Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Активируя некромантское зрение на максимальную мощность, я склонился над корчащимся телом Выборгова.

Тёмные нити моей силы проникали в него, скользя по бурлящим потокам Живы, пытаясь добраться до эпицентра шторма. Они летели к источнику его агонии.

Но что-то мешало…

Как будто между моим зрением и проблемой стояла невидимая стена из матового стекла. Я видел общие контуры аномалии, видел, как она яростно пульсирует, но детали, её структура, её истинная природа… всё это ускользало, расплывалось, как отражение в ряби на воде.

– Уважаемый, вам необходимо замереть, – я пытался удержать его голову обеими руками. – Хотя бы на тридцать секунд!

– НЕ МОГУ! – он выгибался дугой, словно его пытали раскалённым железом. – ЧЕРЕП РАСКАЛЫВАЕТСЯ! МОЗГ КИПИТ! СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! УМОЛЯЮ! РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО!

Его руки в клочья рвали простыни, ноги колотили по матрасу. Весь он был покрыт потом, волосы прилипли ко лбу.

– Чтобы что-то сделать, нужно понять причину, – я старался говорить спокойно. – А я её пока не вижу из-за ваших резких движений. Попробуйте хотя бы дышать ровнее.

– Святослав, может, дать ему морфин? – предложил Костик, держа наготове шприц.

– Нет, – отрезал я. – Морфин смажет клиническую картину. Он снимет боль, но и скроет источник. Мне нужно видеть все симптомы в их чистом виде.

Выборгов попытался что-то сказать, но вместо слов из его горла вырвался странный, булькающий звук. Лицо резко позеленело, приобретая оттенок болотной тины. Глаза закатились, показав белки, щёки надулись, как у хомяка.

– Ой, он сейчас… – медсестра, забежавшая на крики, не успела договорить.

Выборгов резко наклонился вперёд, и его обильно вырвало прямо на постельное бельё.

– Ой, мамочки родные! – медсестра бросилась за тазиком и тряпками. – Какая гадость!

– Святослав, отойдите! – Костик схватил полотенце. – Мы сейчас всё уберём! Это же антисанитария!

Но я не сдвинулся ни на сантиметр, продолжая удерживать голову пациента и сканировать его некромантским зрением.

– Уборка подождёт. Сейчас важнее диагностика. Выборгов, не двигайтесь! Это критически важно!

Что-то активно блокирует моё зрение. Я анализировал, напрягая тёмную силу до предела. Это не было похоже на магическую защиту – она бы выглядела иначе, как структурированный щит.

Это было что-то… хаотичное. Оно не просто блокировало. Оно чувствовало моё вторжение и инстинктивно уходило от него, как стая рыб уходит от хищника.

Но как живое может мешать некромантии?

Моя сила – это сила смерти. Она игнорирует плоть, видя лишь её угасающую суть. И эта тварь, кем бы она ни была, мешала мне.

Это было невозможно. И это делало случай вдвойне интересным.

Пока медсестра и Костик носились вокруг с вёдрами, тряпками и дезинфицирующими растворами, создавая иллюзию борьбы с антисанитарией, я заметил критические изменения в состоянии Выборгова.

Он перестал кричать. И это было гораздо хуже.

Агония, какой бы ужасной она ни была, – это признак борьбы. Это реакция живого организма на боль. А тишина – это капитуляция.

Его глаза, ещё минуту назад дикие от боли, горящие животным ужасом, стали мутными, словно покрылись тонкой пеленой. Зрачки расширились неравномерно – правый был заметно больше левого.

– Выборгов? – я похлопал его по щеке. – Вы меня слышите? Ответьте!

– М-м… а-а-а… – из его горла вырвался невнятный стон, больше похожий на мычание коровы.

– Сколько пальцев я показываю? – я поднял три пальца прямо перед его лицом.

Он смотрел сквозь них, не фокусируя взгляд. Его глаза двигались несинхронно – левый смотрел почти прямо, правый косил куда-то вбок.

– Выборгов! Очнитесь! – я резко щёлкнул пальцами у его правого уха.

Никакой реакции. Даже моргательный рефлекс был замедлен.

Я щёлкнул у левого уха – слабое вздрагивание.

Асимметрия реакций. Правая сторона страдает больше. Логично – очаг, который я видел, находился именно в правой височной доле.

– Что с ним происходит? – испуганно спросила Анна, которая всё ещё стояла в дверях, прижав к носу шёлковый платок из-за запаха. – Он что, умирает?

