Текст книги "Галопом к столбу"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

самоучки. И вы, и я. Даже, первейший российский

сыщик, Иван Дмитриевич Путилин в академиях

разных не обучался, а до всего своим умом дошёл. А

вот, кто верхогляд, это ещё разобраться надо…

Пришёл сегодня Ширинкин к Владимиру

Андреевичу с жалобами на полицию, которая, мол,

государственного преступника упустила и никаких

мер к его поимке не принимает. И вас, к слову,

вспомнил. Выделенные в помощь частные лица

самовольничают, полученные сведения не

сообщают, дерзят. А его сиятельство, за четверть

часа до того рапорт Огарёва получил, о том что

выявлены связи Курилова на железной дороге… Ох,

и всыпал Владимир Андреевич этому

петербургскому хлыщу! Вы, говорит, вместо того,

чтобы делом заниматься, кляузы в столицу

289

сочиняете, а сами беззаконие творите – по оговору

преступника, не имея никаких доказательств,

уважаемых людей под арест берёте. И рапортом

Огарёва по столу – хлоп! Мои доверенные люди,

дескать, на преступную шайку вышли, а не ваши

дармоеды, которых уже вся Москва в лицо знает.

Об этом, говорит, самому императору докладывать

буду… Как мальчишку отчихвостил Владимир

Андреевич подполковника. А сам-то, конечно,

волнуется. Вызвал меня и говорит: «Поезжай в

сыскное, Аристарх. Самолично за всем присмотри.

Опасаюсь, как бы осечки не вышло».

– Не выйдет, Аристарх Матвеевич, – заверил

его Степанов. – Облаву, основательно, подготовили.

Всё, до мелочей, продумали.

– До мелочей… А почему на летний ипподром

никого не направили? Узнает Комаров об обысках у

железнодорожников и задаст дёру…

– Направил. Туда, под видом обычного обхода

пристав 2-го участка Пресненской части Змеев с

местным околоточным пошли. А с ними Саня

Соколов… Мы договорились, что они прицепятся к

какому-нибудь пустяку и доставят сторожа в

участок для составления протокола.

– Толково придумано, – похвалил Карасёв. А

потом, понизив голос, сказал. – И ещё вот, что…

Подготовь-ка ты, Василий Васильевич, задним

числом, бумажки: будто негласное наблюдение за

рыбинским мещанином Комаровым начато ещё в

ноябре прошлого года, а в дружину его приняли и в

290

сотники определили, по твоему предложению, дабы

сподручнее было всех злодеев выявить и

переловить.

Понятно, догадался Лавровский. Долгорукову

совсем ни к чему обвинения в том, что в опекаемой

им Московской добровольной народной охране

свили гнездо террористы. А ведь это замечательно.

Заодно уж можно и администрацию бегового

общества от попрёков уберечь.

– Поводом для принятия решения об

установлении наблюдения послужило обращение

старшего члена общества Пейча, заподозрившего.

что сторож совсем не тот за кого себя выдает. Такое

обращение я вам напишу, – предложил Алексей.

– Но все эти бумаги не будут иметь силы без

соответствующих

резолюций

начальника

управления, – засомневался Степанов. – А я не знаю,

как Муравьёв отнесётся ко всему этому.

– С ним я сам обо всём договорюсь, – заверил

Карасёв, вставая. – Не прощаюсь. Надумал я сегодня

годы молодые вспомнить. Поэтому, вместе с Лёшей

и Сергеем Сергеевичем, сам во вспомогательный

поезд пойду.

– Вася, а кто такой Гераклитов, который в 1877

году сбежал из Пречистенской части? – спросил

Малинин.

– Не знаю, – пожал плечами Степанов, – Я в то

время в сыскном ещё не служил.

– А в картотеке твоей ничего о нём нет?

291

– В моей картотеке, Сергей, только блатные.

Политиками я никогда не интересовался. Теперь

вижу, что зря… И вообще, друзья, дайте мне

сосредоточиться. Вот-вот могут заявиться член

Московской судебной палаты и жандармы, которые

предварительное следствие по делу Курилова ведут.

Надо сообразить – о чём им докладывать, а о чём и

умолчать следует.

– Не будем вам мешать. Тем более и у самих

забот предостаточно, – сказал Лавровский. – Сергей,

мы вполне успеем заглянуть в портерную на

Мясницкой.

Перехватив укоризненный взгляд Степанова,

он рассмеялся:

– Да не пьянства ради! У меня там встреча с

Серёжкой Емильянцевым из «Русских ведомостей»

назначена.

– Поехали, – согласился Малинин.

– А по дороге я тебе кое-что о Гераклитове

расскажу. Я о нём от Пастухова слышал.

Глава 24

Многоликий репортёр

Семён Гирин терпеливо ждал их у подъезда

сыскного управления. Судя по всему, время даром

он не терял, а общался с кучерами полицейского

начальства.

– Облава, значит? – тихо спросил Гирин.

Будь-то не слыша его, Лавровский

распорядился:

292

– Сейчас на Мясницкую в Юшков переулок.

Потом на Брестский вокзал и езжай отдыхать.

– Какой отдых?!– возмутился извозчик. – Когда

такое дело подвернулось – строчек на сто, не меньше

потянет.

– Вот воспитал, на свою голову, соперника, -

рассмеялся Алексей. – На что я теперь Пастухову

сдался, когда у него такой репортёр… Хорошо,

Семён. Только, прошу, не лезь чёрту на рога. Стой

на «бирже» у вокзала. Задержанных, всё равно, на

пассажирскую станцию доставлять будут. А разных

интересных подробностей я тебе, потом, подкину.

Гирин слегка шевельнул вожжами и жеребец

сразу пошёл полной рысью.

– Нет, не репортёром Семёну быть, а

наездником, – сказал Лавровский. – Вот подарит нам

Ильюшин рысачка, запишем мы его на приз…

Ладно, размечтался я раньше времени… Так вот, о

Гераклитове. Пастухов в то время ещё репортёром в

«Современных известиях» служил. Он всё тогда

разведал. Только Долгоруков с него слово взял – в

газетах ничего не печатать…

… Фёдор Ермолаевич Гераклитов не смотря

на свой довольно молодой возраст успел доставить

российской полиции много хлопот.

Родился он в 1852 году в семье сельского

священника. Ещё учась в Саратовской духовной

семинарии, создал кружок из семинаристов и

гимназистов. Вначале сами читали недозволенную

литературу, потом стали распространять её среди

293

мастеровых и фабричных. Вскоре провинциальный

Саратов стал для Фёдора тесен и неинтересен. Он

перебрался в Москву, поступил в Петровскую

сельскохозяйственную и лесную академию.

Учёба Гераклитова интересовала мало. Да и

не было на неё время. Ведь вокруг столько ярких,

интересных людей – Вера Фигнер, Дмитрий Рогачёв,

Николай Паевский… До хрипоты спорил с ними

доказывая, что только с помощью социалистической

пропаганды можно разбудить и повести к

счастливому будущему многострадальный русский

народ. Вскоре Гераклитов стал своим человеком на

многих московских фабриках и заводах.

– Как говорит! – восхищались фабричные. -

Словно батюшка в церкви или аблокат Плевака!

Московская полиция вышла на след молодого

пропагандиста. Накануне ареста кто-то предупредил

его и он успел скрыться. Вернулся в Саратов, где

сразу же стал признанным главой всей

революционной молодёжи.

Полученный в Москве опыт пригодился.

Саратовский кружок действовал с размахом.

Например, только на одном механическом заводе

купца Плотникова к нему примкнуло более

пятидесяти человек.

Чрезмерный рост численности – бич любой

тайной организации. Велик шанс, что найдется

предатель. Именно так и случилось в Саратове. Но

Гераклитова поймать не удалось. Когда полиция

294

явилась в дом, где он снимал комнату, хозяйка

сказала:

– Ещё вчерась Фёдор Ермолаич с квартиры

съехали. В саму Москву отправились – невеста у

них там проживает.

Чутьё? Нет. Позднее выяснилось, что в

саратовской полиции у революционеров имелись

единомышленники.

Погоню удалось сбить со следа. Гераклитова

искали в Москве, а он объявился в Швейцарии. В

Женеве познакомился с эмигрантами Петром

Ткакчёвым и Каспаром Турским. Они были

противниками мирной пропаганды, считали более

надёжными средствами заговоры и террор. Как

всегда, поспорив всласть, Фёдор признал правоту

старших товарищей.

Весной 1877 года, он как эмиссар «Общества

народного освобождения» возвратился в Москву. С

собой привёз несколько чемоданов с журналами

«Набат» и очень солидную сумму денег.

Под именем Николая Глязера, сына важного

петербургского чиновника, поселился в

«Лоскутной» – одной из лучших московских

гостиниц. Стал возобновлять старые связи,

обзаводиться новыми. Как-то он намекнул одному

бывшему студенту Петровской академии, не раз во

всеуслышание

заявлявшего

о

своих

свободолюбивых взглядах, что приехал в Москву с

целью организовать покушения на генерал-

губернатора Долгорукова и начальника губернского

295

жандармского управления Слёзкина. А на

следующий день Гераклитова арестовали.

Впрочем, под арестом он был всего около

месяца. В ноябре Гераклитов, переодевшись

полицейским, бежал из одиночной камеры в

Пречистенском полицейском доме.

С тех пор следы его затерялись.

Поговаривают, что он умер от чахотки и похоронен

в Крыму. Но Пастухов в это не верит…

– По словам Пастухова не было у него никакой

чахотки, – закончил Алексей свой рассказ.

– Саратовский, говоришь? – усмехнулся

Малинин. – А Курилов, между прочим, тоже из

Саратова. Он, помнится, там помощником

полицмейстера служил.

– Я тоже на это внимание обратил.

– А припомни. Лёша, с кем сравнивали

фабричные златоуста Фёдора Ермолаевича?

– С батюшкой или… Мать честная! Неужели

он и есть тот самый Адвокат?

– Не исключено.

– Приехали, – повернувшись к ним, сказал

Гирин. – У какой пивной останавливаться? Их в

Юшковом переулке три.

– Наконец-то пожаловал, – с обидой в голосе

сказал Серёжка Емильянцев. – Обещался ведь в

восемь быть… А ещё говорят, по Лавровскому часы

сверять можно.

296

– Врут, Сергей Капитонович, – улыбнулся

Малинин. – Иногда он может на заранее

назначенную встречу совсем не явиться.

– А про то, что за интересные сведения своим

«агентам» вдвое больше обещанного платит, тоже

врут? – хитро прищурился Емельянцев.

– Нет. Это правда, – Лавровский понял, что

репортёр раздобыл нечто любопытное. Сейчас будет

цену набивать. – Но при условии, что сведения,

действительно, того стоят.

– Тогда давай пятёрку, трёшницы мало.

– Держи, – Алексей положил на стол синюю

ассигнацию. – Рассказывай.

– Нет никаких Конэссёров, Знавцов и

Сведующих. Все заметки и фельетоны одним

человеком написаны. Зовут его Вейсман Евгений

Моисеевич. Из Одессы он приехал. Привёз к

нашему редактору Соболевскому рекомендательные

письма – возьмите, дескать, под своё

покровительство талантливого репортёра и

достойного человека, пострадавшего за правду. И

наверное не только к нему одному, раз этого

прощелыгу все газеты печатают.

– В Москве на законных основаниях

находится? – спросил Лавровский.

– На законных. Подмастерьем у аптекаря

Зусмана числится.

– А живёт где? – Лавровский достал записную

книжку.

297

– В Зарядье. У Берга, в Ершовом переулке,

квартиру снимает.

– У Берга в Ершовом два доходных дома. В

каком из них? – допытывался Алексей.

– В том, что в самом начале, на углу с

Зарядьевским… У Женьки этого денег куры не

клюют, а в такой трущобе поселился… Вот в этом и

заключается его еврейская сущность.

Лавровский придерживался другого мнения.

Скорее всего, одесский репортёр поселился в

Зарядье – одним из самых грязных и

неблагополучных московских районов – не из-за

жадности. Просто здесь, человеку, не дружащему с

законом, тем более еврею, было куда безопаснее,

чем на какой-нибудь Пятницкой или Тверской.

Население Зарядья больше чем на половину

состояло из евреев, которые соплеменнику, в случае

чего, всегда помогут. Но объяснять это Емельянцеву

Алексей не стал, а поинтересовался:

– А с чего ты взял, что у него денег много?

– С того! Он каждое утро кофей у Трамбле

пьёт. Туда безденежные не заглядывают.

Кондитерская Коде-Октавия Трамбле на углу

Кузнецкого моста и Петровки славилась на всю

Москву. По обстановке и меню это заведение, как

две капли воды, было похоже на модные парижские

и венские кафе. Сюда шли не за тем, чтобы

поплотнее поесть, а выпить чашечку кофе или

горячего шоколада, полакомиться изысканными

десертами. Особенно хороши были бланманже из

298

миндального молока и айвовый мармелад. Здесь

читали свежие газеты, назначали встречи деловым

партнёрам и барышням, когда их хотели убедить в

своей респектабельности.

– С барышнями, поди, там встречается? -

поинтересовался Малинин.

– С хохлами какими-то усатыми, – буркнул

Емельянцев. – С каким-то коротышкой неказистым.

На старого жокея он похож. Половой его месье

Антуаном называет. Наверное, такоё же «француз»,

как этот прохвост Женька.

– А мы, пожалуй, завтра к Трамбле

наведаемся, подмигнул Лавровский другу. -

Давненько я бланманже не едал. А как выглядит

этот Вейсман?

– Как выглядит? – Емельянцев задумался. -

Высокий, полный, глаза масляные.

– Брюнет, разумеется?

– Был когда-то. А сейчас вместо шевелюры

одна плешь.

Когда они вышли из портерной, Лавровский

довольно улыбнулся:

– Не зря я Серёжке последнюю пятёрку отдал.

Чувствую, выведет нас этот Евгений Моисеевич и

на Мотю Адвоката и на Удалого. Вот возьмём

сегодня ночью нигилистов и займёмся им всерьёз.

– Дай бог, – вздохнул Малинин. – Поскорее бы

уж со всеми этими нигилистами и аферистами

разобраться. Журналом пора заниматься.

299

– Верно, – согласился Алексей. – А у нас, как

говорится, пока и конь не валялся. Ладно, бог не

выдаст, а свинью мы и сами съедим.

– Успеем мы в «Московский листок» заскочить

или нет? – сам себя спросил Лавровский. И сам же,

взглянув на карманные часы, ответил. – Пожалуй,

успеем. Гони, Семён! Дело у меня к Пастухову

имеется. Заодно и о твоём репортаже поговорим.

– У себя? – спросил Лавровский корректора

Ольгу Михайловну, склонившуюся над гранками.

– У себя.

– А почему такая гробовая тишина?

– Думает Николай Иванович, что на первую

полосу ставить. У нас шёл большой репортаж о

побеге арестанта из Тверского полицейского дома, а

час назад прислали бумагу из канцелярии генерал-

губернатора, запрещающую печатать об этом, и обо

всех арестах с политикой связанных.

– Понятно. Ольга Михайловна, дайте мне

чистый листок или гранку ненужную.

Быстро написав короткую заметку, Алексей

вошёл в тесную комнатушку, где помещался кабинет

редактора-издателя.

– Прилетел, голубь сизокрылый? – Пастухов

оторвал взгляд от макета первой полосы. – Ну, что

принёс?

– Маленькую заметочку.

– Это кстати. Мне как раз такая и нужна.

Большую статью неожиданно снять пришлось.

300

Слава богу, нашлось, чем заменить. Но небольшая

«дырка» всё равно осталась. Давай посмотрю.

Внимательно прочитав заметку, Пастухов

нахмурился:

– Подведёшь ты меня под монастырь. Скандал

может получиться громкий. Любой догадается, кого

ты подразумеваешь. За клевету меня в суд потянут.

– Николай Иванович, разве я вас когда-нибудь

подводил?

– И то верно. Ты за свои слова всегда

отвечал… Рискнём. Только заголовок мне не

нравится. Сейчас придумаем… как там у Николая

Васильевича Гоголя? Отыскался след…

– Тараса, – подсказал Алексей.

– Нет, голубь сизокрылый, Удалого. Так и

назовём.

– Разочарую я тебя, Семён, – сказал

Лавровский, садясь в пролётку. – Забыли мы с тобой

о распоряжении генерал-губернатора от 15 декабря

1880 года. А его, оказывается, никто не отменял.

– Что это ещё за распоряжение? – удивился

Гирин. – Я о таком отродясь не слышал.

– Ты в те годы репортёрством ещё не

занимался, вот и не слышал. А распоряжение это.

под страхом вынесения предупреждения или

временного приостановления издания, запрещает

печатать в газетах и журналах о задержаниях

производимых по политическим мотивам. Вечером

301

канцелярия генерал-губернатора напоминание об

этом по редакциям разослала…

– Экая досада! Когда мне ещё такая удача

подвернётся!

– Что поделаешь, друг мой. Такая уж у нас

репортёров планида. Поэтому с вокзала поезжай

домой. А с утра пораньше вот, что сделай. Купи

свежий «Листок». На первой странице маленькая

заметка будет за подписью «Ал. Л-ский». Обведи её

красным карандашом, положи в конверт. На нём

напиши «Господину Подьячеву. Лично в руки». И

отвези в «Лоскутную». Только гривенник прислуге

не забудь на чай дать, чтобы вручили адресату

побыстрее.

– Всё сделаю, как велели, – заверил Гирин. – А

где вас завтра искать?

– Мы с Сергеем с самого утра в кондитерской

Трамбле будем.

Глава 25

Облава

Карасёв придирчиво осмотрел городовых

полицейского резерва выделенных для обыска во

вспомогательном поезде – все четверо, как на

подбор, рослые, плечистые, с пудовыми

кулачищами. Остался доволен.

– С такими орлами любого супостата

скрутим… С богом ребята!

Ближе к полуночи заметно потеплело,

началась сильная метель. Они с трудом пробирались

302

через сугробы. Железнодорожники, которых

прихватили с собой в качестве понятых, выражали

явное недовольство.

– Экая мерзопакостная погода… Умные люди

сейчас по домам сидят, а мы по проверкам шастаем,

– ворчал кассир по приемке и отправлению товаров

Михельсон.

– Тем более, смею вас заверить, ничего

предосудительного вы не обнаружите, – вторил ему

помощник начальника товарной станции Сухоцкий.

– С приходом нового мастера подъёмки Всеволода

Всеволодовича Запрудного…

– Ловил я уже вашего хвалёного Запрудного на

том, что в поезде посторонние ночуют, – пробасил

жандармский унтер офицер Фомин. – Только ему всё

с рук сходит. Это, дескать, не посторонние, а

дежурные монтёры только вчера на службу

принятые. Да вы, Цезарь Вячеславович, и сами об

этом не хуже меня знаете!

Сухоцкий сделал вид, что не слышит. Зато

живо заинтересовался Карасёв:

– Начальнику отделения докладывал?

– Так точно! Обо всех случаях обнаружения

посторонних лиц я подавал рапорта их

высокоблагородию подполковнику Новаковскому.

Да, что он поделать может? Севе этому начальник

службы подвижного состава и тяги Кригер

благоволит. А у него покровитель в правлении

дороги. Говорят, сам Варшавский распорядился его

сюда назначить, хоть Кригер и не инженер.

303

Лавровский услышанному совсем не

удивился. Это на казённых железных дорогах для

занятия солидной должности необходимо высшее

образование. Причём предпочтение отдаётся

выпускникам Петербургского института инженеров

путей сообщения и Московского технического

училища. А на частных дорогах требуется не

диплом инженера-путейца или инженера-технолога,

а протекция кого-либо из крупных акционеров-

директоров правления. Вот потому-то и нет до сих

пор на «чугунке» настоящего порядка.

Михельсон кинулся защищать «честь

мундира» своего ведомства:

– Не правда ваша! У Давида Андреевича

Кригера, в самом деле, нет высшего образования.

Ну и, что с того? Зато у него богатейший

практический опыт. Будет вам известно, он много

лет служил под руководством самого Абрама

Моисеевича Варшавского. Они вместе трудились на

постройке Орловско…

– Помолчи, мил человек, – прервал его

излияния Карасёв. – Далеко ещё идти?

– Никак нет! Дошли уже, – доложил жандарм.

В тупике за паровозным сараем стоял

вспомогательный поезд.

…Российские железные дороги долгое время

не имели службы, которая занималась бы

устранением последствий столкновений поездов и

крушений. В случае чего привлекали работников с

ближайших станций, нанимали мужиков из

304

окрестных деревень. Неудивительно, что любой

сход вагонов приводил к многочасовой остановке

движения. А что уж говорить, если с рельс сошли не

вагоны, а тяжёлый паровоз или столкнулись два

поезда?

Весной 1879 года Алексею довелось побывать

на одном из крушений. На перегоне между

станциями Батюшково и Гжатск с рельс сошёл

почтовый поезд. Несколько вагонов оказались

разбитыми в дребезги, остальные улетели под откос.

Народа нагнали много. А вот настоящих

специалистов, знающих как правильно

подступиться к опрокинувшемуся вагону, как

застропить его, не хватало. Не оказалось под рукой

достаточного количества домкратов, лебёдок,

блоков, цепей и канатов. Зато всевозможного

начальства съехалось! Не меньше, чем бедных

родственников на день ангела к богатому дядюшке.

Кого только тут не было – движенцы и путейцы,

чиновники

правительственной

инспекции

Московско-Брестской железной дороги и почтово-

телеграфного ведомства, жандармы, представители

прокурорского надзора… И каждый норовил

приказывать. Вот и провозились тогда без малого

трое суток.

Года три назад Министерство путей

сообщения, в конце концов, признало

недопустимость подобного положения. Был издан

соответствующий циркуляр, внесены изменения в

«Правила технической эксплуатации», принято

305

«Положение о подаче помощи при несчастных

случаях с поездами». Документы эти обязывали

частные железные дороги содержать на всех

крупных станциях специальные вспомогательные

поезда с запасом всего необходимого для оказания

первой помощи пострадавшим; разборки, подъёмки

и уборки подвижного состава; исправления путей и

восстановления телеграфной связи. В составе

поезда

надлежало

иметь

открытую

железнодорожную платформу, крытый товарный

вагон, вагон-мастерскую, санитарный вагон и

пассажирский вагон 3-го класса, для перевозки

работников, участвующих в устранении

последствий аварий. Рекомендовалось приписать к

каждому поезду по две артели мастеровых – от

службы тяги и службы пути, а также содержать

небольшой постоянный штат – опытного мастера

подъёмки и несколько монтёров, круглосуточно

дежурящих в поезде, а в случае необходимости

способных выполнять обязанности десятников…

– Дежурный, как я полагаю, здесь сидит? -

Карасёв указал на один из вагонов, в занавешенных

окнах которого виднелся слабый свет.

– Так точно, – доложил жандармский унтер. – В

мастерской. Запрудный тоже там квартирует. И

посторонних туда водит.

– А почему не в пассажирском вагоне или

санитарном? – поинтересовался Малинин. – Там

просторнее будет.

306

– В пассажирском вагоне хранятся

значительные материальные ценности, – пояснил

Сухоцкий. – Полушубки, тёплые шапки, валенки

выдающиеся мастеровым во время выездов на

аварии. И запас провизии. А в санитарном:

перевязочные средства, различные лекарства и

спирт. Сами понимаете, соблазн велик. Поэтому в

соответствии с инструкцией эти вагоны опечатаны,

а ключи хранятся у начальника участка службы

тяги, которому подчиняется поезд.

– Опечатаны, – усмехнулся Лавровский. – А

кто печь в опечатанном вагоне топит? Не иначе, как

домовой.

Над печною трубою зелёного пассажирского

вагона, действительно, вился дымок.

– Сегодня же доложу его сиятельству о том

какие здесь порядки, – проворчал Карасёв и

принялся деловито распоряжаться:

– Вы, господа понятые, тихо стойте в сторонке

и ждите, когда вас позовут. А то, не дай бог, угодите

под пулю – отвечай потом за вас.

– Под какую пулю? – дрогнувшим голосом

спросил Михельсон.

– Под шальную, мил человек, под шальную…

Ты, Фомин, вместе с городовыми присматривай за

пассажирским и санитарном вагонами. Выскочит

кто из них – стреляйте по ногам. Нечего

геройствовать! А мы, втроём, в мастерскую. Только

ты, Сергей Сергеевич, позади нас держись -

Курилов тебя в лицо знает.

307

– А под каким предлогом попросим впустить

нас в мастерскую? – спросил Лавровский. -

Правдоподобнее всего будет, если Фомин сделает

вид, что задержал мазурика и так как надо составить

протокол…

– Неплохо придумано, – кивнул Карасёв и

понизил голос до шёпота. – Только не хочется мне

Фомина вперёд посылать. Ведь, шестеро детишек у

него, мал мала меньше…

– Тогда уж и не знаю, что придумать.

– А помнишь, Лёша, как тогда на Грачёвке? -

сказал Малинин.

В прошлом году Лавровский с Малинином

отправившиеся на Грачёвку искать притон некой

Полковницы, куда вели следы «червонных валетов»,

прикинулись подгулявшими купчиком и его

приказчиком.

– Конечно помню, – улыбнулся Алексей. -

Только тогда нам холодного пива испить захотелось,

а сейчас… сейчас… Придумал! Стакана у нас нет!

– Молодец! – похвалил Карасёв. – Запевай что

ли.

Малинин откашлялся и затянул:

Соколовский хор у «Яра»

был когда-то знаменит.

Соколовская гитара

До сих пор в сердцах звенит!

Лавровский,

неимоверно

фальшивя,

подхватил:

Всюду деньги, деньги, деньги.

308

Всюду деньги господа,

А без денег жизнь плохая.

Не годится ни куда!

– Деньги эт хорошо, – пробасил Карасёв. – А

вот выпить у нас чего осталось?

– А то! – пьяно засмеялся Лавровский. – Я в

ресторации бутылочку смирновской прихватил. И

пару огурчиков.

– Молодец, племяш! Наливай!

– А я, дядя Аристарх, стакашек-то взять с

собой не догадался.

– Экая ты, Лёшка, бестолочь! Что же, по-

твоему, 2-й гильдии купец, первейший можайский

лесопромышленник, словно пьянь какая

подзаборная, из горла тянуть станет?

– Не, само собой, не станет – невместно… А

стакашек, дядя Аристарх, мы в сей момент

сообразим.

– Да где ты его возьмёшь среди ночи?

– А у железнодорожников! Все они пьяницы

известные. Ну нальём и им самую малость… Вон

огонёк в вагоне светится.

Пошатываясь, Алексей поднялся в вагонные

сени – на открытую площадку с навесом

огороженную фигурными перилами – и забарабанил

в дверь мастерской:

– Откройте, мужики!

– Пошёл вон, скотина, – послышался из вагона

голос, судя по характерным интонациям,

309

принадлежащий

человеку

привыкшему

распоряжаться.

– Шишкин. – прошептал Карасёв. – Ей богу,

его голос.

– Откройте, мужики! – Лавровский рванул

дверь, что есть силы. Но задвижка выдержала. – Нам

стакан нужен али кружка какая.

– А по морде хошь?– лениво поинтересовался

тот же голос. – Проваливай, пока я добрый.

Подожди, подумал Лавровский, сейчас ты у

меня злым станешь.

– Нашил на тужурку пуговицы в два ряда и

вообразил, что бога за бороду ухватил? Да видал я

тебя вместе с твоими пуговицами…, – Алексей

разразился отборной и замысловатой матерной

бранью. По своему бурлацкому прошлому он знал -

ни один хоть немного уважающий себя человек

после таких слов обидчика без мордобития не

отпустит. И не ошибся.

– Ну, пеняй на себя, раз напросился, – в голосе

невидимого собеседника больше не было лениво-

благодушных ноток. – Измордую, сволочь

сиволапая!

– Сидите, Мартын Егорович, – остановил его

приятный тенор. – Я сам разберусь.

– Только поосторожнее, Сева. Похоже их двое,

а то и трое.

– Ничего управлюсь. Ваня Комаров мне

несколько уроков английского бокса преподал и кое-

каким хитрым пластунским приёмам обучил.

310

Дверь распахнулась. На пороге стоял щуплый

молодой блондин в чёрной тужурке с синими

кантами на обшлагах и воротнике. В глубине вагона

за столом сидел высокий плотный мужчина – лысый,

со шрамом через весь лоб.

– Так, говоришь, стакашек тебе надобен? -

усмехнулся Сева, окидывая Лавровского

оценивающим взглядом. – Тогда полу…

Плохо Комаров учил Севу. Не объяснил

самого главного: сначала бей, а языком помолоть

потом успеешь. Лавровский правой перехватил руку

железнодорожника, картинно отведённую для удара,

а левой, что есть силы, врезал ему в челюсть.

Отшвырнув сразу обмякшего Севу в сторону,

Алексей рванулся вперёд. В вагон тут же ворвались

Карасёв и Малинин с револьверами наизготовку.

Человек со шрамом молниеносно выхватил из-под

шапки лежащей на столе «Смит-Вессон». Но

воспользоваться им не успел. Карасёв выстрелил

первым. Потом ещё раз.

Старый полицейский никогда не

промахивался.

– Готов, – сказал побледневший Лавровский,

осмотрев труп. – Одна пуля в плечо, а вторая прямо

в сердце. А ведь могли мы его живьём взять.

По виду Малинина чувствовалось – он

разделяет мнение друга.

