Текст книги "Воевода"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Когда всё закончилось и был разобран заслон из саней и коней, воевода Салтыков-Морозов подошёл к Ивану Пономарю.

   – Славный воин, дай я обниму тебя. – Он обнял Ивана. – Ты спас меня, но ещё и совершил чудо. Давай-ка поищем князя Мамич-Бердея. Хочу посмотреть на этого лесного волка.

Иван Пономарь и Борис Салтыков-Морозов искали князя Мамич-Бердея долго, пока не посмотрели в лица всех убитых и раненых. Его среди них не оказалось.

   – Экая досада, – заметил воевода. – Да волк и есть волк: умеет уходить от опасности.

Воины Пономаря очистили дорогу от убитых черемисов и коней, собрали оружие, положили в сани, туда же посадили раненых черемисов, и конный строй с обозом двинулся к Свияжску.

В сече за Свияжск победа тоже осталась за русскими. Черемисов было более пяти тысяч, но они оказались под двойным огнём. В них били со стен из пушек и пищалей, их разили в спины из пищалей и стрелами, их кололи мечами и рубили саблями. Им не было спасения ещё и по той причине, что их обуял страх, лишив воли сопротивляться. Они начали сдаваться в плен, бросали луки, стрелы, копья, сабли, садились на снег и поднимали вверх руки. Многие из них, закрыв руками лица, молились своим языческим богам. И когда Иван Пономарь и Борис Салтыков-Морозов появились близ крепости, там уже не звучали выстрелы из пушек и пищалей, стояла тишина, и в этой тишине раздавались лишь отдельные крики: «Вставай! Иди! Вставай! Иди!» Это воины Адашева и Микулинского сгоняли пленных в крепость. Их насчитали более тысячи человек.

   – Не знаю, что с ними делать, – посетовал князь Микулинский.

   – Ты продай их в рабство, – пошутил Даниил.

   – Тебе легко шутить: сейчас в седло и вольный казак, – серьёзно отозвался князь Семён. – А у меня с кормом плохо. Не получил я от Разрядного приказа ни денег на прокорм, ни зерна, ни хлеба.

   – Так царский наместник под боком, к нему и поедем с нами. А можно и так: уведу полон в Казань, пусть там мой батюшка распорядится.

Уже смеркалось, когда усталые воины Адашева вошли в крепость. Даниил решил дать им отдых до утра, да и сам нуждался в нём. Князь Микулинский позвал его к себе в воеводский покой. Там же был воевода Салтыков-Морозов. Он попросил, чтобы Даниил позвал Ивана Пономаря.

   – Хочу ещё раз поблагодарить моего спасителя, – сказал воевода.

   – Он заслуживает того. Так уж повелось, что Ванюша всё время спасает кого-то.

Той порой князь Микулинский и его помощники накрыли стол в большой трапезной. Да и кстати: все были голодны. К тому же победа над черемисами давала им право выпить по кубку хмельного. Они так и поступили.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ПОХОД НА ВЯТКУ И КАМУ

Вернувшись в Казань, Даниил Адашев получил много поздравлений с победой над черемисами. Ему особенно была приятна похвала отца:

   – Ты, Данилушка, проявил истинный дар воеводы. Так всегда били врагов лучшие сыны отечества: неожиданно, дерзко и смело. Я отпишу государю о твоих делах, жди от него милости.

   – Спасибо, батюшка, за похвалу. Только добыта победа не мною одним. Воинство наше проявило дух и жажду победы. Жаловал бы я их золотыми, будь они у меня. Да многих, однако, лишь крестом на холмике земли могу пожаловать.

   – Много ли потерял ратников? – спросил отец.

   – Бог миловал. Да и то немало: сто двадцать три русича пали. Ещё двое тысяцких – Ермолай и Анисим. Славные воины были. Думаю, кем заменить. Совета у тебя хочу спросить. Вот ты ноне нам званую трапезу думаешь устроить, тысяцких, сотских зовёшь. А могу ли я сказать при всех, что своей волей ставлю тысяцкими Ивана Пономаря да Степана Лыкова – воинов отменных?