Костик бросил грязную тряпку в ведро и кинулся к пациенту, отталкивая меня в сторону.

– Дайте посмотреть! Зрачки! Смотрите на зрачки! – прокричал он.

Достал из кармана диагностический фонарик и посветил в глаза Выборгову.

– Правый зрачок – пять миллиметров, левый – три! Анизокория! Реакция на свет вялая, замедленная! – озвучил выводы он.

Костик схватил неврологический молоточек и проверил сухожильные рефлексы. Ударил по колену. Нога едва дёрнулась.

– Коленный рефлекс резко снижен! – он проверил второе колено. – Слева лучше, чем справа!

Затем локтевые рефлексы – та же самая картина.

– Это отёк мозга! – Костик повернулся ко мне, и в его глазах была чистая паника. Он наконец-то сложил два и два. – Острая окклюзионная гидроцефалия! У него этот гнойник, абсцесс, который мы видели на МРТ, он увеличился и перекрыл отток ликвора!

Он схватил меня за плечи, его пальцы вцепились в мой халат.

– Святослав, вы понимаете, что происходит? Спинномозговая жидкость не может оттекать! Она накапливается в желудочках мозга! Внутричерепное давление растёт с каждой минутой! Если не поставить шунт для дренажа прямо сейчас, он умрёт от вклинения ствола мозга в большое затылочное отверстие!

Я молчал, слушая его паническую, но абсолютно верную лекцию по нейрохирургии.

Он был прав. Во всём. Кроме одного. Он видел абсцесс. А я видел нечто другое.

И я понимал, что обычная дренажная трубка не решит проблему. Она лишь на время сбросит давление. Но не убьёт хищника, который сидел внутри.

Я стряхнул с себя паникующие руки Костика и вернулся к пациенту. Мой мозг работал с холодной скоростью аналитической машины, отсекая все эмоции.

Активировал некромантское зрение с такой силой, что на висках выступила испарина.

Давай же. Покажи мне, что там происходит!

Я направил всю свою волю, всю свою тёмную силу в одну точку, используя её не как скальпель, а как микроскоп.

И наконец я увидел.

В правой височной доле потоки Живы не просто нарушались. Они закручивались в тугую, яростную спираль, создавая настоящий энергетический водоворот.

Эпилептический очаг. Классическое «короткое замыкание» в нейронной сети. Патологическая электрическая активность, порождающая хаос.

Но это было не всё.

В самом центре этого водоворота, в его тихом, голодном глазу, находилось… что-то странное. Моё некромантское зрение, настроенное на восприятие смерти, воспринимало это как «инородное тело», но не могло чётко определить, что именно это было. Оно было не мёртвым, но и не совсем живым в привычном понимании.

И тут меня осенило.

Оно на самом деле живое!

Вот почему некромантия не могла его нормально сканировать!

Моя тёмная сила идеально работает с мёртвыми – с трупами, костями, призраками, с угасающей энергией. А это… это было живым существом внутри живого мозга.

Оно существовало в той же плоскости, что и сам носитель, и моя сила, как рентген, проходящий сквозь стекло, не могла зацепиться за его структуру. Я видел лишь возмущения, которые оно создавало.

Но что это за существо?

Опухоль? Нет, она бы не воспринималась как отдельная, чужеродная сущность.

Киста? Тоже нет. Это что-то… иное. Что-то, что попало туда извне.

Нужно убедиться в этом точнее, прежде чем назначать лечение.

– Святослав! – Костик тронул меня за плечо. – Вы меня слышите? Нужно СРОЧНО в операционную! Каждая секунда на счету! Давление растёт! Вклинение ствола головного мозга может произойти в любой момент.

Я выпрямился и посмотрел на паникующего Костика с тем абсолютным спокойствием, которое в прошлой жизни помогало мне командовать легионами бездушной нежити. Они никогда не паниковали. И я тоже.

– Тихо. Без паники. Никакой операционной, – в моём голосе лязгнула сталь.

– ВЫ ЧТО, С УМА СОШЛИ⁈ – взвизгнул он. – Пациент впадает в кому! Посмотрите на него!

Действительно, Выборгов уже почти потерял сознание. Его веки были полуопущены, дыхание стало поверхностным, на оклики он больше не реагировал.

– Никакой операционной, пока я не увижу снимки, – твёрдо повторил я.

– Какие ещё снимки⁈ Тут думать некогда!

– Костик, – я понизил голос до угрожающего, ледяного шёпота, который мгновенно заморозил его истерику. – Дай мне последнюю МРТ, которую ты делал вчера. Живо.

