Текст книги "Юджиния"
Автор книги: Александр Минчин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
– Вам нравится? – спросила художница.
– Да, очень, – ответил он. – Они прелестны. Они очаровательны.
– Она мило рисует, – сказала художница.
– А сколько стоит одна картина? – и он указал на самую маленькую работу.
Она сказала; это было его двухмесячное пособие на жизнь. Но это не было дорого для картины.
– Расскажите мне о ней. О девочке.
Она рассказала ему, но сейчас он уже не помнил деталей истории. И иногда очень жалел, что, несмотря на уникальную память, забывал то, что хотел помнить.
Он вел за плечи Юджинию по площади, молча, и просто дышал запахом этой каменной старины. У него кружилась голова. Он столько раз бывал здесь. Они обошли фонтан, и Юджиния задержалась посмотреть фигуры. И когда ее взгляд остановился там, где у мужской скульптуры выпирала нижняя часть, – он закрыл рукой ей глаза. Она улыбнулась, он почувствовал это по своей ладони, по мышцам ее лица.
– Я уже взрослая, – она поцеловала его. – К тому же в школе нам все равно показывали это очень часто, например, статую Давида. Кстати, твоя фигура очень похожа на его.
– Когда одет? – пошутил он.
– Когда раздет, – серьезно ответила она, глаза ее засверкали.
Они обогнули фонтан с правой стороны. Их обогнала парочка мужчин, которые почему-то собирались на у той площади, тоже.
Сначала он вообще не поверил, когда увидел золотоволосую голову, потом шубу, теперь уже не было сомнения: художница сидела на прежнем месте. В том же самом одеянии, в летнее время, вечером. Но что тут было удивительного: художники не меняются, они носят одну и ту же одежду круглый год.
Они приблизились к ней, и первое, что увидел, – те самые три работы.
– Добрый вечер, – сказал он по-итальянски. – Вы помните меня?
Она опустила воротник, открылось ее лицо, взгляд скользнул но нему – она не узнала ею.
– Я тот самый мальчик, который когда-то восхищался картинами вашей дочери.
– Очень приятно, – устало сказала она. Ее лицо совсем не изменилось, время не коснулось его. Даже морщинки остались те же.
– Она нарисовала новые работы? – Он не помнил сюжеты тех или боялся ошибиться, это могли быть вариации, – хотя цвет был тот же самый.
– Нет, те же самые.
– Их никто не купил? Она молча кивнула.
Он не мог поверить тупости человечества и непониманию искусства, если за четыре года никто не купил эти картины.
Юджиния почему-то пристально смотрела ему в глаза.
– Как ваша дочь? – спросил он. – Она по-прежнему рисует такие же прекрасные натюрморты?
– Она умерла, – сказала художница. Александр отшатнулся, вдруг горло сдавил спазм.
Он смотрел в сухие глаза художницы, приходя в себя, ему хотелось плакать. Юджиния коснулась его локтя.
– Отчего?
– У нее был рак крови.
– Когда?
– Ей было шестнадцать…
– Сколько стоят эти работы?
Цены были те же самые, что и четыре года назад.
– Это символ и память, и я не могу просить за них больше.
Он не мог поверить, что за четыре года странное человечество не купило эти картины за ничтожную цену, – и благодарил это человечество. За его странность.
– Вы помните, вы сказали, что когда-нибудь я приеду и смогу купить эти картины?
Она покачала головой, она не помнила его.
Александр заплатил ей вдвое больше за каждую картину и смотрел, как ее дрогнувшая рука снимает их с треножника.
– Она так хотела, чтобы кто-нибудь купил ее работы…
Он опустился на колени перед художницей и поцеловал ее руку.
– Мадам, сколько у вас ее работ, всего?
– Двадцать пять. Несколько неоконченных…
– Я хочу их все, до единой. Я сделаю галерею, где будут только ее картины, всегда, и люди будут приходить и смотреть на них.
Через полчаса они были в ее студии, это же была ее квартира.
У него не было почти сил смотреть девочкины картины, он забирал все, не рассматривая. Он заплатил вдвое больше против той цены, которую она назвала. Сказав, что это минимум того, что они стоят сегодня. Ее выточенное лицо с остатками былого величия на нем почему-то говорило, что она не допустит подаяния.
