Текст книги "Наш корреспондент"
Автор книги: Александр Гончаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– А что, к немецким прихвостням какая-то девка приехала? – услышала она.
– Гулящая, должно быть, – отозвался другой голос. – К ним разве хороший человек приедет?
– О господи, и как их земля носит!
Наташа постаралась остаться незамеченной.
Время шло, а работы, которую подыскивал «дядя» для Наташи, все не было. Наташа уже прочитала все книги, которые нашлись у Лены, вышила под ее руководством какого-то немыслимого барбоса в окружении фантастических цветов.
Первое время Лена относилась к Наташе с некоторой отчужденностью, но очень быстро этот холодок исчез, и дочь хозяина привязалась к своей «родственнице».
Однажды ночью, когда Леонид Николаевич и Людмила Андреевна давно уже уснули, а девушки еще разговаривали, лежа в темноте – одна на своей кровати, другая – на диване, Лена после долгой паузы вдруг спросила:
– Можно прийти к тебе, Наташа?
– Конечно, – ответила та, догадавшись, что Лене захотелось пооткровенничать.
Лена влезла под одеяло и жарко спросила у Наташи:
– Ты любила кого-нибудь?
Наташа почувствовала, что краснеет. Как-то сразу ей представилось радостное и растерянное лицо Миши, когда она поцеловала его на горе, в кизиловых зарослях.
– Нет еще, не любила, – ответила она.
– Тогда ты меня не поймешь, – разочарованно сказала Лена.
– Да почему же?
– Ах, это надо пережить самой, – прошептала Лена. – Завтра я покажу тебе его фотографию. Наташенька, милая, как я его люблю – передать не могу.
– Где же он сейчас? – спросила Наташа.
– В Красной Армии. Но я хотела не об этом… Скажи, ты могла бы возненавидеть родного отца?
– Ты задаешь странные вопросы, Лена, – уклончиво ответила Наташа.
Лена затряслась от приглушенных рыданий, прижалась мокрой щекой к плечу Наташи.
– Я ненавижу его! Все ненавидят их, Митя с ними воюет, а отец… он у них работает, продается за белый хлеб. Господи, лучше голодать, быть нищими! Когда наши вернутся… ведь они вернутся, ведь немцы не навсегда?
– Конечно! – ответила Наташа.
– Что мне тогда скажет Митя? Да он и смотреть на меня не захочет! У нас было много знакомых, где они? Никто не хочет с нами знаться. Ну, скажи, что мне делать, что?
Она говорила бессвязно, часто всхлипывала и вытирала слезы то пододеяльником, то краем Наташиной рубашки. Утешать Наташа не умела, сказать то, что знала, – не имела права. Наташа молча гладила девушку по голове.
– Успокойся, Леночка… Скажи, ты и меня будешь ненавидеть, если я пойду работать?
– А зачем тебе работать? – удивленно спросила Лена, перестав всхлипывать.
– Как – зачем? Не могу же я все время быть на вашем иждивении.
– Вот глупости! Конечно, можешь.
– Нет, Леночка, мне надо работать. Но ты не ответила…
– Не знаю, что тебе ответить. Смутно у меня на сердце, нехорошо.
– Потерпи… и… не суди поспешно.
Наташа пожалела, что у нее вырвались эти слова. Сейчас Лена начнет допытываться, что она хотела этим сказать, и надо будет выкручиваться. Но Лена, видимо, не придала значения сказанному. Они долго еще лежали молча, думая каждая о своем, затем незаметно уснули.
…На другой день Леонид Николаевич сообщил Наташе:
– Есть работа. Будешь официанткой в офицерской столовой. – Он критически осмотрел ее с ног до головы. – Надо только позаботиться о своей внешности. Желателен более кокетливый вид.
Она побывала в парикмахерской. Жалко было портить волосы: темные, почти черные, с чуть заметным рыжеватым отливом, они ложились крупными волнами, а после завивки поднялись курчавой шапкой. Не спрашивая разрешения, мастер обработал также и брови. В завершение она подкрасила губы, чего раньше никогда не делала… В зеркале она увидела знакомое – и вместе с тем странно чужое, кукольное лицо. Только глаза остались прежними. Наташа почувствовала себя неловко. Так, должно быть, чувствует себя неопытный актер в новом, непривычном гриме. Ну, что ж, она – тоже артистка и должна хорошо сыграть свою роль. Для пробы она попыталась кокетливо улыбнуться парикмахеру. Улыбка получилась не совсем удачная; все же мастер – тощий флегматик с висячим мясистым носом и маленькими усиками – засуетился, смахнул с ее блузки невидимую пылинку и выразил надежду, что она будет его постоянной клиенткой.
Лена подарила ей кое-что из одежды: платья пришлись почти впору, потребовалось лишь чуть-чуть ушить в талии.
В сопровождении Леонида Николаевича Наташа предстала перед шефом столовой и произвела на него благоприятное впечатление. Шеф между прочим, поинтересовался, знает ли девушка немецкий язык. Наташа сделала испуганно-огорченное лицо, а Леонид Николаевич смущенно сказал:
– Увы, господин шеф, деревенская девушка… Она и русский-то знает слабовато.
Но оказалось, что официантке как раз и не следует владеть немецким. Зачем ей понимать, о чем разговаривают между собой офицеры?
Шеф оставил у себя Наташины документы и велел прийти через три дня. Вероятно, проверка, которую за это время провело гестапо, кончилась благополучно, потому что, придя в указанный шефом срок, Наташа приступила к работе.
Оказалось, что быть официанткой не так-то просто, особенно, когда вваливались штабники и в столовой сразу становилось тесно. Требовалось большое искусство, чтобы, уставив поднос тарелками и быстро лавируя между столиками, не ошпарить господ офицеров горячим супом. Шеф, стоя у двери своего кабинета и сложив на яйцевидном животе, туго обтянутом интендантским мундиром, короткие жирные руки, зорко наблюдал за официантками. Несколько дней Наташа все внимание и все силы отдавала работе и тому, чтобы «войти в роль». Следила за каждым своим жестом, движением, каждым словом. Придя домой, от усталости сразу падала на диван и засыпала, но и во сне ее преследовал шум голосов и звон посуды. Однажды ей приснилось, что она разбила полный поднос тарелок и шеф выгнал ее из столовой. Однако Наташа уже понимала, какие большие возможности открывает ей эта работа.
Она быстро приобрела необходимые навыки. Трудно было ходить семенящей походкой и кокетливо улыбаться господам офицерам, но и это Наташа преодолела.
Пора было устанавливать связи.
…Холодный ветер кружил по тротуару сухие листья, бумажные клочья и пыль. Хотя время было не раннее, на улицах встречались лишь редкие прохожие, да и те спешили скрыться в домах или завернуть в переулки. Особенно была пустынна центральная улица города – Красная, и, выйдя на нее, Наташа невольно ускорила шаги.
Увидев впереди здание штаба, у которого неподвижно стояли часовые, она перешла на другую сторону улицы, незаметно всматриваясь в номера домов. Впрочем, через несколько шагов она и без номера нашла то, что искала. В парадном входе была пристроена клетушка часовых дел мастера. Все его хозяйство прохожий мог рассмотреть через стеклянную витрину, украшенную будильником с надписью «Точное время» и футляром старинных часов с кукушкой, на которых стрелки круглые сутки показывали без четверти три.
Вплотную к витрине стоял небольшой столик со всякой мелочишкой: колесиками, шурупчиками, пружинками в блюдечках и просто так, россыпью; тут же лежали напильники и другие инструменты – все очень маленьких размеров. Над этим добром склонился часовщик: видна была облезлая капелюха, длинный костлявый нос и стеклышко, оправленное в роговую трубку и похожее на глаз, удлинившийся от постоянного разглядывания слишком мелких предметов.
