Текст книги "Воспитание поколений"

Автор книги: Александр Ивич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Война. Мать убита во время бомбёжки, отец на фронте, и четыре месяца нет от него известий. Остался Капка с двумя сёстрами – старшей и совсем маленькой. Но, хотя Рима и старше Капки, заботу о семье взял на себя мальчик.

Кассиль показал своего героя разносторонне – на работе и в игре, показал, как он дружит и как ссорится, как выполняет свои обязанности главы синегорцев и как – это тоже выпало на его долю – воюет. Капка не описан, а изображён в хорошо найденных динамичных эпизодах, с деталями, углубляющими характеристику и всегда интересными читателю. Образ не задан с первых страниц, как в «Черемыше», мы в каждой главе узнаём о Капке что-нибудь новое, дополняющее его образ. Но, как и в «Черемыше», тут тоже нет движения или перелома характера. Это отнюдь не лишает повесть психологического содержания – самое изображение характера, хотя и не сложившегося ещё, мальчишечьего, здесь очень интересно и поучительно.

Мы уже видели, что у Кассиля отсутствие развёрнутых психологических мотивировок не означает немотивированности поступков – они естественно вытекают из ситуации и уже известных нам черт характера, в свою очередь дополняя образ и подготовляя следующие поступки^[18].

Вот очень занятой человек, с трудом оторвавшись утром от сна, ощупывает заплывший после вчерашней драки глаз. Наскоро позавтракав, он наколол дрова, а починку примуса и костыля, принесённых соседями, отложил на вечер. По дороге на завод, где он работает вместе с другими ремесленниками, у Капки дело: найти на рынке лодыря из его бригады, Дулькова, наверное торгующего там зажигалками. Дружки его вчера и засветили Капке фонарь под глазом.

Вражда Капки с Дульковым напоминает вражду гайдаровского Тимура с Квакиным. Там и здесь – это борьба честности, порядочности с нравственной распущенностью. И средства борьбы примерно одинаковы. Пусть компания Дулькова отстаивает свои позиции кулаками. Капка ищет других средств воздействия – моральной победы. Подраться Капке хочется, недаром ему снилось, как он доблестно побеждает напавших на него вчера дружков Ходули (прозвище Дулькова), – хочется, но не подобает бригадиру. Из-за прогулов Ходули Капкина бригада теряет своё передовое место. И Капка сумел поговорить с Ходулей на базаре так, что тот струсил – понял, что работать придётся.

Идёт Капка дальше, видит, мальчики в городки играют, – не удержался от соблазна «распечатать» фигуру. И сделал это с блеском.

Кассиль очень вкусно рассказывает в своих повестях о любой спортивной игре – азартно, со множеством технических деталей, не скучных, а как раз и создающих напряжение повествования. И это у него отнюдь не «вставные новеллы». Спортивные состязания обычно у Кассиля играют существенную роль и в движении сюжета, и в характеристике героя. Так в «Черемыше», так и здесь. Ловкость, уверенность, с которой Капка играет в городки, подготовляет более важный эпизод – победу в состязании с юнгами на бросание гранат. Капка в этом состязании поддержал висевшую на волоске честь городской молодежи.

Меньше часа провёл читатель с Капкой – мальчик ещё не дошел до завода, а мы с ним уже близко познакомились. Какое удивительное различие между способом изложения сказки и реалистическим рассказом! Там, в сказке, сомневаешься в необходимости чуть ли не каждой детали, каждого эпитета – это наряженная ёлка, где все стеклянные шары, фигуры и картонажи можно поменять местами, заменить другими, лучшими или вовсе снять. А в рассказе о Капке и его друзьях каждая деталь работает – проясняет характеры, мотивирует поступки, повышает достоверность эпизодов.

Крепкий человек Капка. Он уверенно несёт свою нелёгкую ношу – мужчина в деле, мальчик в игре и во многих поступках. Это сочетание вызванного временем и обстоятельствами раннего повзросления с мальчишескими порывами, иногда и поступками придает его образу особенную привлекательность. В Капке чувствуется внутренняя сила, которая делает естественным его положение командира синегорцев и бригадира на заводе.

