Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

– Как именно вы меня спасли? – я посмотрел ему прямо в глаза. Настала моя очередь задавать вопросы. – Что за «деталь», о которой вы упомянули?

– Сначала ответьте на мой вопрос, – парировал он, не моргнув глазом. Он не был напуган. Он не был впечатлён. Он был профессионалом, ведущим переговоры. – Вы некромант или нет?

– Не кричите, Георгий Александрович, – я понизил голос, заставляя его сделать то же самое. Кивнул в дальний конец коридора, где двое его людей делали вид, что изучают картину на стене. – Стены имеют уши. И ваши люди тоже. Зачем вам вообще эта информация? Что изменится, если я скажу «да» или «нет»?

– Я привык знать, с кем имею дело, – Ярк скрестил руки на груди. – Особенно когда речь идет о безопасности семьи Ливенталь. Некроманты – опасные люди. История знает немало примеров.

– История также знает немало примеров опасных поваров, отравивших своих господ, – заметил я. – Следуя вашей логике, нужно проверять каждого на кухне на предмет склонности к тёмным искусствам?

Он не повёлся на софистику. Он видел её насквозь.

– Не передёргивайте, доктор. Вы прекрасно понимаете, о чём я. Ваш дар спасает жизни. Но та же самая сила может их и отбирать. Я должен знать, какую именно силу вы несёте с собой.

Я молчал, изучая решительное, высеченное из гранита лицо Ярка.

Он не Сомов, движимый амбициями. Не Долгоруков, ищущий развлечений.

Его мотивация – долг.

Это делало его предсказуемым, но и невероятно упрямым. Гранитная стена. Пытаться пробить её – глупо. Значит, нужно было встроить её в конструкцию своего нового здания.

Я быстро взвесил риски и выгоды.

Аргумент «за» номер один: надёжность. Он не подвёл.

В критической ситуации, когда я был без сознания, он не запаниковал, а выполнил приказы. Доставил меня сюда, организовал охрану, обеспечил выполнение всех моих последних распоряжений.

Он – надёжный инструмент.

Аргумент «за» номер два: ресурс. Тело метаморфа. Мне нужен был доступ к нему. А для этого требовалась лояльность хранителя сейфа.

И третий, решающий аргумент: альянс.

Подозрительный начальник охраны, постоянно дышащий в затылок – это помеха. Лояльный начальник охраны, знающий часть правды и обязанный молчанием – это мощный актив.

Лучше иметь на своей стороне обученного волка, который знает, что ты не овца, чем постоянно отгонять его от своей двери.

Вывод был очевиден. Риск раскрытия был высок, но потенциальная выгода – неизмеримо выше. Впрочем, любая сделка требует гарантий.

– Хорошо, – решился я. – Я расскажу вам правду. Но взамен я потребую клятву молчания.

Ярк недоверчиво хмыкнул.

– Я старый вояка, доктор. Меня на дешёвые трюки не возьмёшь. Магические клятвы – это серьёзно. Я не собираюсь подписываться на то, что взорвёт мне голову, если я случайно проболтаюсь жене.

– Это не проклятье. Скорее сигнализация, – я объяснил суть с технической, а не мистической точки зрения. – Простая ментальная связь, которая не причинит вам вреда. Она лишь уведомит меня, если вы решите поделиться нашей тайной. Я буду просто знать. Никакой кары небесной.

Разумеется, я умолчал о том, что после такого «уведомления» я буду вынужден… ликвидировать нарушивший договор актив. Но это уже детали, которые ему знать необязательно.

– А если я откажусь? – он проверял меня на прочность.

– Тогда вы не узнаете, как я «оживил» Волка, – я с лёгкостью пожал плечами. – К тому же я примерно представляю, что со мной случилось, так что новостью это для меня не станет.

Главное – вовремя перехватить инициативу.

– О-о-о, поверьте! – протянул Ярк. – Такого поворота вы точно не ожидаете.

– Да мне плевать, если честно, – мое лицо осталось непроницаемым. – Жив, и этого достаточно. Меня больше волнует, что вы считаете меня опасным.

