Текст книги "Книга катастроф. Чудеса мира в восточных космографиях"

Автор книги: Александр Юрченко

§ 3. Неразрешимые загадки

Вот перечень природных загадок, которые ал-Бируни считал необъяснимыми. Суть этих загадок останется тайной за семью печатями, если не выяснить, кто из участников воображаемого диалога рассказывает о том или ином явлении.

«Сухейль является сорок четвертой звездой Корабля, в его весле. Широта Сухейля – семьдесят пять градусов в южной части неба, так что он не очень возвышается над горизонтом и на глаз кажется колеблющимся. Говорят, что, когда взор глаза падает на Сухейль, человек умирает. Говорят также, что на острове Рамин, в пределах Серендиба, есть животное, увидев которое человек не проживет и сорока дней. Нет более удивительного примера связи духовных сущностей и [материальных] воздействий, чем воздействие рыбы, называемой ар-раада: рука человека, который ее поймал, немеет и остается в сетях [неподвижной], пока рыба жива. Говорят даже, что если кто-нибудь возьмет тростинку и прикоснется одним концом к такой рыбе, пока она жива, а другой конец возьмет в руку, то рука онемеет и тростинка выпадет из нее. Или, [например], черви, которые водятся в округе Рагад – одном из округов восточного Джурджана. В некоторых местностях этого округа есть маленькие черви; если на них наступит человек, который несет воду, то вода испортится и начнет вонять. А если не наступит, вода останется хорошей и будет иметь приятный запах и сладкий вкус. Или, [например], человек, которого укусил леопард, умирает, если на него помочится мышь, – причем мыши усиленно ищут [такого человека] и стремятся к нему, с какой бы стороны ни было возможно до него добраться»

(ал-Бируни. Хронология, с. 394). 

Подобные представления о леопардах и мышах разделяли и опытные охотники. Так, арабский шейх Усама ибн Мункыз, описав свои охотничьи приключения, добавляет: «Одна из особенностей леопарда та, что, когда он ранит человека и на того помочится мышь, он умрет, а мышь вообще не уходит от раненного леопардом, пока ему не сделают плот и не посадят на воду. Вокруг него привязывают кошек, так как опасаются за него из-за мышей» (Усама ибн Мункыз, с. 185).

Звучащая из разных уст одна и та же история о человеке, пострадавшем от укуса леопарда и вынужденного избегать встречи с мышами, кажется, была иносказанием из арсенала суфийских притч. Ее истинное содержание раскрывается в комментарии на стихи Абу-л Хайсана Гургани (X в.), где задаются вопросы в виде мнимых парадоксов. Вот интересующий нас эпизод: «Почему, когда случайно ранит человека леопард, его оберегают от мышей и [заключенное] в (этом обычае] скрытое содержание какой смысл имеет? Комментарий: Знай, что [грех] заносчивости подобен леопарду, который ранит душу [человека], а зависть – это мышь, когда она жалобно пищит, душу она ввергает в ад»^{9}. Выяснение скрытого смысла метафоры требует преодоления буквального понимания текста.

Остальные природные загадки из перечня ал-Бируни мы рассмотрим по ходу исследования, а пока обратимся к ситуации, где обозначены участники диалога, за исключением одной фигуры.

§ 4. Шутка суфия

Однажды при дворе багдадского халифа ар-Ради би-л-Лаха (930–940) ученые люди собрались и беседовали о чудесах мира, но всех превзошел своими речами юный халиф. История, о которой пойдет речь ниже, известна со слов ал-'Аруди, воспитателя халифа, а записал ее ал-Масуди. Разговор коснулся птицы каикам, чье загадочное поведение выдает легендарность всего сюжета. Весной каикам, словно царь, своим криком собирает других птиц и они, как покорные слуги, кормят его. Пернатый хищник не удовлетворяется подношениями и непременно съедает какую-нибудь из птиц. Один из участников беседы, сославшись на авторитет знаменитого врача 'Али ибн Зайда ат-табиба ат-Табари, предположил, что каикам – некая невиданная птица, ступающая на землю только одной ногой. Версия чуть было не получила одобрение. Вступивший в разговор ал-'Аруди когда-то читал об этой птице, но, видимо, забыл ее название. И тогда в беседу вмешался халиф и отверг высказывания знатоков. Согласимся с мнением халифа, что стоящая на одной ноге птица – это журавль и, очевидно, что она не имеет никакого отношения к кайкаму. Каково же происхождение кайкама? Кажется, никто из собеседников не знал ответа на этот вопрос. Прежде чем предложить свой ответ, познакомимся с ситуацией, как ее излагает ал-Масуди.

