Текст книги "Галопом к столбу"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– А скажи-ка мне…

– Настя, – представилась женщина. – Настей

меня кличут. Вы, небось, о хозяйкиных гостях меня

расспросить хотите?

– Угадала, Настенька. Интересуют меня её

гости. Особенно те, кто с Владимиром Ивановичем

приходили.

– Всё как есть расскажу… Да, что же это мы с

вами, барин, на морозе-то стоим? Пойдёмте ко мне в

поварню…

На улице мороз, уши и нос сразу коченеют. А

в поварне было тепло и уютно. Кипящий самовар,

пироги с капустой и малиновым вареньем. Нашлась

у Насти и, явно прихваченная из хозяйского буфета,

бутылка настоящего французского шартреза.

– Обожаю когда крепко и сладко, – сказала

женщина, игриво посматривая на Малинина.

… Ему сразу вспомнилось, как сочиняли они

со Степановым «Наставления для чинов сыскной

полиции». Спорили, обсуждая каждую строчку и

слово. Когда дошли до пункта о методах работы с

прислугой лиц подозреваемых в совершении

преступлений или располагающих важными

сведениями в комнату заглянул сыщик Сашка

Соколов.

– А прочитайте-ка ещё разок, Василий

Васильевич, – попросил он.

212

– «Весьма полезно для дела установить

приятельские отношения с прислугой в квартире

подозреваемого», – прочитал Степанов.

– Дописать бы, – предложил сыщик. – «Ежели

прислуга женского пола, то в случае необходимости,

не возбраняются и более тесные отношения».

– Но это… это безнравственно! – возмутился

Степанов. – Разве так можно, Саня…

– Бывает, что нужно, – возразил Соколов. – Я

прошлой зимой целую неделю спал со служанкой

одной купеческой вдовы. Уродина. не приведи

господь. И при этом такая зло…

– Саня! Без мата! – прикрикнул Степанов.

– Ага. Такая, значит, чрезмерно пылкая, что

думал, ноги протяну. Зато выяснил: не своей

смертью у купчихи муж помер, а задушили его

ночью жена с приказчиком – полюбовником. Да так

аккуратно, что врач Сущёвской части никаких

следов не обнаружил. Не проболтайся Глафира в

постели, так и остались бы убийцы

безнаказанными…

Вот и сейчас, подумал Сергей, без тесных

отношений, ничего не выяснишь – из обманутой в

надежде женщины слова не вытащишь.

А Настя эта, по сравнению с Глафирой, о

которой Сашка рассказывал, просто красавица. Он

слегка приобнял кухарку за плечи. Она сразу

прижалась к нему горячим пышным телом,

потянулась губами.

213

Малинин окинул взглядом поварню. Лавка,

пожалуй слишком узкая.

– А мы вот так, – Настя задрала подол и

нагнулась. – Ох, барин… Ох, миленький…

… Прав оказался Муравьёв. Пропущенное

было при допросе «почти» действительно привело к

одному из подозреваемых.

Не один Горицветов-Курилов приходил

дважды. Оба раза с ним был человек, который по

описаниям кухарки, как две капли воды похож на

присяжного поверенного Одинцова. Притом во

второй раз они принесли два чемодана. Те самые, в

которых при обыске были обнаружены динамит,

револьверы и кинжалы.

Всё намеченное на сегодняшний вечер было

сделано и Алексей решил заглянуть к редактору-

издателю «Московского листка» Пастухову. Ведь

ещё во вторник обещал у него быть, да замотался. А

он может обидеться.

Пастухов встретил его нелюбезно. Вместо

руки протянул два пальца, что являлось у него

признаком крайнего недовольства.

– Чем прогневил, Николай Иванович?

– А то сам не знаешь?

– Ей богу, не знаю!

– Ещё и божится… Обещал ведь, если что

стоящее будет сразу в «Листок» принести. А сам…

214

Он протянул Алексею вечерний выпуск

«Русских ведомостей», главного соперника его

газеты.

– Почитай, почитай, – ласково ехидно

предложил он. – Твоя работа?

Алексей взял газету. В разделе «Московские

новости» сразу бросилось в глаза одна из заметок.

Следы ведут в Харьков

Недавно в Москве объявилась шайка

аферистов, которые путём всевозможных

хитроумных проделок присваивают чужих

лошадей. В минувшую субботу их жертвой стал

известный коннозаводчик Малютин, а добычей

знаменитый рысак Удалой.

