Текст книги "Начало (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– Нет-нет, – опомнился я, услышав о живом и здоровом десятом дедушке. – Не нужно звать. Пора нам. Спасибо вашей хате. Пошли мы.
Схватил одиннадцатого и силком потащил в сарай, пока тот ещё какого непотребства не выдал, опозорив нас в начале похода. Или, того хуже, не свёл знакомств с Павлами других миров.
Он на ходу попрощался с десятой бабусей, потом засопел и уже в сарае потребовал объяснений:
– Что ты в самом деле? Испугался чего или увидел?
– Ничего не увидел. Только не хочу я с другими Павлами общаться. Мне своего во, как хватает, – высказал я в сердцах и чиркнул пальцами по горлу.
Одиннадцатый рассмеялся в голос, а я зашикал и снова потащил его к подвалу, где нас ждала целая вереница миров, и дальше всё пошло своим чередом. Мы влезали в подвал, мы вылезали из подвала. Представлялись следующей бабе Нюре или деду Павлу, а то и обоим сразу. Сверяли надписи на дверях сараев, кивали головами, и снова спрашивали у хозяев разрешение на проход в следующий мир.
Подвалы исправно работали, и нигде ничего примечательного не случилось. Я пожалел, что не захватил тетрадку, чтобы пометить, в каком мире кто из стариков проживает, но одиннадцатому ничего не сказал. Правда, и он больше не задавал вопросы, кто жив, кто нет, а тактично справлялся у хозяев, есть ли кто дома в следующем мире. Получая ответ и одобрение на проход, мы удалялись.
В первом и заключительном для меня мире, нас поджидал сюрприз: дед Павел-первый с бумажным листком в кулаке.
– Здравствуйте вам, деда, – поздоровались мы. – Как поживаете?
Но первый дедок даже здороваться не стал, а протянул нам бумагу и спросил:
– Который из вас старшина?
Я покосился на одиннадцатого, но тот знаками показал, чтобы не молчал и признавался. Вспомнив, кто из нас настоящий командир, я сказал:
– Я двенадцатый. По какой надобности нужен, и что это за бумага?
– Это почта, – процедил сквозь зубы Павел номер один и продолжил: – В ящик почтовый положи до времени. Там пусть свой час дожидается. А покудова не смей её читать!
Я взглянул на одиннадцатого, но тот только плечами пожал. Стало ясно, что выкручиваться придётся самому, и я взял протянутый дедом листок. Это была обыкновенная, сложенная вчетверо бумажка. Как простая школьная записка. Только цифра «1» красовалась на ней в качестве обратного адреса.
Расспрашивать местное начальство я поостерёгся. Решил потерпеть до своего, и сразу же попросил разрешение на отбытие. Павел-первый кивком головы отпустил нас, и мы не заставили нас дольше терпеть. Мигом удалились в двенадцатый мир.
«А вот и дом. Вернее, мир. Мой двенадцатый мир», – думал я, когда вылезал из подвала. Не дожидаясь, пока одиннадцатый последует за мной, сразу же направился на разговор к наставнику.
– Заново здравствуйте вашей хате, – начал на повышенных тонах. – Что про почту слышно в двенадцатом мире? Где ящик почтовый приторочен?
– В сарае. А вам он зачем? – неохотно ответил дедуля.
– Нужен, так как почтою обладаю, – доложил я с издёвкой. – Только адресат неизвестный, и без конверта эта почта. А читать мне её не положено.
– Может это письма приходят с заданиями? Циферка там наличествует?
– Единица там наличествует, – оторопел я в который раз.
– Первые они завсегда вперёд всех себя выказывают. Стало быть, исполнили задание. Так что, клади в комод, что в дальнем углу сарая, да помалкивай. Встречу назначили уже, или до весны стерпите? – продолжил дед ответное наступление.
– Какую встречу? Ты же ничего не говорил, – промямлил я, а одиннадцатый стоял да помалкивал и в нашу с дедом распрю не вступал.
– Ты над ними начальник, тебе и назначать. Только не поморозь парней. Зимой никого никуда не пущу.
– Я ещё клятвы не давал, – в сердцах открестился я от начальствования. – О чём ещё ты забыл просвещение устроить?
