Текст книги "Отшельник. Роман в трех книгах (СИ)"

Автор книги: Александр Горшков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

– Пытаетесь? Разобраться? – еще больше взорвался Лубянский, готовый разорвать своего главного помощника. – Пока вы пытаетесь что-то пытаться, другие работают и обошли нас по всем позициям. Обошли без всяких попыток и консультаций!

– Максим Петрович, – вступился за растерявшегося Гусмана другой политтехнолог, с мнением которого тоже считались, – есть вещи, не зависящие ни от нас, ни от вас, ни от кого. Они происходят – и все. Как падение метеорита.

– Или как высадка инопланетян, – съязвил Лубянский. – Я же говорю, вам только к ним осталось обратиться за помощью. Может, у них ума наберетесь.

– Максим Петрович, у нас есть еще план. Мы его реализуем, – Гусман взял себя в руки. – Этот вариант беспроигрышный. Продумано все до мелочей.

– Вы меня убеждали в том же самом, когда предлагали первый план. Тоже говорили, что все продумано, просчитано. И что теперь? Вы хоть газеты читаете? Телевизор смотрите? Да теперь там загадочная смерть той монашки – топ-тема. Город ложится спать и просыпается с одной мыслью: кто убил бедную монашенку и кто ответит за эту смерть? Вот что вы наделали! Хотели, как лучше, а вышло, как всегда. Через одно место вышло! Эффект с точностью до наоборот! Если докопаются, чьих это рук дело, тогда тебе, Гусман, только петлю на шею. И обязательно из парашютной стропы. Потому что обычная веревка столько дерьма, как в тебе, не выдержит. Оборвется!

– Не докопаются, – буркнул Гусман. – Наш источник сообщил, что причина смерти названа – отравление грибами, и монашку завтра-послезавтра похоронят. А мы тем временем реализуем план со второй дочкой Смагина. Любознательная публика сразу переключится на автокатастрофу. Будет примерно такой же эффект, как после хлопка взрывпакета или фейерверка разорвется авиабомба.

Лубянский устало сел в кресло и оглянул своих помощников.

– Говорите, разорвется как авиабомба? Хорошо. Даю вам последний шанс. Если не разорвется, тогда я разорву всех вас. Разорву лично, вот этими руками. А тебя, наш великий выдумщик и комбинатор, – он сверкнул глазами в сторону Гусмана, – вздерну на парашютной стропе. Это для начала всех «удовольствий», которые тебя ожидают. А потом порежу на куски и вышвырну бродячим псам. Слово офицера спецназа. А я словами своими не бросаюсь. Время пошло!

Чурка

Выкван обдумывал разные варианты, чтобы помочь Смагину вызволить его дочь из-под монастырского влияния, под которое она якобы попала. Ему было понятно беспокойное состояние своего шефа: никто из детей таких влиятельных особ не страдал теми идеями, которые выталкивали Надежду из высших кругов окружавшего ее семью светского общества в дремучий лес, к монашкам, в их кельи с холодными ободранными стенами, полуголодным существованием и головой, замороченной бесконечными молитвами, службами, послушаниями. Понимал Выкван и то, что для оппонентов Смагина сам факт, что его родная дочь собралась в монастырь, был бы настоящей находкой, поводом для публичных насмешек, поддевок, которые еще больше взвинтят атмосферу соперничества, заполнят ее «черным» пиаром. Наведя кое-какие справки, он позвонил одному из своих проверенных знакомых, предоставлявших криминальные услуги для выбивания долгов, шантажа и запугивания конкурентов по бизнесу.

– Куда, говоришь, смотаться? В Погост? – удивился тот. – Так там, вроде, все тип-топ, никаких проблем. Или кто-то уже хвост поднял?

– Никто ничего не поднял. Направь толкового человечка к чурке, который в тех краях недавно обосновался фермером.

– Что, борзеть стал? Они, Влад, все такие: понаехали, а теперь права свои качают. И попробуй тронь, попробуй что скажи – тебя же и обвинят в разжигании межнациональной розни. Будь моя воля, я бы всем этим черно…

– Слушай, что я говорю! – прервал его Выкван. – .Отправь своего человека – только не громилу или мордоворота, а толкового бойца – пусть встретится с тем кавказцем, прощупает его «на вшивость»: он, как я уточнил, потерял многих родных, остался без дома, вынужден был уехать с родины. Наверняка в нем живут обиды, жажда мести. Вот и нужно направить эту энергию в нужное русло.

– Это куда, Влад? Поконкретнее, пожалуйста.

– Скажу совсем конкретно: неподалеку от него монашки поселились, монастырь хотят строить, а туда рвется… Впрочем, тебе это лишнее знать. Короче, твоя задача: стравить этого кавказца с монашками. Он другой веры, горячий, обиды, жажда мести – на этом и сыграй. Пусть попортит монашкам жизнь, пугнет хорошенько. Будет просить денег – дай, не скупись. Сколько попросит – столько и дай. Сочтемся. Главное, чтобы толк был, результат. Сделайте так, чтобы монашки те, как прибежали в лес, так же резво собрали свои манатки и смылись оттуда. Как в том анекдоте: «Я из лесу вышел – и снова зашел», только наоборот. Шума большого не надо делать, а то налетят и милиция, и корреспонденты, защитники сердобольные. Умно все нужно обтяпать. Поэтому и прошу: направь толкового человечка, а не дровосека и не дятла.

– А у меня за столом как раз такой и сидит. Мухан. Может, помнишь? Он помогал тебе решить вопрос с деревообрабатывающим цехом, когда из соседней области «наехали». Все толково сделал, грамотно и тихо.

– Мухан?.. Много чести для твоих бандитов помнить всех и каждого. Может, вспомнил бы, если бы увидел. Раз уверен, что справится, то пусть едет, не затягивая. Нужно будет пугнуть – пусть пугнет. И передай: все сделать без шума, мордобоев и стрельбы. Возникнут проблемы – с тебя спросим.

– Понял, Мухан? – окончив разговор, спросил знакомый Выквана. – Если провалишь, они спросят с меня, а я тогда – с тебя. По полной. Постарайся не подкачать.

Мухан – парень крепкого телосложения, лет тридцати, «натасканный» бандитскому «ремеслу» в разных криминальных разборках, – на следующий день прыгнул в свой внедорожник и, включив навигацию, отправился в деревню Погост. Въехав туда уже под вечер, он уточнил у местных прохожих, где живет тот самый кавказец.

На подъезде к его дому, стоявшему далеко в стороне от остальных поселений, Мухан достал из тайника пистолет, передернул затвор и, поставив на предохранитель, спрятал сзади под курткой за пояс.

– Береженного Бог бережет, – тихо сказал он, подруливая к широким деревянным воротам.

Остановившись, несколько раз посигналил, ожидая появления кого-нибудь из хозяев. Почти сразу появился курчавый мальчик.

– Эй, чурка, кто-нибудь из старших есть? – спросил Мухан, приоткрыв окно.

Тот в ответ кивнул головой и скрылся. Вместо него через минуту появился сам хозяин, державший здесь фермерское хозяйство, – Саид.

– По-вашему не умею здороваться, – Мухан вышел из машины и щелкнул сигнализацией.

– А ты по-своему, я пойму, – спокойно сказал Саид.

– Глянь, какой понятливый чурка! – рассмеялся Мухан. – Тогда держи «кардан».

И протянул ему руку.

Тот ответил рукопожатием и вопросительно посмотрел, ожидая продолжения разговора.

– Слушай сюда, – бесцеремонно начал Мухан. – К тебе небольшое дельце есть. Как говорится, непыльное, но денежное. Перетереть бы эту темку, а?

– Проходи в дом, гостем будешь, – Саид открыл калитку, приглашая Мухана.

– В дом? – тот не хотел, чтобы их разговор слышали другие. – Может, посидим во дворе где-нибудь? Я не слишком надолго. Найдем общий язык, обо всем договоримся, ударим по рукам – и я ходу назад.

– Договоримся? – Саид посмотрел на гостя. – Это, брат, смотря о чем.

– Да ты не бойся! – хлопнул его по плечу Мухан. – О чем могут договориться два нормальных мужика? Конечно, о бабках! Не о бабах, а о бабках. О деньгах! Понятно говорю?

– Пока не очень.

– Эх ты, настоящий чурка! Тебе что, деньги разве не нужны?

– Деньги всем нужны. На то и деньги. Да только они разные бывают.

– О, это уже другой базар! – Мухан снова похлопал Саида. – Мы будем говорить с тобой о больших деньгах. Очень больших! Тебе такие в твоем «чуркестане» и не снились.