Молва приписывает это мошенничество

гастролёрам из Харькова. Блюстители порядка,

как и всегда, ничего вразумительного объяснить

не могут. Во 2-ом участке Пресненской части о

происшествии даже не слышали. Сыскная

полиция хранит молчание. Но нам, через людей

достойных доверия, удалось всё выяснить.

Следы, действительно, ведут в Харьков, к

лошадиному барышнику П. Он известен тем, что

способен выполнить любую прихоть богатого

покупателя. Для осуществления своего замысла

П. нанял известного афериста по кличке Жора

Пиндос. Человек, имя которого по вполне

понятным причинам не называем, сказал, что

215

Удалого ещё в воскресенье по Московско-

Курской железной дороге отправили в Харьков.

– Не я это писал, Николай Иванович.

– А кто тогда?

– Думаю, что сами мошенники. Похоже, они

стараются следы запутать и харьковского

Портаненко с нашим Ильюшиным стравить.

– Враньё значит?

– Враньё.

– Вот и слава богу. А то я переживал, что

обошли меня «Ведомости».

Настроение у Пастухова заметно поднялось.

– Поговорил я во вторник о тебе с

председателем цензурного комитета Фёдоровым. Он

обещал для твоего журнала самого покладистого

цензора выделить.

– Спасибо, Николай Иванович.

– Спасибо в карман не положишь. А ты,

голубь сизокрылый, как я понимаю Удалого сейчас

ищешь?

Лавровский не стал скрытничать:

– Ищу.

– Вот и давай пиши в «Листок» об этом.

Гонораром не обижу. Когда-то ты ещё от своего

журнала кормиться начнешь, а есть-пить сегодня

надо.

– Да не о чем пока писать. Но как только что-

нибудь разузнаю, так сразу.

– Вот и договорились.

216

Репортёр «Русских ведомостей» Серёжка

Емельянцев был человек пьющий. Поэтому

Лавровский не сомневался, что найдёт его в

ближайшей от редакции портерной на углу

Мясницкой и Юшкова переулка. И не ошибся.

Емельянцев сидел в дальнем углу зала и

тоскливо смотрел на пустую бутылку. Он

обрадовался Лавровскому.

– Лёша, будь другом, угости. А то голова

раскалывается, а денег, поверь, ни копейки не

осталось.

– Как так? Неужели Лукин на гонорар

поскупился?

Заведующий московским отделом «Русских

новостей» Лукин очень ценил репортёров и, если им

удавалось раздобыть интересные сведения, платил

всегда щедро. Все знали, что из-за этого он

частенько ругается с прижимистым редактором

Соболевским.

– Какой там гонорар, – махнул рукой

Емельянцев. – В сегодняшнем номере у меня ни

строчки не прошло.

– А «Следы»? Читал я их. И, лукавить не

стану, просто восхищён. Обошёл ты меня, Сергей

Капитоныч, обошёл.

– Обошёл, да не я, – вздохнул Емельянцев. – Не

моя это заметка.

– А чья? – спросил Алексей. Видя, что

Емельянцев мнётся с ответом, подозвал полового. -

Любезный, принеси нам пару портера. Только

217

самого наилучшего. Ну и, сам понимаешь

холодненькой.

– Понимаю-с, – ответил половой. – Только

водочкой-с мы торговать не имеем права. Поэтому я

вам её не в графинчике, а в пивной бутылке подам-с.

– Так чья заметка? – Лавровский достал сигару.

– Кто у вас такой ловкий появился, что даже тебя

обскакал?

– Да репортёришка один провинциальный,

говорит, что француз родом. А я полагаю, жидёнок.

– Как зовут-то его?

– Эжен Конэссёр. Из Одессы приехал. Я из-за

него сегодня неприятности имел. Вызвал меня

Лукин и говорит: «Как же так получается, Сергей

Капитонович? Человек в Москве без году неделя, а

такие интересные сведения достаёт. А вы?»

Половой принёс пиво и водку. Емельянцев

выпил, быстро захмелел и принялся плакаться

собутыльнику:

– Неудачный у меня сегодня день, Лёша. Взял

я эти «Следы», доработал, разумеется, и понёс в

«Современные известия».

Лавровский усмехнулся. Знал он об этой

манере Емельянцева – изменить в чужой заметке

несколько слов и продать её, уже как свою

собственную, в другую газету.

– Взяли?

