Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Проклятый Лекарь. Том 4

Глава 1

Первое, что я почувствовал – запах карболовой кислоты. Резкий, медицинский, въедливый. Запах, который для меня был синонимом пробуждения.

Второе – жёсткость стандартной больничной койки под спиной.

Третье – тупую, разлитую по всему телу боль, словно меня методично пропустили через мясорубку.

Я открыл глаза.

Знакомый узор трещин на потолке палаты смотрел на меня. За время работы в «Белом Покрове» я изучил их досконально.

Вот эта, похожая на профиль Сократа, скорбно взирающего на своих учеников. А вон та, у самой лампы – вылитый Платон.

Палата номер двенадцать. Моя неофициальная комната отдыха после особенно тяжёлых смен. Моя любимая.

Так, надо разобраться с произошедшим.

Я живой. Это уже радует.

Обратил свой внутренний взор на Сосуд. Тёплая, успокаивающая волна золотистого света плескалась в магическом резервуаре.

Тридцать процентов.

Значит, сработало. Аглая пришла в себя и успела поблагодарить. Успела вовремя.

Иначе проклятье, найдя Сосуд пустым, уже начало бы свой пир, пожирая меня изнутри. Ноль целых две десятых процента – это не просто критическая отметка. Это практически подписанный смертный приговор.

Что-то лёгкое, но настойчивое запрыгнуло мне на грудь. Я дёрнулся, но это был всего лишь Нюхль. Костяная ящерица материализовалась прямо на больничном одеяле и, не теряя ни секунды, начала активную пантомиму.

Сначала он картинно раскинул все свои когтистые лапки, изображая безжизненное тело. Затем лапки безвольно повисли, а голова трагически свесилась набок – пациент скончался.

Следом он принялся энергично тереть глазницы костяшками, изображая вселенскую скорбь. И наконец – перешёл к финальному акту, изобразив энергичное копание могилы.

– Не дождётесь, – хрипло сказал я. Горло пересохло, голос звучал как скрип несмазанной двери. – Рано хоронить Святослава Пирогова.

Нюхль радостно цокнул, подпрыгнул и показал большой палец вверх – жест, который он явно подсмотрел у людей и теперь использовал к месту и не к месту.

– Как долго я был без сознания? – спросил я.

Невидимка поднял одну костяную лапку.

– День?

Он энергично закивал.

Я нахмурился. Целые сутки. Это было… неправильно. Слишком долго.

Полное истощение должно было привести к коллапсу на несколько часов, не больше. Я уже проходил через это с Воронцовой. Сутки без сознания после стандартного пополнения резерва – это аномалия.

Значит, что-то изменилось. В механике самого проклятья. Или в моём теле.

Ещё одна загадка. Ещё одна переменная в уравнении моего выживания.

Дверь палаты тихо скрипнула и открылась. Вошла Аглая.

В её руке был стандартный картонный стаканчик, из которого поднимался тонкий, нерешительный столбик пара.

Запах ударил в нос раньше, чем я успел сфокусировать на ней взгляд – крепкий, горький, с отчётливыми нотками жжёной резины и тихого больничного отчаяния. Кофе из автомата.

– Ты проснулся! – воскликнула она, и на её бледном, уставшем лице расцвела искренняя, тёплая улыбка.

Я поморщился – скорее от запаха, чем от боли.

– А нет ли чая? – спросил я, мой голос всё ещё звучал хрипло. – Или хотя бы воды? Этот… напиток пахнет как машинное масло с примесью дёгтя. Подозреваю, это канцерогенный отвар, который медсёстры используют для травли тараканов.

– Ой! – она мгновенно смутилась, и румянец залил её щёки. – Прости, я думала, все врачи любят кофе. Сейчас я принесу чай!

Она торопливо поставила стаканчик на тумбочку, но вместо того, чтобы уйти, вдруг шагнула к кровати и схватила мою руку обеими ладонями. Её пальцы были тёплыми, живыми.

– Святослав, я так переживала! Ты был без сознания целые сутки! Доктора говорили, что не знают, очнёшься ли ты вообще! Твой пульс едва прощупывался, дыхание было таким слабым, что зеркало, которое подносили к губам, почти не запотевало! И никто не знал, что с тобой!