Потом упомянули мы о диковинках [разных] стран и о [том1, какими видами растений, животных, драгоценных минералов и прочим отличается каждая из земных областей. [Тогда] сказал мне некий из присутствовавших: «Наиудивительнейшее в мире этом – птица, что обитает в земле Табаристан на берегах рек, подобная ястребу. Жители Табаристана называют ее каикам. [Удивительна] она сама и [удивительны] крики, которые она издает, и издает она не иначе как в это время года, то есть весной. И если закричит она, соберутся к ней птахи малые, что в воде, и прочие, и примутся кормить ее с [самого] начала дня, а когда будет конец его, схватит она одну из приблизившихся к ней птиц и съест ее. И так делает она всякий день, пока не истечет весеннее время года. Когда же оно истечет, обратятся против нее птицы и не перестанут бить ее и гнать, и она бежит от. них, и не слышно голоса ее до весны. Это птица с красивым опереньем и красивыми глазами».

Сказал [некто]: «Упомянул 'Али ибн Зайд ат-Табиб ат-Табари, сочинитель книги Фирдаус ал-хикам (Райский сад мудростей), что эту птицу почти не видно, и не видели еще, чтобы ступала она на землю, [как другие птицы], но становится она на землю одной ногой, а не обеими и вместе».

Сказал [ал-'Аруди]: «Упомянул ал-Джахиз, что эта птица одно из чудес света, потому чго становится она на землю не обеими ногами, а [лишь] одной из них, боясь, что земля под ней провалится».

Сказал [ал-'Аруди]: «Второе чудо – это червь, [весом] бывает он от мискала[1]1
  Мискал – мера веса, 4,25 г.


[Закрыть] до трех, светится он ночью подобно свету свечи и летает днем, видны у него многие зеленые гладкие крылья вместо двух. Еда его – пыль, которой он никогда не насыщается, боясь, что исчезнет пыль земная и умрет он с голода. И у червя этого многие особенности и различные полезные свойства».

Сказал [ал-'Аруди]: «Третье чудо чудеснее птицы и червя. [Это те], кто продает себя на убийство, то есть наемные воины».

Понравилось известие это присутствовавшим, и сказал Абу л-'Аббас ар-Ради, противореча рассказчику, что привел первое известие: «Упомянул 'Амр б. Бахр ал-Джахиз, что наичудеснейшие в мире этом три [вещи]: сова, не появляющаяся днем из боязни сглаза прелести и красоты своей, и из-за того, что воображает себя наикрасивейшим из животных, появляется она ночью; второе чудо – журавль, не встающий обеими ногами своими на землю, но [лишь] одной из них, и если поставит одну, не опирается на нее сильно, но ступает с осторожностью, боясь, что провалится под ним земля из-за тяжести его; и третье чудо – это птица, живущая в заболоченных частях рек, которая известна как хозяйка печали, подобная журавлю, боится [птица эга], что вода исчезнет с земли и умрет она от жажды».

Сказал [ал-'Аруди]: «[Тогда] разошлись присутствовавшие, и всякий подивился ар-Ради – при юности его и младости лет как проистекают от него эти знания, хотя собрались у него зрелые мужи и знатоки, обладающие собственным мнением»

(ал-Масуди, с. 515–517). 

В персидской космографии XIII в. имеется рассказ о слепой птице, которую кормят птицы другого вида. «В пределах Табаристана есть слепая птица. Ежедневно прилетает маленькая птичка. Она съедает большое количество мошек, мух и червяков. Затем она подлетает к слепой птице и выплевывает [съеденное], дабы та поела. На следующий день прилетает другая птичка из той же породы и поступает точно так же. Корм слепой птицы [обеспечивается] таким путем. Это тоже из удивительного» (Чудеса мира. 81). Слепая птица, как и каикам, обитает в Табаристане, но на этом совпадение и заканчивается. Легендарную историю о взаимопомощи среди птиц следует исключить из дальнейшего рассмотрения.