Фёдор Григорьевич задумался. Знал он, что такое повышение идёт через Разрядный приказ. Да ведь приказ-то в Москве, а Даниилу завтра выступать на Вятку. Пришли вести, что в Мешинском городке черемисы, удмурты и татары вновь собирают орду. Потому надо, чтобы полк шёл с надёжными младшими воеводами. Что ж, сотский Иван Пономарь по всем статьям надёжен и достоин – вот ему и быть тысяцким первой тысячи. А Степан? Хорош воин, ничего не скажешь: умён, быстр, смел. Так ведь всего десятский и роду неведомо какого. Нет, со Степаном надо обождать. Однако... И воевода-боярин выразил свои размышления просто и справедливо, всё в пределах власти, данной ему государем:

   – Мой тебе совет такой, Данилушка. У тебя нет власти поднимать воины выше десятского и сотского. Тысяцкий во власти Разрядного приказа. И моей здесь, на месте. Потому слушай моё слово. Ивана Пономаря волею казанского воеводы сегодня я поставлю тысяцким на место павшего Ермолая. Годится?

   – Да, батюшка.

   – А кто у тебя сотским за Ермолаем?

   – Никита Грошев из боярских детей.

   – Так вот его я возвышаю в тысяцкие на место Анисима. Степану же твоему славному ты дашь сотского и поставишь за Пономарём на место Никиты Грошева. Справедливо это?

   – Да, батюшка. Я бы лучше не придумал.

   – Ну то-то. А теперь зови тысяцких и сотских на трапезу. Тут и выразим нашу волю.

Скоро, однако, Даниилу не удалось уйти на Вятку. Навалилась непогода, февральские метели закрутили так, что день за днём ни зги не видно. Все дороги замело, с полями сравняло. А по оврагам, по лощинам навалило снегу столько, что лошадь могла скрыться с головой. Ни о каком походе думать даже не приходилось. Воины, а с ними и воеводы маялись от безделья и хватались за любую работу. В последние дни февраля оказалось, что подошли к концу дрова, а морозы, несмотря на метели, стояли такие сильные, что птицы на лету замерзали. Тут уж волей-неволей надо было идти в лес на заготовку дров. Желающих, однако, нашлось много: ведь каждый третий в полку был или охотником, или лесорубом, и им такая непогода в привычку. Сотни три воинов несколько дней с конными упряжками уходили в лес заготавливать дрова. Едва пополнив запасы дров и изжив одну беду, полк оказался перед новой напастью, и не только полк Адашева, но и все воины Казани и даже горожане. Казанский базар давно пустовал, потому как по метельным дорогам никто не вёз на базар продукты. Некоторым подспорьем стала для голодающих воинов конина. Во время боя под Свияжском полк Адашева захватил у черемисов более полутора тысяч коней, и, чтобы они не пали от бескормицы, их пускали на убой.

Март в Казанском крае никому не принёс радости. Следом за метелями с морозами нагрянула оттепель, да такая сильная, что казалось, вот-вот вскроются реки. По дорогам вовсё было ни пройти, ни проехать. Даже без саней кони не могли двигаться, увязая по живот в снежной каше.

Встречаясь с отцом, Даниил сетовал на непогоду и на голод в полку. А тут ещё поползли разные слухи. Будто бы вверх по Волге восставшие черемисы, мордва, удмурты, несмотря на плохую погоду, подходили к русским поволжским городам, осаждали их и даже брали приступом. Орды якобы опустошили нижегородские и даже муромские земли. И однажды вечером Фёдор Григорьевич с болью в голосе заявил:

   – Скоро нас, Данилушка, отошьют от Руси. Дошли до меня слухи от последнего гонца о том, что сам царь, а с ним и дума, и государевы мужи хотят отказаться от борьбы за Среднее Поволжье. И что же тогда будет? Говорят, боярин Семён Ростовский тайно встречался с литовским послом и сказал ему без обиняков, что «Казань царю и великому князю не удержать, и он покинет её».

   – Ну уж нет, батюшка, тому не бывать, что сказал боярин Ростовский, – довольно уверенно ответил Даниил. – Вот схлынет непогода, и мы возьмёмся за поганых черемисов и других язычников.

   – Дай-то Бог, Данилушка, – взбодрился Фёдор Григорьевич.

Сын, однако, отметил, что настроение у отца никудышное и он устал от воеводства: года давали себя знать и ему пора было на покой. Надо было как-то сообщить Поместному и Разрядному приказам, чтобы позаботились о новом воеводе для Казани. Но пока у Даниила не было таких возможностей.