Наташа очень внимательно осмотрела старинный футляр с кукушкой, убедилась, что в клетушке нет никого, кроме мастера, и вошла. Мастер продолжал работать, не поднимая головы.
– Нет ли у вас продажных часов на левую руку, только чтобы стрелки светились? – сказала она, облокотясь на барьерчик.
Мастер отложил напильник и невидимую деталь, которую он обрабатывал, уронил в подставленную ладонь увеличительное стеклышко и повернулся к Наташе. У него было худое лицо с обтянутыми скулами и светлые глаза.
– Часы есть, только они отстают на три минуты, – ответил он.
– В неделю?
– Нет, в десять дней.
Он расстегнул потертое демисезонное пальто, под которым оказался жилет из овчины, и извлек из нагрудного кармана ручные часики.
– Вот, носите на здоровье да почаще заходите проверять.
– Буду стараться, – обещала Наташа, надевая часы.
– Сюда ходить не стоит – слишком на виду, лучше домой, – он назвал адрес, близко от улицы, где жила Наташа. – Там когда-то был магазин, окна широкие, постучите в правое. Зовут меня Тимофей Константинович.
Он улыбнулся, но тотчас принял прежний деловой вид и нарочно громко сказал:
– Не беспокойтесь, барышня. Часы немецкие. Не с улицы берете, меня весь штаб знает!
В мастерскую вошел, притиснув Наташу к перегородке, немецкий офицер. Наташа выскользнула в открытую дверь.
Сотрудницам по столовой, сразу приметившим обновку, она прозрачно намекнула на некоего майора, который ухаживает за ней и готов делать еще и не такие подарки. Ей позавидовали. Но подарок впрок не пошел. На другой же день Наташа уронила часы (деревенщина, не умеет обращаться с хорошими вещами!), и они остановились. Сотрудницы с притворным сожалением сочувственно сказали:
– Ну, теперь набегаешься к часовщику.
И действительно, к часовщику пришлось наведываться довольно часто. Время от времени Наташа принималась с озабоченным видом прислушиваться к ходу часов и поглядывать на циферблат. Ее ехидно спрашивали:
– Сколько на твоих серебряных?
Работа в столовой пока что не оправдывала тех надежд, которые на нее возлагала Наташа. Офицеры за едой были разговорчивы, но когда дело касалось военных тайн, умели держать язык за зубами. Поэтому Наташе приходилось трудиться, как золотоискателю, который в поте лица промывает горы песка, чтобы выловить несколько мельчайших крупинок драгоценного металла… Она терпеливо передавала часовщику все, что узнавала.
Тимофей Константинович жил в маленьком одноэтажном домике. Два широких окна, завешенных густыми гардинами, выглядывали в глухой переулок. Вечером окна закрывались накладными ставнями на железных пробоях, какими обычно закрывают ларьки и киоски. Войдя с улицы, посетитель попадал в комнату, обставленную старомодной плюшевой мебелью. Здесь когда-то жила дочь Тимофея Константиновича, о которой соседям было известно, что она уехала к тетке в Баку и не смогла возвратиться из-за военных действий.
Из этой комнаты через узенький темный коридорчик можно было выйти во двор, тянувшийся между десятками таких же домиков, как и жилище часовщика, или же попасть в соседнюю комнату, где помещались Тимофей Константинович и его жена, Александра Петровна, маленькая, подвижная женщина с молодыми серыми глазами.
Обычно, когда Наташа приходила, Тимофей Константинович работал за столом, освещенным лампой, – собирал часовой механизм или мастерил замысловатую зажигалку, а Александра Петровна сидела напротив и шила. Потом хозяйка шла на кухню, а Наташа и Тимофей Константинович разговаривали. Наташа сообщала все, что ей удалось узнать. Тимофей Константинович читал ей краткие лекции о немецких штабных учреждениях, дислоцированных в Краснодаре. Говорил ей о новых назначениях, сообщал клички, которыми штабные офицеры называли в разговорах между собой своих начальников, указывал вопросы, которые желательно было осветить разведкой. Часовщик был прекрасно информирован, и Наташа скоро поняла, что она работала в Краснодаре не одна. Иногда те сведения, которые она приносила, были уже известны часовщику. Как-то Наташа пожаловалась ему на ничтожность результатов своей работы.