Дед заулыбался в бороду и примирительно молвил:
– Не суетись. Успеешь накомандоваться. Главное помни, что ты не просто начальник, а в первую голову отвечаешь за всех. Нашкодят они где-нибудь, или висельник из-за них прибавится, ответ твой будет.
Меня словно обухом по затылку шарахнуло. «Какой ещё висельник? Что за ответ держать? За кого? За настоящих самоубийц?» – перепугался до невозможности и хотел расплакаться, а на том покончить с расспросами.
Одиннадцатый тоже стоял, раскрыв рот и побледнев, но на деда у него был иммунитет, и его он не больно-то боялся.
Зашмыгав носом, я уже пошёл со двора, а дед снова начал перемирие, заявив:
– Вы что же, не знаете, что мужик ноне слабый пошёл и, чуть что, сразу в петлю лезет? Вы этих висельников окрест посчитайте. Да в каждом втором дворе. В том и моя вина кое-где имеется. Так что я вас пугаю заранее: осторожней бродите и на глаза не попадайтесь.
То, что дед не кривил душой насчёт мужиков-висельников, я знал, только о причинах их смертоубийства никто понятия не имел. Думали, водка виновата или их вредные жёны, а вот о дедовой вине я услышал впервые.
«О чём он? Как довёл их до верёвки? А, главное, как мы можем учудить такое же горе?» – всё думал и думал я, пока на выручку не пришёл одиннадцатый. Он видно не просто так стоял, а тоже кумекал, но не находил причин для таких поступков горе-мужиков.
– Признайтесь нам, деда, как не стать такой беде причиной? – осторожно, подбирая слова, спросил братишка.
– Как, да как. Да кверху каком! – сначала вспылил дед, но потом смягчился и продолжил: – Что вы о себе думать станете, коли к вам домой явится мужик, как две капли на вас похожий? Или что вам думать, когда вы домой пришли, а ваша жена другого мужика борщом кормит? Вы что, спрашивать его будете? Нет, конечно. Ведь он ваша полная копия. Сбежите как ошпаренный и видели только вас. А куда? А бежать-то вам некуда. Только напиться да в петлю залезть остаётся. Причём, обоим сразу. И тому, кто дома сидел, и тому, кто в него пришёл.
Дед закончил рассказ, и всё стало на свои места. Кроме его в том вины, конечно. Но переспрашивать не хотелось, и я сменил тему разговора.
– Можно мы сходим в сарай и поищем ящик, который почтовый?
– Валяйте, – распорядился дед.
И я с одиннадцатым, бочком-бочком, и за времянку.
Комод мы нашли быстро. Пошарили в нём – ничего интересного. Решили положить письмо в правый верхний ящик.
– Хватит на сегодня? – спросил я у Александра.
– Хватит, – согласился он и начал спускаться в подвал. – Своё письмо я потом закину. Заодно у бабы Нюры узнаю, как эта почта работает. Как послания всех миров в вашем комоде собираются, – уже стоя внизу он, то ли спросил, то ли поставил меня в известность.
На том и разошлись. Дружок в подвал, а я в калитку и домой. Мне опять нужно было долго и нудно раскладывать по полочкам новые знания. А главное, пытаться к ним привыкнуть.
«Пожить бы спокойно недельку, порадоваться жизни. Может, получится наладить со всеми отношения? – так сам себя успокаивал, но в душе сам себе не верил. – Было уже так. После пещеры. И чем всё кончилось?»
Глава 5. Глазастая репутация
Наступил декабрь. Время тянулось по-зимнему медленно, и я вновь не находил себе места. То хватал учебники или книги из библиотеки, то безучастно бродил по улицам. Ничто меня не радовало, не волновало. По всем фронтам полное затишье.
Письма из всех миров давно лежали в комоде, а дед всё тянул с разрешением на их прочтение.
– Ты ещё не старшина. Ждать те велено. Проваливай, – давал он очередной от ворот поворот, и я удалялся в поисках других дел.
Помирать в эту зиму он явно передумал, даже о клятве помалкивал, как партизан. Наверное, боялся, что не вытерпим и посреди зимы помчимся на горы читать её мирам, стоя покалено в снегу, да ещё и на ледяном ветру.