Наконец-то наступила настоящая весна. В начале апреля на Волге прошёл ледоход, началось половодье. А по первой полой воде пришли из Москвы суда, привезли войску провиант, стряпчие пополнили пустую казну на содержание ратников. Можно было подумать о новом наступлении на восставших поволжан. Вновь заговорили о том, что нужно в первую очередь разгромить гнездовище черемисов, мордвы и удмуртов, засевших в Мешинском городке. И едва подсохли дороги, как полк Даниила Адашева выступил из Казани в поход. Прощаясь с отцом, Даниил сказал:

   – Ты, батюшка, крепись. Ещё правнуков надо дождаться.

   – Все мы под Богом ходим, Данилушка. Силы мои источаются. Но тебя я дождусь. Мы с тобой ещё не довоевали.

   – Так и будет, батюшка. Да пошли моим весточку с оказией. У меня всё будет хорошо.

Обнимаясь, в глаза друг другу посмотрели. Поверили, что расстаются не навсегда. Важно им было обоим иметь такую веру.

Поход по неведомой и враждебной земле был для Даниила и его полка очень трудным, тем более что за зиму и весну отощали от полуголодной жизни. Разве что в последние дни вволю поели хлеба. Три тысячи сто воинов продвигались медленно, делали за день не больше сорока вёрст. Шли всё время лесами, по малоезженым дорогам. Везли двадцать пушек, припас к ним. Ночевали только в лесах. Дозоры не снимали ни в пути, ни на ночлеге. Даниил и Пономарь, как прежде, держались рядом. И Семён, глава первой сотни, был за спиной. Надёжные побратимы. Никита Грошев тоже как-то очень быстро сошёлся со своими новыми сотоварищами, а их – тысяча, и они относились к нему с уважением. Даниил считал, что без такой дружбы крепкого полка не будет. Сам он в пути не один раз проезжал мимо идущих воинов, с кем-то перебрасывался словом, с кем-то шутил. Особенно внимателен был Даниил к пушкарям, воинам «по прибору». Им нелегко приходилось. Когда проходили гиблые места по дорогам, им помогали конями, вместе с ними впрягались в повозки, тянули до сухих мест.

Ближе к Мешинскому городку движение вовсе замедлилось. Дозорам да и воинам полка уже не раз выпадало отбивать налёты ватажек «лесных людей». Действовали они хитро. Затаятся в засаде, пустят десяток стрел – то коня завалят, то воину стрела достанется, – и след их уже простыл. Умели они прятаться в лесу так, что их можно было найти только опытному охотнику. Случалось и по-другому на лесных дорогах. Движется полк, и вроде бы всё спокойно. Вдруг, когда уже большая часть полка проходит, на дорогу валится дерево, и тут же летят стрелы. Гнаться за врагом бесполезно, себе дороже выходило.

В селении Аслань, вёрстах в двадцати от Мешинского городка, полк остановился на отдых. Адашев велел выставить дозоры на дороге, на всех тропах, чтобы никто из жителей селения не ускакал в городок с вестью о появлении русской рати. У Даниила было время подумать, как с меньшими потерями охватить логово врага. Было известно, что в Мешинском городке собралось более четырёх тысяч воинов. Это против его трёх! Силы были неравными, и лишь умелое действие поможет одолеть врага. Но каким должно быть умелое действие против затаившегося в крепости врага? Взять измором? Но для этого надо иметь сил в три раза больше. Тут и гадать нечего. А что, если сковать эту силу, не дать ей развернуться в полной мере? Что-то путное родилось в голове Даниила, но он даже про себя боялся выразить это словами, такой нелепой казалась ему эта дерзкая мысль. И всё-таки она требовала прояснения, её нужно было высказать кому-то, посоветоваться. Бывает же, что самое простое решение оказывается и самым надёжным. Так почему не рискнуть? Даниил покинул избу, в которой остановился, вышел во двор. Было ещё светло. Майский вечер ласкал теплом. Под чистым небом дышалось легко. Даниил увидел стременного Захара, молвил ему:

   – Позови тысяцких и сотского Степана.

   – Исполню, батюшка-воевода. – Захар убежал.

