нибудь. Но крепления держали надежно, и Виктор Николаевич помянул про себя добрым словом помощника.

Даже на мостике чувствовалось, как сотрясается стальное тело тральщика. Машины работали на средний ход, а корабль едва выгребал против волны и ветра. Темные силуэты задних кораблей то поднимались высоко, то маячили далеко внизу. Но весь маленький отряд упорно держался на заданном курсе.

Разноголосая симфония шторма не испортила хорошего настроения Потанина. Она лишь раззадорила командира. Его уверенность передалась всему расчету главного командного поста.

– Радиограмма с концевого! – доложили из радиорубки. – Заклинило линии валов, потерял ход, крен достигает пятидесяти градусов.

– Право на борт! Обе машины – самый полный! – скомандовал Потанин.

– Почему изменили курс? – услышал он рядом недоуменный вопрос помощника, по боевой тревоге пришедшего на мостик.

– Концевой без хода. Будем брать на буксир. Готовьте швартовую команду.

Райкунов прильнул к рубочному стеклу.

– Восемь баллов… – прошептал он.

Потом, стоя уже на корме, возле тральной лебедки, помощник тревожно поглядывал то на мостик, то на огромные волны, которые несли им навстречу беспомощно пляшущий тральщик. Расстояние между кораблями сокращалось с каждой секундой, а Потанин не спешил отворачивать.

«Выйдет боком нам его лихость!» – сердито подумал помощник, но в этот момент Потанин застопорил ход корабля и, чуть подвернув, оказался рядом с аварийным тральщиком.

– Готовы принять буксир? – спросил в электромегафон Потанин.

– Попробуем! – откликнулись с концевого. Там тоже понимали, что допусти они промах -и упущенный трос может попасть под винты.

За проводник привязали буксир. Едва его приняли на концевом и он натянулся, как голос Потанина перекрыл шум волн:

– В корме! От конца! Берегись!!!