Потом он попросил приготовить ее картины для перевозки завтра к полудню. За ними заедут.
Художница ничего не говорила, только молча кивала. Она села в старое кресло и смотрела, как он го-ворит, но ему казалось, что она ничего не понимает.
– Мадам, теперь я хочу, чтобы вы выбрали самую близкую и дорогую для вас картину и оставили себе.
Две неоконченные работы она оставила, сказав, что живопись должна быть совершенна.
Она не колебалась, указав на одну: это была его любимая синяя скрипка, выставленная на площади. Ему почему-то показалось, что она так и будет выставлять ее, чтобы люди видели.
Он спросил, могут ли они куда-нибудь пригласить ее. Художница сказала, что лучше не надо.
Уже когда они находились у двери, художница, разомкнув губы, произнесла:
– Спасибо, молодой человек. Она его так и не узнала.
Они вышли на улицу молча и поехали бесцельно по городу. В никуда. Остановились где-то на набережной у старого выгнутого моста, ведущего в военную крепость, и вышли. Внизу мягко шумела, шуршала и катилась река.
– На сколько ты оставила ей чек? Юджиния была совершенно изумлена, но справилась с этим.
– Как ты узнал? Он молчал.
Он смял ее губы в поцелуе. Такая сладкая!..
Перед тем как лечь спать, он сказал:
– Юджиния, если со мной что-то случится и меня не станет, я хочу, чтобы эта женщина до конца своей жизни каждые полгода получала чек. И не ходила сидеть на эту площадь, а если ходила – то в память, а не по необходимости.
– С тобой ничего не случится, пока я рядом… Ей стало страшно. Она клятвенно обещала ему.
Потом тревожно заснула, прижавшись к его телу, не представляя, что ее тело будет или может существовать без его. Она боготворила его.
На следующий день они долго не вставали. Он лежал в кровати и слушал дыхание Юджинии. Ее великолепная грудь с двумя смуглыми пятнами сосков поднималась и опускалась. Он протянул руку и коснулся пальцем округлости груди около подмышки. Что-то твердое скользнуло под его пальцем. Юджиния почувствовала его прикосновение и проснулась.
– Всей ладонью, – попросила она. И он накрыл ее грудь, смяв ее в руке, но она выскользнула. Они начали целоваться, сначала нежно, потом все сильней и сильней, ее тело стало извиваться, ноги непроизвольно раздвинулись и сжали его бедра.
Они пропустили завтрак и ленч. Время приближалось к полднику (это в России, в Англии это 5 o'clock tea,[13]13
Файф-о-клок – чаепитие в Англии в 5 часов вечера.
[Закрыть] а в Америке – пару мартини в баре).
Вместе приняв душ и одевшись, он быстро, она чуть медленнее (он любил наблюдать, как Юджиния одевалась, в этом было что-то чистое и светлое и в то же самое время…), они вышли на итальянскую улицу из отеля. Солнце садилось. Он открыл ей церемонно дверь и сел сам за руль. Она сразу повернулась к нему.
– Юджиния, ты умеешь водить машину с ручным переключением?
– Не пробовала, но, наверно, умею. Он рассмеялся.
– Ты мне напоминаешь юношу из анекдота. Его спросили, умеет ли он играть на скрипке, он ответил: не знаю, еще не пробовал, но, наверно, умею.
Теперь рассмеялась она.
– Ты голодна?
– Очень.
– Куда ты хочешь пойти?
– Удиви меня.
Александр подумал и включил скорость.
Итальянское вождение отличается от американского тем, что они влезают в малейшее пространство между машинами, занимают каждый сантиметр вакуума и едут на бамперах друг у друга. Понятие «дистан-ция» в Риме вообще не существует как таковое. Поскольку машины маленькие, то требуется небольшая гидравлическая сила, чтобы их остановить, и совсем маленький отрезок для торможения. Их просто вжимает в асфальт. Американское движение прямо противоположно итальянскому, машины движутся с интервалами, минимум в три-четыре метра. И когда Александр попробовал двигаться американским способом, то перед его «носом» влезали, как правило, не одна, а две машины. Так продолжалось какое-то время, пока он не сообразил, что нужно сесть на хвост предыдущей машине и нестись с ней в одно дыхание. Если в Америке это делалось, чтобы отомстить кому-то или досадить, то в Италии это была естественная и единственная форма движения. Итальянцы – великолепные водители с потрясающей реакцией. И если поначалу Юджиния напрягалась и невольно задерживала дыхание, видя бензобак несущейся машины прямо перед глазами, то через короткое время привыкла и даже получала удовольствие от этой безумной езды.