Вскоре все были в сборе. Даниил усадил их на чурбаны близ сеновала.

   – Как отдыхается? – спросил он.

   – Так ведь отдыхать всегда хорошо, – отозвался шустрый Степан.

   – Вот мы пришли к разбойному городку. Уничтожить его надо. А как? – начал разговор Даниил. – Скажу. А вы поправьте меня, ежели дуги начну гнуть. Ведомо, что нас меньше, но и медведь сильнее охотника, а охотник идёт на его берлогу. Слушайте же со вниманием и отвечайте. Сколько стоит воинов на одной сажени крепостной стены, когда враг на приступ идёт?

   – Видел я, как стреляли по казанцам из пушек: пять-шесть воинов, – проговорил Иван Пономарь.

   – Верно сказал: пять-шесть. А на сорока саженях сколько? – спросил Даниил и сам ответил: – Двести сорок воинов. – Он взял щепочку, начертил на вытоптанной земле круг, отчертил четверть на круге. – Так вот, когда мы подойдём к городку, Иван и Никита поведут свои тысячи вот на эту четверть круга, туда, где против них будут стоять двести сорок татей. Варлам со своей тысячей встанет против ворот. Сегодня же он велит своим воинам нарубить полторы сотни крепких двухсаженных жердей. Как подойдут к воротам, по два воина берут жердь и ставят заплот остриями в грудь коням, так что ежели вылетит из города конный строй, то наткнётся на частокол. Они же обязательно вылазку учинят, их же больше... А здесь, где встанут Иван и Никита, стреляют по стенам все двадцать пушек, в ход идут пищали, луки со стрелами. Сразим не сразим мы этих двести сорок воинов, но после стрельбы сразу идём на приступ. Лестницы вперёд, воины с кошками вперёд. Всё только для того, чтобы захватить сорок сажен стены. Потом вправо и влево растекаться по стене. Теперь за вами слово.

Тысяцкие молчали, посматривали друг на друга. Степан улыбался.

   – Тебе и начинать, Ваня, – обратился он к Пономарю.

   – Коль так, говорю. Розмыслом[28]28
  Розмысл – смысл, здравый разум, рассудительность, рассудок.


[Закрыть] нашего воеводу зовут не случайно. Буду исполнять, как сказано. А лучшего не вижу.

Богатырь Никита, не уступающий в силе Пономарю, ответил просто:

   – Тесновато будет на стене, не разгуляешься вволю. А так всё верно.

Лишь тысяцкий Варлам, во всём дотошный и хозяйственный мужик, дал полезный совет:

   – По кругу всей крепости надо поставить конных ратников и стрельцов с пищалями. Чтобы держали стены под страхом, били дерзких.

   – Верно говоришь, Варлам, – отметил Даниил.

   – Всё хорошо, но пока мы ещё слепые, и крепость не видели, и что в ней тоже, – сказал Степан. – Вот и нужно ноне в ночь сходить к ней, заглянуть за стены. А ежели это не удастся, поискать табунщиков близ коней на лугах: пасут же черемисы своих лошадок.

   – А ты пойдёшь на поиск? – спросил Иван.

   – Набиваюсь даже, Ванюша, – засмеялся Степан.

   – Лыков, я с тобой согласен, – отозвался Даниил. – Так ведь смельчаков надо найти.

   – Найду охотников.

   – Коль так, за дело. Ночи ноне короткие.

Степан ушёл к своей сотне, и вскоре четверо доброхотов нашлись. То были охотники, которые ходили на волка, на медведя, на рысь. Отправляясь на поиск «языка» к Мешинскому городку, Степан счёл нужным предупредить Даниила:

   – Ты, батюшка-воевода, считай, что и врагу ведом твой приход к его стану. Потому береги себя и ратников, особенно под утро. Любят черемисы на рассвете резвиться.

   – Это и у нас в крови, – ответил Даниил. – Сам в капкан не попадись.

   – Пока Бог миловал.