– Есть такая немецкая пословица, – ответил ей часовщик: – со временем и с терпением из стебля конопли получается воротник рубашки. К этой пословице можно прибавить еще одну, тоже немецкую: из маленьких колодцев можно напиться так же, как и из больших. Имейте терпение и не пренебрегайте тем, что кажется вам мелочью, – вот и все, что я могу посоветовать.
От часовщика Наташа бежала в столовую. Наступали часы ужина. Просторный зал, на стенах которого скучали нарисованные углем ундины, а длинноволосые валькирии уносили мужественных арийцев в Валгаллу, постепенно заполнялся. Столовую посещал средний офицерский состав. Высшие чины питались дома. Вечером в буфете продавали спиртные напитки, поэтому в часы ужина бывало куда более шумно, чем во время обеда или завтрака. Все же в столовой господа офицеры держали себя в рамках и пили только для возбуждения аппетита, а уж потом, позднее, собирались на квартирах, где можно было нарезаться, не боясь начальства или всевидящего глаза гестапо.
Однажды Наташа убирала с освободившегося столика и услышала за спиной заинтересовавший ее разговор:
– Ты будешь просто скотиной, если не придешь.
– Все равно я не смогу, Вилли. Отложим до другого раза, – отвечал угрюмый басок.
– Почему ты не сможешь?
– Я уеду из города.
– Ты врешь, – назойливо продолжал первый голос, – куда ты уедешь?
– Какая разница?
– Все враки. Почему ты не хочешь прийти?
– О чорт! Ну, слушай: кабан решил забросить большую сеть и покончить с партизанами. Завтра на ночь мы едем в Стефановку.
Это было сказано очень тихо, и Наташа с трудом поняла смысл фразы. Она склонилась над скатертью, стряхивая с нее хлебные крошки.
– Ты сам будешь жалеть. Я добыл старого вина с удивительным букетом…
Уходя, Наташа искоса взглянула на собеседников. Пьяным голосом разговаривал интендант. На рукаве его товарища она увидала изображение черепа. Очевидно, из штаба дивизии СС, квартировавшей в Краснодаре.
Итак, завтра облава на партизан в Стефановке. «Кабаном» офицеры называли между собой склонного к полноте шефа гестапо полковника Кристмана. Стриженные бобриком пегие с проседью волосы торчали у него на голове кабаньей щетиной. Если он сам будет руководить операцией, значит, кроме эсэсовцев, из дивизии в ней примет участие и «зондер-команда СС-10-а» – карательный отряд гестапо.
Наташа едва дождалась конца работы. В этот поздний час хождение без пропусков запрещалось. У Наташи был пропуск, но она предпочитала не попадаться на глаза патрулям. В мягких бурках (туфли на высоких каблуках она оставила в столовой) она бесшумно шла по темным, вымершим улицам. Ледяной ветер бросал в лицо мелкие брызги дождя. На крыше полуразрушенного дома скрежетало кровельное железо. Тревожно стучали голыми ветвями деревья. И нигде ни огонька.
Тимофей Константинович уже спал, а Александра Петровна сидела за столом и вязала шерстяной носок. Увидев Наташу, она, как обычно, ответив доброй улыбкой на приветствие, вышла.
– Почему так поздно? Что случилось? – спросил часовщик.
Наташа рассказала об услышанном разговоре.
– Надо предупредить, обязательно надо! – он вскочил. – Я сейчас, вы подождите, Наташа.
Часовщик поспешно вышел в соседнюю комнату. Наташа услышала его быстрый шопот, испуганное восклицание Александры Петровны, потом стук дверей. Тимофей Константинович возвратился, уже овладев собой.