Он ещё так мал, что приходится стоять на скамеечке у станка. Подставить пустой ящик, как делали другие, Капка считал невозможным. «Он сам сколотил себе трибунку и выкрасил её кубовой краской». И другие малорослые ремесленники последовали его примеру. Вот одна из многих деталей, сама по себе незначительная, но характерная: показано уважение Капки к заводу, своему рабочему месту и своему труду. Деталь, как она ни проста, здесь несёт большую нагрузку, она экономна и существенно дополняет образ Капки. Таких находок много в повести.

Образы ребят, не только Капки, но и Валерки, и Тимки, и Дулькова, выписаны гораздо отчётливее, чем в «Черемыше», хотя иногда хорошо найденный прием характеристики используется с излишним нажимом. Например, Дульков изъясняется только фразами, взятыми из подписей к рисункам в собрании сочинений Лермонтова. Фразы хорошо подобраны – получается забавно, но несколько однообразно.

Не всё бесспорно в характеристике Валерки, выраженной в цитатах из его истории Затонска. Соль этих цитат в своеобразии «собственноумных мыслей» и, главным образом, в способе их выражения – в лексике и строении фраз, напоминающих реплики Оськи из «Швамбрании». Но фразы слишком плотно набиты этим своеобразием, и забавное в них уже кажется самоцелью, а не способом характеристики. Например:

«Этот глубокий старик прожил ужасно громадную жизнь. Он родился так давно, что тогда ещё было крепостное право и нигде ещё не проводили никакого электричества. Авиация была только шарообразная. Пароходы не ходили паром, а баржи по Волге шли самобичеванием при помощи бурлаков. Кино тоже ещё не было, даже немого. А когда стало звуковое кино, то он уже совсем оглох».

Мне кажется излишней роскошью – три речевые манеры у одного действующего лица (изложение сказки, цитаты из «Истории» и бытовая речь, примеры которой я приводил раньше). Такое излишество могло бы вовсе погубить образ, но, к счастью, этого не случилось. Спасают два обстоятельства: изолированность сказки, которая воспринимается вне образа Валерки, и то, что, кроме слов самого Валерки, есть авторская характеристика мальчика и есть его поступки. В целом получается привлекательный образ подростка болезненного, но храброго, мечтательного и в то же время горячо вмешивающегося в события, верного, но строгого в дружбе.

В повести нет центрального, сквозного конфликта. Однако это не снижает напряжения рассказа. В каждом эпизоде есть свой конфликт, не всегда значительный, но достаточно острый, чтобы постоянно поддерживать интерес читателя. И здесь Кассилю, как обычно, очень удались изображения мальчишеских ссор и дружб. В Затонск эвакуирована из осаждённого Ленинграда школа юнгов. Сталкиваются две группы ребят, очень различных по характеру жизненного опыта, интересам и навыкам – ремесленники Затонска и юнги. Взаимный интерес, скрываемый за показным равнодушием, взаимное «задирание» и, в конечном счёте, дружба, возникающая в общей работе – ремонте катера, – всё это и сюжетно, и психологически убедительно.

Юнга Сташук зарисован несколько бледнее Капки и Валерки, его образ вызывает мало эмоций. Для характеристики Сташука и других юнгов Кассиль снова пользуется их речевыми особенностями – юнги щеголяют, с излишним иногда изобилием, морскими терминами и принятой в среде моряков заменой обычных названий корабельными (всякая лестница – трап, всякая кухня – камбуз и т. п.). Но это, конечно, определяет только групповую характерность, а не индивидуальную.