Даниил Адашев слыл чувствительным человеком. Людские боли были для него как свои. Он понимал всю ответственность за дело, которое ему поручили, в его руки отдали судьбы трёх тысяч воинов. Он вёл их не на убой и погибель, а чтобы с их помощью привести Русь к мирной жизни. Да, таких полков, как у него, сегодня многие десятки в державе, и по всей северо-восточной окраине они делают то же, что и его полк. Но это не значит, что неумелые действия одного воеводы, потерявшего свой полк, можно делить на всех. Вот победа – она для всех, а за поражение каждый несёт ответственность и позор сам. И никто не посочувствует ему в том, что стоящий перед ним враг был сильнее, а его воеводы умнее. Тут уж жалости не жди.

Думая о предстоящем сражении, Даниил ставил себя на место того или иного воина. У каждого из них были близкие: отец, мать, может быть, дети, жена. Потеряй он свои три тысячи воинов, и у русичей появится три тысячи обездоленных семей. Потому превыше всего прочего в его стремлении к победе над врагом должна быть честь воеводы, долг которого не терять безрассудно в бою ратников. С этими словами в душе, в сердце, как с молитвой, он и должен вести своих воинов на врага, много или мало которого – сие не так важно. Потому-то Господь Бог и одаривал своих воевод светлым разумом. Похоже, что Адашев относился к их числу. Посоветовавшись с товарищами, послав Степана в разведку, он счёл нужным пройти по всем сотням полка, может быть, сказать им тёплое слово.

Воины жили обычной походной жизнью. Кто-то чинил обувь, кто-то точил саблю, двое стирали портянки. И в этой обыденной жизни звучала такая же простая, с грустью и с долей насмешки над собой песня. Даниила она чем-то подкупила, он остановился неподалёку от певца и с улыбкой слушал пение.

 
Упокойте меня по-над речкой Кивач,
Среди лип, среди белых берёз.
Приходите ко мне выпить крепкий первач,
Пейте, пойте, но только без слёз.
 

Певец показался Даниилу отважным русичем, любящим жизнь.

 
По весне надо мной пролетят журавли,
Лето ягодой красной поманит,
Осень золото сбросит на холмик земли,
А зима одеялом пуховым укроет.
 

И как широко видит он над собой мир, из которого собирается уйти! Песня звучала уже задорно.

 
И поверьте, друзья, слаще жизни той нет,
Что нашёл я близ речки Кивач.
И прожить бы мне здесь пару сотенок лет,
Лишь бы был под рукою первач!
 

«Ну лихо же, лихо, и не страшно умирать», – мелькнуло у Даниила.

 
А как время придёт, я вернуся домой,
Вновь женюся на Фросе-красе.
И пойдёт всё путём, и пойдёт всё путём!
И друзья на баклажку заглянут ко мне!
 

«Поди, наш, костромской. Эко ловко вывернулся: «Вновь женюся на Фросе-красе!» Да чего ж тут не умереть и не возродиться», – улыбнулся Даниил и уже с хорошим настроением обходил сотни полка. «Так, поди, и должно быть, – размышлял он. – Каждый верит в свою звезду, потому и живёт спокойно до самой сечи».

Она приближалась. Через сутки вернулся с поиска Степан. Ему повезло. Возвращаясь, он перехватил гонца, который мог проскакать мимо полка Адашева, потому как мчался в сторону Казани. Это был молодой татарин, с умным взглядом, с бледным и злым лицом. Когда его привели к Даниилу, ему показалось, что он где-то видел этого человека или кого-то очень похожего на него. Спросил:

– Тебя как звать? – Пленник промолчал. – Ну, не хочешь говорить, не надо. По-моему, я где-то тебя видел. Ты не из рода Тюрбачи? – Татарин вздрогнул. Даниил это заметил. – Я тебя отпущу, и ты вернёшься к матери, к жёнам, если скажешь правду. Кто стоит в Мешинском городке? Сколько там воинов? Зачем они собрались?

Пленник молчал. «Что ж, – подумал Даниил, – у Тюрбачи все воины такие стойкие. Этого хоть убей, он будет молчать». Но Даниил не был жестоким и не терпел насилия. Он позвал на помощь муллу Камрая из селения Аслань. Камрая вскоре привели.

   – Слуга Аллаха, попроси заблудшего сына рассказать правду, коя всем нам пойдёт во благо.

Мулла Камрай тихо заговорил с гонцом и много сказал ему, но в ответ услышал лишь несколько слов: «Я дал клятву и умру с нею». Этот ответ Даниил понял. И мулла только развёл руками, обращаясь к Даниилу:

   – Русский воевода, ты можешь убить его, но он не скажет ни слова.