Классические симптомы терминального магического истощения.

Организм, пытаясь выжить, входит в режим глубокой консервации, замедляя все метаболические процессы до абсолютного минимума. Интересно было бы изучить этот феномен в лабораторных условиях, но в качестве подопытного кролика выступать не слишком приятно.

– Со мной всё в порядке, – успокоил я её, чувствуя, как тепло её рук медленно пробивается сквозь остаточный холод в моём теле. – Ты же меня поблагодарила?

– Как ты и сказал! – тут же заверила она меня. – Сразу как пришла, начала благодарить со всей искренностью.

– Ну вот, – усмехнулся я. – Ты меня спасла. Как твоя дыра? Якорь снят? Покажи плечо.

Она, ни секунды не колеблясь, без малейшего стеснения спустила ворот платья с плеча. Её доверие ко мне как к врачу было абсолютным, перекрывающим любые аристократические условности.

Кожа была чистой, гладкой, без единого следа синей аномалии. Даже шрама не осталось.

– Всё отлично! Смотри! – она слегка повернулась, демонстрируя плечо. – Исчезла. Примерно через час после того, как ты… потерял сознание. Георгий Александрович сказал, что это настоящее чудо!

– Рад, что всё обошлось, – сказал я. – Теперь ты полностью свободна от влияния Волка.

– Благодаря тебе, – она сжала мою руку крепче, её глаза блестели от непролитых слёз облегчения. – Я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Я твоя должница. Навеки.

– Ну ладно, пора вставать, – я откинул одеяло и сел на кровати, игнорируя протестующий стон мышц.

– Какой вставать⁈ – Аглая всплеснула руками. Её глаза расширились от ужаса. – Ты же сутки пролежал без сознания! Доктор Семёнов, который тебя осматривал, сказал – минимум три дня строгого постельного режима!

– Доктор Семёнов – прекрасный доктор, но, как и все они, патологический перестраховщик, – я спустил ноги с кровати. – Постельный режим для больных. А я здоров.

Тридцать процентов в Сосуде – это не просто жизнь, это вполне рабочее состояние. У меня масса дел.

– Но ты же едва не умер!

– «Едва» – ключевое слово, – я встал. Мир на мгновение качнулся, но я удержался на ногах, вцепившись в спинку кровати. – Видишь? Стою. Значит, могу и ходить.

Мышцы затекли, суставы протестующе хрустнули, но тело подчинялось. Я сделал несколько шагов по палате, разминаясь. Каждый шаг был маленькой победой воли над физической слабостью.

– Ты невозможный! – Аглая покачала головой, но в её голосе уже не было паники. Только восхищение.

Я вышел в коридор. У дверей, на двух стульях, сидели двое людей Ярка. Бритые затылки, чёрные костюмы, внимательные, сканирующие всё вокруг глаза. Увидев меня, они вскочили так резко и синхронно, что их стулья с грохотом опрокинулись.

– Доктор Пирогов! – выпалил один.

– Вы в порядке? – добавил второй.

Ещё бы честь отдали. Или на одно колено встали, как перед монархом. Цирк.

– Отдыхайте, господа, – кивнул я им. – Опасность миновала. Можете возвращаться к обычному графику.

– Приказано охранять вас до особого распоряжения, – отчеканил первый, его лицо было непроницаемым.

– Чьего распоряжение?

– Господина Ярка.

Интересно. Либо Георгий Александрович искренне обо мне заботится, либо следит. А скорее всего – и то, и другое. Профессиональная паранойя телохранителя – полезное качество, пока оно не мешает мне работать.

– Как хотите, – пожал я плечами и пошёл дальше по коридору. – Охранять придется пустую палату. За мной вы не пойдете.

– У нас приказ!

Охранники пытались протестовать, но я просто вышел в коридор. Быстро подпер дверь шваброй, которую оставила уборщица. Так я смогу улизнуть. И они не смогут меня догнать, даже если очень захотят продолжить преследование.

Через пару минут их крики услышит главная медсестра и откроет дверь. Этого времени мне хватит.

Шаг за шагом я возвращался к жизни, к своим делам.

