Текст книги "Юджиния"
Автор книги: Александр Минчин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
А после всего – грустное одиночество в России, ненависть к себе и мечты о невинной Джемме. Одинокая старость.
Так прошла бездарно, бесполезно жизнь незаурядного человека.
И все-таки под конец своей жизни, в последние дни он решает найти Джемму, узнать, что случилось с ней т о г д а, сорок лет назад. Он оставляет все и едет в Германию. И чудо – след ее отыскивается. Он узнает, что она живет в Америке, и пишет ей письмо. Еще одно чудо, в которое он не верит: она отвечает на его письмо. Джемма пишет, что у нее несколько детей, одна из дочерей вот-вот венчается, прекрасный муж, их семья одна из самых уважаемых в Нью-Йорке. Она ни в чем не винит его. Надеется, что и его жизнь сложилась хорошо… Но она помнит их любовь.
Юджиния внимательно слушает, держа ложечку на весу.
– Как вешние воды уносят снега, так и жизнь унесена. И ничего уже не повторится. Никогда.
– Полозова знала, что у него есть Джемма? – спрашивает она.
– Да, конечно, это и была часть плана, по которому Полозова хотела доказать своему мужу – он был тюфяк – и себе, что может разбить, разрушить любую любовь. И увлечь собой.
– Жаль, – сказала Юджиния, и было непонятно кого – Санина или Джемму.
Ему всегда было жаль Санина. Джемма прожила хорошую жизнь.
Кто-то все время пристально смотрел на них, и Александр перехватил его взгляд, когда тот уже двинулся к ним.
– Мне нравится твой цыпленок, – сказал красиво одетый мулат. – Могу я спросить ее имя? – Он был какого-то кофейного цвета, с нагловатой усмешкой.
– Нет.
– А почему?
Юджиния смотрела ему в глаза.
– Потому что мне не нравится, что нравится тебе.
– Что?! – изумился подошедший.
– Потеряйся.
Кофейный мужчина сделал щелчок, от стойки бара неслись уже двое в одинаковых костюмах, и еще через мгновение Александр болтался в воздухе, провисая на их руках.
Красиво одетый кофейный человек завелся:
– Слушай, ты, мужчонка, в моих барах в моем районе я делаю все, что нравится мне, и никто не смеет перечить, – он уже орал, заканчивая фразу. – Ты понял?!
– После того как меня поставят на пол, я расшибу тебе лицо.
– Что?! – У того, казалось, вылезли глаза из орбит, да так и остались.
Неожиданно из угла бара выступил ниоткуда взявшийся полицейский. Через секунду все напоминало прежнюю картинку: двое стояли у стойки, потягивая коктейли, третий поощрительно хлопал их, Александр сидел напротив Юджинии, глядя ей в лицо. Как будто ничего не произошло.
– У тебя могут быть очень выразительные глаза. Даже не представляла.
– Откуда вы узнали?
– Я наблюдала, когда ты смотрел на э т и х.
Он ничего не сказал и только подумал.
– Я не хочу здесь сидеть, пойдем, – произнесла Юджиния.
Александр сделал знак официантке.
Естественно, что он заплатил сам, не дав Юджинии. Он никогда не давал платить женщине. Она хотела что-то сказать, но, взглянув, передумала.
– Это такие мелочи, – успокоил он.
– Вовсе нет, – задумчиво ответила она. Как-то странно произнеся это. Они вышли на воздух.
Он останавливался в этом баре по вечерам три дня подряд, чтобы увидеть оторвавших его от пола. Но никто не появлялся.
Когда в следующий раз она попросила свозить ее в «греческий городок» что-нибудь съесть, он не отказался. Они вернулись позже пяти, и мистер Нилл сразу же показал на дверь кабинета, внутри которого он недвусмысленно продемонстрировал, кто хозяин.
– Еще один раз – и у вас не будет работы.
На Юджинию он даже не посмотрел, как на дитя, которое не виновато. Александр хотел сказать, что на него не надо повышать голос, но не сказал. Юджиния не произнесла ни слова, его это не задело, он понимал, что она под властью отца и боится его. Однако он ошибался, и очень скоро ему предстояло в этом убедиться.