– Но…

– Быстро.

Мой голос был не громким, но устрашающим. Так звучат приказы, которые нельзя проигнорировать.

Он выскочил из палаты, бормоча что-то про сумасшедших гениев и преступную халатность, которая закончится судом.

Анна подошла ближе, брезгливо обходя лужи на полу.

– Ему правда не нужна срочная помощь? Он же почти без сознания! Может, хотя бы капельницу поставить? – осторожно спросила она.

Я проверил витальные показатели. Пульс – сто двадцать ударов в минуту. Тахикардия, но не критическая. Артериальное давление – сто шестьдесят на сто.

Повышено из-за внутричерепного давления, но пока терпимо. Дыхание – шестнадцать в минуту. В пределах нормы.

– Он дышит, – ответил я с той некромантской прямотой, за которую меня в прошлой жизни называли бессердечным. – Значит, с ним всё в относительном порядке. У нас есть время, чтобы разобраться.

По крайней мере, в потоках его Живы я вижу запас прочности ещё минут на двадцать. Если не будет резкого ухудшения.

– Вы всегда такой… хладнокровный? – спросила Анна, и в её голосе была странная смесь восхищения и ужаса. – Как вы можете быть таким спокойным, когда человек умирает?

– Он не умирает, а находится в тяжёлом, но стабильном состоянии, – поправил я. – А паника убивает пациентов чаще, чем любые болезни. Врач, который паникует – это приговор больному.

Я повернулся к другой медсестре, которая как раз заканчивала домывать пол.

– Девушка, поставьте катетер Фолея. При таком состоянии сознания может быть непроизвольное мочеиспускание, – распорядился я.

– Сейчас сделаю, – она отложила тряпку, её движения были чёткими и профессиональными. Она, в отличие от Костика, не паниковала. Она просто делала свою работу.

Ценное качество.

Костик влетел в палату как ураган, размахивая папкой со снимками, словно это был победный штандарт.

– Вот! Вот ваши снимки! Теперь смотрите и убедитесь! – он с грохотом шлёпнул папку на столик у окна, вытащил чёрные глянцевые листы и начал почти яростно тыкать в них пальцем. – Смотрите сюда! Правая височная доля, медиобазальные отделы! Классический абсцесс мозга!

Я взял снимок и поднёс его к окну. Дневной свет проходил через плёнку, делая изображение идеально чётким.

Действительно, картина выглядела как образцово-показательный абсцесс. Кольцевидное образование размером около полутора сантиметров с ярким накоплением контрастного вещества по периферии.

– Видите? – Костик водил пальцем по снимку, его голос дрожал от смеси паники и торжества правоты. – Кольцевидное усиление сигнала – это капсула абсцесса! Зона перифокального отёка вокруг – это реакция мозговой ткани! Гипоинтенсивный, тёмный центр – это гнойное содержимое!

Он достал вчерашние снимки для сравнения.

– И смотрите – вчера диаметр был двенадцать миллиметров, сегодня уже четырнадцать! Я специально повторил снимки утром! Абсцесс растёт! Он растёт, Святослав! Нужно срочно дренировать, пока он не прорвался в желудочки мозга! Это будет катастрофа! – на повышенных тонах закончил он.

Я молча изучал снимки. Да, похоже на абсцесс. Очень похоже. Любой студент третьего курса, не задумываясь, поставил бы такой диагноз и побежал бы звать нейрохирурга.

Но что-то меня смущало. Какая-то деталь, почти невидимая, выбивалась из этой идеальной, классической картины. Как фальшивая нота в безупречной симфонии.

– Дайте лупу, – попросил я.

– Зачем вам лупа? – удивился Костик. – Тут и без увеличения всё прекрасно видно! Время уходит!

– Лупу, Костик. Немедленно.

– Сестра! – крикнул он через плечо. – Принесите увеличительное стекло из процедурного кабинета!

Девушка принесла большую лупу в тяжёлой металлической оправе – такими обычно рассматривают мелкие детали на коже.

Я навёл её на самый центр кольцевидного образования и начал внимательно, миллиметр за миллиметром изучать изображение.

Что-то здесь не так.

Я медленно водил лупой по снимку. Абсцесс, гнойник должен иметь однородное содержимое в центре. Мутную, серую массу. А тут…

В самом центре тёмного «кольца», почти неразличимая без увеличения, находилась крошечная, ослепительно-яркая точка. Не просто уплотнение ткани или артефакт съёмки.