Главная задача – мёртвый метаморф на базе «Северный форт».

В его теле застряла игла моей собственной некромантской энергии, которую я ввёл в него в последние секунды его жизни. Это был не дар и не метка. Это был консервант.

Тончайший некротический импульс, который, как якорь, удерживал его душу на самой границе, не давая ей окончательно покинуть тело.

Он не был жив, но и не был до конца мёртв. Он находился в идеальном состоянии для того, чтобы с ним можно было поговорить.

Нужно было забрать его и провести допрос, пока остаточная Жива в его тканях не иссякла полностью. Эта аномалия может дать не просто ответы на вопросы. Она может стать ключом к пониманию того, как изменилось моё проклятье.

Охота ещё не закончена. Она просто перешла в новую фазу. Фазу посмертного вскрытия.

– Святослав, подожди! – окликнули меня.

Торопливые, но лёгкие шаги за спиной. Я остановился у лестницы, не оборачиваясь. Аглая.

– Куда ты так спешишь? – робко спросила она.

– Дела не ждут.

Она обогнала меня и встала на пути, преграждая проход. Больше не испуганная девушка, а решительная молодая женщина.

– Папа хочет тебя видеть! Очень хочет поблагодарить лично! – выпалила она. – И Георгий Александрович тоже ждет! Сказал, что нужно срочно поговорить! И главврач Сомов приказал немедленно сообщить, как только ты придёшь в себя!

Я остановился, мысленно расставляя приоритеты.

– Слишком много визитов для человека, который десять минут назад был практически мёртв, – заметил я.

– Тогда давай разделимся! – тут же предложила она, и я не мог не оценить её сообразительность. – Ты иди к главврачу, раз это по работе. А я скажу папе и Георгию Александровичу, что ты в порядке и скоро зайдёшь.

– Разумный план, – согласился я. Она учится. Быстро. – Скажи им, что я обязательно навещу. Через час, максимум – два.

– Хорошо! – она просияла. – Папа будет так рад! Он все время спрашивал о тебе!

Я смотрел, как она почти бегом направилась обратно к палате отца, и свернул в сторону административного крыла. Первым делом – Сомов. Нужно убедиться, что моя марионетка не расшаталась за сутки моего отсутствия.

Сомневаюсь, что охранники станут меня там искать. А потом смогу выскользнуть через черный ход.

По привычке, которая выработалась за последние недели, я направился к сестринскому посту, центральному узлу нашего отделения.

Глафира Степановна, вечный страж этого бастиона порядка, сидела за своим столом и с методичностью опытного счетовода заполняла какие-то журналы.

Увидев меня, она отложила ручку. Её суровое, обычно непроницаемое лицо на мгновение дрогнуло, смягчилось.

– Святослав Игоревич! – в её голосе, к моему удивлению, звучала неподдельная, почти материнская теплота. – Как ваше самочувствие? Мы все так переживали!

Интересная метаморфоза. Ещё пару дней назад она смотрела на меня как на врага народа, выскочку и похитителя чужих должностей. А теперь – едва ли не слёзы на глазах.

Забавно наблюдать, как успех творит чудеса с репутацией в коллективе.

– Спасибо, Глафира Степановна, уже лучше. Где найти Сомова? – уточнил я.

– Пётр Александрович теперь в кабинете главного врача, – она произнесла это с ноткой гордости, словно это её личное достижение. Она даже встала, что было верхом уважения с её стороны. – Третий этаж, восточное крыло. Вас проводить? Вы ещё так слабы после всего пережитого!

– Справлюсь, спасибо за заботу, – вежливо, но твёрдо отказался я.

– Святослав Игоревич, – она понизила голос до заговорщического шёпота, когда я уже проходил мимо. – Вы уж там… присмотрите за ним. Он врач хороший, но наверху его съедят. А на кого нам тут надеяться? На вас одна надежда и осталась.

Я кивнул, не останавливаясь.

Поднимаясь по широкой парадной лестнице, я размышлял над её словами. Даже Глафира Степановна, этот бронированный динозавр медицины, растаяла. Статус пациента, которого ты спас, оказывается важнее самого факта спасения. Полезное наблюдение.