Он молчал, и я видел, как в его голове идёт напряжённая, почти физически ощутимая работа. Его лицо было полем битвы, на котором профессиональная осторожность сражалась с почти невыносимым соблазном узнать правду.

Пальцы нервно барабанили по бедру – старая армейская привычка, выдающая внутреннее напряжение.

Ему было остро необходимо знать. Но что это? Простое любопытство? Нет. Это была не праздная жажда сенсаций.

Профессиональный интерес охранника, обязанного знать все угрозы для своего клиента? Да, это было на поверхности. Но я видел глубже.

В его глазах была та же искра, которую я видел у учёных, столкнувшихся с невозможным феноменом. Голод. Он не просто хотел знать, некромант ли я. Он хотел понять, как это работает.

Солдат, который однажды на границе увидел тень, и теперь, встретив её снова, отчаянно хотел заглянуть ей в лицо.

– Нет, – наконец выдохнул он, и я увидел, чем ему обошлось это слово. Он выбрал путь наименьшего сопротивления. Путь профессионального долга и предрассудков. – К чёрту такие повороты. С некромантами шутки плохи, все знают.

Он сделал паузу, собираясь с мыслями, а затем нанёс свой, как ему казалось, решающий удар:

– И так понятно – раз говорить не хотите, значит, вы и есть некромант.

Неуклюжий логический скачок, но, по сути, верный. Он думал, что только что взломал мой сейф, не заплатив за ключ.

– Может, да, а может, и нет, – я пожал плечами с самым безразличным видом. – Кто теперь разберёт, верно?

Я не подтверждал и не отрицал. Я обесценивал его открытие. Он получил ответ, но этот ответ не дал ему никакой власти.

– Я разберу, – Ярк прищурился, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией. – По глазам вижу – попал в точку. А вы теперь не узнаете, как я вас спас.

Он думал, что уходит с козырем. Не понимая, что уходит с пустыми руками.

Его секрет был для меня лишь интересной медицинской загадкой, которую я, в общем-то, уже решил. Мой же секрет был для него ключом к пониманию мира, который он лишь однажды видел краем глаза.

Он развернулся и пошёл прочь по коридору, уверенный, что только что поставил меня в безвыходное положение.

– Пффф, – я издал тихий, снисходительный звук, который был обиднее прямого оскорбления. Он остановился у самого поворота и медленно обернулся. – Говорю же – и так знаю.

– Ну и что именно вы знаете? – вызов в его голосе был очевиден. Он всё ещё думал, что контролирует ситуацию.

Я не стал подходить. Просто сложил пальцы домиком, принимая позу опытного детектива, готовящегося раскрыть преступление перед ошеломлённой аудиторией.

– До вашего визита, Георгий Александрович, я и сам терялся в догадках, почему так долго был без сознания. Сутки – это аномалия. Но после того, как вы подошли ко мне со своим неуклюжим шантажом, все части головоломки встали на свои места.

Я сделал театральную паузу, наблюдая, как его уверенность сменяется настороженным любопытством. А затем продолжил:

– Вы были единственным, кто имел прямой и неограниченный доступ к телу метаморфа после нашей операции. А в его лапе, как вы помните, был артефакт. И вы, вопреки моему чёткому, прямому запрету, трогали его.

Ярк дёрнулся так, словно его ударили, и инстинктивно спрятал руки за спину. Попал.

– Вон, у вас руки обожжены, – продолжил я, указывая подбородком на его запястья. – Характерные следы магического ожога. Видно даже под манжетами – покраснение идёт выше. Вы потрогали артефакт, и он, естественно, начал на вас реагировать. Там была запечатана энергия, которая, видимо, показала вам меня. Это был остаточный след от ритуала снятия якоря. Вы почувствовали это, испугались, бросили его, приехали сюда доложить графу. И тут вам сообщили, что я очнулся. И вы, как солдат, привыкший видеть причину и следствие, само собой, связали эти два события. Так?

Он молчал, хмуро глядя на меня. Его молчание было громче любого признания.

– Так, – ответил я сам за него. – По лицу вижу. Видите, Георгий Александрович? Нам даже не надо ничего говорить, чтобы понимать друг друга. Мы отличная команда.

Ярк молчал ещё несколько секунд, переваривая свой полный и безоговорочный проигрыш. Затем он криво усмехнулся. Это была не улыбка проигравшего, а скорее уважительный кивок одного профессионала другому.

– Ладно, будем считать, что мы друг другу во всём признались. Вы хорошо рассказали, всё примерно так и было.

Он понизил голос, и в нём появилась новая, тревожная нотка.

– Только там была ещё одна деталь. Когда артефакт активировался, он не просто обжёг мне руки. Он…

Резкая, пронзительная трель телефона прервала его на полуслове. Ярк достал аппарат, глянул на экран, и его лицо мгновенно стало жёстким.

– Простите, это срочно, – он отошёл в сторону. – Да? Что? Сейчас буду.

Он убрал телефон и повернулся ко мне.

– В другой раз, Святослав, – кивнул он мне. – А сейчас нужно бежать.

И удалился прочь из палаты Ливенталей.

А вот это уже было интересно. Какая деталь могла быть важнее магического ожога и моего чудесного исцеления?

Что он увидел? Что почувствовал? Солдат хранил ещё один секрет, и, судя по его виду, этот секрет был куда важнее некромантии.

Не успел Ярк отойти, как зазвонил и мой телефон. На экране высветилось: «Глафира Степановна».

– Святослав Игоревич? – раздался в трубке строгий, не терпящий возражений голос старшей медсестры. – Где вы? Вам нужно срочно прибыть в отделение!

– Что случилось?

– Новый заведующий, Фёдор Андреевич Рудаков, решил собрать всех на знакомство. Обеденная планёрка через десять минут. Не опаздывайте!

Рудаков. Так, значит, Бестужев всё-таки продавил своего кандидата. Граф не стал бы ставить на такую ключевую позицию простого исполнителя. Это было ожидаемо.

Значит, Рудаков – не просто новый заведующий. Он – глаза и уши графа в моём отделении. Его личный надзиратель.

В ординаторской собрался почти весь коллектив терапевтического отделения.

Атмосфера была как в стае, которая потеряла вожака и теперь с тревогой ожидает появления нового.

Костик нервно теребил стетоскоп, его глаза бегали по сторонам. Волков, лишившийся своего покровителя Морозова, стоял в углу с кислой миной обиженного ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку.

Наши взгляды на мгновение встретились, и он тут же злобно отвернулся, делая вид, что разглядывает трещину на стене.

Ещё двое ординаторов о чём-то тихо шептались. Варвара, сохраняя внешнее спокойствие, пристроилась у окна, но я видел, как напряжены её плечи.

Дверь открылась точно в назначенное время – ни секундой раньше, ни секундой позже.

Вошёл новый заведующий.

Фёдор Андреевич Рудаков выглядел как хитрый лис, который по какой-то прихоти судьбы надел докторский халат. Рыжеватые, с проседью волосы были аккуратно зачёсаны назад, открывая высокий лоб.

Острый нос, тонкие, плотно сжатые губы и пронзительные серые глаза, которые не просто смотрели, а сканировали, каталогизировали, оценивали. Это был не врач. Это был разведчик в медицинской униформе.

– Коллеги! – он расплылся в улыбке, которая не дошла до глаз. – Рад познакомиться!

Его взгляд быстро скользнул по присутствующим, не задерживаясь ни на ком, и нашёл меня. Он не просто остановился. Он заякорился.

– Вы, должно быть, знаменитый доктор Пирогов? – спросил он, не переставая улыбаться.

Слово «знаменитый» он произнёс с особым, едва уловимым нажимом.

– Наслышан, наслышан, – продолжил он, не дожидаясь моего ответа. – Спаситель графа Ливенталя, победитель главврачей, гроза невинных девушек!

Он знает. Слишком много знает. Эта информация не из больничных сплетен. Она из личного доклада графа.

Бестужев не просто благодарен. Он насторожен. И Рудаков – его инструмент. Скальпель, посланный выяснить, кто я – лекарство или опухоль.

– Просто делаю свою работу, – ответил я нейтрально. Первое правило игры с провокатором: никогда не показывать, что его уколы достигли цели.