На мой взгляд, каикам – вымышленная птица, персонаж мистического авиариума. Главная ее особенность – умение собрать всех птиц. Упоминание ее хищных повадок призвано запутать ситуацию. Возникает ощущение, что собранию знатоков была предложена загадка, с которой они не справились. В суфийских иносказаниях говорится о путешествии птиц в поисках таинственного властителя пернатых всего мира – Симурга^{10}. Имя и достоинства своего шаха птицы узнают из уст мудрого удода, чья голова увенчана венцом. Согласно преданию, удод был вестником при Сулеймане (Коран. 27, 20–26). На вопрос, почему из всех пернатых он один лишь сведущ, а все остальные темны, удод ответил:

 
Отличен я высоко
На меня пала сень Сулейманова ока.
А всевышний его осенил своим оком.
Удостоил короны и сделал пророком.
Джиннам, людям, животным и птицам он – шах,
Этот сан даровал ему в милость Аллах
А властитель державный, отмеченный богом,
Порадел мне в моем худородстве убогом
И меня высшей почестью он и отметил,
И величием этой короны отметил.
 

Алишер Навои. Язык птиц, с. 313 

Каикам, призывающий птиц к себе, и есть легендарный удод, глава и вожак пернатых путников на пути к истинному Богу. Своим вопросом суфий намекнул ученому собранию, что диковинки разных стран ничто по сравнению с высшей реальностью.

§ 5. Чудесная коллекция

Среди занимательных рассказов, записанных со слов очевидцев багдадским судьей и литератором X в. Абу Али ал-Мухассином ат-Танухи, имеется история, которую стоит привести целиком. Речь пойдет об удивительных минералах, хранившихся в казне Юсуфа ибн Ваджиха. Юсуф демонстрирует свои сокровища наместнику города Сирафа Ибн Мактуму, видя в его лице знатока, способного оценить редчайшие предметы. Диалог о чудесах ведут знатоки и ценители, далекие от низкого торга и жажды наживы. Благодаря случаю мы узнаем, какие вещи были достойны чудесных коллекций.

Юсуф устраивает пир и в завершение задает вопрос, имеет ли его соперник Али ибн Бувайх сокровища, которыми правители стараются превзойти друг друга.

Ибн Мактум ответил: «Старинных драгоценностей и сокровищ у него примерно на девяносто миллионов дирхемов». Юсуф сказал: «Опять ты говоришь не о том. Я хочу знать о таких сокровищах и драгоценностях, которые весят совсем немного и которые правители носят на себе на случай беды». Ибн Мактум ответил: «Об этом я ничего не знаю, я только слышал, что ему досталась драгоценность, которая принадлежала ал-Муктадиру». Юсуф спросил: «А что это за драгоценность?». Ибн Мактум ответил: «Красный рубин, который весит пять мискалей. Да и я сам купил для него два драгоценных камня на сто двадцать тысяч дирхемов». Юсуф сказал: «Ты мне нравишься, поэтому мне следует показать тебе, что у меня есть с собой из вещей подобного рода, если тебе это интересно». Ибн Мактум поблагодарил Юсуфа, призвал на него благословение и сказал: «Конечно, мне это интересно, и я почту за честь увидеть то, что ты мне покажешь».

Тогда Юсуф позвал раба и сказал ему: «Принеси ларец» – и объяснил какой. Раб принес большой ларец. А перед Юсуфом лежали кожаные сумки, сделанные в Хорасане. Из одной такой сумки он вытащил золотой ключ. Сначала он осмотрел печать на ларце, потом открыл его ключом и вытащил палочку, на которую было нанизано примерно пятьсот колец с рубинами, бирюзой и сердоликом – подобных мне никогда не доводилось видеть. При этом он сказал: «Это безделица, не обращайте на них внимания». Мы так и сделали. А потом он вынул ожерелье из девяноста трех драгоценных камней, каждый величиной с яйцо змеи или воробья. Мы подивились их размерам. Он сказал: «Это ожерелье было в сокровищнице моего дяди со стороны матери Ахмада ибн Хилаля, а после него попало ко мне и с тех пор находится у меня. Теперь драгоценные камни прежде всего попадают к нам и потом уже расходятся по стране, и мы всюду ищем еще семь таких же камней, чтобы в ожерелье их было сто, но вот уже столько лет нам не удается ничего найти».

