Текст книги "Начало (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Голос был мальчишеский, звонкий, но незнакомый.
– Ко мне припёрся и меня же ещё спрашивает, – подосадовал я негромко, а за калиткой снова послышался тот же голос.
– Уже бегу.
И тут во мне щёлкнуло: «Вдруг дед с бабкой не врали? Вдруг это другой я?» Ноги сами понесли меня по тротуару вдоль соседских заборов в сторону перекрёстка.
Когда щеколда калитки звякнула, я был уже в паре дворов от родного участка, но не оглянуться не смог. На бегу неуклюже повернулся и увидел мальчишку точь-в-точь себя самого, растерянно глядевшего вслед.
Тут я то ли споткнулся, то ли ноги подкосились. В общем рухнул со всего маху на тротуар.
Коленки и локти всмятку, слёзы из глаз с искрами вперемежку, в ушах звон, а парнишка стоял и таращился на мои злоключения.
Ужас, сковавший меня, никогда бы не кончился, если бы не спасительный голос издалека:
– Алекса-андар! Ходь сюда!
Мигом вскочил на ноги и поковылял на зов.
«Куда теперь идти, если домой нельзя? Я-то уже дома», – только и мог тогда думать, а хитрая бабуля снова пришла на подмогу.
– Хромай обратно в сарай. Только слезай по зелёной лесенке, а вылезай по чёрной. Там и дед Паша, и дом твой, который всамделишный. А когда очухаешься – милости просим на варению.
«Бабка точно ненормальная. Как и её дед. Живодёры, а не тренеры», – ругался я сквозь зубы, и кроме злости, захлестнувшей остальные чувства, ничего не испытывал.
Словно в тумане поплёлся в сарай. Там спустился в подвал по зелёной лесенке, нащупал первую попавшуюся банку и намертво вцепился в неё. Зачем понадобилась ещё одна банка, я не думал. Соображал тогда туго.
Вылез из подвала и пошагал мимо огорода, мимо дедовой хаты, прицелившись в сторону калитки. О том, куда идти, и что теперь будет, думать было невмоготу. Я сдался. Сдался судьбе или обстоятельствам, или деду с его бабкой, я не знал. Мне было не до размышлений.
«Если всё так, как дед рассказывал, и таких, как я много, не всё ли равно, что происходит со мной одним?» – сверлила затылок безрадостная мысль, и я всё глубже погружался в уныние.
Вот и калитка. Пнув её ногой, вышел на улицу.
Дед сидел на своём месте. Спокойно сидел, буднично, словно ничегошеньки не случилось, и глядел в свою даль. Глядел сквозь меня, сквозь время, сквозь всё окружавшее нас пространство.
Я же, напротив, с ненавистью уставился на бородача и злобно процедил:
– Потренировал? Теперь точно домой попаду? Или самое время ехать в станицу? Добивай уже… – чуть не обозвал деда фашистом, но вовремя опомнился.
– А чего ты хотел? – спросил старикан, взял из моих рук варенье и, не обращая внимания на разбитые коленки и слёзы на моём лице, продолжил: – Никто тебе жизнь сказочную не обещал. Это и будет твоей работой. Ещё не такое увидишь. Поседеешь рано, как все мы. Но и людям добро делать нужно. Бог тебя выбрал, так что крепись. А сейчас марш домой и ни гу-гу никому! Ежели что, с дерева хлопнулся, и всё. А назавтра приходи, варенье будем кушать.
На последних словах дед не вытерпел и испортил серьёзность момента. Расхохотался в полый стариковский голос. Я вслед за ним тоже не сдержался и улыбнулся. «Вот как всё обернулось. На самом деле есть два мира, и дверь в них у деда Паши в подвале», – думал я и, неизвестно чему ухмыляясь, шагал домой.
На душе всё успокоилось. И разбитые колени перестали саднить. Я шёл домой. К себе домой. Но в последний момент, когда уже взялся за щеколду, зачем-то крикнул: «Кукла, встречай марсианина!»
Кукла развалилась на крыше своей конуры и ей было наплевать на мои проблемы, будь они хоть трижды сказочные.
Бабуля заохала, увидев израненного внука, и поспешила удалиться в огород.