Они проехали длинную улицу Виа-Номентана, проскочили плоский мост, около которого находилась какая-то военная казарма; раньше это считалось концом города. И выскочили на небольшую площадь, от которой лучами расходилось шесть улиц. По одной из них, горбато вьющейся вверх, они пронеслись в минуту, и неожиданно Александр затормозил.
Они вышли из машины, и он показал ей на стеклянный подъезд с позолоченными решетками.
– Здесь я жил тогда.
– Ты хочешь подняться? – спросила она.
– Нет, я хочу тебя познакомить кое с кем.
Он взял ее за руку, и они стали спускаться вниз. Воспоминания волной накатили на него.
Тогда, вставая рано утром, он всегда думал, что будет к чаю, и знал, что не будет ничего. Дешевый маргарин он покупал в гастрономе под названием «Upit». Самые же дешевые булочки, которые стоили триста лир за сто грамм, продавались в бакалейной лавке за углом, где был булочный отдел, сырный и колбасно-мясной. К булочному отделу присоединялся также кондитерский, с чудесными пирожными на витрине, туда Александр не смотрел. Три разных владельца под одной крышей, как спевшееся трио, командовали в этом бакалейном магазинчике.
Булочник был большой толстоватый итальянец, высящийся над прилавком и как автомат говоривший на итальянском (впрочем, в Италии все говорят быстро). Когда Александр пришел в первый раз сюда, он уже знал, какие булочки ему нужны, самые дешевые, по триста лир. Получалось чуть ли не четыре булочки (к сожалению, они были легкие…), и это было баснословно дешево.
Александр показал пальцем на витрину и назвал заранее приготовленную цифру. Итальянец также знал английский и пытался с ним заговорить, он был разговорчивый человек, но по-английски Александр не знал ни единого слова, если по-итальянски-то знал два. Булочник пытался продать ему еще лаваш, длинные батоны, но Александр, неловко пятясь, отступал к двери с булочками, зажатыми в целлофановом пакете.
Только на третий раз итальянец-булочник понял, что «неразговорчивый» молодой человек – эмигрант и, кроме булочек, он ничего не купит.
«На что они живут?» – подумал итальянец.
А он думал, как растянуть… Булочки были мягкие и обалденно вкусные. Он разрезал их пополам и каждую половину тонко, нежно и долго намазывал маргарином. Маргарин он терпеть не мог (на масло денег не было), но всухомятку есть было невозможно. Булочки были единственное, что почти убивало страшный голод и спасало его. Особенно когда есть было нечего, а хотелось еще больше. Как никогда.
Постепенно они нашли какой-то неописуемый язык жестов и восклицаний, с помощью которого перебрасывались несколькими обрывками того, что должно было считаться фразами. Итальянца звали Чезаре, а про Александра он понял, что тот из России едет в Америку.
Через некоторое время эмигрант заметил, что Чезаре всегда старается выбрать ему булочки лучшей выпечки. Еще через пару раз он заметил, что весы не всегда показывали сто грамм, а сто двадцать пять и часто сто пятьдесят, но брал итальянец с него всегда триста лир и ни на лиру больше. А потом и вовсе перестал вешать, просто бросал в пакет пять-шесть лучших булочек, хотя должно было получаться четыре…
В один из праздничных дней – а Италия кишит всеразличнейшими праздниками – он протянул Александру вдвое больше набитый пакет и показал жестом, что не надо денег. Александр чуть не обиделся, заплатил и быстро вышел из магазина. Откуда в человеке столько гордости и зачем?..
Ему было дико стыдно, что ему, сыну профессора медицины, как нищему из жалости подают хлеб. Насущный.
А как-то раз булочник заметил его взгляд, невольно скользнувший по пирожным на витрине. И в следующий раз преподнес ему одно на салфетке, показав руками, что это для пробы. Александр попробовал, и у него закружилась голова: он не ел ничего сладкого уже три месяца. Не заметив, он проглотил пирожное в два укуса.