И от десятого деда мой напарник ничего не добился. Его просто-напросто отослали к старшему. «Значит, на самом деле, наш с дедом мир всему голова», – это открытие не обрадовало меня, но и не огорчило. «Лишь бы снова не начал уму-разуму учить. Учить, конечно, можно, но потихоньку-помаленьку, а не с размаху, да по темечку. Ходи потом сам не свой неделю, а то и месяц», – размышлял я, валяясь на диване, огородившись от родного мира стеной мнимого безразличия.
Я с нетерпением ожидал дня рождения. Своего и всех близнецов, конечно. Будет повод явиться к деду и потребовать пропуск в другие миры для поздравлений. Возможно, и его удастся разговорить на какую-нибудь интересную тему. А если сразу не получится, так через неделю Новый год подоспеет. Чем тоже не повод? Там, глядишь, Рождество. И пойдёт-поедет, как на колёсиках, то старый Новый год, то день Советской армии. «Возьму его измором, точно возьму», – обещал я себе.
Дня рождения дождаться не пришлось. За неделю до него, через бабулю, получил дедову весточку с приказом прибыть для оказания помощи.
Со смешанным чувством собственного превосходства и железной выдержки с одной стороны, и полной зависимости от стариковских капризов с другой, я ответственно оделся, обулся, проверил карманы, варежки, шарфик и вышел во двор. Мороза ещё не было, хотя середина декабря уже наступила. Гулять по слякоти не хотелось, и я решительным шагом направился прямиком к дедову подворью.
Дед на посту отсутствовал по причине зимнего времени года, и я, постучав для приличия в калитку и крикнув дежурное «хозяева», тотчас вошёл во двор.
Павел шумно завозился в сарае, давая понять, куда именно нужно прибыть для оказания помощи. Стукнув пару раз по двери сарая, я распахнул и её.
– Явился, не запылился, – начал дед с напускным недовольством. – А хоромы к Новому году, кто за вас прибирать будет?
– К какому Новому году? То есть, как прибирать? – опешил я, и, как обычно, в голове сразу всё перепуталось.
Умел треклятый бородач озадачить, ещё как умел. Хоть готовился к встрече с его выкрутасами, и даже считал, что готов к ним, но опять растерялся.
– Это же повод собрать всех шпингалетов. Всех двенадцать. Там, для собрания или для гульбы по улицам. Не говоря уже о прочтении и голосовании за ругательства, – изрёк мастер обескураживать.
– Мы пока не настоящие посредники. Клятвы-то не давали. И кто нас собирать станет? Я не старшой покуда. И как ты представляешь гульбу двенадцати близнецов по улицам? – достойно возразил я наставнику.
– Резонно калякаешь, – согласился дед. – Приказ всем явиться от моего имени разошлёшь. А вот насчёт гульбы, тут ты узко мыслишь. Про маскарад слыхал что, или нет? Личины волков, зайцев тебе мамка на ёлку не покупала? Хороводы в детсаду не водил?
– То в детстве было, – продолжил я упрямиться, но в душе радостно зазвенело.
– Ишь ты, взрослый выискался. Как знаешь, можете не гулять вовсе. Какое мне дело до ваших дней рождений, Новых годов с их каникулами? Но ежели остальные прознают, что ты праздники попортил, на себя пеняй.
Я постоял и хорошенько поразмыслил над дедовыми словами. Представил, как мы гуляем гурьбой в дюжину человек и все в одинаковых масках зайчиков, как играем в снежки или салочки. Картина получилась неправдоподобной, но чего только не увидишь в этой, новой для меня, жизни.
Я дал согласие на новогоднее сумасшествие, но решил уточнить:
– Что нужно сделать?
– Самую малость, – оживился Павел. – Сарай до ума довести. Стол соорудить, лавки. Главное, освободить его от хлама. Есть вопросы? А то пойду печку топить. А ты тут посиди, пораскинь мозгами.
Дед удалился, а я остался один на один с новогодними думками. И, конечно, с соблазном залезть в комод и узнать, что такого навыдумывала моя команда.
Держался я долго. Пересиливал себя, старался не смотреть на комод, а думать о деле, но сосредоточиться так и не смог.
