Текст книги "Твои, Отечество, сыны"

Автор книги: Александр Родимцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Во второй половине дня из штаба 38-й армии поступило боевое распоряжение перейти на занимаемом дивизией участке к жесткой обороне.

Итак, на какое-то время на нашем участке фронта ожидалось затишье. Было более чем сомнительно, чтобы гитлеровцы решились наступать в самый разгар весенней распутицы. Наша разведка доносила, что немцы строят дзоты, тщательно маскируя их, роют глубокие траншеи, минируют танкопроходимые места, словом, устраиваются, по-видимому, надолго.

Временное затишье не сулило отдыха и нам. Мы тоже принялись строить дзоты, оборудовать удобные площадки и укрытия для противотанковой артиллерии, минировать места вероятных танковых атак, собирать переправочные средства и сосредоточивать их у переправ через Северский Донец, проводить тактические занятия.

День 22 марта 1942 года был для дивизии радостным днем. Радио донесло из Москвы краткие строки Указа Президиума Верховного Совета СССР:

«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество наградить 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию орденом Ленина».

Нужно было видеть, с каким энтузиазмом встретил личный состав дивизии эту волнующую весть.

Опаленные огнем, овеянные пороховым дымом нескончаемых кровопролитных боев, сжимая в руках испытанное оружие, воины замерли в строю, слушая слова указа. Орден Ленина, прикрепленный к гвардейскому знамени дивизии, звал нас на новые подвиги во имя Родины, и все мы знали, что эти подвиги нам было положено свершить в предстоявшей битве за Харьков.

– Опытные воины, – сказал я гвардейцам, – начинают ковать победу задолго до начала боя. Нам наверняка придется противостоять танковому натиску врага. Поэтому пусть дни краткого затишья на передовой станут для нас днями напряженной, настойчивой учебы, уроками уничтожения живой силы и техники, особенно танков противника… В оперативное подчинение штаба нашей дивизии прибыла 90-я танковая бригада. Что ж, давайте, друзья, «проутюжим» друг друга, давайте испытаем, что значит лежать в траншее под танком, пропустить его над собой, чтобы потом подняться и сжечь его, и продолжать бой… В этих учениях мы окончательно одолеем танкобоязнь и в грядущих сражениях докажем, что действительно достойны ордена Ленина, самого светлого, самого родного символа, который отныне сияет на нашем гвардейском знамени.

С этого дня начались напряженные, тщательно организованные учения. Нужно сказать, они увлекли бойцов. Командир 90-й танковой бригады подполковник Михаил Малышев уже умел большой опыт по ликвидации среди солдат и офицеров так называемой «танкобоязни». Конечно, он был прав, когда говорил, что хорошо обученному подразделению танки не страшны. Если боец находится в глубокой траншее или в отдельном глубоком окопе, вражеский танк не доберется до него.

Однако было недостаточно доказывать истину только словами. Нужно было, чтобы солдаты и офицеры убедились в этом на опыте.

Пожалуй, читатель может здесь заметить, что я отвлекаю его внимание второстепенными делами дивизии, так называемыми буднями ее, которые менее интересны, чем боевые дела.

Нет, мы считали учения по борьбе с вражескими танками делом первостепенной важности, а дальнейшие события показали, как много мы выиграли, предварительно «обкатав» бойцов.

Правда, и среди наших офицеров нашлись такие, что сочли эту «обкатку» только опасной игрой. Я понимал их скептические усмешки, но не хотел читать нотаций. Пример – великое дело: я сам лег под танк…

Ясно, что мое самочувствие нельзя было назвать отличным, когда над узким, глубоким окопом, в котором я находился, залязгали гусеницы стальной громадины, и эта задымленная, гремящая махина, нависла над головой. Но через несколько секунд после того, как танк прокатился над окопом, я встал и открыл «огонь» по нему из противотанкового ружья.

Да, пример – великая сила: теперь солдаты и офицеры стремились поскорее пройти «крещение» под танком.

