Текст книги "Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века"

Автор книги: Александр Васинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Страшно умирать, Ю, все это будет, а тебя не будет. А? – сказал Уд.

– Что делать будем, когда не будем? – на грузинский лад перефразировал спичрайтер.

– Я тебе серьезно, дурак, говорю. Почему люди живут так мало?

Спичрайтер считал эти «беседы на вечные темы» не входящими в свои спичрайтерские обязанности, поэтому пожал плечами, сочтя вопрос босса самодостаточным риторическим воздыханием. Но слово «дурак» требовало отработки.

– Ваш вопрос не из тех, на которые принято отвечать быстро. Быстротечна жизнь, но осмысление этой быстротечности затягивается на века.

Юджин выждал, не скажет ли чего этот тухлый денежный мешок, но тот молчал, и пришлось выкручивать дальше.

– Лично я, шеф, был бы против того, если бы люди жили долго, как слоны какие-нибудь, по 250 или даже 500 лет… Об этом страшно подумать.

– Почему же это?

– А потому, что если б жили они до 500 лет, еще не известно, до чего бы они могли ДОДУМАТЬСЯ. Представьте, до чего можно додуматься, живи человек 300-400-500 лет. Может, до бессмысленности жизни и прекращения рода человеческого. А так разве что накатит мировая скорбь…

Уд размышлял.

– А вообще-то молва преувеличивает трагедию смерти, – сказал Юджин. – Все дело в воображении. Нас много, босс, нас, живущих, очень много. Представьте, что в океане плывет красивый многопалубный громадный корабль. Каюты, палубы, бассейны, рестораны, машинный зал, рубка капитана, подсобные службы, танцевальный зал, корты для тенниса… Прикройте глаза, ощутите легкую бортовую качку. Каждый миг происходит нечто, что на данный момент касается двух-трех, ну, четырех пассажиров. Остальные о них не подозревают. Лайнер рассекает волны, люди едят в ресторане, играют в карты и по бортовому радио краем уха слышат приятный, без интонаций, голос: «Господин Кауфман из каюты № 707 – на выход». Некий человек за столом – не договорив, не донеся вилку до рта, обрывает себя на полуслове, раскланивается полупоклоном с соседями и направляется на палубу, скрываясь в проеме трюма. Радио: «Дизелист Грегори – на выход». Дизелист, склонившийся над клапанами, выпрямляется, вытирает ветошью руки и идет к трюму. Ему подает руку какая-то рука в черной перчатке. И опять пассажиры едят, танцуют, читают, сидят в шезлонге, предаются в каютах любовным шашням… И опять голос из бортового радио: «Мисс Флеминг из 317-й каюты – пожалуйста, вас ждут». Каталка пожилой леди. Ее везут двое служек к трюму. Они хотят ей помочь спуститься вниз, но из трюма рука в черной перчатке их останавливает. Им как бы говорят: «Не надо. Туда нельзя. Мы сами».

Когда-нибудь будет момент, когда по радио объявят: «Господин Манкин из такой-то каюты – на выход». Ну и что? Будет такой момент, будет и другой.

Спичрайтер посмотрел на босса.

– Так все будет? – сказал Уд с улыбкой.

– Будет точно. Но так или немножко иначе с точки зрения конечного результата особого значения не имеет, шеф.

– Это понятно. Но лучше всего ты придумал про этих, которые сидят там, в трюмах в черных перчатках. Но будь я на твоем месте, я бы внес в твою веселенькую вещь маленькое изменение. Я бы поменял у этих… как их назвать?., у этих приемщиков, этих служек скорби их черные перчатки на белые. Они не кочегары. У них элегантная работа. Они скорей официанты.

– Спасибо, шеф. Я старался нарисовать правдивую картину. Но ваша картина, возможно, правдивее.

– Я давно, шеф, собираюсь доложить вам о своей идее, – сказал Юджин, отойдя от окна. – Мне кажется, пришло время подумать о следующей ступеньке вашего восхождения.

Уд сделал язвительное лицо:

– Что, барону пора становиться графом?

Манкин проглотил выпад.

– Я, конечно, имел в виду другое. Вы давно, шеф, созрели для того, чтобы занять свое место в системе второй власти.