– Не… У нас, говорят, в завтрашнем номере

этому фельетон посвящён строк в двести.

– А автор?

218

– Ещё один провинциал. Хохол какой-то -

Евген Знавец. Понаехали, будь они не ладны.

– В «Русский курьер» не пробовал сходить?

– Пробовал. И там меня опередили.

– Кто?

– Не знаю. Да и какая мне разница!

Алексей помолчал, осмысливая услышанное,

а потом спросил:

– Сергей, тебе деньги нужны?

– Ещё спрашиваешь.

– Тогда выясни, кто написал заметку в

«Курьере» и разузнай подробно об этих Конэссёре и

Знавце. Сделаешь всё как следует – получишь три

рубля.

– Пять и аванец – пару целковых, – начал

торговаться Емельянцев.

– Три. И никаких авансов. А то, знаю я тебя,

запьёшь на неделю.

– Ладно. Где тебя завтра найти?

Алексей и сам ещё не знал, где будет завтра.

– Давай здесь встретимся, – предложил он. -

Часов в восемь.

– Договорились. Экая жалость, выпить ничего

не осталось. А сделку-то вспрыснуть полагается, а

то удачи не будет.

– Да ты пей – мне что-то всё равно не хочется,

– Лавровский пододвинул Серёжке полный стакан

водки, который за всё время разговора даже не

пригубил. Выпить Алексей любил. Но далеко не в

любой компании.

219

Глава 20

На зимнем ипподроме

Зычный командирский голос Пейча был

слышан издали:

– Как вы посмели выехать на беговой круг

пьяным?

– Да тверёзый я совсем Николай Сергеевич, -

бубнил кто-то, оправдываясь. – Одну единую

рюмочку и принял сугреву ради.

– От вас водкой за версту разит! Напомню, что

устав нашего общества категорически запрещает

выезжать на призы…

– Так то на призы… А я на проездку…

– Вы ещё и спорить со мной будете?! Вот не

дозволю вам в воскресенье ехать, тогда по другому

запоёте…

Малинин посочувствовал:

– Не повезло бедолаге.

– Да уж, – согласился Лавровский. – Пейч и так

гроза наездников, а сейчас, когда он на бегах царь,

бог и воинский начальник, ему лучше не

попадаться.

…Зимний ипподром на Нижнем Пресненском

пруду во всех отношениях уступал летнему. И круг

похуже – не полутораверстовой, как на Ходынке, а

верстовой, пригодный для единовременного запуска

только двух лошадей. И тёплая беседка значительно

меньше – по одной комнате для действительных

членов общества и наездников, буфет с кухней и

220

маленький зал для публики. Правда на втором этаже

имеется довольно просторное, хорошо

меблированное помещение. Но туда пускают только

администрацию и почётных гостей, остальным

приходится довольствоваться полузакрытыми

галереями.

Впрочем, на нехватку места никто особо не

сетует. Зимой на московских бегах затишье. В одном

из своих первых отчётов для «Московского листка»

Лавровский когда-то так и написал: «Зимние бега в

Москве по незначительности разыгрываемых на них

призов не составляют особенной приманки для

иногородних охотников. По большей части на

состязания являются лошади московские. Да и то не

из самых резвейших, так как лучших резвачей

увозят в Петербург, где в это время разыгрываются

большие призы».

Зимой администрация бегового общества

позволяет себе немного отдохнуть, заняться

собственными делами. Так вышло и в этот раз.

Колюбакин, вместе с Приезжевым, ещё в среду

укатили в Петербург, полюбоваться бегом Полкана,

который по всеобщему мнению в ближайшее

воскресенье должен был установить новый

всероссийский рекорд. Сонцов отдыхал в Париже.

Бутовичу, занятому хлопотами по продаже имения,

пришлось срочно уехать в Калугу. За главного

остался старший член общества Пейч…

Провинившимся оказался помощник

наездника с колюбакинской конюшни Афанасий

221

Евстигнеев. Лошадей он любил и знал, имел все

задатки, чтобы стать хорошим ездоком. Только вот

на призы ему доводилось ездить очень редко -

Колюбакин отдавал предпочтение маститым

наездникам. Надо выручать парня, решил Алексей.

В воскресенье у него имеются неплохие шансы

взять приз для четырёхлеток, а он, так не кстати, на

глаза Пейча попался.

Поздоровавшись, Лавровский попросил

Пейча:

– Вы уж извините Афанасия. У его жены

сегодня день ангела. Разве можно по такому случаю

с утра рюмку не принять?

– Тогда совсем другое дело, – смилостивился

Пейч. – Но впредь, чтобы такого не было.

– Благодарствую… Только я это…, – бормотал,

растроганно хлопая глазами, Евстигнеев. – Не женат

я ещё.

– Как? – деланно изумился Алексей. – Выходит,

соврал я Николаю Сергеевичу? Ох, как некрасиво

получилось… Но делать нечего. Придётся тебе,

Афанасий, незамедлительно жениться… Только в

святцы посмотри – у кого сегодня именины, на той и

женись.

– Иди, Афанасий, – сказал Пейч, даже не

улыбнувшись. – Умеете вы, Алексей Васильевич,

распотешить.

– Да по вашему лицу не заметно – мрачны как

туча. Или неприятности какие?

222

– Вот именно, неприятности. Боюсь

воскресные бега отменить придётся.

– Почему? – удивился Малинин.

– Судить некому. У колокола, само собой, я. На

старте Шипов, у призового столба Дунаевский. А

вот судей за сбоями нет. Действительных членов

общества, которые сейчас в городе, по пальцам

пересчитать можно. Я вчера весь вечер, как

угорелый, с визитами носился. Одни болеют, другие

заняты, а третьи, чтобы только мне досадить,

напрочь отказываются.

– Позвольте, а куда князь Вадбольский и

Коробков подевались? – спросил Малинин. – В

прошлый раз, помнится, они судили.

– Судили, – вздохнул Пейч. – И в это

воскресенье согласны были… Только вчера днём их

арестовали.

– Жандармы? – Лавровский сразу вспомнил,

как Ширинкин говорил ему о нескольких

действительных членах бегового общества,

подозреваемых в связях с террористами.

– Да. Мы все в беседке были, только запись на

призы закончили… Там и арестовали Водбольского,

Николая Коробкова, его младшего брата Василия и

нашего буфетчика Петьку Лукьянова… Ну князь,

это ещё понятно – он в молодости с крамольниками

знался. Коля Коробков несколько лет в своём

имении под гласным надзором полиции состоял…

Но брат-то его, Вася, отродясь никакой политикой

не интересовался! Все знают, он даже в газетах

223

ничего кроме беговой хроники не читает. А уж как

со всем этим буфетчик может быть связан? Не

представляю… Но дело, судя по всему, очень

серьёзное. Не поручик какой-нибудь приезжал – сам

начальник губернского жандармского управления

полковник Середа, а с ним ротмистр Бердяев из

охранного отделения.

Лавровский и Малинин переглянулись.

– Слава богу, хоть наш повар в политику не

вляпался, – невесело пошутил Пейч. – Пойду,

распоряжусь насчёт завтрака. Через полчаса прошу

вас в членскую. Сахновский с Шибаевым, вроде бы,

собирались заехать.

– Может они согласятся судьями за сбоями

побыть? – спросил Лавровский.

– Сомневаюсь. Недолюбливают они меня.

Разве, что, вам с Сергеем Сергеевичем уговорить их

удастся… А это кто у нас там? Так и есть

посторонние. Нечего им на проезде делать.

Увидев на галереях публику, явно не из числа

действительных членов или членов-любителей,

Пейч кинулся наводить порядок:

– А вы здесь зачем? Посторонним не

положено!

– Николай Сергеевич, неужто вы меня не

признали?

– А это ты Антон… Рановато пришёл. Срок

через неделю.

– Да я не за деньгами. Лошадок посмотреть

захотелось.

224

– Ладно, смотри.

Через минуту зычный голос Пейча донёсся

уже с другой галереи.

– Даже не знаю – радоваться или огорчаться, -

сказал Лавровский. – Но, похоже, пятёрку Адвоката

нашли и без нашего содействия. Присяжный

поверенный князь Вадбольский, братья Коробковы

и буфетчик – четверо. А Курилов-Горицветов,

разумеется, пятый.

– Бред какой-то, – пожал плечами Малинин. -

А как же тогда Мотя Адвокат? Мы достоверно

знаем, что именно он передал Курилову динамит и

оружие. А как Комаров, сколотивший шайку на

бегах? Ты же мне сам говорил, что доказана его

связь с Куриловым.