Мы оборудовали по всем правилам взводный узел обороны, посадили в него стрелковый взвод, усилив его одной 45-миллиметровой пушкой и тремя противотанковыми орудиями. Танки с наступающей ротой прошли через боевой порядок взвода. У нас не было ни одного ЧП, и в целом взвод действовал отлично.

Я спросил у группы бойцов, как они чувствовали себя под танками?

Рослый веселый украинец ответил с мягкой лукавинкой:

– Правду скажу вам, товаришу полковник, гiрше, нiж у тещi на печi. Прет на тебя такая силища! Да еще ревет, как сто пар волов… Так и думалось мне: прощайся с жизнью, Омелько! Сейчас навалится, раздавит; и кричать бесполезно, никто тебя не услышит, никто не поможет… Ну, а как только перекатились танки – откуда и смелость взялась?! И на душе радостно: здоровенько були, Омельку!

Солдаты смеялись; стройный, красивый чернобровый узбек сказал:

– Нехорошо, товарищ полковник, что много пыли!

Я тоже невольно засмеялся:

– Наверное, придется оборудовать в траншеях вентиляторы?.. Или попросить танкистов противника, чтобы не пылили?

Боец-узбек оказался веселым человеком: он громко захохотал, показав ослепительно белые зубы:

– Пускай, товарищ полковник, пылят! – И погладил ствол ПТР, – Мы «дождиком» их… «дождиком»… Просто я человек аккуратный и не люблю ни грязи, ни пыли.

…К 23 апреля мы получили хорошее пополнение: 19 маршевых рот; одну – истребителей танков и 18 стрелковых, 7 из них были гвардейские.

Возможно, читатель спросит: какая разница, ведь люди есть люди? Конечно, так. Однако гвардейские роты комплектовались исключительно из бойцов-гвардейцев и направлялись в гвардейские полки. Мы знали, что гвардейская рота надежна, как броневая сталь.

Из кого же комплектовались маршевые роты? Здесь были люди разных возрастов, профессий, званий. Одни, покидая родные села и города, шли на восток, так как не желали оставаться в оккупации, в большинстве эти беженцы не имели военной подготовки. Другие – воины – возвращались из госпиталей. Третьи – отставшие от своих частей: многие из них прошли без оружия сотни километров, разыскивая часть, а потом явились на сборный пункт и заявили о своем желании сражаться в любых частях. Четвертые – их было очень много – солдаты и офицеры, вышедшие из окружения. Наконец, пятая категория людей – ответственные партийные и советские работники, которые оставались на своих постах до прихода гитлеровцев. Маршевые роты требовали дополнительного обучения, но сражались они хорошо.

…Весенняя распутница доставила нам много забот. Дивизия занимала оборону западнее реки Северский Донец. Река эта в верхнем течении совсем неглубокая, но когда она вскрылась, нам пришлось разобрать низководные мосты и перейти на паромные переправы. Пропускная способность паромов оказалась малой, и дивизия стала испытывать недостаток даже в основных видах снабжения.

«Пробки» образовались не только на переправах, но и на дорогах. Машины буксовали в непролазной грязи, являясь мишенями для вражеской авиации, и были дни, когда мы не получали ни грамма продовольствия.

Нужно было что-то предпринимать: выйти из создавшегося положения собственными силами. Комиссар Зубков предложил создать отряды из физически сильных молодых людей и направить их пешим порядком за продовольствием.

До ближайшего продфуражного пункта было около сорока километров. Это – расстояние нормального суточного перехода. Но если учесть, что почти вся дорога по низине превратилась в сплошное болото и что людям предстояло возвращаться с грузом, задание выглядело непростым.

Мы вызвали в штаб наших интендантов: Василия Игнатова, Юрия Андрийца, Николая Чеверду. Я спросил Игнатова:

– Что будем делать, товарищ дивизионный интендант?

– С транспортом беда, товарищ полковник, – ответил он, порывисто вздыхая.

– А разве все виды доставки использованы?