Мулла сложил на груди руки, нагнул голову и покинул избу. Степан заходил по избе, загорячился:

   – Воевода, дай его мне, он у меня заговорит!

   – Зачем? И так всё ясно.

Даниил велел Захару позвать двух воинов и увести пленника, посадить его в клеть, чтобы не убежал. Как увели гонца, Даниил сказал Степану:

   – Надо воевать Мешинский городок, и чем раньше, тем лучше.

   – Но ведь татарин знает, сколько там воинов!

   – И что из того? Мы считаем, что их там четыре тысячи, а он скажет, что шесть. Какая разница? Что ты узнал всё-таки?

   – Они не ставят на ночь дозоров вокруг крепости, и там нет собак. Ещё они не пасут ночью близ городка коней: они все за стеной.

   – Странно.

   – Я тоже так подумал.

   – А пушки у них есть?

   – На стенах видел три.

   – Ладно, иди отдыхай. Завтра вечером мы выступаем.

Степан не уходил. Он подошёл вплотную к Даниилу и тихо сказал:

   – Воевода, ты разумен. Я тоже не дурак. Я чувствую, что здесь что-то нечисто. И этот татарчонок не гонец. Это мы сочли его гонцом, а он из этого селения, обошёл дозоры и мчал, чтобы предупредить князя Тюрбачи. Дай его мне на время. Я из него выжму всё, что он знает.

   – Ладно, Бог с тобой, да не свирепствуй.

   – Постараюсь. – И Степан ушёл.

Даниил велел Захару позвать Пономаря. Тот вскоре пришёл.

   – Слушаю, Фёдорович.

   – Иван, ты сегодня встречался с Никитой и Варламом?

   – Только что виделись, поговорили.

   – И что они тебе сказали?

   – Да говорят, что завтра мы выступаем. А я того не знал.

   – Ноя лишь Степану сказал сейчас об этом, больше никому не говорил. Ведь они с воинами в лесу были, слеги заготавливали, лестницы вязали.

   – Как же так?

   – Выходит, кому-то это нужно. И Степан только что об этом предупредил. Я и впрямь думал завтра выступить.

   – Что же теперь?

   – Сейчас всё скажу. – Даниил позвал Захара. – Беги к Никите и Варламу, зови их сюда, да не мешкая. – Захар убежал. Даниил тронул Ивана за плечо. – Надо узнать, кто эту ложь пустил. А правда, Ваня, будет такая. Как только наступит темь, мы выступаем. Вот придут тысяцкие, и я всем поведаю, как будем действовать.

Прибежал Варлам. Следом явился Никита. Даниил спросил их:

   – Когда вы узнали, что выступаем завтра и от кого?

   – Когда в лесу были, уже после полудня, – начал Никита. – Мы с Варламом вместе слеги чистили. Подошёл наш воин и говорит: «Велено вам передать, что завтра выступаем». – «Кто передал?» – спросил я. Воин ответил, что от воеводы был вестовой. Вот и всё.

   – Ладно, всё ясно. И «вестового» того мы не найдём. Потому говорю вам: идите и готовьте воинов к выступлению. Покинем селение, как наступит вечер. И чтобы всё было готово, как наказано мною. Ясно?

   – Чего ж тут неясного, батюшка-воевода! – ответил Никита.

Тысяцкие Варлам и Никита вышли.

   – Ну, Ваня, иди и ты. Да помни наш уговор: две сотни воинов в засаде держи. Я же к пушкарям иду: проследить надо, чтобы чего-нибудь не забыли.

Но Даниил не успел уйти. Пока он надевал кафтан, подпоясывался саблей, вернулся Степан. Он был зол, возбуждён.

   – Ну что там? – спросил Даниил.

   – Этот татарин – внук муллы Камрая. И его послал сам Камрай.

   – А ещё внуки у Камрая есть? – У Даниила мелькнула догадка, и он решил её проверить.

   – У него их много, даже один русский есть. Вырос в роду Камрая с пелёнок. Увезли его в полон из Зарайска.

   – Спасибо, Степан. Теперь всё ясно. Выходит, тот русский «внук» и пустил ложь. Надо бы найти его.

   – Не надо. Он сам попадётся к нам в руки.

   – А как ты заставил говорить «гонца»?

   – Да просто, воевода. От твоего имени я сказал, что ты отпустишь его. Отпусти же. Его накажут за предательство свои же. А сейчас надо усилить дозоры вокруг селения. Тотчас!

   – Я сей миг распоряжусь, – ответил Даниил. – И иду к пушкарям.

На Аслань опустился вечер. Но заря ещё не погасла, когда полк Адашева в полном молчании покинул селение, оставив за собой крепкий дозор, чтобы никто не умчал в Мешинский городок. Однако полк и версты не прошёл, как на прочный заслон нарвался гонец в Мешинский городок и был схвачен. Это был «внук» муллы Камрая, русский паренёк, выросший в его роду, воспитанный мусульманином, знающий родной язык, но ненавидящий Русь. Заслон простоял до полуночи. В Аслани было тихо, и никто больше не пытался покинуть её.

Полк приближался к Мешинскому городку. Шли тихо, шагом. Два десятка воинов во главе со Степаном уехали вперёд. Степан упросил Даниила позволить ему взобраться на стены там, где он не увидит дозорных.

   – Ты не сомневайся, воевода, помехи никому от меня не будет, разве что ордынцам.

   – Дозволяю, Степан, но только с северной стороны ищи удачу и тогда полку поможешь.

Полк приблизился к городку. Первая и вторая тысячи встали с юга. Третью тысячу Варлам повёл к восточным воротам. Против западных ворот были поставлены пушки и при них две сотни воинов. Они подтянули к самым стенам лестницы, чтобы в нужный момент вскинуть их наверх. Действия воинов облегчило то, что вокруг городка не было рва, к тому же никто из черемисов не нёс дозоров. Даниил удивлялся такой беспечности ордынцев. Может быть, черемисские князья и сам Мамич-Бердей считали, что в такой дали от Москвы они в полной безопасности, и спокойно накапливали силы, чтобы идти воевать Казань?

Однако Даниилу показалось, что он напрасно недооценивает врагов. Скорей всего в их поведении было нечто тайное, что заставляло Даниила быть самому осторожным во всём. Занимался ранний майский рассвет – лучшее время для внезапного нападения. И Адашев отдал тысяцким команду идти на приступ. Сразу же всё пришло в движение. Две первые сотни самых отважных и сильных воинов бросились вперёд. Им уже вскинули на сорока саженях лестницы, и ратники молча устремились вверх, на стены. На них не было ни одного вражеского воина. Драться за обладание стеной было не с кем. Но снизу в наступающих полетели сотни стрел, и многие русичи были ранены и убиты. Оставшиеся в живых бросились на настил, прижались к стене, укрылись щитами, стали растекаться вправо и влево. А штурмующие всё прибывали на стену. Даниил тоже с первой сотней поднялся вверх. Иван Пономарь был рядом с ним. Лёжа на настиле, Даниил сказал Пономарю:

   – Ты видишь, как коварно они обманули нас. Надо пробиваться вниз.

   – Что ж, будем биться внизу. Я поведу своих к площади. – Встав, Иван крикнул: – За мной, други!

Вместе с Иваном поднялся и Даниил, прикрываясь щитом, побежал к лестнице. Он понимал, что было бы глупо оставаться на стене, где нет врага. А за спиной всё прибывали и прибывали воины Пономаря и Никиты. И они следом за воеводами сразу же бежали к лестницам, ведущим в крепость, на площадь, где плотным строем стояли черемисы и расстреливали из луков русских, появляющихся на стене. Но вскоре их благодушие было нарушено. Иван Пономарь с полусотней воинов уже оказались на площади. Прикрываясь щитами, они побежали на черемисов. Сзади к ним приближались сотня за сотней новые силы, и вот уже русские и черемисы сошлись в сече. У воинов Адашева было больше простора, свободы действия. Черемисы же, сбившись в толпу, губили сами себя. Только передние участвовали в сече, остальные лишь махали саблями. К тому же из десяти воинов лишь один хорошо владел оружием. Ивану Пономарю, который бился рядом с Даниилом, не составляло труда пробивать брешь в стене черемисов. Он заметил в их толпе князя Мамич-Бердея и решил добраться до него.

Дела у третьей тысячи воинов Варлама складывались тоже удачно. Ему помог Степан. Он со своими воинами одолел стену, спустился с неё к восточным воротам, перебил стражу и распахнул ворота. Путь тысяче воинов Варлама был открыт, и они хлынули туда, где шла сеча. Пока они не встречали никакого сопротивления. Но это «пока» длилось недолго: черемисы поняли, что за спиной у них тоже возник враг, и повернулись к нему.

Той порой на стенах появились стрельцы с пищалями. Их было немного, всего пятьдесят. Воины прикрыли стрельцов щитами. Те подняли пищали и выстрелили в плотную толпу черемисов. Этот гром среди ясного неба поверг в ужас немало черемисов. Они никогда не слышали ничего подобного. Их поразило то, что сразу десятки сотоварищей были убиты, ранены. Это посеяло в них панику, и многие уже искали спасения в бегстве.

В западной части Мешинского городка сосредоточил свои силы князь Епанча. Ворота он укрепил срубами, насыпав в них землю. Пушки ему были не страшны. Своё пространство он успел обнести брёвнами и со стороны площади, откуда доносился гул сечи. Теперь его тысяча двести воинов ждали врага, надеясь, что его отобьют. Сражение в городке продолжалось, и ещё не было известно, чья возьмёт. Уже все две тысячи воинов Пономаря и Никиты бились на площади.

А Степан Лыков продолжал своё дело лазутчика. Он проведал, что в западной части городка засел с татарской ордой князь Епанча, и смекнул, что лучше всего уничтожить его из пушек. Он поспешил к пушкарям. Те, уже истомившиеся от безделья, покатили пушки к восточным воротам, миновали краем площадь, где шла сеча, и выкатили орудия к западным воротам. Степан привёл их точно к цели. Пушкари установили пушки мгновенно, вставили заряды, вкатили ядра, закурились фитили. И вот уже шесть орудий бабахнули в западный угол городка. И вновь в стволах заряды и ядра, вновь фитили коснулись пороха.

После четвёртого залпа близ пушкарей появился Варлам Котов, увидев Степана, спросил:

   – Кого бьёте?

   – А вон видишь городок в городке? Там татары собрались. Ждали своего часа из засады выскочить, да не дождались!

   – Сейчас дождутся. – И Варлам сказал пушкарям: – Давайте ещё залп! И мы пойдём, сабельками потешим их.

Пушкари зарядили орудия, и прогремело ещё шесть выстрелов. Следом за выстрелами вломились в татарский городишко конники Варлама Котова.

В центре города сеча ещё продолжалась, но перевес сил был уже на стороне царской рати. Черемисы уже потеряли превосходство в численности воинов. Многие из них разбежались и попрятались кто где мог. Даниил и Иван бились рядом. С ними плечом к плечу сражались Никита Грошев и десятка два его бывалых бойцов. Все они стремились к одной цели – добраться до князя Мамич-Бердея. Убить его или схватить живым – у всех было общее желание. Все понимали, что, потеряв своего вождя, черемисы утихомирятся и покорно присягнут на верность Русскому государству и царю.

Даниил и Иван видели, что князь Мамич-Бердей всего в каких-то пятнадцати саженях от них. Но перед ним была ещё стена из воинов в двести—триста человек, и её надо было пробить. Мамич-Бердея защищали самые преданные ему воины. Ближе всего к нему бился Никита Грошев со своими витязями. Но вот высокий воин, стоявший рядом с князем Мамич-Бердеем, поднял лук, положил на него стрелу и, как меткий охотник, выстрелил словно в белку, попав Никите прямо в глаз. Тот рухнул замертво.

Пономарь видел, как упал Никита, яростно выругался и, расчищая тяжёлым мечом путь, ринулся к тому черемису, который убил тысяцкого. Натиск Ивана был настолько стремительным, что черемисы шарахались от него. И вот он уже в сажени от убившего Никиту. Тот ещё не верил, что враг так близко, и остолбенел, но наконец выхватил саблю. Однако было уже поздно: прыгнув, словно лось, Пономарь пронзил его мечом в грудь. В этот миг князь Мамич-Бердей взмахнул саблей. Но мгновением ранее занёс свою саблю Даниил и полоснул князя по шее. Хлынула кровь, и непобедимый «батька» черемисов князь Мамич-Бердей рухнул на землю.