– Ах, Наташа, – он вытер испарину на высоком, заштрихованном поперечными морщинами лбу. – Если бы вы знали… Вот вы жаловались, что время уходит будто бы на мелочи. Так только из-за того, что вам сегодня удалось услышать, стоило потратить даже вдвое больше времени. Многим вы сегодня спасаете жизнь. Ну, а что нового удалось выяснить о передвижениях немецких частей?
Наташа рассказывала, часовщик задавал вопросы, но в то же время прислушивался. Наконец в окно постучали. Тимофей Константинович побежал открывать дверь и вернулся довольный.
– Все в порядке, Наташа. Можете итти домой.
В коридоре разведчицу встретила Александра Петровна. Она порывисто обняла девушку, поцеловала ее мягкими материнскими губами и шепнула:
– Спасибо, доченька!
5
В конце декабря Тимофей Константинович сообщил Наташе о новом наступлении Красной Армии на Среднем Дону.
– Вероятно, скоро начнется и у нас, – худое лицо его осветилось радостью. – Нужно больше сведений о расположении немецких частей. Когда начнется наступление, наши должны точно знать, какие силы им противостоят.
О том, что положение немцев ухудшается, Наташа догадывалась и по некоторым, услышанным ею разговорам в столовой. Напряжение и нервозность проскальзывали в поведении штабников. За ужином господа офицеры стали больше напиваться.
Как-то вечером, когда основная масса посетителей столовой уже схлынула и остались только те, кому некуда было деться и кому хотелось посидеть за бутылкой вина, в зал ввалились два офицера из артиллерийского управления. Оба были сильно навеселе и проследовали в укромный уголок за печкой. При этом один из них, с усиками а ля фюрер под мелкокалиберным носом на круглом, будто надутом лице, цеплял за стулья и столы большим планшетом, каким обыкновенно пользуются летчики. Вошедшие потребовали ужин и продолжали разговор, начатый еще на улице.
Когда Наташа с подносом, уставленным тарелками, подошла к их столику, офицер с усиками, разложив на скатерти планшет, объяснял своему приятелю:
– Это отнимет у тебя не более трех часов. Смотри: здесь ты сворачиваешь в сторону гор…
Холеный палец с бледнорозовым лакированным ногтем изобразил на планшете замысловатый зигзаг. Приятель смотрел на карту слипающимися глазами. Наташа ждала, поставив поднос на спинку стула, и тоже смотрела на планшет, но более внимательно, чем пьяный офицер. Карта была испещрена цветными пометками.
– Дорога сносная. Повар у Курта превосходный…
– Я хочу есть, – услышав о поваре, сказал приятель. – Все равно ты сейчас не в состоянии ничего объяснить. Лучше будем есть.
– Бедняга, ты пьян, – снисходительно заметил офицер с усиками и стал застегивать планшет. Кнопка соскальзывала, он никак не мог заставить ее попасть на место. Офицер выругался сквозь зубы и повесил планшет на стул незастегнутым. Наташа подала ужин. Приятели на нее и не взглянули.
Она отошла от них в смятении. Карта стояла у нее перед глазами. Нет, об этом не стоило и думать. Риск был слишком велик. Если он заметит отсутствие карты, когда будет надевать планшет, – все погибло. Ведь кроме нее никто к офицерам не подходил. Да хоть бы и подходил – все равно гестапо ей не миновать. Не себя жалко – плохо, что в решающий момент выйдешь из строя.
Три уже подвыпивших офицера подошли к столику приятелей, поболтали с ними минут пять и ушли.
…Ну, а если он не хватится сразу? Такого случая, может, больше не представится никогда. Наташа вдруг поняла: если не рискнет – всю жизнь будет презирать себя за малодушие. Хоть бы они еще выпили!
Офицер с усиками пощелкал пальцами, подзывая официантку. Наташа быстро подошла.
– Бутылочку муската!
Наташа – бегом к буфету.
– Мускат… разбавленный.