Порой он вспоминал о маме, о папе, о доме, и тогда ему становилось грустно. Дико грустно. Он старался не давать этим мыслям овладевать им, его разумом, душой. Но они настойчиво лезли, как солдаты на штурмуемый бастион.
Вечерами он никуда не ходил. Он сидел дома и писал, все время, без остановки. Ему много надо было написать, теперь, когда была свобода. Для этого он и рвался к ней, чтобы п и$7
Когда он думал о родителях и сколько ему предстоит, ему становилось нехорошо. При мысли о долгом забеге ему не верилось в победу. И он бы скорее согласился не начинать вообще, чем брести до конца. Но он был обязан родителям жизнью и хотел сделать что-то для них.
На следующий день во время поездки они не разговаривали, но каково же было его удивление, когда вместо зеркальца в руках Юджинии он увидел книгу. Выпорхнув на занятия, она оставила книгу в машине.
Остановив машину в тени, где он всегда ждал Юджинию, Александр вышел и подошел к заднему сиденью.
На книге было написано по-английски: «Тургенев. Повести и рассказы».
Он попробовал перевести несколько абзацев обратно и занимался этим вплоть до ее прихода. На обратном пути она сосредоточенно читала, и видно было, что ее это увлекает.
На следующий день она сказала:
– Мне понравилось.
– Что? – спросил он, сделав непонимающий вид.
– И Джемма, и Зинаида, и Ася.
Он удивился, как быстро она успела прочитать три лучшие повести Тургенева, хотя они и были небольшие, и он не знал, чем она занимается вечерами, ночами, выходными – словом, когда он ее не видит.
«Возможно, это и не быстро…» – подумал он и ответил:
– Я рад.
И разговор прервался, не возобновляясь.
Дни сменялись днями, часы уплывали за часами, а он все время читал, и каждый день с ним была новая книга. Только чтение еще как-то оправдывало его существование: что он – не убивает жизнь напрасно, а делает что-то необходимое – у ч и$7
В следующий раз она задала вопрос, кто это, когда он читал Бунина, рассказы и маленькие повести о любви.
Он рассказывал ей, когда они сидели в машине (она ушла раньше из школы) о «Митиной любви», «Натали», «Деле корнета Елагина», «Темных аллеях» и о своем любимом рассказе «Легкое дыхание» (всего две странички). Она слушала внимательно, а последним – была потрясена.
Позже он уже не удивился, когда увидел у нее в руках книгу. И догадался, что это.
Потом проверил – это был Бунин.
Он посоветовал ей прочитать «Господина из Сан-Франциско». Но, предупредив, что это, не дай бог, не намек, без всяких аналогий и параллелей или какого-либо отношения к… он запнулся, просто слишком уж сильно написано и очень точно дан образ типичного американского…
Ей понравилась и эта новелла.
Обычно он питался на большой кухне, где кормили телохранителей, кухарок и разных слуг. Заправляла всем Дайана, которую по-французски можно было назвать мажордомом. Все, что готовилось, парилось, жарилось, пеклось, привозилось, доставлялось, распределялось, раскладывалось, решалось и подавалось, было в ее руках.
Это была черная женщина, лет тридцати пяти, по-своему уникальная. Она сама всегда подавала Александру еду, почему-то никому не доверяя. Он часто вспоминал их забавный первый разговор.
Он что-то сказал, перепутав все по-английски.
Она от души рассмеялась, с тех пор это, кажется, и началось, что она его кормила сама.
С остальными он не очень общался, никогда не вступал в разговоры, считая себя чужим, и сразу после обеда уезжал. До следующего утра.
В свои свободные субботу и воскресенье он пробовал развлекаться, выходить с девочками, касаться их. Но эти девочки не были его девочками, которые когда-то были: с американскими становилось неинтересно после первого коктейля. Говорить было не о чем. Он никогда не представлял, что они так однообразны, по сравнению с прошлым, и так скучны.
А может, ему просто еще не попадались стоящие.