– Машины, повозки… Как будто все.

– А плечи?..

Он не улыбнулся:

– Мы готовы отправиться хоть сейчас…

– Именно об этом речь.

– Но снабдить целую дивизию?

– Вот потому мы и дадим вам троим в помощь целый батальон.

Лица наших интендантов просияли:

– Завтра мы вернемся с продовольствием!

…Это лишь страничка фронтового дневника: эпизод неприметный и как будто малосущественный. Но тот, кому доводилось мерзнуть в окопах, в холодной грязи, мокнуть под зябкими весенними дождями, часами выстаивать на пронзительном ветру, знает, что значит, вдобавок ко всем этим невзгодам, остаться еще и без куска хлеба.

Группы бойцов, руководимые Игнатовым, Андрийцом и Чевердой, совершили подвиг: они прошли за тридцать шесть часов по болотам в два конца восемьдесят километров и доставили продовольствие.

Первой возвратилась группа Юрия Андрийца. Он шел впереди, высокий и черный, забрызганный грязью до самых плеч, и нес за спиной крепко пристегнутый мешок. Ему помогли отстегнуть ношу.

Он покачнулся и тяжело опустился на завалинку дома. Позже я узнал, что он один доставил воинам три пуда муки.

…Наша разведка доносила, что противостоящие нам соединения противника, силою в две пехотных и одну танковую дивизию, продолжали укреплять оборону, имея ближайшие резервы в районах Терновая, Непокрытая, Веселое. За последние дни был отмечен подход подкреплений немецкой пехоты и танков в районы Варваровка, Байрак, Купьеваха… Значит, немцы тоже готовились к наступлению?

В конце апреля 13-я гвардейская дивизия перешла в подчинение командующего 28-й армией генерал-лейтенанта Рябышева Дмитрия Ивановича.

Первый боевой приказ Рябышева, полученный мною, ориентировал нас на устройство обороны с таким расчетом, чтобы войска без перегруппировки могли перейти в решительное наступление.

Обстановка на фронте. Планы немецких генералов. Совещание в штабе фронта. Подготовка к наступлению. Начало битвы.

Апрель 1942 года… Командование Юго-Западного направления получило указание Верховного Главнокомандования о подготовке наступления на харьковском направлении.

Действия войск Юго-Западного фронта должны были сорвать далеко идущие наступательные замыслы врага. Нашим войскам предстояло нанести удары по сходящимся направлениям: один из барвенковского выступа, другой из района Волчанска в общем направлении на Харьков.

Пока мы напряженно готовились к наступлению, немецко-фашистское командование тоже не дремало. Оно готовило операцию с целью «срезать» барвенковский выступ советских войск и захватить плацдарм на левом берегу реки Северский Донец.

Сейчас нам известны планы, которые немецкий генералитет вынашивал в те дни, и небезынтересно заглянуть в «признания» уцелевших помощников Гитлера.

Битый фашистский «полководец», бывший начальник главного разведывательного управления генерального гитлеровского штаба сухопутных сил Курт фон Типпельскирх, в своем сочинении «История второй мировой войны» пишет:

«Когда в 1942 г. весенняя распутица заставила временно прекратить операции, перед Гитлером встал серьезный вопрос, как он должен дальше вести войну против Советского Союза. О переходе к обороне нечего было и думать – такой переход только опроверг бы все прежние громогласные заверения о том, что война против Советского Союза уже выиграна. Если бы немцы перешли к обороне, то сразу исчезли бы все перспективы выиграть войну…»

«Противник показал совершенно невероятную способность к сопротивлению. Он понес тяжелые потери не только летом 1941 года, но и во время зимнего наступления, в котором приняли участие крупные массы войск. Но все это не могло сломить стойкость Красной Армии…

Исходя из такой оценки противника, был разработан план: нанести летом 1942 г. русской армии сокрушительный удар на юге, уничтожить там крупные силы и захватом важнейших районов настолько экономически ослабить страну, чтобы русские в течение длительного времени были лишены возможности вести активные боевые действия. Если бы Советский Союз потерял необходимую ему для ведения войны нефть на Кавказе и богатые сельскохозяйственные области восточной Украины до нижнего течения Волги, то американская помощь, возможно, не смогла бы возместить этих потерь. Но решающее значение такая стратегия, преследующая в первую очередь экономические цели, могла приобрести только в том случае, если бы Советский Союз использовал большое количество войск для упорной обороны и при этом потерял их».