– Вторая… это что, прокуроры, что ль?

– Нет, судебная власть – это третья. А вторая – это законодатели, Госдума. Четвертой властью называют прессу.

– А власть мафии? Какой у нее порядковый номер? – Боссу нравилось сегодня поддразнивать спичрайтера.

– С мафией все в порядке, – нашелся Юджин. – Она входит во все другие номера как впередистоящий индекс.

– Неплохо, Юджин, но ты же прекрасно знаешь, что у меня проблемы с анкетой. Мне нельзя светиться во всяких там избиркомах.

Юджин преданно посмотрел в глаза Уду.

– Я все продумал, босс.

Он вынул блокнот.

– Для опросного листа и избиркома мы с Лапиковым сделаем вам нормальную биографию, и диплом института физической культуры имени Лесгафта. Это в Петербурге.

– Лесгафт? Что такое Лесгафт? Это не еврей?

– Кажется, нет. Это физкультурный дореволюционный деятель. Я все вам потом объясню. Обстоятельства складываются как нельзя лучше. Освобождается место депутата Госдумы – он одномандатник – по Волгоградскому избирательному округу за выбытием…

– А что там?

– Убили при невыясненных обстоятельствах. Заказное убийство.

– Ничего себе!.. Хорошее ты мне местечко присмотрел, Юджин…

– Ерунда, босс. Ваш предшественник был настоящий гангстер, и его убрали. Вас это касаться не будет. Выборы намечены на июль. Все технические вопросы мы с Лапиковым берем на себя. Сложнее с другим: вам предстоит всерьез овладеть политической риторикой.

– Демагогией… – сказал с улыбкой Уд.

– Ну, в какой-то мере и этим. Мы с вами много занимались вопросами общего развития. Успехи очевидны. Но на новом поприще надо вникнуть в кое-какие политологические тонкости, научиться правильно и бегло произносить термины из лексикона практикующего политика.

– Ну так стань моим политическим логопедом, – сказал Уд.

– Охотно, – оживился Юджин. – Повторяйте за мной, только быстро. Ненатужно. Играючи. Поехали? Итак, повторяйте – электорат.

– Электорат.

– Хорошо. Меморандум.

– Меморандум.

– Отлично, шеф. Декларация прав и свобод гражданина.

– Ну, это легко, Юджин.

– Ладно. Повторяйте! Только быстро! Индекс Доу Джонса.

– Индекс Джоу Донса.

– Ошибка!! Потом!! – наращивал темп Юджин. – Повторяйте! Неокапитализм!

– Неокапитализм.

– Быстро!! Инаугурация!! Политический эксгибиционизм!!!

– Инагурация… Политический эксбици… экс-гибици…

Манкин резко откинулся на спинку стула, так что Бобо даже выскочила из-под ног хозяина.

– Что, не так? – спросил босс. Юджин терпеливо объяснил ему ошибки, сказал, что наговорил на аудиокассету специальный набор нужных слов и выражений.

– Я сейчас работаю над текстами ваших речей и выступлений.

– Каких речей?

– Ну как каких? Тех, что вы должны будете произносить в разных аудиториях в Волгограде. Там вам предстоит сложная предвыборная борьба. Этот регион – красный пояс, цитадель коммунистического влияния. Надо серьезно готовиться.

– Да, да. Хорошо, Юджин. А сейчас оставь меня, Юджин. Лапиков! Но где ты?! А, ты здесь?.. Лапиков, ты не знаешь, что значит на латинском языке «Conulo ergo sum»^[5]?

– Нет, босс.

– Эх ты, Лапиков. Учи языки, Лапиков!

4

– У меня зародилась пьеса!.. – объявил он торжественно… Мелодичным голосом, с гибкими интонациями, Бык Маллиган принялся зачитывать свою скрижаль:

Каждый сам себе жена или Медовый месяц в руке.