– Доказана. Шестёркин и не скрывает, что

принял Комарова в добровольную народную охрану

по рекомендации Горицветова… Нет, друг мой, мне

весь этот жандармский расклад не нравится. Одно

из двух. Или у нигилистов не пятёрка, а какая-

нибудь десятка или двадцатка. Или Ширинкин с

Середой что-то напутали… Давай, сейчас

позавтракаем, попробуем Сахновского на судейство

уломать и поедем в «Дрезден» к Ширинкину.

– Хорошо. А потом мы со Степановым на

Курский вокзал, одесского сыщика встречать.

– Одесского? Любопытно. Пожалуй и я с вами,

если Василий Васильевич возражать не станет.

– С чего ему… Смотри!

225

Возглас Малинина был вызван тем, что на

противоположной прямой наездник пустил в резвую

крупного серого жеребца. Лавровский тут же

щёлкнул секундомером.

– Ты только посмотри, Лёша! – восторгался

Сергей. – Какая необыкновенная лёгкость бега.

Такое впечатление, что он копытами о землю не

опирается, а только отталкивается. А как шея и

спина вытянуты! Прямая линия, да и только!

– Не люблю я, друг мой, низкую рысь.

Красоты ей не хватает. Мне больше нравится, когда

передние ноги на ходу чуть не до морды достают, да

ещё эдак в стороны выбрасываются… А это всё не

то… Но вот резвость… Немыслимая резвость!

Интересно, кто это?

– Семён Герасев.

– Да я о лошади. Семёна по посадке ни с кем

не спутаешь.

… Семён Герасев в беговом мире был

личностью известной. За четверть века выиграл он

более пятидесяти самых престижных призов -

Императорских, Государственного коннозаводства,

именных. Но славился он не этим – на счету у пяти-

шести русских наездников побед не меньше. А вот

таким количеством приведённых в порядок

лошадей, которых «раздёргали» другие, никто иной

похвастаться не мог. Умел Семён понять почему

«разладился» рысак, что ему сейчас требуется -

хлыст и жёсткие удила или отдых и мягкий посыл.

Так было в 1879 году с серым Перцем, который

226

«привёз» своим владельцам более двадцати тысяч

рублей. Замучили его частой ездой на призы и

чрезмерно резвыми работами. Жеребец стал

закидываться – бросаться на бегу в сторону. Хозяин

пришёл к выводу, что у Перца всё уже в прошлом и,

особо не гонясь за ценой, продал его. Новый

владелец помучался немного и, по совету наездника,

перепродал. В конце – концов, жеребец за бесценок

достался охотнице Владыкиной. Та поставила его на

конюшню Герасева. А через два месяца Перец легко

выиграл «Приз Общества установленный на вечные

времена в честь вице-президента и почётного члена

Александра Васильевича Колюбакина», а потом

«Приз

Управления

Государственного

коннозаводства для жеребцов и кобыл не моложе

пяти лет». Те кто ещё совсем недавно говорил, что

Перцу на бегах больше делать нечего, стали просить

Владыкину продать жеребца. Самую большую цену

– 9500 рублей – назначил петербургский банкир

барон Гинсбург, купивший жеребца для своей

призовой конюшни во Франции.

Однако известен был Герасев не только

своими золотыми руками. Как и многие

талантливые русские люди, он имел склонность к

горячительным напиткам. При этом не всегда мог

рассчитать где, когда и сколько принять. Одна из

пьянок закончилась скандалом, о котором долго

вспоминали не только в России, но и в Европе.

Перед розыгрышем крупного международного

приза в Вене Семён выехал на беговую дорожку

227

вдребезги пьяным и был не допущен к

соревнованию. Московское Императорское

общество любителей конского бега наказало

Герасева – запретило ему в течение года выступать

на своём ипподроме. Петербургское беговое

общество оказалось строже – оно лишило наездника

права ездить навсегда. С тех пор дорога в северную

столицу была для Герасева закрыта. Но ему хватало

Москвы и провинциальных ипподромов. Да и во

Францию. Австрию, Италию нередко доводилось

выезжать…

Наездник после резвого броска перевел

жеребца на трот, а потом и на шаг. Когда он

поравнялся с беседкой Алексей крикнул:

– Молодец, Семён Терентьевич!

Герасев остановил лошадь, слез с дрожек:

– Понравилось, Лексей Василич?

– Ещё бы! Четверть без тридцати пяти была.

– Скажу по секрету, жеребец готов в пять

тридцать.