Чёткая, структурированная точка размером меньше миллиметра. На снимке она выглядела как одинокая белая песчинка на чёрном бархате.

Я присмотрелся внимательнее.

Это же… Погоди-ка…

Сколекс!

Головка паразита! Вот почему некромантское зрение не могло его нормально разглядеть – он был живым! Живым, как и его носитель, и моя сила, настроенная на смерть, просто проходила сквозь него, видя лишь последствия его жизнедеятельности!

Я отложил лупу и повернулся к Костику, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Это не абсцесс, Костик.

– ЧТО⁈ – он чуть не подпрыгнул. – Да вы посмотрите! Это же классическая картина! Из учебника! Любой студент-медик скажет! Любой профессор подтвердит!

– А это ты видишь? – я ткнул пальцем точно в центр образования. – Вот эту точку?

Костик наклонился над снимком, прищурился.

– Ну… вижу. Какая-то белая крупинка. Наверное, артефакт съёмки? Или кальцинат?

– Это называется «симптом дырки с точкой», – терпеливо объяснил я, слова профессора Зильберштейна из учебника. – Патогномоничный, то есть стопроцентно специфичный признак нейроцистицеркоза.

– Нейро… чего? – Костик моргнул, его мозг явно не был готов к такому повороту.

– Нейроцистицеркоза. Это не гной, Костик. Это циста, пузырь с личинкой свиного цепня внутри. А та самая белая точка, которую ты принял за артефакт – это сколекс, головка паразита с крючьями, которыми он цепляется за мозговую ткань. Она видна не всегда, только если личинка расположена определённым образом. Но если она видна – диагноз однозначный.

Я смотрел на его ошеломлённое лицо. Вот он, момент истины.

Момент, когда интуиция, подкреплённая забытыми знаниями, побеждает слепое следование протоколам.

Он видел абсцесс. А я увидел червя. И в этом была вся разница между хорошим врачом и… мной.

В палате воцарилась мёртвая тишина. Слышно было только хриплое дыхание Выборгова и монотонное капанье воды из неплотно закрытого крана в углу.

Костик открывал и закрывал рот, как карп, выброшенный на берег. Медсестра выронила катетер, который со звоном упал на кафельный пол. Даже Анна, стоявшая у двери, ахнула, прижав ладонь ко рту.

– Свиной… цепень? – наконец выдавил из себя Костик. – В МОЗГУ⁈

– Точнее, его личиночная стадия – цистицерк, – поправил я. – Финна свиного цепня, если использовать правильную медицинскую терминологию.

– Но… но как? – медсестра подняла катетер дрожащими руками. – Как глист мог попасть в голову?

– Классический путь заражения, – я перешёл в режим лектора, мой голос стал ровным и отстранённым. – Пациент съел плохо прожаренную свинину, заражённую яйцами паразита. Или немытые овощи, удобренные свиным навозом. Яйца попали в желудок, кислота растворила их оболочку, и из них вылупились онкосферы – микроскопические личинки с крючьями. Они пробурили стенку кишечника, попали в кровоток и разнеслись по всему организму. Большинство погибло, но одна, самая удачливая, добралась до мозга и засела в височной доле.

– И сколько она там сидела? – спросила Анна, её голос был едва слышен.

– Судя по размеру кисты и степени кальцификации её стенки – года два-три, может, даже больше. Она могла сидеть там всю жизнь, не вызывая никаких симптомов. Но что-то спровоцировало воспаление. Что-то нарушило хрупкий баланс. Возможно…

Я повернулся к Костику.

– Ты назначал ему антибиотики? – уточнил я.

– Да, цефтриаксон и метронидазол… – он побледнел, начиная понимать. – Это… это из-за антибиотиков?

– Вероятно. Антибиотики не действуют на самого паразита, но могут вызвать гибель микроорганизмов вокруг кисты. Это провоцирует мощную воспалительную реакцию. Отёк усилился, внутричерепное давление резко выросло – отсюда и все симптомы.

Я смотрел на их шокированные лица.

Вот она, ирония медицины. Иногда самое правильное, самое логичное лечение, основанное на неверном диагнозе, становится смертельнее самой болезни.

И только способность увидеть то, что скрыто от других, может спасти. Способность увидеть маленькую белую точку.

Я отошёл от койки, чувствуя то приятное удовлетворение, которое испытывает часовщик, нашедший поломку в сложном механизме.

Диагноз был поставлен. Теперь оставалось лишь назначить правильное лечение.

– Итак, план действий. Первое – немедленно отменить все антибиотики. Они только ухудшают ситуацию, подливая масла в огонь воспаления, – начал я.

– Но… – начал было Костик, всё ещё цепляясь за привычную схему лечения.

– Никаких «но». Второе – начать мощную противоотёчную терапию. Дексаметазон, шестнадцать миллиграммов внутривенно струйно, прямо сейчас. Затем по четыре миллиграмма каждые шесть часов, внутримышечно.

Медсестра с деловитым видом достала блокнот и начала быстро записывать назначения.

– Третье – после того как мы снимем острый отёк, примерно через сутки-двое начнём противопаразитарную терапию. Альбендазол, пятнадцать миллиграммов на килограмм массы тела в сутки, разделить на два приёма. Курс – двадцать восемь дней.

– А оперировать? – спросил Костик. – Разве паразита не нужно удалить хирургически?

– Только в крайнем случае, – ответил я. – Если консервативная терапия не поможет или возникнут осложнения. Операция на мозге – это всегда колоссальный риск. Кровотечение, инфекция, случайное повреждение жизненно важных структур. А медикаментозное лечение нейроцистицеркоза, по статистике, эффективно в восьмидесяти процентах случаев.

– Восемьдесят процентов – это не сто, – заметила Анна, снова проявляя свою прагматичную натуру.

– В медицине, Анна Алексеевна, стопроцентных гарантий не бывает, – ответил я, глядя на неё. – Но восемьдесят процентов успеха при консервативном лечении против как минимум пяти процентов летальности при открытой операции на мозге – по-моему, выбор очевиден.

Я направился к двери.

– Костик, вызывай инфекциониста на консультацию. Для протокола. Скажи, что диагноз – нейроцистицеркоз правой височной доли, осложнённый выраженным перифокальным отёком. И назначай дексаметазон немедленно, не теряй ни минуты. Отёк нужно снимать срочно, – велел я.

– Есть! – он бросился к телефону, его паника сменилась деловой суетой.

– И ещё, – добавил я уже у выхода. – Назначь маннитол, сто миллилитров двадцатипроцентного раствора, внутривенно капельно. Для дополнительного осмотического диуретического эффекта.

Костик озадаченно посмотрел на меня, но кивнул. Маннитол – мощное противоотёчное, которое вытягивает лишнюю воду из тканей мозга.

Это был мой контрольный выстрел по отёку. Я не собирался оставлять этому паразиту ни единого шанса. Сегодня он проиграл.

Я вышел из палаты, чувствуя приятную усталость и глубокое удовлетворение.

Хорошая работа.

Некромантия помогла заметить аномалию – живое существо там, где его быть не должно. А медицинские знания, которые я получил из конспектов и учебников, позволили правильно интерпретировать эту находку.

Синтез тёмного искусства и науки. Идеальный симбиоз. Возможно, это проклятье – не просто клетка. Возможно, это… что-то большее.

В Сосуде осталось двадцать пять процентов Живы. Диагностика потребовала усилий, но пациент будет жить, а значит, проклятье временно удовлетворено.

Анна догнала меня в коридоре. Стук её каблуков эхом отдавался от стен, нарушая тишину моего триумфа.

– Доктор Пирогов! Подождите!

Я остановился.

– Да, Анна Алексеевна?

– Это было… невероятно! – в её глазах горел неподдельный, почти детский восторг. – Вы увидели то, что все остальные пропустили! Такую крошечную, микроскопическую деталь! Точку размером с булавочную головку!

– Дьявол кроется в деталях, – философски заметил я. – В медицине особенно. Одна упущенная мелочь может стоить жизни.

– Вы не просто врач, – она смотрела на меня с каким-то новым выражением, которое я не мог до конца расшифровать. – Вы… артист своего дела. Виртуоз. Как скрипач, который слышит одну фальшивую ноту в оркестре из ста инструментов.

Интересное сравнение. И довольно точное. Хотя в прошлой жизни меня сравнивали скорее с дирижёром. Оркестра мертвецов.

– Вы преувеличиваете, – сказал я вслух.

– Нисколько! И знаете что? Я увидела именно то, что хотела увидеть. Как вы работаете, как думаете, как принимаете решения.

Она подошла ближе – достаточно близко, чтобы я почувствовал тонкий аромат её духов. Французские, дорогие, с нотками жасмина и бергамота.

– И у меня есть к вам предложение, от которого, я уверена, вы не сможете отказаться, – хитро улыбнулась она.