Образы некоторых взрослых – секретаря горкома, старшего заводского мастера, мичмана – в общем, не выходят за пределы обычной для литературы сороковых годов типологии. Но отношения мичмана, воспитывающего юнгов, с мастером построены своеобразно: они параллельны отношениям юнгов с ремесленниками, что придаёт их образам необидно комический оттенок. Пока мальчики враждуют, их наставники с подчёркнутой вежливостью, скрывающей неприязнь, стараются защитить друг перед другом достоинства своего коллектива и намекнуть на его превосходство.

Но вот юнга Сташук пришел к Капке поговорить о совместном с ремесленниками ремонте катера. Начавшийся настороженно и несколько враждебно разговор постепенно переходит в дружескую беседу и в деловое обсуждение. Они вместе идут к мастеру посоветоваться, как организовать работу, и находят у него мичмана: оба за чаркой приятельски обсуждают тот же вопрос. В этой параллели хорошо подмечена некоторая «детскость» соревнования между мастером и мичманом за честь своих подопечных.

Превосходно и значительно сатирическое изображение руководительницы Дома пионеров. Кассиль высмеял в её лице тех, кто бдительность подменял подозрительностью. Ангелина Никитична «сигнализирует» секретарю горкома о «нездоровых настроениях» ребят, об «изъятом» ею зеркале с неведомым гербом (знак принадлежности к синегорцам), о тайной организации среди пионеров и о том, что зеркала «наблюдаются у целого ряда ребят». Бюрократический язык, которым изъясняется искореняющая, сигнализирующая и изымающая Ангелина Никитична, отлично выражает сущность её пустой казённой души. Здесь характеристика языковыми средствами выполнена безукоризненно. Не только образ и эпизод удачны – важным и своевременным было напоминание, что пионерам нужны такие руководители, как Гай, а Ангелину Никитичну нельзя и подпускать близко к детям.

К сожалению, Кассилю не удалось с такой же художественной убедительностью показать, что игра в синегорцев, возбудившая подозрения руководительницы, – затея стоящая. Не только сказка неудачна, но и эпизод, в котором мальчики появляются в своём синегорском обличье, кажется искусственным. Очень уж явно несоответствие между сложным ритуалом встречи синегорцев, их пышными прозвищами и скромными, хотя и полезными делами.

Тимур и его друзья тоже никаких особенных подвигов не совершали, но и пышности, нарочитости не было ни малейшей в их игре и работе, в их тайнах и системе сигналов. А сбор металлолома и чтение вслух раненым в госпиталях – простые и хорошие дела, в которых отчитываются синегорцы на своём собрании, не вяжутся с торжественным обрядом их докладов.

Интересно, что Капка, который пришёл к синегорцам с грустной вестью о гибели Гая, махнул рукой на ритуал и попросту, печально рассказал ребятам о том, какое горе их постигло. Он остался самим собой, и это очень хорошо. Автор почувствовал несовместимость игрового обряда с известием, которое принёс Капка.

В конце повести юнга и затонские ребята ведут сражение с высадившимся на острове у города фашистским десантом – победное сражение. Капка совершает подвиг – подземным ходом пробирается к фашистскому пулемётчику, который не давал красноармейцам приблизиться к месту боя, и за ноги утаскивает его в подкоп.

Как обычно у Кассиля, всё хорошо мотивировано – и почему подросткам пришлось одним сражаться, и как мог Капка справиться со своей боевой задачей – благодаря маленькому росту и физической силе. Но всё же не верится, будто в «свирепой резне» и «кромешной свалке» мальчики сами уничтожили десант.

Всякий раз, когда приходится перечитывать рассказы о боевых победах подростков, мне вспоминается «Иван» Богомолова, его бесконечно тяжёлый и трагически кончившийся военный труд. Вспоминаются и слова Ивана, когда он прочёл журнальный рассказ о разведчиках: «Переживательно. Только по правде так не бывает. Их сразу застукают».

Да, по правде, пожалуй, так не бывало. А изображён бой мальчиков с фашистским десантом переживательно…

Много сомнений вызывает сказка, собрание синегорцев, боевой эпизод, больше того – даже самый замысел повести. Благородным и заманчивым было стремление писателя отдать дань памяти Гайдара, создав и его образ, и образы близких его душе героев, создав своего рода параллель последней гайдаровской повести – «Тимуру». Но замысел этот, по-моему, от лукавого. Он слишком литературен. И слишком различны писательские индивидуальности Гайдара и Кассиля.

Там, где Кассиль хочет приблизиться к Гайдару, к его лиризму, он становится риторичным или сентиментальным. А там, где Кассиль говорит своим голосом, опираясь на острые и точные наблюдения, на своё умение прояснить характер героя в отлично построенных эпизодах, его повесть приобретает внутреннюю весомость и достоверность.

«Черемыш» написан ровно, уверенным пером. «Дорогие мои мальчишки» полны литературными ухабами и рытвинами – порождением некоторой искусственности замысла.

И всё же эта повесть, сколько бы возражений не вызывали те или другие эпизоды, кажется мне значительнее «Черемыша» и, в конечном счете, победой Кассиля, а не поражением.

Кассиль увидел новый, сложившийся в суровые годы войны характер, едва он начал обозначаться. Изобразил его вдохновенно, с полной художественной достоверностью и тем обогатил нашу литературу о детях.

Образ Капки, сильного духом, мужественно справляющегося с тяготами жизни, вожака ровесников, умелого и уверенного в труде, и притом вполне мальчишки – этот образ убедителен в каждой черте, в каждой детали.

Литературная судьба Кассиля своеобразна. Никто и никогда не ставил под сомнение его большую одарённость, его призвание детского писателя, но многое в его повестях вызывало возражения критики. Кассиля упрекали то за излишнюю литературность, то за недостаточную строгость вкуса, то за нечётко выписанный образ. Действительно, Кассиль часто пишет неровно. Но обычно побеждает его талант превосходного темпераментного рассказчика и умного воспитателя, отлично знающего круг интересов, характерные достоинства и недостатки своих героев, а тем самым и своих читателей.

Потому он и занял место в первых рядах нашей детской литературы. Потому и открывают школьники с жадным интересом каждую его новую книгу, любят перечитывать прежние.

РУВИМ ФРАЕРМАН – ЧЕТЫРЕ ПОВЕСТИ О ПРОБУЖДЕНИИ

1

Генеральная тема повестей Фраермана – пробуждение: народа, мысли, любви, природы.

Место действия одно: Дальний Восток. Герои новостей неотделимы от края, где они живут, от тайги и океана, от мирных рассветов и грозных буранов.

Позиция художника неизменна – ее можно выразить словами одного из героев Фраермапа: «Я хочу, чтобы были счастливы все. Разве нельзя этого сделать?»

Постоянство внутренней темы, места действия, угла зрения не сужаает обзора, не создаёт однообразия. Трудны поиски дороги к счастью, каждый пробирается к ней своими тропинками – и целые народы, и всякий человек, будь ему четырнадцать лет или тридцать. Различны причины, которые будят дремавшую мысль или нетронутое чувство. Бесконечно разнообразие действий, рождённых пробуждением. Неисчерпаема красота леса и моря – нужны только глаз художника, чтобы её увидеть, перо художника, чтобы красота стала зримой и для тех, кто никогда не бывал ни в тайге, ни у океана.

Рувим Фраерман провёл годы молодости – это были годы молодости революции – на Дальнем Востоке. С партизанским отрядом, оберегавшим край от японских оккупантов, шёл Фраерман по тайге и вникал в жизнь людей и народов, о которых писал потом – гиляков, тунгусов, корейцев. Он узнал и труд своих героев, и каждодневные их заботы, и затаённые мысли, страдания, надежды. Он чутко улавливал трудноуловимое: процесс пробуждения.

Вот, может быть, самая своеобразная черта повестей Фраермана: они насыщены острыми, стремительными событиями, а рассказ о них очень нетороплив. Это иногда снижает фабульное напряжение. Но тут не вялость письма, а перенос акцента: возрастает напряжение внутреннее. Как бы ни были остры и занимательны внешние события – они большей частью лишь повод для событий в сознании и душевном строе героев.

Отсюда – замедленный темп. События внешние могут вторгаться в повседневность извне; события внутренние зреют и дают плоды в повседневности. Тут художнику нельзя торопиться. Нужно ввести читателей в быт и труд героев повести, в формы мышления и обычаи народа – словом, показать условия пробуждения, к которому приглядывается писатель в повестях «Васька-гиляк», «Никичен», «Шпион». В четвёртой повести, о которой мы будем говорить, – «Дикая собака динго» – соотношение внутренних и внешних событий несколько иное и замедленности темпа нет.

2

«Васька-гиляк» – первая повесть Фраермана – написана в 1924 году (опубликована тогда под названием «Огнёвка») и переработана в 1931 году. Её герой назван в заголовке, но с равным нравом можно сказать, что герой книги – народ (теперь он зовется нивхи), один из самых маленьких и ко времени Октябрьской революции самых бедствовавших и отсталых народов Дальнего Востока.

А среди всеобщей бедности не было в стойбище человека беднее Васьки. Одна у него была ценность, и гордость, и радость – лайка Орон, знаменитая среди гиляков передовая собака Васькиной упряжки. Много бы денег дал за неё сахалинский купец Сёмка-собачник, но… «Дурак ты, – сказал ему Васька. – Хочешь – жену продам, ружьё новое, а об Ороне молчи».

Сёмка знал, как надо поступить. Всю ночь пил Васька с купцом, а проспавшись, узнал, что сам при свидетелях продал Сёмке Орона. «В тот день Васька согрешил как мужчина и охотник: избил жену, растоптал её серьги, проклял священную скалу Тыри и заплакал. А Васька не плакал даже и тогда, когда в Амуре утонул его отец». Деньги, полученные за Орона, Васька в неделю тоже пропил, угощая все стойбище. А потом – ещё одна неудача: нашел лисий след, купил на последний рубль стрихнин, а лиса приманку не съела.

Рассказ об этих событиях – завязка повести – занимает всего несколько страниц. Но как много мы узнаем здесь о гиляках! Заходим в фанзу Васьки с нарами, покрытыми грязной шкурой, и с окошечком, затянутым рыбьей кожей. Видим очаг с дымоходом под нарами, еду, одинаковую для людей и собак, – вяленая рыба каждый день да ещё лепёшки на нерпичьем жиру. И тоска по редкому лакомству – мясу, собачьему или медвежьему.

Соседствуют обычаи трогательные с дикими, трезвые мысли – с наивными предрассудками. Мы узнаём, как тяжек труд охотника и сколько горя приносила гилякам водка, верная помощница купца.

Не экзотика незнакомого нам быта тут предмет изображения, а затянувшееся детство народа, канун его пробуждения. Как раз экзотику Фраерман снимает. Уже на второй странице фанза становится избой, и одно это слово приближает гиляцкий быт к русской деревне прошлого века, где тоже ведь были и тоска по сытости, и дремучие суеверия, и тяжёлый дух в избе, и кабаки, и мечты об иной жизни, выраженные в сказках и песнях народа. Вот в этом, последнем, гиляки беднее: у них нет песен.

Представление о быте гиляков Фраерман даёт в коротких характеристиках, запоминающихся деталях, выраженных в двух-трёх фразах. Эти сообщения нельзя пропустить, читая повесть, потому что они не выделены из рассказа о событиях, а вплетены в него:

«Жена уже топила печку и крошила рыбу, когда Васька вернулся домой… Семилетний сынишка Васьки, Панга, стоял у печки и, выставив живот, курил трубочку, которую мать поминутно вырывала у него, затягивалась раза три и совала ему обратно в рот.

От табаку и печки в избе было дымно, темно. Запах вяленой рыбы, нерпичьего жира, сивучьих кож, сушившихся под крышей на гвоздях, показался Ваське после тайги особенно тяжёлым. Он попросил есть.

Жена поставила на нары китайский столик на низких ножках, накрошила юколы и заварила кирпичного чаю. Тамха начала печь лепёшки, скупо смазывая их нерпичьим жиром, и в избе, кроме всего, запахло ещё горелым тестом».

Собирается Васька в долгий путь – по следу не взявшей приманку лисы. Был у него перед тем разговор с гиляцким купцом Митькой. Тот подзуживал убить русского купца и отнять у него Орона. Нет, убивать Васька не согласен – вот подстрелит голубую лису и выкупит собаку. И если потеря Орона, погоня за лисой – сюжетная завязка повести, то короткий разговор с Митькой – завязка социального конфликта. Васька начинает догадываться: не русский купец враг, как хочет его уверить Митька, а всякий купец. Но он пока не может разобраться, как совместить народную традицию честности, обязательной оплаты любого долга, с пониманием, что купцы грабят народ.

Неудачна охота, лиса ушла, а Васька упал в тайге на лыжах и не может подняться. Замерзая, примиряясь с неизбежной смертью, он подводит грустный итог: «Нет счастья бедному человеку». Но нежданно приходит спасение – удалось подняться. Васька «с минуту блаженно раскачивался, воздавая должное жизни и добрым силам её». Есть у человека вера в добрые силы жизни – это устойчивый мотив повестей Фраермана.

Вышел Васька из тайги к селу, а там партизаны – командиром у них Васькин знакомец Макаров, с которым вместе рыбачили. И друг Васьки Лутуза тут, и тунгусы– охотники, которым тоже нет житья от купцов. Немного презрительно сперва отнёсся к Ваське русский партизан Боженков, но оказался хорошим человеком. Подразнили Ваську тунгусы, но это только по привычке – «тунгус не пропустит случая посмеяться над гиляком».

Ваську покормили. Первый раз в жизни гиляк ел сахар – так, одной деталью, часто Фраерман изображает условия жизни, меру нищеты народа. Хотел Васька за еду, табак и приют отдать другу Макарову свои лыжи, единственную ценность. Не взял Макаров лыжи. Но что угощение – десять раз за день назвали Ваську «товарищем»! За это лыжами не расплатишься.

Партизаны готовятся к бою – выгнать из ближайшего города японских оккупантов. «Уйти обратно в тайгу казалось невозможным, так же как бросить охотника без помощи».

Благородство помыслов, высокая честность, потребность на приветливость ответить преданностью, за угощение воздать богатым подарком, лишая себя необходимого, – вот нравственный облик Васьки, во многом отражающий традиции его народа.

Не только непосредственное чувство влечёт Ваську в партизанский отряд. Писатель показал рождение классового самосознания своего героя.

В отряде Васька совершил подвиг – привел в плен купцов Кузина и Сёмку, удиравших на Сахалин с богатым грузом золота и мехов, и жену белогвардейца, любовницу японского полковника. Она повинна в расстреле парламентёра – первого русского друга Васьки – Макарова, который приютил и накормил его после неудачной охоты.

Это не был задуманный и организованный подвиг, произошёл он случайно: встретилась на дороге собачья упряжка, в которой передовым был Орон, а правил упряжкой Сёмка. Преданность Орона Ваське и сыграла решающую роль в этом эпизоде. Он написан остро, напряжённо, но, как почти всегда у Фраермана, выполняет подчинённую роль – важны последствия поступка для душевного и умственного пробуждения героя.

Орон теперь у Васьки. Но он взят, а не куплен. И Васька добивается пропуска в тюрьму, чтобы попросить Сёмку-собачника вернуть Орона за сто беличьих шкурок, а не захочет, так он, Васька, в суд подаст. «Дурак!» – сказал ему купец Кузин, сидевший в той же камере.

«И Васька вдруг понял, что в самом деле никакого суда не надо, что Орон навсегда его, а Сёмке-купцу – конец и Кузину – конец».

Наивный поступок – идти в тюрьму торговать Орона. Но герой повести становится нам ближе, мы лучше понимаем его душевный мир, утро его сознательной жизни.

Васька сильно повзрослел в отряде и в городе, понял, что красные – опора бедняков. Он освободился от одиночества, отъединённости своего народа, который русским не верил, – купцы грабили, попы насильно крестили, а других русских гиляки не знали. Они не дружили и с соседями-тунгусами. Освободился Васька и от безнадежной покорности своего народа, примирившегося с тем, что не выбраться из нищеты и вечных долгов купцу.

Вернулся Васька домой и «пил в этот день много, ибо лучше, чем раньше, видел грязь и бедность, больше, чем раньше, жалел свой маленький, невесёлый, никому не известный народ».

Тут вступает вторая тема повести – пробуждение народа. Оно связано с рыболовной артелыо, которую затеял Васька со своими друзьями по партизанскому отряду Боженковым и Лутузой.

Васька не способен думать о собственном благополучии, отдельном от судьбы его народа, – это и определяет развитие второй темы. В борьбе за рыболовную артель Ваське приходится преодолевать сомнения односельчан, боязнь ломки привычного уклада. Председателем сельсовета выбрали купца Митьку – он самый богатый и ему все должны. Сложна борьба с его влиянием, начатая Васькой. Психологическое содержание борьбы в том, что Васька должен добиваться влияния вопреки бедности своей и артельной.

На «медвежьем празднике», национальном у гиляков, Васькина упряжка побеждает в собачьих гонках. Побеждает потому, что Васька расставил собак, соображаясь с характером каждой, и, сравнив гиляцкую нарту и упряжку с русской, понял, что нарта лучше своя, а упряжка – русская. Впрочем, не только поэтому он победил: его страстная воля к победе – не спортивный азарт, она глубже и потому действеннее. Победа в состязании – важный этап к укреплению его влияния, а значит, и шаг к конечной цели, улучшению жизни гиляков. «Васька знал, что только уважение и слава могут у гиляков заменить богатство. Если он добьётся первенства, то артель можно будет собрать. Гиляки пойдут за ним, как на медвежьей охоте идут за самым храбрым».

Самостоятельность и восприимчивость ума, готовность перенять хорошее – эти качества помогли Ваське вырвать свое стойбище из нищеты и привычки к ней, сломить власть богатого Митьки.

В изображении медвежьего праздника, гонки упряжек – напряжённость, занимательность сочетаются с этнографической точностью, заставляющей вспомнить о книгах Арсеньева. Намного меньше знали бы мы о малых народах Дальнего Востока, строе их мышления, обычаях, традициях без книг Арсеньева и повестей Фраермана.

«Весёлое упрямство» – характер Васькиной битвы за артель. Он добился уважения – событиями медвежьего праздника, своим даром пропагандиста, впитавшего обретённый в партизанском отряде опыт и понявшего цели большевиков. Васька сумел перенести этот опыт в формы убеждения, близкие особенностям мышления и обычаям гиляков.

Внутренняя логичность, психологическая последовательность умственного роста Васьки выражены в повести ясно и убедительно. Именно поэтому мне кажется некоторой неточностью в постройке повести то, что самые решительные победы Васьки слишком тесно связаны с обстоятельствами случайными. Роман китайца Лутузы с женой Митьки заставляет купца уйти из стойбища, и тогда Ваську выбирают председателем сельсовета. А между тем очевидно, что односельчане Васьки достаточно психологически подготовлены к такому решению и без привходящих обстоятельств. Митька уже до бегства был побеждён в спорах на сходке, побежден умом и хитрой тактикой Васьки. Сюжетный ход тут несколько затушёвывает значительность моральной победы.

Есть элемент случайности и в победном конце повести. Необычно ранняя весна, ранний ход нерпы и горбуши потребовали быстрой помощи из города. Васька оказался недостаточно опытен, чтобы добиться её. Это сделал Боженков, который в день, когда уже пошла рыба, приводит шаланду, и в ней груз соли. Случайности тут – помощь в последний момент, традиционная для приключенческих повестей, и небывало богатый улов. Случайность такого успеха, быстрая победа артели, несколько уравновешена изображением тяжёлого труда, которого потребовала Удача.

Тут показано, как каждый из трех организаторов артели оказался на своем месте и все трое были необходимы для успеха. Гиляк Васька – превосходный охотник и рыбак – обеспечил огромный улов. Русский умелец Боженков оказался и отличным организатором – предусмотрев, что бочек могут не дать в городе, он заготовил лес для засольных ларей. Китаец Лутуза – виртуоз в разделке рыбы.

Начатки культуры приходят в стойбище. Боженков построил баню, из города прислали врача – ту самую женщину, которая вручила Ваське в городе партийный билет.

Она появилась как раз вовремя. На медвежьей охоте вернувшийся купец Митька, которому не у кого было теперь скупать за гроши рыбу, попытался погубить Ваську. Тяжело раненного и подмятого медведем Ваську спасает от смерти русский врач.

Сюжетных событий, опасных положений в повести так много, что кажется, вот-вот они обернутся приключениями. Нет, этого не происходит, потому что писатель не поступился вдумчивостью взгляда, неторопливой точностью в изображении повседневности. События, поддерживая интерес читателей, не подавляют внутреннего сюжета: процесса созревания героев повести – Васьки и его народа, – выхода их из узкого отъединённого мирка на простор новой жизни.

3

Редкий случай: писатель создаёт две параллельные повести – «Никичен» после «Васьки-гиляка».

Место действия то же: Дальний Восток, тайга, море; время действия то же – год борьбы партизан с японскими оккупантами; герой – молодой тунгус Олешек – стал проводником партизан по тайге, потом красноармейцем, а вернувшись, разогнал кулацкий сельсовет; враги тунгусов те же: купцы, поп, урядник; живет народ так жe бедно: «– Хорошо ли тебе было у них? (у партизан. – А. И.) – Я был сыт каждый день… – О-о, тебе было хорошо!» И тот же внутренний сюжет: пробуждение.

Все то же, только повесть не та – она написана в другом ключе, в другом строе.

Много сходного в условиях жизни, в обычаях гиляков и тунгусов, в детском уровне их социального сознания. Есть, конечно, и различия между народами. Создается впечатление, что в характере тунгусов, в строе их мышления и традициях больше поэтичности, чем у гиляков. Не это ли привлекло писателя и заставило его вернуться к тому же кругу событий, которому он посвятил «Ваську-гиляка»? Кажется, так: здесь отчётливее, чем в «Ваське», выражена поэтическая доминанта творчества Фраермана.

В фундаменте повести – «Предание о скале Сырраджок», которое автор (он сообщает об этом в сноске) слышал в 1920 году от тунгуса. Сырраджок – имя самой искусной вышивальщицы племени. Её слава была особенно велика, потому что «она вышивала цветы и деревья, которых никто не видал в нашей тайге».

Приплыл по морю к тунгусам чужой человек: «… и лодка его была крылата, и крылья её полны ветра». Прозвали пришельца Бородатым волком.

«Он не дарил соседям мяса, когда убивал кабаргу, но брал, когда ему дарили… Он никогда не ставил знака, если забирал из чужого капкана соболя. Овены думали, что он делает это по нужде. Они пришли к нему в юрту, чтобы помочь, если неудача идёт по его следам. Но увидели много связок соболей, голубых лисиц и беличьих спинок.

– Разве мало тебе? – спросили они.

– Мало, – ответил он. – Несите мне меха и добычу. Я вам буду платить радостью, которой полны мои бочки».

Сладкую печаль давала водка овенам, и они приносили за неё Волку соболей и рысей, «а сами были сыты одной печалью». Но они не любили Волка, и, когда Н'га– ленга (медведь) с женой и ста братьями съели его запасы и разорвали меха, никто не пришел Волку на помощь.