Неожиданно в подвале зашуршало, и я поторопился вскочить и встать спиной к двери сарая, чтобы удобнее наблюдать за лазами. Хорошо, что они были сделаны шагах в четырёх один от другого, но так сделаны, с умом, наверное, чтобы сразу не увидеть, что происходит в обоих одновременно.
Я стоял и уже мысленно приготовился к какой-нибудь пакости, но из левого лаза выросла голова моего близнеца. Напустив важность, я строго окликнул:
– Стой! Кто идёт?
– Своих не признаёшь? – начал Александр из неизвестного мира, но я не дал ему договорить.
– Представьтесь, как положено.
– Одиннадцатый я. А ты кого ждал? Меня к вам баба Нюра прислала. Говорит, деду помощь нужна.
– Ладно. Напугал меня до чёртиков. Уже чуть почту не проверил, а тут ты скребёшься, – признался я в минутной слабости.
– Рано же ещё, – вздохнул сосед с облегчением.
– Забудь. Тут такое наклёвывается, в двух словах не расскажешь. Садись и слушай, – перевёл я тему разговора в требуемое русло.
Рассказывал я долго и подробно, а мой благодарный слушатель внимал и мотал на ус. Глаза его то загорались искрами, то гасли, и тогда он о чём-то задумывался. Наверное, тоже сидел и кумекал, взвешивая «за» и «против».
Когда закончил рассказ о собрании и принятии новых ругательств, о посиделках на день рождения, об игре в снежки в карнавальных масках, о других возможностях времяпровождения, он всё так же молчал. Продолжал сидеть и глядеть сквозь меня, сквозь стену сарая.
– Ты ещё здесь? – справился я в шутку, не дождавшись, когда друг намечтается.
– Тьфу, на тебя. Во второй раз стращаешь, – признался одиннадцатый и, оживившись, продолжил: – Всё понятно. На какой день организуем братьев для работы?
То, что положение обязывало о близнецах проявлять заботу, меня не слишком радовало, а вот то, что теперь можно запросто собирать всю ватагу и командовать ею, мне пока в голову не приходило. «Это каких дел наворочать можно, – размечтался я не ко времени. – И хулиганов проучить, и…»
– Не спать! – теперь дружок вернул меня на грешную землю.
– Сам предложил, тебе и голову ломать, что да как делать. А я хоть немного себя командиром почувствую, – пробурчал я недовольно и снова закатил глазки, вспоминая, на чём меня прервал подчинённый.
А этот подчинённый отвесил мне оплеуху, чем окончательно вернул в чувства, и мы вцепились друг в дружку. Потом весело, не обижая больными тумаками, начали метаться по дедову сараю.
– Какие у тебя предложения? – не прекращая свару, спросил я близнеца.
– Ты у нас начальник, ты и думай, – пропыхтел он в ответ, и мы продолжили кататься по пыльному полу.
Так мы скорее согревались, чем выпускали пар противоречий. И это был наш первый конфликт, как у начальника и подчинённого.
Наконец, наигравшись и запыхавшись, мы прекратили возню и присели на табуреты. Предстояло в две головы подумать, что делать, и как организовывать.
– Всех звать незачем, – начал я обсуждение.
– Ты да я, да мы с тобой. Уже четверо, – не перестал дурачиться одиннадцатый.
На такую провокацию меня обычно легко подтолкнуть, но в этот раз я сдержался.
– Прекращай дурить, – и в шутку и всерьёз взмолился я. – Давай всё обдумаем. Сарай прибрать дело плёвое, а вот что дальше делать.
– Ну соберёмся мы все двенадцать, – начал рассуждать одиннадцатый. – Обсудим писанину про сигналы. Поздравим друг дружку с днём варенья.
– Про какие сигналы? – заморгал я глазками.
– А ты о чём думал, дурья башка? Что нас ругаться учить собрались? – удивился помощник. – Это сигналы. Разные и необходимые. Чтобы мы друг дружку понимали, а окружающие ни ухом ни рылом. Когда задание получал, понимал, зачем десять ругательств? Там всего-то пара шутейных, а все остальные для работы нашей.
– А я, шалопай, всё пропустил. Так какие сигналы нужны?