– О, не скромничайте! – Рудаков картинно всплеснул руками. – Кстати, коллеги, чтобы не откладывать в долгий ящик, сегодня вечером устраиваю небольшое «проставлялово» – тортик, чаёк, знакомство в неформальной обстановке. В семь часов в столовой. Жду всех!

Классический приём. Снизить бдительность, понаблюдать за неформальным общением, выявить связи и слабые места. Он не знакомится. Он проводит рекогносцировку.

Варвара, подошедшая ко мне и стоявшая теперь рядом, наклонилась ко мне и прошептала:

– Не нравится он мне. Скользкий какой-то.

Она употребила слово «скользкий». Я бы выбрал «ядовитый». Хищник, который улыбается, прежде чем укусить.

Я молча наблюдал, как Рудаков, закончив свою приветственную речь, продолжает буравить меня своим пронзительным взглядом.

В его глазах не было враждебности. Только холодный, аналитический интерес. Интерес исследователя к новому, потенциально опасному виду. Нужно быть с ним аккуратнее.

* * *

Загородный гольф-клуб «Серебряные Соколы».

Граф Бестужев медленно примерился к лунке, слегка согнув колени. Его взгляд был холоден и сфокусирован, как у снайпера перед выстрелом. Короткий, выверенный взмах инкрустированной серебром клюшки. Белый мячик, сорвавшись с травы, описал в чистом утреннем воздухе идеальную дугу и мягко приземлился в паре метров от лунки.

– Отличный удар, Алексей Петрович, – одобрительно хмыкнул его партнёр, князь Дмитрий Иванович Хуторецкий, грузный мужчина с пышными усами и живыми, проницательными глазами. – Как всегда, точен и расчётлив.

– В гольфе, как и в политике, Дмитрий Иванович, главное – правильно рассчитать траекторию, – философски заметил Бестужев, передавая клюшку своему помощнику.

Хуторецкий подошёл к своему мячу, прицелился, но его удар получился слишком резким. Мяч ушёл левее цели.

– Чёрт! – выругался князь. – Кстати, о политике. Как продвигается наш план по медицинской сфере?

– Превосходно, – Бестужев невозмутимо наблюдал за игрой партнёра. – После превосходного устранения Морозова клиника «Белый Покров», а вместе с ней и весь элитный сектор здравоохранения полностью под моим контролем.

– Слышал, это было эффектно, – Хуторецкий подошёл к мячу для следующего удара. – Говорят, его взяли с поличным – как мелкого сутенёра в каком-то грязном подвале. Как вам удалось так ловко убрать старого, хитрого пса? Он столько лет сидел на финансовых потоках и казался непотопляемым.

– Благодаря одному весьма неоднозначному человеку, – загадочно улыбнулся Бестужев. – Молодой доктор, который, словно по воле провидения, оказался в нужное время в нужном месте. Он, можно сказать, стал тем скальпелем, который позволил вскрыть этот застарелый гнойник.

– Полезный человек? – Хуторецкий прищурился, оценивая информацию.

– Весьма. Но требует присмотра, – граф сделал лёгкий, точный удар, и его мяч со стуком упал в лунку. – Слишком умён и эффективен для простого врача. Я уже приставил к нему своего человека для наблюдения.

Они перешли к следующей лунке, помощники несли за ними сумки с клюшками.

– Теперь, когда поле зачищено, нужно поделить сферы влияния, – деловито продолжил Хуторецкий. – Вы берёте центр и запад столицы, я – восток и север?

– Разумно. Но есть одна проблема, – Бестужев посмотрел на своего партнёра. – Титовы.

– Да, Титовы не оставят это просто так, – согласился князь. – У них три крупные клиники и очень прочные связи в министерстве. Они воспримут падение Морозова как объявление войны.

– Ничего страшного, – Бестужев спокойно, одним ударом, забил мяч в лунку. – У меня есть план. «Белый Покров» под моим патронажем станет образцовой, показательной клиникой. Это даст мне необходимые рычаги влияния и общественную поддержку.