В переводе с бегового языка на

общедоступный, это означало, что четверть версты

была пройдена за двадцать пять секунд, а

дистанцию в три версты жеребец способен

пробежать за пять с половиной минут.

– Это кто же такой? – заинтересовался

Алексей. – Не видал я его раньше.

– На днях из Прилеп привезли, с завода

Добрынина. От Залётного и Добрынки. Ратником

228

кличут. Силён шельмец, – Герасев ласково потрепал

рысака по шее. – Сорвется на галоп – не удержать.

– Удержите, – заверил Малинин. – Помню, как

вы на Большой Императорский на Дружке ехали.

Когда он на третьей версте сбился, все думали, что

проскачка. А вы его после десятого скачка на рысь

всё-таки поставили. И всех за «флагом» бросили.

– Не преувеличивай, Сергей Сергеич. Не всех.

Ефим Иванов, который тогда на Бедуине ехал, во

время уложился. Он тогда только четыре секунды

мне проиграл, а «флаг» – девять… А Ратника, хоть

сила уже и не та, я, конечно, удержу. Только не я на

нём в воскресенье поеду, а владелец.

– Почему?– удивился Алексей.

– Хозяин – барин. Ему виднее… А у вас какие

новости? Отыскали Удалого?

– Вы о чём? – деланно удивился Сергей.

– Да не хитрите вы, судари мои. Все бега

судачат, что какие-то прохвосты у Малютина

жеребца обманом увели, а вы подрядились их

поймать и пропажу вернуть.

– Не поймали пока, – вздохнул Алексей.

Вдруг Герасев кого-то увидел на галерее.

– А вот Антон мне и нужен, – обрадовался он.

Крикнул – Антон Иванович! Иди к нам!

Подошёл пожилой солидный мужчина с

седоватой бородой лопатой.

– Что угодно, Семён Терентьевич?

– Деньжат у тебя я хотел перехватить сотни

три.

229

– Это всегда пожалуйста. Условия тебе

известны.

– Знаю. Без залога не даешь. Мои жетоны

золотые за Большой Императорский и

Колюбакинский призы подойдут?

– Вестимо. Этим вещам цены нет. Заходи в

любое время.

– Сегодня после обеда и загляну, – сказал

Герасев, садясь на дрожки.

Когда он отъехал, Лавровский цепко ухватил

Антона Ивановича под локоть:

– А у нас к вам тоже дело имеется.

– Мы из сыскного, – Малинин взял

ростовщика под другую руку. – Вы с камердинером

Малютина Константином Мухиным знакомы?

– Да. А что с ним…

Лавровский не дал ему договорить:

– Под какое обеспечение получил он у вас в

ноябре деньги?

– Извольте отвечать, – потребовал Малинин,

входя в привычную уже роль ротмистра

Брусникина. – Что он оставил вам в залог?

– Кни…книгу старопечатную.

– А у нас имеются сведения, что вы

предложили ему деньги в обмен на один документ

украденный у хозяина, – Лавровский пристально

смотрел на ростовщика. – В вашем нынешнем

положении лучше всего чистосердечно признаться

во всём.

230

– А будете упорствовать – отправитесь в

Сибирь. Говори, где сейчас Удалой!

Антон Иванович перепугался не на шутку. По

побледневшему лицу, дрожащим рукам и

прерывающемуся голосу чувствовалось – он не

притворяется.

– К-какая кража? Господь с вами… К-какой

Удалой? Я такими безобразиями отродясь не

занимался… Кто угодно вам подтвердит…

– Напрасно запираетесь, Антон Иванович,

напрасно, – Лавровский говорил доброжелательно,

почти ласково. – Мы знаем, что в этой афёре вы не

самый главный.

– Сознавайтесь во всём! – прикрикнул

Малинин. – А то придётся тебя арестовывать.

Антон Иванович схватился за сердце:

– Ох, господи… Ничего не понимаю…

В это время к беседке подъехал Герасев,

успевший сделать версту тротом на своём Ратнике.

– Семён Терентьевич! – закричал ростовщик. -

Помоги бога ради! Подтверди этим господам, что я

в воровстве и мошенничестве отродясь замешан не

был… А то они говорят, будто я Удалого украл.

Герасев осуждающе покачал головой:

– Ну это вы, судари мои, хватили лишку. Я с

Антоном Ивановичем лет двадцать приятельствую.

Ответственно могу сказать – он человек честный.