– Как позвать друг друга. Как заставить обратить внимание на что-нибудь. Как намекнуть, что пора убегать со всех ног. Как дать понять, что в помощи не нуждаешься, а справишься сам. Ещё много чего, – перечислил он всё, что вспомнил, и вскочил с табурета. – Где почта? Давай листок с одиннадцатой цифрой.
– Мне же нельзя чужие предложения читать, – неожиданно я стал правильным и отверг крамольный намёк.
– Сам читать буду. Тебе скажу только то, что знать полагается. Какие сигналы и для чего придумывать.
Одиннадцатый пошарил в почтовом ящике, отыскал свою бумажку с ругательствами и начал рассказ о задании.
– Во-первых, про то, как позвать друг друга на расстоянии. Тут я свист особый предложил, а если нельзя свист, тогда слова. Во-вторых, как внимание привлечь к опасности или ещё к чему. Третье означает: «Отступаем незаметно, не привлекая внимания». Четвёртое, наоборот: «Драпаем со всех ног!» Пятое: «Сам справляюсь, не вмешивайтесь». Шестое: «Нужна помощь». Седьмое про то, как…
А нет. Это сигнал «Начать». Всё, о чём заранее сговорились, начинать делать после этого сигнала. Восьмое: «Ой, больно мне!» Девятое: «Ой, скучно мне! Давайте подурачимся». А десятое на наше усмотрение о том, что интересно будет. Как видишь, почти никакого веселья. А ты какие посреднические сигналы знаешь?
«Вот те на. Я, оказывается, не только ругательское задание провалил, но ещё и в розовых облаках витаю. Детство из меня никак не выветрится, что ли? Мне бы всё забавы да игрушки, а люди вон, делом заняты».
– Не знаю я никаких сигналов. Никто мене о них не рассказывал, – огрызнулся я сердито.
«И у моего терпения есть стена, в которую могу упереться. Тогда держитесь все. Иду вразнос!» – распсиховался я не на шутку. Чуть не зарычал от нахлынувшего ожесточения.
– Что же это делается? Про задание ни от кого ни слова, ни полслова. Про сигналы ни словечка от овечки. А что на закуску? Добивай уже, – раскричался я и грозно двинулся на умника-дружка, в один миг ставшего олицетворением всех бед и печалей.
– Слива! Слива! – заверещал близнец, как полоумный.
Я замер. В сарае никаких слив и близко не было, даже сушёных, а нахлынувшая злость на товарища улетучилась так же скоро, как появилась.
Осознав, что чуть не наломал дров, я примиряюще спросил:
– Это сигнал?
– Пока не сигнал, а предложение на тему опасности. Случайно проговорился.
Мы на скорую руку помирились, и одиннадцатый рассказал всё, о чём знал.
– Я пока один сигнал знаю. Баба Нюра научила. Это и для дня, и для ночи, когда задержишься на задании или прогулке. И если затемно возвращаешься, должен у неё или у деда спросить разрешение на проход. Дважды стучишь в окошко, что слева от крыльца, и тихо зовёшь: «Баб Нюра». Или: «Дед Паша». А они, если признают тебя и пропустят, скажут в ответ: «Изыди». Проход, значит, открыт, и ты мчишься, куда хотел. А если не признают или прохода нет по какой-то причине, тогда ответят: «Кто там?» Но нам с тобой ещё рано об этом думать. Хотя, сейчас темнеет быстро, и мы тоже можем припоздниться.
– И Новый год наступает, – продолжил я в тон другу. – Если у тебя всё, тогда предлагаю разойтись. Мне одному побыть нужно. Над заданием подумать.
…Изыди, говоришь? Вот шутники. Прямо как нечистой силе.
– А приборка? – напомнил напарник.
– А организацию приборки я поручаю тебе. Напиши пару записок первому и десятому, чтобы завтра… А для верности, послезавтра собрались, там и осилим. Хорошо? А мне сейчас, правда, много времени на думы нужно, – взмолился я, собираясь успокоиться и прийти в себя, а потом обмозговать новости по их горячим следам.
Одиннадцатый согласился взять организацию мероприятия на себя, и мы разошлись.
* * *
На следующий день я вернулся из школы и не выходил из дома до самого вечера. Лежал, думал о вчерашних новостях, и настроение то чуточку улучшалось, то окончательно портилось. Мама пару раз подходила, проверяла ладонью мой лоб, не заболел ли, пожимала плечами и удалялась.