– Клинику ждут суровые времена, Алексей Петрович. Титовы будут бить по всем фронтам – проверки, скандалы в прессе, переманивание персонала.

– Я всегда готов к бою, Дмитрий, – граф остановился и достал из серебряного портсигара толстую сигару. – Но вы правы – клинику ждут тяжелые времена.

* * *

После планёрки, когда ординаторская опустела, ко мне подошёл Костик. Он выглядел как студент, который боится обратиться к строгому профессору.

– Святослав, я понимаю, ты устал и только что пришёл в себя, но можешь помочь? У меня тут пациент со странными симптомами. Ничего не понимаю.

– Всё нормально, я уже полон сил, – заверил я его. Рудаков подождет. – Работа есть работа. Веди.

В палате номер шестнадцать лежал молодой парень лет двадцати пяти. Светлые волосы, россыпь веснушек на носу, широкое, добродушное лицо и ясные, любопытные глаза.

Он не выглядел больным. Он выглядел как человек, которому просто стало интересно, что происходит в больнице.

– О, подкрепление подоспело! – весело воскликнул он, увидев нас. – Меня зовут Шура. А вы тот самый чудо-доктор, про которого Константин мне все уши прожужжал?

– Просто доктор, – поправил я, активируя диагностическое зрение.

Слава – двуликий зверь. С одной стороны, она строит авторитет. С другой – рисует на спине мишень.

Лучше быть известным как блестящий диагност, чем как странствующее чудо! От чудес ничего хорошего ждать не приходится. На них потом только пялятся как на обезьянок в зоопарке.

Я посмотрел на его ауру. И увидел аномалию. Потоки Живы в его теле текли странно – не плавно, как полноводная река, а рывками, как пересыхающий ручей.

И в области височных долей мозга, отвечающих за память, слух и эмоции, периодически возникали крошечные, но яростные завихрения. Не опухоль, которая выглядела бы как тёмное, статичное пятно. Не инфекция, которая горела бы хаотичным пламенем. Это было больше похоже на короткое замыкание. На энергетический эпилептический очаг. Интригующе.

– Расскажите о симптомах, – попросил я, доставая из кармана неврологический молоточек.

– Да ерунда какая-то, – махнул рукой Шура. – Иногда, пару раз в день, я на секунду как будто выпадаю из реальности. Знаете, это сложно объяснить… как будто… как будто ты смотришь фильм, и вдруг на долю секунды пропадает звук. Картинка есть, всё движется, а мир становится абсолютно тихим. А потом всё снова возвращается. И иногда… – он нахмурился, пытаясь подобрать слова. – Иногда бывает странный запах. Как будто кто-то рядом жжёт сахар. И ещё чувство, что я уже был в этой самой ситуации, говорил эти же самые слова. А потом всё проходит.

Он внезапно замолк, обрываясь на полуслове.

Взгляд, до этого ясный и живой, стал стеклянным, расфокусированным. Он смотрел не на нас, а куда-то сквозь нас, сквозь стену, в пустоту.

Его губы начали бессмысленно причмокивать, а правая рука, словно живущая своей собственной жизнью, потянулась к воротнику больничной рубашки и принялась теребить ткань странным, повторяющимся движением.

Аура вспыхнула. Энергетический шторм в височной доле. Вот оно.

– Сложный парциальный припадок, – констатировал я ровным, клиническим тоном. – Костик, готовь диазепам!

Глава 4

Не успел Костик добежать до процедурного стола, как парциальный припадок у пациента перешёл в следующую, куда более уродливую фазу.

Тело Шуры выгнулось дугой в тонической судороге, мышцы напряглись до каменной твёрдости, отчего кровать протестующе скрипнула. Изо рта пошла пена, почти сразу окрасившись алым – пациент прикусил язык.

Костик, увидев это, окончательно рассыпался на части.

– Что делать⁈ – он не просто паниковал, он метался по палате как загнанный зверь, его руки беспомощно взлетали к голове. – Он же умрёт!

Я молча перехватил у него из рук ампулу и шприц. Его пальцы тряслись так, что он скорее проткнул бы себя, чем набрал препарат.

– Держи его руку, – приказал я. Мой голос был единственным островком спокойствия в этом хаосе.