Итальянец тут же принес другое – с запеченными абрикосами наверху. Через секунду не стало и этого.
Александр полез в карман за лирами, но итальянец так категорически зажестикулировал и закричал, что голодный не стал настаивать.
После этого, обычно в пятницу или субботу, булочник угощал Александра пирожным, показывая то на фотографию малыша-сына, давая понять, что у него день рождения, то на карточку жены, то на изображение Мадонны, Апостола или Папы Римского. И каждый раз категорически отказывался от денег, давая понять, что это будет кровная обида – если в такой день не примут угощения.
Один раз он даже попытался вручить Александру коробку, перевязанную ленточкой, из которой дурманяще сладко пахло ванилью, кремом, фруктами и взбитыми сливками. Но нищий не взял, и больше булочник не пытался всунуть ему пирожные – домой. Почему нищие такие гордые?
Итальянец был единственный человек в Риме, встреченный Александром, который не презирал эмигрантов и не кичился своим происхождением, не тыкал пальцем и не швырял презрительно дешевые покупки в пакетах на прилавок, как это делали другие…
Они повернули за угол, и Александр толкнул знакомую стеклянную дверь. Первый, кого он увидел, ступив на посыпанный стружками пол, был булочник Чезаре, который с криком: «Александр!» уже выскакивал из-за прилавка. Они горячо обнялись.
– Bonne note! Come facho?[14]14
Добрый вечер! Как дела? (итал.)
[Закрыть] – переводил дыхание итальянец.
– Va bene, grazie![15]15
Очень хорошо, спасибо (итал.)
[Закрыть] – отвечал Александр.
– Я так рад видеть тебя, – жал ему руку итальянец. – Who is that beautiful girl?[16]16
Кто эта прекрасная девушка? (англ.)
[Закрыть]
Александр подвел ее:
– Это моя жена, Юджиния.
– You're married! Mama mia! She's beautiful. Bella, bella donna![17]17
Ты женился! О мадонна! Она прекрасна. Очень, очень красивая! (англ. итал.)
[Закрыть]
– Molto grazie![18]18
– Большое спасибо (итал.)
[Закрыть] – ответила Юджиния.
– Parla italiano, ragazza?[19]19
– Ты говоришь по-итальянски, девочка? (итал.)
[Закрыть]
– Io parlo pochissimo.[20]20
– Немножко говорю (итал.).
[Закрыть]
– Madonna, she speaks italian!.[21]21
Мадонна, она говорит по-итальянски! (англ.)
[Закрыть]
– How are you, how you've been, Alexander? How is America?.[22]22
Как ты, как ты жил, Александр? Как тебе Америка? (англ.)
[Закрыть]
– Everything is fine and nice. I like that country. But not more than Rome,[23]23
Все хорошо и прекрасно. Мне нравится эта страна. Но не больше, чем Рим (англ.)
[Закрыть] – пошутил он.
– Rome is the only one in the world.[24]24
Рим только один в мире (англ.)
[Закрыть] Юджиния невольно заскользила взглядом по пирожным, выставленным на витрине. Чезаре ничего не пропустил. Он был профессионал высокого класса.
– Джина, ты голодна, si? – он уже переделал ее имя на итальянский лад.
Она ответила на хорошем итальянском, чем очень удивила Александра:
– Среди таких запахов нельзя быть не голодной. Пахло действительно прекрасно.
– Listen to her belcanto, – воскликнул Чезаре, – she's bellissima[25]25
Послушайте ее бельканто… Она восхитительна (англ.)
[Закрыть]
– Он повернулся и крикнул: – Джанни, Марчелло, – и что-то быстро бросил им по-итальянски..
Последние посетители еще толклись у кассы. Чезаре взял Александра за плечо.
– Значит, тебе нравится Америка, там все богатые?!
Александр покачал головой.
– Ну а ты стал миллионером?!
Александр посмотрел на Юджинию. Она ответила за него:
– Да, он стал миллионером. Чезаре поверил сразу:
– Как же ты заработал его? Александр обнял Юджинию и сказал:
– Это мой миллион. Это все мое сокровище.