Откуда ей было знать, что сынок с головой в фантазиях и путешествует по мирам. Забредает в сказочные места, спасает малых детей и ровесников, а то и немощных старушек. В общем, геройствует как может.
Потом задумался о более насущных вещах, о сигналах, о том, когда и при каких обстоятельствах они могут понадобиться. «Если они такие нужные, значит, и случаться будет всякое», – запугивал себя. А то, что это всякое уже заждалось за углом, ни капельки не сомневался. От всего этого впадал в такое уныние, такую хандру, что даже обыкновенные уроки делать не хотел, а о сигналах думать и подавно.
Для порядка начеркал на листке несколько слов и пронумеровал их цифрами, что потом должно было означать, для каких сигналов они придуманы, а из головы никак не вылезала «опасная» слива одиннадцатого.
Но с задумкой напарника об особом свисте я согласился. Только вот, в семье у нас свистеть запрещено. Бабуля за этим строго следила и, если что, прикрикивала: «Денег не будет!»
– Здесь нужно другое, – размышлял я, размышлял, и вдруг вспомнил, что недавно научился сносно копировать щебет синицы, а его-то и можно использовать вместо свиста.
Неожиданно для себя издал эту трель, прямо не вставая с дивана: «Тьи-пу, тьи-пу. Тить-тить!» Никто из домашних на синичий вызов не среагировал, никто не прибежал с порцией подзатыльников, и это небывалое обстоятельство улучшило настроение. Я порадовался и своевременному изобретению, и отсутствию наказания за его испытание, а потом взялся за уроки. «Если останутся силы на ругательства, одолею их тоже», – пообещал себе, а потом так и сделал.
* * *
В назначенный день приборки сарая я бодро вышел на улицу. Перво-наперво избавился от налетевших дружков, соврав, что командирован родителями по делам, и пошагал к Павлу.
Неладное увидел сразу, свернув на дедову улицу: старик сидел на лавчонке и щурился на декабрьское солнышко.
– Чего ты, деда, тут охраняешь? – начал я осторожно, когда подошёл к ёжившемуся на ветру Павлу.
– Тебя дожидаюсь, – обрадовался старик, а скорее изобразил радость. – Твоя шлёп-компания уже на месте. В сарайчике, значит, свирепствует и лютует. И конспирацию не блюдёт ни в коем разе. Вот я, старый пень, сижу тут и мёрзну, пока эти ироды там революцию устраивают.
– Сейчас же их угомоню, – пообещал я и собрался проследовать с мятежно-успокоительной миссией.
– Нет уж. Рядом садись. Вместе страдать будем, – приказал дед и не пустил во двор. – Там этот, адъютант твой, понагнал с полдюжины, теперь пыль коромыслом висит. А ты мне тут для сугреву надобен.
– Как это, для сугреву?
– А я пока на тебя злюсь, мне, вроде как, теплее становится. Или о холоде думать некогда, – объяснил старикан. – И вас, сорванцов, от чужих глаз оберечь нужно. Сам-то я уже давно о себе соседское мнение с репутацией испортил. И всё из-за профессии нашей.
Мне стало интересно, как дед испортил репутацию, и что ещё из него можно выудить, пока нам обоим придётся на улице маяться.
– Не растолкуешь? Про соседей. Что ты такого им сделал?
– Не только растолкую, – вскочил Павел со скамейки и начал раскланиваться из стороны в сторону. – Я те, голубчик, сейчас продемонстрирую.
Ничего подобного от деда я не ожидал.
Павел перестал бить поклоны, и это оказалась только разминка. Потом он намеренно сгорбился, вытаращил глаза так, что они вот-вот вывалятся из глазниц, сделал придурковатое лицо, наклонил голову к самому плечу и пошагал вдоль тротуара. В одну сторону пройдёт – взгляд от меня не отворачивает. В другую проковыляет – то же самое: пялится, словно чокнутый, и даже не моргает.
Мне от дедовой пляски с приглядкой стало не по себе, и я попросил его остановиться:
– Ты так отплясываешь, чтобы согреться или сглазить меня хочешь? Будет тебе. Садись уже. Или в хату пошли.
