Текст книги "Воевода"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

   – Странная эта война, – сказал по этому поводу князь Курбский Даниилу Адашеву. – В замке немцы бились насмерть, а гермейстер Фюрстенберг, имея три тысячи войска, и пальцем не пошевелил, чтобы помочь гарнизону.

   – Мои лазутчики следили за войском Фюрстенберга, – отозвался Даниил. – Наверно, у него не нашлось смелых воинов, чтобы проведать о неприятеле. К тому же, мне кажется, гермейстер уведёт своё войско в Дерпт, и нам придётся с ним встретиться.

Даниил оказался прав в своём предположении: гермейстер Фюрстенберг сразу же после падения Нейгауза ушёл со своим войском в Дерпт. Большой воевода князь Пётр Шуйский казнил себя за то, что не отрезал ему путь туда. А спустя несколько дней, оставив в отвоёванной крепости мощный гарнизон, князь повёл свою рать к Дерпту.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
КЛЮЧИ ОТ ДЕРПТА

В тот час, когда многие русские полки подошли уже к мощной крепости Дерпт, полк Даниила Адашева был ещё в пути. Он приближался к Дерпту с запада и только что прошёл селение Рыжья, как к нему подоспел ехавший в дозоре Митяй и доложил:

   – Батюшка-воевода, навстречу нам идут пешие немцы, и они уже близко.

   – И много их? Откуда они идут?

   – Похоже, что из крепости. Их сотен семь.

   – И при оружии?

   – Пищали и луки – всё при них.

   – Странно. Им бы надо было идти в Дерпт, а они, выходит, удирают из него, – сделал вывод Даниил.

Он не ошибался. Храбрость стала покидать немцев, как только они узнали о падении крепости Нейгауз. А когда увидели, что русские окружают Дерпт, многие из его защитников впали в панику. Сам командор Дерпта Генрих фон Гольцшур и несколько дворян лютеранского вероисповедания, а с ними три полковника предложили совету города сделать вылазку на русских. Совет дал согласие. Командор собрал добровольных охотников. Набралось семьсот воинов. Им открыли западные ворота, где русских воинов ещё не было, и отряд, вместо того чтобы ударить русским в спину, скрылся в роще. Генрих фон Гольцшур обманул горожан и, не помышляя ни о какой схватке с русскими, повёл отряд на запад, спеша уйти подальше от обречённой крепости.

Но уйти ему не удалось. Выслушав Митяя, Даниил решил окружить отряд немцев и, если будут сопротивляться, уничтожить. Даниил велел Ивану Пономарю зайти со своей тысячей слева, а Степану Лыкову – справа, сам с оставшимися тысячами пошёл навстречу немцам. Не проехали и полверсты, как вдали появился отряд немцев. Справа и слева его уже обходили конники Лыкова и Пономаря. Однако немцы, похоже, и не думали защищаться, продолжали путь. Странным это показалось Даниилу, и он поскакал вперёд. Вот немцы в ста саженях, в полусотне, вот рядом. Все они пешие и при оружии, но ведут себя так, как будто их и не окружили русские ратники. Даниил поднял руку и крикнул:

   – Стоять! Кто вы такие?

   – Мы воины из Дерпта. И я, командор Генрих фон Гольцщур, говорю, что мы не хотим воевать против русских. Откройте нам дорогу, и мы уйдём по домам.

Подобного Даниил не встречал. За спиной этих немцев стояла крепость, готовая защищаться до последнего воина, а этот отряд уходил из неё, покидая собратьев в беде. Но Даниил привык уже к странностям действий немецких монашествующих рыцарей и теперь думал, как поступить, чтобы не нарушить воинского долга и всей линии поведения русского войска в Ливонской войне. Он счёл, что ему нет необходимости брать этих немцев в плен: зачем такая обуза войску? Однако и с оружием в руках он не мог их отпустить. Подъехав совсем близко к командору, он сказал:

   – Я открою вам путь при одном условии: вы сдаёте оружие и уходите. На размышления у вас времени нет. Кладите оружие на землю, и вы свободны, можете идти по домам.

   – Ты благородный воевода. Я бы на твоём месте поступил иначе. – И боясь, что русский воевода передумает, командор торопливо снял саблю с ножнами и подал её Даниилу: – Возьми, это фамильная ценность баронов фон Гольцшур.

Увидев, что командор сдал оружие, его воины тоже поспешили расстаться с ним. «Прав я или не прав, Бог меня рассудит, а нам лишней мороки не будет», – подумал Даниил и приказал воинам уступить дорогу безоружным немцам. Потом сказал Захару:

   – Проследи, чтобы наши подобрали всё оружие.

А спустя какой-то час к Даниилу пришла радость встречи с братом Алексеем. Он приехал с дьяком Игнатом Михайловым наградить заслуженных воевод золотом за взятие Нарвы и за выход к Балтийскому морю. Алексей и дьяк Игнат были близ воеводы князя Петра Шуйского. Даниил прибыл к воеводе Шуйскому, чтобы доложить о случившемся в пути. Тут братья и встретились.

   – Господи, Данилушка, я тебя и не узнал бы в чистом поле. Ну есть казак донской!

   – А ты бледнолик, Алёша, и виною тому всё царские палаты.

Братья обнялись, расцеловались.

   – Ну, как ты тут воюешь? Вести доходят до дворца, что славно. Вот награду тебе привезли.

   – Что там награда! А воюем по-всякому, Алёша. Вот только что казус случился: отпустил ни за что ни про что почти тысячу немцев.

   – В этой войне и такое может быть. Не переживай.

   – Да я и не переживаю. Разве что голову снимут, а худшей беды и не будет. Алёшенька, два слова: как там наши-то?

   – Слава богу, живы и здоровы. По тебе тоскуют и матушка и Глаша, а больше всех, по-моему, Тарх.

   – Как я хочу их увидеть, обнять! Соколом бы улетел.

   – Скоро увидишь, война, поди, к концу идёт, – подбодрил Алексей. – Да идём к главному, тебе ведь отчитываться надо.

Братья вошли в шатёр князя Шуйского. Алексей уже был у него.

   – Вот мой брательник явился, – сказал он Шуйскому.

Пётр Иванович посмотрел на Даниила косо, с ухмылкой.

   – Поведали мне, что из крепости отряд немцев удрал. Ты их не видел?

   – Видел, батюшка-воевода.

   – А где же они, почему в стан не пригнал?

   – Счёл я, что обуза они нам. Отобрал оружие и отпустил домой. Ежели виноват, помчусь догонять.

   – Ох, Данила, Данила, – вздохнул Шуйский, – чистая твоя душа. Лишь ты на такое способен. Ладно, прощаю тебе вольность, потому как и впрямь они нам в обузу. Да и от сечи с ними мы избавились.

Спало в шатре напряжение. Справедлив оказался воевода Шуйский, не осудил напрасно своевольника.

   – Спасибо, батюшка-воевода, за милость. А ведь я ждал гнева твоего.

   – Ты вот что, ставь полк, где должно быть передовому полку, да иди с любезным братом посиди в шатре. Вам есть о чём поговорить.

Шатёр Даниилу поставили в роще, через которую ушёл из Дерпта командор Генрих фон Гольцшур. Немецкие ядра сюда не могли долететь. Как свечерело, Алексей и Даниил остались вдвоём. Младший брат знал, что, хотя Алексей и находился вдали от Ливонской войны, он, пожалуй, был знаком с ней больше Даниила. Потому, когда выпили вина, привезённого из царского подвала, Даниил попросил брата просветить его по поводу Ливонской войны с той стороны, которую ему не дано было видеть.

   – Мы ведь тут в шорах воюем. Только перед собой замечаем нужное. А что по всей Ливонии, что в державе и за её рубежами говорят – для нас это тёмный лес...

   – Я тоже не всё знаю, Данилушка. Но одно скажу в утешение всему русскому воинству здесь. Нам в руки попал список письма гермейстера дерптскому епископу. Вот послушай, что он написал. – И Алексей, обладая удивительной памятью, повторил содержание письма гермейстера епископу: – «Очень сожалею о печальном состоянии города Дерпта, а равно и о том, что дворяне и ландзассы покинули своего господина – епископа. Это не делает им чести. Постоянство епископа и почтенного гражданства очень похвально. Желательно, чтобы все остальные исполнились бы такого же геройского долга и защищали бы город мужественно». Теперь главное, – предупредил Алексей Даниила. – «Я бы очень хотел оказать городу помощь, но из всех сведений мне известно, что у неприятеля большая сила в поле, и потому я не в состоянии вступить с ними вскоре в битву. Остаётся мне усердно молиться за вас Богу и помышлять денно и нощно об умножении своего войска». Как видишь, Данилушка, от такого ответа впали в отчаяние не только горожане Дерпта, но и воины, которых ты сам ноне видел.

   – А что же за рубежами нашей державы думают о нашей войне?

   – Германский император обращался к царю-батюшке, когда Ливония написала ему жалобу на то, что русские пошли войной, и император известил Ливонию об отказе ей в военной и всякой другой помощи. Дескать, ему очень прискорбно слышать о нападении москвитян на Ливонский край, но империя, занятая войной с турками, не в силах защищать христианство во всех странах. Император посоветовал искать помощи у государей, владения которых по соседству с Русью: мол, зовите на помощь поляков, шведов. «Они тоже должны бояться усиления Москвы», – заметил император. – Алексей помолчал и с какой-то особой задумчивостью добавил: – Он бы не отказал в помощи Ливонии, если бы не услышал наше слово.

   – И вы нашли нужные убеждения? – спросил Даниил.

   – По-моему, нам это удалось. Правительство отвечало императору от имени государя: «Издавна было дозволено в ливонских городах строить русские церкви, где бы русские купцы могли слушать своё богослужение, и при этих церквях дозволено было содержать места и дома, где бы можно было хранить и продавать привозимые товары. Сверх того, гермейстер, архиепископ рижский, епископ дерптский и совет города Дерпта дали обещание не только письменным актом, но и с клятвою выплатить в три года должную царю дань. Ливонцы забыли свои обещания. Русские церкви превратили в казармы, шинки и непристойные места, сожгли и осквернили иконы Спасителя, апостолов и святых мучеников, отняли у русских купцов их амбары и свободную торговлю, нарушили их старые права и преимущества. Мы несколько раз увещевали их письмами и посылками – все наши увещевания они презрели. И потому-то мы были вынуждены послать нашу военную силу, искать свою правду, чтобы заставить их опомниться; и если теперь они страдают от меча и огня, то вина в том лежит на них самих».

   – Сильно и убедительно сказано. И хорошо, что император внял сему откровению. Нам бы с империей здесь не совладать, – отозвался Даниил.

В самом Дерпте, уже находившемся в осаде, шли жестокие религиозные распри, которые мешали горожанам дружно встать на защиту города. Католики бранили лютеран.

   – Мало на вас бед, ещё больших хотите, – говорили католики. – Да не с тех ли пор постигло нас московское разорение, как вы переменили веру и перешли в учение Лютерово?

В конце концов религиозные споры прекратились, и горожане решили вместе с войском биться не за веру, а за отечество. Но тут опять возникли споры, потому что земля ливов не была отечеством для немцев.

Но было уже поздно и спорить, и собираться с силами. Русичи устали от стояния в осаде и начали готовиться к штурму города. Они сосредоточили свои силы у ворот святого Андрея, и эта честь выпала передовому полку Даниила Адашева. За несколько дней и ночей перед воротами и вдоль стен вправо и влево был насыпан большой земляной вал. На него вкатили пушки и принялись обстреливать город. Немцы отвечали редко, испытывая недостаток пороха и ядер, хотя в Дерпте стояло в башнях, на стенах и на площадях более пятисот пушек. В русском войске было меньше пушек, но к ним припасли достаточно ядер и зарядов, чтобы разрушить крепостные стены и сам город. Два дня над ним гулял грохот орудийных выстрелов, ядра разрушили башни, стены, многие дома. Над городом стоял такой дым, что с крепостных стен не было видно русских позиций. А там шли последние приготовления к штурму и уже к самым стенам были придвинуты туры и притащены осадные лестницы.

Немцы отважились сбить русских с позиций у ворот святого Андрея и подготовились к вылазке. Однако охотники Степана Лыкова, затаившиеся у самых ворот, услышали близко к ночи топот сотен ног, отрывистую речь и предупредили тысяцкого, что противник намерен выйти ночью из крепости. Когда об этом доложили Даниилу, он велел Степану поставить против ворот шесть пушек и приготовить на каждую по пять ядер. Ещё велел послать ко рву близ ворот две сотни воинов и поставить за пушками сотню.

Ждать пришлось до глухой полуночи. Но вот опустился мост, легонько проскрипели ворота, открылись, и из них плотной массой пошли пешие воины. Но лишь только первые воины спустились с моста, как в их ряды врезались пушечные ядра. За первым залпом прозвучал второй, третий, сбоку от рва полетели в немцев стрелы, пули из пищалей. На мосту всё смешалось, воины падали в ров, пытались бежать вперёд – тут их поджидала смерть, – рвались обратно в крепость – оттуда напирали новые ряды воинов. В крепости наконец одумались и раздались команды: «Назад! Назад! Быстрее!» Провожаемые ядрами, выстрелами из пищалей и луков, немцы скрылись в крепости. Вылазка врага, не вылившись в действие, была жестоко прервана.

Пошла третья неделя осады Дерпта. Русские воины уже насыпали такие валы земли, что с них можно было стрелять не только по стенам, но и по городским улицам, площадям. Начались новые мощные обстрелы Дерпта из пушек. Ядра губили воинов на улицах города, падали на крыши домов, разрушая их. После трёхдневного обстрела князь Пётр Шуйский послал воеводу князя Юрия Репнина к воротам города с требованием начать переговоры о его сдаче. Немцы выстрелили в воеводу, шедшего с белым флагом, из лука. Это было кощунство по отношению к законам войны, и в девятом часу утра князь Пётр Шуйский велел вновь открыть огонь из всех орудий. К полудню он был прекращён. Из ворот Дерпта вышел человек и белым полотнищем призвал русских не стрелять в него. Князь Пётр Шуйский вновь послал к нему Юрия Репнина. На этот раз переговоры состоялись. Епископ Хеннинг принял предложение князя Шуйского «посидеть за столом» и обговорить условия сдачи города. Он предложил начать разговор через два дня: епископ всё ещё надеялся на военную помощь Дерпту. Но его надежды лопнули, когда русские на другой день утром пропустили в крепость гонца с письмом от гермейстера. Гонцу позволили свободно войти в город лишь после того, как главный воевода Пётр Шуйский познакомился с содержанием письма. Когда епископ Хеннинг и его окружение прочитали письмо и его суть дошла до горожан, в Дерпте начались волнения. Католики кричали: «Лучше испустить дыхание, чем сдать город и потерять свободу!» Лютеране порицали католиков: «Умирайте без нас. Мы хотим уйти из города. Пусть нам откроют ворота!»

Пётр Шуйский, узнав о столкновении католиков и лютеран, послал в Дерпт грамоту, в которой говорил, что никого не принуждает принимать подданство русскому царю, всем даётся добрая воля. Кто пожелает, тот может вольно уйти в Германию.

Видя всю безнадёжность защиты города, епископ Хеннинг и городской совет дали согласие сдать город и попросили у князя Шуйского лишь время составить условия сдачи Дерпта и сохранения свобод и привилегий горожанам и всем, кто присягнёт на верность русскому царю. Князю Шуйскому было передано два документа с условиями: один – от городского совета, другой – от епископа Хеннинга. Условия епископа отражали озабоченность только в отношении себя и своего окружения. Он просил во владение монастырь Фалькенау и все земли вокруг него. Ещё просил дом в Дерпте, свободный от постоя русского войска, и требовал подводы в случае выезда в Москву. Он просил также избавить католиков от посягательств на их веру. Для дворянства епископ выпрашивал спокойное проживание в Ливонии при своих имениях. Городской совет просил победителей лишь об одном: чтобы жителям были сохранены все привилегии и права, существовавшие до сдачи города. Они же будут послушными подданными Русского государства – было заявлено в условиях.

На церемонию сдачи Дерпта собрались все воеводы и тысяцкие с русской стороны и все члены городского совета Дерпта, епископ, священнослужители – с немецкой. Алексей Адашев, который ждал этого часа две недели и рьяно помогал главному воеводе в переговорах, наконец-то дождался и получил целовальную грамоту с присягой на верность Дерпта и всей Ливонской земли, освобождённой за время похода до берегов Балтийского моря, Русскому государству и царю Ивану Четвёртому Васильевичу. Адашев считал, что первый период войны завершён успешно.

Однако передача Дерпта из рук в руки чуть было не сорвалась. Епископ Хеннинг потребовал, чтобы их условия сдачи города были заверены золотой печатью московского государя. У князя Шуйского не было золотой царской печати. Её держал в своих руках дьяк Игнат Михайлов. Знал Шуйский, что этот дотошный человек так просто не приложит государеву печать к бумаге: ему подай список с той бумаги. Чтобы выйти из трудного положения, он попросил сперва записать все условия передачи города на русском языке, сказал епископу:

   – Вот государев человек боярин Алексей Адашев. Он знает вашу речь и всё изложит по-русски. Тогда и будет печать, ежели мы найдём, что всё как следует.

Епископ оставил в распоряжение Алексея Адашева немца, знающего русскую речь.

   – Зовут его Кунц, он и поможет вам, – сказал Хеннинг.

Прошёл ещё один день. А на другое утро дьяк Михайлов трижды прочитал условия сдачи Дерпта и, помолившись в шатре Шуйского на пустой угол, поставил царскую печать и передал один список служителям епископа.

Спустя какой-то час ворота крепости открылись и выехал епископ Хеннинг. «За епископским поездом начали выезжать бюргеры со своими семьями в нагруженных повозках; за ними выходили военные люди с оружием... Когда они все уже удалились от города, князь приказал, чтобы к нему приехал бюргермейстер, ратманы, выборные от городских общин – провожать его самого в город».

Вскоре явились все, кого звал князь Пётр Шуйский. Он сел на коня и направился в город. За ним ехал воевода Даниил Адашев с мирным знаменем в руках, последовали все другие воеводы. Тысяцкие Степан Лыков и Иван Пономарь поставили караулы на рынке, на улицах. Наконец были распахнуты ворота замка, и вскоре над Дерптом развевалось на ветру русское знамя. Так, к концу лета 1558 года пали Нарва и Дерпт, многие другие крепости, русские войска заняли берег Балтийского моря на пространстве более ста вёрст. Продолжалось наступление на Ригу. Русские войска дошли до рубежей Восточной Пруссии и Литвы.

В эти летние дни славных побед русского войска в Прибалтике в царском дворце шло ликование. Царь Иван Васильевич лично встречал гонцов с вестями из Ливонии. Он удостаивал их царской трапезой, подносил им богатые дары. С кремлёвских стен о каждом приезде гонцов возвещали стрельбой из пушек. В тот день, когда дошла весть о взятии Дерпта, государь приказал открыть все кабаки, и там угощали москвитян водкой за царский счёт. Когда вернулся Алексей Адашев, царь устроил пир, и налил себе и Адашеву с Сильвестром по кубку морской воды и с приговоркой: «За здравие, за победу», – выпил её.

А через две недели после возвращения в Москву Алексея Адашева из Прибалтики прибыл и его брат Даниил с тысячей русских воинов. Причиной тому послужила ночная беседа братьев накануне отъезда Алексея из Дерпта. Они расположились в брошенном бюргерами богатом доме, сидели в столовой, пили пиво местных пивоваров, и Даниил поделился своими сокровенными размышлениями:

   – Я, Алёша, по ночам в последнее время долго не могу уснуть. Мысли беспокойные мешают. О Глаше много думаю, сердце что-то щемит. Тут как-то сон приснился, будто стою я на берегу зимней реки, а внизу две старые женщины в чёрном ведут Глашу нагую, подвели её к проруби и толкают. Я закричал и проснулся. Так мне было тяжело!

   – Но это лишь сон, Данилушка. Дома у тебя всё хорошо. Правда, когда я уезжал из Москвы в Ливонию, слухи о каком-то поветрии гуляли по стольному граду: будто то в одном краю, то в другом люди за три дня сгорали. Но ведь это слухи. А мысли-то твои о чём?

   – Понимаешь, боюсь их и выразить. Жажда меня томит, братец, рвусь я в поход аж в саму Крымскую орду. И всё у меня в мыслях стройно получается. Будто войско при мне большое и, как великий князь Олег ходил на Царьград, я веду свою рать по Днепру на стругах и ладьях в Крымскую орду. И думаю, ежели Олег мог посадить на суда шестьдесят тысяч воинов и дойти до Царьграда, почему нам не попытаться? Вот какие шалые мысли у меня гуляют.

Алексей слушал брата внимательно, не перебивая и, одарённый розмыслом богаче Даниила, пришёл к мысли о том, что Даниил не на песке строит свой дом: крепкие опоры под его размышлениями. Чудом назовут этот воинский подвиг русичи, если он вломится с моря в Крым – эту неприступную твердыню, как считают крымцы, отгороженную от Руси шестивёрстным перекопом. «А что скажет царь, ежели ему выложить жажду Даниила?» – подумал Алексей, но сказал брату всё-таки о другом:

   – Понятна мне твоя воеводская жажда, и ты ясно мыслишь. Возможно было бы такой поход учинить, ежели бы у нас силёнок было побольше. Великий князь Олег был тогда посильнее царя-батюшки. Да может, придёт время, когда мы войдём в Крым и разметаем Крымское ханство.

   – Придёт, поди, такое время, Алёша. Ведь я только мыслями богатею, себе покоя не даю.

Однако всё повернулось так, как братья и не ожидали. Вернувшись в Москву, Алексей Адашев нашёл-таки благоприятный час поговорить с Иваном Васильевичем, рассказал ему о жажде брата побить крымцев в их логове. А закончив, заметил мимоходом:

   – Да всё блажь моего брата, не так ли, царь-батюшка?

И в этот миг в глазах царя Ивана вспыхнули гнев и высокомерие.

   – Не смей осуждать то, что сказано братом. Мне сие оскорбительно, Алёшка. Ну-ка, зови из Ливонии воеводу окольничего Даниила Адашева ко мне. Он моё мышление подтвердил!

Иван Васильевич ещё бушевал, предположения всякие строил. Алексей Адашев радовался тому в душе. «Даст Бог, не Даниил, так кто-то другой пойдёт в Крым, дабы показать ордынцам нашу силу».

Но надо было выполнять повеление царя Ивана Грозного и вызывать из Прибалтики в Москву так искромётно пожалованного в окольничие брата Даниила.