Текст книги "Воевода"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ НА ПУТИ К СЛАВЕ

Всё закружилось в российском военном устройстве. Работали все государственные приказы, чтобы выполнить волю царя Ивана Васильевича. Все, кто исполнял его волю, трудились рьяно, но не знали, ради чего это делается. Одни посылали гонцов во все концы державы с требованием прислать лучших охотников. Другие отчисляли деньги из казны на нужды тайного похода. Третьи заказывали кузнецам и мастерам оружейного дела сабли, щиты и прочее, закупали изделия. И все эти усилия держал в виду один человек – воевода Даниил Адашев. Ради его дерзкого замысла работали тысячи людей. Сам Даниил крутился как белка в колесе и не давал покоя своим помощникам – Ивану Пономарю и Степану Лыкову. Он и других помощников позвал. Вспомнил купца Романа Бережнова, разыскал его на торгу в Китай-городе. Роман обрадовался встрече.

   – Я тебя, воевода, никак забыть не могу. Все зенки проглядел на торгу, думаю, вот появится прикладом торговать.

   – Э-э, Роман, сколько воды утекло за то время, где меня нелёгкая не носила. Вот и опять боевой рог скоро затрубит.

   – Ко мне-то какая нужда?

   – Большая, Роман, ежели справишься. Будет тебе государев заказ.

   – Ради державы отчего не постараться. Говори же.

Даниил осмотрелся. Людно было на торгу.

   – Неудобно тут разговор вести.

   – Так в лавку ко мне идём. Рядом она. Приказчика ушлю, вот и поговорим от души.

Роман торговал дёгтем, смолой, скипидаром, ещё многим другим, что добывалось в лесу. Эти товары как раз и были нужны Даниилу. Выпроводив приказчика, Роман усадил Даниила к прилавку, сам сел возле.

   – Ноне и побеседуем без помех.

   – Надеюсь, ты счёт знаешь? – спросил Даниил. Роман кивнул головой. – Вот и хорошо. Теперь слушай. Нужен мне приклад, чтобы полностью оснастить струг на двадцать три человека. Сколько на него пойдёт смолы, пакли – это ты узнаешь у мастеров. А всего товару нужно будет на триста пятьдесят стругов.

   – Лихое дело! Ой, лихое! А времени сколько даёшь, Даниил?

   – Мало времени у тебя. К февралю весь товар нужен.

   – Не управлюсь, брат, ой, не управлюсь. Вот если бы сбиться с другими купцами...

   – Сбейся. Ещё, может, приглянешь кого, кто топоров с тысячу поставит.

   – Это уж мы вкупе обмозгуем. А расчёты как? – Глаза у Романа загорелись азартом.

Даниил понял, что теперь надо лишь подливать масла в огонь.

   – Помни, что заказ почётен.

   – Но мне оборотный капитал нужен.

   – А ты вложи что-то своё для начала. Привозишь товар – деньги на бочку. Расчёт с тобой ведёт казна. Цены ей и тебе ведомы.

   – Это годится. А поставлять товар куда?

   – На Ходынское поле. Говори, что товар для Адашева. Там дьяки тебя будут встречать, и Степан Лыков тоже. Ты его помнишь.

   – Помню. Да как его забыть, огневую душу! Значит, триста пятьдесят стругов. Ещё вёсел почти восемь тысяч. Ну, давай по рукам, воевода.

   – По рукам. Об одном прошу: будет кто пытать, кому товар запасаешь, обо мне ни слова.

   – У меня язык всегда на замке, – ответил Роман.

Вскоре из ближних и дальних мест на Ходынское поле стали прибывать охотники. В эти дни Даниил и Степан проводили в казармах время с утра до вечера: надо было учить охотников ратному делу.

   – С чего начать, воевода? – спросил Степан Даниила в тот день, когда собрали воедино первую сотню ратников.

   – Всё просто, побратим. Что умеешь делать в военной справе сам, тому и ратников учи. Да присматривай, кого десятским, кого сотским поставить. Как вернутся борисоглебские, всех их ставь во главе десятков, а всех семерых твоих славных лазутчиков – сотскими. Да и в тысячах чтобы сохранилось землячество.

   – Это великая сила, – отозвался Степан.

   – Вот и поладили, – улыбнулся Даниил.