В субботу и воскресенье он почти никогда не писал. Все-таки голова забивалась от прожитой недели, и нужно было ее проветрить. Да и Бог не велел работать в эти два дня. Хотя он не знал, был ли у него Б о г, и какой. Он рос безбожником и до приезда сюда вообще никогда не задумывался над этим. Да т а м и не дали бы задуматься, быстро бы вышвырнули из университета, который он хотел закончить хотя бы ради своего отца.
Мистер Нилл и Клуиз улетали во Флориду, где у них был большой дом на берегу залива с видом на океан. И половину сырого ноября, а то и весь ноябрь, пока сезон не переходил в другую, следующую часть года, они проводили в доме во Флориде. Юджиния летала туда каждый уик-энд.
Сегодня нужно было отвозить чету Нилл в аэропорт к пяти часам. Он привез Юджинию из школы и обедал, бессознательно наблюдая за ловкими движениями Дайаны.
Ему понравилось, что, несмотря на то что самолет отлетал в пять, до четырех тридцати мистер Нилл не показывался вообще (лимузин стоял у подъезда). И только в четыре тридцать пять он показался. Без слов все сразу сели в машину. Волновалась только Клуиз.
– Не волнуйся, – успокоил ее супруг, – он доедет за восемнадцать минут, я не люблю ждать. – И улыбнулся Александру в зеркальце заднего вида.
Мистер Нилл, казалось, совсем перестал волноваться по поводу его отношения к Юджинии, тем паче каких-либо чувств, и теперь шутил:
– Юджиния, как тебе нравится Александр? Она ответила, что он нормальный.
– Он хороший мальчик. Но если он тебя не будет возить в греческие рестораны в мое отсутствие, то будет еще лучше.
Все засмеялись.
– А если он будет тебя сразу после школы привозить домой, то он будет вообще самый лучший. Как ты думаешь, Александр?
– Нет, сэр.
– Что «нет»? – у того удивленно полезли вверх пихты бровей.
– Я имею в виду: нет – греческим ресторанам. Все снова засмеялись.
Со специальным пропуском они подъехали к трапу самолета. Их уже ждали. Стюард сразу стал носить вещи, стюардесса вежливо улыбалась.
– Это была хорошая поездка, Александр. Надеюсь, ты так не возишь Юджинию?!
– Нет, сэр. Я вам говорил, что не вожу быстро детей и женщин. Сейчас было исключение, вы бы опоздали.
– Ничего страшного. Самолет бы подождал. Александр представил, сколько бы это стоило авиакомпании, и еще раз подумал о том, кого он вез.
Мистер Нилл обнял Юджинию и замер. Клуиз едва коснулась щеки дочери. Ее стройные ноги уже шли по трапу, обнимаемые прижимающимся платьем. Едва спина мистера Нилла скрылась в люке самолета, моторы стали заводить.
Он плавно развернул машину на широкой бетонной площадке, объехал отъезжающий трап и покатил к воротам. Едва они выехали со взлетного поля, как Юджиния спросила:
– Ты хочешь выпить? Началось, подумал он…
Когда ему было пятнадцать, почему-то все дети, когда уезжали родители, хотели выпить. Он – не хотел, дома всегда было много спиртного. Стояло открытым и не запрещалось. А не запретное – не манит.
В среду они вернулись позже, она заезжала покупать себе ленты для волос. Которыми, кстати, никогда не пользовалась. Он понял: она чего-то ждала.
Как только они приехали, Юджиния сказала:
– Я хочу, чтобы ты обедал со мной. Я приглашаю тебя.
Он сначала подумал, что ослышался. Но оказалось, что все уже было готово, и подавала сама Дайана. Пока он мыл руки и причесывался, пытаясь уложить непослушные волосы, Юджиния успела сбегать и переодеться: из скромного «школьного» платья в обеденное. Он впервые видел ее такой, и, признаться, она была мила.
Они сидели друг против друга, и Александр чувствовал себя неловко. В редкий раз он терялся, не зная, как вести себя, что сказать и куда деть руки.
Зачем она это сделала, думал он. Наверно, ей скучно есть одной в этом большом зале.
Шофер и хозяйка за одним столом – это даже не оригинально. Он и фильмов не любил таких, слишком банальных, подобные банальности-то и в жизни не случаются.