– Ага, – обрадовался Павел. – Не нравится моя цыганочка?
– Не то что не нравится, просто, не пойму, ты этой цыганочкой репутацию испортил? А глаза тогда, зачем выкатываешь?
– Это я тебе для наглядности, а себе для сугреву, – объяснил дед и прислушался к смеху из сарая. – А вот ежели кто у тебя вокруг двора, вот так за забором целыми днями ходить станет, какая у него репутация будет? – спросил он, и сам же ответил: – Никакая. Плохая значит. А мне пришлось по огороду, да по меже с соседями так выхаживать и глазками в них стрелять. Заборчик там хлипкий был, штакетник, и сквозь него всё видать на километр. Теперь доходит, зачем мне краковяк понадобился?
– Нет пока.
– Вот чудак. Толкую далее. Какой нормальный человек станет подобное безобразие терпеть? Ан, никакой. Этот человек должен оное озорство и хулиганство прекратить. Вот они, соседи мои, начали сперва разговоры умные разговаривать и со мной, и с моей бабкой. А я всё хожу. Они через штакетник святой водой меня окроплять. Я опять хожу. Они квартальному жаловаться. Меня и это не берёт. Так неделю хожу, месяц, другой. Сам устал до чёртиков, а всё одно разгуливать надо, ведь дело ещё не содеяно.
– Деда, а какое дело? – не понял я, к чему он рассказывал такую длинную байку.
– Дальше слушай, олух несообразительный. Так они, эти бедные соседи, почти полгода выдержали. Крепкими оказались, но и я не лыком шитый. А потом за пару деньков новый заборчик враз состряпали и поставили. Да такой заборчик, что любо-дорого. Дощечка к дощечке. Ни щёлочки, ни трещинки, ни вмятины. Некуда глаз выпученный сунуть, чтобы глянуть, чем они там, горемычные, маются. А мне ток того и надобно. Чтобы никто в мой двор не заглядывал и за жизнью посредника не наблюдал, от греха подальше.
После такого объяснения я расхохотался во весь голос. Снова и снова представлял старика, шагавшего вдоль штакетника с безумными глазами навыкате и гипнотизировавшего соседей: «Заборчик. Состряпайте заборчик, ироды».
– Давай бойчее. Чтобы олухов сарайных не слыхать было, – подзадорил дед, а я и рад стараться – захохотал ещё громче, а дед продолжил свою историю: – А соседи зажиточными оказались и с другой стороны огорода такую же щиту-защиту воздвигли. Видно опасались, что не поленюсь за угол сходить, чтобы и оттуда их попугать. Так что, тем монолитным забором твоя шпана мне старику обязана. Теперь по своей улице мячик спокойно гоняете, и на вас никто не смотрит и не ругается.
А за сараем и времянкой забор я сам поставил. В конце концов огородился от соседских глаз ценой загубленной репутации. Они потом ещё долго шептались да пальцем мне в спину тыкали. Бог с ними, – Павел глубоко и печально вздохнул и продолжил: – Смотайся в разведку. Глянь, чего там наворочали? Я им инструкцию подробную давал, мол, сам приду работу принимать.
Я вскочил и побежал узнавать, что натворили бойцы-близнецы, играя в сарайную революцию.
Дверь в подвальное царство оказалась нараспашку, но никакого шума уже не было. Краем глаза я заметил, что весь хлам был вынесен и аккуратно уложен за сараем со стороны огорода.
Войдя внутрь, увидел следующую картину: в центре стоял самодельный фанерный стол с ножками из подручного материала, а по его бокам скамьи из досок, лежавших на старых табуретах и крепких овощных ящиках.
Бойцов оказалось четверо, и я начал здороваться с ними по очереди. Собирался узнать, из каких миров прибыли рабочие руки.
– Привет работягам. Я двенадцатый, – начал командирское приветствие.
– Ты двенадцатый сачок, – огрызнулся один из близнецов, в котором по бесцеремонности сразу признал одиннадцатого.
– Сам виноват. Зачем столько народа привёл? Поэтому дед к вам не пустил. Заставил на улице вашу канонаду перекрикивать, – оправдался я и продолжил речь: – А там, между прочим, холодно, и дед уже замёрз насмерть. Как у вас дела? Старика можно звать работу принимать?