Потом он вынул бриллиантовый перстень с печаткой и, одев его на палец, поднес к сердоликовой печатке, которая была на пальце Ибн Мактума. Бриллиант притянул сердолик, как железный магнит, и печатка Ибн Мактума разлетелась на кусочки. Потом он достал из ларца что-то завернутое в тонкий платок. Он развернул его – в платке лежал кусок хлопка. И тут он извлек из него какой-то предмет, который ослепил нас своим сиянием и наполнил комнату светом, так что все мы были поражены. Юсуф передал этот предмет Ибн Мактуму, чтобы тот осмотрел его. Мы все осмотрели его и обнаружили, что это был красный рубин величиной с кисть руки, как в длину, так и в ширину. Мы были поражены, а Юсуф ибн Ваджих спросил: «Ну, как это по сравнению с драгоценностью, которую ты описал, Ибн Мактум?». Ибн Мактум был потрясен. Мы все рассматривали эту «руку» и не могли на нее наглядеться.

Затем Юсуф достал из ларца какую-то траву, которая, по его словам, была ядовита и могла мгновенно умертвить человека, и другую, которая действовала столь же быстро, обезвреживая первую. Он доставал и другие диковинные и устрашающие вещи, но мне запомнились только те, о которых я рассказал, потому что они меня более всего поразили (ат-Танухи, с. 91–92).

Современник ат-Танухи, историк ал-Масуди, рассказывает о магическом яхонте, приносящем беды халифам. «В двести сорок восьмом году (862/3) извлек ал-Муста^’ин из халифатской казны красный камень яхонт, известный как ал-Джаба-ли, который берегли цари. Ар-Рашид некогда купил его за сорок тысяч динаров. И вырезал на нем ал-Муста'ин имя свое – “Ахмад” – и возложил тот камень на перст свой. Тогда заговорили об этом люди. Рассказывали, что тот камень передавали друг другу цари из Хосроев. Был он добыт в давнее время, и говорили, что всякий царь, что высекал на нем свое имя, умирал убиенный, а если царь умирал и садился на трон его преемник, то он стирал надпись. [Обычно] носили его цари, и был он без надписи, и редко попадал он к кому из царей, который вырезал бы на нем надпись. Был это красный яхонт, горевший ночью, словно фонарь. Если вносили его в дом, где нет светильника, он сиял. И виднелись в нем ночью призрачные истуканы» (ал-Масуди, с. 370). Если я правильно понимаю ал-Масуди, он говорит о том, что чудесная сила минерала охраняла истинного царя и способствовала гибели ложного царя.

§ 6. Ученые и скептики

Считается, что в Средние века доверчивость и наивность людей не знала границ. Все остальное, что выходило за рамки наивной веры, вызывало у них страх и ужас. Эта нелепая концепция во многом напоминает теорию Дж. Фрезера о наивном дикаре и свидетельствует о неосознанном страхе английского профессора перед перспективой оказаться в тропическом лесу. Средневековую фантастику придумали средневековые интеллектуалы, мало интересовавшиеся массовыми представлениями. Созданные ими бестиарии, авиарии, лапидарии, космографии, карты, скульптуры не стоит выдавать за обычную средневековую продукцию.

Прислушаемся к словам автора персидской космографии, сообщающего о диковинном китайском городе: «В нем никогда еще не было дождя. Над городом нависает огромная скала. На горе выпадает иней. [В городе] устроены водоемы. Когда иней тает, вода собирается в водоемах. Люди используют ее по мере надобности. И так до следующего дня. Если рассказать им, что в других местах идут дожди, они удивятся. Точно так же удивляются в Индии и южных странах, [когда] рассказывают о молнии и льдах. Большая часть людей [рассказу] не верит» (Чудеса мира. 76). Ключевая мысль здесь о неверии в такие, в общем-то, простые вещи, как дождь, молнии, лед.

Ал-Бируни жалуется на скептиков: «Если [скептики] отрицают все то, что не случилось в их времена и в их местах, ибо они сами этого не видели, и если столь частое упорное отрицание не кажется их разуму нелепым, и они не желают допустить возможности того, что им не известно, то [следует сказать], что диковинные события происходят не во всякое время, и если они случаются в какую-либо эпоху, то их не связывает с теми, кто живет после этого на протяжении веков и в течение столетий, ничто, кроме цепи достоверных преданий. Больше того, если [скептики] вдумаются в свои действия, то окажется, что они чистые софисты, и они будут вынуждены отрицать, что есть на земле иные страны, кроме той, в которой они живут, и допустить другие постыдные [нелепости] в этом роде» (ал-Бируни. Хронология, с. 99–100).