Жизнь брала своё, и Глашу Даниил вспоминал только по ночам или в минуты безделья, коего уже и не было. Как стая птиц, пролетели дни декабря. Вот уже и Рождество Христово подкатило. Через какой-то месяц подойдёт пора выступать. Из Кремля в эти два месяца Даниила не беспокоили, лишь Алексей по вечерам, являясь от царя, досаждал ему вопросами. Приходилось отвечать. Знал Даниил, что Алексей спрашивал не ради праздного любопытства, а для доклада государю. Даниил всё освещал ярко, ничего не таил. Однажды спросил брата:

   – Как он, царь-батюшка, не мрачнеет после твоих побасёнок?

   – Задорен и доволен. Ты его разгорячил. Слушай, Данила, а к тебе никто из наших дворцовых приживал не проявляет интереса?

   – Нет. А что?

   – Как-то Васюк Грязной спрашивал: «Где это у тебя братец ноне воюет?» Я говорю, что дома сидит. «А что тебе?» – спрашиваю. «Да я так! Должок за мной!» Сам хохочет, словно леший. Боюсь я его, Данилушка: поганец, каких свет не видывал. Он государю уже ноги моет.

   – Спасибо, Алёша, что предупредил. Будь сам осторожнее с ним да с Афанасием Вяземским.

За себя Даниил не боялся. За время сеч и схваток притерпелся к тому, что каждая из них может быть последней. Даниил беспокоился о том, чтобы тайна похода не попала в чьи-то вражеские руки. Собираясь с малыми силами в такой опасный поход, он рассчитывал и надеялся только на внезапное вторжение на Черноморское побережье Крыма. А по-другому ему там и не погулять, не показать силу русского оружия. С такими мыслями однажды сидел Даниил дома, когда пришёл дворецкий Онисим.

   – Батюшка-боярин, к тебе купец Роман пожаловал.

   – Зови.

Появился Бережнов, поклонился, сказал:

   – Прости, воевода Даниил, что докуку принёс.

   – С товаром что-то не заладилось?

   – Всё идёт, как задумано. Первые партии сдал на Ходынское поле Пономарю и Лыкову.

   – Слава богу. Что же покоя не даёт?

   – Тати ко мне липнут, добиваются, чтобы сказал, кому товар готовлю да куда из Москвы его повезут. Двое приходили в лавку. Я их по первости прогнал, так они в другой раз с угрозами пришли. Что делать, не знаю.

   – Обличьем-то они какие?

   – Да московиты. Их тысячи на такой лик. Правда, один рыжебород, а другой шепелявит.

Даниил позвал Романа в трапезную. Велел слуге принести медовухи, закуски к ней. Когда доставили, кубки наполнил. Выпили, беседу повели.

   – Прости, Роман, что неприятности доставил. Я завтра же в Разбойный приказ схожу. Тебя в обиду не дадут. И ноне позабочусь о тебе. – Даниил встал, вышел из трапезной, нашёл слугу, велел позвать Захара. Вернулся к столу. – И вот что скажу, Роман. Те, кто добивается от тебя слова, люди, похоже, непростые. Тати и есть. Они на всё способны.

Появился стременной Захар.

   – Слушаю, батюшка-воевода.

   – Возьми коня и к нему запасного. Съезди на Ходынку, найди Кирьяна и скачите с ним сюда.

   – Исполню, батюшка-воевода, как сказано. – Захар ушёл.

Пока он отсутствовал, воевода и купец поговорили о жизни. Роман между прочим спросил:

   – Тяжело, поди, вдовствовать?

   – Страсть как тяжело. Пусто в душе, в постели. Ежели бы не дети да не служба, не знаю, как и жил бы.

   – Время залечит боль. Через год, глядишь, и приглянется кто-то.

   – Не знаю, брат Роман. Рок некий надо мною довлеет. Глафира-то ведь моя вторая любовь. А первая вскоре после помолвки сгинула.

   – Что же с ней, сердешной, случилось?

   – Ордынцы в полон взяли – вот и весь сказ. Она в ту пору в Козельске жила.

Пока Даниил и Роман вели беседу, появился Захар, привёл Кирьяна.

   – Батюшка-воевода, вот Кирьянка. Он, бродяга, у какой-то вдовицы грелся, – засмеялся Захар.

Кирьян смутился, но погрозил Захару кулачищем.

   – Вот я тебе язык вырву, то-то будет...

   – Ладно-ладно, я пошутил. – И Захар покинул трапезную. Роман с улыбкой смотрел на Кирьяна. Тесно тому было в воеводской трапезной. Стать и сила в нём слились в единое. Лицо добродушное, но в серых глазах затаились ум и отвага. «Как он хорош», – по-купечески оценил Кирьяна Роман.

   – Садись к столу, тысяцкий, – позвал Даниил.

Кирьян сел запросто, словно у себя дома. Даниил налил ему медовухи, добавил Роману и себе.

   – Ну, за знакомство. Вот Кирьян, вот Роман. Будьте здоровы.

Все выпили. Помолчали.

   – Я позвал тебя вот зачем, – начал Даниил. – Ты до того дня, как нам уходить на Волгу, послужи у Романа. Дело там для тебя простое.

   – Так ведь я, батюшка-воевода, в деревенском деле да в охоте хорошо разбираюсь, а в купеческом темь глухая.

   – Знаю, да тебе как раз и надо охотой заняться. Чтобы к Роману никто звериные лапы не протягивал. Понял?

   – Как не понять! – улыбнулся Кирьян. – Уберегу. Волос с головы не упадёт.

   – Ну что скажешь, Роман?

   – Как родного приму. С таким человеком и рядом побыть в радость.

Кирьяну надо было в чём-то оправдаться, и он сказал Даниилу:

   – Только ты, батюшка-воевода, не подумай, что я за вдовушкой как кот волочусь. У меня серьёзные виды на неё.

Даниил весело и впервые за два месяца рассмеялся.

   – Ты, главное, не забудь нас на свадьбу пригласить, как вернёмся с Волги. – Кому он о Волге дважды упомянул, было неведомо, но суть некая скрытная в том имелась...

   – Так мы в Борисоглебском свадьбу справим, – Кирьян понял упоминание о Волге в свою пользу. – Там у меня сродников тьма.

Даниил подумал, что дело с Романом будет улажено и завтра по следу злочинцев пойдут люди Разбойного приказа. От них рыжебородому и шепелявому вряд ли удастся скрыться. В это время из Кремля вернулся Алексей, и Даниил проводил Романа и Кирьяна, пожелав им удачи. Откланявшись старшему Адашеву, они ушли. Алексей спросил брата:

   – Что-нибудь случилось?

   – Ты угадал, Алёша, и у меня есть к тебе просьба. К Роману кто-то цепляется и угрожает, выпытывает, для кого готовит товары.

   – А ты сам-то что думаешь? Может, это завистники сводят счёты? Среди купцов такое бывает.

   – Не знаю, Алёша, может быть, купцы. Да нам подлинно нужно знать, зачем кто-то затевает кутерьму.

   – И что же ты хочешь делать?

   – Вот Кирьяна послал быть при купце. А тебя прошу завтра зайти в Разбойный приказ и попросить боярина Троекурова порадеть за дело. Пусть его люди отловят татей.

   – Ты прав. Дело неотложное. Не дай бог, ордынцы пронюхают, а их в Москве пруд пруди. Какие они, казанские, крымские, поди разберись.

Близился февраль. Со Сретения Господня Даниилу придёт время покидать Москву. Да и всё было готово для выступления в поход. Ждали ещё новгородцев, но от них примчал гонец и принёс весть о том, что новгородские ратники прибудут на Днепр по полой воде, как всегда хаживали.

31 января Даниил пришёл на торг в Китай-город спросить Романа, что ещё нужно довезти на Ходынку, а заодно узнать, не беспокоят ли «шатуны». Роман был доволен, что Кирьян и люди Разбойного приказа порадели за него.

   – Поймали тех «шатунов» на прошлой неделе. Под вечер уже пришли, смеркаться стало. К прилавку сунулись, я опомниться не успел, как за грудки схватили и ножи к горлу приставили. «Молись, – говорят, – или признавайся, кому товар сдаёшь-готовишь? » Похолодало у меня в груди, думаю, и впрямь молиться пора...

   – А где же Кирьян был?

   – То-то и оно, что Кирьян с торга за ними следил. Они ножи приставили, а он рысью сзади на них, да голову о голову ударил. Тут уж и приставы подоспели.

   – Ну, слава богу, что всё хорошо кончилось. Что ты ещё не довёз на Ходынку?

   – Топоров двести пятьдесят штук. Мастера жалуются – металла нет, так Пономарь позаботился, в литейном побывал. Обещали за неделю исполнить заказ.

   – Годится.

Сразу же после Сретения Господня Даниил отправил вечером с Ходынского поля первую тысячу воинов и сто санных упряжек с припасами для новых лодок. Во главе этого отряда Даниил поставил Степана Лыкова.

   – Как и договорились, идёшь только по ночам и в ведомое лишь тебе место, – наказывал Даниил. – В селениях на днёвки не останавливайся.

   – Ясно, воевода. Всё так и будет, – отвечал Степан.

   – Да хранит тебя Господь Бог. – Даниил обнял Степана.

Так и пошло. Каждый день в вечерние часы с Ходынского поля уходили тысячи воинов, сопровождаемые обозами. Сам Даниил пока не покидал Москву, он следил за тем, чтобы здесь было исполнено всё задуманное, чтобы не сорвался из-за каких-либо непредвиденных обстоятельств сам поход. И вот на восьмой день казармы опустели. При Данииле оставалась только личная сотня воинов. Он простился с матушкой, с братом и всем его семейством, с Тархом и Олей. В ночь на 8 февраля Даниил покинул Москву «промышляти на крымские улусы».

Февраль в тот год выдался не метельный и без сильных морозов, потому рать двигалась без помех. Дневали в лесах, вдали от селений, а по ночам шли. Уже позади Калуга, Козельск, в котором Даниил с сотней всё-таки остановился на день в надежде на то, что услышит что-либо о семье Питирима. Но нет, тщетны были его желания. Никто из полона, уведённого в Крым, так с той поры и не вернулся. За Козельском на пути Даниила лежал Мценск. В этом городе Адашеву тоже захотелось побывать. Они словно бы питали его живительными соками жажды наказать ордынцев за поругание земли русской.

В Мценске Даниил встретил своих ратников, с которыми оборонял город и которые позже остались в нём на прожитие. Пока что Бог миловал их: обзавелись хозяйством, на земле трудятся. Вот уже два года орда о себе не даёт знать. Бывший ратник борисоглебский Тихон спросил Даниила:

   – Теперь-то куда путь держишь, батюшка-воевода?

Даниилу хотелось порадовать земляков, но он удержался и сказал полуправду:

   – Службу царскую правлю. За Орел поведу полки, а там встанем на рубеже, вас защищать.

Ближе к Курску уже вся рать Даниила двигалась едино, кроме той тысячи, что увёл Степан. Но там все воины ушли конными, а остальные топали своими ногами. Правда, стрельцы на санях ехали, и многие сотни посменно на них передвигались – всё легче одолевать тысячевёрстный путь.

Даниил торопился достичь Днепра до весенней распутицы, а она за Курском могла навалиться в конце февраля. Знал он, что сменить в пути сани на колёсный ход будет невозможно. И всё-таки рати Даниила повезло: к месту, облюбованному на Днепре, полки подошли в двадцатых числах февраля, на дорогах ещё держался снег. Степан Лыков выбрал удачное место. Это был большой сосновый бор по левобережью Днепра, протянувшийся на десятки вёрст. Днепр от бора пролегал всего в каких-то ста саженях. Вековые сосны вскинулись под самое небо. Да и подлесок был хороший. Встретив Степана, Даниил сказал:

   – Ты славное место нашёл. Вот только на лодки этот лес крупноват.

   – Э-э, брат, не говори, как раз впору этот лесок. Каждое дерево будем вдоль раскалывать – вот и получатся самые годные пластины и брусья. Да есть тут и не такой матёрый лес: из каждого бревна плотник две плахи за день приготовит. – Степан повёл Даниила на облюбованный им участок бора, где каждое дерево было прямое, словно свеча, и почти без сучков. – Вали его и распластывай на пластины. То-то знатно! Да я из такого леса сам за неделю струг срублю.

   – Отменный лес, – согласился Даниил. – А воздух-то какой смоляной, дыши – не надышишься.

Даниил ходил по бору, гладил деревья, прикидывал, сколько стволов нужно будет повалить, чтобы один струг сработать. Получалось всё-таки очень много. Жалко ему губить такой лес, да нужда подпирала.

Степан разгадал мысли воеводы.

   – Ты не переживай, побратим. Не мы, так другие сведут эти боры. Мы же малую толику возьмём, которая с годами восполнится.

   – Я с тобой не спорю, Степан. Надо же святое дело исполнить, сей бор поможет нам в этом. Ладно, сегодня обживаемся, а завтра с утра и начнём струги ладить.

На другой день больше тысячи топоров ударили враз по стволам деревьев, лишь звон вознёсся к кронам да и завис в них надолго и устойчиво. Как и сказал Степан, поваленные деревья валили и раскраивали на четырёхсаженные брёвна, а потом без особых на то усилий раскалывали пополам. Засверкал янтарём стержень смоляной – загляденье! Мастера сняли с него мягкую оболонь и вытесали первые брусья без единого сучка, прочные, гибкие. Иван Пономарь не захотел отставать от лесорубов. Он уже отменно владел топором, и у него дело ладилось, как у заправского мастера. Вологжане, костромичи, ярославцы, нижегородцы, удаль проявляя, начали тягаться между собой, кто быстрее и чище превратит первое дерево в брусья, в пластины. Никто не хотел уступать первенство. У всех работа ладилась, и вскоре конные воины стали вытаскивать брусья и пластины на опушку бора, чтобы там заложить первые каркасы стругов.

Даниил той порой, взяв с собой Захара, решил объехать окрестности становища, побывать на восточной окраине бора, прикинуть, где выставить дозоры, потому как без них нельзя было обойтись. Он провёл в седле почти весь день, так и не достигнув восточной и южной оконечностей бора. Он не встретил в округе ни одного селения, ни одного жилища. Наконец он выехал на днепровский берег и увидел речную косу, которая тянулась вдоль берега версты на полторы. Она заросла лесом и вклинивалась в речное русло, как остриё огромного копья. Как могла образоваться такая коса, для Даниила было загадкой. Но он и не пытался её разгадать, потому что увидел в её чаще некие строения. Он рассмотрел там хату, срубленную из тонких брёвен и крытую тростником, за нею – сарай, собранный из жердей, навес. Всё это было обнесено плетнём. Подъехав поближе, Даниил заметил, что хата срублена всего три-четыре года назад.

   – Захар, ты видишь? Выходит, мы не одни здесь. Есть люди...

   – Я посмотрю, кто там живёт.

   – Не надо, Захар, вместе подъедем.

До хаты оставалось сажен семьдесят, когда между деревьями мелькнула фигура человека и скрылась в хате.

   – Ты видел? – спросил Даниил Захара.

   – Да. Кажется, это была женщина.

   – Сейчас мы узнаем, – ответил Даниил и дёрнул коня за поводья.

Приблизившись к хате, Даниил заметил на снегу свежие следы. Он присмотрелся и понял, что их оставил босой человек и, похоже, не взрослый: след был маленький, может быть, женский. Спрыгнув с коня, Даниил отдал повод Захару, вошёл во двор, подошёл к хате, открыл дверь и оказался в тёмных сенях. Вот и дверь в хату. Он открыл её, ступил в низкое помещение. В нём было пусто. На топчане, укрытом рядном, лежали два изголовника. В очаге теплился огонь. Всюду было чисто, чувствовались женские руки, на столе в кринке стояли три сосновых ветви.

   – Здесь есть кто-нибудь? – громко спросил Даниил.

В ответ – тишина. Сбоку печи Даниил увидел ещё одну дверь, открыл её и заглянул в другой покой. В нём тоже было чисто и даже уютно, но бедно. У стены стояла деревянная кровать за домотканым пологом, он был откинут, кровать пуста. На столе в кувшине играли зеленью три ветки. Даниил вновь спросил:

   – Есть тут добрые люди?