Буфетчица понимающе кивнула. Ей разрешали продавать только вино. Для любителей более сильных напитков она держала спирт, который смешивала с вином. Этим объяснялись такие загадочные случаи, когда какой-нибудь офицер, распив бутылку безобидного кисленького рислинга, с трудом вставал из-за стола.
Наташа подала вино, стали убирать посуду. Столик приятелей стоял у стены. С другой стороны его отгораживала печь. Соседние столики были свободны.
Неловким движением Наташа уронила со стола вилки. Лишь бы приятели не вздумали любезничать я помогать! Но это опасение было совсем напрасным: мускат действовал.
Прикрываясь пустым подносом, как щитом, Наташа нагнулась. Все чувства у нее обострились в эту минуту до предела… Карта выдернулась из планшета легко. Наташа прижала ее левой рукой к низу подноса, правой положила на поднос поднятые с пола вилки.
В коридорчике Наташа сунула карту под резиновую дорожку. Немного постояла, собираясь с мыслями. Пробегавшая мимо официантка остановилась:
– Тебе плохо, что ли? Побледнела как!
– Голова что-то закружилась, – ответила Наташа.
А что, если они сейчас обнаружат пропажу карты и поднимут шум? Тогда ей не удастся выйти из столовой. Провал! И карта, из-за которой она рисковала всем, так и пролежит под ковриком до общей уборки.
Отнести ее сейчас же к часовщику – вот что надо сделать. По крайней мере не зря придется погибать.
Наташа вышла из коридорчика, глянула в зал… В проходе между столиками шествовали, поддерживая друг друга, мертвецки пьяные приятели. Планшет висел через плечо у обладателя усиков. Наташе казалось, что она не дышит, пока приятели, не попадая в рукава, надевали шинели, пока они, еле держась на ногах, закуривали. Лишь когда за ними захлопнулась, лязгнув пружиной, входная дверь, Наташа облегченно вздохнула. Все-таки следовало поторапливаться. Наташа, сославшись на нездоровье, попросила официантку, которой жаловалась на головокружение, доработать за себя, быстро переоделась, улучив удобный момент, зашла в коридорчик, сунула карту под ватник и побежала к Тимофею Константиновичу.
У часовщика загорелись глаза, когда Наташа положила перед ним карту. Да и сама разведчица только сейчас хорошо рассмотрела, какая ценная добыча ей попалась. Артиллерийские части 17-й немецкой армии, штабы пехотных полков и дивизий, на участках которых действовала артиллерия…
– Наташа, вы – молодец. Эта карта стоит двадцати «языков», если только не устарела. Откуда вы ее добыли?
Наташа рассказала. Тимофей Константинович слушал ее нахмурясь.
– Вы поступили неправильно, – резко сказал он. – Вы подвели под удар себя и Леонида. В такое время в нашей сети может образоваться брешь, которую нелегко будет заполнить.
– Тимофей Константинович, вы же сами сказали, что эта карта…
– Да, но наши люди для нас еще дороже. А теперь спешите домой. Вам нельзя задерживаться здесь ни на минуту. Имейте в виду: ваш преждевременный уход будет служить уликой. Продолжайте симулировать недомогание. Ах, Наташа, Наташа, не подумали вы о последствиях… Ну, не падайте духом, – добавил он, видя огорчение разведчицы, – будем надеяться, что все кончится благополучно. Говорите, они были очень пьяные? Теперь идите.
Эту ночь Наташа провела без сна и утром пришла в столовую с неподдельной головной болью. Работала механически, каждую минуту ожидая, что ее позовут к шефу, обдумывая возможные вопросы и свои ответы.
К завтраку владелец карты не пришел.
В конце обеденного времени приметные усики появились в столовой. Но произошли такие большие изменения, что Наташа на миг усомнилась: да тот ли это офицер? Пухлые щеки побледнели и опали, как проколотый мяч, в глазах сквозила растерянность, нос, который вчера, несмотря на свою мизерность, торчал довольно горделиво, сегодня съежился и казался еще меньше. Увидев своего противника в таком подавленном состоянии, которое, видимо, еще усугублялось муками похмелья, Наташа успокоилась. Вряд ли офицерик помнит подробности вчерашнего вечера.
