Текст книги "Похищение Европы"

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Давайте попробуем ее разгадать, – предложил Белов. – У меня тоже есть некоторые сведения, и я обязательно поделюсь ими, но прежде я хотел бы услышать вот что: как вы собираетесь поступить с метеоритом? Если не ошибаюсь, его называют Сэрту – «огонь, сошедший с неба»?

– Да, но в научных кругах его принято называть «Европой», – поправил Кондрашов. – Астроном-любитель Тимофей Агапов все-таки вошел в историю. – Он сделал паузу, закурил. – Я бы хотел вернуть камень…

– А стоит ли, Витя? – перебил Князь. – Если он приносит такую удачу?

Кондрашов долго молчал, пуская дым колечками. Потом ответил:

– Моему роду он не принес ничего, кроме горя. Сам Митрофанов исчез одновременно с революцией. Можно было бы предположить, что человек, с таким состоянием обязательно всплывет где-нибудь. В Соединенных Штатах, Европе, Латинской Америке, на худой конец! Но он пропал. Мой дед, Никодим Ерофеевич, очень обрадовался, когда мать передала ему дневник отца. Дед думал, что в одночасье станет богатым. Он даже начертил приблизительную карту с указанием места, где может храниться метеорит. Он пошел искать это место в тайге и не вернулся. Отец, Сергей Никодимович, вырос без него. Однажды он нашел дневник на чердаке своего дома, среди кучи ненужного хлама. Он буквально заболел этой историей – ездил в Москву и Ленинград, посетил все исторические архивы и переворошил кучу документов. Ему удалось уточнить карту, составленную дедом. И что вы думаете? В один прекрасный день он ушел в тайгу…

– И не вернулся, – мрачно завершил за него Князь. – Не знаю, не знаю. Мои дед и отец метеорит не искали, но тоже закончили не совсем хорошо. Словно проклятие какое висит…

Белов вздрогнул. Ни Кондрашов, ни Князь, конечно же, не могли знать о проклятии, наложенном Хранителем на род Митрофанова. Но они его чувствовали, вот в чем дело. И выход представлялся только один – вернуть камень камчадалам.

Саша поспешил увести разговор от опасной темы.

– Я предлагаю свой вариант. Надеюсь, он всех устроит. Метеорит, безусловно, надо отдать. Но не исключено, что вместе с камнем мы найдем сокровища купца Митрофанова. Тогда по закону нашедшему полагается ровно четверть. Я сразу говорю, что ни на что претендовать не буду. Вы – законные наследники, вот и поделите… – Он почувствовал, как кто-то со всей силы двинул его под столом по ноге. Белов осекся и увидел гневный взгляд Федора. Он погрозил Лукину, перевел дыхание и закончил: – Поделите между собой.

Кондрашов оживился.

– Если вы передадите особняк под краеведческий музей, то можно хранить все здесь. Прадед не собирал в кучу ассигнации; он покупал ювелирные изделия, скульптуры, картины. Вы кстати, знаете, что художник Валентин Серов написал «Похищение Европы» по его заказу?

Белов насторожился.

– Я предполагал, но не был до конца уверен… Откуда у вас такие сведения?

– Все оттуда же, – улыбнулся Кондрашов. – Из дневника. В тысяча девятьсот восьмом году, когда особняк был построен, Митрофанов уехал в Москву и там познакомился со многими интересными людьми. В том числе – с Серовым. Благодаря несметному состоянию Николай Васильевич стал вхож в московскую богему. От кого-то он услышал мифологический сюжет, и этот сюжет запал ему в душу. Понимаете, Ерофей Кистенев, скрытый оболочкой купца Митрофанова, не давал ему покоя и рвался наружу. Ему хотелось похвастаться своим главным сокровищем – метеоритом, но заявить об этом во всеуслышание он не мог. Чтобы потешить собственное тщеславие, он выбрал нестандартный ход: заказал художнику картину, которая символизировала бы его преступление. В тысяча девятьсот девятом году Серов написал «Похищение Европы», и прадед увез его на Камчатку. Год спустя, в девятьсот десятом, Серов написал еще несколько вариантов, отличавшихся от начального. Сейчас один из них висит в Третьяковке, другой – в Русском музее, остальные находятся в частных коллекциях. По словам прадеда, первый вариант казался художнику слишком… – он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, – бесовским, что ли? Недобрым… Злым, понимаете?