Его самого в жизни многие обманывали, а он

никого.

231

– К сожалению, у нас имеются факты,

свидетельствующие о причастности Антона

Ивановича Подьячева к похищению Удалого, -

сказал Малинин. – Во-первых…

– Подьячева?! – обрадовался «борода

лопатой». – Слава богу! Значит не за того вы меня

приняли. Репкин моя фамилия, Репкин я…

Малинину сразу вспомнились слова

помощника начальника адресного стола о том, что

Антон Иванович имя и отчество очень

распространенное.

Вопрос о судействе решился на удивление

легко. Сахновский охотно согласился и уломал

своего друга Сидора Шибаева.

– Сидар, – так на французский лад он всегда

обращался к товарищу. – Какой же ты

действительный член общества, если ни разу судьёй

не был? Соглашайся, пока предлагают. Неизвестно

когда ещё такая возможность представится.

Завтрак затянулся. Поспорили о том, кто

возьмёт приз принца Валлийского. Обсудили

новости с Семёновского ипподрома. Потом зашла

речь о вчерашних арестах.

– Как считают философы, ничто в этой жизни

не проходит бесследно, – сказал Сахновский. -

Поэтому не удивлюсь, если князь Вадбольский

действительно виновен. Он же в молодости дружбу

водил с Каракозовым, стрелявшим в императора.

232

– Не верится мне, – возразил Шибаев. – Кто

смолоду не грешил? Нет таких. Мой двоюродный

братец Иван Иванович даже два года в

Петропавловской крепости просидел. А сейчас?

Худого слова про царя при нём не скажи. К самому

Долгорукову собрался ехать. Хочу, мол, в

добровольную народную охрану вступить и десять

тысяч надёжных людей за собой приведу. Не

позволим, говорит, нигилистам священную

коронацию омрачить.

– Он приведёт, не сомневаюсь, – заметил Пейч,

а Сахновский закивал головой в знак согласия.

… Все знали, что 1-й гильдии купец Иван

Иванович Шибаев в последние годы стал самым

влиятельным человеком в общине староверов

Рогожского кладбища. Его избрали в состав

Духовного совета при архиепископе Московском и

всея Руси и попечителем кладбища. К его словам

прислушиваются миллионщики Бутиковы,

Морозовы, Рябушинские. А куда им деваться? Ведь

сам Козьма Терентьевич Солдатёнков,

непререкаемый авторитет для всех рогожских, во

всеуслышание заявил: «Умней и способнее Ивана

Ивановича среди нас нет. Любые деньги по его

запросам дадим. Знаем, что всё до копейки только

на наше общее благо потратит». С осени зачастил

Шибаев в Петербург. Ходили слухи, что встречается

он там с министрами, участвует в подготовке

императорского указа, который даст послабление

старой вере…

233

Лавровский, уставившись взглядом в давно

остывшую чашку кофе, в разговорах не участвовал.

– Расстроился? – тихо спросил его Малинин.

– Да уж… А чему радоваться? Пошёл по

ложному следу.

– Пошёл или повели?

– Сам пока не пойму… Да и с «бородой

лопатой» нехорошо вышло – невиновного человека

чуть до кондрашки не довели.

В том, что Антон Иванович Репкин, к

мошенничеству не причастен сомневаться больше

не приходилось. Во-первых, не только Герасев, но и

Пейч с Сахновским в один голос заявили – это

честнейший человек, хоть и ростовщик. Проценты

берёт самые умеренные, ценные заклады

присваивать не пытается. Во-вторых, выяснилось,

что малютинский камердинер Константин Мухин

одалживается у Репкина уже года два. В залог

всегда оставляет доставшуюся ему от деда

старопечатную книгу «Красный устав», за которую

старообрядцы федосеевского согласия не

задумываясь, выложат тысячи рублей. Долги с

процентами возвращает своевременно. А в-третьих,

полторы тысячи рублей Мухин взял у Репкина в

ноябре, то есть недели за две-три до того, как

началась вся эта история с «хлудовским

секретарём».

– Аттестат украл не Костя, – продолжил

Алексей.

– А кто тогда? Нестор?

234

– Ага, украл, а потом записку написал и мне в

карман подложил.

– Это для того, чтобы запутать нас.

– Больно уж мудрёно, друг мой. В романах так

бывает, а в жизни всё проще… Ладно, поехали в

«Дрезден».

У выхода из членской беседки их поджидал

служитель бегового общества:

– Семён Терентьевич, очень просили-с вас

зайти к нему.

– Он в наездницкой? – спросил Алексей.

– Нет-с, на кухне.

– Сергей, найди извозчика. А я с Семёном

пока потолкую. Вдруг да и подскажет, что

интересное насчёт воскресных бегов.

На кухне за столом с бутылкой водки и

закуской по-хозяйски расположились Герасев и

Репкин.

– Это я из-за Антона. Ему после перепуга для

здоровья полезно, – пояснил Герасев. Указал на

бутылку с портретом Пушкина. – А водка-то какая!

Самая лучшая в Москве. Синюшина подарок.

Лексей Василич, прими с нами стаканчик.

Матвей Григорьевич Синюшин, державший

рысаков на призовой конюшне Герасева, был

совладельцем и председателем правления

«Товарищества парового водочного и ликёрного

завода, складов русских виноградных вин и

коньяков Синюшина и Смородинова». В 1881 году,

235

когда Москва отмечала восьмидесятилетие со дня

рождения Пушкина, он тоже не захотел остаться в

стороне. Выпустил водку под названием «Столовое

вино Пушкинское». Пил её Алексей, действительно

хорошая водка, не хуже смирновской.

– В другой раз. Семён Терентьевич. Сейчас

хлопот полон рот.

– Да я понимаю, дела…, – Герасев,

пошатываясь, встал из-за стола и отвел Алексея в

сторону. – Давеча, когда ты Антона за какого-то

Подьячева принял, мелькнуло у меня в голове -

знакомая вроде фамилия, а вспомнить не могу… А

теперь вот вспомнил. Знаю я одного Антона

Ивановича Подьячева.

Лавровский улыбнулся:

– Этих Антонов Ивановичей Подьячевых хоть

пруд пруди… Только в Москве, по состоянию на

вторник, их проживало аж десять штук.

– А мой не в Москве живет. В Париже. В

последний раз мы с ним прошлым летом виделись,

когда я

на Венсенском ипподроме

Интернациональный приз взял… Просил он меня

помочь ему сторговать несколько рысаков в Москве

– Полкана, Наветчика, Зиму. А особенно Удалым

интересовался… Устрой, говорит так, что бы

Малютин жеребца уступил – в накладе не

останешься.

– Очень любопытно. И кто же этот Подьячев?

– Он директором на призовой конюшне барона

Гинсбурга служит.

236

– Эдакий красавец-брюнет с закрученными

усами?

– Не… Маленький, плюгавенький… Ведь он

лет двадцать назад на московских скачках жокеем

был. Потом в Париж укатил, совсем там

офранцузился – Антуаном себя величает. Постарел

сильно. Но по питейной части до сих пор мастер!

Мне в этом деле фору может дать!

Глава 21

И снова усатый брюнет

Искать извозчика не пришлось. У ипподрома

их ждал Семён Гирин. Взглянув на его пасмурное

лицо. Лавровский предположил:

– Судя по твоему виду, ничего нового тебе

выяснить не удалось.

– Удалось, – вздохнул Семён. – Узнал я кто

аттестат взял.

– Ай, да молодец! Нас с Сергеем «за флагом»

бросил, показал кто из троих настоящий сыщик. А

чего не рад?

– Нечему тут радоваться. Ольга Карловна это.

– Как дознался?

– Да она сестре моей Насте о своей беде

рассказала. А та настояла, чтобы со мной

посоветовалась.

237

… Ольга Гехт два раза в неделю навещала

своего брата Карла Карловича, находящегося в

Преображенской больнице для душевнобольных. В

один из её приходов он разрыдался:

– Мы пропали. Ольга… Приходил мой

знакомый, который знает про «Амстердам».

Грозится всё рассказать Малютину.

Ольга побледнела. Разумеется, она утаила от

своего нынешнего «мужа», что ещё не так давно

была «дамой из «Амстердама».

– Что ему надо? Денег? Пусть скажет сколько -

я достану.

– Нет. Он хочет, чтобы ты принесла ему

аттестат одного из малютинских рысаков. Ты

знаешь, где Николай Павлович хранит документы

по заводу?

– Знаю. Но я ни за что не…

– Ольга! неужели ты не понимаешь, что если

Николай Павлович прогонит тебя, мы оба

пропадём… Куда ты пойдешь? В цветочницы? Или

опять в «Амстердам»? А что делать мне без твоей