Абу-л-Фазл Бейхаки, глава государственного секретариата в государстве Газневидов (XI в.), охватывавшего обширное пространство от Кашмира до областей Персидского Ирака и от Хорезма до р. Инд, в своей исторической хронике затронул тему чудес. Для здравомыслящего государственного мужа с широкими литературными интересами и стремлением к истине чудеса относятся к категории невозможного.

«Сведения о прошлом, – пишет Бейхаки, – делят на два разряда, третьего для них не знают: или сведения нужно услышать от кого-либо, или прочитать в какой-нибудь книге, но с условием, что сообщатели должны быть люди, заслуживающие доверия и правдивые, а также и разум должен убедиться, что известие верное. Подкрепляется словом божиим, когда говорят: не утверждай верность известия, в кое не верит разум. И с книгой обстоит так же: все, что читают из преданий, и разум того не отвергает, слушатель принимает на веру, и умные люди пусть слушают и соглашаются. Простой народ – тот, который больше любит невозможные небылицы, вроде рассказов о дивах и пери, пустынных, горных и морских бесах, которых выдумывает какой-нибудь невежда. Собирается толпа людей, ему подобных, и он рассказывает: я, дескать, видел остров, в одном месте на том острове нас высадилось пятьдесят человек; стали мы варить пищу, пристроили котелки; когда огонь разгорелся и жар от него дошел до земли, она двинулась с места – то была рыба. Или на такой-то горе я-де видел то-то и то-то, или старуха волшебница обратила одного человека в осла и опять-таки другая старуха волшебница смазала ему уши маслом, дабы он снова превратился в человека, и тому подобный вздор, который навевает сон на невежд, когда им читают на ночь. Людей же, которые требуют правдивых слов, чтобы им поверить, считают просвещенными, но весьма невелико число тех, кто хорошее принимает, а несуразные речи отвергает» (Абу-л-Фазл Бейхаки, с. 586–587).

По своему мироощущению и жизненному опыту капитаны морских судов, совершавшие рискованные плавания в Сомали, Индию и Китай, были полной противоположностью Абу-л-Фазлу Бейхаки, который никогда не приближался к границам неизведанного мира. Именно в среде арабских капитанов пользовались популярностью рассказы о рыбе-острове[2]2
  См. § «Исчезающие острова» в «Книге воды».


[Закрыть], птице рухх, охотящейся на слонов[3]3
  См. «Бестиарий» (заключительную книгу серии)


[Закрыть], и других чудесах.

Знаменитый средневековый суфий Абу Хамид ал-Газали дает ключ к пониманию чудес мироздания. «Знай, что мир состоит из двух миров – духовного и телесного, или, если тебе угодно мира чувств и мира разума, или, если тебе угодно, мира верхнего и мира нижнего. Все это близко друг к другу, и разница в них заключается только в описании. Когда ты описываешь их с точки зрения их сущности, то ты называешь их духовным и телесным мирами, когда ты описываешь их с точки “глаза”, который постигает их, ты называешь их миром чувств и миром разума, а если с точки зрения их отношения друг к другу – миром высшим и низшим. Ты можешь также называть один из этих миров миром владычества и свидетельства, а другой – миром скрытого и Горним Царством» (ал-Газали. Ниша света. II).

В нашем исследовании мы займемся чудесами, проявленными в мире свидетельств, имеющими на первый взгляд земную природу, однако наделенными высшим духовным смыслом, таящимся в мире скрытого.

КНИГА КАТАСТРОФ
Экспозиция

Катастроф не существует. Падение тунгусского «метеорита» не воспринимается как катастрофа, поскольку взрыв произошел в безлюдной местности. Об этом явлении нет ни строчки ни в одном учебнике по истории. В культуре заложен механизм разрушений, так что в природных эксцессах она ищет лишь оправдание.

Землетрясения, смерчи, наводнения, резкие перепады температур, нашествия грызунов или саранчи, упоминаемые в исторических хрониках Средиземноморья как проявления гнева Божьего или как знаки Судьбы, если и представляют хоть какой-то интерес для исследования, то только для выяснения механизма забывания пережитых ужасов. Ни тем ни другим мы заниматься не будем. Средневековые фиксации природных катаклизмов крайне субъективны и ненадежны.

Природе нет дела до Культуры. В категориях античных философов эта мысль звучит так: богам нет дела до людских забот. Узнавать знаки божественной воли или астральной неизбежности в непрерывном напоре событий – это функции мифологического сознания. Астролог и философ занимают противоположные полюса в античном универсуме. Напротив, средневековые теологи полагали, что Бог вмешивается в ход земных событий. Допущение о случайности и бессмысленности засух или пандемий казалось невыносимым. Тотальный контроль со стороны иудеохристианского Бога доводил ужас истории до предела. Средневековые перечни катастроф есть пролог к книге Страшного суда. Строить на этих материалах теорию климата занятие совершенно безнадежное.