– Да, понимаю, – согласился Белов. Он-то знал наверняка, что это действительно так.

– Серов словно чувствовал свою вину перед высшими силами и всячески хотел ее загладить, – добавил Кондрашов.

– А где сейчас находится первый, митрофановский, вариант? – спросил Белов.

– Скорее всего, там же, где и метеорит, – ответил потомок. – В тайге.

В центральном зале воцарилось молчание. Довольный произведенным эффектом, Кондрашов обвел присутствующих хитрым взглядом.

– Дело в том, что у Митрофанова был не один, а два особняка. Наверное, он все время чувствовал зыбкость своего положения, вот и построил некий запасной вариант – неприступную крепость, куда можно будет сбежать в случае необходимости. Думаю, именно там он хранил свои сокровища – поэтому здесь и не нашли ничего.

– И где же он находится, этот второй особняк? – крайне заинтригованный, спросил Белов.

– Этого не знает никто.

– Даже вы?

– Я знаю о его расположении весьма приблизительно – почти так же, как астроном-любитель Тимофей Агапов знал о месте падения метеорита. Я не зря упомянул о карте. Ее начал составлять еще дед на основе дневниковых записей. Отец смог уточнить. Смею надеяться, что я еще больше сузил район поиска, но… Все равно это – сотни квадратных километров и никаких ориентиров. Митрофанов специально не прокладывал дорог, чтобы они не выдали путь к особняку. Все рабочие, которые его строили, были убиты. Прадед весьма подробно описывает, как он это сделал.

В глазах Кондрашова мелькнул хищный огонь, и на мгновение Белову почудилось, что он сидит за столом со знаменитым душегубцем – Ерофеем Кистеневым. Даже нет – двумя Ерофеями, неотличимыми внешне.

Наваждение исчезло так же быстро, как и появилось. Саша провел рукой по глазам, словно стряхивал невидимую пелену, и снова взглянул на двух мужчин, удивительно похожих друг на друга.

Теперь он все видел по-другому. За столом напротив Белова сидели два брата-близнеца – вполне представительной и благообразной наружности. В их глазах, жестах и повадках не было ничего разбойничьего; даже Князь больше смахивал на строгого. школьного учителя, чем на криминального авторитета.

И все же незримый облик Ерофея Кистенева витал где-то рядом. Его несокрушимая жизненная сила ощущалась даже спустя сотню лет; и прежде всего это проявлялось в удивительном сходстве, казавшемся совершенно невероятным при столь отдаленной степени родства.

Белов внезапно понял, что отцы и деды Кондрашова и Хусточкина выглядели точно так же – абсолютными копиями Ерофея Кистенева. И уже в этом заключался некий недобрый знак, Каинова печать, лежавшая на всех потомках лихого душегубца. Замкнутый круг, разорвать который можно одним-единственным способом – вернуть метеорит («Европу» или Сэрту – какая разница?) исконным владельцам.

– Вы покажете мне карту? – глядя Кондрашову прямо в глаза, спросил Белов. – Я полагаю, что нам следует объединить усилия.

– Мои ребята будут не прочь пошататься по тайге, – поддержал его Князь. – С такой ватагой мы найдем второй особняк в два счета!

Виталий Сергеевич колебался. С одной стороны, ему очень хотелось довериться Белову, но с другой – что-то его останавливало.

– Дело в том, что… понимаете, я не ношу с собой карту и дневник прадеда. Они спрятаны в надежном месте, – сказал наконец Кондрашов.

Князь расценил его сомнения по-своему. Он положил руку на плечо новообретенного родственника.

– Витя, – ласково сказал он, – не бойся. Я ручаюсь, что ничего плохого не произойдет. Все будет так, как сказал Александр Николаевич.

– Саша, – в тон ему ответил Кондрашов, – я не боюсь. Точнее, боюсь, но не того, что меня обманут.

– Тогда… чего? – не понял Князь.

– Я опасаюсь даже приближаться к этому камню. Что, если мы отправимся в тайгу и… – Он не договорил, но этого и не требовалось. Все прекрасно поняли, что имел в виду потомок купца Митрофанова. – Этот метеорит, он словно камень на шее: жить с ним страшно, а выбросить – еще страшнее. Вдруг он утянет за собой на дно? Я понимаю, что его надо вернуть, но для этого его надо сначала найти и… взять в руки.

– Ну, не ты, так я это сделаю. Я не суеверный, – Князь рассмеялся, однако ни от кого из присутствующих не укрылось, что смех его был немного нервным.

– Нет, Саша! – воскликнул Кондрашов. – И тебе я тоже не позволю! Ты ничем не отличаешься от меня! Тебе – пятьдесят два, и мне – почти столько же. Ты живешь один, и я – один. И, если уж хочешь начистоту, твоя жизнь не кажется мне намного счастливей моей.

– Ну, кое в чем ты ошибаешься, – задумчиво возразил Князь. – Теперь, когда мы нашли друг друга, мы уже не одни. А что касается жизни… Согласен! Тут ты меня даже обскакал. Работать на кафедре в педагогическом институте все же лучше, чем топтать зону. А я занимался этим восемнадцать лет с небольшими перерывами. По глупости, конечно, но… Чего теперь об этом говорить? Сделанного не воротишь… – Он налил себе рюмочку, выпил, аппетитно крякнул. Затем подцепил на вилку маринованный гриб и с хрустом его разжевал. – Так как же нам поступить с камнем-то?

Саша понял, что настал черед главных аргументов. Он должен был сказать решающее слово.

– Вот что, братья! – обратился он к гостям. – Хотите вы этого или не хотите, а вернуть метеорит камчадалам придется. Я только что вернулся из Ильпырского. Летал туда на Праздник лета, который раньше назывался праздником Сэрту. Встречался с Иваном Пиновичем Рультетегиным, потомком первого Хранителя. Любопытнейший человек!

При упоминании имени Рультетегина Кондрашов побледнел. Было видно, что и Князю стало не по себе.

– Я вам кое-что покажу, – сказал Белов, поднялся из-за стола и подошел к большому массивному сейфу, стоявшему в углу.

Сейф притащил Витек; в его понимании офис без сейфа таковым не являлся. Но сейчас этот железный ящик стоял пустой, поскольку прятать там было нечего. Белов с самого начала строил предвыборную политику на принципе полной открытости. Ему не надо было скрывать источники финансирования, потому что он тратил свои собственные деньги; не было никаких компрометирующих материалов, так как Саша не имел порочащих связей. Из оружия на весь штаб был один только табельный «Макаров» Злобина, но Витек предпочитал с ним не расставаться и ночью держал пистолет под подушкой.

Правда, Ватсон держал в сейфе графин с водой – так она не нагревалась. Ключ лежал в ящике письменного стола.

Белов взял ключ, открыл-замок и отворил массивную дверцу. Он достал из сейфа продолговатый предмет, завернутый в кусок ровдуги.

– Так получилось, что теперь я тоже причастен к этому делу, – сказал Саша. – У меня талант – ввязываться в подобные истории. Понимаю, что у вас нет никаких оснований мне верить, но… Что вы скажете на это? Витек, Ватсон! Задерните занавески!

Витек и доктор быстро задернули занавески на окнах. Внутренние оконные проемы были совсем небольшими, как бойницы, поэтому центральный зал погрузился в полумрак.

Белов открыл сверток: из-под тонкой кожи пробивался бледный голубоватый свет. Саша положил на стол короткий нож в ножнах; рукоять была инкрустирована кусочком неизвестного камня, излучавшего нежное сияние.

– На этом ноже, – сказал Белов, – кровь первого Хранителя, отпечатки пальцев Ерофея Кистенева и кусочек метеорита. Сколько всего завязано в один тугой узел! Но если Рультетегин отдал его мне, значит, я должен этот узел развязать. Помогите мне! Покажите карту.

Кондрашов наконец решился.

– Хорошо, – сказал он. – Я отдам вам карту. Но… При одном условии. Вы все сделаете сами: ни я, ни Саша, – он показал на Князя, – в тайгу не пойдем. Вы понимаете, почему.