(национальное аморалите в трех оргазмах)

Сочинение Мудака Маллигана

Д. Джойс. Улисс

После короткого сна в комнате отдыха офиса Уд решил пройтись по Чистопрудному бульвару, немного размяться. Лимузин ехал медленно по проезжей части, держа его в зоне видимости. Уд был не в духе, ему приснилась Афродита, которая выхаживала его после операции по перемене пола, и то ли этот дикий сон отразился на нем, то ли его возбудил утром в музее вид обнаженных статуй, то ли, добиваясь выразительных поз, его слишком перетрогал во всех местах тугообтягивающих брюк юркий француз, но только Уд, выйдя на бульвар, стал проявлять признаки своих характерных аномалий. Лейкопластырь на темечке едва сдерживал внутренние пульсации, под нашлепкой что-то все время хлюпало-булькало-клокотало, силясь вырваться наружу. Багровеющие пятна пошли гулять за ушами и дальше, по всей площади затылка. Жила наливалась кровью, выгибая корпус.

За несколько мгновений до приступа Уд сам ощутил фиалковый привкус пагубы: на душе его стало как-то панически хорошо. Не разбирая дороги, он двинул резко вправо по пустырьку, где стояла будка метрополитеновской подстанции, та, что всасывает воздух для подземных туннелей. Не успели охранники что-то предпринять, как босс в своем сомнамбулическом состоянии оказался перед торчавшей вентиляционной трубой, раструб которой был защищен мелкой сеткой рабицы от птиц, кошек и крыс. Услышав гул, исходивший из отдушины, Уд вдруг с разбегу воткнулся головой в трубу, пробил защитную решетку и, сложив руки вдоль туловища, винтообразными движениями стал втискиваться внутрь полости целиком, производя там верткие конвульсивные подергивания. Ему удалось ввинтиться туда вполтуловища, потом он замер, ноги его торчали из трубы, как два загашенных окурка, стоймя прикипевших к днищу пепельницы.

Тут уж, конечно, телохранители подбежали, вытащили его за ноги наружу, он сильно окарябался о внутреннюю полость жестяной трубы, к тому же, закупорив туловищем, как пробкой, отверстие в полметра диаметром, он на несколько секунд лишил себя доступа свежего воздуха, словом, его едва привели в чувство. Пришлось отсекать толпу любопытных и принять меры к тому, чтобы люди не узнали босса в лицо, лимузин в нарушение всех правил сбил ограду и подъехал вплотную к подстанции прямо по пешеходной дорожке. Уда в темпе занесли в салон, «линкольн» рванул, включив все свои проблесковые маячки.

Боссу срочно оказали помощь из автоаптечки, промыли ссадины на черепе, заменили сорванный лейкопластырь, забинтовали на ладони бугор Венеры: он у босса вздулся, как волдырь.

Сложнее всего оказались травмы лица: оно у Уда было исполосовано, как у дикаря Новой Гвинеи в праздник. Лапиков принял решение срочно везти босса к знакомому хирургу в пластический центр. Пока Уду налагали швы и обрабатывали порезы под небольшой дозой наркоза, он погрузился в шаткое состояние укрощенного психоза: плоть его страдала, неутоленное либидо корчилось, трепыхалось и требовало своего, а мозг был усыплен наркозом и ничего не чувствовал, не сострадал. На этом противоходе при сшибке разнонаправленных эмоций часто зарождаются психические аномалии, всякого рода феномены телепатических резонансов.

Только этим, господа, я могу объяснить, что Уд – здесь, в Москве, в пластическом центре, под наркозом, и Коля – там, в Реутове, совершенно трезвый, по дороге в больницу, где лежала его тетя Лена, в одно и то же время вспомнили одно и то же давешнее событие, вспомнили, конечно, по-разному: один через неохоту и с сожалением как минутную стыдную слабость, другой – предаваясь смакованию деталей и как бы заново переживая миг одновременно и обиды, и торжества… Проносилось это все перед их, так сказать, мысленным взором у каждого в своем роде и под своим углом, что вполне естественно, поскольку они, хотя и участвовали оба в одном и том же событии, но в разных ипостасях; мне же остается передать это давнишнее воспоминание усредненным слогом протоколиста, без личных красок каждого, не беря ничью сторону. Так, думаю, будет справедливо.

5

Шут:

…Мой долг был – только вас понудить

Взглянуть на этот вид.

А рыбу в мутных водах удить

Мне здравый смысл велит.

А. Блок. Король на площади

О-ох, как давно это бы-ы-ло! Еще при Брежневе, представляете? И случилось это в Звенигороде, в профилактории работников коммунального хозяйства, где Коля Савушкин единственный раз в своей жизни едва не изменил своей жене Нине.