– Большие деньги тоже разные бывают. Как и небольшие. Есть честные, а есть грязные, – Саид охладил задор Мухана.

– Не бойся, никому не придется горлянку кинжалом резать. И воровать тоже. Поможешь одному уважаемому человеку, а мы тебя за это щедро наградим. Денег дадим столько, что скоро забудешь, как в этом дерьме возился. Фу, какое тут вонище!

– Это не вонище, брат, – опять осадил его веселье Саид. – Так земля пахнет, на которой ты живешь.

Овцы так пахнут, кони, которые тоже от нее питаются. Земля – наша общая кормилица. В нее же все и уйдем, когда придет время.

– «Помирать нам рановато», – так любил петь мой покойный дед. Не спеши. Получишь свои бабки – захочется жить-поживать, да добра наживать. Хотя, смотрю, ты и так неплохо обосновался. Ну что, приглашай, куда сесть, да давай толковать.

***

Они сели за столик под навесом в глубине двора. Дом, где жило все семейство кавказца, был прямо напротив, а в сторонке стояли два больших сарая, где содержались овцы, козы, две дойные коровы и кони.

К ним подошла женщина с темным платком на голове и, не проронив ни слова, ни на кого не взглянув, молча поставила поднос с угощениями: глиняный кувшин, бутылку дорогого коньяка, тарелки, накрытые чистым домашним полотенцем. И сразу ушла: так же молча, ни на кого не взглянув.

– Кто это? – удивленно кивнул в ее сторону Мухан.

– Мадина.

– Вижу, что не Иванова Марья Ивановна. Баба твоя, что ли? Или сестра?

Саид отрицательно мотнул головой.

– Ага, понял! «Телка» из твоего гарема?

Тот мотнул снова и добавил:

– Телки у меня вон в том сарае. Две.

– Да кто же, в конце-концов? Заложница? Рабыня?

– Нет, родная жена. Хозяйка дома. Мать моих пятерых детей.

– Я же говорю: твоя баба.

– А я говорю: моя жена, хозяйка, мать моих детей, – тихо, но твердо возразил Саид.

Мухан хотел сказать еще что-то, но в это время к ним из дома вышел мальчик и вынес аккуратно разложенные на отдельной тарелочке лепешки, от которых еще шел запах духовки или печи, где они только что лежали. Вежливо поздоровавшись с гостем, он тоже ушел.

– А это кто? – хохотнул Мухан. – Пацан твой? Маленький чурка?

Саид ничего не ответил, даже не взглянул на гостя.

– Слуга, да? Или как там по вашим законам?

– По нашим законам это мой сын, законный наследник. А как по вашим – не знаю. Я здесь чужак. Чурка. Мы тут все чурки: и большие, и маленькие.

– Да ладно, не обижайся ты… – Мухан перешел на примирительный тон. – А что это за такая ваша басурманская вера?

– Долго рассказывать, – уклонился от разговора Саид.

– Обрезанный, что ли? – осклабился Мухан.

– Как и все мои предки.

– Как же вы… это… детей делаете?

– Веками проверенным способом. Как все нормальные люди. Лучше ешь. Уже прохладно, стынет быстро, а холодная лепешка – она…

– Какой гостеприимный, – перебил Мухан. – А вдруг я пришел сюда, чтобы тебя грохнуть? Не боишься?

Саид опять мотнул головой, не проронив ни слова и подвигая тарелку ближе гостю.

– А чего так? Бесстрашный, что ли? Или глупый? Я ведь не шучу.

И он вытащил из-за спины спрятанный там боевой пистолет «Стечкин».

– Грохну…

– Это как Всевышний решит, – на лице Саида не дрогнул ни один мускул. – Ты все-таки поешь. Поедешь назад сам или тебя другие повезут – дорога неблизкая. Подкрепись.

Мухан опешил.

– Не, слушай, я ведь не шучу: грохну. Неужели не страшно?..

Саид подал нарезанный хлеб.

– Угощайся, брат, угощайся, это наши национальные лепешки. Ты таких, наверное, не ел. Они из кукурузной муки, очень вкусные.

Тот механически взял одну и надкусил.

– Скажи честно: почему тебе не страшно?

И передернул затвор пистолета, направив ствол прямо в грудь Саиду.

– Потому что меня уже «грохали». Вернее, хотели, да Всевышний не дал.

– Кто же это? Где? За что?