– Тогда ты не миллионер, – сказал Чезаре, – а как минимум миллиардер. – И все рассмеялись.
За последним посетителем уже спускали железные шторы. Александр не удивился: все итальянские магазины закрывались днем, чтобы позже вечером открыться опять.
Как по мановению волшебной палочки, мальчики неожиданно стали сносить на прилавок бутылки вина, воды, стаканчики, он заметил, как на соседних прилавках резали колбасы, сыры, какие-то копченые деликатесы. И подумал, что, наверно, не вовремя: рабочим людям нужно пообедать, чтобы потом опять работать.
– Манджари, Александр, нужно накормить твою жену и выпить за встречу.
Тарелки с нарезанными яствами уже расставлялись вокруг бутылок, вдоль всего прилавка. Недоставало только хлеба. И Чезаре вперевалку пошел за прилавок.
Александр замер на секунду, затаив дыхание, он не знал, какой хлеб нарежет Чезаре. И в следующее мгновение он увидел, как Чезаре выкладывает на позвоночник прилавка гору его булочек. Он разрезал их пополам и делал громадные бутерброды, с чем только душа пожелает. И душе было на чем разгуляться!
Александр медленно подошел и взял одну, еще не разрезанную булочку.
– Ты помнишь их?
– На всю оставшуюся жизнь. Они спасли меня. Я поражен, что через столько лет вы помните все до сих пор.
Юджиния внимательно слушала:
– Можно я откушу?
Александр улыбнулся и протянул ей сдобу. Она откусила.
– Какая вкусная булка, – сказала Юджиния с удивлением.
– Это самые вкусные булочки в мире, – сказал Александр, и они быстро переглянулись с булочником.
– За дорогих гостей и неожиданную встречу! – провозгласил булочник, поднимая уже наполненный стакан вина.
Они выпили и вонзились зубами в божественные бутерброды. Он никогда не видел, чтобы Юджиния ела с таким аппетитом. Их потчевали самыми вкусными вещами, которые создал гастрономический Цезарь: телячьей колбасой, редкой по вкусу салями, прекрасными свежими сырами, сыр рикотта просто был потрясающий.
Они пили и ели, говорили и смеялись, жестикулировали и вспоминали. Теперь, выучив английский, Александр мог вволю наговориться с итальянцем Чезаре.
На четвертом бутерброде Юджиния сдалась. И мальчики принесли громадный поднос со всевозможными видами пирожных, выпекаемых Чезаре и его женой. Глаза Юджинии засияли восторгом. Затем последовали обязательный каппучино, фрукты и послеобеденное специальное вино. Римский пир.
Юджиния хоть и сдалась на четвертом бутерброде, но все же булочки хотела взять с собой. Они ей очень понравились. По-другому и не могло быть, думал Александр, в то время как Юджиния пыталась понять, что общего было между Александром, булочками и Чезаре. Впрочем, они ей действительно понравились, в Америке таких не выпекали.
Они беседовали о чем-то, не имеющем отношения к происходящему, когда Александру пришла эта мысль:
– Чезаре, сколько у тебя осталось булочек еще?
– После того как мы закончим обед – между тремястами и четырьмястами.
– Я куплю их все.
– Я подарю их тебе, но завтра они будут несвежие. Александр встал, Юджиния поняла, что он не шутил. Но даже она не догадывалась, что он хочет сделать.
– У вас есть большие пакеты? – спросил новый американец.
– Ты шутишь?
– Совсем нет.
Александр достал чековую книжку и стал выписывать чек.
– Что ты хочешь с ними сделать?
– Отвезти их на Пьяцца-Навона и накормить ими художников и всех голодных.
– Мои кузены – колбасник и сыровик. Ты не можешь людей кормить пустыми булочками.
– Я ел – и был счастлив, что существовали хотя бы они, – сказал Александр.
– Ты был горд. – Чезаре улыбнулся. – И не давал ничего для себя сделать.
Я все равно благодарен вам – за попытки…
Через мгновение появились кузены итальянца и
два помощника-мальчика. Чезаре бросил несколько отрывистых реплик. И работа закипела, все, что только могло резаться, – резалось: нарезались колбасы, сыры, свежая ветчина.
Юджиния поражалась только проворности и быстроте итальянцев и смотрела на все восхищенными глазами.
