355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Горшков » Отшельник. Роман в трех книгах (СИ) » Текст книги (страница 11)
Отшельник. Роман в трех книгах (СИ)
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 03:33

Текст книги "Отшельник. Роман в трех книгах (СИ)"


Автор книги: Александр Горшков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

А сколько полезного и даже мудрого можно почерпнуть, наблюдая за овцами. Не зря вся библейская история – и старозаветная, и новая – насыщена образами овец, овечьего стада. Для древнееврейской семьи овца была основным источником молока, мяса, шерсти, а, значит, и достатка, здоровья, материального благополучия. Занимаясь разведением овечьих стад, кочевники хорошо изучили характер и повадки этих животных. Они хорошо понимали, что овца является абсолютно беззащитным, миролюбивым и очень послушным человеку животным, не способным существовать без помощи пастуха. Такие черты, как покорность и миролюбие овцы стали нарицательными, издавна используясь как символ в культуре не только еврейского, но и других народов, традиционно занимающихся овцеводством. Домашняя же овца вовсе не приспособлена для жизни в диких условиях и нуждается в особой заботе пастухов.

В то же время в Писании упоминается свойственная характеру овец боязливость, кротость и беспомощность, когда они вдруг теряются, отстают от стада, испытывают чувство приближающейся опасности. Кто является главным символом человека, отступившего от веры, впавшего во власть греха? Заблудшая овца.

Поскольку же главным занятием древних евреев было разведение овец, то более всего они ненавидели волков – главных врагов пасомых. Отрицательное отношение к волку основывалось на коварном и хищном характере этого дикого животного. Известно, что если волк пробирается в овечье стадо или в овчарню, то не успокоится до тех пор, пока не уничтожит всех овец. Будем помнить это: пустить волка в свою душу – значит обречь ее на верную гибель.

Расскажу вам для назидания и вот о чем. Зная доверчивый характер овечки, некоторые пастухи прибегают к хитрости, чтобы заманить ее под нож. Делают они это так: растят у себя отдельно от стада особого барана. Выкармливают его, лелеют, ласкают, а потом, когда приходит время заготавливать мясо, пускают в отару – и этот откормленный баран ведет остальных в приготовленный хлев. Там он выскакивает в такую же приготовленную специально для него дверцу и бежит прямым ходом к полной кормушке, как награде за хорошо выполненное задание, а остальных овец, кто доверился его зову-блеянию, захлопывают и по очереди режут.

Бойтесь пуще всего таких «баранов»-зазывал: в жизни людей их тоже хватает. Они страшнее волков в овечьих шкурах, о которых предупреждает Евангелие. Волк, даже в шкуре овцы, остается волком, делая то, к чему рожден и что в него заложено изначально. А вот когда под нож заманивает не чужой, а свой, обещая такой же сытой жизни, в которой живет он сам, купаясь в достатке, ласке, неге – это уже не просто страшно… Бойтесь таких зазывал: их становится все больше и больше. Они не только внутри нас, зазывая к разным удовольствиям, наслаждениям, заглушая трезвую духовную жизнь. Блеяние этих «баранов» и вокруг нас: не поддайтесь их сладким голосам, особенно лести, похвалам, умилениям в свой адрес, опрометью, без оглядки, бегите оттуда, ибо где-то рядом, совсем близко для вас уже приготовлен остро наточенный нож…

Много наставлял старец и о тайнах истинного христианского смирения, призывающего на себя особую благодать Божию:

– Бойтесь, как огня, напускного, мнимого смирения. Оно и среди мирян, и среди пастырей, и тоже гнездится в лукавом сердце. Например, мнимо смиренные в присутствии других сокрушаются, скорбят о своем ничтожестве, называют себя грешниками, даже юродствуют, отпускают бороды, облачаются в темные одежды. Духовно несведущие люди смотрят и думают: «Какое смирение! Какое раскаяние!..» Господь, между тем, проверяет, насколько все это искренно. Как? Очень просто! Устами кого-то из тех, кто рядом, говорит ему прямо в глаза: «Да, ты именно такой. Ты и горд, и ленив, и нерадив. А еще ты и такой, и вот такой. Спаси тебя, Господи!» И куда девается это напускное смирение? Лопается, как мыльный пузырь. А после всей этой бури в стакане затаивает злобу и вражду на своего обличителя. Отныне он считает своего благодетеля врагом. Перестает здороваться, отворачивается, воротит нос, косится… Смирение кончилось. Вместо него – сплошная гордыня. Лучше быть на вид гордым со смиренным сердцем, чем видом и словами казаться смиренным, а сердцем пребывать в тщеславии. Все, что напоказ, – Богу не угодно…

Три дня и три ночи отец Агафадор молился, находя время наставлять молодых пастырей перед своим исходом из этой своей таинственной, непостижимой для других, долгой земной жизни. К исходу третьего дня старец, неожиданно для всех прервав свою тихую беседу, вдруг обратился к отцу Игорю:

Читай канон на исход моей грешной души. Пора…

Все изумились, глядя на еще вполне бодрого духовного собеседника, не подававшего никаких признаков приближающейся смерти.

– Читай… – настоятельно повторил он и, облачившись в схиму, возлег на приготовленный смертный одр под святыми образами, перед тем в последний раз открыв тайны души в исповеди.

Все трое священников стали совершать уставной чин, глядя на старца, смиренно сложившего на груди свои изможденные в трудах руки и прикрывшего глаза. На седьмой песне канона он вдруг глубоко вздохнул – три раза, и на последнем выдохе его душа вышла из бренного тела: так же тихо, просто, какою была и ее долгая, уединенная от мира жизнь.

А наутро, внеся тело в храм и совершив Божественную литургию, старца погребли, как он и завещал: рядом с отцом Лаврентием, который тоже был посвящен в великую тайну лесного Отшельника.

И снова тайна

Близкие друзья отца Игоря после блаженной кончины старца еще долго оставались в гостях, каждый день молясь в старенькой церквушке. Никто из них уже не рвался к своим заманчивым делам, сулившим неплохой материальный достаток, комфорт, уют. То, что им открылось во время недолгого общения с таинственным отшельником, перевернуло их душу, взгляды на жизнь, пастырское призвание. Им тоже захотелось остаться здесь, поблизости, чтобы хотя бы чуть-чуть приблизиться к тому, чем жил отец Агафадор: уединению от суеты, шума, ненужных соблазнов. Они поняли состояние души своего друга, который забился в эту глушь, тоже став для многих отшельником. Им стало стыдно: прежде всего, за то, что осуждали его, подсмеивались над ним, считая неудачником, нерасторопным, неспособным к современной жизни, которая, как им казалось, манила к себе ни с чем несравнимыми удовольствиями, благами, комфортом. Только ленивый мог не воспользоваться всем этим. Им стало стыдно и за свою жизнь, почти всецело посвященную бесконечным делам, далеким от истинного служения Богу и людям. Бизнес, жажда побольше заработать, повыгоднее вложить нажитый капитал – все это отвлекало от главного, к чему они были призваны, давая обет пастырского служения. Они поняли, что, в отличие от друга, оставаясь пастырями без всякого дерзновения к подвигу ревностного служения Богу, они к тому же находили своему нерадению оправдание, видя в отце Игоре живой укор своей совести.

Побыв немного дома, они снова нагрянули к нему уже совершенно нежданными гостями.

Сидя за чаем, отец Владимир осторожно обронил:

– Мы тут на днях поговорили с помощником нашего Владыки, кое-что выяснили. Оказывается, неподалеку есть две деревеньки – Барыково и Воронцово, туда никто не хочет ехать, а приходы уже зарегистрированы, люди все пороги обили, просят батюшек. Так мы с отцом Виктором подумали, с матушками пошептались. А что если к тебе поближе переберемся? Как ты?

– Чудеса! – всплеснул руками изумленный отец Игорь. – Сюда? Из ваших теплых городских квартир – и в эту глушь, без тепла, без газа, без городских удобств?

– Ты ведь живешь – и ничего. Настоящим героем стал, хоть кино про тебя снимай, книгу пиши. Помяни мое слово: найдется когда-нибудь такой писака и напишет книгу под названием «Отшельник». Зачем ему что-то выдумывать, голову ломать, из пальца высасывать? Готовый образ, готовый сюжет!

– Совершенно не против, – отец Игорь не мог поверить в серьезность намерения своих друзей. – Приходы свободные есть, мне даже хотели добавить два тех самых… Людям не с руки туда ездить, а у меня…

– …Знаем! А у тебя «джип-внедорожник» и «кадиллак» с открытым верхом, мы уже видели, можешь не хвастаться, – рассмеялись друзья.

Потом снова стали серьезными.

– Но прежде всего, хотим у тебя, дорогой наш собрат, попросить прощения. Прости нас: за насмешки над тобой, за разные дурные мысли, которые нам лезли в голову, когда мы говорили о тебе, осуждали, посмеивались, как над неудачником, растяпой в жизни. А теперь понимаем, что были по отношению к тебе несправедливы, даже жестоки. Встреча со старцем открыла нам глаза и на твою жизнь, и на нашу собственную. Прости…

Отец Игорь обнял друзей.

– Какие могут быть обиды? Это здорово, братья, что вы решили переехать сюда. Здесь святые места, да и работы много. Церковь кирпичом обложить пора, ремонт сделать. Скажу по секрету: есть одна добрая душа, готовая помочь не только мне, но и всей деревне – дорогу нормальную из города построить, газ провести.

– А эта душа, случайно, не хочет сюда и метро провести, и аэропорт международный открыть? – иронично подмигнул отец Виктор, услышав об этих грандиозных планах. – Дорогу, газ… Сегодня собачью будку сбить не всем по карману, а вы со своей таинственной доброй душой на такие проекты размахнулись. Хоть знаешь, сколько на все это надо? С неба, что ли, все свалится?

– Ну, с неба или с другого места… – он тоже подмигнул другу, – но я говорю не о воздушных замках. Завтра едем с председателем сельского совета к архитектору, будем заказывать необходимую документацию: и на ремонт церкви, и на строительство дороги, и на газификацию. Кстати, к вам тоже проведем, это рядом.

– Не, ты глянь на него! – друзья не скрывали своего удивления. – Сидел себе тихоня и вдруг с таким размахом хочет развернуть кипучую деятельность. Или ты в лесу кислородом лишним надышался? Бывают, знаешь ли, проблемы от кислородного голодания, а у тебя от кислородного объедения. Нет?

– Да нормально все, не фантазирую. Все вполне реально и осуществимо. А с этим добродетелем вы, кстати, имели честь видеться и быть знакомы: та самая Ольга, которая приезжала к нам. Она чтит память отца Лаврентия. Хочу поставить над могилками погребенных здесь старцев красивую часовню: думаю, они вполне заслужили такой чести. И это еще не все! Ольга намерена построить в нашей деревне современный приют для детишек, чтобы жили тут и учились всему доброму: трудиться, молиться, знать дорогу в храм Божий.

– А мы воспитателями туда пойдем! – радостно воскликнула Марина, матушка отца Владимира. – Между прочим, я по образованию детский психолог, мое место как раз там. Берешь?

– И меня, и меня! – захлопала в ладоши матушка отца Виктора. – Я хоть и медсестра, но, думаю, работенка с такой профессией тоже найдется.

– Наша главная профессия – оставаться в том призвании, в котором призваны: быть матушками, – заметила Елена. – Я ничуть не жалею о своем выборе: нам работы хватает и дома, и в храме. Поэтому будем всегда верными помощницами нашим батюшкам во всех их трудах.

Отец Игорь хотел рассказать еще что-то, но раздался стук в окошко, матушка Елена вышла, но тут же возвратилась, поставив на стол банку густой домашней сметаны, маринованные лесные грибы и целую кастрюльку свежеиспеченных блинов.

– От их стола – нашему столу, – сказала она, доставая оставшееся из пакета.

Отец Игорь недоуменно посмотрел на нее.

– Твоя старая знакомая велела передать, в знак благодарности.

– Да у меня этих знакомых… – растерялся отец Игорь, – и все в основном старые…

– Орестиха, преданная твоя прихожанка.

– Ах, вот оно что! – обрадовался отец Игорь. – Ты хоть поблагодарила?

– А как же!

Гостинец пришелся кстати к вечернему чаепитию.

– Бабушка тут у нас одна живет, – стал рассказывать отец Игорь. – Между прочим, с нее и началась вся история: заехали офицеры охраны, хлебнули ее пойла, их развезло, а потом покатилась машина в овраг. Бабульку ту милиция, конечно, припугнула хорошо, хотя все случившееся тоже отбило охоту заниматься прежним делом. Да ведь тех прежних дел у нее было несколько. Она еще и ворожбой занималась. По нашим деревенькам таких бабушек и дедушек, к сожалению, еще хватает. Тому на карты бросит, той на яйце покатает, той зелья на заговоре настоянного даст. Но и от них тоже получала: то деньжата, то безделушку какую-нибудь в красивой упаковке. А всем ведь клялась, божилась, что все это у нее, дескать, Божий дар. Люди приходят, смотрят – и правда: иконы по стенам, книги церковные, крестится, молитвы шепчет, в церковь идти велит: причащаться. А сама-то в храме лишь по большим праздникам. «Бог, – говорит, – за труды не осудит» Такая вот у нее мораль была. И приключилась с ней не так давно интересная история… Приходит она в церковь, только хотела поставить свечку – да злая черная сила не дала ей сделать это. Она к другой иконе, к третьей: то же самое. Она бегом ко мне и говорит: «Батюшка, от меня все святые отвернулись. Ко всем лицом, а ко мне – затылком» И крестится в знак того, что говорит правду. «Это, – говорю ей, – оттого, что вы, бабушка, сами от них отвернулись. Вот и не хотят смотреть на вас, пока не бросите свои черные дела, которыми занимаетесь сами, да еще других соблазняете» Она бух перед иконами – и в плач, на коленках к людям подходит, прощения просит. Потом пришла на исповедь, покаялась во всем. «Это, – говорит, – у нас в роду по женской линии передается, все тайные слова в тетрадках особых записаны. Так я эти тетрадки в печку, чтобы никому больше соблазна не было». Смотрю: пошла она свечки перед святыми образами ставить, а сама боится глаза поднять. А потом вижу, как ее лицо преобразилось от радости, даже помолодело, никогда ее такой светлой не видел. Простил, видать, Господь… А этот гостинец уже от ее личных щедрот: внук подарил корову, так что ведет бабушка отныне здоровый образ жизни.

– Значит, говоришь, бросила бабушка свое черное ремесло? – отец Виктор кивнул на блины. – А вдруг заговоренные?

И, рассмеявшись, они принялись за щедрое угощение.

***

…Прошел год. К годовщине упокоения старца Агафадора готовились особенно торжественно. Над двумя могилами – его и отца Лаврентия – выросла высокая часовня, ставшая одновременно усыпальницей двух подвижников. Много гостей собрала их память: и священников, и монахов, и мирян. Приехал местный архиерей, узнав об удивительной истории, связавшей его скромного клирика отца Игоря с таинственным отшельником. В деревню теперь не тряслись по страшному бездорожью и ухабам, проклиная все на белом свете, а ехали по современной дороге, отмеченной указателями. Во многих домах зажглись огоньки проведенного сюда газа. Люди не могли нарадоваться своим батюшкой, ставшем для всей округи не только добрым пастырем, но и мудрым хозяином.

Прилетела из своего далекого края и сама Ольга, увидев, что ее жертва служит на пользу и на радость простым людям. Правда, пошел слушок, что захотели отца Игоря забрать в город: такие хозяева и там нужны. Кто-то даже предложил избрать батюшку депутатом: дескать, вот это и есть истинный слуга народа, а не мешок с валютой, думающий только о том, как набить его еще потуже.

Заскорбели люди, не хотели они расставаться. Да как удержишь? Чем? Своей забитой деревней? Деревенской глушью? Убогим домишком? Понятное дело: земной о земном думает… Но отец Игорь поспешил успокоить народ:

– Куда я от вас денусь? В какой город? Отвык я от больших мест, боюсь их. Настоящим отшельником стал вместе с вами.

Когда совершили чин освящения часовни, а потом все торжественно вошли в обновленный храм, к отцу Игорю, плотно окруженному радостными гостями, вдруг пробилась все та же баба Орестиха и позвала его в сторону.

– Что, опять отвернулись? – забеспокоился отец Игорь.

– Нет, батюшка, теперь такие дела, такие чудеса! – зашептала та, прикрывая высохшей старушечьей ладонью беззубый рот.

– А позже никак нельзя? – отец Игорь хотел уйти к гостям, но та его удержала:

– Никак! Только сейчас!

– И что же за дела такие неотложные?

– Иду я утром ранехонько мимо часовенки, аккурат в центр, на базарчик. Ну, иду себе, иду, иду…

– Ну, бабушка, иди, я тоже пошел…

Но та не пустила его и таинственным голосом продолжила:

– Так вот, иду мимо часовенки и вижу вдруг троих светлых мужей: стоят на коленочках, молятся, молятся…

– Бабушка, а у вас вечером ничего такого на ужин не было? – улыбнулся отец Игорь.

– Да что вы, отец! Ни капли! Ни себе, ни другим. После той страшной истории я ни-ни! А мужей тех дивных я видела так же явственно, как всех, кто сейчас рядом. Стоят они так красиво и молятся так славно, таким ангельским пением…

Отец Игорь ничего не сказал, он задумался над словами прихожанки. А та поманила его к себе еще ближе и на самое ухо прошептала:

– Я ведь, батюшка, узнала их. Не сразу, но узнала. Больно уж лица мне показались знакомы…

– Лики святых, что на иконах?

Орестиха отрицательно мотнула головой.

– Кто-то из книжек, из житий? – еще больше недоумевал отец Игорь, чувствуя, что произошло действительно нечто чудесное.

– Так кто же, коль узнала? Говори, не тяни, меня гости ждут.

Вместо ответа баба Орестиха достала изпод куртки смятый листочек и протянула отцу Игорю. Тот развернул – и сразу узнал на фото своих похитителей, над которыми красовалась классическая надпись: «Их разыскивает милиция! Бежали особо опасные преступники!»

– Что за чудеса такие? Сначала их разыскивали всюду, потом нашли, похоронили, а они…

Орестиха многозначительно глянула куда-то вверх. Отец Игорь улыбнулся и тоже возвел очи к небу, благодаря Господа за все Его милости. Может, и не совсем хорошо, что после всего происшедшего он перестал чему-либо сильно удивляться. А с другой стороны, коль твердо веришь и сам испытал, что у Бога нашего нет ничего невозможного, то чему удивляться?..

Молится схимник

Мантия черная,

Келия, Свечи,

Четки послушные,

Пасмурный вечер.

Книга старинная

С буквами красными,

Доски иконные

С ликами ясными.

Молится схимник

– В крестах облачение,

Светит окошечко

В сумрак вечерний…

А за вратами

Обители тихой

Мечется жизнь

Неуемными вихрями:

Носятся лихо

Машины заморские

– Яркие, Сильные,

Дерзкие, Броские.

Едут в них люди

Счастливые,

Стройные,

Сытою жизнью

Своею довольные.

Едут навстречу

Огням ресторанов,

Аэропортам

В далекие страны,

Едут навстречу

Бокалам хрустальным,

Винам игристым

И картам игральным,

Смеху и шуму,

Застольям, веселью…

Молится схимник

В маленькой келии,

Пахнущей ладаном,

Книгой старинною,

Свечкой восковою,

Ветхою схимою,

Вязкою высохших

Трав прошлогодних,

Мягкой просфорою,

Чаем холодным.

Четки неслышно

Скользят по ладоням:

Молится схимник

Молитвой безмолвной

Молится с верою,

Сердцем пылающим,

Молится страстно,

Стучась и взывающее

К Богу за мир наш

Глухой

И порочный…

А за покровом

Молитвенной ночи

В это же время

Далеко иль близко

Слышатся крики

И пьяные визги,

Рев электроники

Грохот и стоны…

Вот опустился

В глубоком поклоне

Старец согбенный —

И к ликам глаза:

Сколько могли бы

Они рассказать!

Молится схимник —

В крестах облачение —

За поколение наше Увечное:

За обездоленных,

За недоучек,

За разжиревших

От жизни кипучей,

Преуспевающих

В бизнесе грязном

И за живущих

В безделии праздном;

За очумевших

От порно и видео,

За наркоманов,

Наемников-киллеров,

За продающих себя

За валюту,

Жизнь проживающих

Черной минутой, —

За поколение,

Ставше уродом,

За позабывших,

Откуда мы родом…

Мантия черная,

Келия,

Свечи,

Книга старинная,

Пасмурный вечер.

Смотрит луна

Из-за тучи уныло.

– Господи,

– молится схимник, —

Помилуй…

Пусть кто-то

В эту минуту

Танцует,

Пляшет,

Смеется,

Кого-то ревнует,

Важно сидит за рулем

Иномарки,

Дарит улыбки,

Цветы И подарки,

Пахнет парфюмом,

Вином

И сигарой —

Где-то есть схимник

Согбенный

И старый:

Четки в ладонях,

Взор на иконы

И со слезами

Поклоны,

Поклоны…

– Господи,

– старец взывает, —

Помилуй!..

Ты еще молишься,

Русь моя милая…



Книга вторая

БЕЗУМЦЫ

Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом.

Мф. 12:43–45.

Поселенцы

Во дворе раздалось сначала злобное рычание, а затем громкий лай рвавшегося с цепи Анзора – лохматого пса, бывшего несколько лет верным сторожем двора, где жил отец Игорь. Матушка Лена поспешила к раскрытому окну, чтобы шикнуть и успокоить собаку, но кошка, мирно дремавшая на подоконнике, приняла это на свой адрес и, мяукая от внезапного испуга, соскочила на пол, угодив прямо под ноги хозяйке.

– Ну что вы за публика, – всплеснула руками Лена, схватив ее за загривок и выпроводив за дверь. – Ни стыда, ни совести, ни покоя. Линочка только уснула, всю ночь не спала, а вы…

Из детской комнаты раздался плач дочки, а за ним кашель простуженного отца Игоря. Лена поспешила назад в дом, но тут заметила стоящего у калитки председателя сельского совета: он с опаской поглядывал на бросавшегося в его сторону пса.

– Я сейчас, Артем Иванович, – махнула ему Лена и вышла, чтобы загнать Анзора в будку. Затворив пса крышкой от ведра, да еще подперев снаружи лопатой, чтобы не вырвался, она открыла калитку и пригласила гостя в дом.

– Проходите на кухню, – Лена помогла ему снять плащ. – Самовар как раз закипает, составите мне компанию.

Семья отца Игоря так и жила в том же домике, куда вселилась, приехав на служение в деревню Погост. Как ни уговаривали, как ни подбивали собратья и друзья начать строить более просторное, современное семейное «гнездышко», отец Игорь отнекивался, довольствуясь тем, что получил от своего предшественника. Он обложил жилище кирпичом, укрепил каркас дома, да пристроил еще одну комнатку, куда перевел двоих сынишек, а в их комнату поселил появившуюся на свет долгожданную дочурку Ангелину. Теплее стало не только от этого ремонта, но и оттого, что теперь не было нужды дежурить у печки, поддерживая огонь: обо всем заботился проведенный в деревню природный газ. Но печку отец Игорь в доме все-таки оставил: она исправно служила тут много лет. Кроме того, батюшка любил смотреть, как в топке разгорались смолянистые дрова, весело потрескивая, перемигиваясь искорками, огоньками, разливая вокруг приятное тепло и особый домашний уют.

Служить отец Игорь тоже остался на прежнем месте, хотя известность, которая пришла к нему после всех пережитых событий, и поток людей, хлынувших посмотреть на необычного батюшку, да побольше разузнать о необычном старце, так и тянули из этой глуши в более цивилизованное и спокойное место. Но отец Игорь никуда не рвался. Не настаивала и матушка, стараясь успевать всюду: и в доме, и на клиросе в храме, и по хозяйству.

– А где же батюшка и все остальные? – председатель мельком глянул на себя в зеркало и поправил свою рыжую шевелюру.

– Спят, – махнула рукой Лена. – Все поболели.

– Не спят, а спали, – раздался из другой комнаты голос отца Игоря, и он появился на кухне. – С ними поспишь: «гав-гав-гав» да «мяу-мяу».

Лена снова всплеснула руками, понимая, что ничего не поделаешь, а отец Игорь поздоровался с председателем, приняв его рукопожатие. Потом они присели за стол, ожидая обещанного чаепития. Пока хозяйка расставляла чашки, гость тактично поинтересовался домашними делами.

– Лучше не спрашивайте, Артем Иванович, – за отца Игоря ответила Лена. – Из болячек никак не можем выкарабкаться: гриву тянем – хвост увяз, хвост вытащили – грива застряла. Так и у нас: не батюшка, так Линочка, не Линочка, так меня валит. Прям напасть какая-то.

– Разве только вы? – председатель налил горячий чай из чашки в широкое блюдце и громко засербал. – Куда ни зайди – все нездоровы, только всяк по-своему. А всему виной эта экология, будь она трижды неладна.

– Не наговаривайте, Артем Иванович, уж если наша здешняя экология вам не такая, что же говорить о больших городах, полных разной гари, выхлопов, заводских выбросов, излучений.

– Раз им нравится так жить – задыхаться, чахнуть, забивать себе легкие, травить организм, то пусть живут. Вернее, выживают. А вся эта их городская дрянь и к нам потихоньку добирается. Лесники в один голос говорят: деревья стали высыхать, речки мелеть, птиц меньше, зато разных невиданных доселе бабочек, жучков да паучков, что листву на деревьях объедают, оставляя голые стволы, развелось видимо-невидимо. А грибов ядовитых – опасно в лес ходить. Спокон веков предки наши и собирали, и сушили, и хранили – и ничегошенько с ними не случалось. Теперича только и слышишь: там отравились, а там на тот свет отправились, да все поевши лесных грибочков. И собирают ведь не новички, не приезжие, для которых, что груздь, что поганка – без разницы, а местные, деревенские люди, знающие, что можно, а что нет.

Отец Игорь сидел за столом и, не встревая в разговор, откашливался, отворачиваясь в сторону.

– Да, батюшка, вы действительно застудились не на шутку, – сочувственно посмотрел на него председатель. – И давно это? В церкви, вроде, тепло, дома тоже, на улице вообще теплынь. С чего бы? Ладно я: то на один край деревни пошел, то на другой, то в райцентр, там под дождь попал, там просквозило, просифонило. А вам себя поберечь надо, сами молоды еще, детки у вас малые. На медок, на медок налегайте, от него польза для здоровья большая. Я вам принесу баночку меда с пасеки, что стояла у меня прошлым летом за дальней балкой: медоносы там особенные. Мед что пахучий, душистый, что целебный! Принесу, коль не забуду, памяти никакой не стало.

– И медок целебный не помогает? – добродушно засмеялся отец Игорь.

– Эх, батюшка, когда годочки на закат бегут, не только медок – ничто уже не поможет. Придут однажды к вам и скажут: «А Иваныч-то наш того…» И проводите меня в последний путь за деревню, а меня там уже дожидаются.

Отец Игорь снова улыбнулся:

– Это хорошо, что вечно жить не собираетесь, о смерти вспоминаете.

– О ней вспоминай не вспоминай – придет и фамилии не спросит. Отведет в приготовленную яму, засыплют, помянут горькой чаркой – на том и шабаш, конец машине боевой.

– Вот тут не соглашусь, Артем Иванович: не конец, а лишь начало.

Теперь улыбнулся тот:

– Ох, и наивные вы люди, батюшка! Сами верите в эти сказки и другим внушаете. Ну какое начало может быть в яме? Опустили – и конец. Начало – это когда младенчик вылупился из мамки и закричал на весь роддом: «Уа-а-а-а!» Вот это начало. А конец его в могильной яме. Всему конец и всем, потому как все там будем, только в разное время.

– Почему же для других не сказки? – отец Игорь допил чай и отодвинул чашку. – И не просто верят, а знают, что в могильной яме ничего не кончается: земная жизнь действительно завершается, а загробная начинается, и вот ей-то конца уже не будет. Что заслужили – туда и пойдем на веки вечные. Супруга ваша, Антоновна, в это твердо верит, а вы почему-то нет. Верили бы в Бога – и в загробной жизни бы не сомневались.

Председатель в ответ махнул рукой.

– Стар я в Бога верить. Всю жизнь верил партии – в победу коммунизма, агитатором был, пропагандистом, кружки политпросвета вел, а теперь развернусь на сто восемьдесят градусов – и на попятную? Нас так не учили.

– Принять Бога в свое сердце никогда не поздно, – улыбнулся отец Игорь. – С Богом и жить легче, и умирать не так страшно. А без Бога беда: и в этой жизни, и в той, что за гробом.

– Вот пусть моя Антоновна за нас двоих и молится, а заодно и за детей, и за внуков наших, я ей ни в чем не перечу. Меня увольте. Я не по той части. Моя голова забита другими проблемами: земля, участки, прописки, переписки, бумаги разные… После того, как с вашей помощью провели нормальные дороги, газ, обустроились, народец потянулся в наши края. Как поется в одной старой песенке, «жить стало лучше, жить стало веселей». Это правда. Хоть бери да меняй название деревни: не Погост, а Рассвет, Новая жизнь или как-то еще более радостно. Для того, кстати, я и решил заглянуть к вам, кое с чем посоветоваться.

– Поменять название деревни? – изумился отец Игорь. Он встал и облокотился на спинку стула, чувствуя боль в спине. – Так я, как вы говорите, тоже не по этой части, Артем Иванович. Наше дело Богу служить, вместе с вами людям добро, свет Христа нести, помогать им.

– Одно скажу вам, батюшка: счастливый вы человек, что не связаны с нашей кухней. Звали мы вас в депутаты, а вы отказались. Избрали бы – тогда б узнали, почем фунт нашего лиха. Голова от всего пухнет!

– Мы ведь всегда жили с вами душа в душу, – обнял отец Игорь председателя. – Ваши проблемы – наши проблемы, все сообща, с любовью. Видите, как все устроил в общее благо Господь, в Которого вы не хотите уверовать: и людей с добрым сердцем послал, и многие проблемы помог решить…

– …За что мы безмерно благодарны, – ответил рукопожатием председатель, – и вам лично, и всем добродетелям, и, если настаиваете, вашему Богу. Особенно после той истории, что произошла с вами, после того старика, которого все считали сказкой, легендой, басней, народ не просто потянулся, а повалил в наши места. Новые люди просятся к нам на постоянное жительство, заявления пишут, почти все хаты пустые раскупили, по заброшенным хуторам ни одной не осталось. Глядишь – скоро райцентром станем.

– А что? И станем, – отец Игорь потер ладонями. – Какой была наша деревня? Настоящим погостом, никто не верил, что она имеет хоть какую-то перспективу для развития. А Господь решил иначе – и все изменилось в одно мгновение. Глядишь, Артем Иванович, и в душе вашей доброй грядут перемены: в церковь станете ходить, Бога почитать, как и ваша супруга благочестивая, дай Бог ей здоровья. Так какое дельце у вас? Готов внимательно выслушать.

Председатель кашлянул в кулак и, достав из портфеля папку, раскрыл ее на столе.

– Дельце-то интересное, как раз по вашей части. Новые начались у нас чудеса, батюшка. Я бы сказал, странные и тревожные.

– Чудеса часто такими бывают, – отец Игорь снова сел за стол и взглянул на папку. – Сначала странные и тревожные, а потом, когда разъяснится, все в радость.

– Вот и давайте с вашей помощью попробуем все разъяснить.

И, надев очки, председатель пробежал но лежащим перед ним бумагам.

– Так вот, едут новоселы по земле целинной, то бишь нашей деревенской. То отсюда рвались без всякого удержу, а теперь сюда. Заявлений куча! Не поверите: продают свои городские квартиры, бросают весь уют, удобства и рвутся к нам, готовы въехать в любую брошенную хату, любую развалюху, отдать любые деньги. Особенно в Балимовку их тянет, словно медом там намазано.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю