Текст книги "Галопом к столбу"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Ночной сторож и дворник встретили сыщика,

к немалому удивлению Сергея, словно начальника.

– Александр Иванович, разрешите доложить, -

пробасил дворник. – У нас всё в полнейшем

порядке. Шпана больше не беспокоит. Как пуганули

мы с вами их в прошлый раз, больше и на глаза не

показываются.

А сторож добавил:

– Егорка Резаный, перед самым Рождеством,

крутился возле дома. Так я ему всё разобъяснил, как

вы учили.

Внимательно присмотревшись, Малинин

узнал и сторожа и дворника – раньше они служили

городовыми в 1-м участке Тверской части.

– Оба по здоровью со службы ушли, – пояснил

Соколов. – Вот я и пристроил их сюда. Надёжные

ребята.

Через сени и переднюю, они попали в

небольшую уютную гостиную: потолок

расписанный райскими птицами и купидонами,

107

старомодная мебель красного дерева – круглый стол,

диван, тяжеловесные кресла. Широкий подоконник,

как и в большинстве мещанских и купеческих

домов, заставлен разнообразными бутылками с

настойками. наливками и медами собственного

изготовления.

Маленькая сухонькая старушка, дремавшая в

одном из кресел с вязанием в руках, вскинула глаза

на вошедших:

– Санька! Радость-то, какая… Дуняша!

Накрывай стол для гостей дорогих. Неси всё, что

бог и люди добрые послали. Да икры не забудь

побольше подать. Мне её перед Рождеством сам

рыбник Мочалов прислал, такой в Охотном ряду не

сыскать. А мы пока настоечки по рюмочке выпьем.

– Мне рябиновой, – попросил Соколов.

– Помню, помню твой вкус. А вам, сударь?

Извините, не знаю, как звать-величать.

– Сергей. А выпью я, пожалуй, тоже

рябиновой.

Настойка оказалась крепчайшей, аж слезу

вышибала.

– Ох, хороша, – крякнул от удовольствия

Соколов. – Марковна, на поклон мы к тебе пришли.

– Дело житейское, – лукаво улыбнулась

старушка. – Вам какого сословия краль-то

подыскать? Купчих, дворянок или из простых?

Замужних предпочитаете? Вдов? Или девочек? Это

похлопотнее для меня будет. Но, как в сказках

108

сказывается: «Я хоть душу заложу, а тебе всё ж

угожу».

– Молодой человек нас интересует, Матрёна

Марковна, – сказал Малинин. – Кареглазый, роста

среднего, плотного телосложения…

– Не по моей части это, – обиженно поджала

губы сводня. – Отродясь я такими срамными делами

не занималась.

Она с укоризной посмотрела на Соколова. Ты

кого, мол, привёл?

Тот расхохотался:

– Ты не так Сергея Сергеевича поняла! Нам

этот молодой человек совсем для другого

понадобился. Похоже, он с политическими

якшается.

– Да хоть с самим сатаной, – даже не

дослушав, перебила его Марковна. Перекрестилась

на образа. – Прости господи меня грешную за такие

слова… Уговор, Саня, дороже денег. Помнишь, что

вы с Васей мне обещали?

– Помню, – кивнул Соколов. – Кто и зачем к

тебе ходит нас не касается.

– Вот и я об этом самом… Да вы ещё по

рюмочке выпейте – с морозу оно пользительно… А,

что Вася с вами не приехал? Занят поди сильно?

– В больнице он лежит, – вздохнул Соколов.

– Свят, свят, свят…, – снова закрестилась

Марковна. – Что случилось-то?

– Горицветов его подстрелил. Много крови

Василий Васильевич потерял.

109

– Васю подстрелил? – ахнула старушка. – Ах,

он чёрт разноглазый!... Да, чтоб его, кобеля

недоношенного! Жеребец стоялый в ….

Такой отборной брани Малинину даже от

Лавровского, многому у бурлаков научившемуся,

слышать не приходилось.

Отматерившись, Матрёна Марковна выложила

всё, что знала о Горицветове. Привёл его в середине

ноября Дмитрий Ермаков. Представил, как

большого любителя новизны – не может, дескать,

человек две ночки подряд с одной и той же бабой

спать. Вот и знакомила его сводня каждую неделю с

двумя-тремя новенькими. Выбирал Горицветов

исключительно вдов или незамужних, имеющих

собственные дома и согласных принимать его у

себя. Живущих на съемных квартирах, в

меблированных комнатах или предпочитающих

встречаться в гостиницах, отвергал сразу.

– Понятно, – кивнул Малинин. – Паспорта нет,

или такой ненадёжный, что в гостиницу не

сунешься, а ночевать где-то надо.

– Где он сейчас может быть? – вздохнул

Соколов. – Если проверять адреса всех вдовушек, с

которыми его Марковна перезнакомила – недели не

хватит. Но придётся.

– Всё бы тебе проверять, женщин честных

беспокоить, – проворчала сводня. – Не дам я тебе

никаких адресов.

– Очень надо, Марковна! – взмолился Соколов.

– Понимаешь, очень…

110

– Зачем? Когда подлец этот сейчас в моей

баньке парится.

Оказалось, Горицветов пришёл часа полтора

назад, закоченевший, без шубы и шапки, в

окровавленном пиджаке. Посетовал, что впервые

отступил от своего правила и связался с замужней

дамой. На чём и пострадал. Благо легко отделался -

ревнивый муж стрелок никудышный, пуля лишь

слегка плечо зацепила. Матрёна Марковна

сжалилась – напоила рябиновой и горячим чаем,

велела растопить баню.

– С кем он там? – спросил Соколов, доставая

револьвер.

– Один, – ответила Марковна. – Где я ему

середь ночи бабу найду?

– А эта? – Сашка взглядом указал на потолок.

– Староват он для неё, Саня. Митрофановна

любит жеребчиков молоденьких, необъезженных…

А Дуняша моя девушка честная, одному тебе дает.

– Ага… Дождешься от неё. После дождичка в

четверг, – засмеялся Соколов. – Но кажется, сегодня

ей с нами в баньку сходить придётся. Для пользы

дела…

… Горицветова взяли на удивление легко.

– Барин! Я пива холодного принесла! Будете?-

предложила Дуняша.

– Конечно.

Из парной в предбанник вышел голый

Горицветов:

– Буду, милая, и пиво, и…

111

Окончание фразы застряло в горле, когда он

увидел направленные на него револьверы.

– Я тебя, тварь, за Кузьмича и Степанова сразу

уложу, только повод дай, – пообещал Соколов. -

Оденешься или в таком виде в сыскное поедешь?

В выдержке Горицветову было не отказать:

– Браво, ребята, браво! С пивом и девкой вы

ловко придумали. Ваша взяла.

Малинин внимательно посмотрел на

задержанного и понял, почему Матрёна Марковна

называет его разноглазым.

– Саня! А ведь это не Пиндос.

– Сам уже догадался. Один глаз карий, другой

– зелёный. Бывший помощник саратовского

полицмейстера Иван Сергеевич Курилов

собственной персоной… Знатный улов!

Глава 12

Харьковский след

С утра пораньше к Лавровскому заехал Семён

Гирин. Новость он принёс хорошую.

– Напутал я вчера, Алексей Васильевич,

немного. Выяснил у сестры – не Мишке Хлудову

Ольга Карловна от ворот поворот дала, а его

двоюродному братцу Пашке.

… Павел был единственным сыном

совладельца

Егорьевской

мануфактуры

миллионщика Герасима Ивановича Хлудова. И

внешностью, и нравом похож он был не на отца -

сухого и чопорного, чем-то напоминающего

112

англичанина, а на дядю Алексея Ивановича и

двоюродного брата Михаила. Такой же красавец и

жизнелюб. Он очень рано пристрастился к

разгульной жизни. Уже в двенадцать лет стал

завсегдатаем лучших московских трактиров и

ресторанов, где появлялся всегда в сопровождении

двух-трёх дорогих кокоток. Павел, привыкший, что

окружающие исполняют любые его капризы,

пришёл в ярость, когда простая цветочница отвергла

его домогательства. Он бил посуду и ломал мебель,

катался по полу. «Ты меня ещё попомнишь!» -

зловеще пообещал на прощание. Кто знает каких

пакостей могла дождаться от него Ольга Карловна,

но в прошлом году, ещё до того как она сошлась с

Малютиным, Пашка умер. Ему не исполнилось и

двадцати лет – не выдержал юный организм

безудержного пьянства и разврата…

– Вот и, слава богу, – сказал Алексей, имея в

виду, конечно, не раннюю смерть беспутного

купеческого отпрыска, а то, что у Михаила Хлудова

нет причины для мести Малютину и, следовательно,

он к тёмной истории с Удаловым не причастен.

Очень уж не хотелось Лавровскому, чтобы оказался

Михаил в ней замешан.

… В 1876 году Алексею, как корреспонденту

петербургской газеты «Русский мир», довелось

побывать на Балканах в разгар сербско-турецкой

войны. Сотни русских добровольцев сражались за

свободу братьев-славян. Среди них и Михаил

Хлудов, который за свою отчаянную храбрость был

113

награждён сербским орденом и нашим солдатским

Георгием. Нельзя сказать, что за полтора месяца они

подружились. Но сошлись довольно близко. Миша,

вызывая изумление и восхищение окружающих, пил

ром чайными стаканами. Алексей ему в этом не

уступал. Один ненавидел интендантов, ворующих у

солдат всё подряд, и при каждом удобном случае

бил им морды. Второй рукоприкладством не

занимался (к сожалению, не по чину!), но писал

такие зубодробительные корреспонденции, после

которых у ворья погоны с плеч летели. Но главное в

другом. Несколько раз они вместе с пластунами

ходили за «языками». Как-то Лавровский оглоушил

и скрутил турка, который уже занёс кинжал над

сбитым с ног Хлудовым. А через несколько дней,

когда во время неудачного поиска они были

обнаружены неприятелем, и пришлось бежать,

Алексей вывихнул ногу и Миша пять вёрст тащил

его на себе. Такое, сами понимаете, не забывается…

– Отвези-ка меня на Пресню, – попросил

Алексей Гирина.

По дороге Семён рассказал ещё кое-что

интересное: по Москве уже поползли слухи о

похищении Удалого, поговаривают, что это дело рук

харьковского барышника Портаненко.

– От кого слышал? – сразу заинтересовался

Лавровский.

– От извозчиков на нашей «бирже».

– А они от кого? Поди, не догадался выяснить?

114

– Обижаете, Алексей Васильевич, – Гирин

вытащил из кармана синего халата записную

книжку. – Извозчик Петраков сказал, что узнал об

этом от Быка. Извозчик Татаров точно не помнит -

от Курносого или Мишки Кацмана.

Бык, Курносый и Мишка Кацман были

мелкими букмекерами, вечно ошивавшимися в

трактире «Перепутье», бильярдной гостиницы

«Мир» или возле бегов – на ипподром их, как

неоднократно уличённых в недозволенной игре не

пускали. Людишки, как на подбор, довольно

неприятные – туповатый и наглый Бык, служивший

раньше на городской бойне; скользкий и

изворотливый аптекарский ученик Мишка Кацман;

хвастун и враль вечный студент Лёха Курносый. Но

осведомлены обо всем происходящем вокруг бегов

они бывали зачастую неплохо. Ладно, найду время и

на них, подумал Алексей, сейчас надо пообщаться с

людьми посерьёзнее.

– Приехали. Алексей Васильевич, – сказал

извозчик, остановившись возле одного из трактиров,

недалеко от зимнего ипподрома на Нижнем

Пресненском пруду.

Трактир этот был излюбленным местом сбора,

как наездников, так и всех причастных к бегам.

Летом они собирались в «Перепутье» на

Петербургском шоссе, а на зиму, когда бега

проводились на льду Нижнего Пресненского пруда,

перебирались сюда. Здесь вдоволь можно было

115

наслушаться всякой всячины про призовое дело,

узнать все последние слухи и сплетни, а порой и

тайны.

За чайком «с угрызеньицем», то есть с

сахаром

вприкуску,

сидели

«для

времяпровождения» трое наездников, только что

закончивших проездку лошадей. Двух из них -

степенного, неторопливого в движениях Григория

Кобзева и маленького, вихрастого, вечно

улыбающегося Александра Соколова, к слову

сказать, доводившегося родным дядей Сашке

Соколову из сыскного, Лавровский знал давно. С

третьим – молодым наездником Александром

Сорокиным, появившимся на московских бегах

только осенью – знаком не был. Но от его учителя,

старого маститого наездника Семёна Герасева

слышал, что из этого парня выйдет толк.

– Присаживайся к нам, Лексей Василич, -

предложил Кобзев и, продолжая, прерванный было

разговор, спросил Соколова. – Так как ваш Пряник?

Признаюсь, когда его увидел, глаз отвести не мог.

Красавец!

– Очень на Удалого похож, – заметил Сорокин.

– И по масти, и по формам.

– Вылитый Удалой, – согласился Соколов – Вот

жена господина Кривцова, когда мужу подарок на

день ангела приискивала, и польстилась. А то, что

рысачка этого три раза за год перепродавали, она не

знала.

116

– Выезжен плохо? – догадался Кобзев. -

Неужто вожжи теряет?

– Угадал, Гриша. Путается он на ходу – даже

четверти версты с одинаковой резвостью пройти не

может. То сильно вперёд подается, то стихает. Да и

на такой-то рыси зигзаги выписывает, словно

пьяный.

– Беда, – посочувствовал Кобзев. – Видать

ездок на заводе занимался с ним спустя рукава: кое-

как пообломал, на верный ход не поставил, да и

доложил управляющему – можно продавать. А чьего

завода жеребец?

– Офросимова.

– Понятно. На этом заводишке хороших

ездоков отродясь не водилось – доверяют выездку

вахлакам безруким… Ну и что вы с Пряником

решили?

– Продали мы его на прошлой неделе. Правда,

недорого, себе в убыток.

– Да и то, небось, дядя Саша, пришлось

покупателю голову заморочить! – засмеялся

Сорокин.

Соколов укоризненно взглянул на него:

– Я, тёзка, такими вещами отродясь не

баловался. И тебе не советую. Всё как есть

выложил. А покупатель только улыбается. Я, мол, и

не таких на правильный ход ставил и барышникам

перепродавал, а этого красавца за собой оставлю -

он у меня уже в конце зимнего сезоны призы в

Питере брать будет.

117

– Это кто такой смелый выискался? -

поинтересовался Лавровский. – Уж ежели вы от

лошади отказались, значит, надежды мало.

– Да совсем молодой человек, – ответил

Соколов. – Он на заднем дворе малютинской дачи

домишку снимает. Мишкой его кличут. А

фамилия… фамилия… Вспомнил! Шапшал.

Алексею стало ясно, какого жеребца спешил

отправить молодой караим в Петербург. Пряника, а

совсем не Удалого. Значит Шапшала из списка

подозреваемых можно вычеркнуть… А теперь

самое время разведать о планах супругов

Ермаковых. Кому, как не Соколову о них знать.

Ермаковские лошади много лет у него в работе.

– Поговаривают, Ермаковы тоже свой завод

решили завести? – спросил он.

– Решили, – вздохнул Соколов. – Я из-за этого

завода с ними вдрызг разругался. Ты думаешь,

почему они у меня Воеводу забрали?

Вороной Воевода был лучшим из ермаковских

рысаков. В конце летнего сезона Соколов уверенно

выиграл на нём приз Московского бегового

общества, оставив «за флагом» очень сильных

соперников. Начал готовить к зимним бегам. И

вдруг владельцы передали Воеводу другому

наезднику.

– До сих пор понять этого не могу, – честно

признался Алексей.

– Попросили меня Ермаковы двух-трёх

жеребцов в завод присмотреть. Докладываю, можно

118

взять Нарядного завода Тулинова. Владелец сейчас

очень в наличных нуждается, недорого уступит. А

Анна Дмитриевна аж сморщилась. Мне, говорит,

тулиновские лошади и даром не нужны, все они

рыхлые слишком, сырые. Не сдержался я, когда

лучший русский завод хают, когда потомков самого

Кролика поносят. Сами вы, говорю, сырые! На

следующий день и забрали они у меня с конюшни

Воеводу.

Исключено, что люди, не признающие

достоинств тулиновских рысаков, пойдут на

преступление, чтобы заполучить в свой завод

одного из них. Следовательно, Дмитрий Ермаков к

похищению не причастен, сделал вывод

Лавровский.

– Знатоки, мать их так и растак, – выругался

Кобзев. – Да, что это за завод будет без тулиновских

кровей? Не завод, а одно местоимение… Вон

Малютин, чтобы тулиновского Удалого заполучить,

больших денег не пожалел.

– А вы слышали, украли его у Малютина, -

вступил в разговор молодой Сорокин.

– Колокол льют, – засмеялся Соколов.

Издавна сложился в Москве обычай, когда на

заводе начинают отливать колокол, надо распускать

по городу всевозможные слухи. Считается, что чем

чуднее и нелепее они будут, тем звонче и голосистей

получится новый колокол.

119

– И ничего не льют, – обиделся Сорокин. – Мне

сама Марья Сергеевна рассказывала. Говорит это

харьковский цыган Портаненко постарался.

С солисткой цыганского хора Марией

Сергеевной Шишковой Лавровский знаком не был.

Но от редактора «Московского листка» Пастухова

не раз слышал: «Маша всё и обо всех знает. Вот бы

её к нам в сотрудники, да не согласится».

– А ведь и я об этом слышал, – вспомнил

Кобзев. – От кого-то из наездников. От Кольки

Королёва, кажись. Но не верю. Не сунется

Портаненко в Москву, побоится с Ильюшиным

связываться.

Ничего не скажешь, хороший из меня сыщик,

мысленно бранил себя Алексей. Извозчики,

букмекеры, цыгане, наездники – пол-Москвы уже

Портаненко подозревает. А я полтора дня зря

потратил на Хлудова, Шапшала и Ермакова, а эту

версию проверить до сих пор не удосужился. Ладно,

сегодня же поеду к Ильюшину, сразу после встречи

с Сергеем.

Попрощавшись, направился к выходу.

– Лексей Василичь, подожди, – остановил его

Кобзев. – В воскресенье, в призе принца

Валлийского ставь на моего Молодца. Не

прогадаешь.

Алексей до этой минуты не сомневался, что

один из самых престижных призов зимнего сезона -

«Приз Общества в память посещения Его

королевским высочеством принцем Валлийским

120

зимних бегов в 1874 году» – выиграет Летучий из

призовой конюшни Малютина.

– А Летучий? – не удержался он от вопроса.

– Если бы на Летучем ехал Паша Чернов, то не

видать бы Грише приза, как своих ушей, – вместо

Кобзева ответил Соколов. – Но Паша в Питер

укатил. А его помощнику Богомолову с нами

стариками тягаться пока рановато… А в призе для

пятилетних жеребцов сыграй-ка на Грозного-

Любимца, на нём тёзка мой едет.

У Лавровского и Малинина было условлено -

если назначенная накануне встреча по каким-то

причинам не состоялась, то на следующий день,

ровно в полдень, оба приходят в трактир

«Перепутье».

Немноголюдно в трактирном зале. Да это и

понятно. Скаковой сезон начнётся только в мае.

Поэтому скаковой публики нет. А значительная

часть беговой перебралась на Пресню, поближе к

зимнему ипподрому.

Половой Кузьма радостно устремился

Алексею навстречу:

– Пожалуйте-с за ваш постоянный столик.

Сергей Сергеевич уже там-с.

Малинин за обе щёки уплетал свою любимую

яичницу с ветчиной.

– Маковой росинки во рту со вчерашнего утра

не было, – объяснил он. – Вот и не смог дождаться

тебя.

121

– Ешь, ешь… А я пока расскажу, что разведать

удалось за полтора дня. Кузьма! Чаю принеси…

Выслушав рассказ приятеля, Малинин подвёл

итог:

– Однако не густо.

– Это, мой друг, слишком мягко сказано.

Совсем пусто. Миша Хлудов в этой истории не

замешан – нет у него причин для мести Малютину.

Ермакову, как выяснилось, Удалой и даром не

нужен. Даже караим Шапшал и тот ни при чём

оказался. Единственная зацепка – записка, которую

мне вчера подложили в карман. Да ещё гуляющие по

Москве слухи, что похищение жеребца дело рук

Портаненко. Ладно. Будем искать автора записки.

Поинтересуемся от кого слухи идут. К Ильюшину

заглянем посоветоваться.

– Ничего другого, Лёша нам с тобой и не

остаётся. Потому что мне вчера, как говорят цыгане,

тоже выпали пустые хлопоты. Сразу от тебя поехал

я в адресный стол…

Слушая товарища, Алексей то и дело

восклицал:

– Ну, вы даёте!... Молодец Степанов, как ловко

с комиссией придумал,… Упустили?!... Ай да

Муравьёв!...

Чувствовалось, он невольно завидует Сергею,

на долю которого выпали перестрелки и погони.

– Мы его в бане голого взяли. Оказалось, что

это Курилов, один из трёх «жоржей» похожих на

самозваного хлудовского секретаря.

122

– А ты говоришь пустые хлопоты!

– Пустые, Леша, пустые. Сегодня утром я

попросил Муравьёва вызвать в сыскное Малютина и

его управляющего Сергеева. Для опознания

задержанного. Посмотрел управляющий на

Курилова и сказал, что видит его впервые, за

Удалым совсем другой человек приходил.

– А Малютин?

– Николай Павлович его сразу признал. Это

говорит, мой хороший знакомый по Купеческому

клубу херсонский коннозаводчик Владимир

Иванович Горицветов. А тот, который Подъячевым

представлялся, совсем иначе выглядит. Он

поплотнее, ростом повыше и глаза у него карие, а не

разноцветные.

Очень заинтересовал Алексея рассказ о

женщине приезжавшей к Курилову с письмом от

адвоката.

– А ты знаешь, кто такая Ольга Карловна

Ветрова? – спросил Лавровский.

– Пару минут назад ты сам сказал, что это

очередная жена Николая Павловича.

– Не только, мой друг, не только. Она родная

сестра известного прохвоста Карлушки Гехта.

Правда Семён Гирин и малютинская экономка

уверяют, что она женщина порядочная, на кражу

неспособная.

Немного поспорив, пришли к выводу, что

Ольгу исключать из числа подозреваемых

преждевременно.

123

Лавровский долго не мог решиться сообщить

товарищу о том, что дал согласие на их помощь

приехавшему из Петербурга начальнику секретной

части дворцовой полицейской команды Ширинкину.

Понимал, Малинин может и не одобрить. Наконец

выложил всё как есть.

– Алексей, кто дал тебе право решать за меня?!

– сразу же возмутился Сергей. – Зная о моих

политических убеждениях…

– Причём здесь убеждения, мой друг? Нас с

тобой попросили поучаствовать в розыске не

мечтателя какого-нибудь по ночам недозволенные

книжки читающего или нелегальные газеты

распространяющего, а террористов.

– Всё равно! Разумеется, я не одобряю образа

их действий. Но надо признать, что цели у них

благородные. Люди идут на каторгу и эшафот,

чтобы добиться свободы для всех нас. Ты

полагаешь, самодержавие даст конституцию

добровольно?

Нет,

Алексей,

глубоко

заблуждаешься! Согласись, что…

Но тут Алексея прорвало:

– Не соглашусь! Ты думаешь, царя одного на

тот свет отправят, если беговую беседку взорвут?

Нет, Сергей, так не бывает! Заодно и Сахновских с

Бутовичем, Колюбакина с Приезжевым, да и нас с

тобой.

– Конечно, всё это ужасно, – неуверенно

попытался возразить Малинин. – Но новый

124

император может испугаться и дать конституцию

народу.

Лавровский взорвался:

– Да на хера мне нужна такая конституция, за

которую всех близких людей мимоходом угробят?!

…Кузьма!

Кузьма себя ждать не заставил:

– Чего прикажите-с?

– Водки принеси. И закусить.

– Балычок отменный порекомендую, рыжики

солёные, огурчики…

– На твоё усмотрение, – раздражённо махнул

рукой Алексей.

Они молчали. Малинин нервно барабанил

пальцами по столу. Лавровский безуспешно пытался

раскурить сигару. Первым не выдержал Сергей:

– Всё равно не убедил ты меня, Алексей. Я

остаюсь при своём мнении, что монархия это

пережиток прошлого. И от неё надо избавляться…

Но, как ты любишь говорить, когда лошадь

заскакала на старте не побежишь в кассу – отдайте

деньги обратно, я передумал. Раз ты уже дал слово,

придётся нам помогать этому Ширинкину.

– Ну вот, опять я во всём виноват, -

сокрушенно развел руками Алексей. – А сам ты,

между прочим, террористов ещё вчера ловить начал.

Полтора пуда динамита нашёл, Курилова

подранил…

Малинин улыбнулся:

125

– А что же мне у него спрашивать надо было:

«Вы сударь блатной или политический? Ах,

политический! Тогда, извините».

Оба расхохотались.

– Когда мы должны с Ширинкиным

встретиться? – спросил Сергей.

– Завтра утром он обещал зайти ко мне часам к

десяти.

Расторопный Кузьма уже спешил к столу с

полным подносом.

– Всё как вы любите, – говорил он, расставляя

тарелки с закусками. – Балычок, рыжики солёные.

огурчики… А вот и селёдочка с картошечкой

горячей. Знатоки говорят-с она у нас не хуже, чем у

Николая Павловича Малютина.

– Скажи-ка, братец, часто у вас бывают Бык,

Курносый, Кацман? – поинтересовался Алексей.

– Быка, опосля мордобоя с битьём посуды,

хозяин-с запретили пускать. Он теперь в «Мире»

ошивается. Михал Абрамыч давненько не

заглядывали-с, а Лёха Курносый почти каждый

вечер.

– Рассказывал, что-нибудь любопытное? -

продолжал расспросы Алексей.

– Он завсегда много болтает – о бабах, у кого и

сколько в карты выиграл.

– Меня не это интересует. О малютинском

Удалом говорил?

126

– Было дело-с. Сидел он позавчера с

наездниками Марковым и Королёвым. Водочки

заказали, икорки парной…

– Кузьма, ты про Удалого давай.

– Вот Курносый и говорит – Удалого теперь в

Вене искать надо. Граф какой-то австрийский на

него глаз положил, попросил Портаненко пособить,

а тот и прислал за жеребцом из Харькова «жоржей».

Когда вышли из «Перепутья» Лавровский

сказал:

– Зайду я сейчас на Башиловку к Ильюшину.

Ты со мной?

– Нет. Лёша. Сегодня ведь Татьянин день, мы с

однокурсниками встречаемся… Но немного

времени в запасе имеется, поэтому заскочу в «Мир».

Хочу с Быком пообщаться.

– Ты поосторожней с этой образиной. Он

силён как бык – оттого так и прозвали.

– А он меня уважает.

– С чего вдруг такая честь?

– Да я ему как-то морду от души начистил,

зато в участок сдавать не стал.

– Тогда понятно. Заодно и Ломоносова

расспроси.

Ломоносов, человек без определённых

занятий, постоянно проживающий в «Мире», был

давнем «агентом» Алексея и иногда снабжал его

интереснейшими сведениями.

– Ты только поуважительней с ним, -

напутствовал Алексей товарища. – От меня привет

127

передай, называй не Ломоносовым, а Василием

Тимофеевичем. Пивом угости.

Глава 13

«Андел мой»

– Здравствуйте, Василий Петрович.

Невысокий, очень широкоплечий мужчина,

судя по всему обладавший большой физической

силой, приветливо улыбнулся:

– Здравствуй, андел мой.

Василий Петрович Ильюшин ко всем, без

исключения, обращался только на «ты» и через

слово, всегда добавлял «ангел мой». При том

звучало это, как «андел мой».

… Ещё несколько лет назад первейшим

московским, да пожалуй, российским, барышником

считался Григорий Савельевич Бардин. Никто не

мог сравниться с ним в знании лошадей, умении с

первого взгляда определить будет толк из жеребёнка

или нет. Да и такими связями, как у него никто из

конеторговцев похвастаться не мог. Среди

пользовавшихся его услугами, был сам император

Александр II. А с его братьями, великими князьями

Николаем и Михаилом, Бардин не раз чаи гонял. Но

умер старик, а его сын, хоть и был хорошим

лошадником, хваткой отца не обладал. Он свернул

дело, продал конюшни вместе с роскошной дачей. А

место Бардина в конеторговле заняли Демин,

Мягков, Портаненко, Файнберг… В Москве на

первое место уверенно выдвинулся Ильюшин.

128

Торговлю Василий Петрович вёл с размахом.

Лошадей простых пород его приказчики скупали

косяками. Разводили по многочисленным

ильюшинским конюшням, где их «обламывали» -

приучали к сбруе и вожжам, ставили на ход. А

потом, разумеется, по цене значительно

превосходящей первоначальную, перепродавали.

Широко использовал Ильюшин и торговлю в

рассрочку. Не может извозчик сразу выложить за

приглянувшуюся ему «киргизку» 45 рублей – не

беда. Покупай за полста. Двадцать заплатишь сразу,

а остальные будешь отдавать постепенно – по

пятёрке в месяц. Всем удобно и выгодно – и

продавцу, и покупателям. Сперва находились

охотники не возвращать кредит. Но для разговоров с

ними у Ильюшина имелись специальные люди. Они

же помогали рыночным смотрителям следить за

порядком на Конном рынке.

Рысаками Ильюшин занимался лично. Сам

объезжал лучшие конные заводы и покупал

молодняк целыми ставками. Зорко следил он за

беговыми новостями и веяниями мировой моды.

Допустим, выиграл дурасовский Полкан Большой

императорский приз и вскоре Василий Петрович

предлагает желающим его двухлетних полубратьев

и полусестёр. Стали парижские модницы кататься в

шаробанах, запряженных только светло-серыми

лошадьми, у Ильюшина тут же появляются рысаки

такой масти, да ещё и от лучших производителей

голицынского завода…

129

– С чем пожаловал, андел мой? Поди,

объявления для своего журнала просить будешь?

– Не буду. Зачем вам на объявления деньги

тратить, когда Ильюшина и без них по всей России

знают.