Короче говоря, вбегает в комнату Савушкина профорг Хрипунова (тогда она была не кадушка без обруча, какой явилась в коридоре на первых страницах нашего повествования, а шустрая, быстроглазая и щуплая активистка) и хватает Колю за плечо:

– Коля, есть путевка в Звенигород! Горящая! Выручай!

Коля спросил: «А двух нету?» Путевка была одна. Коля подумал, что надо посоветоваться с Ниной, сказал, что ответ даст завтра.

– Какой завтра, Коля?! Тебе же русским языком говорят: путевка горя-я-я-щая! Заезд сегодня вечером. Автобус идет от санэпидстанции.

Коля съездил к Нине в столовую при заводе «Мосблок», выпил с дороги ихнего переслащенного кофе со сгущенкой, рассказал Нине про путевку. Нина как-то очень легко его отпустила одного, Коля даже обиделся.

Был июль, солнце шпарило немилосердно, все отдыхающие пропадали у Москвы-реки, Коля на пляж перестал ходить после того, как в первый день его замучили сочувственными вопросами по поводу «вашей грыжи».

За два дня до отъезда из профилактория Колин сосед по столу – его звали Виктор – зата-щил-таки его на пляж, Коля лежал на животе в спортивных шароварах, скрадывавших кричащие неровности его телесного низа, ковырял сучком песок, слушал болтовню приятеля. За их спиной группа отдыхающих забавлялась коллективной игрой, которая была популярна в том сезоне во многих профсоюзных санаториях, домах отдыха и прочих здравницах. Игра называлась «Угадай ноги мужа» (вариант: «ноги друга»). Пляж кишел людьми обоих полов и всех – в основном после сорока – возрастов, полуголые отдыхающие распластались на песке, некоторые женщины лежали с бумажными листочками на носу.

– Вить, давай к нам! – это звали Колиного соседа какие-то женщины. – И товарища своего бери, а то всю смену один без привязи бродит.

Раздался залп одновременного двусмысленного женского смеха, каким женщины смеются вне обычной обстановки где-нибудь на курортах, в отпуске, в круизах… Эти женщины, переодевшись в кабинках, присоединились к группе игравших в ту самую коллективную игру. Игравшие толпились возле простыни, натянутой между деревом и стойкой кабины для переодевания на высоте примерно метра над землей; по ту сторону простыни стояли люди, их головы и туловища видны не были – только ноги. Мужские. Волосатые. Разные. Они-то и были как бы выставлены напоказ, на смешные смотрины, по ногам жены должны были угадать своих мужей. Тем женщинам, которые были без мужей, тоже разрешалось выбирать, но после жен, так сказать, из остатков. Фант был такой: чьи ноги женщина выбрала, тот мог требовать от нее выполнения любого желания.

Колю и Витю тоже затолкали по ту сторону простыни, чтобы они сняли брюки и вперемежку с другими встали на осмотр. Этот частокол переминающихся ног под белым прямоугольником натянутой простыни был похож на какую-то потешную рахитичную сороконожку.

Жены-угадчицы подходили к простыни по одной. Две первые сразу указали на ноги своих мужей, что было совсем нетрудно: у одного ноготь на большом пальце левой ноги был надтреснутый и к тому же желтый, как у покойника, такую ногу ни с какой другой спутать невозможно, если этого не хотеть. Второй муженек тоже был меченый: одна нога у него была короче другой, не говоря уж о том, что на обеих выше колен красовались наколки: «Они устали» – как тут обознаться?

Колю выбрала жгучая брюнетка, кастелянша Оружейных бань, тоже попавшая в профилакторий одна по горящей путевке. Ее звали Ангелина Михайловна, и была она женщина утопляюще-рыхлого сложения, пляжный костюм не мог вместить всех ее избыточных прелестей, и те (прелести) отчасти выпирали наружу как бы сверх полагавших им пределы резинок, строчек, оторочек и т. п. Можно сказать, что сам перебор, излишек телесной массы был у нее от перегрева давно не востребованной плоти. Как косвенное свидетельство темперамента, у Ангелины Михайловны поверх мясистой верхней губы тянулась тонкая темная полоска усиков.

Коля сам не понял, как оказался бредущим в каких-то зарослях вслед за кастеляншей. Она вела его за ручку, как ранним утром ведут в детсад ребенка, который спит на ходу, машинально перебирая ногами. Брюки и рубашка были у Коли в руках и цеплялись за колючки, голые ноги хлестала осока. Полное сознание пришло к нему, когда он увидел себя стоящим перед крохотным, с примятой травой, закуточком, скрытым от глаз высоким кустарником. Где-то рядом в метре-двух с легким журчанием несла свои воды река. Это было одно из сотен прибрежных уютных местечек, утрамбованных поколениями любовников из окрестных санаториев, турбаз, домов отдыха и пансионатов.

Ангелина Михайловна бросила на избранника проворный взгляд, значение его Коля осознал не рассудком, а шевелением своего подсвинка. Тут Ангелина Михайловна вдруг как-то ловко для женщины ее комплекции улеглась на примятую траву. Глаза Коли полуразличили под собой что-то бело-бесформенное, что-то путаное, складчатое, полузаросшее жиром, как пасть носорога. Колин подсвинок почуял пир и воспрял. По-видимому, у любовников на нижнем этаже контакта тоже существует некое автономное общение на своем языке и в пределах отведенного им регламента – несомненно, их знакомство сопровождают первые органолептические впечатления, диалоги без слов, приладка соизмеримых характеристик, взаимное тестирование на приятие или отторжение. У них «там» свои отношения, как бы существующие отдельно от видимой надводной части общения своих хозяев с их манерами, правилами приличия и т. д.

Нина, видать, давно держала в черном теле Колиного Хуссейна, потому что он с отвычки любви обезумел и прорвал матерчатые препоны плавок и сам устремился к невесте, сбросившей свою фату. Он уже тестировал на подходах, уже видел ее прекрасный лик за легкой полупрозрачной завесой рыжеватых волос, уже вдыхал терпкий аромат ее призывного желания…

О, если б любовники слепо доверялись своим орудиям страсти, обретающимся на нижних этажах, если б свидания вершились только между ними, без вмешательства этих трезвых, высоколобых, бездарных, трусливых хозяев! Стоило Коле лишь одну секунду подумать про супружескую измену, как его Хуссейн слегка скукожился, на виду невесты утратив свое вздыбленное неистовство. Но, узрев его даже в таком виде, сама Ангелина Михайловна ужаснулась размерами: она вдруг коротко вскрикнула и на четвереньках, не разбирая пути, поползла в сторону реки. У береговой кромки она лихорадочно свесилась над водой и принялась судорожно, жадно кусать ее, как это делают запыхавшиеся от погони собаки.

Коля тоже спрыгнул в воду, чтобы охладить себя, он стоял по пояс в сильном потоке быстрины (Москва-река в этом месте излучины сильно била в берег) и тупо ощущал, как ежится, опадает у него в подбрюшье минуту назад взбесившийся зверь. Вот прохладные струи его утихомирили, вот уже и болтается-перекатывается его туша бестолково туда-сюда под напором шалых прибрежных водоворотов… Каково было Хуссейну вынести это надругательство, эту муку, пережитую на противоходе в миг близкого блаженства в каких-то сантиметрах от вожделевшей невесты!

Но кастелянша, кастелянша, чего ж она-то в такую панику впала? Ведь и увидела она Хуссейна уже не в парадной форме, уже после испуга этого дуралея Коли… Уже, можно сказать, не было звонаря и язык колокола беззвучно свисал вниз вместе с болтающейся веревкой, будто в серый безветренный день, и некому уже было раскачать этот язык, чтобы он бил, бил, дубасил по внутренним стенкам купола, сотрясая их и сводя набатом с ума…

Ангелина Михайловна, по слухам, так была травмирована увиденным, что уехала в Москву в тот же вечер, за день до конца срока. А уж, казалось бы, чего только не навидалась она в своих Оружейных банях и у сибиряков, и у хваленых прибалтов, и у лиц кавказской национальности. У них в сравнении с Колиным хищником (если б его по-настоящему разъярить) были жалкие хомячки из юннатских уголков природы. Или, если сказать иначе, у тех Оружейных банных молодцов из подбрюшья свисали все равно что сморщенные синюшные сосиски студенческих столовок супротив вида Колиной копченой могутной литой бычьей ляжки, у которой лоснится корочка, отливают бугры вздутых мышц и которая обещает самому алчному обжоре полное, от пупа, насыщение…

6

Из-за лицевых порезов в день злосчастной прогулки по бульвару Чистых прудов Уду пришлось отменить личную встречу с главой совета директоров одного из концернов группы «Ойл», и они переговорили по телефону. Все было хорошо, они подтвердили прежние конфиденциальные договоренности о совместной скупке акций двух нефтяных компаний и одной газеты и обсудили некоторые виды на будущее сотрудничество.

Потом его поймал по телефону корреспондент пилотного номера журнала «Рубль». Уда часто донимали журналисты, он всем отказывал, отсылая к спичрайтеру, но из «Рубля» его подкупили тем, что свой короткий вопрос они задают «самым видным бизнесменам и политикам страны» и что ответить можно и надо коротко, буквально одной фразой.

– Хорошо, задавайте свой вопрос.

– Господин Кичхоков, он очень короткий: «Ваше отношение к деньгам?»

Уда немного разочаровало простомыслие интервьюера. Тем не менее он подумал и дал свой ответ:

– Мне не нужно много денег, – сделал эффектную паузу и закончил: – Мне нужно ОЧЕНЬ много денег.

А спустя полчаса позвонил Юджин и сказал, что на него вышла редактор телекомпании НТВ и предлагает боссу быть персонажем программы «Герой дня без галстука».

– Шеф, поздравляю. Это почти общефедеральная слава. Ничто так не поднимает рейтинг, как участие в…

Уд не дал ему договорить:

– Юджин, ты опять все напутал. Не мне поднимают этим рейтинг, а я – им – своим участием. Разве не так?

Юджин снова умылся, но босс простил его. Съемка намечалась на утро, но редакторам было сказано, что босс, катаясь на лошади в загородной усадьбе, упал и повредил лицо, съемки придется отложить минимум на неделю. Тогда из студии заверили, что с ними завтра приедет чудогример и все сложится наилучшим образом. Действительно, в пять пополудни появился плюгавенький человечек с чемоданчиком, спросил, как доктор, где ему вымыть руки, усадил Уда на стул, раскрыл чемоданчик, где у него в маленьких от-деленьицах покоились разноцветные коробочки, тюбики, флакончики, кисточки, пилочки и т. п., и принялся, как он выразился, «обрабатывать» человека. Штатные массажисты босса, телохранители, постельничий, другие люди из обслуги ревниво следили за его манипуляциями по телемонитору службы наблюдения. Через полчаса на стуле сидел чудом выздоровевший человек. Правда, если б к нему приглядеться с близкого расстояния, то можно было бы подумать, что на стул усадили труп. Он был обработан по всем законам искусства художников макияжа из моргов. Но – удивительное дело! – на экране фотогенично смотрелись (вернее, не смотрелись) и наложенный толстый слой грима, и грубые мазки на месте бывших подтеков и царапин, и резкие тени, микшировавшие ссадины на покатостях черепной коробки.

Ведущая Ирина Зуйцева не могла скрыть того, что Уд обаял ее с первого рукопожатия. Ощутить в своей ладони его бугор Венеры, было все равно что зажать в руке раскаленный уголь, но Ирина ни малейшим движением не подала и вида… Что значит высокий профессионал.

Передача «Герой дня без галстука» началась с маленького прокола, который, впрочем, можно бы расценить и как режиссерскую находку. Оператор в своем студийном «рафике» включил камеру еще на подъезде к загородному комплексу, и на проходной, по договоренности с ведущей, их встречал Уд с Бобо на плече. У собачки был такой вид, словно она считала всех двуногих охранников хозяина дармоедами. Злобно облаяв оператора, Бобо обнажила перед миллионами телезрителей вставной золотой зуб.

Сразу за проходной, или КП, уходила вдаль аллея, упиравшаяся в двухэтажный дом. «Красивый у вас особняк, ничего не скажешь», – сказала Ирина Зуйцева. Уд скривил губы, удивленно-обиженно на нее посмотрел.

– Да вы что, Ирин, это ж дом для охраны…

– Да? – не нашлась Зуйцева.

А минуты через две «рафик» свернул с аллеи налево, и открылся прекрасный вид. Озеро, замок, тающие вдали поля… На дальнем берегу озера действительно располагался замок, сросшийся подножьем со своим собственным опрокинутым отражением на водной глади. Нижний ярус массивного здания составлял ряд балконов, которые поддерживали по фасаду на каменных своих плечах классические атланты и кариатиды. Никто, кроме Уда, Юджина и еще двух человек, не знал, что одно время вместо нынешних классических статуй балконы подпирались скульптурными фигурами вполне реальных людей – конкурентов и недоброжелателей Уда Кичхокова, не веривших в его звезду и вообще ставивших палки в колеса его бизнеса. Этих атлантов и кариатид было изготовлено целых двенадцать персон, в полный рост, с портретным сходством (у одних головы были опущены, другие, наоборот, смотрели в напряге перед собой, как взявшие вес тяжелоатлеты). Уд не любил прощать. Он хотел наказать врагов. Пусть они в любую погоду, во все четыре времени года, круглосуточно стоят под тяжестью каменных балконных блоков, пусть подпирают собой оплот его благосостояния. Когда Уд привез сюда в первый раз Юджина Манкина, он не сомневался, что умный ироничный человек оценит его пусть немного вычурную, но художественно изощренную месть.

Уд вынашивал эту идею давно и всерьез. После очередной обиды, которую он затаивал на человека, он обычно уходил в лес и там подолгу предавался чувству чистой, ничем не стесненной ненависти, он ненавидел так, как обычно предаются страсти, чревоугодию или медитации. Он ненавидел напряженно, комфортно, дорожа каждым мигом этого вожделенного переживания, ненавидел честно, не отвлекаясь ни на что, всепоглощающе. Это его освежало и давало новые силы. Самую большую дозу бодрости дарили ему способы мести, которые он любил сочинять для жертвы, поглаживая свою Бобо и в миг решения впиваясь в нее ногтями, но болонка и не думала визжать от боли, принимая вонзание ногтей за хозяйскую ласку.

Своих кариатид и атлантов Уд сочинил еще в самом начале своей коммерческой деятельности. Среди прототипов были чиновники, тянувшие с выдачей лицензий, вымогатели из префектуры, грязные конкуренты, продажные посредники и журналисты. Был даже один киллер, которого подослали на Уда спиртовики из Северной Осетии. Этого киллера Уд пожалел, убивать не стал, а перекупил втридорога, и за полгода тот потратил на этих осетинских бандитов два рожка, и Уд сделал его начальником охраны на Новороссийском цементном комбинате.

Когда в первый раз Уд водил Юджина перед фасадом своего дворца и рассказывал истории каждого из атлантов и кариатид, Юджин моргал и не торопился высказывать свое мнение.

– Представляешь, Юджин, мы с тобой в баньке, или в саду среди приапчиков, или у камина… а на дворе дождь… промозгло… а? Нам с тобой тепло, хорошо… А они – стоят! – Он вдруг захохотал, открыв рот. Опять обнажились его крупные белые как мел зубы, череп покрылся бисеринками пота. Юджин подумал, что у безумцев иногда бывает какая-то особая пугающая вразумительность в их бредовых речах.

– Как, ты доволен своим боссом? – спросил, отсмеявшись, Уд. Это было еще в ту пору, когда босс немного заискивал перед Манкиным, а Манкин позволял себе говорить то, что думал, и даже дерзить.

– По-моему, вы достигаете этим прямо противоположного результата, шеф.

– Не понял…

– Вы когда-нибудь умрете, шеф, но зачем вам увековечивать этих ублюдков? А?

– Убил, зарезал! – завопил Уд. – Лапиков! Звони скорее скульптору, пусть срочно заменит на древних греков!

И через месяц заменили, а статуи конкурентов и недоброжелателей просто закопали в грунте на берегу озера для укрепления дамбы.

…Тем временем Ирина Зуйцева спрашивала хозяина усадьбы о его хобби, о пожертвованиях на нужды малоимущих, о женщинах, с которыми его сводила судьба… Отвечая на последний вопрос, Уд сделал комплимент ведущей, сказав, что ей очень к лицу кулон и сережки.

– В самом деле? – зарделась Ирина. – А кстати, что, по-вашему, более всего украшает женщину?

Уд подумал, улыбнулся и сказал:

– Больше всего, на мой взгляд, женщину украшает мужчина. Как и мужчину, – добавил он, – больше всего украшает его женщина.

Этот ответ, согласно рейтинговым опросам, понравился и женской, и мужской частям телеаудитории.

Также находчиво ответил Уд Кичхоков и на вопрос тележурналистки о том, что он думает о нынешней свободе нравов, одобряет ли ночные эротические передачи «про это» и т. п. Уд выслушал ведущую и с подобающей улыбкой сказал:

– Мне кажется, Ирина, что половой вопрос сильно испортил москвичей.

Ведущая хотела добиться от героя развития этого тезиса, но вдруг увидела в окне настоящую ламу. И на полуслове умолкла. Оператор тут же выставил камеру в открытую фрамугу. На восклицание Ирины «Боже, что это?» Уд ответил, что здесь, на территории комплекса, у него маленький частный зоопарк. На этом эффектном кадре – озеро, замок, луна, лама, полускрытая в дымке вечернего тумана, – и закончилась телепередача…

7

Огурцы лучше, чем мужчины, потому что: С огурцами нетрудно знакомиться.

Огурец можно пощупать в универсаме И заранее узнать, твердый он или нет.

Огурец никогда не спрашивает: «Я у тебя первый?»

С огурцом нет нужды быть невинной больше одного раза.

Мл. Л. Брукс, Донна Й. Хинберч, Айвор Матц, Тэм и Крэг Вестовер. Почему огурцы предпочтительнее мужчин/Пер. с англ. О. Липовской

После записи телепрограммы «Герой дня без галстука» Лапиков напомнил Уду, что его с полудня ждет «та самая» темнокожая студентка Университета Дружбы народов.

– Помню. Расисты. Ничего не понимают в красоте. – Уд помолчал. Подумал: – Красота, Лапиков, неприкосновенна.

– Для насилия, – уточнил Лапиков. Уд опять подумал, что этот Лапиков не так прост.

– Конечно, Лапиков. Без обольщения и ласки их неприкосновенность – это просто участь незамеченной неоцененной красоты.

– Вы, как всегда, правы, босс. Она действительно хороша. Кровь с какао! Жидкий шоколад! То, что вам, кажется, нужно.

– Что ты имеешь в виду?

– Девушка на износ. Специально для вашей пули со смещенным центром тяжести.

– Постельничий-то все приготовил?

– Все, Уд Николаевич, все чин чинарем, с утра его гонял.

– Ну, хорошо. Веди меня к ней… Где, кстати, всё устроили-то? В зимнем саду, в гостиной или в банях?

– В банях, Уд Николаевич, в банях, как вы любите.

Лапиков отметил, как по черепу хозяина поползли характерные пятна рабочего возбуждения, как фигура его выпрямилась и боевито набрякла…

…Лапиков толкал постельничего так, что тот подумал, что его форменным образом избивают.

– Валерий… как тебя… Кириллович, что ли… иди скорей, поручение шефа, там что-то не то, замена по полной программе. Тем более что ему надо срочно вылетать на совещание в Баден-Баден.

Лапиков был взволнован новыми обстоятельствами.

– На чем я остановился?

– На Баден-Бадене, – напомнил постельничий.

Лапиков вдруг приблизил к нему свое лицо и шепотом сказал:

– Шеф в сторожке. Он не в форме. Вчерашние порезы в вентиляционной трубе, дикая боль. К тому же у нее в этом смысле особые странные причуды. Когда выяснилась ситуация, я было вызвался заменить его, но он сказал, что я не потяну в плане общения, не знаю языков. Юджин, сам знаешь, в таких делах только спичрайтер. Выбор пал на тебя. Мужик. Филолог. Полиглот. Чистюля. Не подведи, Кириллыч. Знаешь, что сказал про тебя босс? «Вот, говорит, везунчик, триумфальный дебют выпал из-за того, что ведущий солист перед премьерой потерял голос».