Текст книги "Воевода"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

   – Ты только легче бей, а то конец! – кричал воин, идущий на «приступ».

   – То-то, не будешь на чужие стены лазить! – шутили наверху.

Казалось бы, всё было предусмотрено в крепости, чтобы встретить врага во всеоружии. Однако дозоры день за днём напрасно всматривались вдаль степей, пытаясь по малому признаку угадать приближение орды. Даже воронье, сопровождающее орду, не показывалось в небе.

Однажды Даниил вспомнил про Козельск, который теперь стоял за его спиной, вёрстах в ста пятидесяти. Тогда Крымская орда навалилась на него с северо-запада, на обратном пути. Что ж, надо быть настороже, потому как коварство крымцев непредсказуемо.

Наступило лето. Григорий Жолобов выезжал из Мценска за кормом для полка в Серпухов и привёз оттуда вести, озадачившие Даниила.

   – Крымцы ноне идут на Русь вкупе с Ногайской ордой. И начали ногайцы разбой на правобережье Казанского края и в Чувашии. Там сожгли город Шумерляй, потом Сергач в Новгородской земле. Теперь к Рязани подошли. Да сказывают, что хан Девлет-Гирей за мордобитье под Тулой хочет посчитаться с царём-батюшкой. А куда главные силы бросит, ещё неведомо.

   – Выходит, что и о Козельске вспомнит, – заметил Иван. – Мы ведь тогда племянника Девлет-Гирея побили. За Козельском и догнали.

Июнь стоял жаркий. Ратники, управившись с делами, кои задал им воевода, обходили округу, бродили по полям, брали в руку землю на пашне, взвешивали, сколько даст зерна: ржи, ячменя, овса. Дивились силе земли. Она обещала щедрый урожай. Борисоглебские мужики искали себе целину, дабы поставить на ней избы, зажить новой жизнью на реке Снежеть. А с востока к Мценску уже приближалась беда.

Сам хан Девлет-Гирей с Крымской ордой подошёл-таки к Туле и осадил крепость. А ногайского князя Губенчи с десятитысячной ордой отправил зорить западные земли Руси вплоть до Брянска, и на его разбойничьем пути оказался город Мценск. Дозорные с востока примчали в крепость под утро. Ногайцы на ночь остановились в чистом поле. Дозорные наблюдали за ними близ деревушки Малое Тёплое, что в двадцати вёрстах от Мценска. Даниил прикинул, что в полдень они появятся близ крепости, упрутся в неё, и тогда уж сечи не миновать.

И всё-таки Даниил вздохнул с облегчением. Да, ногаев в пять раз больше, чем защитников крепости, но это менее искусные воины, чем крымчаки. Били же ногайцев под Казанью за милую душу. Однако Даниил погасил в себе надежду на лёгкую победу над врагом, настроился встретить его не абы как, а во всеоружии. Выслушав весть дозорных, Даниил поднял полк по тревоге, велел тысяцким и сотским готовиться к бою. Не забыл и о том, чтобы послать гонцов за дозорами на юг и на запад: там всё-таки двадцать умелых воинов.

Когда ратники заняли свои места на стенах, под навесами у бойниц, когда в башнях встали у бойниц пушкари и стрельцы, к Даниилу подошёл Степан и посоветовал:

– Батюшка-воевода, а что ежели нам в засаду поставить сотен пять ратников?

Даниил задумался: соблазнительно напасть на орду внезапно со спины да тут же сделать вылазку из крепости. Однако и риск большой. А что, если за ногайцами следом идут татары? Дозорные того могли не знать. И тогда будет ослаблен гарнизон, тогда пятьсот воинов обрекут себя на гибель.

   – Нет, Степан, с засадой придётся обождать. Вот ежели бы летучий ертаул в сотню сабель – страх нагонять... Опять же лишь тебе я доверил бы этот отряд, но ты в крепости нужен.

   – Твоё слово последнее, воевода. Ладно, мы и отсюда посмотрим, чего стоят эти ногайцы.

Той порой Даниил подумал, что есть ещё время отправить из крепости в ближний лес, в захороны, жителей города. Он велел собрать их на площади. Но пришли немногие, да и те в один голос заявили, что не покинут Мценск.

   – Мы будем помогать воинам защищать город. А наши жёны раненых в свои руки возьмут, – выразил общее мнение пожилой, но ещё крепкий городовой приказчик Митрофан Емсков.

   – Ну смотрите, не держите на меня обиды, ежели что. Врагов ведь тьма, а нас мало.

   – Выдюжим. Нам бы только не дать ордынцам поджечь город, – ответил Митрофан.

   – Это верно. Тогда выходите все во дворы, ловите горящие стрелы, ежели ордынцы будут пускать их.

А в это время в крепость прискакал ближний дозорный.

   – Батюшка-воевода, с восхода катится орда! – крикнул он.

Даниил побежал к восточной стене, велел ратникам придвинуть к воротам туры, сам поднялся на стену, прислушался. Пока было тихо, и с полчаса ещё не доносилось в крепость гула приближающейся орды. Но вот он стал накатываться, и всё сильнее, сильнее. Похоже, орда миновала деревню Бобрики, приблизилась к селению Березово. «Эх, речка Снежеть, встала бы ты на пути ногаев», – мелькнуло у Даниила. Гул уже был явственный, вот-вот ногаи появятся из-за ближней рощи. К этой роще выходили восточные крепостные ворота. Близ них, за таранами стояли четыре пушки, и в башне две. Была возможность ударить по ордынцам выстрелами из шести орудий в упор. И может быть, под одно их ядер попадёт сам князь Губенчи. Даниил слетел со стены, подбежал к пушкарям, крикнул:

   – Заряжайте! – И тут же велел воинам оттащить тараны и распахнуть ворота.

Только пушкари управились с зарядами, зажгли фитили, только распахнулись ворота, как из-за рощи на дороге появилась конная лавина. Вот она уже совсем близко, и можно стрелять. Даниил приказал:

   – Огонь!

Вспыхнул порох, и прогремели шесть выстрелов. Ядра ударили в самую гущу ордынцев. Там всё сразу перемешалось. Падали убитые кони, на них налетали задние всадники. Замешательство ордынцев длилось несколько мгновений, но их хватило, чтобы вновь зарядить пушки и выстрелить залпом. Ударили из пищалей стрельцы из башни, со стен, из бойниц, что шли по низу стен. Ордынцы были ошарашены, многие развернули коней, чтобы удрать. Но сзади на них напирали свежие силы, всадники растекались по кругу. Тысячи их помчались вправо и влево, чтобы обложить крепость.

Отдав приказ сделать из пушек третий залп, Даниил тут же распорядился закрыть ворота и придвинуть к ним противотаранные устройства, как он называл их. Однако две пушки из башни продолжали раз за разом посылать ядра в гущу ордынцев, и оттуда доносилось дикое ржание лошадей, крики покалеченных, раненых воинов. Вскоре послышались выстрелы из южной и западной башен. Молчала лишь северная. Туда ордынцы не пошли: им мешала река Снежеть. Но вскоре они окружили Мценск и рассеялись в лощинах, в рощах, за буграми и холмами, лишь бы не позволить защитникам разить их из пушек. В этот первый день осады ногаи не делали никаких попыток приблизиться к крепости. А в самый глухой час ночи в Мценск вернулись двадцать дозорных и два гонца, которых посылали за ними. Они пробрались берегом реки Снежеть к северным воротам и без помех вошли в крепость, окликнув дозорных на стенах.

На второй день ногаи не проявляли никаких действий, будто их и не было вблизи Мценска. Однако они были рядом, оставаясь недосягаемыми для пушек и пищалей. Даниилу Адашеву поведение ногаев не понравилось. Надо было посоветоваться с тысяцкими, с воеводой Григорием. Даниил позвал их, и они поднялись на стены. Обошли их по кругу, вглядываясь в окружающую местность, потом присели у восточной башни, и Даниил сказал:

   – Надо нам, други, разгадать, что замышляют ногайцы. Не пришли же они по ягоды в мценские места. Я бы открыл огонь из пушек, если бы знал, где стан ногайского князя. Убить бы его, и тогда ногайцы отхлынут.

Жолобов и Пономарь морщили лбы, теребили бороды, но молчали. Лыков не выдержал:

   – Чего ж тут хорошего, ежели мы как слепые котята. Я мыслю так: надо идти в поиск. Ночью выйти из крепости и пробраться врагу за спину, а там уж с Божьей помощью искать отгадку.

   – И ты пойдёшь? – спросил Даниил.

   – Пойду. Да семерых охотников возьму. А больше и не надо. И чтобы все борисоглебские были.

   – А меня возьмёшь? – спросил Пономарь.

   – Нет. Да и воевода тебя не должен отпускать. Ты за меня и за себя тысяцким останешься...

Даниилу не хотелось отпускать и Степана. Но знал он, что лучше Степана никто не разведает, что у ногайцев на уме.

   – А ещё я бы тебе посоветовал, воевода, – продолжал Степан, – на восточной дороге устроить засаду – гонцов перехватывать.

   – Понял тебя, Степан. Вчера мы ногаев ошарашили, и теперь они, может быть, просто не знают, что делать. Наверняка будут искать совета у крымского хана. И пора, други, готовиться к ночному действу. Ты, Иван, о засаде подумай. Возьми из тех, кто в дозоре был, кто уже проходил через стан ногайцев. Тебе, Степан, собирать охотников, и в ночь мы вас тоже проводим. Помни, ежели удастся найти стан ногайского князя, засеки его. Мы туда потом десяток ядер пошлём. Для себя возьми пару смолянок. Будет невозможно возвратиться, зажжёшь их близ Снежети, и мы туда вылазку сделаем.

   – Так и будет, – согласился Степан.

   – Вот и славно, – ответил Даниил.

Все поднялись с груды камней, лежащих у стены, и вновь пошли по кругу, всматриваясь вдаль и пытаясь понять поведение врага.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ПОИСК

Спустившись со стены, Степан ушёл к своим ратникам. Половина из его тысячи сейчас стояла у бойниц крепостной стены. Другая же, кому стоять в ночь, отдыхала. Воины любили своего тысяцкого. Слыл он у них за батюшку, потому как был старше всех, за брата, за друга закадычного. Каждому он умел сказать доброе слово и даже провинившихся в чём-то не бранил, а журил да посмеивался. Но сейчас ему было не до душевных бесед. Он увидел Кирьяна и сказал ему:

– Позови-ка ко мне, Кирюша, всех медвежатников борисоглебских. Помнишь?

Кирьян, сам на медведя смахивающий, улыбнулся простодушно.

   – Их-то? Да все они у меня на кончике языка. – И отчитался: – Ипат, Фадей, Семён, Васюк, Митяй, Колюха.

   – Славно. Вот и позови в мою камору. Да сам приходи.

Кирьян вразвалку убежал собирать «медвежатников», и совсем мало времени прошло, как семеро охотников, один другого крепче, ввалились в камору Степана, и в ней стало тесно.

   – Ну, бородачи, хотите потешиться?

   – Давно пора, не то от скуки да жары сомлеем, – ответил за всех Ипат, возрастом постарше сотоварищей.

   – Тогда собирайтесь. В ночь и пойдём. Чтобы ножи у каждого были, трут, кресало возьмите. Ещё смолянок пару, луки, стрелы, сабли – чтобы всё при вас было.

   – А где промышлять будем? – спросил Ипат.

   – В стане у ногайцев. Должно нам знать, что замышляет волчья стая, почему второй день не нападает на нас. Кирюша, ты сходишь к воеводе Григорию, скажешь, чтобы харчей дал на восемь душ на два дня.

   – Исполню, батюшка-воевода, – ответил Кирьян.

   – Всем вам велю спать до сумерек. Как уходить, не забудьте мази от ран взять: всякое может быть. Вот и весь сказ.

Сумерки в этот день наступили рано. Пошёл мелкий дождь. Охотники порадовались: им это кстати. Даниил пришёл проводить лазутчиков, велел Степану:

   – Уходи, Стёпа, через северные ворота, берегом Снежети.

   – Вкупе с тобой мыслю, воевода. Там дорогу уже обжили.

   – Ну, пошли с Богом, до ворот вас провожу.

Группа подошла к воротам. Их приоткрыли, и восемь воинов, словно тени, скрылись за ними, пропали за сеткой дождя.

Река Снежеть протекала близ Мценска с севера, изогнувшись дугой, она несла свои воды на запад. Берега её заросли густым ивняком, и лазутчики нырнули в него. Пробирались сажен двести, и всё вокруг было тихо, лишь дождь шуршал по листве да по кожушкам, в кои одеты были воины. Но вот на берегу реки показалась широкая прогалина, и на ней стояли кони ногаев, пришедшие на водопой. Степан задумался, как пройти через табун. Позвал Ипата и сказал:

   – Идём со мной. Надо попробовать пройти у самой кромки воды.

Подошли к табуну. Кони прядают ушами, но не ржут. Кромка песка у воды свободна. Кони уже напились и отошли от неё. За рекой тоже виднеются кони, но ногайских воинов нигде не видно. Степан и Ипат идут след в след, кони чуть ли не касаются их мордами, но безразличны к ним. Степан подумал: «Хорошо, что собак нет». Но, миновав табун и подбираясь к крутому береговому откосу, он увидел ногаев. Укрывшись конскими попонами, они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Сколько их было, оставалось лишь гадать. Степан и Ипат затаились. Подождали. Кругом царила тишина. По береговому откосу пробрались дальше и вновь окунулись в ивняк. Степан отправил Ипата за ждущими их лазутчиками. Ждать ему пришлось недолго. Вот уже все в сборе. Они пробирались ещё сажен двести в зарослях, наконец вышли на кромку поля. За ним начинался лес. Осмотрев поле, насколько позволяла темнота, Степан отметил, что ногаев на нём нет. Лазутчики были уже за спиной у них, и Степан тихо сказал:

   – Теперь пробираемся к лесу, идём до восточных ворот. Надо найти шатры, где спит их князь. Все идём купно, не отставать.

В поле было много мелких кустарников. Прячась за ними, пригнувшись, лазутчики всё ближе подходили к стану ордынцев и вскоре заметили ногайские кибитки.

   – Ипат, – позвал Степан, – сходи, посмотри, что там.

   – Исполню, – ответил Ипат и скрылся среди кустов.

Ждали Ипата долго. Уже думали, не случилось ли что-нибудь. А он, подобравшись к кибиткам, увидел много жердей. Решил узнать, для чего они, пополз дальше и нашёл связанные ремнями лестницы. Пощупал древесину. Она была холодная, свежая. Пополз дальше и увидел ещё лестницы. Делали их ногаи просто: скручивали стойки и поперечины ремнями. Пора было возвращаться, но Ипат заметил под кибиткой двух спящих, укрывшихся попоной ногайцев, и не удержался: рука потянулась к голенищу сапога за ножом. Мгновенно откинув попону, Ипат дважды с силой ударил ногайцев в спины под левую лопатку, взял лежащие рядом сабли, укрыл тела попоной и ужом исчез в высокой траве. Вернувшись к товарищам, он рассказал, что видел. Лазутчики отправились дальше, в сторону восточных ворот крепости. Сажен через двести Степан вновь отправил воинов на поиск, но теперь двоих – Васюка и Фадея. Это были ровесники Кирьяна, молодые охотники. Степан хотел им наказать, чтобы они воздержались «охотиться» за добычей, но передумал. «Чем меньше станет врагов, тем в крепости будет легче», – решил он. Васюк и Фадей увидели в стане врага то же, что и Ипат: ногаи готовились к приступу и вязали лестницы. Русичи наткнулись и на сторожевых ногаев. Их было несколько человек, они ходили вдоль стана, и потому Васюк и Фадей не отважились напасть на них.

Снова Степан повёл ночных охотников по кругу. Теперь он был намерен посмотреть, чем живёт враг у восточных ворот, где уже получил хороший пушечный удар. На этот раз он решил идти сам, взяв с собой Кирьяна. Ипату на всякий случай наказал:

   – Ежели нас долго не будет, зажигай две смоляницы. Но мы не задержимся.

Степан с Кирьяном ушли. Дорога, на которой пушкари расстреляли ногайцев, была пустынна. Слева от неё раскинулась берёзовая роща. В ней и скрылись Степан и Кирьян. Перебегая от дерева к дереву, они наконец увидели два шатра – большой и поменьше. Степан загорелся: метнуться бы туда со всеми и порезвиться в шатрах. Да подумал он, что близ князя не дураки стоят, а настоящие нукеры. Одно очевидно стало Степану: ногаи готовятся к приступу с восточной стороны. Всюду были лестницы, и даже приготовлены два тарана. «Давайте, ждём вас. Пустим и мы в оборот свои снасти», – решил Степан.

Близился рассвет короткой июньской ночи. Пора было уходить из стана врага. Но не пробежали они и ста шагов от дерева к дереву, как увидели, что прямо на них идут трое ордынцев. Затаившись за толстой берёзой, Степан шепнул Кирьяну:

   – Бей правого, а я левого. Среднего – живым.

Это были три молодых ногайца из свиты князя Губенчи. Для них это была не война, а прогулка, и они, о чём-то болтая, довольные тёплой ночью и ласковым дождём, возвращались к шатрам. Вот они рядом, вот прошли. Два прыжка, и под ножами Степана и Кирьяна упали двое. А третий и опомниться от страха не успел, как тяжёлый кулак Кирьяна ошеломил его, и он тоже упал близ убитых. Кирьян взвалил его на плечи и побежал. Степан полоснул дважды ножом, и разрезал пояса с саблями на убитых, сорвал их и побежал следом за Кирьяном. Они вернулись к своим, и Степан подумал, что сейчас где-то надо зажечь смолянки: ведь шатры кочевников поставлены для князя и его близких. Но что-то словно подтолкнуло его снять оружие с пленника. Он сделал это, не останавливая Кирьяна, несущего ордынца, и увидел, что держит в руках саблю, рукоять которой отделана драгоценными камнями. Степан понял, что в их руках не простой пленник, а некто из сыновей знатных ногайских вельмож. Степан сравнил эту саблю с теми, которые снял с убитых. Они были украшены скромно. Понял Степан и то, что сейчас нет нужды зажигать смолянки: нужно как можно дальше уйти от стана Ногайской орды. Как пить дать, ногайцы бросятся искать исчезнувшего.

Степан уводил своих воинов к югу – там был большой лесной массив. Но на пути у них вновь появилась река Снежеть, обогнувшая Мценск. За ней темнел спасительный лес. К нему и повёл своих воинов Степан. Им повезло. Речку не нужно было одолевать вплавь или искать брод. Они увидели плавни из жердей, по которым поочерёдно можно было переправиться на другой берег. Между тем пленник пришёл в себя, стал сопротивляться, пытаясь вырваться. Ему связали руки и ноги, положили Кирьяну на спину, и тот перенёс его на другой берег Снежети.

Когда взошло солнце, Степан и его воины были уже в глубине леса. Для них это была родная стихия. Пленнику освободили ноги, и Кирьян повёл его на поводу со связанными руками. Наконец-то Степан счёл, что они в полной безопасности: ногайцам их не достать. Он остановился на небольшой поляне.

   – Здесь и будем отдыхать до ночи, – сказал Степан.

Охотники – народ бывалый. Кто-то нашёл родник, кто-то завалил сухую ольху, наломал дров. У Ипата в сумке нашёлся чугунок – один на всех, – пшено, сало. На бездымный костерок поставили варить кулеш. Пока готовилась трапеза, Степан завёл «разговор» с пленником, но понял, что тот ни слова не понимает по-русски, к тому же никак не может избавиться от охватившего его страха за свою жизнь. Степан добивался ответа на единственный свой вопрос.

   – Я Степан, Степан, – говорил он и тыкал пальцем себе в грудь. – А ты? – И тыкал в грудь ногайца.

И только повторив десятки раз одно и то же, Степан услышал в ответ:

   – Чаудал. – И пленник ткнул себя пальцем в грудь.

Однако вскоре всё пошло на лад. Степан вспомнил, что ещё в Васильсурске научился немного говорить по-татарски. Знал он, что татары и ногаи легко понимают друг друга, и стал задавать Чаудалу простые вопросы:

   – Ты князь? Или сын князя?

   – Сын, – отвечал Чаудал.

   – А как имя отца?

   – Мой отец – князь племени Губенчаудал. Зовут его Губенчи.

   – И где он? Может, пасёт овец?

Чаудал изменился на глазах. Из поверженного в страх он преобразился в гордого и надменного княжеского отпрыска.

   – Он здесь. И если вы, гяуры, не отпустите меня, то завтра он снесёт с лица земли ваше городище!

   – Спасибо, князь Чаудал, за откровенность. Но тебе-то какая разница, снесёт или не снесёт твой отец наш городок. Ты этого не узнаешь. Мы продадим тебя в рабство, как это делал твой отец с русскими.

   – Вы не посмеете.

   – Посмеем. За тебя много заплатят.

   – Мой отец больше заплатит. Большой выкуп даст.

   – А вот это деловой разговор. Завтра и поговорим с твоим отцом.

   – Завтра будет поздно. Вам не понадобится выкуп.

Степан смотрел на Чаудала с презрением и жалостью. Презирал он его за надменность, жалел, как мальчишку, не познавшего жизни. И думал Степан в этот миг о том, что, ежели повести с отцом Чаудала умный разговор, он уйдёт от Мценска, получив сына. И возражал себе: уйдёт ли? Он не хозяин себе на поле брани. Над ним, поди, стоит крымский хан. К тому же если переговоры с ханом Губенчи будет вести из леса он, Степан, а не Даниил из крепости, то из этого ничего путного не выйдет. И выходило, что надо как можно быстрее доставить княжича в крепость. Но как это сделать? До наступления ночи и думать об этом было нечего. Опять-таки Степан предполагал и другое. В стане врага сегодня же узнают об исчезновении сына князя, найдут трупы телохранителей, и всё будет ясно само собой.

Так всё и было в орде. Едва князь Губенчи проснулся в шатре, как ему доложили, что его сын вечером ушёл в рощу и не вернулся. Разгневанный князь выбежал из шатра и послал свою личную сотню нукеров на поиски сына. Прошло совсем немного времени, и к шатру князя принесли трупы молодых воинов, сыновей мурз и дружков княжича. Князь Губенчи был убит горем – он потерял единственного сына – и, в ярости схватив плеть, стал избивать своих телохранителей. Они не защищались от ударов. Излив свой гнев, князь крикнул:

   – Собрать мудрых!

Вскоре перед ним предстали пять старейшин родов, уже почтенного возраста мужей. Он сказал им:

   – Гяуры украли моего сына Чаудала, убили двух ваших сыновей. Кто мне ответит, что делать?

Самый почтенный, с седой бородой мурза ответил:

   – Великий князь ногаев, поднимай орду, мы возьмём крепость и найдём твоего сына.

   – Всё ли готово, чтобы идти на приступ? – спросил князь.

   – Мы готовы, – ответили четверо мужей.

   – А ты что молчишь, Могата?

   – Я тоже готов вести воинов. Но мы можем потерять многих, а сына твоего не найдём.

   – Почему?

   – Потому что его нет в крепости. Он где-нибудь за её стенами.

   – Ты самый мудрый, Могата. Говори, что делать?

   – Надо идти к гяурам на переговоры и обещать им всё, что угодно, если отдадут тебе сына.

   – Ты же говоришь, что его там нет.

   – Но он будет там. Отдадут Чаудала – не губи крепость, нет – поднимаемся на приступ.

Князь Губенчи задумался. Он знал, что в любом случае он должен уничтожить крепость, сжечь город, побить защитников. Так было решено на большом совете Крымской орды и ногайцев. И это возложено на него, князя Губенчи, союзника хана Девлет-Гирея.

   – Ты всё знаешь, Могата, знаешь и то, что я не могу уйти от крепости, не разрушив её. Зачем же даёшь пустые советы?

   – Великий князь, ты мудрее меня, поступи так, как велит Аллах. А мы, твои рабы, поможем тебе.

Князь Губенчи ушёл в шатёр. Его долго не было. Когда он вышел, лицо его было багровым, глаза наполнились кровью. Все ждали грозы. Но он сказал:

   – Мудрый Могата, тебе идти на переговоры с гяурами. Моё слово будет последним.

Умудрённый жизнью мурза Могата понял по виду Губенчи одно: получит он сына от русских или не получит, крепость всё равно обречена, ибо знал Губенчи, как об этом знал и Могата, Девлет-Гирей измены не простит, даже если она проявлена во имя жизни сына.

Жизнь в это утро текла в крепости, как было принято: был молебен в храме, утренняя трапеза. Даниил и Иван обошли крепость сперва внизу, потом поднялись на стены, всматриваясь в округу, занятую ордынцами. Оба были немногословны и переживали за Степана и его охотников. Пока от них даже сорока на хвосте не принесла весточки. Но, дойдя до восточных ворот по настилу, глядя на дорогу, на которой два дня назад били ордынцев, они заметили трёх всадников с белым полотном на древке.

   – Смотри-ка, воевода, гости жалуют, – сказал Пономарь.

   – Так незваный гость хуже татарина, а ведь эти одно и то же. Что им надо? Неспроста появились, – рассудил Адашев.

   – А вот сейчас и узнаем.

На дороге, заметив стоящих на стене, замахали полотном.

   – Я зову их, – сказал Иван и ответно замахал рукой.

   – Не стрелять, – приказал Даниил воинам, затаившимся рядом.

Всадники подскакали совсем близко. Воин средних лет с редкой бородкой, темноликий, снял шапку, поклонился и громко произнёс по-русски:

   – Воеводы царя Ивана, отдайте князю Губенчи сына его Чаудала, и он не будет вас воевать.

   – Плохо понял! Повтори, что сказал! – крикнул Даниил по-татарски.

Мурза Могата повторил по-татарски. Даниил глянул на Ивана.

   – Вот это новость, Ванюша! Не иначе как Степанушка там хорошо погулял. Ай да молодец! И где он теперь, сердешный?

   – Поди, в лесу затаился.

   – Что же отвечать послам?

   – Так ведомо нам, как с послами разговаривать. Проволочками надо время тянуть. Так нам нужно.

   – Да-да, пока Степанушка не объявится! – зажёгся Даниил и крикнул послу: – Откуда вам ведомо, что он в крепости?

   – Ведомо. В округе на сто вёрст нет других воинов, кроме ваших.

   – Но мы не можем верить вам на слово. Отдадим княжича Чаудала, а вы полезете на стены.

   – Слово князя Губенчи твёрже камня.

   – Знаем мы ваше слово, – заметил Даниил и снова крикнул: – Стойте тут и не уходите! А мы посоветуемся.

   – Мы будем ждать сколько нужно.

Даниил увлёк Ивана со стены вниз, зашёл в башню и сказал пушкарям:

   – Следите за рощей. Ежели увидите там скопление воинов, стреляйте. – Сел на скамью у стены и позвал Ивана. – Находились уже, ноги гудят. Вот и опять спрашиваю тебя, Ванюша: что делать?

   – Ты же знаешь, воевода, что Ногайская орда никогда не ходила в набеги на Русь одна, всё время то с казанцами, то с крымцами. И надо думать, что князёк Губенчи крепко зажат в кулаке Девлет-Гирея за какие-нибудь долги. Ежели Степан и впрямь добыл сына Губенчи и приведёт его благополучно в крепость, ещё можно будет подумать, как поторговаться с ордынцами. А пока...

   – Что же пока?

   – А ты скажи послам, что мы сегодня проведём большой совет с ратниками и завтра дадим ответ.

   – Ты, Ванюша, голова. Это разумно. – Даниил похлопал Ивана по плечу, загорячился. – Ух, как мне охота узнать, что там у Степушки! Где он?

   – Он бы сказал: ищи ветра в поле. Нам с тобой остаётся одно: ждать, надеяться и уповать на Бога.

   – Будем уповать. А другого и не дано. – Даниил встал. – Идём, скажем посланцу Губенчи последнее слово.

Даниил и Иван посмотрели на пушкарей – у них всё было чинно – и покинули башню. Поднявшись на стену, Даниил окинул взглядом пространство за крепостью и заметил в роще скопление всадников. Подумал: «Отдадим или не отдадим княжича – мира не будет». Крикнул Могате:

   – Посланец Губенчи, слушай!

Тот сидел на коне в прежней позе, застыв, словно каменный идол.

   – Слушаю, – отозвался он.

   – Возвращайся к своему князю и скажи, что завтра на закате солнца получит своего сына.

   – Почему не сегодня? Покажите его мне.

Даниил рассердился, крикнул:

   – Его кулаком ударили по голове, и он спит! Завтра вечером приходите. И везите выкуп: пять кибиток оружия.

   – Ты жадный купец! – закричал Могата со злостью. Он знал, что Губенчи не выполнит эту просьбу.

   – Товар слишком ценный, – ответил Даниил и добавил: – Конец переговорам! – Он ушёл со стены.

Иван остался на стене. Смотрел на посланца Губенчи, а тот продолжал стоять не шелохнувшись, словно ждал, когда откроются ворота и оттуда выйдет княжич.

Ногайский князь Губенчи был взбешён из-за того, что мурза Могата долго не возвращался.

   – Чего хотят эти гяуры от меня? Я дам им столько золота, сколько весит мой сын! – кричал он, а потом грозился: – Но знайте, я вырву из вас это золото, даже если вы его проглотите!

Когда Могата вернулся, Губенчи налетел на него с кулаками.

   – Ты продался гяурам! Почему так долго вёл переговоры?

Могата был гордый мурза, ответил спокойно:

   – Великий князь, они не боятся нас. Они выдадут твоего сына только завтра вечером.

   – А что они требуют?

   – Мира и пять кибиток оружия.

   – Они хотят оставить моих воинов с голыми руками! Проклятье!

Губенчи ходил по шатру и о чём-то думал. Мысли его были стремительны. Он перебрал всё из сказанного Могатой и предположил, что Чаудала нет в крепости, иначе зачем бы русским тянуть до завтрашнего вечера. Наконец он остановился перед Могатой и сказал:

   – Возвращайся к гяурам и скажи: чтобы сегодня же выдали моего сына. И я исполню их волю: дам пять кибиток оружия и уйду от крепости.

   – Я всё передам слово в слово, – ответил Могата.

   – И добавь, что, если вечером не будет обмена, завтра утром я иду приступом. Я покажу им, как заниматься разбоем!

   – Передам и эту твою волю.

   – Иди же!

Могата с поклоном покинул шатёр. Проводив мурзу, Губенчи опустился на ковёр, скрестив калачом ноги, и вновь задумался. Он счёл, что его сын у русских, но в крепости ли он? Что если те, кто его похитил, не успели вернуться до рассвета в крепость и теперь отсиживаются где-нибудь? Может, спрятались в лесу. «Будь проклят этот русский лес», – выругался Губенчи. Для него, выросшего в степи, он всегда был страшен, губителен, в нём за каждым деревом обитают шайтаны. Однако князь преодолел страх перед лесом и позвал своих лучших нукеров. Когда два десятка их собрались близ шатра, Губенчи вышел к ним и сказал:

   – Разделитесь пополам и идите в обе стороны вокруг становища. Ищите моего сына.

   – Великий князь, – подал голос один из нукеров, – в степи мы осмотрели каждый куст до реки и Чаудала не нашли.

   – В лес идите! В лес, к шайтанам! Там они спрятали моего сына! – закричал Губенчи.

   – Мы покорны твоей воле, – ответил всё тот же высокий и крепкий нукер, похоже, старший из всех.

Нукеры осмотрели своё оружие, взяли два аркана и ушли: десять в одну сторону, десять – в другую.

Время перевалило за полдень. Лазутчики Степана уже обжили лесную полянку. Четверо спали, один охранял княжича, а двое сидели в дозоре на опушке леса близ плавней через речку. Всё было тихо и мирно в округе, лишь изредка в кустах посвистывали пичужки да где-то на высоких деревьях перекликались два ворона, может быть, собираясь на поиски добычи. Митяй, сидевший в дозоре с Колюхой, даже задремал, пока пялил глаза туда, где плавни. Если бы задремал ещё и Колюха, им было бы очень худо. Но нет, Колюха был настороже и увидел, как к плавням подошли десять ногайских воинов. Остановились, о чём-то поговорили, показывая на лес, и кучно пошли на переправу. Когда они оказались на середине реки, плавни, связанные берёзовыми вицами, не выдержали и стали оседать в воду. Воины побежали, но плавни оборвались, и ногайцы очутились в воде. Двое из воинов, упавшие в воду на середине реки, скрылись под водой, один раз показались и пропали. А восемь уже были на мелководье и выбрались на берег.

В это время Колюха ткнул Митяя под бок и, упав рядом, прошептал:

   – Там ордынцы.

Митяй хотя и был сонный, но в панику не ударился, спросил:

   – Сколько их?

   – Было десять, двое утонули. Восемь на наш берег вышли.

   – Гм... Много на двоих. Ты вот что: беги к воеводе, а я их тут за нос повожу.

Колюха убежал в чащу, а Митяй ужом пополз к тому месту, где сидел Колюха. Он увидел, что восемь ордынцев, сбившись в кучу, о чём-то лопочут, показывая на лес и под ноги. Вот они обнажили сабли, двинулись к чаще. Вдруг сбоку от них заревел «медведь» – это взялся пугать ногаев Митяй. Рёв был пронзительный, грозный, и ордынцы в страхе замерли. Митяй отбежал подальше и вновь заревел. На этот раз рычание было иным: дескать, я, медведь, тоже боюсь пришельцев. И ногайцы осмелели, всё так же плотной кучкой углубились в лес и шли на рёв «медведя», будто он заворожил их. Так оно и было. В рёве Митяя жило нечто завораживающее, какое-то обещание, и человек, даже самого робкого нрава, шёл на этот рёв, словно малый зверёк в пасть змеи. Митяй уже ревел успокаивающе: мол, не бойтесь, я ваш.