«С мамой придётся объясниться, – запланировал я очередные напасти, чтобы отвлечься от вернувшейся боли. Запланировать запланировал, но вышло по-другому.
Мама с братиком на руках вышла на порог, окинула меня с головы до ног взглядом, о чём-то подумала, что-то для себя решила, а потом сказала:
– Под краном всё промой и зелёнкой смажь. Перед сном забинтуем, чтобы постель не пачкать.
Отец пришёл с работы, спросил меня, как дела, и, не дожидаясь ответа, ушёл играть с братишкой. Нет-нет, обидно мне не было. Наоборот, всё было, как нельзя лучше. И дом был только моим, и мама только моей. И папа, и бабуля, и братишка Серёжка. Всё и все были только моими.
Я отправился в свой уголок, чтобы хорошенько обдумать и запомнить случившееся за день. День знакомства с настоящими чудесами и тайнами.
«Два мира для меня одного – уже перебор. А если их на самом деле двенадцать? Будь, что будет. Завтра…» – мечтал я, но о том, что будет завтра, так и не успел подумать. Провалился в сон от усталости и пережитого, от избытка впечатлений и потраченных нервов. В общем, заснул, как младенец.
Глава 3. Пещерные люди
Лето. Август. Каникулы. Что ещё нужно для счастья? Сколько всего можно переделать. Скольким интересным заняться. Но в тот день не всё было просто.
Во-первых, с самого утра пасмурно. Во-вторых, настроение никуда не годилось. А всё потому, что нужно было идти к деду на варенье. То есть, на разговор.
«За что мне всё это?» – жалел я себя, разбинтовывая колени, и вспоминал предыдущий вечер, а потом попытался улизнуть из дома.
– Ма, па, я быстро! – на бегу к калитке, как бы, спросил разрешение на прогулку и уже почти прошмыгнул, но вдогонку услышал бабулю.
– Скачи, скачи, кузнечик. Паша давно тебя ждёт.
«Вот и посекретничал», – приуныл я и остановился. Врать не хотелось, а в правду тогда и сам не больно верил.
«Привести бы домой своих близнецов и познакомить их с мамой и папой. Или с бабулей. Вот бы смеху было… Лишь бы удар какой не хватил», – передумал я хохмить и взялся за ум. Настроил себя и не таясь пошагал к деду.
Павел восседал на некрашеной скамейке и по-стариковски наблюдал за проходившей мимо жизнью. Меня он встретил без всякой радости. Покосился на вчерашние ранения, да и начал вещать, как телевизионный диктор:
– Стало быть, двадцать третьего августа сего года надлежит вам прибыть в назначенное место, что за Старой станицей.
В одной из пещер состоится третье в этом веке ознакомительное собрание двенадцати новобранцев, именуемых Мирными Посредниками.
Данные работники выбраны по известным признакам, как самые подходящие для исполнения миссии, которая и будет на них возложена.
А без протокола, скажу так. За станицей, на повороте гравийки вправо и в гору – будет тропка. Отскочит влево от тамошней дороги именуемой Змейкой и начнёт забираться на склон Фортштадта. Вставай на неё и дуй. Потом тропа запетляет и разделится. Так ты выбирай ту, которая проще да приметней будет. Ведь пещерка бабкиной зовётся, а они, клятые, по кручам и дебрям не лазают.
Как увидишь в ракушечнике раскопы или рукотворные пещеры, значит, прибыл на место. Теперь нужную сыскать останется. А она побольше других и находится в третьем овражке на его правом боку. Ракушка там крупнее, чем в прочих. И цвет у неё… Какой-то розовый, что ли. Поэтому редкая бабка позарится на такую крупную ракушку. Ведь её нужно в ступе толочь, прежде чем курочкам давать.
Но я отвлёкся. Потом сам всё чувствовать будешь и знать, куда идти, как зажмурившись заходить, как оболтусами своими верховодить. Всё ясно? Вопросы у рядовых необученных есть? Кру-гом! Шагом марш!
Вот так мы с дедом побеседовали. Без здравствуй, без до свидания. А, главное, без варенья. Ещё рядовым необученным меня приложил. Знал старый, что батька не служил, а военный билет имел. И в билете том написано: рядовой необученный.