– Нельзя с этими извергами и иудами по-

другому, ребята. А то расплодятся, как тараканы -

хорошим людям от них житья не станет, – вздохнул

311

Карасёв и перекрестился. – Прости господи меня

грешного… А второй-то хоть дышит? Ты, Лёшка,

его кастетом, что ли саданул?

– Не, кулаком… Да ничего с ним не

случилось! Уже глазами хлопает.

Очнувшийся Сева увидел убитого Шишкина

и, брызжа слюной, закричал:

– Сатрапы!... Палачи!... Но подождите,

сволочи, придёт и наше время… Будем вас на

фонарях вешать!

Карасёв покачал головой:

– Вот видите, ребята, какие они… И ведь, в

самом деле, будут, если им окорот вовремя не дать.

С улицы послышались выстрелы, топот ног.

– Лёша, присмотри за этим, – сказал Карасёв. -

А мы с Сергеем Сергеевичем пойдём, взглянем, что

там творится.

Малинин вернулся через несколько минут:

– Курилов в пассажирском вагоне прятался.

– Взяли? – спросил Лавровский, а сам, так

чтобы не видел арестованный, отрицательно

покачал головой.

Сергей сразу догадался, что задумал друг:

– Нет. Оказал вооружённое сопротивление при

задержании и был убит. Молодцы городовые – всё

нам хлопот поменьше. Теперь не двух допрашивать,

а только одного. Может быстро управимся и поспать

до утра часок-другой удастся.

– Сомневаюсь. Этот злодей, судя по всему,

упрямый. Намучаемся с ним пока заговорит…

312

Слушай, друг мой, а пока Матвеича нет, давай и

этого вслед за Куриловым и Шишкиным отправим.

Скажем, что плохо обыскали его, не нашли в

кармане кастет. А он на меня с ним бросился.

Сева, побледнев, залепетал:

– Но позвольте, господа… Это беззаконие…

Мою вину должен определить суд. А я готов дать

вам честное слово, нет ничего такого на мне, что

наказывается смертной казнью.

Малинин отмахнулся от него, как от

назойливой мухи:

– Помолчите, сударь, не до вас… Заманчиво,

Лёша, весьма заманчиво. Но вдруг он знает что-то

важное.

– Кто? Эта шестёрка? – презрительно

поморщился Лавровский. – Самое большое, что ему

могли доверить это набить морду Быку. Ничего он

не знает.

– Пожалуй ты прав, – Малинин достал наган.

– Нет! Нет! – закричал Сева. – Я знаю много!

– И Адвоката знаешь? – быстро спросил

Малинин.

– Нет. Адвоката я никогда не видел…

– Ну, вот, – разочарованно вздохнул

Лавровский. – Самого главного и не знаешь.

– Зато я знаю остальных членов пятёрки…

Мне известно, где хранится оружие, динамит и

литература, у кого находится касса организации…

Вернувшийся Карасёв немного удивился,

увидев, что мастер подъёмки Всеволод Запрудный

313

сидит за столом и что-то торопливо пишет. А

Малинин стоит у него за спиной, читая написанное

и, время от времени, требует:

– А вот в этом месте поподробнее,

пожалуйста.

– Как вам удалось его разговорить? – шёпотом

спросил Карасёв Лавровского.

– Пришлось применить методы, которые

любой прокурор и присяжный поверенный назовут

противозаконными и безнравственными. А нечего

было ему меня фонарями стращать! Не люблю я

этого.

Много разного начальства собралось в эту

ночь на Брестском вокзале – полицейские,

жандармы, представители прокурорского надзора.

Полковник Огарёв сиял словно именинник. Ещё бы!

Ведь это его подчинённые, за считанные часы, не

только поймали беглого преступника, но и выявили

почти весь состав социально-революционной

организации. Правда, кто такой Адвокат до сих пор

было неизвестно, зато всех остальных Запрудный

перечислил – бывший помощник саратовского

полицмейстера Курилов, смотритель бега Судаков,

беговой сторож Комаров и приват-доцент

медицинского

факультета

Московского

университета Клепиков.

Член Московской судебной палаты

действительный статский советник Лопатин, на

которого в декабре прошлого года именным

314

императорским указом было возложено

производство предварительного следствия по

государственным преступлениям в семи губерниях,

несколько раз перечитал показания мастера

подъёмки и благосклонно улыбнулся: