Текст книги "Начало (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– А то. Шустриком мотается, подрасти пытается. Только уж больно рано ему такими вещами заниматься. Ума бы сначала набраться, а не опыта этого окаянного. Не окреп ещё разум, и боюсь я за него, ой, боюсь. Только всё без толку: помочь да надоумить нельзя.
– Почему нельзя? А мы зачем? Или мы не души братские-рыбацкие? Ты его разбудить сможешь, когда нужно будет?
– Подпрыгнет и потолок чубчиком чиркнет. А зачем?
– В нужный час на улицу надо будет завлечь-выманить, чтобы вы кое с кем встретились. Только обещай, что не дашь ему глаз поднимать ни в коем разе.
– Ты что это? С кем нас свести вздумала? С Нею? Знаешь же, что нельзя этого делать. До первого раза, когда Сама пожалует, ни в коем случае.
– Не горячись. Молодая, а уже обо всём мнение имеешь. Ты старших послушай. Вы уже виделись, когда Она за Григорием приходила. И глазели на Неё, когда в саване белом была. Вот и сейчас, когда мимо проходить будет, станьте на обочину и стойте. А заговорит, или нет, Ей решать.
– За Лилей придёт?
– За ней. Пришёл её час.
– Откуда знаешь?
– Я давно обязанная, одной ногой к Ней привязанная. Теперь выхожу каждый раз на дорогу и старого с собой тащу. И встречаю, и кланяюсь до земли Её милости. Так что, где и когда бывает, чувствую, как сама знаешь, кто.
– Вот оно что. Только не пойму, Она-то здесь причём? «Когда в чёрном рыщет – жертву ищет, а когда в белом – занята делом». Вот и всё, что мне знать положено. И что в глаза Ей смотреть можно только когда в последний раз придёт. В них сила великая. Если кто посмотрит в те глаза, когда в пьяном загуле или ещё по какой причине выйдет из-под нашего контроля и встретится с Ней взглядом, рано или поздно загубит жизнь. Не сможет не загубить. Так тот взгляд тянуть будет, так тянуть. И грех великий на нас падёт. А ты мне…
– А я тебе так скажу: Она ещё и ошибки мирные исправляет. И тебе о том знать положено. И то, что Она ко всем вашим Угодникам милость свою явила. Да только одного спасла и слово ему дала, что лежать его часы будут до тех пор, пока сам Её не позовёт.
– Давай сначала про ошибки, а про Николая потом.
– Ты думаешь, Она в наших мирах всех Настей прибрала, а теперь смирится с новой здоровой? Нет конечно. Как только она сюда явится, времени на её возврат будет очень мало. И просить Угодник станет об отсрочке уравнивания, чтобы успеть её родной мир сыскать и вернуть к ребёнку.
– Боже мой! Какая…
– Такая. Такая жизнь у нас, милая. А ты думала, её в милицию заберут? Эх, молодость.
– А про Угодников?
– Там всё трагично было. Наказание им ниспослали за темень, но за добрые сердца не захотела Она их губить почём зря. Вот и дала им шанс для них неизвестный. Только о том, что от врага нельзя отворачиваться предупредила. Но и не отворачиваться они не могли, это Николаи сами смекнули. Так что, когда их на фронт провожали, и мамки, и сами мальчики знали, что обратной дороги у них не будет. Вот и получилось, когда в бою сосед не добежал до окопа, потому что ранило. И стал он помощь просить, чтобы помогли из-под обстрела уползти. Понял Николай, что час его пробил. Осознал, и всем, кто был рядом сказал о том. И все Николаи во всех мирах, как один узнали, но все, как один поднялись и на помощь пошли. Уж больно хорошие мальчики у мамок были. Больно добрые да славные. Знали, что на смерть идут, но шли. И шли, как герои.
– Как же один из всех спасся? Только у него этот шанс был?
– Нет же. Шанс у всех поровну был. Только одному из двенадцати повезло, а остальным нет.
– Не томи. Не томи душу. Поведай, как было.
– Я и рассказываю. Выскочили Николаи из окопа и побежали соседа спасать, а как добежали, под руки его и обратно в окоп. И молиться, чтобы приняли их души, магией согрешившие, в руки Господа нашего милостивого. Шагали обратно и молились, и соседа того на руках несли.
А Добрая вышла и, вроде как, поклонилась их храбрости, и такое Она часто на войне делала. Только, когда кланялась, каждому на пути часики их поставила со временем, заканчивавшимся.
Все они по-разному в окоп возвращались. Кто перебежками из стороны в сторону, чтобы враг не прицелился, кто согнувшись. Тело у каждого, как могло, так и пыталось выжить, сама понимаешь. Только один из нашего мира стерпел и прошёл всё прямо и до конца. Никуда не свернул и не дрогнул!
Видишь, какая сила в нём жила и по сию пору живёт? Только он один запнулся ногой о невидимые часики, Доброй поставленные. Одни те часики упали набок, и кончавшийся песок в них остановился. И сейчас Она хранит их и не разбивает, как после смерти. И знак ими показывает: держит перед собой и смотрит на них. А кто видит Её в чёрном и часики эти, тот соображает, что к чему.
– Ты думаешь, Она увидит племянника и знак этот покажет?
– Живу и надеюсь. И тебе советую в назначенный час встать у дороги и склониться с просьбой о знаке заветном.
– Я тоже живу и надеюсь. Постараюсь всё сделать. Разбужу сорванца и на улицу вытолкаю. Лишь бы в глаза Ей не глянул. Только как же его надоумить, что знак видит? Всё про наш разговор выложить?
– Сумеешь – выкладывай, коли нужда в том появится. А если не получится отсрочку получить на девять дней, чтобы Настю за срок православный домой вернуть, то и рассказывать не о чем будет. А миров вон сколько у мамки. А искать-то вам с ним придётся. Куда ни попадя её не спрятать и не утаить от Доброй. Всё одно, что гостья сама Ей в глаза смотрела, а не близняшки из наших миров. И жизни у неё не будет нигде, кроме родного мира, в котором она в живых осталась, а не муж её, как у нас.
– Спасибо, что светом-советом поделилась.
– Не за что. Сама делиться не забывай.
– Не забуду, обещаю. И на дорогу последнюю Лилину выйду с озорником обязательно.
– Ну, не прощаюсь. Старый не любит.
– До встречи.
Глава 32. Подготовка к пещерному походу
«Думал вчера, думал, так и не додумал, а утро вечера не мудренее. Тут уже в школу через три дня. Кошмар. Вот жизнь припустила вскачь. Тпру!..
Что же с одиннадцатым делать? Он ведь совсем от рук отбился. Может, с третьим подружиться? Он и сам не зануда, и других не осуждает. Но с ним в пещеру нельзя, а жаль.
А как добираться? На велосипеде? А как туда во время беды домчаться? Мир просить о запуске? Но если всё у нас случится, Скефию не до шалостей будет. Вот если у соседей, тогда попрошу. А снежком залепит, тогда точно на велосипеде.
Теперь подумаю, о чём с девчушкой беседовать. Во-первых, про имя настоящее спрошу, чтобы не обзываться, как все. Во-вторых, про тринадцатый мир. Вдруг, он маме Кармалии принадлежит? И пещера в её мире стоит, а мы ни ухом, ни обухом. А если это так, там с ней самой встретиться можно? Живьём. Не во сне-мороке.
Как же. Не во сне. Она же говорила, что облик под человеческий разум адаптирует. Получается, там её нет? Это я запишу на в-третьих. Тогда что во-вторых спрашивал? Про это и спрашивал, про мир, чей он или кто он. Как же правильно сказать?..
Эх, мне бы чуть-чуть ума прибавить, мой бы сразу удвоился.
Что-то не то сморозил. Получилось, у меня сейчас чуть-чуть и есть, к которому если столько же прибавить, то удвоится. Ну и балбес. Эй, зеркальце, я тебе сейчас такую глупую рожу покажу, только держись. И крути пальчиком у виска, сколько вздумается».
Я выскользнул из кровати и пошагал к зеркалу. Начинал-то смело, а под конец дальнего пути из пяти шагов, замедлился дальше некуда. Но собрался с силами и заглянул в зеркало.
– Молчит. Ни тебе пальчиком, ни тебе бровью себя не выдаёт. А вот так умеешь? – закончил я монолог и скорчил рожицу.
Но отражение, как было серьёзным, так и осталось, и на выходку мою не отреагировало. Я сначала испугался, но быстро взял себя в руки и спросил:
– Душа?
Отражение кивнуло.
– Дело ко мне? – припомнил, как во сне общался с душой.
Из зеркала снова кивнули.
– Прямо сейчас? А то мне к одиннадцатому бежать надо.
Отражение отрицательно закивало и показало сложенные вместе ладошки, подставленные под щёку.
– Во сне поговорим?
«Нет», – покачало головой отражение.
– Разбудишь, а после поговорим?
Отражение вначале кивнуло, а потом руками показало что-то неопределённое.
– Тогда учись разговаривать. Я твоих жестов не понимаю. Ну что, я побежал?
Отражение закивало, а я не заставил себя долго ждать. Только пятки сверкнули. Хоть и был разговор душевным, но волосёнки танцевали вприсядку, а мурашки волнами, то накатывались, то рассыпались.
* * *
Вырвавшись из дома я помчался не к дружкам, приехавшим из пионерлагерей и бабушкиных станиц и начавшим бродить по округе в поисках занятий, а в другую сторону. На мгновенье даже взгрустнул по тихой и спокойной жизни, которая была совсем недавно.
Нет, им я не завидовал. Просто, светлое чувство печали о прошедшем лете перемешалось с ожиданием предстоявших злоключений и вылилось в грусть по утекавшему в синюю даль детству.
Павел сидел на Америке. Всё та же хитрая физиономия, всё та же палка-выручалка.
– Здрав будь, барин, – поздоровался я бодро.
– Какой я тебе барин? Время барское и гусарское кануло в лета.
– Я к одиннадцатому. Договориться о походе в пещеру.
– Понятно.
– Это если он опять не загордится и не начнёт хвостом крутить. А так я и в одного герой. Уже с зеркалом, знаешь, как по душам байки травлю? Закачаешься. Правда, оно пока не разговаривает, а только кивает. Жуткая вещь, аж мурашки с волосёнками танцуют. Но, хотя и робею, зато смею, – похвастался я зеркальными успехами.
– Уже и этим балуешься? Что же с тобой дальше будет? – сначала всплеснул дед руками, а потом сказал: – Ступай себе с Богом. Мозги только с собой возьми. Авось, пригодятся.
* * *
– Здравствуйте, баба Нюра. Как здоровьишко? – вежливо поздоровался я с хозяйкой одиннадцатого сарая.
– Вашими молитвами, – любезно откликнулась баба Нюра. – Ты к нашему Александру? Тогда поторопись, а то его папка на рыбалку увозит.
Я заскочил за сарай и попросил Татисий о своём сокрытии.
Когда прибыл на место и увидел, как братец помогает отцу собираться на рыбалку, вошёл и приветствовал всех присутствующих.
– Сокрытый? – зачем-то уточнил одиннадцатый.
– В обморок же никто не бухнулся.
– А я к такому никак не привыкну, – признался друг. – Ты надолго? А то мы на канал уезжаем.
– Хотел о походе к девчушке сговориться.
– Решил меня с собой взять? А когда? А то я на рыбалку еду, – спросил одиннадцатый.
– Можно бы завтра, но если уезжаешь, сам схожу в пещеру.
– Девчушка что, в одном из наших миров живёт? – удивился братец.
– Нет. Она в другом месте обитает, но позвать её можно… Короче, нужно в дырку залезть, что в потолке пещеры. Ладно. Сам завтра схожу.
– В дырку? А как? Взлететь?
– Там всё что нужно имеется. В самой пещере. Потом расскажу.
– А давай мы сейчас тебя подвезём. Вот весело будет. А остановиться на Фортштадте я папку уговорю. Будто в туалет захочу по срочному, – предложил идею одиннадцатый.
– Ополоумел? Вдруг, что не так?
– Испугался, – разочаровался во мне близнец.
– Точно сумеешь остановить? – заколебался я, не захотев и выглядеть трусом, и вот так, без подготовки, сломя голову, мчаться в неизвестность.
– Слово середняка, – пообещал дружок.
– А места в машине хватит?
– На кой тебе место? Ты же невидимка, – удивился одиннадцатый.
– Невидимкам тоже где-то сидеть нужно.
– Будет где сидеть. Помогай укладываться!
Так неохотно на рыбалку я ещё никогда не собирался, как тогда в одиннадцатом дворе, одиннадцатом мире, одиннадцатом Армавире.
Глава 33. В поисках тайн
Собрались мы быстро, а вот с отъездом начали мешкать. То одно одиннадцатый папка забыл, то другое не ко времени вспомнил. Часики тикали, время шло, а мы всё никак не выезжали.
– Время уходит, – в нетерпении высказал я соседушке. – А мне потом обратно пешочком. Поторопи батьку.
– Не бойся. Вмиг домчимся, – не унывал напарник.
– Тебе-то что. А мне в одного всё. И по Фортштадту, и в пещере. Потом по лестнице карабкаться. А я не из самых смелых…
– Нужно было думать, когда со мной ссорился. Испугался, тогда оставайся. Потом сам же один туда попрёшься, – подначил одиннадцатый.
– Если бы меня твой мир зашвырнул к пещере, другое дело. Но он нипочём такого не сделает, а жаль, – посетовал я.
– А ты попроси. Я разрешаю, – снова подзадорил братец.
– И попрошу. Думаешь, побоюсь ещё одного запуска в космос? Я уже столько времени в небе провёл, сколько тебе не снилось, – не получилось у меня удержаться в рамках приличия: вышел-таки из себя.
– Вот иди и проси. Лётчик-космонавт укропный. Хвастун, а не старшина.
После такого я осерчал не на шутку.
Зашёл в огород, стал между грядками и начал просить Татисий так, как до этого никого не просил.
– Мир Татисий. Любезный брат Скефия. Закинь нас неразумных на Фортштадт-гору ко входу в пещеру. Дело нам делать требуется, а не по рыбалкам мотаться. Тренироваться надо, с небывалым и волшебным свыкаться. Всё во благо твоё и братьев тво… их-ха-а!
Мой вскрик от неожиданного космического старта так и захлебнулся в восторге и встречном ветре.
«Заработало! Татисий замётывает меня на Фортштадт!» – ликовал я и трясся от ужаса и восхищения. Пытался снова кричать, но от встречного ветра почти задохнулся.
Задышал нормально только, когда развернулся боком к ветру. Тогда и начал глазеть по сторонам, а особенно вниз, на город.
«Вот, о чём дед рассказывал, когда хвастал, что в полётах глаз не закрывает. Врал старый, что так в сто раз страшнее. Врал, укропчик. Так гораздо веселее», – думал я в восторге, упрямо не желая менять лихорадку чувств на боязнь высоты.
Когда попробовал закрыть глаза, чувство полёта моментально исчезло. С его исчезновением пропала ориентация в пространстве, и я уже не знал где верх, а где низ, куда лечу, и откуда прилетел. Это мне не понравилось, и я снова открыл глаза и завопил: «А-а!»
Только во время приземления увидел, наконец, как невдалеке, барахтаясь в воздухе, за мной летел одиннадцатый.
«Что-то сейчас будет. И совсем не благодарность. Интересно, он там так же кричит, или в обмороке от страха?» – думал я, приземляясь на ноги, как заправский парашютист.
– Спасибо, мир Татисий. Сослужил ты нам добрую службу, – поблагодарил я одиннадцатый мир и пошёл к приземлившемуся новичку-космонавту.
– С приземлением вас, – приветствовал его с издёвкой. – Как долетели? Глазами открытыми муки космоса принимали или зажмурившись?
– Шуточки у тебя. У вас с… С миром, – буркнул напарник.
– Тебя за язык никто не тянул. Сказал просить, вот я и попросил у мира, чтобы ты помог мне, а не важничал и по рыбалкам бродяжничал.
– Ходи лесом! Укроп вон там растёт, – сердито ткнул пальцем одиннадцатый куда-то мимо меня.
Я не обиделся, пока не обернулся в сторону, указанную братом-космонавтом, а указывал он на заветную пещеру.
– Пошли уже, – сказал я, сдерживая гнев, и мы пошагали в пещеру.
Я впереди, а за мной, нервно отряхивавшийся от космических блох, одиннадцатый.
Пещера встретила нас привычным шевелением волос и мурашками. С каждым шагом знакомые ощущения делались ярче, тотчас перемешиваясь с восторгом недавнего полёта, от чего на душе становилось ещё необычнее, ещё восхитительнее. По крайней мере, у меня. Я совсем забыл, что нас ожидает за ракушечным порогом и далее, вверх, за лазом в потолке, и упивался блаженством кипения крови.
Уверенным движением вытянул руки вперёд и, не дожидаясь одиннадцатого, пошагал в неизвестность.
* * *
– Здравствуй, заветная пещера, – поздоровался я, когда остановился прямо под окном в потолке.
Немного погодя из стены вышагнул недовольный близнец.
– Не знаю, как бы себя чувствовал, если бы один сюда пришёл, но, думаю, веселее, чем ты сейчас, – сказал я примирительно, подавая знак, что можно уже открывать глаза.
– Кушай, не обляпайся, – чуть ли не прорычал сосед и уселся на ракушечный пол под цифрой «XI».
Вспомнив, что где-то из стены должен торчать невидимый нагель с верёвкой, я снова обратился к другу:
– Санёк, пересядь на середину, я тут вдоль стены ходить буду.
Одиннадцатый встал, шагнул к центру пещеры и принялся глазеть на отверстие в потолке.
Я подошёл к стене и начал ощупывать ракушечную стену, пока ещё стоя на месте.
– Как думаешь, по часовой стрелке искать или против? – спросил у напарника, но тот ничего не ответил.
«Крепко осерчал», – отвлёкся я на мгновение, но потом встрепенулся и заголосил:
– Девчушка! Девчушенька! Мне одиннадцатый верёвки не помогает искать.
В шутку пожаловался я природной начальнице и начал ходить против часовой стрелки. Под руки ничегошеньки не попадалось, и я продолжал поиски невидимой верёвки и такого же нагеля.
– Слива! Слива-а! – завопил одиннадцатый в таком ужасе, что я мигом подпрыгнул и вытаращился на дружка, который указывал куда-то вверх.
Из потолочного отверстия, шевелясь и извиваясь, к нам опускались живые стебли неведомого растения.
Одиннадцатый от страха влип в стену так, что его, наверное, и на ощупь нельзя было найти. А я, завороженный зрелищем, наоборот, подходил ближе и ближе к снижавшимся и дёргавшимся лианам.
Страха не было. В душе я понимал, что бояться их незачем, поэтому продолжал наблюдать за фантастическим представлением.
Толстые и неуклюжие побеги, достигнув дна пещеры, замерли передо мной, и тут же следом за ними начали опускаться другие тоньше и гибче первых, даже кое-где с листьями винограда.
– Ёшкин-кошкин! – опешил я. – Виноградные лозы. Как дед и опасался. Так ему никто не сказал, что лесенки нет? Получается так. Санёк, они сейчас ступени сплетут, и мы мигом поднимемся.
– Нашёл чему радоваться. А если они нас кверху тормашками поднимут и завялят, как папка окуньков? – огрызнулся одиннадцатый, оттаивая от первобытного ужаса.
– Не бойся. Если что, я один по ним прогуляюсь.
Лозы продолжили вырастать и накрепко сплетаться в подобие лесенки, потом удлинялись и заплетались дальше вниз. Когда они закончили непостижимую разуму работу и замерли, я подошёл и потрогал плетёную конструкцию. Проверил на прочность и окончание шевеления.
Всё замерло, ничто не двигалось и не дёргалось. Настала пора забираться в мир девчушки.
– Полезешь? – коротко спросил у дружка, даже не взглянув в его сторону.
– Нет, – ответил он.
– Ладно. Стартую, – сказал я и приготовился к встрече с пугавшим и таинственным, а потом спросил разрешения у лесенки, потому что не решался встать на её первую ступеньку. – Лозы-лианы, ничего, если на вас наступлю? Прощения заранее прошу. Мне к девчушке нужно. Договорились?
Лозы ничего не ответили, но зато не дёргались. Я взялся повыше за боковые толстые побеги и, подтянувшись вверх, наступил на нижнее переплетение. Потом ненадолго замер, ожидая неприятностей, и приготовился тотчас сигануть, куда подальше. Но всё было тихо, а неприятности решили погодить пока поднимусь выше.
«Ладно уже. Лезу», – решился я и начал подниматься.
– Говорили невидимая, а она вон какая красавица, – подбадривал себя, но вниз не оглядывался, а лез всё выше и выше, тратя намного больше сил, чем требовалось.
Долез до самой норы или выходу, или верхнему окошку. Как не называй, а словами не передать ощущение животного страха, которое испытывал, когда вползал в ракушечную трубу высотой в несколько своих ростов и шириной в пару метров. Вползал, как в звериную пасть, которая так и норовила оцарапать то локоть, то коленку.
Карабкался, а мои страхи высоты умирали, перерождаясь в новые и другие. Теперь уже боялся эту бесконечную трубу с её торчавшими зубами-ракушками, а ещё больше того, кто жил наверху.
Выбравшись на поверхность вполне благополучно, лишь слегка оцарапался, но, пока не отошёл подальше от раззявленной пасти лаза, никуда по сторонам не глядел. Наконец, выпрямился и осмотрелся на тринадцатый по дедовым подсчётам мир.
Мир, как мир, только и разницы, что оказался не на Фортштадте, а где-то на альпийском лугу.
Свет лился сверху из ярко-белого неба, а самого солнца не было. Что-то напоминало увиденное во сне, но островков с разной природой и климатом не увидел. Зато красотища какая! И цветы, цветы повсюду, докуда доставал взгляд.
– Виноград взаправду волшебный? – спросил я вслух и оглянулся посмотреть, где же корни стеблей, доросших до дна пещеры.
За спиной оказалась неказистая избушка на высоком, но узком фундаменте, зато окошки у неё были со ставнями, как у бабушки с станице. И деревянная лесенка со ступенями, ведущая на крылечко.
«Ни дать, ни взять, избушка на курьей ножке», – подивился я диковинному строению. А перед избушкой был виноградник с разноцветными кистями на побегах, заботливо прикреплённых к столбикам. Из этого виноградника в мою сторону тянулась толстенная лиана, которая у лаза разделялась сначала надвое, потом делилась ещё и ещё раз, а потом спускалась в пещеру.
«Вдруг здесь не девчушка живёт, а Иуда?» – попугал я себя недолго и пошагал к крыльцу, таращась не на окошки, убранные тюлевыми занавесками, а на волшебный виноград.
Уже перед самой избой увидел позади неё цветочную клумбу и скамейку, точь-в-точь, как Америка у деда Паши. Подойдя к скамейке, покосился на цветы, оказавшиеся обыкновенными полевыми и даже сорняками, но с крупными и красивыми соцветиями. «Незабудки, ирисы-петушки, одуванчики, пионы, васильки, маки…» – зажмурился и перечислил по памяти увиденное, а потом приготовился к магическому вызову.
– Девчушка-старушка, стань передо мной… – начал вызов девчушки.
– Наконец-то. Хоть что-то сделал по правилам, – услышал позади знакомый голос.
– Дочитывать просьбу? – спросил у гадалки, всё ещё не открывая глаз.
– Можно и не дочитывать, но, сам понимаешь, дисциплина. Через неё, голубушку, сама здесь кукую.
– Стань передо мной, глаза мне открой. Я посредник двенадцатый мирный. Стою в мире твоём и жду тебя смирно, – отчеканил я каждое слово, еле сдержавшись от переименования себя в тринадцатые посредники.
– Отворяю глаза твои! Открываю тайны свои! – торжественно произнесла девчушка чужим взрослым голосом.
– Теперь на тебя смотреть можно?
– Смотри, – разрешила кудесница.
Я открыл глаза и обернулся на голос собеседницы. Она была почти такой же, как и в первую нашу встречу пару лет тому назад.
– Ты в том же платьице? А то меня мировая мамка наряжала разок… Не в твоё? – сморозил я глупость вместо приветствия.
– Здравствуй, Александр из Скефия, – поздоровалась девчушка.
– Здравствуй, девочка. Старушкой тебя назвать, язык не поворачивается, – потупился я в ответ.
– Намекнул, что имя моё узнать собрался? – рассмеялась девчушка звонким голоском, а огромные глаза так и остались грустными.
– Сама меня по имени назвала. Даже Скефия припомнила.
– Зови меня Стихией. Но сразу скажу, что это не настоящее имя. Это всё равно что тебя шкодой назвать или шалопаем.
– Здравствуй, стихийная девочка, – поздоровался я и отвесил земной поклон.
Девчушка расхохоталась пуще прежнего, а вместе с её смехом послышался ещё один, более взрослый, но тоже женский смех.
– Уморил, Головастик. С чем пожаловал?
– С верёвками невидимыми разобраться, с тобой повстречаться, всему научиться и потренироваться.
– А кто там на тебя смотрит? – спросила она и кивнула в сторону лаза в пещеру.
– Почему на меня? Может, на тебя? Вообще-то, это Александр из Татисия. Вместо рыбалки здесь страдает и мучается.
– Меня он не увидит, пока не произнесёт заветных слов. Так же, как и ты пока не видишь дерево с верёвочной лесенкой.
«Нарекаю девчушку совсем не старушку Стихийкой», – торжественно произнёс я в уме и обрадовался удачной придумке.
– Называй, как хочешь, – отмахнулась девчушка, услышав мои мысли.
– А откликаться будешь? – поймал её на слове, нисколько не удивившись, что так запросто забралась в мою голову.
– «Стихия» звучит поэтичнее, конечно. Но так как ты мал и бестолков, ладно, разрешаю дразниться. Пошли водой особой тебя умою, чтобы дерево увидел и верёвки на нём. А то не будет нас… Не будет меня дома, так тебе по ним залезать придётся, – сказала девчушка и поднялась со скамейки.
– От этой воды ничего плохого не начну видеть? – заколебался я, вспомнив о грядущем тринадцатилетии.
– Не бойся. Третий глаз не откроется. А вот кое-что видеть начнёшь, это правда.
– Кое-что, кое-что. Я скоро насмотрюсь на свою голову. Буду по улицам, как малахольный, бегать от комариков на воздушных шариках, – плёлся я за девчушкой недовольный предстоявшим умыванием, как Буратино за Мальвиной, и без умолку бормотал. – Всё одно, что думай, что кричи – услышит. Потом что-нибудь похуже умывания устроит.
Мы подошли к избушке и поднялись на крыльцо. Всё вокруг было деревянное, но аккуратное и очень ровное. Не увидев следов гвоздей и прочих щербинок или трещин, я подумал, что всё изначально было сделано из какого-нибудь жидкого дерева, которое впоследствии вот так ровно и гладко застыло.
– Жди здесь, фантазёр. Ну надо же, жидкое дерево, – усмехнулась Стихия и вошла в избушку на высоченном фундаменте, который я разглядел, но так и не сообразил, почему он был намного меньше основания избушки.
– Яйца высиживает, – решил озвучивать все мысли подряд, всё одно, они для девчушки были слышны, как если бы каждый раз их громко кричал.
– А вот и я, – сказала Стихия, когда принесла деревянный ковшик с водой.
– Пить или умываться? – уточнил я на всякий случай.
– Как пожелаешь.
Я напился сколько того потребовала душа, а остатками воды умылся.
– И много у вашей мамки таких стихий? – завёл взрослый разговор.
– Стихий в мире много. И все они разные. Стихия огня, стихия воды. Только я другая стихия. Я, как стихия природы. Но не родная этим мирам, а удочерённая Кармалией, – неохотно призналась девчушка.
– Ты же, вроде, помощница её? Метки расставляешь.
– Это чтобы осознала: во вселенной всё не просто так. Каждая жизнь важна. А воробей это или жук, человек или собака… Ой! Совсем забыла. Давай ковшик. Сейчас за подарком сбегаю, – сказала природоначальница и удалилась в избушку.
«Только подарков мне не хватает. Что ещё эта падчерица удумала?»
Дверь избушки распахнулась и на крыльце появилась девчушка с крохотным щенком на руках.
– Вот мой подарок. Сама Кармалию просила, чтобы и у тебя такой же был, как у всех.
…Ой! Извини. Твоя Кукла ещё не… Она сегодня ночью… Уйдёт… Сам увидишь. Я ещё и для этого воду просила… Чтобы ты всё… – о чём-то хотела сказать Стихия, но нужных слов не находила.
– Кукла сегодня умрёт? А на кой мне этот барбос-молокосос? Вместо неё на цепь и дом охранять? – расстроился я до слёз, хотя знал, что это вот-вот случится с заболевшей Куклой.
– Я же для тебя. Во всех мирах, кроме Скефия, есть такие, а в твоём… – снова запнулась Стихия.
– Что в моём?
– У всех Александров появятся такие кобельки, а если миры полностью сравняются, тогда они все издохнут. А вы потом жалеть будете… Ты хоть знаешь, как вы все… Что-нибудь в кармане есть? Фокус хочу показать, – предложила кудесница-ровесница, когда окончательно запуталась в объяснениях и пророчествах.
– Со сметаной? – спросил я сердито и начал шарить в карманах.
Кроме пятака и десятикопеечной монетки, ничего не нашлось, да и те я таскал с собой на всякий автобусный случай.
– Давай пятак, – скомандовала Стихия. – Подержи… Сам потом его назовёшь.
Я протянул монету девчушке и нехотя взял у неё щенка с мутными слезившимися глазками.
– Смотри на руки, – скомандовала Стихия и начала представление. – Миры делают такое же, но в крупном масштабе. Следи за руками.
Она крепко зажала пятак в кулачке. После этого второй ладошкой обняла кулачок с пятаком и с силой сжала пальцы вокруг него. Потом энергично затрясла руками вверх-вниз, а я увидел необъяснимое зрелище: обе руки срослись друг с дружкой кулачками так, что стало не разобрать, которая из них вокруг, а которая внутри с пятаком.
Я мигом подскочил и заморгал, пытаясь осмыслить происходившее.
– Конечно, таким можно удивить даже после живого винограда, – выразил восхищение.
– Дальше смотри, – скомандовала Стихия и коротко тряхнула сросшимися кулачками.
Руки разъединились, и она продемонстрировала два кулачка.
– Ха-ха-ха. Это мой Туман смеется, – сказал я и поймал себя на том, что уже окрестил щенка. – Это я пёсика назвал за туман в глазах.
– Смотри, дубинушка, – велела Стихия и разжала кулачки, продемонстрировав на каждой ладошке по пятаку.
– Класс, – восхитился я. – А ещё раз можешь?
– Чтобы на мороженое хватило?
– Вдруг ты свой пятак подсунула? – схитрил я.
Девчушка сложила оба пятака в один кулачок и повторила фокус. Дёрнула сросшимися руками, разделила их и снова продемонстрировала две ладошки. На каждой по два пятака.
– Опять не веришь? Можно ещё раз, – сказала она и снова сложила пятаки в один кулачок и в третий раз начала фокус.
– Теперь ангину заработаю, – рассмеялся я. – Лучше словами объясни.
Покончив с фокусами, Стихия протянула мне горсть монеток.
– Получи сорок копеек. Смысл поймёшь, когда время придёт. А сейчас тебе собираться пора. Кстати, о чём мы условиться должны?
– Тренировка должна была… А я сейчас верёвку-невидимку увижу? – вспомнил я о цели визита.
– Не только верёвку. Всё, что тебе можно, пока не подрос, всё теперь увидишь. Страшного ничего. Айда к засохшей берёзе, – позвала фокусница по имени Стиха и побежала.
– Теперь ты Стиха! – крикнул я вслед, потом покрепче прижал притихшего Тумана и рванул за девчушкой.
Когда сбежал с крыльца и проследил за зеленоглазкой, сразу увидел высоченное дерево с напрочь отсутствовавшей макушкой и одним-единственным сучком, торчавшим почти над входом в пещеру. На сучке было закреплено приспособление в виде колёсика, как от детского велосипеда. В обод колеса была заправлена верёвка одним натянутым концом опускавшаяся в ракушечную нору. А на другом конце она разветвлялась на три точно таких же по толщине верёвки.
Парой она крепилась к верхним ступеням обыкновенной верёвочной лесенки, свисавшей почти до самого лаза. А ещё одной верёвкой, провисшей серединой вровень с нижними ступеньками, потом уходила к обратно к сучку и намертво привязывалась поодаль от колёсика.
Как я понял, лесенка так страховалась, а заодно стопорилась, чтобы такие неумёхи, как я, не стравили лишние метры, или вовсе не уронили всю конструкцию в пещеру.
– А она не короткая? – спросил девчушку, когда подбежал к пещерному лазу.
– Она нормальная. Давай быстрей. Мне уже на работу пора, – поторопила подружка.
– Всё на сегодня?
– Всё, – сказала она и неожиданно чмокнула меня в щёчку. – Береги Тумана.
Озорно рассмеявшись, кудесница убежала в избушку, а я остался стоять, как истукан, недоумевая и незнакомому чувству, появившемуся после её поцелуя, и тому, как же теперь с Туманом на руках спускаться вниз.
Осторожно сунув щенка за пазуху, я подполз на спине к самому краю дыры. Затем, всё также задом к сплетённым лозам, начал спуск. Туман хоть и был мелким слепым щенком, но клубком выпирался из-под рубашки, поэтому лечь на живот я никак не мог.