«И что этому живому памятнику возразить?» – злился я, пока запоминал дедовские наставления.
Потом выпалил:
– Разрешите идти? Товарищ дед, сто лет в обед.
– Вольно. Чешите, голубчик. Воюйте. После жду от вас рапорт о выполнении задания.
Кто-кто, а дед точно знал, во что мы любили играть. Конечно, в войнушку. Сколько таких вояк он сгонял с огорода, что напротив его двора. Скольких разведчиков раскрывал для противника, подсказывая: «Там он. Там крадётся». Про такую его привычку каждый малолетка нашей улицы знал не понаслышке.
«Пора до дома. А ведь что-то забыл спросить. Что-то важное. Бог с ним. Пронесёт», – отмахнулся я от плохих предчувствий, но не пронесло.
* * *
На следующий день услышал знакомый стук в калитку: два удара по деревяшке и тишина. Кукла заворочалась и подняла голову. Почему-то она уставилась на меня, а не в сторону неведомого гостя. Я пожал плечами и показал ей рукой: «Лежи. Сам разберусь». Тявкнув для порядка, она улеглась обратно.
Собака была, как говорил отец, культурная. На обычных прохожих никак не реагировала, а только предупреждала, когда кто-нибудь приходил к бабуле или родителям. После моего сигнала, она только делала вид, что продолжает дремать, а сама всё держала под своим собачьим контролем.
Снова пару раз пнули в калитку, то ли мячом, то ли ботинком, но в этот раз кто-то по-ребячьи позвал:
– Санёк, выходи!
Внизу живота так и ёкнуло. «Другой я припёрся! Его очередь тренироваться. А может, это третий или ещё какой?» – разволновался я и в ответ почти крикнул, что иду, но осёкся и, на всякий случай, громко спросил:
– Не убежишь? – сделал паузу и продолжил: – Я около углового двора крепко разбился, когда на свою тренировку ходил.
В ответ меня заверили:
– Не убегу. Я готов к встрече. Давай скорей, а то нас обоих увидят.
Собрав всю храбрость в кулак, я шагнул к калитке, звякнул щеколдой, и вот те на! «Я», как из зеркала. Собственной, идеально похожей, персоной.
Конечно, я ожидал чего угодно, только не маскарада. Да, это был другой я, но с наспех забинтованным лбом и в очках без стёкол. В поношенной фуфайке с чужого взрослого плеча, но зато с голыми коленками и в сандалиях. Вроде как, раненый очкарик пришёл поиграть в войнушку.
– Здравствуй, посредник, – начал гость наше знакомство.
Посмелее он был, это точно, или более подготовленным, чем я в свой первый раз.
– Здоров, Санёк, – ответил я бодро. – Это к тебе вчера приходил, когда разбился?
– Ко мне. Я тогда тоже чуть не обделался. Ты же без маскировки был. Баба Нюра потом долго мне мозги прочищала. Ты же знаешь, что у тебя здесь дед Паша, а у меня там баба Нюра? – уверенно выговаривал близнец, будто дольше знался с подвальной чертовщиной.
– Не знаю. Хотя, всё видел, но не сообразил.
– Они когда-то мужем и женой были. Потом у тебя здесь дедова жена умерла, а у меня там, наоборот, дед Паша умер.
Не сговариваясь мы пошагали прочь от двора. Позже я сообразил, что нацелились мы на параллельную улицу, которая в квартале от моей. На этой улице меняли водопровод, и она была разрыта экскаватором. Траншея получилась глубокая и широкая, а бугры земли высоченные. На ней мы играли в войнушку. Бегали по тем буграм, как оглашенные, с самодельными автоматами наперевес.
Мы пришли, и я, покосившись на второго себя, спросил:
– Как друг друга отличать будем? Как звать? Вот я из какого мира? Их же двенадцать.
– Не знаю. На собрании решим, которое на Фортштадте будет. Но мне точно известно, что ты из двенадцатого, а я из одиннадцатого мира. Так что, будем знакомы, соседушка Александр-двенадцатый.
– И вам не хворать, Александр-одиннадцатый. Не слишком ли по-царски? – засомневался я в надобности громких званий. – Может что проще придумать?