Ужинать он не пришел.
На другой день он выглядел уже не таким угнетенным. Наташу никто не потребовал. Она решила, что офицер умолчал о пропаже, не без основания опасаясь крупных неприятностей для себя.
6
Из предосторожности Наташа несколько дней не ходила к часовщику, пока не убедилась, что за ней нет слежки. Тимофей Константинович встретил ее радостным восклицанием. Оказалось, что он радовался не только появлению Наташи. Выслушав ее сообщение, он сказал:
– А вот вам новости за последние три дня: наши успешно наступают южнее Воронежа, освобождено Миллерово. Ликвидация окруженных у Сталинграда немцев близится к концу, а самое главное – прорвана блокада Ленинграда. Есть и кое-что, касающееся лично вас, – продолжал часовщик, – за карту приказано передать вам благодарность… Понятно?
– Понятно, – улыбнулась Наташа.
Разговор происходил в присутствии Александры Петровны, которая лежала в постели больная.
Она попросила воды. Наташа сказала Тимофею Константиновичу: «Работайте, я подам», – и вышла в кухню, где стояло накрытое фанерной дощечкой ведро. Оно, однако, оказалось пустым. Наташа схватила ведро и побежала во двор, к водопроводной колонке. Вода потекла из крана тоненькой струйкой.
Сгущались сумерки. Приземистые домики смотрели во двор невзрачными окнами. Бормотание воды, льющейся в ведро, было единственным звуком, нарушавшим тишину. Вдруг на улице послышался шум грузовика. Взвизгнули тормоза. Застучали о мостовую подбитые железом сапоги. Калитка распахнулась, и во двор ворвались два солдата: один остался у калитки, второй – долговязый, раскормленный эсэсовец – стал у двери часовщика. Другие, видимо, проникли в дом с улицы. Наташа услышала сквозь приоткрытую дверь вскрики, удары, топот ног, звон разбиваемого стекла.
Ведро наполнилось, вода полилась через край. Закрыв кран, Наташа пошла с ведром в глубь двора, чувствуя на своей спине взгляд эсэсовца. Надо было войти в один из домиков, но в какой? Все они выглядели нежилыми. А если она подойдет к двери и дверь окажется запертой – это неминуемо вызовет у немца подозрение.
Наташа шла не очень быстро, но и не слишком медленно. Шарила глазами по темным окнам, плотно закрытым дверям. Вода расплескивалась и брызгала ей на ноги. Что же делать? И вдруг она увидела, что одна из дверей чуть-чуть приотворилась. Ровно настолько, чтобы это можно было заметить. Не ускоряя шага, разведчица вошла в эту спасительную дверь. В полутьме коридора белели два женских лица.
– Ставьте ведро, ставьте, – шопотом сказала одна из женщин. Другая загремела в темном конце коридора засовами, заскрипел ржавый ключ, и открылась парадная дверь, которой не пользовались, должно быть, очень давно. Наташа очутилась на улице. Все произошло так быстро, что она даже не успела поблагодарить незнакомых женщин.
Из всех опасений и тревог, которые охватили разведчицу, больше всего беспокоила одна мысль: не по ее ли следам пришло гестапо к часовщику?
…Возвратившись с работы, Наташа застала дома бодрствующего Леонида Николаевича. Он сидел на кухне и разбирался в ворохе квитанций.
С тех пор как Наташа поселилась в этом доме, ее взаимоотношения с «дядей» ограничивались обменом стандартными фразами о здоровье и чисто семейными разговорами. Наташа не посвящала Леонида Николаевича в свои дела. Их пути шли параллельно, не скрещиваясь. Но сейчас она решила кое-что рассказать: события могли затронуть и «дядю».