Кабинет главврача располагался в самой престижной части клиники. Здесь пахло не лекарствами, а деньгами и властью. Натёртые до зеркального блеска паркетные полы, лепнина на высоком потолке, тяжёлые дубовые панели на стенах.

Из позолоченных рам на меня с неодобрением взирали суровые бородатые мужи в пенсне – отцы-основатели «Белого Покрова».

В просторной приёмной за массивным столом из карельской берёзы сидела новая секретарша. Молодая, в строгом, идеально сидящем костюме, с волосами, собранными в тугой пучок. Она не читала журнал, а работала на блестящем новом компьютере.

– Доктор Пирогов? – она подняла на меня взгляд, и я понял, что моё лицо здесь теперь знают.

– Он самый.

– Пётр Александрович сейчас занят, у него представители из министерства. Но он просил вас подождать, – её голос был ровным и деловым. – Присаживайтесь. Хотите чаю?

– С удовольствием.

Я устроился в глубоком кожаном кресле. Сомов обзавёлся атрибутами власти. Правильно. Фасад важен не меньше, чем содержание. И эта профессиональная, эффективная девушка – часть нового фасада. Он хорошо играет свою роль.

Роль, назначенную мной.

Я не заметил, как окунулся в размышления.

Мой суточный блэкаут. Это была аномалия, опасное отклонение от установленного протокола моего собственного тела.

Я мысленно открыл «историю болезни». Случай с княгиней Воронцовой. Обстоятельства были схожи: полное опустошение Сосуда, состояние, которое местные врачи назвали бы клинической смертью, а затем – мощный, спасительный приток Живы.

Восстановление тогда заняло… пару часов? Глубокий сон, и я снова был в строю.

Но на этот раз – целые сутки. Полный день, вычеркнутый из жизни. Непозволительная роскошь.

Первое и самое логичное предположение: проклятье адаптируется. Это не статичный кусок кода. Это живая, паразитическая сущность. Оно учится. Оно эволюционирует.

Оно увидело мой метод «перезагрузки» через полное истощение и решило установить… более длительную последовательность запуска. Защитный механизм, чтобы сделать меня более уязвимым после каждого «воскрешения».

Или, наоборот, оно слабеет?

Как умирающий двигатель, оно требует больше времени и усилий, чтобы провернуться. Цикл перезарядки становится длиннее, мучительнее. Второй вариант казался… слишком оптимистичным. Оптимизм – это роскошь для тех, у кого на душе не висит паразитический бог смерти.

Нужно было проанализировать изменения.

Мои некромантские способности, без сомнения, росли. «Реанимация» Ветрова была грубой, силовой работой…

Но контроль, который я продемонстрировал с призраком в моей квартире, точность связывающей руны, которую я наложил на охранников… это была работа мастера, а не подмастерья.

Мои целительские навыки тоже обострялись. Скорость и эффективность, с которой я разобрался с паразитом Ольги… это было за гранью простой интуиции.

Итак, оба полюса моей силы – светлый и тёмный – становились мощнее. Но система, которая их связывала… само проклятье… становилось более нестабильным, более непредсказуемым.

И это привело меня к последней, самой тревожной гипотезе. Той, к которой мой разум возвращался снова и снова, как мотылёк к чёрному пламени.

Что, если они неразделимы? Что, если проклятье – это не просто контейнер для двух противоборствующих сил?

Что, если это – конвертер? Симбиотический двигатель, который питается самим конфликтом между жизнью и смертью? Что, если, усиливая свою некромантию, потакая своей истинной природе, я одновременно кормлю и усиливаю то самое проклятье, которое пытаюсь сломать?

Это означало бы, что каждый шаг, который я делаю к возвращению своего былого могущества – это шаг к какому-то неизвестному, катастрофическому сбою всей системы.

Это означало бы, что я заперт в идеальном парадоксе: чтобы стать достаточно сильным для разрушения проклятья, я должен сначала сделать его нерушимым.

Ход моих мыслей, уходящий в довольно неприятную бездну, был прерван.

Дверь кабинета открылась, и на пороге появился Пётр Александрович Сомов. Он выглядел… старше. За одни сутки вес власти лёг ему на плечи, оставив тени под глазами и новые морщинки в уголках рта.

– Святослав, – выдохнул он с облегчением. – Слава богу, вы очнулись. Нам нужно поговорить. Срочно.

Глава 2

В голосе Сомова смешались облегчение и тревога.

– Проходите! Как вы себя чувствуете? Нас всех вчера изрядно напугали! – говорил он, пока я поднимался и проходил в кабинет.

– Уже лучше, Пётр Александрович. Спасибо за беспокойство, – кивнул я.

– Садитесь, садитесь, – он указал на глубокое кожаное кресло для посетителей, а сам тяжело опустился в своё – хозяйское. – Чаю? Кофе? Или чего покрепче? У меня теперь есть коньяк для особых случаев. Думаю, этот как раз такой.

– Чай будет в самый раз.

Он налил из дорогого термоса в две фарфоровые чашки, придвинул ко мне изящную сахарницу. Жесты были немного неуклюжими, непривычными. Он всё ещё обживал эту новую роль, как солдат обживает новую – не по размеру – форму.

– Как вы на новом месте? – спросил я, отпивая горячий, ароматный напиток.

– Осваиваюсь, – Сомов устало потёр лоб. – Знаете, я думал, что готов к этой должности. Десять лет заместителем, знаю клинику как свои пять пальцев. Но это… – он обвёл рукой кабинет, заставленный антикварной мебелью и уставленный портретами. – Это совсем другой уровень. Бумаги, отчёты, проверки, звонки из министерства каждый час. Такое чувство, что я перестал быть врачом и превратился в счетовода.

– Справитесь, – сказал я ровно. – У вас есть опыт и знания.

– Опыт – да. А вот поддержка… – он посмотрел на меня прямо, его взгляд был острым и оценивающим. – Помните, вы обещали помочь?

– Помню. Чем могу быть полезен?

Он сделал большой глоток чая, собираясь с мыслями.

– Мне нужны свои люди в ключевых отделениях. Надёжные. Понимающие. Которые не будут вставлять палки в колёса. Я бы хотел назначить вас заведующим терапией, Святослав Игоревич. Вы это заслужили. Но, – он тяжело вздохнул, – при всём уважении, вы пока ординатор. Год стажа – этого, к сожалению, маловато для такой должности. Профсоюз взвоет, да и министерство никогда не утвердит такое назначение.

Вот это обидно. Не то чтобы я рвался к этой должности, но сам факт отказа, пусть и обоснованного, был неприятен.

– Понимаю, – я сделал ещё один глоток чая. Эмоции – лишний шум. Я не расстроился. А просто зафиксировал факт: существуют правила, которые пока сильнее моей воли. Пока. – И кто будет заведующим?

– Более того, у меня уже связаны руки, – Сомов поморщился, как от зубной боли. – Граф Бестужев настоятельно «порекомендовал» своего кандидата. Некий Фёдор Андреевич Рудаков. Говорят, талантливый врач, но… – он понизил голос и наклонился ближе, – … человек графа. Понимаете?

Ещё бы не понимать. Бестужев, спася клинику от позора с Морозовым, решил поставить своего собственного смотрителя. Надзирателя. Чтобы держать под контролем не только терапевтическое отделение, но и самого Сомова. А значит – и меня. Игра усложняется.

– Понимаю. Вы хотите, чтобы я за ним присматривал?

– Именно! – в глазах Сомова промелькнуло облегчение. Он боялся, что я восприму это как оскорбление. – Будьте моими глазами и ушами в терапии. Докладывайте, если что-то пойдёт не так. Но для этого вам нужны полномочия. Поэтому я могу сделать другое, – и я увидел в его глазах знакомый блеск карьериста, нашедшего лазейку в правилах. – Я могу создать новую должность. Специально для вас. В будущем, конечно.

А вот это была прекрасная возможность.

– Договорились, – кивнул я. – Это всё?

– Почти. У вас случайно нет кандидата на должность начальника охраны? Старый, полковник Крутов, уволился сразу после истории с Морозовым. Видимо, решил, что пенсия безопаснее.

– Есть, – ответил я без малейшего промедления. Пазл сложился мгновенно. У меня был идеальный кандидат. Абсолютно лояльный, с безупречной репутацией гвардейского офицера и связями в армии. И, что самое главное, полностью подконтрольный мне. – Пришлю человека. Абсолютно надёжного.

– Отлично! – Сомов заметно повеселел. Он решал свои кадровые проблемы, даже не подозревая, что на самом деле лишь укрепляет мои позиции. – И да, последнее. Волков теперь официально в вашем подчинении. Я подписал приказ сегодня утром.

Прекрасно. Моя личная ручная змея, теперь официально помещённая в мой террариум. Да ещё и в качестве подчинённого. Это не наказание для Волкова. Это поводок. Короткий. И конец этого поводка теперь был прочно зажат в моей руке.

– Буду рад поработать с ним в одной команде, – сказал я с самой искренней улыбкой, на какую был способен.

Я ушёл, оставив его погружённым в бумаги, но уже с новым блеском в глазах. Моя терапевтическая беседа дала свои плоды – он снова был в игре.

Теперь пришло время заняться своими делами. Первым в списке был ещё один кадровый вопрос.

Я нашёл Свиридова в палате номер восемь. Он был не просто здоров. Он буквально светился энергией – румяный, бодрый, он с военной аккуратностью складывал последние вещи в потрёпанный кожаный чемодан.

– Святослав Игоревич! – он вскочил, увидев меня, и вытянулся по стойке смирно. – Я знал, что вы придёте!

– Откуда?

– Интуиция! Меня хотели выписать ещё вчера, – он усмехнулся. – Но я отбился. Сказал, что жду результатов каких-то очень важных анализов, которые вы лично назначили. Чувствовал, что вы придёте и дадите задание.

Последствия внушения. Абсолютная преданность, вшитая в подсознание. Он не просто благодарен. Он ждал приказа. Прекрасный, безупречно работающий инструмент.

– Молодец, что остался, – кивнул я. – Иди к главврачу Сомову, кабинет на третьем этаже. Скажи, что от меня. Теперь ты – новый начальник службы безопасности «Белого Покрова».

Его глаза вспыхнули. Он не задал ни одного вопроса. Не усомнился ни на секунду.

– Слушаюсь, повелитель, – он низко, почти до пояса, поклонился.

Титул был точным, но… неуместным. Фанатизм – плохая маскировка.

– И прекрати называть меня повелителем, – добавил я. – Особенно при людях. Достаточно «доктор Пирогов» или «Святослав Игоревич».

– Как прикажете, пове… доктор Пирогов.

Он схватил пакет и почти бегом направился к выходу, горя желанием немедленно приступить к исполнению приказа.

«Хорошо иметь абсолютно лояльных людей», – подумал я, глядя ему вслед. Даже если эта лояльность основана на магическом внушении, которое, по сути, является формой порабощения.

Хотя нужно быть осторожнее, слишком явная преданность вызовет ненужные вопросы. А мне сейчас нужны были не вопросы, а результаты. И Свиридов был человеком, который их обеспечит.

Кадровые вопросы на сегодня были решены. Теперь нужно было заняться пациентами. Первым делом я направился проверить Ольгу и Николая после изгнания проклятия. Их палата находилась в другом крыле, на втором этаже.

В коридоре второго этажа она не просто ждала. Она устроила засаду.

Варвара!

Едва я завернул с лестничного пролёта, девушка вынырнула из дверного проёма пустой процедурной и бросилась мне на шею с такой силой, что я едва устоял на ногах.

– Свят! – она прижалась всем телом, и я почувствовал, как мелко дрожат её плечи. – Я так переживала! Везде тебя искала! Мне сказали, что ты в отдельной палате, а эта проклятая пигалица меня постоянно отчитывала!

Пигалица. Так, значит, это про Аглаю. Ожидаемо. Ревность в чистом виде. Занимательная, хоть и несколько утомительная химическая реакция.

– Варвара, осторожнее, – мягко, но настойчиво отстранил я её. – Я ещё не полностью восстановился.

– Ой! – она мгновенно отпрянула, её лицо выражало искренний испуг. – Прости! Я просто… Когда тебя принесли без сознания, я думала… – в её глазах блеснули слёзы.

– Всё хорошо, я жив и почти здоров.

– Пойдём в чулан! – она схватила меня за руку, её взгляд стал настойчивым. – Там никого нет! На пять минут! Мне так нужно!

– Варвара, не сейчас. У меня срочные дела.

– Вечно у тебя дела! – она надула губы, как обиженный ребёнок. – А я что, не дело?

– Ты – удовольствие, – я позволил себе лёгкую улыбку. – А дела – это обязанность. Удовольствие придётся отложить, пока обязанности не будут выполнены. Потом, обещаю.

Она хотела возразить, но я уже пошёл дальше по коридору. Варвара увязалась следом, что-то ворча себе под нос про бесчувственных мужчин и их дурацкие приоритеты.

– Кстати, – сообщила она, поравнявшись со мной. – Ольгу и Николая выписали сегодня утром. Оба в полном порядке, проклятье полностью снято.

– Полностью восстановились? – вопрос был не праздным.

– Ольга чуть не плакала от благодарности. Обнимала меня, просила передать тебе тысячу благодарностей, говорила, что обязана жизнью… А вот Николай… – она поморщилась. – Ушёл, даже не попрощавшись. Как будто мы одолжение ему сделали.

Я вспомнил эту жалкую, водянистую струйку, которая едва коснулась моего Сосуда после благодарности Николая. Подозрительно мало для человека, которого спасли от медленной и мучительной смерти.

Проклятье не обманешь. Оно измеряет не слова, а истинные чувства.

Значит, Николай не был благодарен. Его вежливость была маской. А за ней скрывалась… злоба на то, что его спас тот, кого он презирал и пытался убить.

Я занёс его имя в отдельную папку в своей памяти. «Потенциальные осложнения». За ним придётся понаблюдать. Но это проблема на потом. Сейчас меня ждал граф. И гораздо более солидный приток Живы.

Палата графа Ливенталя была оазисом покоя в больничной суете. Он выглядел значительно лучше, чем два дня назад.

Все трубки и капельницы, эти уродливые атрибуты болезни, были убраны. Граф сидел в кровати, опираясь на гору белоснежных подушек, и с аристократической невозмутимостью читал свежий номер «Московских ведомостей».

Рядом в креслах сидели Аглая и Ярк, составляя молчаливую, но бдительную свиту.

– Доктор Пирогов! – граф отложил газету, и его измождённое лицо озарилось искренней, тёплой улыбкой. – Мой спаситель! Как вы себя чувствуете? Аглая рассказала, что вы едва не умерли, спасая её!

Я почувствовал, как в Сосуд хлынул первый, мощный поток чистой Живы. Благодарность, не разбавленная страхом или сомнением. Еще плюс десять процентов. Всего сорок.

– Преувеличение, ваше сиятельство. Я просто делал свою работу, – улыбнулся я.

– Свою работу? – граф покачал головой. – Молодой человек, то, что вы сделали для моей дочери, выходит далеко за рамки врачебного долга. Вы рисковали своей жизнью!

– Риск был просчитан, – уклончиво ответил я.

– Доктор Абросимов приезжал сегодня утром, – сменил тему граф, очевидно понимая, что я не склонен к сантиментам. – Осмотрел меня, сказал, что операция прошла идеально. Все заживает без осложнений. Чудо, говорит!

Я взял историю болезни с прикроватной тумбочки, быстро пробежал глазами последние записи. Температура в норме, анализы крови хорошие, лейкоциты не повышены.

– Действительно, всё отлично, – подтвердил я, возвращая папку на место. – Ещё пара дней – и можно будет думать о выписке. Леночка, – обратился я к медсестре, которая как раз вошла в палату с тележкой для процедур. – Назначьте графу полный спектр анализов на завтра утром. Биохимию, общий анализ, коагулограмму.

– Да зачем завтра? – отодвинула медсестру в сторону Варвара и с энтузиазмом достала из кармана шприц и жгут. – Сейчас возьму! Пять минут!

Не дожидаясь ответа, она с профессиональной сноровкой подошла к графу и начала готовить его руку к забору крови.

– Вот это рвение! – усмехнулся граф.

Я молча наблюдал за ней.

Энтузиазм персонала растёт прямо пропорционально моей репутации. Ещё пару недель назад Варвара смотрела на меня волком. А теперь готова работать сверхурочно, лишь бы продемонстрировать своё усердие. Власть – удивительный мотиватор.

Ярк поймал мой взгляд поверх головы Аглаи и едва заметно кивнул в сторону двери. Сигнал был ясен: нужно поговорить. Наедине.

Я дождался, пока Варвара закончит брать кровь у графа, и вернул историю болезни на место.

– Ваше сиятельство, – обратился я к Ливенталю. – Мне нужно обсудить с Георгием Александровичем некоторые вопросы безопасности, касающиеся вашего восстановления.

– Конечно, конечно, – граф махнул рукой, снова принимаясь за газету. – Идите. Аглая мне почитает, пока вы заняты.

Мы вышли в пустой, гулкий коридор. Ярк огляделся по сторонам, убедился, что в пределах слышимости никого нет, и только после этого повернулся ко мне.

– Я думал, вы умрёте, – прямо сказал он, глядя мне в глаза. Его тон был ровным, констатирующим.

– Как видите, жив и относительно здоров.

– Это было близко. Очень близко, – он понизил голос. – У меня масса вопросов, Святослав Игоревич. И первый – как вы оживили покойника?

Видеть он этого не мог – я оставил его за дверью. Но несложно догадаться.

– Какого покойника? – я сохранял абсолютную невозмутимость, наблюдая за его реакцией.

– Не прикидывайтесь, – он даже не разозлился. Просто констатировал факт моей лжи. – Алексея Ветрова. Он был мёртв, а потом заговорил. Я служил в армии, доктор. Я видел разное, но воскрешение мёртвых… это выходит за рамки.

– Вы ошибаетесь. Не было никакого воскрешения. Я лишь использовал одну из лекарских техник, чтобы добраться до скрытых воспоминаний.

Ярк криво усмехнулся, и в этой усмешке не было ни грамма веселья.

– Доктор, я проверял пульс лично. И дыхание. И зрачки. Он был мёртв, как этот линолеум. А у мертвецов воспоминания не просканировать, даже если у вас самый высокий ранг.

– Это тайная техника…

– И она подействовала через сутки после смерти? – резко перебил он. – Не смешите меня. Не оскорбляйте мой интеллект. Я знаю, что такое некромантия. Я служил на южной границе, видел тёмных магов в деле. Вы – некромант.

Он не спрашивал. Он выносил приговор. Слово повисло в стерильном воздухе коридора, тяжёлое и острое, как скальпель.

Итак, солдат видел вещи. Маска «чудо-доктора» дала трещину. Он видит правду или, по крайней-мере, её часть. Это меняет правила нашей игры.

Повисла тишина.

Я взвешивал варианты, мой мозг работал с холодной скоростью аналитической машины. Первое – простое отрицание.

Бесполезно.

Он не предполагал, он констатировал факт, основываясь на собственном опыте. Второе – устранить свидетеля. Глупо вдвойне. Он не один, его люди повсюду, и, что важнее, он – ключевая фигура в защите графа.

Убить его – значит объявить войну всей семье Ливенталь. Оставалось третье – частичное признание. Прощупать почву.

– Допустим, – медленно произнёс я. – И что дальше? Донесёте в магическую полицию?

– Если бы хотел донести, вы бы уже были в кандалах, – Ярк покачал головой. В его взгляде не было враждебности. Только усталость и решимость. – Вы спасли графа. Вы спасли Аглаю, которая мне как дочь. За это я вам обязан. Но мне нужна правда.

– Правда – опасная вещь.

– Как и ложь. Особенно когда не знаешь важных деталей, – он сделал паузу, и его взгляд стал острым. – Например, деталей о том, как вы пришли в себя после магического истощения.

– Что вы имеете в виду?

– Не хотите говорить про некромантию? – Ярк прищурился. – Тогда и я не расскажу, что сделал, чтобы вы очнулись. А между прочим, если бы не я, мы бы сейчас не разговаривали.

– О чем это вы? – спросил я.

– Вы очнулись благодаря мне, Святослав!