– Виталий! – вмешался Князь. – Ну ты что? Это ведь как-то…

– Это мое условие, – упрямо повторил Кондрашов, и авторитет был вынужден согласиться.

Князь пожал плечами.

– Могу дать тебе своих ребят, – предложил он Белову.

– Спасибо, думаю, мы справимся. Итак…

– Я принесу карту сегодня же вечером, – сказал Кондрашов. – И сделаю все необходимые пояснения.

– Отлично! – обрадовался Белов. – А я…

Мобильный Князя вдруг зазвонил. Авторитет извинился и, прикрывая трубку рукой, несколько раз сказал короткое «да».

Затем он встал из-за стола.

– Ну что же? Я должен идти. Дела. Спасибо вам, а больше всех – тебе, бородатый, – обратился он к Лукину.

Федор залился краской смущения.

– Вы, это… Александр Семенович… За рубашку-то не сильно на меня сердитесь?

Князь расхохотался.

– Да Господь с тобой! Какая рубашка? Тряпка, и все. Зато у меня теперь есть брат. Подумать только – всю жизнь прожить рядом и не знать друг о друге. А? Ведь это – не Москва, город-то у нас небольшой. Разве не удивительно?

– Ничего удивительного, – мягко заметил Кондрашов. – У нас был разный круг общения.

Все замолчали, ожидая реакции Князя. Он не рассердился – только погрустнел и вдруг сказал:

– Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива… Честно говоря, не хотелось бы мне быть похожим на прадеда. Неприятный тип. Ну да ладно, о покойниках либо хорошо, либо ничего. Поэтому я лучше помолчу. Пока, ребята! До вечера! – и, обращаясь к Кондрашову, добавил: – Витя, тебя подвезти?

Кондрашов засуетился и тоже стал собираться.

– Да-да, мне пора. Я, пожалуй, пойду. Значит, Александр Николаевич… Все остается в силе. До вечера.

Братья (по прикидкам Белова выходило, что – четвероюродные, хотя он мог и ошибаться) вышли на крыльцо и сели в машину. Двигатель загудел, и джип, разбрасывая широкими шинами гравий, сорвался с места.

Следом за ним поехала машина сопровождения.

Белов, Ватсон, Лукин и Витек стояли на крыльце, взглядом провожая кортеж Князя.

– Саша! – сказал Ватсон. – Помнишь, раньше говорили: «Сын за отца не отвечает»?

– Да, было такое.

– А ведь этим двум до сих пор приходится отвечать за то, что сотворил их прадед. По-твоему, это справедливо?

– Кто знает, что такое справедливость? – отвечал Белов. – Это решаем не мы. По крайней мере, я знаю одно. Жить надо так, чтобы детям не пришлось отдуваться за твои ошибки.

– Хорошо сказал! – похвалил его Ватсон. – Пойдем-ка, выпьем за это.

Они вернулись в центральный зал и сели за стол. Налили водки и выпили. Затем Ватсон спросил, показывая на кусочек метеорита, вделанный в рукоять ножа:

– Саня, а почему он светится? Это не опасно?

Белов покачал головой.

– Сначала я тоже думал, что дело в радиоактивности. Но тогда бы камень обладал не живительной, а убийственной силой. Рультетегин ничего про это не сказал. Но на всякий случай уберу-ка я его обратно в сейф. Там такой толстый слой металла, что никакое излучение не пробьет. Кстати, а тебе будет задание. – Белов завернул нож в кусок ровдуги, убрал сверток в сейф и достал оттуда маленький бумажный кулек, где хранилось светящееся вещество, которое он соскреб со стен анфилады. – Здесь – образец. Найди в городе химическую лабораторию, пусть сделают все необходимые анализы.

– Хорошо, – согласился Ватсон. – Но только давай завтра, ладно? А то сегодня как-то лениво…

– И меня в сон потянуло, – поддакнул Федор. – Не устроить ли нам тихий час? До самого вечера?

– Вот черти, – усмехнулся Белов. – Хорошо. Объявляю отбой. Можете поспать.