– Путаться будем. Нас двенадцать, не забыл? Тут думать надо. А пока и так сойдёт. Ты же знаешь, что номера наших миров на дверях сараев намалёваны? Только они с лицевой стороны. Чтобы их увидеть, дверку сарая нужно закрыть.
– Это тебя баба Нюра натренировала? А я от деда ещё слова доброго не услышал, – вроде как, пожаловался я, а скорее признался в полном неведении.
Вот так мы и сидели на бугре земли, как пара птенцов на краю гнезда. Болтали и всё время озирались по сторонам, на всякий опасно-секретный случай. Беседа была взрослой, да и проблемы у нас были совсем не мальчишеские.
Старшие рассказывали, что во время войны детство заканчивалось быстро, а у нас, хоть и не война, но то, что нам готовило неведомое завтра, было не менее пугавшим.
– Если мы из двенадцатого и одиннадцатого, где тогда лазы в остальные миры? – задумался я вслух.
А одиннадцатый поднял меня на смех. Просто, начал хохотать и кататься по пригорку, как колобок. Когда ему надоело надрывать пузо, он взглянул на меня непонимающим взглядом и спросил:
– Ты и об этом ни в зуб ногой? Может ты ещё не знаешь, почему нас посредниками называют?
Тут я разобиделся. Оскорбился и обозлился на самого себя, на деда, на весь двенадцатый мир. Хотел уже плюнуть на всё и уйти домой, но взял себя в руки и признался, что не знаю, почему.
Близнец похлопал меня по плечу, снял бутафорские очки и просветил темноту в моей голове.
– В том-то и дело, что таких дыр между мирами много. Поэтому люди иногда забредают в соседние. Представляешь, что с ними тогда происходит? – объяснил он и ненадолго задумался. – Мы будем им посредниками. Провожать их домой, пока в дурдом не загремели, или ещё что с ними не случилось.
Говорят, нескольких таких в КГБ забрали. Что такое КГБ я не знаю, но ничего хорошего, это точно. Бабка сказывала, что и учиться нам теперь нельзя, чтобы в это КГБ не забрали и опыты над нами не делали. Только я не знаю, что такое опыты, а ты знаешь?
– Нет, – выдохнул я с безразличием.
Мне стало грустно и паршиво. Я же догадался, кто стучал в калитку. Уже готов был взять шефство над другим собой и всё ему объяснять, успокаивать, а вышло наоборот. Ко мне пришли и окунули, как котёнка догадливой мордой в сметану. Только в моём случае сметана оказалась с горечью и обидой.
«Эх, дед-дед. Второй раз ты мою фамилию подводишь», – сетовал я на Павла за его отношение к моему обучению.
– Ладно, двенадцатый, не вешай нос. Попытай своего Павла про дырки в миры и обиды на него не держи. Мне-то баба Нюра давно обо всём рассказывала, только я это небылицами считал. И вся наша округа её за блаженную держит.
Меня бабуля часто к ней водит помочь с чем-нибудь. Покряхтеть рядом, пока они хату белят или в огороде ковыряются. Потом вареньем угощался и сказки про деда Павла и про Угодника слушал. Про нашего дядьку Николая. Она его только так называет. Он всем помогал, оказывается. И в церкви такой святой есть.
А ты в церкви бывал? Крещёный?.. Конечно, крещёный. Только про Угодника тоже рассказывать нельзя. Везде тайны и шпионы. Или КГБ.
Когда первое задание получим, мигом повзрослеем. Ведь с ровесниками всё просто: дал по шее и показал, как в подвал спуститься. А со старшими всё по-другому будет. Дед научит, кого обмануть нужно, а кого напоить.
Представляешь себя таким? Пьющим или дурящим? Я себя и с ровесниками не представляю, не то что с другими какими. А если вдруг девчонка капризная попадётся?
Тебя, кстати, зеленоглазая посещала? Это она нас искала. Решала, кто будет следующим посредником, а кто нет. Моталась по мирам, сравнивала, спрашивала.
Баба Нюра говорит, что этой девочке уже лет триста. А то и больше. Представляешь? Вот она точно ведунья.
– Почему ведунья? – скрепя сердце поддержал я разговор.
– Потому что знает наперёд обо всём на свете. И по звёздам гуляет, как мы с тобой по улице. Про то, что папка твой девятый, ты тоже небось не знаешь?
– Он что, тоже посредник? – живо откликнулся я, а изумлению моему не было ни конца ни края.
– Не поэтому. Бабуля его почти в сорок лет родила, когда нашего деда с Беломорканала отпустили, потому как ослеп. Так его другой инвалид, который без ноги был, год целый домой вёл. Пешком, представляешь? Шкандыбал на костылях одноногий, а на верёвке слепого Григория Федотовича вёл.
Так вот, у бабули нашей шестеро детей умерло от голода и болезней, Николай на войне голову сложил, а двое выросло. Тётка Ленка да отец наш. Тётка сейчас в Хабаровске живёт.
– А я даже не знал, как деда звали. Он умер, когда я маленьким был. Спасибо, что рассказал.
– Это бабе Нюре спасибо. Она обо всех знает и мне по секрету рассказывает. А от своих ничего не добиться. Твердят, что мы из рабочих, и всё.
Ладно, мне пора. В следующий раз за станицей свидимся. Там сразу из двенадцати миров дыры, и все в одном месте. Только они где-то под землёй. До встречи, двенадцатый. До бабкиной пещеры.
Одиннадцатый в смешной фуфайке удалился, а я остался сидеть над траншеей, как Алёнушка у ручья, и соображать, что же теперь будет. На душе было пусто и грустно одновременно. Домой идти не хотелось. К Павлу за объяснениями тоже. «Хрен с ним, с гордым стариком. Придёт время, научит всему, никуда не денется.
…Только подумать. Поговорил с самим собой и сам же себя расстроил. И никому не расскажешь. Вот жизнь настала», – посокрушался я недолго, потом встал и поплёлся домой.
* * *
Когда что-то делать не хочется, а приходится, время летит и подгоняет: «Кончилось лето! Топай в школу!» А тогда до уроков была ещё пара недель, но радости уже не было никакой. Ждал это двадцать третье августа, как наказание. Обдумывал, как сбежать из дома, что соврать, чтобы отпустили надолго. Самое обидное, что всё нужно было делать в одиночку.
Придумывать ничего не стал. Врать не хотелось, потому как, никакой поддержки вранью ни от кого не будет. «Встану пораньше и сбегу. Потом пусть ухи крутят и пытают, где был целый день. Только как раньше всех проснуться? А записку писать или нет? Чтобы знали, что сбежал не насовсем, а только до вечера.
…Нет, писать ничего не буду. Потом придумаю какую-нибудь небылицу», – покончил я с раздумьями и принял непростые решения.
И вот вечер перед путешествием в станицу настал. Хорошо, что была середина недели. «Папа будет на работе, мама с братом в поликлинике, а бабуля с раннего утра на Хлебогородке в очереди за комбикормом. Значит, её попрошу разбудить. Скажу, что Павел просил зайти. Она поймёт, что это наши секретные дела», – решил я, а потом так и сделал. Попросил бабулю, и она обещала растолкать пораньше.
Вечером долго ворочался, а наутро показалось, что вовсе не спал, когда услышал ласковый голос:
– Внучек, вставай. Просился, так не томи.
Я, конечно, сразу же проснулся, вот только подняться с кровати никак не хватало сил. То, что предстояло сделать, не то чтобы пугало, скорее было неприятно. Или ещё хуже, не могло быть осознано. А всё, что я не мог представить или понять своим умишком, для меня было неправильным и запретным.
Заставил себя думать только о велосипеде, которым очень дорожил, и окончательно пробудился. Нового мне никогда не покупали, и навряд ли когда купят, а этот «Орлёнок» я сам собирал из старых запчастей. Отец, конечно, помогал, но, думаю, только для того, чтобы я не покалечился на самоделке.
И вот, набравшись храбрости, я вывел на улицу двухколёсную драгоценность. Кукла меня не выдала, щеколда не звякнула, в общем, никакие другие напасти меня не остановили. Не знал, радоваться этому или нет. Втайне, даже для самого себя, надеялся, что меня обязательно поймают при попытке улизнуть и оставят сидеть дома, но началу похода ничто не помешало.
Я взглядом попрощался… Нет, не с домом и домашними, а с велосипедом. Мысленно попросил его простить за долгую дорогу и за то, что его, скорее всего, отберут вездесущие хулиганы. В том, что это случится, я был почти уверен.
Хулиганов и прочей шпаны хватало везде, и чужаков всегда ловили, отбирали мелочь, велосипеды, а если ничего этого у них не было, просто, давали пенделей. Участь эта для меня была неизбежна, как и наказание за самостоятельность.
Простившись с велосипедом, запрыгнул в седло и покатил в неизвестность. Лихорадочно крутил педали и рулил, крутил и рулил. Благо, дорогу знал хорошо: не раз с отцом ездил мимо Старой станицы на рыбалку или охоту.
Утро было серым, почти туманным, а значит, наступавший день обещал порадовать солнцем и теплом. Прохожие взрослые спешили на работу, шпана дремала и видела сны после ночных приключений, и я начал надеяться, что по дороге к месту встречи меня никто не потревожит. Настроение слегка поднялось, и я начал веселее крутить педали.
Вот уже родная улица упёрлась в Третью городскую больницу. Дальше поворот на Сенной путепровод, сразу после него направо, затем мимо центра города и налево к мосту через Кубань. Ориентиры были известные, но я никогда не бывал там в одиночку.
Солнце победило утреннюю пасмурность и, когда съезжал с кубанского моста в станицу, начало припекать. Ноги устали, но я всё равно прибавил, потому как оказался на территории чужой для всех без исключения мальчишек города.
Но вот и станица позади. «Здесь нужно внимательней. Нужно вспомнить, куда сворачивать», – настраивал себя, а сам, всё ещё шалея от страха, продолжал крутить педали.
Снова и снова искал глазами то, что меня остановит, что непременно сорвёт первое настоящее задание. Что раздавит моё нескладное существо обыкновенной житейской неудачей, которая породит крушение всех надежд. После чего обязательно упьюсь отчаяньем, поплачу навзрыд, как в недалёком детстве, и вина за всё случившееся будет чья угодно, только не моя.
Но ничего подобного не произошло. Ни подозрительных взрослых, ни вездесущих хулиганов, ни задиристых ровесников, ни злых станичных собак я так и не встретил. И тропинка была всего одна. Она незатейливо петляла и понималась на косогор, именуемый горожанами Фортштадтом, который стражем стоит на правом берегу Кубани.
Велосипед я давно катил руками. Толкал изо всех силёнок и обливался потом. Очень хотелось пить, но воды захватить я не додумался. Начал вспоминать инструкции деда, но этого не понадобилось. Я необъяснимым образом точно знал, куда идти, где свернуть, где оставить велосипед.
Вот и первый заросший овражек. В нём я спрятал двухколёсное имущество и дальше побрёл налегке. О том, что могу лишиться велосипеда, уже не беспокоился. К тому моменту, когда ноги сами вели к цели, мысли были заняты другим. Я вспомнил, что о времени встречи ничегошеньки не знал. Часов у меня не было, всё по той же хулиганской причине, да и по возрасту было не положено, даже если они старые и завалящие. Закон улицы неумолим: поймался в чужом районе – выворачивай карманы.
Вот уже куриные пещеры начались. То тут, то там в ракушечнике появлялись причудливые раскопы. Были мелкие и средние, куда уже могло поместиться пару человек, а пещер пока не было. Но я точно знал, где-то впереди, как минимум, одна меня дожидалась.
Когда разом на всём теле зашевелились волосы и волоски, а по спине забегали мурашки, начал озираться, но ничего сверхъестественного не увидел. Точно знал, что уже пришёл, уже на пороге цели путешествия, но сказочной пещеры с подземным ходом нигде не было, а была обыкновенная пещерка длиной или глубиной не больше трёх-четырёх шагов.
Ракушка в ней, действительно, была крупная и розовая. «Или с пещерой ошибся, или запамятовал что-то?» – засомневался я и присел на тропе прямо напротив пещеры. Начал думать, где и когда дал маху, и что теперь с этим делать. И тут же вспомнил, что нужная пещера находится в третьем овраге, а посчитать их я забыл.
Дрожь начала пробирать всё тело, волосы продолжали противоестественные танцы, а ледяные мурашки сбились в отряды и начали маршировать вдоль позвоночника.
То, что это была нужная пещера, я уже не сомневался, но как пройти в зал посредников, вспомнить никак не мог. Набравшись смелости, зашёл внутрь, ощупал округлые шершавые стены, но ничего не нашёл. Даже зачем-то прыгал и касался рукой потолка, потом лазил на четвереньках в поисках хоть какой-нибудь подсказки. Ни секретных рычагов, ни потайных кнопок нигде не было. Мыслей в голове тоже. Смирившись, уселся посреди пещеры и стал ждать, что такого несусветного будет дальше.
Пот на лбу высох, к гулявшим мурашкам и шевелившимся волосам попривык, как вдруг, в голове щёлкнуло и всплыли дедовы слова: «Чувствовать будешь и знать, куда идти, как зажмурившись заходить».
Мигом подпрыгнул и выбежал из пещеры. Поискал глазами ориентиры, стал напротив входа, прикинул количество шагов до противоположной стены. Закрыл глаза, вытянул руки вперёд и только собрался идти, как вдруг, затрясся ещё сильнее. Мурашки, ни с того ни с сего, стали в разы крупнее и агрессивнее, а волосы, просто, поднялись дыбом.
Открывать глаза стало страшнее, чем ещё недавно закрывать, и я впал в ступор. Тщетно пытался свыкнуться с нахлынувшими ощущениями. Время шло, а я не успокаивался. Время тянулось, густело, застывало, а я стоял. Ждал, а вот чего, и сам не понимал, пока не устал и ждать. Пора было решать, вхожу в пещеру или возвращаюсь домой с позором и мокрыми от страха штанами.
И тут я разозлился. На самого себя, а не на каких-то обидчиков или шутников. Начал ругаться и обзывать себя неприятными словами, чтобы хоть как-то настроиться на маленький подвиг.
И вот оно, чудо. Я сделал первый шаг. Сделал, как делает боец, который после тяжёлого ранения заново учится ходить.
«Вот мой первый шаг в сказочку, получили? Вот мой второй шаг туда же», – подбадривал себя и шёл в неизвестность.
В ушах появился мерзкий гул, мурашки заплясали дружнее, а волосы и вовсе сошли с ума: принялись подпрыгивать и меняться друг с дружкой местами. А я всё шёл, и шёл дальше. Шагал, незнамо куда, и считал: «…Три, четыре, пять».
Пещера не заканчивалась, зато гул начал стихать, мурашки принялись мельчать и слабеть, волосы замедлились и перестали метаться от чубчика к затылку, но всё ещё шевелились. А я топал и считал. Боялся остановиться, но ещё больше боялся открыть глаза. Так бы и забрёл, неизвестно куда, если бы не чей-то короткий смешок.
Мигом замер, как вкопанный.
Смешок повторился, и я понял, что уже нахожусь в нужном месте, а, главное, что я не один.
Всё ещё не открывая глаз, робко спросил:
– Кто тут?
В ответ со смеха прыснуло уже несколько голосов, а потом я услышал одиннадцатого.
– Распрягайся.
Всё ещё неуверенно, но уже без страха, открыл сначала один глаз, потом другой. Когда привык к полумраку, увидел, над чем смеялись остальные: я стоял в шаге от ракушечной стены, лицом к ней.
Мрак продолжил рассеиваться, и взору представилось круглое помещение с серыми стенами и редкими непонятными символами по периметру. Просторное пустое пространство, если не брать во внимание нескольких моих копий, будто отражавшихся от меня, только в разных позах и одеждах.
Помещение было шагов десять-двенадцать в ширину, или чуть больше. Свет падал откуда-то с потолка. Вверху имелось отверстие, и немного солнца пробивалось сквозь широкую дыру, похожую на дымоход.
Насчитал четырех своих двойников, а одиннадцатый тут же представил меня присутствовавшим:
– Это наш старший. Александр-двенадцатый, – и, повернувшись ко мне, познакомил с собравшимися. – Это Александр-первый, это седьмой, это девятый.
Я машинально кивнул. Минуту назад думал, что совершал невообразимый подвиг, а оказалось всё просто. Нет никакого выдающегося поступка, и никогда не было. Все начали подходить ко мне, по-взрослому трясти руку, хлопать по спине, о чём-то говорить. Я что-то отвечал, о чём-то спрашивал.
Воспоминания о знакомстве с двойниками остались обрывочными. Помню, как заходили следующие Александры, как вырастали из ракушечника их вытянутые вперёд руки. Как они смешно чеканили шаги, и как их встречали остальные.
Все вокруг добродушно посмеивались друг над другом, но всё это было позже, а сперва я не на шутку испугался, когда осмотр помещения навёл меня на тревожную мысль, что все мы находимся глубоко под землёй, а выхода нигде не видно. Только знаки, оказавшиеся римскими цифрами, были нарисованы на ракушечнике чёрной краской. I, II, III... Ровно двенадцать знаков.
На выручку, как обычно, подоспел одиннадцатый.
– Выход ищешь? Так ведь нет его. И никто нас здесь не потревожит. А выходить нужно, как и входить, зажмурившись, и прямо под ту цифру, в которую тебе нужно. В тот мир, который тебе понадобился. Кстати, цифры эти знаешь? – спохватился он.
– Хэ с двумя палками моя? – смутившись, уточнил я.
Хотя, чего смущаться? Одиннадцатый был умнее и шустрее меня. И сам он об этом знал. Лишь бы не задавался, не воображал через меру. В тот момент я готов был ему всё прощать. И хоть сто раз кряду.
Когда все собрались, когда перестали знакомиться, озираться по сторонам, балагурить и ободрять друг друга, как солдаты перед боем, в воздухе повисла мёртвая тишина.
Зачем, рискуя нервами и здоровьем, мы собрались, никто из нас не знал. Может, переволновались и все разом забыли о своём задании.
Долго разглядывали друг друга и пытались найти или подсказку на своих бледных лицах, или разницу между собой. Но все были зеркальными отражениями друг друга. Кроме одежды, все мы были точными копиями себя самих, а возможные мелочи мешал разглядеть полумрак подземелья.
От затянувшегося приключения мы явно устали, но всё равно старательно перебирали варианты забытого задания, пока не пришли к общему мнению, что этот октябрятский слёт нам устроили для знакомства. А ещё для преодоления страхов и неверия. Страхов, что всё, о чём трепались наставники, окажется правдой. Или страхов, что окажется неправдой. Для осознания, что всё это не шутки, и теперь наши знания об окружавшем мире можно сжечь, а пепел развеять по ветру.
И здесь я не утерпел и спросил:
– Выход точно работает? Вдруг, не получится разойтись? Вдруг, мы застряли?
– Не дрейфь. Выход работает, так же, как вход, – начал всех успокаивать одиннадцатый.
Оказалось, кроме всезнайки соседа, ещё трое из нас уже бывали здесь на тренировке. Одного даже дед Паша приводил, когда попросил его отца съездить за ракушкой.
Близнецы разом успокоились и начали расспрашивать друг друга обо всём подряд. За пару часов таких расспросов я узнал для себя уйму интересного.
Во-первых, не все братья перешли во второй класс. Была среди нас пара третьеклассников. Оказалось, они пошли в школу с шести лет, а не как остальные с семи. Во-вторых, не все детство провели в городе. Была троица, которую до школы растили у бабушки в станице. Один из них до шести лет носил бабушкину фамилию. В-третьих, не у всех отцы разъезжали на «Запорожце», как мой, а у большинства уже имелись «Москвичи». Только у одного из Александров отец гонял на мотоцикле с люлькой. В общем, разницы хватало. Всё это сначала нас настораживало, потом стало забавлять.
Время летело незаметно. На душе всё пришло в норму, но, как и всегда, одиннадцатый взял инициативу и всё испортил. Предложил закругляться и расходиться.
Близнецы разом опомнились, зачесали затылки, закивали, потом построились по кругу каждый лицом к своему номеру мира.
Одиннадцатый строго спросил:
– Все готовы? – тишина явилась подтверждением, и он скомандовал. – Первый пошёл!
И Александр-первый зажмурился и начал печатать шаги прямиком на стену. Исчез он точно так же, как все мы появлялись, постепенно. Я остался стоять, потому что мой номер двенадцать, стало быть, должен уйти последним, но прозвучала следующая команда: «Остальные тоже свободны».