Она сняла платок, ватник и села за стол. В кухне было жарко. Леонид Николаевич работал в нижней рубашке, сквозь разрез которой была видна густо обросшая грудь.
– Сегодня, – сказала Наташа, – я пошла к часовщику, а его немцы арестовали. Хорошо, я в это время за водой вышла, а то и меня бы схватили.
Леонид Николаевич поднял на нее огорченный взгляд.
– Это очень большая потеря, Наташа, – тихо сказал он, – и такая нелепая, случайная причина провала, которую невозможно было предусмотреть… Тимофей Константинович снабжал партизан часовыми механизмами для мин замедленного действия. Он скупал для этого старые часы. Одну из мин немцы обнаружили. Гестапо пригласило эксперта – специалиста-минера из штаба. Минер узнал механизм своих старых карманных часов, которые он неделю назад продал Тимофею Константиновичу. Правда, это единственная улика, и он может сказать, что починил часы и продал их случайному покупателю. В другое время, может, ему и Александре Петровне и удалось бы вырваться, хоть гестапо и неохотно выпускает, но сейчас немцы остервенели и лютуют, – должно быть, гибель почуяли… Душегубка по три рейса в день делает…
– Неужели нельзя ничем помочь?
Леонид Николаевич тяжело вздохнул.
– Пытаться будем, но надежды мало.
…На другой день Наташа, сама не зная зачем, пошла на улицу Орджоникидзе, где в четырехэтажном здании помещалось гестапо. В столовой был послеобеденный перерыв.
Неподалеку от гестапо она увидела женщин, которых привела сюда надежда увидеть своих близких или хотя бы узнать что-либо о их судьбе. Часовые прогоняли женщин от ворот и входа в здание, но они не уходили далеко, прятались за углами, за выступами соседних домов, терпеливо ожидали, коченея на январском, холодном ветру. Одна из них – седая, с лихорадочно блестевшими глазами на исхудалом лице – остановила Наташу.
– Слышите, кричат? – спросила она разведчицу.
Наташе и самой казалось, что со двора гестапо доносятся крики.
– Убивают людей, – бормотала, как в бреду, седая женщина. – Убивают, травят…
Крики смолкли. Визжа ржавыми петлями, раскрылись ворота. На улицу без сигнала, будто крадучись, выехала странная машина с тупо срезанным радиатором и длинным закрытым кузовом серого цвета. Она была похожа не то на вагон, не то на автобус и имела окна.
Разворачиваясь, машина медленно проехала совсем близко от Наташи. Шофер деловито крутил баранку и что-то оживленно рассказывал сидевшему рядом офицеру. Его свинцовые глаза равнодушно скользнули по Наташе. Длинный кузов машины тянулся мимо нее. Она могла бы заглянуть внутрь, но окна оказались фальшивыми, глухими. Ослабленные толстыми стенками, изнутри послышались затихающие крики, царапанье… Наташа почувствовала, что у нее зашевелились под платком волосы: за серой стенкой этой чудовищной машины в страшных мучениях умирали люди. Может быть, среди них был и Тимофей Константинович? Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
– Душегубы! – низким, гневным голосом говорила старуха. – Никого не щадят – ни старых, ни малых. Палачи… Изверги… Да неужели и не отомстится им за все?
– За все ответят, бабушка! – не выдержав, горячо прошептала Наташа. – За каждую каплю крови, за каждую слезинку…
– Я не бабушка, – с горечью сказала седая женщина, – мне только тридцать пять лет…
Следом за «душегубкой» из гестапо выехал грузовик с десятком полицейских, которые, подняв воротники кителей, поворачивались спиной к ветру. Лопаты, прислоненные к задней стенке кузова, бренчали и подпрыгивали, когда грузовик встряхивало на булыжнике. Ворота закрылись. Часовой, увидев женщин, угрожающе повел на них автоматом, закричал, чтобы проходили. Стиснув зубы, сдерживая закипающие слезы, Наташа пошла прочь от этого места.