Он пошел в спальню и застал там мирно посапывающую Лайзу. Из коридора доносились шаги Федора и Ватсона, пробиравшихся в свою комнату. Витек и Любочка остались убирать со стола, и по тому, как рьяно Злобин отвергал какую бы то ни было помощь, Белов догадался, что им, похоже, есть чем заняться, кроме мытья тарелок.

Через несколько минут митрофановский особняк погрузился в глубокий послеобеденный сон. Наступила тишина. Но… Скорее, не тишина, а обманчивое затишье, какое обыкновенно бывает перед бурей.

XX

Зорин нервно расхаживал по необъятному кабинету. Дорога из угла в угол занимала ровно тридцать шесть шагов. За полчаса непрерывного хождения он намотал уже не меньше двух километров.

Притихший Хайловский сидел на краешке стула и следил за шефом. Тридцать шесть шагов на северо-запад – и чуткий нос Глебушки четко поворачивался следом, как стрелка компаса по румбам. Тридцать шесть шагов на юго-восток – и голова его описывала обратную циркуляцию.

Наконец он улучил мгновение, когда складки на лбу у Зорина слегка разгладились. Вместо шести их стало три – это означало, что шеф способен более или менее адекватно воспринимать окружающую действительность.

– Виктор Петрович! – придав голосу нарочитую бодрость, сказал Хайловский. – На вашем месте я бы так не переживал. Ну зачем драматизировать ситуацию? Кто знает, может….

Он осекся, не договорив. Конец фразы застрял в гортани. Зорин в три прыжка преодолел расстояние до Глебушки, что никак не вязалось с дородностью фигуры Виктора Петровича, и больно вцепился в плечо Хайловского. Количество складок достигло критической величины; незадачливый политтехнолог насчитал девять и сбился. На пышных щеках Зорина расцвели нехорошие розы румянца того цвета, что обычно кладут на крышку гроба.

– Заткнись, сморчок! – заорал Зорин, и Хайловский втянул голову в плечи. – Я целыми днями только и слышу от тебя: «Виктор Петрович то, Виктор Петрович се…»! Зудишь над ухом, как надоедливый комар, которого все время хочется… – Зорин размахнулся и припечатал мясистую ладонь к столу, – прихлопнуть!

– Господин Зорин, – промямлил Глебушка. – Зачем вы переходите на такой тон? Я – очень известный в своих кругах специалист. К моим рекомендациям прислушиваются…

– Пусть прислушиваются, – процедил Зорин. – А я предлагаю тебе засунуть их туда, где солнце не светило! «Рекомендации»! – передразнил он Хайловского. – Да что ты еще умеешь, кроме как давать свои дурацкие рекомендации? Чесать языком я и сам мастер. Тут меня учить не надо. Но с Беловым этот номер не пройдет! Понимаешь? Он, в отличие от твоих кремлевских шаркунов, человек дела. И если он сказал, что найдет метеорит, значит, так и будет.

– Ну что такое метеорит? – попытался обратить все в шутку Хайловский. – Кусок камня! Только распорядитесь, и уже завтра у вас будут тонны таких камней. Перевяжете один красной ленточкой и подарите этому слепому. В чем проблема-то?

– Проблема в том, – Зорин внезапно стал совершенно спокойным, и Глебушка расценил это как очень нехороший признак, – что любое, даже самое изощренное вранье имеет свой конец. И если ты хочешь, чтобы люди тебе верили, время от времени надо им подкидывать хотя бы маленький кусочек правды.

– Что-то я не пойму, – удивился Хайловский. – Вы хотите, чтобы вам верили, или же – стать губернатором Камчатки?

– А ты думаешь, это не одно и то же? Времена нынче не те. Все изменилось. За последние десять лет вы наворотили столько всякой лжи, что люди устали. Просто устали. Им нужны какие-то конкретные действия. Что-то, что можно подержать в руках. И Белов это чувствует. Я-то, в отличие от тебя, знаю его очень давно. Этот человек даже поражения умеет обращать в победы. И если уж я имел неосторожность с ним схлестнуться, я должен играть на его поле. И по его правилам. То есть – что-то делать, а не плести кружева из красивых слов.

– Так что же вы предлагаете? – насторожился Хайловский. – Согласно последним сведениям вашего осведомителя, Белов скоро выйдет на след метеорита и принесет его в клювике Рультетегину. Как вы его обойдете?