Он вцепился в предплечье Шуры как в спасательный круг. Вена на локтевом сгибе вздулась, как синий шнур под кожей. Игла вошла легко, почти без сопротивления.

Медленное, выверенное давление на поршень. Прозрачная жидкость, несущая спасительное забвение, потекла в кровоток.

Десять секунд. Ничего.

Двадцать… тридцать…

На сорок третьей секунде напряжение, до этого ломавшее его тело, начало спадать. Мышцы, бывшие твёрдыми как дерево, расслабились. Тело перестало выгибаться дугой.

– Пульс сто двадцать, – я проверил сонную артерию. – Дыхание восстанавливается. Зрачки реагируют.

Он обмяк. Глубокий, хриплый сон, следующий за бурей.

– Что это было? – испуганно прошептал Костик, вытирая пот со лба.

– Классический большой эпилептический припадок, – объяснил я, поправляя подушку под головой пациента. – Точнее, сложный парциальный приступ с вторичной генерализацией. Начинается с фокального очага в височной доле – отсюда симптомы, которые он описывал. Затем возбуждение лавиной распространяется на весь мозг.

Но что-то здесь было не так.

Я разглядывал потоки Живы в его успокаивающемся после приступа теле, и увидел… аномалию. Это не было похоже на хаос, который сопровождает опухоль, где потоки давят и искажаются. Не было и характерного затухания, как при инсульте.

Это было похоже на… помехи. На рябь. Словно в его идеально отлаженную энергетическую систему внедрили чужеродный элемент, который работал на другой частоте.

Он не блокировал и не разрушал потоки Живы. Он потреблял их, создавая вокруг себя локальные зоны истощения, крошечные энергетические «провалы».

Именно эти провалы, очевидно, и вызывали катастрофические сбои в работе нейронной сети мозга.

Пациент Александр Выборгов лежал, погружённый в глубокий постиктальный сон – защитный механизм мозга, отключающий систему после перегрузки.

Костик, бледный, но уже пришедший в себя, молча убирал разбросанные инструменты.

Через пять минут Александр зашевелился. Его веки дрогнули, он издал тихий, растерянный стон. Затем он медленно открыл глаза. Взгляд был мутным, дезориентированным – как у человека, вынырнувшего из глубокой, тёмной воды.

– Где… где я? – прохрипел он. – Что случилось?

– Вы в больнице, – мой тон стал мягче, спокойнее. Голос, который я использовал для напуганных детей и умирающих стариков. Инструмент, как и любой другой. – У вас был эпилептический приступ. Как себя чувствуете?

– Голова… раскалывается, – он попытался сесть, но я мягко удержал его за плечо. – Приступ? Но я не эпилептик!

Страх. Отрицание. Классическая реакция на внезапный, пугающий диагноз, который грозит перевернуть всю жизнь. Я предложил ему стандартную, успокаивающую ложь. Или, вернее – часть правды.

– Иногда первый приступ случается и во взрослом возрасте, – объяснил я. – Вы помните, что было перед тем, как вы потеряли сознание?

Он нахмурился, его глаза затуманились, пока он пытался пробраться сквозь туман в своей памяти.

– Я… я рассказывал вам анекдот, – неуверенно произнёс он. – Про медведя и балалайку… А потом – провал. Пустота.

Полная ретроградная амнезия на иктальный и постиктальный периоды. Он не помнил ни сам припадок, ни то, что было до, ни сразу после. Как по учебнику.

Но книги не описывали каждого пациента. Они описывали в основном симптомы, а не причины. А причина, которую я видел своим особым зрением, была куда сложнее классического варианта.

Моя задача была уже не просто лечить симптомы.

Я должен был найти передатчик. И отключить его. Навсегда избавиться от причины, провоцирующей приступы.

– Костик, срочно МРТ головного мозга, – распорядился я.

МРТ поможет лучше просканировать его мозг.

Я смогу увидеть то, что не вижу некро-зрением. Оно видит потоки Живы, видит энергию, но оно не рентген в привычном его понимании.