– Такие же, как ты: с оружием в руках и крестами на шее. Когда пришли на мою землю, в мой дом. Сначала «градом» все вокруг перепахали, дома сравняли с землей, а потом вошли добивать тех, кто жив остался. Зачем – спроси у них. Они у вас в героях ходят.

– Ага, понятно… – Мухан снова надкусил солоноватую лепешку, с трудом соображая все. – В смысле, когда…

– Да-да, брат, именно в этом смысле. Именно тогда. Именно там.

И пристально посмотрел Мухану в глаза. Тот презрительно ухмыльнулся:

– Что же ты не мстишь им? Очко играет?

– За нас отомстит Всевышний, потому что вся правда у Него, а настоящий воин сражается, когда все на равных.

– Это как?

– Так: у тебя кинжал – у меня кинжал, у тебя винтовка – у меня винтовка. Это на равных.

Мухан снова ухмыльнулся:

– А когда я со стволом, а ты с лепешкой – это как? На равных?

Саид спокойно улыбнулся:

– Да, брат, сейчас мы на равных. Ты угощайся, угощайся, все свежее…

– Какое же это равенство и братство? – Мухан кивнул на нацеленный в грудь Саиду пистолет, на что тот в ответ легким кивком указал куда-то вправо.

Мухан осторожно посмотрел туда и обомлел: из окошка сарайчика, где мирно блеяли овечки, прямо на него смотрел ствол винтовки.

– Это мой младший брат, приехал помочь по хозяйству. Заодно охраняет овец от волков: зачастили что-то, почуяли добычу, каждую ночь вокруг стаями ходят.

– Младший брат… – тихо повторил Мухан и судорожно закашлялся. – Значит, пока мы тут… он все это время держал меня на мушке?

– Зачем все время? Как только ты вытащил свой ствол и нацелил мне в грудь, он прицелился тебе в голову. Я же говорю: сейчас мы на равных. Хочешь войны – давай воевать, как настоящие мужчины. Ствол на ствол. Не хочешь так – можешь сам выбирать оружие.

Мухан поставил пистолет на предохранитель и спрятал за пояс. Он не мог прийти в себя. Поняв его состояние, Саид подвинул глиняный кувшин:

– Свежий кумыс, очень полезный для здоровья напиток.

Но Мухан отвинтил крышку стоявшего перед ним коньяка и плеснул в стакан:

– Я уж лучше вот этого… Тоже не повредит. Может, составишь компанию? По чуть-чуть?

Саид отрицательно покачал головой.

– Что, здоровье не позволяет?

– Нет, наша вера.

Мухан усмехнулся:

– А наша вера все разрешает. Потом пришел к попу, тот простил – и гуляй снова.

Саид не поддержал этой шутки, оставшись серьезным.

– Ваша вера тоже не разрешает так жить.

Мухан откинулся на спинку стула и расхохотался:

– Да ты чурка, басурманин! Откуда знаешь про нашу веру?

– Я знаю людей, которые живут в вашей вере. Они другие, не такие, как ты.

– Ишь ты! Других он знает… – надменная улыбочка сошла с лица Мухана. – В чем же они «другие»?

– Они под Богом живут, а ты – нет. Они Его знают, Он – их, а ты сам себе бог, раз так легко можешь убить человека.

– Ишь ты… – Мухан даже не знал, чем возразить этому кавказцу.

Выпив свой коньяк одним глотком, он сразу налил себе еще полстакана.

– Смотри, не опьяней. Закусывай лучше: сыр, лепешки, сметана – все свежее. Хочешь, мяса пожарю? Только сегодня освежевали барашка. Любишь баранину?

– Терпеть не могу… – поморщился Мухан, уже не зная, как себя вести в этой ситуации, о чем говорить дальше. Он снова покосился в ту сторону, откуда доносилось блеяние. Ствола винтовки уже не было видно.

– А ты, смотрю, не из робкого десятка, – он понемногу начинал приходить в чувство.

– У меня весь род такой, – невозмутимо ответил Саид, наливая себе кумыс. – Мой прадед был дорогим гостем аж у самого Слепцова…

– Какого такого Слепцова? – быстро переспросил Мухан. – Васьки, который в городской администрации годами штаны протирает?

– Нет, который генералом был, на Кавказе служил. И не Васька, а Николай Павлович Слепцов. Среди казаков у прадеда тоже кунаки были. Когда он погиб, они для его семьи собрали деньги. Большую сумму по тем временам.

Мухан рассмеялся:

– Вот это, я понимаю, война! Сначала убили, а потом «бабки» собрали и вдове передали.

– Войны разные бывают. Они всегда были и, наверное, еще долго будут, пока люди живут. Но войны есть справедливые, а есть грязные. Есть неизбежные, а есть позорные. Смотря по тому, кто начинает, кто нападает, кто защищается и кто в чей дом непрошенным гостем лезет. И те, кто там воюет, тоже разные: есть настоящие герои, а есть настоящие убийцы…

Мухан посидел, выпив еще немного и думая над сказанными словами. Он понимал, что разговора, ради которого приехал сюда: подбить этого кавказца проявить свой горячий темперамент в отношении монахинь, сыграть на чувствах мести, распалить вражду к иноверцам – не получится.

– Какой-то ты весь… правильный, – пожал он плечами, тупо уставившись на стоящую перед ним тарелку с кукурузными лепешками. – Только не пойму, чего забыл здесь? Чего не едешь к своим: в свою деревню, или как там это у вас называется…

– Нет ее. Я же говорю: все перепахали «градом». Правда, теперь отстроили, но я не хочу жить там, где нет ни дома, ни могил моих предков. Пока обосновался здесь, а как будет дальше – на все воля Всевышнего.

Мухан усмехнулся:

– Принимал бы тогда нашу веру, раз тут решил жить. Как там в пословице: «С волками жить – по-волчьи выть». Или не прав?

– А ты сам какой веры? – спокойно взглянул на него Саид.

– Как это какой? Крещеной, конечно.

– Молитвы знаешь? Молишься? У разу, то есть пост, держишь?

– Ты что, кумыса своего напился? Зачем это мне нужно: и молитвы, и посты? Скажи еще, чтобы в монастырь шел!

– Нет, в монастырь тебе идти никак не скажу. А вот кое-что другое могу.

– Ну, давай, валяй.

– Сними крест, что у тебя висит на шее. Не позорь своего Бога. Не позорь веры своих предков. Сними – и живи, как хочешь. Пока ты занимаешься такими делами, Бог тебе не нужен.

Мухан встал, оторопело посмотрел на Саида, а потом схватил его за грудки:

– Чурка, ты что, угрожаешь мне?

– Нет, – спокойно ответил тот. – Просто прошу, как брата: сними.

– Не понял… Хочешь обратить меня в свою басурманскую веру? Своим «братом» решил сделать?

– В нашей вере тебе тоже не будет места, – Саид резко освободился от схвативших его рук Мухана. – Ни в какой, где верят во Всевышнего Творца: пусть по-разному, но верят, молятся Ему.

– Ты это… осторожней… А то не посмотрю, что… Грохну, не отходя от кассы.

И потянулся снова за «Стечкиным».

– Это как Всевышний решит, – спокойно отреагировал Саид. – Ты, вроде, по какому-то делу приехал. Давай о нем и поговорим.

– Уже поговорили, – буркнул Мухан, собираясь покинуть двор.

Саид учтиво проводил гостя. Следом вышла жена, молча передав Му хану полиэтиленовый пакет.

– Здесь тебе на дорогу и дома покушать: лепешки, сыр, сметана, свежее мясо, хоть и не любишь баранину. Кумыс тоже положили: попьешь, полезно. Ты за своим здоровьем совсем не следишь, болеть будешь. Возьми: это от души. Может, еще в чем нужда есть? Говори, не стесняйся, ты ведь зачем-то приехал.

– Зачем-то… Забыл, зачем.

Он вдруг обнял Саида:

– Слушай, скажи честно, как вы умеете такой порядок держать? Жена поперек мужа слова не скажет, дети старших уважают, здороваются, и сам ты весь какой-то не такой, как здешняя публика: не пьешь, на чужих баб, наверное, не засматриваешься…

– Зачем на них засматриваться? – улыбнулся Саид. – У меня своя есть. Пить вера не позволяет, и потом каждый день трудиться нужно, некогда в рюмку заглядывать. А ты зачем пьешь?

– Не пью, а употребляю. Когда для аппетита, когда для разговора, когда от нечего делать.

– Вот-вот, я и говорю: был бы занят настоящим мужским делом – пить некогда. Куришь?

– Не то, чтобы очень, но пачку в день – железно.

– Жена, дети есть?

– Живу с одной «телкой», от нее пацана имею, шалопаем растет.

– А кем же ты хочешь, чтобы он вырос?

– Нормальным человеком.

– Тогда самому нужно быть нормальным. Хотя бы чуть-чуть. Жить не с «телкой», а с женой, считать ее не скотиной, а матерью твоего родного сына. И перед сыном нужно вести себя очень достойно, как подобает настоящему мужчине. Ты же, наверное, и при нем пьешь, куришь?

– А что тут такого? Все так…

– И слова грязные при нем говоришь?

– Как и все…

– А ты стань, не как все! Будь мужчиной, отцом, мужем. Сыном хорошим будь, если родители твои живы. Братом верным будь, если братьев и сестер имеешь. О Всевышнем помни, Его уважай, держи в своей памяти, когда другие тебя будут толкать на что-то плохое.

Мухан уже сел в машину и включил мотор, как снова подошел к Саиду:

– Слушай, а если бы я тебя правда грохнул со своего ствола?

– Не успел бы, – все так же спокойно ответил Саид.

– Хорошо. Тогда допустим, что не я тебя, а ты меня. Что бы ты сказал ментам? Как бы все объяснил им? Их ведь сюда знаешь сколько бы понаехало, узнай они о стрельбе? Или тоже стал бы рассказывать им сказки о своем прадедушке, который куда-то там ходил в гости, пока его не завалили, а потом не собрали бабки на похороны?

Саид пожал плечами и, крикнув что-то на своем гортанном языке во двор, протянул Мухану маленький пакетик.

– Что это? – не понял тот.

– Здесь то, что я показал бы милиции. Без всяких объяснений. А они пусть разбираются, кто первым вытащил ствол. Вон там, – он указал под крышу навеса, где они сидели, – стоит камера видеонаблюдения. Прости, но люди к нам приходят разные. А нас жизнь научила быть осторожными. Сам говоришь: «С волками жить – по волчьи выть». Волк – умное животное. Не только смелое, но и умное, осторожное, с хорошим чутьем на грозящую опасность, засаду. Мы в горах тоже жили рядом с волками. Выть не научились, а всему остальному – да, что и тебе советую. В жизни все может пригодиться. Запись возьми на память о нашем знакомстве. Уничтожь ее сам. Мне она больше не нужна. Да и тебе тоже. Может, останешься, заночуешь? Выпил все-таки…

– Темно уже, я по газам – и дома. Никто не увидит.

– Увидит, – незлобно возразил Саид.

– Говорю, не увидят. Менты по «хазам» давно разбежались, у телека сидят. Кто увидит?

– Всевышний.

– Твой Всевышний в церкви живет и тоже давно спит, пока поп не придет и дверь не откроет, – рассмеялся Мухан.

– – Напрасно смеешься, – Саид не поддержал его юмора. – Всевышний везде и всегда. И видит каждого: тоже везде и всегда. Останься, прошу тебя, как брата. Утром поедешь.

Тот мотнул головой и захлопнул дверцу. Но Саид опять постучал ему в окошко кабины:

– Знаешь, о чем я подумал? Бросай все и приезжай сюда. Будешь тоже помогать мне с моим младшим братом. Работы здесь много: пасти овец, ухаживать за ними, охранять от волков, стричь… Приезжай, не пожалеешь. Бросай то, чем занимаешься сейчас. Ты хороший парень, но в плохие дела впутался. Поверь мне: добром они не кончаются.

– То есть, хочешь, чтобы я стал у тебя пастухом?

– Для начала. А дальше будешь учиться нашему труду. Приезжай.

Мухан пожал ему руку и впервые за всю их встречу дружески улыбнулся:

– Спасибо тебе. Подумаю. Может, действительно, брошу все и приеду. Ты тоже не забывай. Будут проблемы – звони, выручим.

И протянул ему визитку со своим телефоном.

«Вот тебе и чурка, – думал Мухан, выехав на асфальт. – Еще нужно разобраться, кто чурки больше: мы или они…»

Приехав домой, он выложил на стол содержимое пакета и перед тем, как лечь спать, приготовился перекусить. Налил в бокал свой любимый коньяк и уже почти пригубил, но вдруг остановился и выплеснул в посудную раковину. Потом уже в чашку налил кумыс и осторожно сделал маленький глоток, знакомясь с неведомым доселе напитком.

– А что? Очень даже ничего! – удовлетворенно хмыкнул и допил остаток.

– Где это тебя таким квасом угостили? – жена подсела рядом и тоже пригубила.

– Не квасом, а кумысом. В гостях у настоящего горца был.

– Сегодня у горца, а завтра к кому? На очередную свою бандитскую разборку?

– А что у нас завтра? Какой день?

– Выходной. Воскресенье. Да у вас выходных не бывает.

Мухан выпил кумыс и тыльной стороной ладони вытер губы.

– Говоришь, воскресенье? Тогда всем объявляю выходной и пойдем в церковь.

Жена изумленно вскинула на него глаза:

– Куда-куда? В церковь?!

– А куда же еще? – Мухан обнял ее и поцеловал. – Раз не на разборки, то в церковь. Все вместе пойдем, позвони матери, чтобы тоже была.

Жена взяла пустую бутылку из-под кумыса и внимательно посмотрела на нее.

– Там, случаем, ничего не было, кроме молока? Может, подсыпали чего-нибудь?.. Ни разу о церкви не заикался даже, а тут вдруг потянуло…

– Надо ведь когда-то новую жизнь начинать! – он снова обнял жену, успокаивая ее. – Не ходить же всю жизнь до глубокой старости в бандитах! Что сынок наш подумает? Люди начинают новую жизнь обычно с понедельника, а мы тянуть не станем: прямо с завтрашнего дня, с воскресенья, и начнем.

– Тебе, может, нездоровится? Или в дороге что приключилось?

– Да, приключилось… Кое-что…

«Представляю, какой будет шум, когда узнают, что я ушел в пастухи, – усмехнулся он уже про себя, вспомнив последние слова Саида. – Бросил все дела, разборки, «стрелки» – и ушел пасти овец».

Уже засыпая, опять подумал:

«Неплохой он все-таки мужик. Надежный. Вот тебе и чурка…»

Будем молиться

Выкван возвратился после долгого пребывания в тайном месте своего дома – той самой комнатке, куда войти имел право лишь он, чтобы там, в полном уединении и тишине, перед зажженными свечами и жертвенным огнем в центре, начать общение с таинственными духами, которые были покровителями его племени. Языки пламени извивались и рвались вверх – к тем силам, к которым он воздел руки, соединяясь с ними в древнем магическом обряде заклинания. Его дух в минуты наивысшего духовного напряжения соединялся с духами предков, которые открывали ему тайны грядущих событий.

Теперь они вещали скорую беду. Выкван знал, откуда она исходит: от Веры. Но не знал, как предотвратить ее. Сейчас эта беда представлялась ему неотвратимой, как рок, заложенный самой судьбой. Зная строптивый характер Веры, зная, что она не любит, даже ненавидит его, Выкван думал, как объяснить все Смагину.

– Хозяин, Веру необходимо остановить от рокового шага, – Выкван сидел со Смагиным вдвоем в его рабочем кабинете. – Сделать это под силу только вам, Павел Степанович. Я бессилен.

– Остановить Веру? – рассмеялся Смагин. – Мне, наверное, под силу остановить ядерный реактор во время взрыва, но не Веру. Нет уж, уволь, предоставляю это почетное право тебе.

– Я не всесилен, хозяин, – Выкван не отреагировал на шутку. – Веру ожидает беда. Большая беда. А через нее эта беда войдет в ваш дом. Вам лично она может стоить будущей карьеры и закончиться полным крахом. Я обязан предупредить вас, хозяин. Как предупреждал всегда, когда готовилась засада. Сейчас охотятся за Верой, но хотят подстрелить вас. Даже не подстрелить, а убить наповал. Одним выстрелом. Главная мишень, цель – не Вера, а вы.

– Ты что, за кабана меня держишь? Или за оленя? – снова хохотнул Павел Степанович. – Какая я мишень?

– Хозяин, все очень серьезно. Вы обязаны силой своей родительской власти, своим авторитетом остановить Веру. Ближайшие дни она должна сидеть дома. Иначе беда будет непоправима.

– Знаешь, голубь, мой родительский авторитет и родительская власть, как говорится, имели место быть, когда она пешком под стол бегала. А теперь она сама себе власть. В кандалы ее заковать? Что предлагаешь?

– Я предлагаю только одно: сделать все возможное и невозможное, чтобы удержать ее дома. Хотя бы ближайшие два-три дня.

– Легко сказать! Легко советовать! – Павел Степанович начал быстро ходить по комнате. – Что ты сделал, чтобы удержать Наденьку? Ты ведь, помнится, что-то рассказывал мне о каких-то червях. Не помню каких: дождевых, навозных, компьютерных. Уверял меня, что твои черви все сделают. И что они сделали? Надя в монастыре, Вера, говоришь, под прицелом, на меня, оказывается, тоже через оптический прицел смотрят. А что ты? Что твоя ферма червей, которых ты разводишь? Где результат? Или червям твоим будет работа, когда меня зароют в землю? С дыркой во лбу. Навылет.

– Павел Степанович, не надо так. Я делаю все, чтобы обезопасить ситуацию. То, что мы знаем о готовящейся против вас провокации, в которой хотят использовать Веру, уже много. Предупрежден – значит, подготовлен.

– «Подготовлен…» – буркнул Смагин. – Спасибо тебе за такую услугу. Скажи лучше, что будем делать?

– Необходимо удержать Веру, – упрямо повторил Выкван. – Это не в моих силах.

– Ну да, не в твоих силах… В силах твоих только червей ковырять. В одном месте…

В это время в комнату вошла Любовь Петровна.

– Вот кто нам поможет! – радостно воскликнул Смагин, обрадовавшись появлению жены. – Любаша моя – единственный человек, кто еще имеет хоть какое-то влияние на наших дочерей. По крайней мере, на Верочку.

И он рассказал ей о том, что встревожило Выквана, тактично покинувшего в это время кабинет своего шефа.

– Не доверять ему нет оснований, – озабоченно стал рассуждать Павел Степанович. – Он мне спасал жизнь, не раз предупреждая о готовящейся опасности. Я не вникаю, откуда у него эта информация, это выше моего ума. Но я полностью доверяю ему. Раз он говорит – значит, давай думать вместе, как остановить Верочку.

Она, сама видишь, дома не сидит, сплошной вихрь с моторчиком. Просто поражаюсь, какие они разные по характеру, темпераменту: одна сидит сиднем в монастыре, другая – извержение вулкана, ничем не укротишь. А укротить нужно, раз Выкван настаивает. Он попусту болтать не станет. Так что давай напрягать фантазию.

– Вместе будем думать – вместе и молиться будем за наших детей, – Любовь Петровна встретила этот настороженный тон своего супруга без паники.

– Молиться? – сразу отреагировал Смагин. – Может, сразу в монастырь уйдем? Коль уж молиться, то на всю катушку. Там уже одна Смагина молится. Небось, забыла, когда последний раз дома была. Замолилась вконец…

– Ничего она не забыла, – Любовь Петровна положила руку мужу на плечо, – у нас хорошие дочери. Одна молится и за себя, и за нас, а за обеих нужно молиться нам. Это самое лучшее, что мы можем сделать. Господь не оставит ни нас, ни их. Будет нужно – Сам и удержит.

– А Выкван настаивает на том, чтобы ее удержали именно мы.

– Ты знаешь, с каким уважением я отношусь к Выквану после всего, что он сделал для тебя, для нас. Но он – не Господь. Ему тоже нужен Бог. Я могу лишь догадываться, кому он молится, от кого получает помощь.

– А вот мне плевать на то, кому он молится, какому богу: кому-то в отдельности или всем богам сразу, – вспылил Смагин. – Плевать! Я сейчас думаю о том, как спасти нашу дочь, раз ей действительно угрожает опасность. Не о своей шкуре думаю, а о дочери. И если ее могут защитить те силы, к которым обращается Выкван, – пусть защищают. Я не буду мешать. И тебя прошу не вмешиваться.

– Так нельзя, Паша, – Любовь Петровна испуганно взглянула на мужа. – Выкван молится, как научен от своего племени и от своей природы. Он, в отличие от нас, еще не познал Истинного Бога. А если и ты Его не познал, то это уже не просто опасно, а страшно. Зная, как ты любишь своих детей, привязан к ним всей душой, еще можно понять, почему ты восстал против родной дочери за то, что она решила посвятить свою жизнь Богу. Но не вздумай против Него восстать, чтобы Он не воздал тебе за такую дерзость. Многие восставали – и все повержены. Все! А Своих детей Господь не бросает в беде. Поэтому нужно молиться Богу Истинному: за детей наших, за себя, за Выквана. Даже за врагов, что задумали злое. Господь не оставит нас. Лишь бы мы сами не отвернулись от Него.