Он попытался откинуться в кресле, но передумал.
– Расскажи мне, чем ты занимаешься? – вдруг попросила Юджиния. – Я понимаю, что водить машину – это не основное твое хобби, а вынужденное.
Он улыбнулся ее словам, он и не думал, что она такая смышленая. В действительности Юджиния была гораздо умней, чем все о ней думали. Она была настолько умной, что никогда не показывала этого.
– Я пишу. Из-за этого я и уехал, оставив родителей, дом, друзей – все. Чтобы иметь возможность писать и публиковаться. Я знал, что там меня не опубликуют, больше того, скорее, закуют на долгие годы даже за попытку что-либо опубликовать.
– И получилось?
– Да, через год, как я приехал. Я и сам не ожидал и не верил, я вообще никогда не верю в с в о й успех$7
– О чем это? – Она перестала что-либо делать – есть, пить, двигаться – и только слушала.
– О маленьком мальчике, который попадает в онкологическую больницу, в специальный радиологический центр, где ищут формы борьбы с раком и из которого не выходят никогда.
– А он вышел?
– Кто?
– Мальчик.
– Нет, никогда.
Она так живо реагировала…
– А сколько денег ты получил?
– Это типично американский вопрос.
– Я – американка, – гордо ответила она. Он улыбнулся:
– Ни гроша не получил. Только подписку на год. Журнал с трудом существует и едва окупает себя.
– Я хочу прочитать, что ты написал.
– К сожалению, это не переведено. Это сейчас моя величайшая проблема – язык.
– Почему?
– Он мне нужен как воздух, как вода рыбе, как лес зверю. Потому что, если бы я знал язык, я был бы уверен, что выживу.
– Ты можешь стать кем угодно: бизнесменом, продавцом, агентом, администратором.
– Это мне не нужно и даром.
Она внимательно смотрела на него: как будто проверяла.
Дайана принесла блюдо с мясом краба и какие-то горячие салаты.
– Это любимое кушанье Юджинии!
Юджиния замахала на нее руками, приложив палец ко рту: не мешать. Дайана с улыбкой удалилась. Юджиния выросла на ее руках, им все было понятно без слов. Даже то, чего не понимал Александр.
– Что же ты собираешься делать в будущем?
– Писать.
– Но почему тебе нужно делать именно это?
– Потому что ничего другого я делать не могу. И еще: я верю, что смогу написать что-то хорошее. Для людей, не учить их, как вся литература, не дай бог. Но чтобы они прочли – и внутри у них что-то шевельнулось.
– А что, если ты умрешь с голоду? – она засмеялась. – Писать на чужом языке в Америке…
– Значит, я умру. Такая судьба. Вдруг она стала совершенно серьезной.
– Но я тебе не дам умереть, я накормлю тебя…
– Спасибо, – почему-то задумавшись, сказал он. Разговор прервался. И возобновился, только когда появилась Дайана.
– А теперь – десерт! Который кто-то очень любит… Интересно, кто?
Юджиния улыбнулась, но мысли ее, казалось, были далеко.
После обеда они пошли в парк, который находился сразу за домом.
– Юджиния, – сказал Александр, – вы не возражаете, если я не буду надевать униформу, пока нет вашего отца?
Она рассмеялась от неожиданности:
– Конечно, нет. Вообще не надевай ее никогда. Он подумал: как все у нее просто, – и первый
раз позавидовал.
Уже стемнело, никакие шумы не доносились в парк, и было тихо. Деревья стояли облетевшие и притихшие. Казалось, что они тоже боялись потревожить тишину. Аллея высоких тополей, то ли еще каких-то чудных деревьев, уходила в даль.
– Завтра я улетаю, – вымолвила Юджиния, – а когда вернусь, я скажу тебе что-то.
Он взглянул в ее глаза и, кажется, впервые, несмотря на темноту, увидел в них необыкновенное. Но ему казалось, что ему показалось.
– Это не очень хорошо, – промолвила она, – но я скажу.
Он машинально взглянул на часы.
– Ты спешишь?
– Нет, это просто так, привычка.
– У тебя есть девочка?
– Простите?
– Девочка. Это не важно, я не должна спрашивать.
Но в ответе себе, скорее, был вопрос – к нему. Он не ответил.
– Пойдем пить чай, мне холодно.
У американцев все связано с едой, питьем, жеванием, с улыбкой подумал он.
Они повернулись и пошли к дому, сверкающему в сумерках, как дворец.
Но это был всего лишь замок.
В ответ на его вопрос Юджиния рассказывала ему о годах, когда она училась в закрытой школе около Йеля, о ее подругах и их приключениях. Потом папа захотел, чтобы последний год она жила с ним, и она приехала сюда. Учиться в той школе, где она учится, простой и не закрытой.
Улетая, она тщательно растолковывала ему, когда она вернется и во сколько ее встретить. Свою подбитую мехом накидку она оставила на переднем сиденье. Подняв накидку, он приблизил ее к лицу, и его обнял тонкий аромат необыкновенных духов.
Как они рано начинают…
В этот уик-энд он успел закончить большой рассказ, который давно висел над душой. А рассказы это как дети: их нельзя заставлять долго ждать. Но когда он перечитал, рассказ ему не понравился, как не понравилось все им написанное.
Он опять вспомнил слова писателя:
«До тех пор пока тебе будет не нравиться написанное тобою, ты будешь создавать. Но как только ты напишешь первое, что тебе понравится, ты закончишься как писатель и никогда больше ничего не сумеешь написать».
Ночью он спал беспокойно, ему что-то снилось, а что – он не мог понять.
Александр все-таки перепутал, и когда он подъехал к самолету, в нем оставалась только она одна. Девушка в форме сделала знак, и, появившись, Юджиния стала спускаться. Он открыл заднюю дверь. Она села на переднее сиденье, не обратив на это никакого внимания, лишь набросив накидку.
Юджиния молчала все время. Александр думал, что она обиделась.
– Я прошу прощения. Я не хотел, чтобы вы ждали.
Она непонятно взглянула на него.
Только бы не начала кричать: они избалованные – дети богатых.
Через время. Машина уже скользила по Гросс-Пойнту.
– Останови здесь, – сказала она и указала на боковую аллею; город окутала темнота.
Они остановились. Только бы не кричала, еще раз подумал он. Юджиния резко повернулась. Как будто только что пришла в себя.
Ударил раскат грома в предвестии обещанного дождя.
– Подними окно, – попросила Юджиния. Он повиновался.
Вдруг она замерла и выдохнула:
– Ты мне нравишься…
Неожиданно ее губы оказались около его губ – они поцеловались. Еще долго-долго ночью он ощущал вкус ее поцелуя.
– Юджиния, вы мне собирались что-то сказать.
– Я уже сказала, – мягко ответила она и грустно улыбнулась. – Ты не понял.
Утром он вез ее в школу, все было обычно. Она сидела как ни в чем не бывало, как будто ничего не случилось, и читала книгу. Это было теперь единственное, что она делала в машине, когда по ее просьбе он составил ей список того, что читать. Из тех произведений, которые были переведены. Они не говорили всю дорогу.
Выходя уже из машины, она, недобро взглянув на школу, сказала:
– Я освобожусь сегодня раньше, скажу, что больна. Мне нужно поговорить с тобой, приезжай за мной через два часа.
Он кивнул, и она задержалась взглядом в его глазах. С этого взгляда, кажется, и начинается вся история.
Эти два часа Александр сидел и думал. Он пытался разобраться. Но это было так же бесполезно, как поймать серебристую рыбу голыми руками. Встряхнув начинающей болеть головой, он решил: что будет то, что будет. Но даже он не представлял себе того, что будет.
Ровно в двенадцать часов Юджиния вышла и сказала, что приглашает его на ленч. И они поедут в северную часть города.
И только в этот момент он заметил, как одета Юджиния, и удивился. Обычно в школу, как и все американские девочки, она носила легкие джинсы, натуральные юбки с маечками или неброские платья – папа просил, чтобы она одевалась в школу скромно. Он часто думал, глядя на нее, что такой скромности позавидовали бы все девочки Москвы.
Сейчас она сняла верхнее одеяние и очутилась в красивом темно-синем удлиненном платье – точно приталенном, облегающем ее, как будто собственная кожа, – с ниткой жемчуга на шее. Туфли тоже были цвета жемчуга. (Ему нравился ее вкус.)
Она выглядела особенно.
Едва они остановились, как машину тут же забрали. Она взяла его за руку и повела.
Управляющий ресторана два раза низко поклонился, поцеловав ей руку и повторяя, как они рады и что все готово.
Как на диво дивное смотрел Александр на нее: первое – что такую маленькую девочку можно так уважать и почитать, второе – эта самая девочка заранее все приготовила и заказала.
Их отвели в полузакрытую кабину, где все уже было сервировано. Стол был застелен золотой скатертью, и свеча горела в серебряном подсвечнике.
Управляющий дождался кивка Юджинии, и что только не начали носить на их стол! Александр подумал, что стол развалится, ему даже стало жалко его. И он погладил под столом его ножку.
Юджиния сидела, замерев, словно с маской вместо лица. И он впервые разглядел это лицо. Оно было необыкновенно. Почти без грима. Юнее греческого начала, когда Греция была детством человечества, а человечество было детьми. Тогда на их лицах не было порока.
Слегка мягкий овал лица подчеркивал ее высокие скулы. Ноздри чуть расширялись и, казалось, с волнением усмирялись хозяйкой, красивые глаза смотрели на него и не упускали ни одного движения.
Она была не то что прекрасна, а чарующа, притягательные зовущие флюиды исходили, отделяясь, от нее.
Вот она, юная красота, подумал он, совершеннейшая во всем мире, самая красивая из созданного в нем.
И почему-то почувствовал себя старым, на мгновение, на секунду, на минуту. Он был заворожен и потрясен тем, что увидел (всегда прозревая позже…). Потом, напрягшись, стряхнул с себя все. Она была ему не равной, она была д о ч ь$7
Они сидели не шевелясь, забывшись, и только глаза познавали друг друга. Потом она опомнилась, слегка повернулась и сказала:
– Мы можем есть.
Они улыбнулись одновременно, впервые взаимно. Какое-то напряжение спало, и они почувствовали освобождение.
Что это была за трапеза, сказать трудно – пожалуй, трапеза предчувствия,
Стол был уставлен разными салатами, которым он и названия не знал, не видел никогда и не представлял, что такие существуют. Даже на картинках.
Безмолвно возникающие официанты по кивку появлялись, что-то добавляли, убирали и исчезали. Она ела немного и была чуть-чуть задумчива.
– Юджиния, что-то случилось?
– Нет, все прекрасно, – ответила она, улыбнувшись натянутой улыбкой.
Он видел, как люди входили и выходили из зала. И ничего не понимал. Хотя все было просто: она дочь хозяина, он возит ее, и из сожаления, то ли скуки или тоски она пригласила его в этот ресторан. Правда, он уже понимал, что все это не от скуки и не так все просто.
С давних лет у Александра была привычка: носить все деньги с собой. И сейчас он был рад, что у него есть пятьдесят долларов, и в душе успокаивал сомневающуюся мысль, что ему их хватит, чтобы заплатить.
Возможно, это была дурацкая привычка, но он не любил и не переносил, когда за него платили женщины.
Он чуть не испугался, когда Юджиния сказала:
– Ты хочешь что-нибудь горячее?
– Абсолютно нет, спасибо большое.
Так бы денег точно не хватило, подумал он.
Она сделала движение, и через несколько недолгих мгновений официант положил перед ней на подносике белый конверт.
Она потянулась к своей кремовой сумке, лежащей на скатерти золотого цвета. Он перехватил ее руку, впервые коснувшись Юджинии. Она вздрогнула, но руки не убрала. Их глаза на мгновение встретились.
– Только, пожалуйста, не надо. Прикосновение как током пронзило ее, но она не удивилась, она уже давно знала, что от него исходит ток.
Она достала из сумки флакон и коснулась тонкого виска.
Вдруг ей стало смешно, она поняла:
– Почему ты?
– Потому что я все-таки…
– Нет, я, я пригласила тебя,
– В этот раз заплачу только я, или мы никуда не уйдем отсюда.
Она, казалось, совсем развеселилась:
– Нет, я. И только я!
Он быстро протянул руку к подносику. Она успела тоже. С двух сторон их руки тянули подносик. Вернее, она удерживала, а он старался отнять. Он не тянул сильно, чтобы не сделать больно изящной кисти ее руки.
Она весело смеялась:
– Нет, я! Нет, я!
Он не говорил, только просил ее глазами, и был серьезно увлечен тем, что происходило. Наконец Юджиния уступила:
– Хорошо, ты.
Он взял подносик к себе и молил Бога лишь об одном: чтобы цифра была не больше двузначной. Рывком он перевернул белый квадрат: это была открытка с благодарностью, что они посетили ресторан.
Наверно, его лицо было чересчур забавным, потому что она рассмеялась так, как никогда не смеялась при нем. Хотя и старалась негромко, словно боялась обидеть его.
Едва она встала, как из ниоткуда возник управляющий.
– Вы покидаете нас? – На лице его, казалось, выразились все печали мира.
– Да. Спасибо.
– Мы благодарим вас за посещение. – Он отодвинул стул Юджинии, поцеловал руку, подал сумку-конверт.
– Я благодарю вас за салаты. Особенно за крабный…
– Специально для вас.
Александр поблагодарил на своем акцентном английском.
Они шли между столов с золотыми скатертями, и посетители оглядывались на них. Это было первый раз.
Машина с распахнутой дверью и заведенным мотором уже стояла у самого выхода.
Он протянул подающему машины доллар, но тот отшатнулся от него, как от молнии, заблагодарив.
Александр ничего не понимал и чувствовал себя идиотом. Может, коммунизм наступил в этой стране, и все бесплатно, но даже при коммунизме берут чаевые.
Юджиния, глядя на него, мягко улыбалась. Наконец, не выдержав, она сказала:
– Этот ресторан принадлежит моему папе. Я не хотела тебя разыгрывать, но так получилось с этим счетом. Извини.
Он невольно оглянулся.
– Я не знал, что твой папа занимается ресторанным бизнесом.
– Нет, он не занимается ресторанами, все э т о, – она показала на большое здание, – принадлежит ему.
Ему понравилось, как спокойно это было сказано. Собственно, так и должно быть.
– Понятно, – ответил он. Хотя ему ничего не было понятно. Чем еще занимается ее папа и что он подумает, когда узнает, чем занимаются они. Ему не долго оставалось быть в неведении. Всего лишь пятьдесят семь часов. И полного поворота его жизни.
Теперь Юджиния неотрывно смотрела на него. И ехал он не туда, а куда указала ему она, за город. Когда дорога стала безлюдной, она показала ему на маленький отель приличного вида. Он постарался подавить изумление, не веря до конца.
Он в жизни никогда этого не делал: не брал комнату, она все сделала сама.
Клерк двусмысленно посмотрел на него, но Александр не обратил внимания, так как в свои двадцать пять все равно не понимал, ч т о сейчас будет, и немного удивленно смотрел на Юджинию.
Они зашли в темную комнату, куда он пропустил ее первой. Минута – и она осталась в платье. Он едва успел подхватить накидку, чтобы та не упала. Он стоял не шевелясь, не решаясь двинуться.
Темные жалюзи были опущены. Пахло свежевыстиранными простынями, едва белеющими бледно в темноте. Стояла страшная тишина. Казалось, что-то ухнет сейчас, грохнет, и грохот разнесет ушные перепонки и всяческие препоны. И в это мгновение раздался голос, который как будто владел этой тишиной, сдерживал ее и усмирял, не давая взорваться.
– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.
Он вздрогнул и наклонился к ее чистому и свежему дыханию. В голове на миг все перекувырнулось, он представил, ч т о он делает и с кем. Но губы его уже охватили ее влажные губы и стали ласкать. Она обвила его шею руками, и он с ужасом почувствовал, что опускается на нее… и что ему это нравится.
Он прижал ее грудь, стараясь облегчить это давление упирающимися руками, она потянула сильней, просто вжалась в него и охнула. Ее губы, сорвавшись, стали покрывать его лицо поцелуями. Он начал отвечать, он отвечал забывшись.
– Раздень меня, – прозвучал ее голос. Он не верил, что э т о будет, он думал, что она развлекается или пытается попробовать… впервые.
Платье удивительно легко снялось, одно движение скользящей «молнии». И он обнимал восхитительное, редчайшее по форме и упругости тело. Теперь оно возбуждало его. Еще минута, и их лица стали горячими от губ друг друга. Она сдернула с него рубашку, не успев расстегнуть пуговицы… Два ее шелковых прикрытия верха и низа упали сами – какие-то застежки по бокам.
Он вдруг в секунду опьянел от ее тела. Юность и горячесть его, правда, пьянила. Он жаждал чего-то.
– Возьми меня, – вдруг прошептала она. – Не жди…
Ее руки потянули его выше, сжав плечи, ее ноги охватили его бедра.
Он вошел в нее, словно разрывая невидимое. Осторожно, будто боялся повредить хрупкий сосуд. Редчайшее волокно. Она подавила крик.
Ее тело выгнулось, как дуга, напряглось дрожью, замерло судорожно, как перед падением, и вдруг забилось в его руках, задыхаясь, сжимаемое все крепче и крепче. Таких тел он не держал в своих руках. Она извивалась, вжимаясь в него, потом отталкивалась, ее голова то металась по подушке, то вдруг замирала, и с губ срывались какие-то звуки. Они двигались не ритмично, но в этой аритмии был какой-то бешеный восторг несрываемого, вот-вот готового сорваться желания. Волна какой-то полноты уже катилась вниз. И вверх, в подкорку, готовая разбиться и ударить. Он хотел выскользнуть из нее (чтобы будущее было спокойно) и уже почти сделал это, не желая и жалея.
Как вдруг ее руки мгновенно стиснули его спину, сжали и с силой вдавили внутрь, до конца.
– В меня, в меня…
Взрыв безмолвного света слился с ее громким стоном (или криком?..), затопив сознание.
Все обрушилось, выходя, уходя из нутра. Еще две агонии, и она перестала биться. Полностью соединившись с ним. Так растворяются.
Они лежали безмолвно. Только теперь он начал сознавать, что сделано. Поры их кожи растворялись друг в друге, сливаясь влажностью, выходящей из них. Он скорее почувствовал, чем услышал – в безмолвии, – как по щеке ее текли слезы. Он встревожился:
– Что, что? Тебе больно?
Потом ему скорее послышалось, чем поверилось:
– Я люблю тебя, я люблю тебя…
Он без слов сильно обнял это доверившееся ему тело. Это уникальнейшее тело Юджинии.
Она лежала, обнятая простынями, и о чем-то думала. Александр молчал и ничего не говорил, так как не знал, что говорить.
Юджиния в ванной была недолго. Он аккуратно свернул простыню, бросив купюру на кровать.
Они вышли из отеля в стемневший сгусток вечера. Это было естественно, но, когда он посмотрел на часы на освещенном приборном щитке, ему стало плохо: стрелка приближалась к семи.
Она, казалось, ни на что не обращала внимания, и ее застывшая улыбка блуждала где-то далеко. Он не понимал, о чем может столько думать ребенок, но до дома домчался пулей.
Дайана сама открыла дверь и помогла ей раздеться.
– Какие новости? – как ни в чем не бывало спросила Юджиния.
– В пять звонил твой папа, тебя не было, потом звонил еще два раза, сердитый, и я не знаю, что ты будешь ему говорить, – с улыбкой произнесла Дайана.
– Правду, конечно, – сказала Юджиния и рассмеялась. Окончательно придя в себя.
Первый раз Александр не стал обедать и исчез от греха подальше. К тому же ему казалось, что на его шее горит что-то. Ее поцелуй.
Который он старался потом не смыть в ванне. Но он и не смылся. Ночью он не спал, и ему вспоминалась Юджиния: взгляд, поцелуй, объятия. Нет, это не была любовь, это были какие-то необъяснимые чувства, которых раньше он не ведал, пока не коснулся ее тела.
Что же будет теперь?
Вот на этот вопрос он не знал ответа.
Дайана ждала его уже в гараже.