Если патология чисто биологическая, не имеющая собственной яркой магической ауры, я могу видеть лишь последствия её жизнедеятельности – рябь, помехи, зоны истощения, но не самого возбудителя.

Мне нужна была физическая картина. Изображение.

В этом мире нужно было сначала поклониться богам технологий. Провести ритуал сканирования, прежде чем переходить к истинным, невидимым причинам.

МРТ было не просто диагностическим инструментом. К тому же оно было моим алиби. Способом получить неопровержимые доказательства существования аномалии, которую потом можно будет лечить моими методами, которые сильно отличаются от принятых схем лечения.

– Нужно исключить органическую патологию. Опухоль, аневризму, кисту – что угодно может провоцировать такие приступы, – пояснил я.

– Сейчас организую, – Костик, уже пришедший в себя и вернувшийся к роли исполнительного ординатора, помог Александру пересесть в каталку.

– Доктор, это серьёзно? – спросил Александр, его голос дрожал от тревоги. От былой веселости не осталось и следа.

– Пока рано говорить. Дождёмся результатов исследования, – ответил я ровным, успокаивающим тоном. – Но в любом случае, это лечится.

Дверь за каталкой закрылась.

МРТ даст мне час, может, полтора. Драгоценное время.

Все мои мысли были уже далеко, на базе «Северный форт». Там, в холоде и тишине, ждал своего часа мой главный ресурс. Тело метаморфа.

Игла моей силы, мой некротический консервант, всё ещё была там. Она не просто удерживала его душу на границе. Она была моим проводником, моим каналом связи с его угасшим сознанием.

Он был мёртв, но его память, его знания – всё это ещё можно было извлечь. Он мог дать мне ответы на вопросы, которые не знал никто другой. Кто стоит за ним? Откуда он получил силы? Каковы были его истинные цели?

И артефакт, который он сжимал в руке. Он был чертовски важен.

Ярк уже должен был освободиться. Я отправился на его поиски.

В палате Ливенталей застал только Аглаю.

Она сидела в кресле у кровати и тихо читала отцу вслух какой-то исторический роман. Граф – бледный, но умиротворённый – дремал под монотонный, успокаивающий голос дочери.

Картина почти пасторальная, если не знать, какие бури бушевали вокруг этой семьи всего сутки назад.

– Георгий Александрович здесь? – спросил я шёпотом, чтобы не разбудить графа.

Аглая подняла голову, приложила палец к губам и, аккуратно отложив книгу, вышла ко мне в коридор.

– У него очередные «дела рода», – пояснила она. – Защита интересов семьи Ливенталь не даёт ему передохнуть. То срочный суд, то переговоры, то ещё что-то.

Дела рода. Суды, переговоры, сбор долгов… обычная, рутинная работа по поддержанию аристократической империи.

– Понимаю. Мне нужно попасть на вашу базу «Северный форт». Где она находится?

– Это закрытая территория, – Аглая развела руками. – Туда без личного разрешения Георгия Александровича не пускают даже меня. Хочешь, я попрошу отца дать распоряжение?

Графа?

Он благодарный пациент, но также политик и аристократ до мозга костей. Он начнёт задавать вопросы: «Зачем вам понадобилась база, доктор?», «какие именно эксперименты вы собираетесь проводить с телом?»

И какой ответ я ему дам? «Собираюсь провести запрещённый ритуал, чтобы извлечь из него остатки своей тёмной силы, ваше сиятельство. А плюсом было бы неплохо получить ответ на вопросы»?

Нет.

Граф – источник Живы и покровительства, а не конфидент в вопросах некромантии. Его лучше держать в неведении.

– Не стоит, – покачал я головой. – Не будем тревожить его сиятельство по пустякам. Подожду Ярка. Лишь бы с трупом ничего не случилось.

– Не волнуйтесь, база хорошо охраняется, – заверила она.

Я внимательно посмотрел на неё. Что-то неуловимо изменилось.

Исчезла прежняя неуверенность, та робость жертвы, которую я видел ещё пару дней назад. Девушка держалась прямо, смотрела в глаза, говорила чётко и по делу. Её аура, раньше хаотичная и трепещущая, теперь была ровной и сфокусированной.

Снятие душевного якоря дало неожиданный побочный эффект?

Якорь был не просто проклятьем. Он был психологической клеткой, подавлявшей её волю. Освободившись от постоянного, пусть и неосознанного влияния Волка, она словно обрела себя.

Робкая девочка исчезла. На её месте появилась дочь графа Ливенталя. Это делало её куда более интересным и ценным союзником.

– Попросите Георгия Александровича позвонить мне, как только он объявится, – попросил я.

– Конечно, – кивнула она без малейших колебаний.

Она вернётся к отцу, а я – к своим делам. Время ожидания можно было потратить с пользой. Например, изучить результаты МРТ моего пациента с припадками. Возможно, там найдётся что-то интересное.

В ординаторской меня ждал Костик с распечатками снимков. Он метался, размахивая томограммами, как флагом капитуляции.

– Святослав, посмотрите на это! – он разложил чёрные глянцевые листы на светящемся экране негатоскопа.

Я наклонился над снимками. Идеальные срезы головного мозга, серое и белое вещество в безупречном контрасте. Идеальные, если не считать аномалии, на которую указывал дрожащий палец Костика.

В тот же миг я почувствовал это. Тяжёлый, сверлящий взгляд.

Даже не оборачиваясь, я знал, что Рудаков наблюдает за нами, стоя в дверях. Его пронзительный взгляд буквально буравил мне затылок.

Это было не простое любопытство. Это было целенаправленное наблюдение. Внимание хищника, выбравшего жертву.

Слишком пристальное внимание для первого дня работы. Он не просто знакомится с отделением. Он охотится. И, судя по всему, своей жертвой он хочет сделать меня.

– Доктор Пирогов! – его голос, ровный и обманчиво-дружелюбный, прорезал тишину ординаторской. – Можно вас на минутку?

Я медленно выпрямился, намеренно не спеша, и подошёл к нему. Костик испуганно отскочил в сторону.

– Слушаю вас, Фёдор Андреевич, – ровным тоном сказал я.

– Я тут изучал документацию отделения, – он стоял, сложив руки на груди, в классической позе доминирования. – И обнаружил любопытный факт. У вас, доктор Пирогов, на данный момент нет ни одного пациента под личным наблюдением. В клинике полно больных, ординаторы завалены работой. А вы, наша главная звезда, бездельничаете. Как это понимать?

Вот оно. Первый удар. Не в лоб, а с фланга, с использованием бюрократии и формальностей.

Он не спрашивал. Он обвинял. Это был не вопрос. Это был тест.

Проверка на прочность. Он хотел увидеть, как я буду реагировать. Буду ли я оправдываться? Злиться? Роптать? Он пытался с самого начала поставить меня на место. Показать, кто здесь новый вожак.

Наивный лис. Он думает, что зашёл в курятник. Он не понимает, что попал в клетку к волку, который просто притворялся курицей.

Тридцать процентов в Сосуде. Не изобилие, но комфортный оперативный резерв. Достаточно на несколько недель спокойной работы.

Но если проклятье, этот мой невидимый надзиратель, решит, что я отлыниваю от спасения жизней… оно может начать капризничать.

Поэтому атака Рудакова была не просто неуместной. Она была несвоевременной. Но я был в хорошей форме. И готов к диалогу с ним.

– Я всех своих пациентов вылечил, Фёдор Андреевич, – ответил я спокойно. – Включая дочь графа Ливенталя, если эта фамилия вам о чём-то говорит.

Я констатировал факт. И положил на стол между нами очень тяжёлое, аристократическое имя.

Теперь его ход.

Рудаков слегка поморщился. Укол достиг цели, но он был хорошим фехтовальщиком и не показал, что ранен.

– Я не видел записей об этом в больничных протоколах, – ответил он.

Бюрократический выпад. Он не мог оспорить факт, поэтому атаковал форму. Предсказуемо.

– Мои возможности и сфера деятельности простираются далеко за пределы этой клиники, – я выдержал его взгляд, не мигая. – Не всё лечение, Фёдор Андреевич, происходит в стенах больницы и фиксируется в журналах учёта. Наш главврач знает об этом. Можете спросить у него.