Зорин молчал. Он сел за стол, ослабил узел галстука и достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку с нужными телефонными номерами – первое и самое главное оружие прожженного аппаратчика. Правда, Виктор Петрович понимал, что годы дают себя знать, – раньше он помнил все нужные номера наизусть, теперь их приходилось записывать.

Зорин потянулся было к телефону, но на полпути остановил руку и выразительно посмотрел на Хайловского.

– Знаешь… А не пошел бы ты… Погулять?

– Виктор Петрович! – встревожился Хайловский. – Что вы собираетесь делать? Я хочу вас предупредить – не следует идти на крайние меры. Это может обернуться против вас!

– Иди погуляй! – тихо повторил Зорин.

– Виктор Петрович! – заголосил Глебушка. – Не забывайте, что поставлено на карту! Некоторые решения, которые сейчас кажутся вам единственно правильными, отзовутся потом…

– Я уже принял решение, – отрезал Зорин. – Именно потому, что слишком многое поставлено на карту! А теперь – пошел вон, чистоплюй!

Хайловский вскочил и принялся поправлять складку на брюках.

– Я уйду! – сказал он. – Но не потому, что вы мне так велели, а потому, что сам не хочу принимать участие в подобных играх! Я – против всяческого криминала!

– Не надрывайся так, – успокоил его Зорин. – Нас никто не пишет, кабинет чист. Вали, или мне придется запустить в тебя чем-нибудь.

Виктор Петрович остановил взгляд на массивном мраморном пресс-папье. Хайловский проследил, куда смотрит Зорин, и поторопился выйти.

– Дикарь! – шипел он, закрывая за собой дверь кабинета. – Варвар! Ему только туземцами править!

Собственно говоря, Хайловский был недалек от истины. Зорин этого и хотел.

Виктор Петрович дождался, когда Глебушка уйдет, и придвинул к себе телефонный аппарат. Он еще несколько минут обдумывал предстоящий звонок, взвешивая все «за» и «против».

– Так не бывает: чтобы и пиво выпить, и пену не сдуть, – наконец сказал он и набрал номер. – Да! Узнал? Слушай меня внимательно. Ты говорил, что у тебя есть бригада лихих бойцов. Так вот, мне нужен… – он посмотрел в свои записи, – Кондрашов Виталий Сергеевич. У него есть одна очень ценная карта. От тебя требуется…

Выбор был сделан. Назад дороги не было. Пусть и не открытое, но очень напряженное противостояние с Беловым достигло той точки, когда отступать уже невозможно. Тут уж – либо пан, либо пропал!

Пропадать Виктору Петровичу не хотелось. Но и другого выхода он не видел.

Дневной сон подобен зыбучему песку – чем дольше спишь, тем больше хочется. Белов знал это очень хорошо; он немного вздремнул, а потом еще целый час лежал рядом с Лайзой, боясь пошевелиться, – опасался разбудить любимую.

Сашу одолевали мысли о предстоящем приключении. «Интересно, – думал он, – сумеем ли мы найти метеорит? Обнаружить особняк в непроходимой камчатской тайге – занятие не из легких. Проще отыскать иголку в стогу сена.

– Конечно, – размышлял Белов. – Очень многое зависит от карты, составленной Кондрашовым. Но насколько она подробна? Вот в чем заключается главный вопрос.»

Наконец он не выдержал, осторожно встал с кровати, взял белую рубашку и джинсы и на цыпочках прокрался к двери. Проходя мимо окна, Белов уловил какое-то шевеление в кустах за оградой.

Заросли дикого шиповника слегка качнулись, и потом снова все стихло.

Саша еще около минуты постоял, пристально вглядываясь в пейзаж за окном. Шевеление не повторилось.

Он подхватил одежду, тихонько вышел из спальни и спустился на первый этаж. Здесь он натянул на себя джинсы, накинул на плечи рубашку и вошел в центральный зал.

Столы уже стояли, как положено. Дверь была закрыта на тяжелый засов.

Саша присел на стул, мысленно перечисляя список оставшихся загадок. Все как-то удивительно совпало – таким образом, что ему не пришлось долго ломать голову над разгадками.

Светящиеся картинки получили свое объяснение – неуемное тщеславие Ерофея Кистенева. Хозяин особняка воспроизвел на стенах части картины, написанной Серовым, используя для этой цели специальную краску, в которую добавил растертый в пыль кусочек метеорита. Гордыня не давала разбойнику покоя. Что ж, дело вполне объяснимое. Нынешние рублевские олигархи тоже из кожи лезут вон, лишь бы покрасоваться перед обнищавшим и голодным народом: смотрите-ка, вот мы какие! Сумели оказаться в нужное время в нужном месте!

Саша подозревал, что самое подходящее для них место – это тюрьма (Батин, кстати, тоже так думал), а нужное время – пожизненное заключение. Шальные деньги никогда не приносят счастья; история купца Митрофанова была наглядным тому подтверждением, однако годы идут, а люди не меняются. И в основе всего лежит безнаказанность. Сколько раз ему приходилось слышать: «Если бы я знал, что мне за это ничего не будет…», и далее следовало какое-нибудь ужасное откровение – начиная от секса с десятилетней девочкой и заканчивая отравлением нелюбимой тещи. Человеческую натуру трудно изменить; индивидууму, не стесненному моральными принципами, необходима огромная дубина в качестве скорого и неотвратимого наказания.

Но если бы наказание всегда было таким зримым и осязаемым. Для Ерофея Кистенева оно растянулось на многие годы и длится до сих пор, нависая над Князем и Кондрашовым. Кстати, как там они?

Мысли Белова вновь вернулись к прошедшему обеду. Кондрашов обещал прийти вечером; на улице уже сгущаются сумерки, скоро задует ветер, разнося по анфиладе «страшный вой», а профессора все нет. Может, тайник, где хранится карта, находится слишком далеко? Все возможно.

Белову показалось, что он услышал осторожные шаги на крыльце. Саша подкрался к окну-бойнице; на улице мелькнула быстрая тень и тут же исчезла.

Но она все же была; Белову это не почудилось. И призрак купца Митрофанова был явно ни при чем.

Саша неслышно переместился к другому окну. Он увидел, как люди в черной униформе, с короткими автоматами на плечах окружают особняк плотным кольцом.

Что за дела? Неужели «за ним пришли»? Но с какой стати? Почему? Единственное, в чем его можно было обвинить, – это в легкой затрещине, которую он отвесил журналисту. Но для того, чтобы предъявить Саше какие-то претензии, вовсе не обязательно использовать штурмовую группу спецназа.

Белов похолодел. Он представил себе, что произойдет через несколько секунд – люди в форме взломают двери, войдут, положат всех на полуофициально предвыборная кампания еще не началась; ни у Белова, ни у других претендентов не было кандидатской неприкосновенности. Саша пока еще оставался частным лицом и не мог рассчитывать на защиту закона. Стало быть…

Он взлетел по лестнице на второй этаж.

– Подъем! Скорее! Вставайте!

Больше всего он боялся, как бы спецназовцы не напугали Лайзу.

Первым в коридор вывалился растрепанный Витек. На сей раз на его трусах были задорные Микки-Маусы, и Белов какой-то дальней частью сознания, не охваченной нарастающей тревогой, отметил, что Микки-Маусы не намного лучше цветочков.

Злобин уже успел нацепить кобуру – прямо на голое тело; в руке он сжимал пистолет.

– Что такое? – проворчал Витек, но Саша оборвал его:

– Не задавай вопросов! Все – в комнату Лайзы, живо! Пистолет – на пол!

– Что? – не понял Витек.

– На пол! – повторил Белов и вырвал оружие из рук Злобина.

Саша понимал, что те, кто устроил эти «маски-шоу», могли иметь вполне конкретный приказ: при малейшем намеке на сопротивление открывать огонь на поражение. Так что лучше не рисковать.

Следом за Витьком в коридоре показались Любочка в домашнем халате, Ватсон с, книжкой в руках и Федор, сильно смахивавший на нечесаного пуделя, – волосы и борода закрывали его лицо.

Белов не стал им ничего объяснять – да он и не смог бы при всем желании – просто приказал сбиться в кучу вокруг Лайзы и ждать, не делая, резких движений. Ссориться со спецназом – себе дороже.

Снизу, со стороны центрального зала, послышался стук в дверь.

– Откройте! – раздался крик.

– Всем оставаться на месте! – скомандовал Белов и стал спускаться.

Краем глаза он заметил, что Витек не послушался и пошел за ним, но вступать в пререкания времени не было.

– Откройте! – кричал грубый голос, и Саша лихорадочно обдумывал, что он еще может сделать в этой ситуации. Что он должен успеть сделать, пока дверь закрыта.

– Ах, да! – Он схватил мобильный и набрал знакомый номер.

На том конце в трубке возник низкий, с хрипотцой голос.

– Слушаю!

– Князь! – Секунды летели, вот-вот, и штурмовая группа начнет ломать двери; теперь Белову было не до конспирации. – Князь, у меня – СОБР. Что происходит, ты в курсе?

– По-моему, ты должен знать это лучше меня, – ответил Князь.

– В смысле? Я ничего не понимаю. Меня захватывают, как особо опасного преступника…

– Я обещал стоять за твоим правым плечом… Как ангел-хранитель. Но теперь я стою за левым, и ты сам во всем виноват.

От неожиданности Белов остановился. Витек, не успев вовремя затормозить, уткнулся ему в спину.

– О чем ты говоришь? Мы расстались каких-нибудь три часа назад, и я ума не приложу, что случилось!

Князь усмехнулся.

– Ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Напрасно. Я привык верить в то, что вижу. А слова – это пустой звук.

– Последний раз говорю – откройте! – произнес голос. Затем он замолчал. Через секунду мощный удар потряс дубовую дверь, но засов выдержал первый натиск.

– Тебя возьмут, Белый, – удовлетворенно сказал Князь. – Если не будешь дергаться, то уцелеешь, и тебя доставят в КПЗ. Но я ручаюсь, что ты не выйдешь оттуда живым. На Камчатке будет другой губернатор. Все, что ты скажешь, больше не имеет значения.

Белов был ошеломлен этим заявлением. Он не ожидал удара в спину. Оказывается, все уже решено, и выхода нет.

Его подставили. Но, в отличие от столичного иезуитства, здесь действовали прямо и грубо. Саша оказался между молотом и наковальней: с одной стороны – спецназ, с другой – Князь. Либо пуля от бойцов, либо – удавка от сокамерников.

Белов вдруг стал спокойным, мысли потекли размеренно и ясно. Так всегда с ним бывало в критические моменты, и благодаря этому умению он выкручивался из самых безнадежных ситуаций.

– Хорошо. Пусть так, – сказал он, не обращая внимания на трещавшую дверь. – Но если ничего уже не имеет значения, скажи хотя бы, в чем меня обвиняют?

Князь помолчал. Потом, видимо, решил, что хуже уже не будет.

– Час назад, – сказал он, чеканя каждое слово, – неподалеку от митрофановского особняка нашли Витю. Его убили и забрали карту.

В голосе Князя звучала с трудом скрываемая боль, и Белов удивился, как он сразу этого не заметил.

– Соболезную, – сказал Саша. – Но с чего ты взял, что я к этому причастен?

– Его убили тем самым ножом, – ответил Князь. – А на нем – только твои отпечатки. Как ты это можешь объяснить?

Дверь, ведущая с улицы в центральный зал, дрогнула и подалась. Белов увидел, как огромная кувалда, выломав кусок толстой дубовой доски, застряла в образовавшейся дыре. Медлить было нельзя.

Саша сорвался с места и бросился к сейфу. В ящике письменного стола он нащупал ключ, оглядываясь на вход, быстро открыл дверцу железного ящика и… замер.

Сейф был пустым.

Внезапно он понял все. Кто-то (а кто это еще мог быть, если не Зорин?) решил пойти ва-банк. Единственной целью ставилось физическое уничтожение Белова – под любым предлогом.

Отпечатки пальцев на рукояти ножа лишь повод – для милиции и Князя. Если бы у Саши были в запасе хотя бы несколько часов, то можно было бы все выяснить, во всем разобраться, но штука в том и заключалась, что Белов не располагал ни минутой.