– Зови, – откликнулись работяги.
Я тут же за дедом. Он уже не сидел, а прогуливался по тротуару. Видать, по-настоящему замёрз. Окликнул его и дёру обратно в сарай и, пока со всеми вместе дожидался деда, вкратце обрисовал наш с ним разговор, предварительно взяв с товарищей обещание не хохотать.
Как мог, торопился, но до стариковского прибытия объяснить всё, над чем недавно смеялся, не успел. Мои бойцы точь-в-точь, как дедовские соседи недоумевали, и я всё подробнее показывал, каким образом Павел потерял репутацию, а взамен приобрёл щитовой забор.
Так дед и застукал меня скачущего, согнутого, с повёрнутой набок головой.
– Уже разболтал, – посетовал он беззлобно, и тут мои близнецы рявкнули со смеху так, что чуть крыша с сарая не улетела.
Скорее всего, мне не хватило актёрского таланта, чтобы доходчиво рассказать и показать. А вот когда вошёл сам потерявший репутацию, и они наглядно представили его, вышагивавшим вдоль забора с безумными глазами навыкате, всё стало ясным, как день, и уже никакие запреты не удержали их от хохота.
– А ну цыц! – скомандовал дед громогласно, и все мигом затихли. – Вижу, славно потрудились, только благодарить никого не собираюсь. Для себя старались. Но, добре. Так и быть, поздравлю вас с именинами. А сейчас половики чистые на доски расстелите, чтобы всё, как у людей было, и можете расходиться. Или поболтать тут. Но чтоб ни звука за сараем слышно не было, – наказал он с хитрым прищуром.
После этих слов дед всучил мне трёхрублёвку, повернулся и ушёл. Пока я разглядывал мятую трёшку, он уже притворил дверь и был таков. Спохватившись, а зачем, собственно, эти деньги, я спросил:
– Это что, вам за работу? Или на какое-нибудь дело?
– Догони и узнай на кой ляд эти деньжищи, – посоветовал кто-то из близнецов.
Я выскочил из сарая и помчался за хозяином.
Дед уже был в хате. Слышно было, как он кряхтел и поругивался, растапливая потухшую печку. Я шагнул на порог, но вспомнил наставление одиннадцатого и постучался не в дверь, а в левое от крыльца окошко.
– Деда, – в полголоса позвал хозяина.
– Изыди, – донеслось из хаты.
От этого несуразного отклика на душе моментально потеплело. Пароль работал.
– Зачем три рубля?
– На маскарад ваш. Я что, не сказал? На зайчиков да на мишек. Сами решайте, какие маски взять. А на сдачу конфеток. Изыди, сказал же тебе.
Я обратно в сарай. Притворил дверь и уселся на уже застеленные доски.
Всё как у людей. Только вот, все так делают на поминках или свадьбах, а у нас будет один на всех день рожденья.
– О чём поболтаем? – по-деловому спросил присутствующих. – Кстати, я так и не узнал, из каких миров вы трое?
– Вообще-то я из десятого, – представился один.
– А я из первого. Что, не признал? – спросил меня Александр-первый.
– Нет, не признал, – повинился я. – Вообще не понимаю, как нас различать.
– Я из седьмого, – доложил последний из нас.
– Нужно придумать, как угадывать друг друга, – начал поучения соседушка.
– А как? По одёжке? – спросил его седьмой.
– Можно и по одёжке, – ответил одиннадцатый и обратился ко мне. – А ты меня, как угадываешь?
– А никак, – съязвил я в ответ. – Просто, ко мне больше никто не приходил. И со времён первой встречи… – я умолк и почесал колени, припомнив, где и как их разбил. – Ладно, думаем обо всём понемножку.
– Так зачем дедова трёшка? – спросил десятый.
– Это его подарок на новогодние маски. Кто покупать пойдёт?
– А какие нужны? Бумажные с резинкой? – спросили меня.
– Не бумажные, а из папье-маше, – снова сумничал одиннадцатый. – И нужно два вида брать, а не все, какие будут. Чтобы потом в снежки или футбол можно было играть команда на команду.
– Ага, зайчики против мишек. Или поросята против волков, – посыпались смешки.