Как видим, фашистские главари хотели ни много ни мало – уничтожить Советскую Армию. Именно здесь, на Юго-Западном фронте, они намечали главную часть операции.

Ликвидировать изюм-барвенковский выступ советских войск немцы рассчитывали двумя ударами: силами своей 6-й армии из района Балаклеи на юг и силами армейской группы «Клейст» из района Славянск – Краматорск на северо-запад.

Мы знали, что противник готовится к какой-то серьезной операции, однако его планы не были вполне ясны.

9 мая вместе с другими командирами я был вызван в штаб Юго-Западного фронта на совещание для уточнения боевой задачи в предстоящей операции.

Нашей 28-й армии и смежным с нею флангам 21-й и 58-й армий предстояло нанести удар из района юго-западнее Волчанска, прорвать оборону противника и, стремительно развивая наступление, расширяя прорыв, охватить Харьков с севера и северо-запада. Ударные группировки 21-й и 38-й армий должны были обеспечить фланги нашей армии, ведя наступление на северо-запад и юго-запад.

С барвенковского выступа главный удар должна была нанести 6-я армия генерал-лейтенанта А. М. Городнянского и армейская группа генерала Л. В. Бобкина. 6-я армия, усиленная двумя танковыми корпусами, имела задачу прорвать оборону противника и наступать на Харьков с юга навстречу нашей 28-й армии.

Командующий Юго-Западным фронтом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко в те дни, на совещании в Купянске, подробно остановился на задачах каждой армии, участвующей в Харьковской операции.

Перед 28-й армией была поставлена задача прорвать оборону фашистов на фронте Избицкое – высота 196,8 и, овладев районом Терновая – Байрак – Купьеваха, к исходу третьего дня наступления выйти на рубеж Журавлевка – высота 204,4 – Липцы – Борщевое – Ключики.

Маршал указал задачу и нашей 13-й гвардейской стрелковой дивизии. Нам предстояло прорвать оборону противника на фронте Купьеваха – Драгуновка, овладеть районом Перемога – Рогачевка и к исходу дня выйти на рубеж хутор Красный – высота 194,5. К исходу второго дня мы должны были овладеть высотами 197,2 и 201,2.

В тот день от командующего 28-й армией генерала Рябышева я узнал, что нашим соседом слева будет 226-я стрелковая дивизия генерала Горбатова, справа – 244-я стрелковая дивизия полковника Истомина.

Нашей дивизии поручалась почетная роль: сражаться в составе главной группировки армии и первой нанести удар по вражеской обороне на этом участке фронта.

Вечером 9 мая я возвращался в штаб дивизии, в Петровское. Дорогой невольно вспомнился «грязевой поход» Игнатова, Андрийца и Чеверды: как они сумели в короткий срок одолеть эти топи? Даже теперь, в мае, после дождей черноземная грязь была совершенно непроходимой: машина перемолола тонны грязи, прежде чем удалось добраться до Петровского. Навстречу мне выбежал грузный веселый богатырь – полковник Барбин.

– С прибытием из мокрого рейса!

Я заранее знал, что этот человек обязательно обронит какую-нибудь шутку. Деловитый и организованный, он отличался одной потешной погрешностью: с его языка то и дело срывались веселые, подчас неуместные прибаутки и пословицы. Явившись ко мне на первый доклад, он неожиданно гаркнул:

– Едят их мухи!.. Настало время, дадим же мы фрицам парку, только без пива!

Я удивленно взглянул на него:

– Где вы находитесь, полковник?

Он тут же четко доложил все по порядку.

Вскоре нас связало чувство, похожее на дружбу: этот офицер отлично знал свое дело.

12 мая начальник артиллерии Барбин разбудил меня в 4 часа утра. Ему не спалось. Я понимал: в дивизии он был новым человеком, а от его артиллеристов зависело очень многое. Личный состав он не успел хорошо изучить и поэтому беспокоился за исход артиллерийской подготовки. Да и меня беспокоили всяческие заботы. Как полки займут исходное положение для наступления? Не нарушена ли маскировка? Не разгадал ли противник наши планы? Казалось, все организационные мероприятия были проведены обстоятельно, и все же сердце тревожилось: не упущено ли что-нибудь?

За 11 месяцев войны мы впервые так тщательно по-настоящему готовили наступательную операцию, в ее подготовке приняло участие командование армии и фронта.

До начала наступления у меня еще было время, и я связался с командирами полков. Они доложили, что личный состав завтракает и дополучает боеприпасы; офицеры-артиллеристы находятся на передовых наблюдательных пунктах в готовности управлять огнем.

Командир 90-й танковой бригады Малышев сообщил, что материальная часть в исправности и танкисты горят желанием выполнить приказ с честью.

В пять часов утра я связался с командующим армией генералом Рябышевым и сообщил ему о готовности личного состава дивизии к наступлению.

– Очень хорошо, – отозвался Дмитрий Иванович. – Обратите особое внимание артиллеристов на необходимость уничтожения и подавления целей противника и на одновременную атаку пехоты и танков.

Затем я позвонил моему соседу слева генералу Александру Васильевичу Горбатову. От удачных действий его дивизии зависел и наш успех. Ключевыми позициями на пути к Харькову мы считали два крупных населенных пункта: Перемога и Непокрытая. Оба они расположены на дорожном направлении. Следовательно, наша основная задача заключались в том, чтобы сломить сопротивление противника в этих двух пунктах и открыть путь на. Харьков.

Чувствовалось, что Александр Васильевич был в хорошем настроении, он, как обычно, предложил мне при встрече сыграть с ним в шахматы. С шахматами он не расставался ни при каких обстоятельствах, и они кочевали с ним всегда.

Как-то особенно медленно тянулись минуты в ожидании начала артиллерийской подготовки. Я успел переговорить со всеми командирами полков и даже с дивизионным врачом, который сообщил мне, что все передовые медицинские пункты и медсанбат развернуты и готовы к приему раненых; медсестры с запасом медикаментов и бинтов находятся в траншеях рядом с бойцами и тоже ждут сигнала к атаке.

Вскоре дивизионный инженер Тувский доложил, что его саперные отделения проделали проходы в наших минных полях и ждут сигнала, чтобы приняться за минные заграждения противника.

Повар Виктор наконец не выдержал, взмолился:

– Товарищ полковник, мины минами, а пельмени пельменями! Они ведь из сырой картошки приготовлены, и если сейчас не дать им хода – все пропало…

Как всегда, мы завтракали вместе: Зубков, Барбин, Борисов и я. Виктор налил нам по сто граммов, положенные наркомом. Я знал, что сейчас опять услышу от Борисова давно знакомую «молитву». Человек трезвый и строгий к себе, наркомовскую дозу он принимал только после длинной и красноречивой преамбулы. Другие молча выпьют и сразу же за еду, а Владимир Александрович осторожно поднимет стакан, прищурит глаза и начнет со вздохом:

– До чего же ты прозрачна и светла, стало быть, как божья водичка, вкусна и приятна, и особенно в эти тяжелые военные дни. Выпьешь этот полустаканчик, и словно бы кровь разогреется.

Крякнет, покачает головой, понюхает кусочек хлеба и заключит мечтательно:

– До чего же она хороша!..

Я давно уже привык к этим церемониям Борисова, но Барбин (вот уж был любитель прибауток!) восхищенно разводил руками и от души смеялся.

Невольно подумалось, что если бы присутствовал здесь кто-либо посторонний, он, наверное, решил бы, что четверо хороших приятелей безмятежно завтракают в мирной обстановке.

Но эта безмятежность была только внешней: каждый из нас испытывал то огромное нервное и психологическое напряжение, которое человек испытывает только в решающие минуты жизни.

Минут за двадцать до начала артиллерийской подготовки Борисов ушел на КП. Я с группой командиров направился на наблюдательный пункт.

Утро было необычно ясное и тихое, и небо на востоке все гуще наливалось золотистой зарей. После дождей, которые прошли недавно, верхний слой земли уже просох, и от него веяло свежестью и запахом меда.

Под кустом орешника, в низких зарослях свежей травы я заметил фиалку. Наклонился и осторожно сорвал нежный ясно-голубой цветок, положил его на ладонь и показал товарищам.

Комиссар мечтательно улыбнулся:

– Моя женушка очень любит фиалки…

Хрупкие, густо окрашенные лепестки цветочка были похожи на крылышки мотылька: словно живой, вздрагивал он на ладони, ласковый, безмятежный вестник, весны.

Я подумал, через десять минут вся эта долина закачается от грохота снарядов, но… ничего не попишешь: крови литься, а цветам цвести.

С наблюдательного пункта открывался широкий простор: глубокие долины и овраги, леса и рощи, высоты и черные полосы проселочных дорог. Справа от нас простиралась разлогая Балка-Яндела, прозванная «долиной смерти» (она простреливалась с обеих сторон), еще дальше виднелся курган, а юго-западнее большим темным квадратом чернела роща.

По горизонту четко вырисовывалась крутая высота, обозначенная на карте: ÷ 2,6. Это был ключ всей обороны противника. Сначала мы решили нанести главный удар прямо по этой высоте, однако два дня назад, после того как была проведена тщательная рекогносцировка, от первоначального решения отказались. Удобных подступов к высоте не было, и борьба за нее могла стать длительной, а это задержало бы продвижение нашего левого фланга.

Поэтому я решил использовать выступ моего левого фланга в юго-восточной части села Драгуновки, в направлении села Гордиенко, в обход высоты ÷ 2,6 с юга.

Ровно в шесть часов утра загремела, застонала, оглушительно заревела наша реактивная артиллерия. Высота ÷ 2,6 заволоклась черным облаком дыма и пыли. В этом плотном, подвижном облаке замелькали изломанные молнии разрывов. И снова рев урагана наполнил долину: полк реактивной артиллерии произвел второй залп.

Еще не смолкло тяжкое эхо, еще катилось оно по яругам и долам, а воздух уже вибрировал от гула авиационных моторов: это эскадрильи наших бомбардировщиков и штурмовиков заходили на позиции противника.

– Смотрите, Александр Ильич! – восторженно закричал Барбин. – Как точно ложатся наши снаряды на высоте… И Купьеваха пылает от мин реактивной артиллерии…

– Не спешите хвалиться, как бы не свалиться, – сказал я ему. – Вот когда пехота-матушка вместе с танками пойдет в атаку и не встретит со стороны противника огневого сопротивления, тогда и скажем «гоп»!..

Близко послышался чей-то взволнованный голос:

– Ну, держитесь, сволочи!.. Сейчас мы на вас наденем смирительные рубашки.

Комиссар Зубков порывисто схватил меня повыше локтя:

– Гляньте, Александр Ильич… Как здорово работают наши ПЕ-2 и штурмовики! Как они обрабатывают Перемогу и Непокрытую! Наверное, жарковато сейчас фрицам!

Знакомый басовитый голос Барбина выговорил раздельно:

– Едят их мухи!.. Вот и парок, без пива…

До начала атаки оставалось десять минут. Отзвонили последние телефонные звонки: командиры полков доложили о готовности войск к атаке.

Начало битвы… Истекает последняя минута. Гул самолетов отдалился, и замерла, притихла земля. Ветка клена над моим плечом тоже замерла и не шелохнется.

По всему фронту в сторону немцев взмывает серия красных ракет. Радисты четко передают условный сигнал, цифру 777. Это – начало атаки.

Наши танки в атаке. Трофеи. Мы освобождаем села. Снова оборона. Полк Трофимова в окружении. Мы удержали оборону.

Из просторной долины к нам на наблюдательный пункт доносится тяжкий рокот и скрежет металла. Свежий весенний воздух как будто усиливает все звуки: слышно, как лязгают гусеницы и дробным барабанным громом гремит земля. Танкисты Малышева ведут машины на повышенных скоростях. Окутанные синеватым дымом, танки стремительно несутся к позициям противника; за ними, поднявшись из окопов в рост, с криком «ура!» ускоренным шагом движется пехота… Крик перекатывается, то глохнет, то доносится снова непрерывным, протяжным «а-а-а», и в нем отчетливо различимы интонации ярости и гнева.

В эти минуты многие вопросы не давали мне покоя. Будут ли подавлены нашей артиллерией все огневые точки противника? Сможет ли пехота с танками сделать бросок в первую траншею и уничтожить там гитлеровцев, которые остались в живых, пока они еще не опомнились от артиллерийских разрывов? Как наши саперы справились с задачей, проделаны ли проходы в минных полях противника и не будут ли наши танки подрываться перед немецким передним краем? Этот вопрос меня особенно волновал: было исключительно важно, чтобы саперы и танкисты точно договорились о местах проходов.

Пять наших могучих танков КВ, с посаженным на них десантом, сделав у дороги крутой разворот, ринулись на артиллерийские позиции противника, расположенные в районе Драгуновки. Завязался огневой бой… Десантники посыпались с танков, растянулись цепью, залегли…

Танки почти одновременно остановились. Грянули их пушки. И снова на предельной скорости мощные машины двинулись на огневые позиции врага.

Десантная рота неотрывно следовала за танками. Падали отдельные бойцы, падали, ползли, поднимались. Другие лежали неподвижно. Однако атака продолжалась, и вот командирский танк первым ворвался на позицию вражеской батареи.

Со стороны гитлеровцев выстрелы слышались все реже. Наконец они и совсем прекратились. Значит, подумал я, вражеская батарея подавлена. Теперь танки с десантом должны двинуться к северу, в тыл высоты.

Несколько позже Малышев рассказал подробности этой атаки. После нашей артиллерийской подготовки и бомбового удара у гитлеровцев на этом участке обороны все же осталось четыре орудия. Пушки наших КВ, ведя огонь прямой наводкой, заставили батарею противника замолчать. Командир роты, ворвавшись на батарею, раздавил вражеские орудия гусеницами танка, а десантники уничтожили их расчеты.

Воспользовавшись этим успехом танкистов, командир стрелковой роты 42-го гвардейского стрелкового полка Болотов принял правильное решение и поднял свою роту в атаку на хутор Драгуновка в тот момент, когда фашисты начали откатываться. Ведя на бегу огонь из стрелкового оружия, рота ворвалась в хутор, уничтожила прислугу двух минометов, одной пушки и до взвода пехоты врага.

Наступление дивизии развивалось строго по плану. Однако законы войны таковы, что успех не приходит без огорчений. Подчас какой-то малый недосмотр, неточная договоренность между взаимодействующими подразделениями приводит к ненужным потерям.

Когда наши саперы проделали проходы в минном поле противника и обозначили их клочьями развернутой марли, для танкистов эти обозначения оказались недостаточно заметными. Наши малые танки не нашли проходов и двинулись прямо по минному полю. Восемь танков подорвалось на минах и три из них сгорели. Все же остальные машины пробились через минное поле и атаковали огневую точку противника.

В масштабах сражения, которое развертывалось здесь, на подступах к Харькову, это был лишь малый эпизод, однако и его следовало запомнить и сделать выводы.