Александр подписал еще два чека, не проставив в них цифры, и все три отдал Чезаре. Итальянец от души поблагодарил его… за подаренный вечер.
В этот вечер, пока все резалось и готовилось, они говорили о жизни и пили вино.
Позже они вышли из магазина, подняв железные шторы, и Александр показал Чезаре на машину.
– Мы все поедем, – сказал итальянец и крикнул что-то одному из мальчиков.
Через несколько минут из-за угла выплыл голубой фургон с именем Чезаре и наименованием продуктов на боках.
– А то тебя разорвут там вместе с булочками. В Италии ничего не дают бесплатно.
Вернувшись, они застали Юджинию, помогающую сортировать сандвичи, и двух крайне смущенных этим событием итальянцев.
Вскоре все стали выносить приготовленное, и Александр таскал, как заправский грузчик. Кули были тяжелые, и казалось, что самое трудное позади, но это только казалось.
Чезаре сел в машину с Александром и Юджинией. Кузены вели фургон.
После нескольких светофоров Чезаре сказал:
– Ты водишь машину, как ненормальный итальянец. Лучшего комплимента Александр не желал.
– Это потому, что я люблю их, – сказал он.
– Кого, машины или итальянцев?
– И тех, и других, – улыбнулась Юджиния. Въехав сбоку на площадь, они остановились и начали выгружать.
После этого все распрямились, вытерев пот, и стали ждать команд Александра.
Сначала он разнес бутерброды всем художникам, которые улыбались, благодарили и не были удивлены.
Потом они раскинули столики и стали все выкладывать на них. Булочки с колбасой, сыром, ветчиной словно ожили, они были как маленькие произведения искусства. Итальянцы умеют обращаться с продуктами, подумал Александр. Он поднял руку.
– Все готовы? – спросил он.
– Uno momento, – сказал Чезаре. И дал команду кузенам подогнать фургон к их спинам. – Чтобы тылы закрыть, – улыбнулся Чезаре, – я всю войну прошел, научился, как отступать из окружения. Сейчас ты увидишь, что будет твориться.
Но даже Чезаре с его итальянской фантазией не представлял того, что сейчас начнется.
Было ровно девять часов. Александр, оглядев всех, как полководец перед решающим сражением, махнул рукой. Тут же раздался голос Чезаре:
– Подходите и берите.
Люди начали стекаться, брали предложенное и протягивали деньги.
– Свободно, бесплатно, – едва успевали отвечать три итальянца. Кузены сидели в фургоне и внимательно наблюдали. Они знали римлян, сами были римляне, и готовы были по первому зову увозить и спасать свой род.
Сначала люди не понимали и продолжали протягивать деньги. Их руки отодвигали, им говорили: не надо! Сзади стала собираться небольшая очередь, послышались возгласы: двигайтесь. Получив бутерброды, люди отходили и с недоумением смотрели на них,
Наконец маленькая очередь иссякла. И Александр разнес художникам еще раз булочки. И вдруг случилось невероятное. Со всех сторон площади стали стягиваться люди в тот конец ее, где стояли итальянцы и молодая американская пара.
Слух о бесплатной еде разнесся в мгновение ока по всей большой площади, прилегающим переулкам, улицам и маленьким площадям. Отовсюду на площадь уже бежали люди. Пять пар рук едва успевали раздавать булочки. Они были окружены плотным полукругом, полукольцом, и Александр благодарил неизвестно какого Бога, что Чезаре оказался талантливым провидцем. Площадь уже была забита. Толпа волновалась, как живое море. Она напирала на впереди стоящих, и они все сильнее сжимали хрупкие столики. Которые уже давили в ноги и бедра раздающим.
Напрасно Чезаре пытался успокоить напирающих и давящих, умоляя их отодвинуться. Протянутые руки выхватывали бутерброды, и получившие выталкивались из толпы сбоку и позади фургона.
– Нужно увести Юджинию в машину, – сказал Чезаре Александру.
Многоголосый шум несся над площадью, толпа давила, всем не терпелось узнать, что же творится, так как дальняя часть площади не знала, что раздают и почему это происходит. Людское любопытство – поршень в двигателе жизни.