Польщенный барышник заулыбался:

– Это ты, андел мой, правильно сказал. Да

только приврал малость. В Москве меня знают, в

Тамбове, Рязани… В Сибири даже. А где-нибудь в

Польше люди и не слышали.

– Пока не слышали, а вот почитают мой

журнал…

– Ох, и ловкач ты, андел мой! Уговорил,

подумаю на досуге.

– Да я к вам не из-за объявлений.

– Никак рысачка купить надумал? Это

правильно. Репортёр на извозчике и конке мотаться

по городу может. А редактору-издателю без своего

выезда не солидно как-то.

– Нет, Василий Петрович. На хорошего

рысачка у меня сейчас денег мало, а бракованного

покупать не стану.

– Так чего тогда, андел мой, надо? Ты знаю,

человек занятой, без дела не приехал бы.

– Вопрос один к вам имеется. Деликатный

вопрос.

– Да ты не мнись, андел мой. Я мужик

простой, со мной можно и без политесов разных.

– Слухи по Москве ходят насчёт Удалого,

Феодосия Портаненко…

130

Ильюшин сразу помрачнел:

– Вот ты о чём. А тебе зачем? Пропечатать в

газетах хочешь?

– Газеты здесь ни при чём. Пообещал я

Николаю Павловичу найти и вернуть жеребца.

– Тогда совсем другой расклад, андел мой.

Только о таких делах на дворе толковать невместно.

Пошли ко мне в контору.

Конторой Ильюшин называл тесную

комнатушку при конюшне, вся обстановка которой

состояла из небольшого стола и двух табуретов.

Трудно было поверить, что здесь зачастую

заключаются сделки на десятки тысяч рублей.

Василий Петрович распорядился принести самовар.

Как и большинство москвичей, он был большим

любителем чая и пил его по шесть-семь раз в день.

– Страна у нас большая, – сказал Ильюшин. -

Лошадей не счесть.

– По данным Всероссийской конской переписи

прошлого года более двадцати миллионов голов, -

уточнил Лавровский.

– Вот и я про то. Места и лошадей всем

хватит. Покупай и продавай, сколько хочешь.

Другим только не мешай. При Григории

Савельевиче, вечная ему память, мы дружно жили.

Покойный мужик крутой был. Любого за

самовольство мог в бараний рог скрутить. А как

помер, так и начались свары. То полтавские хохлы

на уваровскую ярмарку под Тамбовом косяки

«украинок» пригонят и цены собьют. То саратовские

131

ребята на ярмарке в Белой Церкви свои порядки

устанавливать начнут. До смертоубийств доходить

стало… А на заводах такое твориться началось!

Припозднился я как-то с поездкой в Тульскую

губернию. Приезжаю к Офросимову. Нет, говорит,

молодняка, позавчера Феодосий Портаненко весь

скупил. И заплатил, мол, поболее вашего. Еду к

Кулешёву – то же самое. Поехал к Попову.

Оказывается, и тут меня опередили. Только на этот

раз не Портаненко, а Хмара.

– Ну и, что вы на это? По другим тулякам

поехали?

– А я, андел мой, не святой. Когда по правой

щеке вдарят – левую не подставляю. Махнул я под

Харьков на завод Георгия Ивановича Рибопьера.

Потом по киевщине и херсонщине помотался. До

самой Одессы добрался. Таких рысачков накупил -

залюбуешься. А на обратной дороге их у меня

отнять захотели.

– Отобрали?

– Держи карман шире. Мои молодцы себя и

меня в обиду не дадут. Да ты, андел мой, их,

кажись, видел?– хитро прищурился Ильюшин.

– Довелось однажды, – не стал скрывать

Алексей.

… В 1880 году Лавровский и Малинин, только

что занявшиеся частным сыском, вызвались помочь

графу Рибопьеру у которого конокрады угнали

несколько призовых рысаков. Лошадей нашли. Но

недалеко от Харькова, по незнанию местности,

132

угодили в засаду устроенную цыганами. Очень

плохо кончилось бы это для сыщиков, но на помощь

им подоспел Рибопьер со своим неразлучным

другом Карлом Петионом и тремя ильюшинскими

служащими…

– Одно слово, настоящая война началась, -

продолжал конеторговец. – Огромные убытки несём.

А ворью всякому от нашего раздора раздолье.

Краденых лошадей на ярмарках и рынках чуть ли не

в открытую продавать стали…. Спасибо Михал

Михалычу Дёмину. Умнейший он человек, дай ему