Немцы упорно сопротивлялись на всем протяжении фронта армии. Позже пленные фашистские офицеры говорили, что они и мысли не допускали, чтобы нам удалось прорвать их оборону. Огневые точки противника, подавленные нашей артиллерией, оживали и вели огонь по нашей наступающей пехоте.

Теперь наши офицеры и солдаты на фактах убеждались, что труд, затраченный нами еще при подготовке наступательной операции, не был напрасным; именно потому, что наши пехотинцы умело взаимодействовали с танковыми экипажами и артиллерийскими расчетами, нам удавалось быстро продвигаться. Танки давили гусеницами пулеметные точки врага, а пехота, следуя за машинами вплотную, расстреливала отступающих фашистов.

Ровно через час после начала атаки полки майора Самчука и полковника Елина, действуя в первом эшелоне дивизии, сломили сопротивление немецкой обороны.

В штаб к Владимиру Борисову и ко мне на наблюдательный пункт стали поступать радостные вести. Командир 42-го гвардейского стрелкового полка полковник Елин доносил, что его гвардейцы захватили хутор Драгуновку и успешно продвигаются с танками вперед, имея большие трофеи.

Впрочем, с наблюдательного пункта мне была видна вся картина боя, и я уже знал, что Драгуновка нами взята.

Еще Павел Иванович Елин сообщал, что командир 4-й стрелковой роты Иван Чекалдин совершил глубокий маневр: он обошел Драгуновку одним взводом и захватил склад боеприпасов. Два его взвода при поддержке пулеметчиков атаковали четырехорудийную батарею противотанковых пушек, уничтожили 18 фашистов и таким образом открыли своим танкистам путь на Харьков.

Несмотря на эти дерзкие действия Чекалдина, только два бойца его роты были легко ранены.

Отлично действовали и гвардейцы 5-й роты старшего лейтенанта Павла Станислава: они уничтожили расчеты двух противотанковых пушек.

Голос Елина звенел от радостного возбуждения:

– Александр Ильич… Сейчас я имею десять совершенно исправных немецких противотанковых пушек и столько боеприпасов к ним, что на всю летнюю кампанию хватит!

Я поблагодарил гвардейцев за умелые боевые действия и приказал немедленно использовать против врага все трофейное оружие – пушки, минометы, пулеметы, винтовки.

Сражение разгоралось. Все заволок плотный и едкий дым. В этом всклокоченном синем дыму то и дело вздымались вихри снарядных разрывов. Неумолчно трещали пулеметы. Наши танкисты и пехотинцы уверенно двигались вперед.

Около часа дня майор Самчук сообщил, что гвардейцы его полка полностью очистили от фашистов населенный пункт Купьеваху.

Я тут же приказал ему ввести в бой второй эшелон полка и наступать вместе с танкистами в направлении Перемоги.

Не скрою, впервые за долгие одиннадцать месяцев войны так полно и глубоко испытывал я острую, волнующую радость. Вглядываясь в лица своих ближайших помощников, видел, что и они захвачены общим радостным порывом.

В нетерпении сжимая кулаки, комиссар Зубков чуть слышно шептал:

– Вперед… Только вперед и как можно быстрее!..

Он обратился ко мне:

– Разрешите, товарищ полковник, отправиться в один из полков и оказать командиру помощь, чтобы быть готовым к отражению контратак противника… Все может случиться: увлекутся ребята атакой, забудут о втором эшелоне, отстанет артиллерия, и это может повредить отличному началу боя.

– Что ж, Сергей Николаевич, вы правы. Нужно направить политработников в полки, чтобы они своим присутствием напоминали о постоянной бдительности гвардейцев. Дела развертываются неплохо…. Идите в полк.

Я позвонил Борисову и приказал готовить к вводу в бой полк Филиппа Алексеевича Трофимова.

Теперь перед нами была единственная задача: идти вперед, не давать врагу опомниться, бить его непрерывно. Быстро наращивая силы из глубины боевого порядка дивизии, мы могли стремительно развивать успех полков первого эшелона и решительно двигаться на Харьков.