Текст книги "Галопом к столбу"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

предстоящей коронации. Городовых и околоточных

не хватит, чтобы на всех улицах, где император

185

проезжать будет, оцепление выставить. И народ

готов помочь! Но ведь им руководить надо -

отбирать самых достойных, находить, способных

возглавить сотни, учить, как службу нести

следует… А вы посмотрите, кто в Московском

попечительстве добровольной народной охраны

сидит! Писатели, мать их так… редактор

«Московских ведомостей» Катков… Ему

повитийствовать надо, передовую сочинить,

которую не только в Москве и Петербурге – в Европе

обсуждать станут. Разве поинтересуется он кого в

добровольную охрану набирают? Сомневаюсь что-

то. Иван Сергеевич Аксаков, который «Русь» издаёт.

При всём уважении к нему не могу представить, как

он повседневной черновой работой занимается…

Гиляров-Платонов…. Этот способен только всех без

разбора в своих «Современных известиях» ругать. А

как обратишься к нему с конкретным вопросом, так

сразу: «Ах, оставьте…»

– Говорят, забота о добровольной народной

охране возложена на одного из чиновников

канцелярии генерал-губернатора, – сказал Степанов.

– Нет. Всеми делами охраны занимаются

сейчас Шестёркин с Бухановым.

– Да, нашли, кому поручить, – покачал головой

Малинин.

Старшину мещанской управы Шестёркина за

склочный нрав и самодурство в Москве не любили.

Не пользовался особой симпатией горожанин и

старшина ремесленной управы Буханов. Очень уж

186

большую волю дал он служащим управы, к которым

нынче без «благодарностей» и подходить

бесполезно.

– Доносят мне, как Буханов дружинников

набирает, – продолжил Муравьёв. – Приходит к нему

желающий открыть экипажную мастерскую или

аптеку. Нет, говорит старшина, разрешение выдать

не могу, подобных заведение в городе и без вашего

полным-полно. Но можно и исключение сделать -

если в охрану запишитесь. А мастеров и

подмастерьев у вас сколько будет? Девять? Пусть и

они все вступят. Вас я десятником назначаю… А

потом докладывает на заседании попечительства:

«На сегодняшний день более пяти тысяч

московских ремесленников и мастеровых изъявили

желание стать членом добровольной народной

охраны». И Шестёркин по такой методе работает. А

если кто к нему по своей воле придёт – с

распростёртыми объятьями встречает. Всех без

разбора берёт! Даже выяснить не пытается, а нет ли

тут своего корыстного интереса? Вот так, скорее

всего, и с Комаровым было… Я обо всех

безобразиях сообщал обер-полицмейстеру.

Предлагал пополнить попечительство новыми

толковыми людьми, не отказываться от помощи

рогожских старообрядцев, усилить проверку

вступающих…. Но он к моим советам

прислушиваться не склонен.

Все знали, что с новым обер-полицмейстером

Козловым отношения у Муравьёва натянутые.

187

– А если об этом в «Московском листке»

напечатать? – предложил Малинин.

– Нет, Серёжа. К такому деликатному вопросу

газеты подключать не следует. Я решил доложить

лично Владимиру Андреевичу. Конечно, идти на

прямую к генерал-губернатору – это нарушение

служебной субординации, но выбирать не

приходится…. А Комаровым следует заняться

самым серьёзным образом. Вася, поручаю это тебе.

Для начала запроси у полицмейстера 2-го отделения

списки 1-й Ходынской сотни. Посмотри

внимательно, что там за людишки собрались…

В

кабинет

заглянул

помощник

делопроизводителя, протянул Степанову бланк

телеграммы:

– Получен ответ из Петровско-Разумовского

участка на ваш запрос.

– «Убит служащий барышника Ильюшина

Мирон. Фамилия устанавливается», – прочитал

Степанов.

– Константин Гаврилович, прошу извинить, но

мне срочно надо в Петровско-Разумовский участок,

– сказал Малинин.

– Подожди, – остановил его Муравьёв. – Это

ваше лошадиное дело может быть связано с

Комаровым?

– Не исключено.

– Вот так, значит? – Муравьёв повернулся к

Степанову – Врач тебе советовал побольше на

свежем воздухе быть. Прокатись-ка вместе с

188

Сергеем к Эффенбаху…. Можете взять мои сани.

Только смотрите, кучера не угробьте, как в прошлый

раз.

– Пристав Черноусов, под началом которого я

начинал службу в полиции, вашего брата больше

чёрных кошек опасался. У него даже примета была:

«Пришёл днём репортёр – вечером жди

неприятностей». Теперь вижу, ошибался старик. От

вас мне пока только польза. То притон «святой

жизни человека» помогли прикрыть, то убитого

опознали, – балагурил Эффенбах, разливая по

чашкам кофе, который он, как и большинство

петербуржцев, предпочитал чаю.– Угощайтесь,

Алексей Васильевич. А может коньячку?

– Во-первых, ещё не вечер, – засмеялся

Лавровский. – А во-вторых, дёшево вы моё

содействие цените. Нет, Михаил Аркадьевич,

рюмочкой коньяка вы не отделаетесь!

– Помощь, какая требуется? Если это не

противозаконно, то можете рассчитывать.

– В «чижовке» у вас сидит некий Лёха

Курносый. Мне бы с ним наедине потолковать.

– Курносый? – наморщил лоб пристав,

припоминая. – А, вы о купеческом сыне Алексее

Балясине. Нечипоренко!

На пороге тут же возник младший помощник.

– Слухаю, ваше высокоблагородие.

– Приведи из камеры задержанного Балясина,

если он уже протрезвел.

189

– Протрезвел, – заверил Нечипоренко. – В

нашей «чижовке» любой за час-другой трезвым, как

стёклышко станет. Мороз, как на улице…

– Михаил Аркадьевич, а что ему светит? -

поинтересовался Лавровский.

– История довольно скверная. При других

обстоятельствах я просто велел бы гнать его в шею.

Разумеется, предварительно накостыляв по ней. Но

его задержал околоточный Робашевский, с которым

у меня неприязненные отношения. Да ещё такой

рапорт сочинил! Словно важного преступника,

рискуя жизнью, изловил. Отпусти я этого забулдыгу,

Робашевский на меня, как на пособника, кляузы

напишет…. Придётся докладывать обер-

полицмейстеру. Пусть он решает – отправлять

Балясина к мировому за словесное оскорбление

чинов полиции или придать делу политическую

окраску. В последнем случае, скорее всего высылка

из Москвы в административном порядке…. А вот и

он! Ну, не стану вам мешать.

Без тёмных очков, широкополой шляпы и

неизменного пледа на плечах Курносый выглядел

жалко. Его трясло – то ли с похмелья, то ли от

холода.

– Допился? – сказал Лавровский. – Сколько раз

тебе умные люди говорили – не можешь чай пить -

не порть сахар.

– Подумаешь, преступление большое -

околоточного обругал.

190

– Не просто обматерил – сатрапом царским

назвал. А ещё кричал: «Долой самодержавие!» ….

Ты откуда родом тёзка?

– Из Вологды.

– Вот туда тебя и вышлют в административном

порядке, да ещё под надзор полиции. Бегов и скачек

там нет. Чем кормиться станешь?

– Отец не даст с голоду помереть.

– Врёшь, друг сердечный. Сам мне

рассказывал, отец тебя наследства лишил и на порог

появляться не велел.

Курносый молчал, уставившись жадным

взглядом на бутылку. Похоже, она волновала его

сейчас куда больше, чем собственное незавидное

будущее.

Алексей налил рюмку. Выпил и закусил

лимончиком.

– Хороший коньячок «Фин-Шампань». Но пил

я вчера наш кавказский – ничуть не хуже…. Ладно,

давай говорить начистоту. В моих возможностях,

чтобы тебя из участка турнули, а протокол порвали.

Только как говорит наш общий знакомый Мишка

Кацман, а оно мне надо? Как расплачиваться

станешь?

– Я тебе, тёзка, подскажу кто приз принца

Валлийского выиграет.

– Это я и без тебя знаю – из первых рук

сведения получил. Ты мне лучше всё про

малютинского камердинера Костю расскажи.

191

– Про Костю? Ну, играет он. Всё время на

«тёмную» ставит.

– Много проигрывает?

– Рублей по сто, а то и больше.

– И всё время при деньгах?

– Не, в ноябре совсем пустой был. А потом,

нашелся добрый человек, дал ему под вексель

тысячу.

– Под вексель говоришь? Лакею, у которого

никакого движимого или недвижимого имущества

нет? Это кто же такой рисковый?

– Антон Иванович.

Сердце Лавровского радостно екнуло – не

напрасно тащился он на Михалковское шоссе.

– Понятно, – как можно более равнодушно

сказал он. – Знаю я его – мой ровесник, усы эдак

лихо закручены, одевается всегда модно…, – он

подробно описал внешность мнимого хлудовского

секретаря Антона Ивановича Подьячего.

– Путаешь ты что-то, тёзка. Антон Иванович

человек пожилой, степенный, борода лопатой.

– Познакомь меня с ним – мне деньги срочно

требуются.

– Познакомлю. Только адреса его я не знаю.

Мы с ним на бегах встречались – он там каждое

воскресенье бывает.

– Вот на бегах мне его и покажешь.

– У входа поджидать придётся. Меня туда не

пускают.

– Со мной пустят. Так договорились?

192

– Само собой.

– Тогда попрошу пристава твоё дело

прекратить. Радуйся, Лёха – скоро домой пойдёшь.

– А можно мне, – Курносый судорожно

глотнул. – Рюмочку бы…

– Нет, друг сердечный. Даже не надейся. Знаю

я твой длинный язык – завтра по всей Москве

разнесёшь, что тебя у Эффенбаха коньяком

потчевали…. Нечипоренко! Уведи его.

Вернулся Эффенбах.

– Вы Евгения Никифоровича знаете? – спросил

Алексей.

– Да, я знаком с подполковником

Ширинкиным, – пристав пристально посмотрел на

Лавровского. – Он меня, между прочим, о вас

расспрашивал. Я дал самый наилучший отзыв.

– Мой приезд к вам связан с выполнением

важного задания полученного от него. Курносого

надо отпускать. Он может вывести нас на людей,

которых разыскивает Ширинкин.

– Хорошо. Сейчас распоряжусь.

Но позвать Нечипоренко он не успел. Тот сам

заглянул в кабинет

– Там из сыскного приехали. Видать что-то

серьёзное – на санях самого Муравьёва прикатили.

– Говорил же я вам – ещё не вечер, – развёл

руками Алексей.

193

Глава 18

Полное взаимопонимание

Степанов внимательно прочитал протокол

осмотра места происшествия, рапорт околоточного

надзирателя, обнаружившего в лесу умирающего

Мирона.

– Пригласите околоточного, – снимая очки,

сказал он. – Надо с ним побеседовать.

– Понимаю, господин титулярный советник,

вы хотите дело от нас забрать? – в голосе Эффенбаха

послышалась обида.

Вот человек, с уважением подумал

Лавровский, другой бы на его месте радовался -

хлопот меньше, а он ещё и обижается.

– Ни в коем случае, – заверил пристава

Степанов. – Здесь работы всем хватит – и общей

полиции, и сыскной. Так что давайте сотрудничать.

Вошёл Нечипоренко:

– Ваше высокоблагородие, там барышник

Ильюшин приехал, – доложил он. – Ох, и сердит!

Жаловаться, говорит, буду, коли, до завтра убийцу не

отыщите.

– Малинин, Лавровский потолкуйте с

Василием Петровичем – вы ведь с ним давно

знакомые, – распорядился Степанов. – А мы с

Михаилом Аркадьевичем околоточного послушаем -

вдруг, да и не попала в рапорт какая существенная

мелочь. План участка у вас найдётся?

– Обижаете, господин титулярный советник, -

Эффенбах подошёл к стене, отдёрнул занавеску. Под

194

ней оказалась огромная карта территории

Петровско-Разумоваского участка. – По моему

заказу изготовлена топографами из штаба

Московского военного округа. Недёшево обошлась.

– Вот это да! – восхитился Степанов,

рассматривая карту, испещрённую разноцветными

линиями, кружочками, квадратиками и крестиками.

– Я такого ни в одном участковом управлении не

видел.

– Мы нанесли на неё все сведения

необходимые для работы, – пояснил польщённый

Эффенбах. – Посты, маршруты патрулирования,

места, где наиболее часто совершаются те или иные

преступления. Крестики, например, карманные

кражи, кружочки – гоп-спопы.

– Вам непременно надо выступить с

предложением обер-полицмейстеру, чтобы

подобными картами обзавелись все участки.

– Да неудобно, Василий Васильевич. Скажут, в

Москве без году неделя, а уже с советами лезет.

– А нечего тут стесняться! Такие уж в Москве

нравы – сам себя не похвалишь…

Лавровский понял, что пристав и сыщик

нашли общий язык.

– Совсем в Москве порядка не стало! Раньше

хоть в Зыково, хоть на Петровские Выселки по

ночам ездили безбоязненно. А сейчас чуть ли не

белым днём убивают! К обер-полицмейстеру поеду

жаловаться!

195

Разбушевавшийся Ильюшин даже не заметил

подошедших Лавровского и Малинина. Вздрогнул,

неожиданно услышав голос Алексея:

– Преувеличиваете, Василий Петрович. Глухие

места. Всегда здесь неспокойно было. Не случайно

студенты Петровской академии в город отродясь по

одному не ходят, а только компаниями большими.

– А вы, анделы мои, как здесь очутились?

– По нашему общему делу, – тихо сказал

Алексей. – Пойдёмте на улицу, посекретничаем.

– Пойдём. Только ты, андел мой, сигарку свою

не доставай. Терпеть не могу, когда при мне курят.

Лучше свежим воздухом подышим – оно

пользительно… Эх, хороша погодка, просто

благодать!

– Только холодно чересчур, – зябко повёл

плечами Малинин. – Градусов двадцать, наверное.

– А, что же ты хочешь, андел мой? На то она и

зима.

– Это действительно Мирон? Я не ошибся? -

спросил Лавровский.

– Не ошибся, – вздохнул барышник. – Мирон

Сербиянов. Он у меня старшим был по… Ну, да по

какой части вы и сами знаете – под Харьковом с ним

встречались.

– Жалко мужика. Я ему жизнью обязан, -

Алексей достал сигару, но тут же, спрятал. – Он

Удалого в здешних конюшнях искал?

– В том-то и непонятка, андел мой, что нечего

Мирону в Петровско-Разумовском было делать. В

196

Донскую слободу я его направил. Как сюда он попал

– не ведаю. Не иначе к молодке какой в гости

поехал. Мирон, царство ему небесное, большой

любитель был по этой части. А в лесу на его

рысачка злодеи видать польстились.

– Хорошая лошадь? – поинтересовался

Лавровский.

– Залюбуешься! Жар кличут. Рыжий жеребец с

завода Янькова. Я помощнику пристава уже описал

и его, и сбрую, и сани.

– Нет, Василий Петрович, – не согласился

Малинин. – Женщины и лошадь здесь не причём. Не

из-за них Мирон в лесу оказался. Он что-то важное

узнал…

Лавровский, так чтобы барышник не видел,

прижал палец к губам – помолчи мол:

– Василий Петрович, отправьте вы своих

молодцов в Донскую слободу. Пусть выяснят к кому

Мирон заходил, с кем общался, один ли обратно

уехал… Глядишь и ухватимся за ниточку.

– Хорошо, андел мой, так все и сделаю.

Посмотрев вслед Ильющину, Сергей спросил

Лавровского:

– Почему ты не захотел сказать ему о Моте? То

что это его рук дело сомневаться не приходится.

Именно Одинцов заставил Мишку Кацмана

трезвонить по всей Москве о харьковских цыганах и

Портаненко.

Он рассказал, как удалось сегодня взять в

оборот Кацмана.

197

– У нас с тобой, Лёша, имеется возможность

собственными ушами услышать, как Мишка будет

перед ним отчитываться. В субботу вечером в

«Молдавии»…

– Вот видишь! А расскажи я Ильюшину о

Моте и потеряли бы мы такую возможность…

Удачный у тебя сегодня день. Да и я землю не зря

топтал. Сомнений нет, аттестат Удалого украл

камердинер Костя.

– Причина?

– Игрок он. Всё просадил. Вот деньги и

потребовались. Курносый познакомит нас с тем кто

их Косте дал. Дело, значит, было так. В ноябре

Костя оказался совсем пустой…

Выслушав Алексея. Малинин поморщился:

– Неубедительно. А если эта «борода лопатой»

самый обычный ростовщик? Среди них встречаются

и такие, кто рискует давать деньги без всякого

обеспечения.

– Не спорю. Только я ещё не сказал тебе как

зовут эту «бороду лопатой». А зовут его – Антон

Иванович.

– Подьячев?

– Фамилию мы в воскресенье на бегах

выясним. Курносый обещал его показать… А про

Мотю нельзя Ильюшину было пока говорить. Горяч

Василий Петрович. Да и своих ребят в обиду давать

не привык. Боюсь не долго прожил бы Одинцов. А

он нам живой нужен. И не только нам.

– Ты о Ширинкине?

198

– Да, друг мой. Адвокат, которого он ищет это

Одинцов. Сам не ожидал, что мы так быстро его

найдём.

– И не только его. Похоже, мы с тобой всю

пятёрку установили, – Малинин принялся загибать

пальцы. – Одинцов, Курилов, Жора Пиндос, Антон

Иванович, сторож Комаров, смотритель бега

Судаков…

– Между прочим, друг мой, у тебя уже

шестеро получается, – усмехнулся Алексей. – Насчёт

Пиндоса полностью согласен. Хлудовским

секретарем, скорее всего, он представился. И с

политическими связан – я об этом от многих уже

слышал. Антон Иванович само собой, тоже из их

шайки. А вот причём здесь сторож со смотрителем?

– Как причём?! Комаров очень подозрительная

личность. Он шайку сколотил, хорошие деньги на

бегах зарабатывает…

– Согласен, со всем согласен. Только нет у нас

с тобой никаких доказательств его связи с Мотей

Адвокатом. Неизвестно даже знакомы ли они.

К ним подошёл Нечипоренко:

– Вас в кабинет настоятельно приглашают.

Судебный следователь приехал.

– Ну вот, опять покурить спокойно не дали, -

проворчал Лавровский.

Судебный следователь 8-го участка Кейзер

был известен своим формализмом и буквоедством.

Его не любили, но побаивались. Знали, что вхож он

199

к прокурору Московского окружного суда

Обнинскому. Оба, хотя и в разные годы учились в 4-

й московской гимназии. А такое людей сближает.

Кейзер выслушал пристава и Степанова.

Потом поправил золотое пенсне и решил, по своему

обыкновению, сделать выволочку чинам полиции:

– Прежде всего, господин надворный

советник, позвольте выразить вам моё

неудовольствие. Вы обязаны были сообщить мне об

убийстве незамедлительно, а не на следующее утро.

– Да где же вас, Владимир Фёдорович

найдёшь в десятом часу вечера? – дружелюбно

улыбнулся Эффенбах, не любивший без нужды

обострять отношения. – Притом в Татьянин день.

– Дома, разумеется. Или вам мой адрес

неизвестен? Так спросили бы своих городовых. Он

у них в «памятных книжках» записан.

Явный перебор, подумал Алексей. Неужели

Михаил Аркадьевич сдержится? Тот сдержался.

– Но это так, к слову, – продолжал Кейзер. – А

теперь о главном. Я не одобряю намеченные вами

меры по розыску убийцы. Сосредоточить усилия

следует на поиске похищенной лошади. Тем более

она очень приметна – не так уж и много в Москве

чисто рыжих рысаков. А вы уповаете на поиски

какого-то мифического Моти.

– Рысака мы конечно искать будем – пошлём

околоточных по конюшням. Кроме того опросим

дворников и ночных сторожей. Не исключено, что

они видели едущего Сербиянова, – сказал

200

Эффенбах. – Но и Мотей пренебрегать не следует.

Околоточный, обнаруживший раненого Мирона,

пишет...

– Читал я этот рапорт, – не дослушал его

следователь. – Мало ли что в предсмертном бреду

человеку в голову взбредёт?

– Василий Петрович Ильюшин, у которого

служил убитый, подозревает не мифического, а

вполне конкретного человека, – вступил в разговор

Малинин. – Он предполагает…

Кейзер перебил его:

– Господин пристав, почему на служебном

совещании присутствуют посторонние?

– Сергей Сергеевич Малинин не посторонний.

Он временно зачислен на службу внештатным

полицейским надзирателем, – не моргнув глазом

соврал Степанов.

– Хорошо. А что здесь делает господин

Лавровский? Сведения для пастуховского листка

собирает? Или платным сыском опять занимается?

Вот зараза, подумал Алексей, до сих пор

забыть не может, как лопухнулся с кражей на

выставке. А может, помнит, как я в беговом отчёте

написал: «Проиграл не Уголёк, а Кейзер». А всё-

таки хорошо, что я сам по себе, а не служу – с

разными Кейзерами можно не церемониться.

Кейзер не унимался:

– Так позвольте узнать…

– А вот и не позволю! – Лавровский

решительно поднялся из-за стола. – Чин и

201

должность ваши слишком незначительны, чтобы в

государственные дела нос совать… До свидания,

господа! Серёжа, я тебя на улице подожду.

У порога он остановился:

– Вам по должности «на зубок» полагается

знать все документы полиции, а в «Инструкции

городовым Московской городской полиции», будет

вам известно, записано, что «заступая на дежурство,

городовой обязан знать или иметь под рукой,

записанными

в

«памятной

книжке»,

местонахождения камер участкового мирового судьи

и судебного следователя, а также местожительство

проживающих

вблизи

его

поста

высокопоставленных лиц…» Нет там о вашем

домашнем адресе ни слова. Не знаете вы сударь,

инструкций… А может, передёргиваете…

Выйдя на улицу, Алексей с наслаждением

закурил сигару. Мелькнула запоздалая мысль: язык

мой – враг мой… Вскоре мимо него, отвернувшись в

сторону, прошёл Кейзер. А потом из здания

участкового управления вывалились хохочущие

Эффенбах, Степанов и Малинин.

– Подвёл я вас, Михаил Аркадьевич, -

вздохнул Лавровский. – Жаловаться Кейзер на вас

будет.

– Не будет, – заверил Эффенбах. – Приезд в

Москву Ширинкина для него не секрет. Вот я ему и

намекнул, что вы выполняете особо важное

поручение Евгения Никифоровича… А срезали вы

его просто замечательно! До сих пор душа радуется.

202

– И вмешиваться в розыск лишний раз не

будет, – добавил Степанов. – Действуем, как

договорились, Михаил Аркадьевич?

– Конечно. С меня рыжий рысак, а за вами

Мотя.

Глава 19

По советам Муравьёва

Муравьёв, выслушав доклад Степанова о

поездке в Петровско-Разумовский участок, пришёл

в благодушное настроение. Не любил он Кейзера.

Тот не раз писал на него жалобы обер-

полицмейстеру и прокурору Московского

окружного суда «о получении признательных

показаний с помощью рукоприкладства и других

недозволенных способов, в частности – запугивания,

шантажа и даже скрытия преступных деяний

свидетелей обвинения».

– Зарвался ты, Вася, – шутливо пригрозил

пальцем полковник. – За меня уже решаешь кого на

службу принимать… А что же ты и господина

Лавровского во временные сотрудники не

определил? Не пришлось бы ему тогда со

следователем сцепиться.

– Не успел он, – засмеялся Алексей. – Кейзер

на меня, аки тигра лютая, набросился, а я его сразу

дуплетом.

– Славно вы его инструкцией в нос ткнули! Но

имейте в виду, Алексей Васильевич, опасного врага

203

нажили, – голос Муравьёва стал серьёзным. – Он

обид не прощает. По себе знаю.

– Ничего. Бог не выдаст, а свинью мы и сами

съедим.

Муравьёв, потирая бок, принялся расхаживать

по кабинету. В молодости он служил на Кавказе,

воевал с горцами, был ранен. Рана давала о себе

знать перед переменой погоды.

– Ноет? – участливо спросил Малинин.

– Немного, – поморщился полковник. – Ну и

зима, мать её… На Рождество капель, как в марте.

На Крещение мороз за тридцать градусов. А завтра-

послезавтра, чувствую, опять ручьи потекут.

– Нездоровая погода, – сказал Степанов. – У

нас из двенадцати надзирателей четверо с

инфлюэнцей слегло.

– Шестеро, – поправил Муравьёв. – Сегодня

Смолин и Лещинский заболели… А дел, как назло,

навалилось. Утром обокрали квартиру редактора

«Русских ведомостей» Соболевского. Потом Вера

Ивановна Фирсанова приезжала, умоляла помочь.

Горничная у неё сбежала вместе с камешками её

знаменитыми.

Бриллиантовые серьги-росинки и солитер

молодой миллионщицы Фирсановой были известны

всей Москве. Ювелиры даже затруднялись назвать

их примерную цену.

– Прочую мелочь, вроде Стёпки Махалкина,

который опять из Сибири сбежал и на Хитровке

объявился, я и не считаю. А мы с тобой Вася, по

204

собственной охоте ещё и убийство Сербиянова на

себя взяли, да и сторожа этого тёмного. Соколов с

Рабиновичем заняты. Придётся тебе одному

крутиться.

– Константин Гаврилович, один не управлюсь,

на мне ещё ведь стол приключений и отчётность, -

взмолился Степанов. – Дайте хоть одного человека.

– Хорошо. Бери Ватошника.

– Благодарю покорно. Лучше уж одному.

Степанов не любил полицейского надзирателя

Тимофея Ватошника, считал его случайным

человеком в полиции и подозревал в порочащих

связях. Но Ватошнику покровительствовал

помощник начальника Николас, к мнению которого

Муравьёв всегда прислушивался.

– Почему одному? – сказал Малинин. – Мы

поможем.

Лавровский согласно кивнул.

– Константин Гаврилович, а может,

действительно, временно зачислить их на службу? -

предложил Степанов. – С документами сподручнее

будет, а то вон как нехорошо сегодня с Кейзером

вышло.

– Я не против, если они не возражают.

Они не возражали.

– Пиши приказ о временном зачислении на

службу внештатными полицейскими надзирателями.

И незамедлительно, оформи им соответствующие

документы, – приказал Муравьёв помощнику

делопроизводителя Чистякову.

205

– Но позвольте, Константин Гаврилович, для

этого нужны их паспорта. Кроме того полагается

послать запросы участковым приставам по месту их

жительства…

– Я кому сказал?! Чтобы одна нога здесь -

другая там! – рявкнул на него Муравьёв. И уже

спокойно, обращаясь к Степанову. – Вмешиваться в

твои действия, Вася, не буду, но вот тебе пара

советов. Потрясите как следует старшину

мещанской управы, ведь именно он Комарова в

добровольную народную охрану принимал. И к

Таньке Губиной надо съездить. Перечитал я

протокол её допроса и понял – упустили мы с

Сергеем кое-что в спешке.

– Что? – удивился Сергей, считавший

проведённый ими допрос образцовым во всех

отношениях.

– О знакомых Курилова мы её не расспросили.

А в протоколе, между прочим, твоей рукой

записано: «Гостей почти не приводил».

Подсказывает мне что-то – это «почти» может

далеко повести.

Московская мещанская управа находится в

Георгиевском переулке в трехэтажном, не то, чтобы

грязном, но каком-то замызганном доме.

… Сподвижник Петра Великого боярин

Троекуров, наверное, в гробу бы перевернулся,

узнай, какая судьба ждёт его каменные палаты.

Когда строил их, хотел изумить всю Москву. Даже

206

рискнул навлечь гнев скорого на расправу царя, на

воровство пошёл – использовал кирпичи и другие

строительные материалы, предназначенные для

возведения Сухаревой башни, которым заведовал…

Много лет любовались москвичи троекуровскими

палатами, считая их одним из красивейших зданий в

городе.

Но шли годы. Умер боярин, а вскоре присёкся

и его род. Дом сменил несколько хозяев и, в конце

концов, стал собственностью Московского

мещанского общества. Оно тут же сдало большую

его часть под трактир и гостиницу «Лондон», а в

оставшейся разместило свою управу.

Приличные люди в «Лондон» не заглядывают

– трактир облюбовали извозчики, а в гостинице, в

основном, проживали шулера, аферисты и прочая

тёмная публика.

А вот в управу москвичам принадлежащим к

многочисленному мещанскому сословию, волей-

неволей, ходить приходится часто. Ведь она выдает

паспорта, разрешения на открытие трактиров и

лавок; занимается вопросами налогообложения;

заведует учебными и благотворительными

заведениями, принадлежащими обществу…

Старшину мещанской управы Шестёркина

можно было обвинить в разных грехах -

самодурстве, скандальном нраве… Но только не в

лени. Не секрет, что многие чиновники и

«служащие по выборам» после обеда на службе не

появляются. У Шестёркина с этим было строго.

207

Хотя Лавровский пришёл в управу за четверть

часа до окончания присутственного времени все

оказались на местах – от старшины до самого

последнего писца. Алексей не стал козырять

документом полученным в сыскном, а сказал, что

его вызывали. Немало удивился, когда Шестёркин

встал из-за стола ему навстречу.

– Рад, очень рад, что так скоро откликнулись

на моё приглашение.

– Приглашение? Меня, Иван Иванович,

повесткой вызвали, как какого-нибудь

неплательщика торговых сборов и податей.

– Какой повесткой?

– Обычной. Надлежит, дескать, вам 12 января

к десяти часам утра явиться к старшине мещанской

управы. Даже о причине вызова сообщить не

удосужились. Я два дня голову ломал – чем

провинился, – притворно вздохнул Алексей.

– Вот ироды! Я распорядился, чтобы от моего

имени вас пригласили в удобное время для

приватной беседы, имеющей большое

государственное значение. Будьте уверены, Алексей

Васильевич, виновника я найду и примерно накажу.

Он у меня наградных к Пасхе не получит… Да вы

бекешу-то снимайте, натоплено у меня жарко.

Курите, если угодно. А может чайку?

– Удобно ли? Ваши люди, поди, уже домой

собрались.

208

– Вот уж нет! Пока я сам на службе, ни один

об этом даже не помыслит. Хоть до утра сидеть

будут!

Алексею вспомнилось, как медленно, даже в

случаях «подмазывания», решаются все вопросы в

управе. Не удивительно, при таком порядке, рано

или поздно служащие начинают жить по старому

правилу: «От дела не бегаем, но и дела не делаем».

Алексей знал, не такой человек Шестёркин,

чтобы в своём кабинете, ни с того ни с сего, кого

попало чаем потчевать. Причина должна быть

серьёзная. Поданные к чаю лимон и ром

подтверждали это… К концу второй чашки стало

ясно, чем вызвано такое радушие. Оказывается,

нажаловался полицмейстер 2-го отделения генерал-

губернатору на Ивана Ивановича, отвечающего за

создание добровольной народной охраны на севере

и северо-востоке Москвы. А Долгоруков на

заседании городского попечительства, при всех,

отчитал его как мальчишку.

– Особо недоволен, его сиятельство тем, что

до сих пор нет охраны на Пресне. Ходынке, в

Сущёво.

– А как же 1-я Ходынская сотня? -

поинтересовался Алексей, стараясь перевести

разговор на интересующую его тему. – Даже я о ней

наслышан.

– Маловато там народа – человек тридцать

всего. Да и те железнодорожники. А Владимир

Андреевич этой публике не доверяет. Они, говорит,

209

смутьяны известные, а набирать надо побольше

людей благонамеренных – наездников, конюхов и

прочую беговую прислугу. Велел он мне за

содействием к Александру Васильевичу

Колюбакину обратиться.

– Это разумно. Колюбакин, как вице-

президент бегового общества, многое может.

– Вот я и обратился. А он меня к вам

направил. Лучше господина Лавровского, мол,

никто у нас в людях не разбирается, он поможет

самых достойных подобрать.

Алексей не удивился. Такая уж привычка у

Колюбакина – перекладывать на других то к чему у

самого душа не лежит. Причем, даже заранее не

предупредив. Знает, что его все уважают и не

откажут.

– Так поможете?

– Попробую, Иван Иванович. Потолкую кое с

кем.

– Мне бы, для начала, нескольких сотников

подыскать, таких же толковых как Комаров.

– А его кто вам порекомендовал? Или он сам

услуги предложил?

– Порекомендовал мне его кто-то из знакомых.

– А кто именно?

Шестёркин задумался:

– То ли Сумбул из городской управы, то ли

заведующий водопроводом Зимин… Нет, не они…

Точно, в Купеческом клубе! Херсонский помещик

210

Горицветов Владимир Иванович. Мы с ним на обеде

рядом сидели.

В доме Поярковой никого, кроме кухарки, не

оказалось. Хозяйка уехала в театр, а нового

дворника, вместо убитого во вторник Тимофея, на

службу пока не взяли.

Кухарка, пышногрудая и широкобёдрая

женщина лет за тридцать обрадовалась

неожиданному гостю. Охотно пустилась в

разговоры:

– Не каждый сюда и пойдёт. Приличного

дворника в такой дом и калачом не заманишь. Да и я

хочу с места уйти.

– А что так? – поинтересовался Малинин. -

Платят мало?

– Не. На жалование грех обижаться. А вот

смотреть на все эти непотребства сил моих больше

нет.

– Какие непотребства? Татьяна Ивановна, с

виду, очень порядочная женщина.

– Так то с виду, а на самом-то деле… Ох,

матерь божия, царица небесная прости меня

грешную, чуть слово зазорное не сорвалось, -

кухарка мелко перекрестила рот. – Что ни день, то у

хозяйки новый кавалер. А то и двое-трое.

– Сразу?

– Сразу или по очереди того не ведаю – я с

ними в спальной и блудуаре не была.

211

Сергей улыбнулся. До чего же метко

переделали москвичи модное французское слово

будуар. Как говорится, не в бровь, а в глаз.