Теологическая концепция тотального вмешательства Бога подавляла альтернативные модели, которые можно обозначить обесцененными понятиями «магия» и «астрология».

Случаи удивительной интуиции, озарений, массовых наваждений указывают, что в мире тонких энергий по каким-то неведомым схемам иногда устанавливается связь между несопоставимыми явлениями.

Историк и переводчик Зия Буниятов в 1990 г. издал сводку выписок из арабских летописей, обозначив тему как «Стихийные бедствия и экстремальные явления на Ближнем и Среднем Востоке (VII–XVII вв.)». Нарастающая череда бедствий, поданных без исторического и культурного контекста и комментариев, создает завораживающую картину смерти и разрушений. По мере чтения, возникает вопрос: о какой планете идет речь? Академическое исследование 3. М. Буниятова, независимо от авторского замысла, превращается в текст, жанровая особенность которого сродни театрализованным композициям Босха. Их объединяет отсутствие фантастического и переизбыток сообщаемого. В проекте «Чудеса мира» я пошел по такому же пути.

Материалы, собранные в «Книге катастроф», не являются новостью, они давно изданы в составе тех или иных источников, и, как правило, оставлены без комментариев. Некоторые из этих материалов бросают вызов обыденному средневековому сознанию (потому-то они и попали на страницы хроник); вызов сохраняет свою силу по сей день. Речь идет о фантастических вещах, которые не позиционируют себя как фантастические. Напротив, они стремятся занять скромное место в череде обычных обстоятельств. Эта странная мимикрия выдает их с головой. Словно тень, их сопровождают свидетельства, кричащие о магическом могуществе некоторых предметов или формул, но это ложные свидетельства.

Согласно классической теории вероятности, для независимых случайных величин коэффициент корреляции равен нулю. В нашем расследовании первая случайная величина – различные природные аномалии; вторая – магические практики, сопровождавшие военные походы, важные церемониалы, восстания масс, грабительские раскопки и прочие человеческие дела. Если с минимальным доверием отнестись к представленным в книге историческим свидетельствам, то обнаружится, что коэффициент корреляции превышает нуль. Иными словами, магические практики влияют на стихии. Это и есть предмет нашего расследования. Таинственная история «камня дождя», с помощью которого тюрки вызывали дождь и бурю, остается неразрешимой загадкой. Еще большая загадка – разгон облаков тибетскими жрецами над летним дворцом Хубилая.

Между громом, который прозвучал в январе 1221 г., и смертью хорезмшаха, преследуемого монголами, нет и быть не может никакой связи. Однако с позиции политической метеорологики все выглядит иначе. В биографии Елюй Чу-цая, личного астролога Чингис-хана, говорится о предсказании смерти хорезмшаха по неурочному природному явлению. Спасительная мысль о том, что эпизод был придуман задним числом, ничего не меняет. Официальная биография Елюй Чу-цая – публичный текст, где сбывшиеся предсказания вменяются в заслугу советнику. Это косвенно свидетельствует о наличии культурной матрицы, позволяющей простраивать корреляционные связи между случайными величинами.

В заключение последний вопрос. Что связывает тайфуны у берегов Японии и милитаристские планы монгольского императора Хубилая? Известно, что Хубилай, правивший Китаем, дважды пытался покорить Японию, и оба раза его морская эскадра была разбита тайфунами. Менее известно, что корейский посол, несколько раз ездивший в Японию по приказу Хубилая, предупреждал своего господина о возможной трагедии. Хубилай планировал и третий поход, но советники убедили его отказаться от этой затеи. С позиции классической теории вероятности гибель флота является абсолютно случайной, поскольку японцы не управляли тайфунами. Даже если бы японские источники сообщали о магических манипуляциях, призванных повлиять на стихии, это ровным счетом не приблизило бы нас к пониманию ситуации. Однако интуиция корейского посла, предвидевшего катастрофу, намекает на то, что Хубилай попал в психологическую ловушку. Его эскадры оказались в нужном месте в нужное время и были поглощены стихией.

Сценарий столкновения тунгусского метеорита с Землей был запущен задолго до этого, казалось бы, случайного события.