Похоже, в хате и впрямь никого не было. Но ведь он с Захаром видели человека! Даниил понял, что если и есть в хате обитатели, то они не хотят показываться. «Ладно, не будем навязчивы», – подумал он. Однако что-то его удерживало, он рассудил, что рано или поздно обнаружит живущих здесь, и, чтобы всё не обернулось хуже, решил довести поиск до конца. Вернувшись в сени, Даниил осмотрел их и увидел в задней стене сплетённую из лозы дверцу. Он открыл её, пригнулся, чтобы войти, в некую клеть, и отпрянул назад. Ещё шаг – и он полетел бы в глубокую яму. «Уф!» – выдохнул он. Другой бы отступился от поисков чего-то в такой клети, но Даниил подумал, что тут-то и кроется загадка. Он присмотрелся к полутьме и увидел стоявший возле стены толстый плетёный щит, какие делают воины для защиты от вражеских стрел. Даниил перекрыл щитом яму и, попробовав ногой, перешёл по нему. Вначале ему показалось, что второго хода в клети вроде бы нет, но у задней стены он заметил ещё один плетёный щит, пригнулся и поднял его. Под ним оказалась лестница, вырубленная в каменном пласте. Даниил решил спуститься по ней. Он шагал со ступени на ступень осторожно, боясь какого-либо подвоха. Лестница привела его на площадку. Выхода, как подумал Даниил, с неё не было, а рассмотреть что-либо мешала темнота. Он обшарил все стены – всюду под рукой известняк. Однако что-то ему подсказывало, что с площадки есть ход куда-то. В камне он нащупал щель, она тянулась под его рукой от пола и до высоты человека среднего роста. Он с силой нажал на место рядом со щелью и почувствовал под руками движение. И тут Даниил остановился: он не стал испытывать судьбу, не имел на то права. К тому же, как показалось ему, тот, кто жил в этой хате и сейчас скрывался, не представляли опасности для его рати. Даниил подумал, что обитатели спрятались от страха перед теми, кто расположился близ их жилья табором. С тем и поднялся Даниил вверх, закрыл лестницу, подобрал с ямы щит, поставил к стене, как было, и покинул клеть. Выйдя во двор, он взметнулся на коня, сказав Захару:

   – Ты посматривай за этой хатой, не давай моим именем чинить зло её обитателям. Похоже, они прячутся от нас.

   – Всё исполню, батюшка-воевода. Тысяцким и сотским накажу держать своих воинов в узде, – ответил стременной.

Захару было около тридцати лет. Он тоже был вдовцом и уже десять дет состоял при воеводе, заботился о нём. На борисоглебского Захара можно было положиться во всём.

Даниил вновь поехал по становищу. Никто из воинов не был без дела. Где-то перестукивались топоры, кто-то погонял лошадей, вытягивая готовые брусья и пластины, кто-то ставил шалаши для ночлега. Тут же валили сухостойные деревья, рубили их на топливо. Кашевары готовили трапезу. В пути-то редко варили пищу, питались всухомятку. Даниил нашёл Ивана Пономаря.

   – Ты поставил дозоры? – спросил он.

   – Да, батюшка-воевода, – ответил Пономарь. У него появилось больше почтительности к Адашеву, исчезло молодецкое панибратство. И всё-таки их сильнее связывала дружба, а не служба. – Во все три стороны по два дозора и вдоль Днепра ратники стоят.

   – Тут поблизости на днепровской косе есть хата, и в ней кто-то обитает, так смотри, чтобы кто-нибудь из твоих не нарушил их покой. Всем сотским и тысяцким передай, а на дорожке к хате держи сменных ратников.

   – Так и будет, батюшка-воевода. – Иван воткнул в дерево топор.

   – Я вот о чём думаю, Фёдорыч: надо брусья и пластины складывать крестовиной в штабеля на опушке бора. Солнце уже хорошо пригревает, да и ветерок обдувать будет. Быстро подсушит материал.

   – Займись и передай моё согласие Степану. Вот только долго ли ему сушиться? В дело надо пускать. Скоро март подоспеет.

   – В марте лёд не сойдёт.

   – А вот этого мы и не знаем, – ответил Даниил и подумал, что следует послать кого-то в ближние селения, узнать, когда наступает пора ледохода.

Но пока надо было подумать о другом – о том, чтобы отправить в Москву возниц с подводами. «Их больше четырёхсот, а они не нужны. Разве что два десятка коней оставить да саней десяток», – рассудил Даниил. Так он и поступил на другой день.

Постепенно жизнь на становище налаживалась. Росли клетки заготовленных пластин и брусьев. Мастера приступили к изготовлению каркасов для стругов. Дело это было тонкое – связать каркас без единого гвоздя и костыля, всё на деревянных шипах. Для этого поискали крепкую древесину: дуб, граб, ясень. В поисках этих деревьев Даниил на косу съездил: видел он там дубы в свой первый наезд. В этот раз он нашёл на косе даже небольшую дубовую рощу и привёл в неё лесорубов. А как они взялись за дело, Даниила потянуло на мыс косы, где над Днепром находилась хата с загадочными обитателями. На сей раз он был один. Подъезжая к хате, он увидел человека в свитке, стоявшего за плетнём и тут же скрывшегося. Даниил решил не заходить в хату. Спешившись, он повёл коня на поводу, привязал его у плетня, сам прошёл во двор и, заметив колоду, сел на неё как раз напротив оконца. Он просидел долго, осматривая округу и дали за Днепром. Даниил увидел степное пространство, купы кустов, несколько стогов сена, подумал, что в половодье вешние воды заливают правый берег до окоёма, а как сходят, там поднимаются травы по пояс. То-то простор для косарей! Даниил взглянул на хлев и понял, что он холодный и конюшня уже запустела: давно под этой крышей не было животины. Но ведь так не должно быть: без коровы, без лошади хуторянину нет жизни. Выходило, что или пришли сюда с гиблых мест без животины, или тут её извели. А пока Даниил сидел и размышлял, за ним наблюдали то три, то две пары глаз. И если присмотреться в тусклое оконце, затянутое бычьим пузырём, то можно было бы увидеть две пары постаревших, усталых от жизни глаз и пару тёмно-вишнёвых молодых, с искрами жажды жизни. Наконец у кого-то из любопытных лопнуло терпение, и, когда Даниил поднялся с колоды и направился к коню, дверь хаты открылась и в сенях возник дед с сивой бородой, но ещё крепкий. В руках он держал тяжёлый посох.

   – Сынку, ты чего тут колобродишь какой день? – спросил дед.

Даниил, улыбаясь, подошёл к нему.

   – Я, дедушка, местных проживающих ищу. Дело к ним есть.

   – А ты не из басурман? Эвон, борода-то чёрная.

   – Это мне от бати досталось. Ратник я, не басурман.

   – Ну заходь, побалакаем. – Старик повёл Даниила в хату.

Даниил не заставил себя ждать: вошёл и, увидев перед собой пожилую, но моложавую женщину, поклонился.

   – То моя Олыка, – проговорил дед. – Меня же Карпом кличут. Садись да выкладывай свою нужду. – Он показал на лавку, вытесанную из бревна.

   – Деда, вот что мне поведай: ты давно на Днепре живёшь?

Карп пожал плечами, посмотрел на Олыку.

   – Баба, скажи ты, я запамятовал.

   – Скажу, скажу, сивый. В тот год, как мы пришли на мыс, наша Долька отелилась, и в ту же зиму у нас украли Рудного. Какой конь был! Через зиму у нас телку басурманы увели. Ещё через зиму Дольку свели. Ты, старик, тогда ещё одного побил. Теперь вот зимуем без коровы. Совсем осиротели.

Даниил понял, что живут они на косе четыре года. Получается, три ледохода видели. И четвёртый близок. Когда он наступит?

   – А за реку вы ходите? – спросил Даниил. – Может, сено там косили, а зимой вывозили? Лед-то когда вскрывается?

Дед ухмыльнулся: дескать, при чём тут лёд и сено.

   – Река у нас очищается на Благовещение Пресвятой Богородицы, – ответила бабка Олыка.

   – Выходит, в конце марта? – вновь спросил Даниил.

   – Может, и так, да мы дней не считаем, – опять ответила Олыка.

Наблюдая за дедом и бабкой, Даниил понял, что они не местные жители – с чего бы им отселяться? – а пришлые. Откуда только? По говору они не походили на русичей ближних к Москве земель. За четыре года и быт у них тут не сложился, и чем они жили, отгадать трудно. Расспрашивание Даниил счёл неуместным, однако подумал, что эти старые люди нуждаются в помощи, и потому, забыв о неловкости, спросил:

   – Сами-то вы откуда пришли на Днепр?

   – С Дона мы, с вольного, – оживился дед. – Беженцы мы. Басурманы к нам нахлынули, всю станицу разорили, угнали в неволю. Мы лишь и остались, потому как на отшибе жили.

   – И что же, одинокие тут бедуете?

Дед и баба переглянулись.

   – Одинокие, – ответила Олыка. – Сынки наши головы сложили на Волге, говорили, под какой-то Казанью.

   – Ты уж и правду бы сказала: зять наш тоже там голову сложил, – дополнил Карп.

«Вон как поворачивается, – подумал Даниил. – Выходит, рядом где-то бились с казанцами». Он встал и поклонился.

   – Низкий поклон вам за сынов-героев, за зятя. Пришлось и мне под Казанью сражаться. Многих казаков с Дона там видел.

   – Эко лишенько, ох, Боже, какое лишенько, – запричитала Олыка.

   – Порадовал ты, сынку, порадовал. Может, и наших сынов видел! Беда-то какая, горилки нема, то-то бы за сынов выпили, – сокрушался Карп.

   – Батя, мы почтим память твоих сынов и зятя. Завтра же и почтим. И позову я своих братов, которые тоже под Казанью бились. – Даниил откланялся и покинул хату.

Всё то время, пока Даниил разговаривал с Карпом и Олыкой, пара тёмно-вишнёвых глаз не отрывалась от лица Даниила. Молодая женщина Олеся стояла в своём покое за дверью и наблюдала через щёлку за Даниилом, прислушивалась к разговору. Едва Даниил ушёл, она вышла из своего покоя и скрылась во дворе. Она поглядывала из-за угла, как он садился на коня и поскакал, а после этого долго стояла, прислонившись к стене хаты. В глазах у неё были слёзы и таилось горе. Вспомнила она в эти минуты своего убогого Охрима, к которому никогда не питала никаких чувств, кроме жалости. Была ещё досада на родителей, потому как выдали они её за сына зажиточных хозяев. Да что там, и вспоминать-то было нечего, и оттого, сама не понимая, увидев дважды Даниила, она потянулась к нему, как цветок к солнцу.

Даниил проехал мимо лесорубов, которые валили дубы, понял, что у них всё идёт как надо, предупредил, чтобы не валили деревья больше нужного, сказал: «Поберегите на будущее» – и поскакал в становище. К вечеру этого же дня воеводы собрались в шатре Даниила и подвели счёт сделанному за день. Выходило, что весь брус, все пластины на боковины стругов будут готовы через день-другой и каркасов для стругов было сделано уже за полторы сотни. Лавки на струги были уже вытесаны из толстых комлей, которые тоже разбивали пополам и вдоль.

   – Слава богу, всё идёт хорошо, к половодью, надеюсь, и управимся, – заключил беседу о делах Даниил. – А теперь, браты, у меня новость есть.

Удивились Пономарь и Лыков: какая такая новость в глухом лесу может явиться.

   – Выкладывай свою новость, коль так, воевода, – сказал Степан.

   – Вы, поди, видели, тут выше по течению реки коса огромная в Днепр врезается. Так на ней близкие нам люди живут.

   – И кто же? – спросил Пономарь.

   – Батюшка с матушкой казачьего рода, а их сыны и ещё зять под Казанью пали. Вот так-то.

   – Да, новость... Может, мы и видели тех лихих казаков. Уж больно славные они ребята, – с похвалой отозвался Степан.

   – Вот я и хочу, чтобы мы завтра после полудня на косу пожаловали. Почтим казаков.

   – А чем они там живут? – спросил Пономарь.

   – Удивился и я, когда сидел в хате. Похоже, что впроголодь. Может, рыбой из Днепра питаются. Они тут четыре года бедуют. У них что ни год, то беда: в первый год коня увели, во второй – телку, на третий корову угнали. Живности никакой не держат.

   – Тут, Фёдорыч, кобылка три дня назад ожеребилась. Может, пожалуешь её? Землю пахать будут. Глядишь, и полегче станет... – сказал Иван.

   – Кобылку можно отдать, и жеребёночка тоже. Есть ли сено у них? За рекой-то стога высятся, – рассуждал Даниил.

   – Поможем чем-нибудь. Овса куль-другой, – осторожно подсказал Степан. – Муки на прокорм...

Все трое сошлись на том, что помогут всячески, но не в ущерб походу.

   – Завтра, выходит, и побываем у них, – заключил Даниил.

   – А про дочку-то ты ничего не слышал? – спросил Пономарь.

   – Не было о ней речи. Отрезанный ломоть. А может, прячут. Там у них такие схороны – ума не приложить. Вот что, братцы: узнайте, где тут близко селения, Ипата, что ли, пошлите. Я бы для них корову купил. А без нас никто не порадеет.