Однако затея Александра уже грозила обернуться в нечто страшное: напор толпы сдерживать было невозможно. Она медленно сплющивала отважную пятерку. Александр подумал, что забавно быть раздавленным толпой… в знак благодарности. Но, увидев Юджинию, тут же решил действовать. Прежде всего поднял ее на крышу фургона.
Он уже раскрыл рот, как вдруг Юджиния, встав на цыпочки, начала тянуться вверх. Она сложила руки рупором и на чистом итальянском сказала:
– Пожалуйста, друзья, отодвиньтесь немного назад. Вы сжимаете нас, нам нечем дышать и нет возможности двигаться. Пожалуйста, отодвиньтесь назад. Ничего особенного не происходит. Мы просто раздаем бутерброды. – (Чезаре синхронно переводил; Александр и он потом долго смеялись над этой фразой.) – Из любви к Италии. Отодвиньтесь назад, пожалуйста, отойдите.
Толпа стихла, потом зашумела и вдруг стала подавать назад. Как своенравный скакун нехотя подаёт назад, приседая на задние копыта.
Неожиданно добрым самаритянам представилось, что им дали кислородные подушки – сколько воздуха оказалось в этом маленьком освобожденном пространстве.
– Надо быстрей кончать, или они кончат нас, – сказал Чезаре. – И я уже не говорю о своих детях, но мне нравится Юджиния.
Они стали с удвоенной скоростью раздавать еду. Толпа опять напирала.
– Говори, Юджиния, говори, – просил Чезаре, – у тебя прекрасный голос, и я верю, что он нас спасет.
Она снова сложила руки рупором. И полилась итальянская речь. Александр только поражался чистоте ее итальянского языка. То ли голос, то ли красота Юджинии подействовали, но толпа отодвинулась во второй раз, это было поразительно. Вторая передышка дала им возможность раздать последнее и забраться в фургон.
Столики они уже не брали.
– Avanti, ragazzo![26]26
Поехали, мальчик! (итал.)
[Закрыть] – крикнул Чезаре кузену, и он тронулся. Машина медленно выбиралась с площади, окруженная следующей толпой.
И вдруг через площадь прокатилось, сначала нестройно, потом все громче и громче:
– Grazie! Grazie! Grazie! Чезаре пожал руку Александру.
– Grazie, Чезаре! – Он пожал руку ему и двум кузенам.
А потом полночи они пили и гуляли в итальянском ресторане. И Чезаре все произносил тосты в честь Юджинии, спасшей им жизнь. И здесь уже они не дали Александру заплатить даже пол-лиры. Благодаря его за самый удивительный вечер в их жизни.
К концу ночи они вернулись в свой отель, забрав машину со спящей площади. А рано утром уже звонил мистер Нилл и спрашивал, где так поздно они гуляют, он звонил до двух ночи. И понимает ли он, что его жене очень мало лет. Александр ответил, что понимает и очень любит ее за это.
– За что? – спросил мистер Нилл.
– За то, что она моя жена.
Потом Юджиния нежно ворковала с папой. И все успокоились. И после того как командующий снова попросил Александра к телефону, голос его был спокойным. Мистер Нилл сообщил, что они могут возвращаться, все улажено. И чтобы в полете он берег Юджинию.
Александр хотел пошутить, что он ее везде бережет, но передумал.
В двенадцать дня раздался звонок от управляющего отеля, который, извинившись на мягком акцентном английском, спросил, на какое время зарезервировать билеты.
Интересно, подумал Александр, есть ли что-нибудь, о чем забывает мистер Нилл. И сам себе ответил: наверно, нет.
Они улетали на «Pan-Am» через два дня. На один день они ездили в Неаполь, куда Александр так и не добрался в прежние времена, а второй – провели в Тиволи, уникальном парке с большими фонтанами в предместье Рима.
В последнюю ночь Юджиния, раскрыв объятия, благодарила Александра за «римские каникулы». А он благодарил ее, зацеловывая любимое лицо. Потом шею, потом грудь. Он впивался в душистую плоть, лаская сосок языком. Потом целовал прекрасную грудь вокруг… И вдруг он снова ощутил твердый комочек ближе к подмышке. Тот, что впервые почувствовал в Греции. Потом они, как обезумевшие, принадлежали друг другу и сомкнули глаза только под утро.
Нужно сказать, что в жизни герой никогда не боялся ничего. Кроме самолетов. Он панически боялся летать. Мандраж начинался обычно в аэропорту, когда он получал посадочный билет, бросал первый взгляд на самолет из стеклянной галереи и знал, что из этого и от этого никуда не вырваться. И добавлял: летающего гроба…
Боязнь возникала исподволь, ковырялась и расползалась по всей душе, и он не знал, как с ней справиться.
Юджиния утешала его с нежной улыбкой на губах, она не верила, что это серьезно. Что ее смелый, ничего и никого не боящийся Александр боится летать.
Взлет и посадка для него были самыми ненавистными. В течение полета он немного успокаивался. Но стоило самолету попасть в воздушную яму, как ему казалось, что все, уже конец, и страх тошнотой подкрадывался к горлу.
Громадный «боинг» резво, но тяжело разбежавшись, взмыл вверх. Он тужился на взлете и неожиданно заложил вправо. Все замерло в Александре. Он видел крен крыла, и ему казалось – вот сейчас упадет. Юджиния безуспешно сжимала его застрявшую руку.
– Я тебя люблю, люблю. Не волнуйся!
Он безумно кивал ей и не мог оторвать взгляд от крыла. Пока оно не выровнялось.
Лимузин, размеры которых Александр уже забыл, отчего машина казалась еще больше, встречал их у трапа. Юджиния упала в распахнутые объятия отца. Клуиз была в ослепительном шелковом платье. Александр коснулся губами ее протянутой руки, она поцеловала его в висок и прошептала:
– Я скучала по тебе. – Потом поправилась: – …по вас.
Они обменялись рукопожатием с мистером Ниллом.
– Ну, дети, – улыбнулась Клуиз, – как вы провели время?
– Прекрасно, – ответила Юджиния.
– Как тебе Рим, изменился? Не забыла еще свой итальянский?
Александр пропустил мимо ушей фразу, и только вечером она к нему вернулась.
Двери им открыл шофер мистера Нилла, и все сели на заднее сиденье.
Юджиния опустила голову Александру на плечо. Впервые при отце. Сказывалась разница во времени. Отец моментально заметил.
– Я думаю, вам нужно отдохнуть с дороги, а вечером мы устроим праздничный обед в честь нашей встречи. Юджиния, Клуиз заказала твои любимые рыбные блюда. Есть гастрономический сюрприз и для Александра. Но думаю, вы дотерпите до вечера.
– Нет, – сказала Юджиния, и все засмеялись. Дома, пока Юджиния просматривала полученные
письма, он пошел в «мокрую» сауну и постарался выпарить все «приятные остатки» от полета.
Днем Александр уложил Юджинию спать и позвонил Кении.
После обмена приветствиями Кении спросил:
– Как ваша поездка?
– Очень хорошо. Много впечатляющего.
– Мы с женой хотим пригласить вас в гости.
– Кении… – Александр запнулся, – я бы хотел, чтобы ты посмотрел Юджинию.
– Что случилось?
– Я хочу, чтобы она ничего не узнала.
И он рассказал Кении Винтеру о своем наблюдении. О комочке, который он заметил в Греции. Доктор успокоил его, посоветовав не волноваться.
– Скорее всего, увеличенная молочная железа. Жду вас завтра у себя в кабинете в одиннадцать часов утра. Договорились?
– Конечно, – ответил Александр задумчиво. Он будил Юджинию поцелуями: сначала в щеку,
потом скулу, шею, плечо, сосок, грудь, – она любила, когда ее так будили.
Вдруг он замер, напряг губы и почувствовал, что опять наткнулся на упругий комочек. Юджиния впервые не пошевелилась, не двинулась и никак не отреагировала на его прикосновения. Она лежала неподвижно. Ужас внезапно охватил его. Он резко схватил ее за плечи и стал трясти.
– Юджиния!
Она с трудом приоткрыла глаза.
– Мой любимый, я так крепко уснула. Ты меня будил? Как обычно?
Он облегченно выдохнул воздух и кивнул.
– И я все пропустила? – сказала она.
Он повторил все снова. Ее охватила дрожь, и она прижала его к себе…
Потом они вместе принимали душ, и Александр пристально смотрел на ее грудь, пытаясь заметить из-менения.
