Текст книги "Галопом к столбу"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

бог здоровья. Мужики, сказал он, пора за ум

браться, договариваться надо. Собрались мы у него

в Козлове – я, харьковский Портаненко, полтавский

Хмара. Вася Панин из Питера приехал. Да ещё

Мягкова и Файнберга позвали. Потолковали по-

людски, за самоваром и договорились. От Харькова

весь юг за Портаненко и Хмарой остается. Мы туда

не лезем. Зато и они дальше Харькова в Россию нос

совать не станут. На том все крест целовали.

– И Файнберг крест целовал? – пошутил

Алексей. Но барышник шутку не принял:

– Он именем своего бога поклялся. А у евреев,

андел мой, на этот счёт строго… Почти два года

живём мирно, душа в душу. Уговор не нарушаем. И

вдруг такое… Беда… До сих пор не верится, что эту

афёру с Удалым Феодосий затеял. Ведь он, сукин

кот, знает, чем отвечать придётся.

133

В спокойном, мягком и ласковом голосе

барышника зазвучал метал и ещё, что-то такое от

чего Лавровский зябко поёжился.

– Я гляжу, андел мой, ты в этом деле не

меньше моего заинтересован. Вот и давай табачёк

нюхать пополам. Согласен?

Алексей кивнул.

– Много чего разнюхать удалось?

– Очень мало, Василий Петрович.

– Ты тогда, андел мой, время попусту не трать

– самого Удалого не ищи. Мне торговые конюшни и

конные дворы проверить сподручнее. Да и отправил

я своих ребят уже по ним… А ты займись-ка

мошенниками. Если действительно Феодосий

напакостил, то они, скорее всего из Малороссии или

Польши к нам пожаловали. У тебя приятели в

сыскном имеются. Небось, укажут всех приезжих

хохлов и поляков.

– Уже указали.

– И я тебе тоже подсказочку дам. Встречался я

в Одессе с человеком одним. Он по бумажкам-то

чистенький, а на самом деле пробу ставить негде. В

Москве он сейчас. Одинцов его фамилия. А зовут

Матвей Петрович.

Алексей сразу вспомнил случайную встречу с

администрацией бегового общества возле

Брестского вокзала и всё, что Колюбакин, со слов

одесского полицмейстера и начальника губернского

жандармского управления, рассказывал об

Одинцове – держал притон, водил дружбу с

134

шулерами, контрабандистами и даже нигилистами.

А ведь я о нём совсем было забыл, мелькнула

мысль.

– Слышал о таком, – как можно более

равнодушным голосом сказал Алексей. – Кличка у

него Мотя Адвокат.

– Молодец, – похвалил барышник. – Много

разузнал. А всё темнишь, андел мой.

– А Жору Пиндоса вы знаете? – спросил

Лавровский, с великим трудом припомнив кличку

одного из «жоржей» о которых говорил сегодня

Малинин. – Он ведь тоже из Одессы.

– Пиндоса, говоришь? Знавал и такого.

Паладис его фамилия. Ох, мастак он комедию

представлять! Крепко Костя мне в одном дельце

подсобил. Попросил я его… Ну да это тебе знать ни

к чему. Только ты, андел мой, его не ищи. Пустая

трата времени.

– Во-первых, Костя с Феодосием на ножах. А

во-вторых, он того, – Ильюшин покрутил пальцем у

виска.

– Что того? С ума сошёл?

– Считай, что так. Он когда в тюрьме сидел с

крамольниками снюхался, поэтому от дел отошёл.

– Любопытно, очень любопытно… И вот ещё,

Василий Петрович. Мы сейчас выяснить пытаемся

от кого слухи о Портаненко идут. Извозчиков

расспрашиваем, наездников, букмекеров. Неплохо

было бы если вы…

135

– Понял я, андел мой… Скажу своим ребятам -

пусть тоже поинтересуются… Узнаешь, что важное

– заходи, хоть днём, хоть ночью. А ежели я чего

разнюхаю, сообщу тебе, сей же час. Ты в

«Чернышах» по-прежнему квартируешь?

– Там.

– Ох, и несолидное для редактора-издателя

жильё. Квартиру тебе хорошую надобно.

– Вашими бы устами, да мёд пить, – засмеялся

Алексей. – И выезд, и квартиру. Где я на всё это

деньги найду?

– Деньги, андел мой, дело наживное. А насчёт

выезда собственного… Вот разберёмся во всём,

выясним виноват Феодосий или нет, так я тебе

такого рысачка подарю – вся Москва завидовать

будет.

Глава 14

Татьянин день

Каждый год 12 января Малинин откладывал

«на завтра» любые, даже самые важные и срочные

дела, и во второй половине дня отправлялся на

Трубную в ресторан «Эрмитаж Оливье».

Татьянин день. студенческий праздник…

Сперва отмечали его только в Императорском

Московском университете, указ о создании которого

был подписан императрицей Елизаветой Петровной

12 января 1755 года. Потом весёлая и пьяная

«Татьяна» приглянулась студентам других высших

учебных заведений Первопрестольной. А вскоре

136

этот праздник стала считать своим вся учащаяся

молодежь России. Да и не только она.

Многие солидные москвичи – профессора и

адвокаты, врачи и литераторы – не прочь были в

Татьянин день встретиться с товарищами по

университету, пообщаться с современной

молодёжью и, как в былые годы, выпить лишнюю

рюмку. Место встречи всем было известно заранее -

«Эрмитаж», владелец которого Люсьен Оливье

отдавал 12 января своё заведение в полное

распоряжение нынешних и бывших студентов. По

традиции съезжались туда в шестом часу вечера.

Время в запасе имелось, поэтому Сергей

решил вначале заглянуть в бильярдную гостиницы

«Мир», где, по словам Кузьмы, постоянно ошивался

Бык.

В бильярдную Малинин вошёл в самый разгар

скандала. Вначале ему показалось, что проигравший

просто-напросто отказывается платить – случалось

здесь и такое. Но присмотревшись повнимательнее,

понял суть происходящего. Молодой щуплый

блондин в чёрной с синими кантами на обшлагах и

воротнике железнодорожной тужурке, стал жертвой

мошенников.

– Гони четвертной билет, как договаривались, -

наседал на него невысокий, небритый субъект в

засаленной поддёвке.

137

– Мы на четвертак договаривались, – пытался

возразить железнодорожник. – Вот, извольте

получить…

С подобными проделками Сергею доводилось

встречаться частенько. Заглянувшему в бильярдную

новичку предлагали сыграть «по маленькой» -

четвертак, то есть двадцать пять копеек, за партию.

А когда он проигрывал, требовали четвертной -

двадцать пять рублей. Поскольку эта «хитрость»

практиковалась в бильярдных низкого пошиба,

таких денег у проигравшего отродясь не водилось.

Облапошенного обирали до нитки. Хорошо ещё

если голым и босым по морозу не пускали.

– Какой четвертак! – орал небритый. – Я сказал

четвертной! Все слышали – они подтвердят!

Сейчас появится новое действующее лицо,

подумал Сергей, интересно кто? Он окинул

взглядом зал. Всё понятно – Бык.

– Ага, – пробасил Бык, толстомордый и

толстогубый здоровяк. – Четвертной. А ты, ежели

глухой, по приличным заведениям не шляйся.

Плати!

Сергей хотел вступиться за бедолагу. Но в это

время кто-то потянул его за рукав. Обернувшись,

увидел Ломоносова.

– Не суйся, – прошептал тот. – Сейчас цирк

будет.

– Да жалко, ведь, парня.

– Ничего. Товарищ его в обиду не даст.

138

Ломоносов указал взглядом на высокого

мужчину лет тридцати, одетого в короткий

распахнутый полушубок из-под которого виднелась

малиновая венгерка с чёрными шнурами. Он,

насмешливо улыбаясь, наблюдал за происходящим.

– Комаров Иван, сторож с бегов, – пояснил

Ломоносов. – Силач – подковы руками гнёт.

– Плати, тебе говорят! Не хочешь?! – Одной

своей лапищей Бык сжал плечо стоящего в пол-

оборота к нему железнодорожника, а другой

обхватил его шею и резко пригнул голову вниз.

Человек в венгерке не двинулся с места.

– Чего-то я не понимаю, – тихо сказал

Ломоносов. – Почему своему не помогает?

В следующий момент стало ясно почему.

Железнодорожник, немного развернувшись,

ударил Быка коленом в пах. Тот, охнув, выпустил

«жертву» из своих лап. И тут же получил такой удар

в челюсть, от которого пошатнулся.

– Молодец, Сева! – похвалил

железнодорожника Комаров. – А теперь с левой.

Разъярённый Бык, размахивая пудовыми

кулачищами, бросился на противника. Но Сева,

ловко увернувшись, врезал ему с левой, потом с

правой.

На выручку подельнику кинулся небритый.

Подскочивший Комаров ухватил его за шиворот:

– Стоять! Вдвоём на одного?! Мы так не

договаривались.

139

От нового удара Бык грохнулся на пол.

Отчаянно матерясь, попытался подняться, но снова

был сбит с ног. На шум прибежал местный

околоточный надзиратель, пивший чай в буфете.

– Это кто тут безобразия чинит? – рявкнул он с

порога. – Ты, что ли Зяма?

– Бог с вами, Пал Михалыч. Вы меня знаете – я

человек смирный, – залебезил небритый. – Вот эти

безобразят. Один, ни с того ни с сего, бац Быку по

морде, а второй хвать меня за шкирку.

– Врёт, – возмутился Сева. – Они сами…

Околоточный, судя по всему бывший в доле у

Зямы с Быком, не стал слушать:

– Пошли в участок. Там тебе, мазурику,

покажут, как в приличных заведениях скандалы

устраивать.

– И мне идти? – усмехнувшись, спросил

Комаров.

– И тебе.

– Господин околоточный, попрошу не

«тыкать», – голос Комарова был спокоен. – Да будет

вам известно, я сотник 1-ой Ходынской сотни,

высочайше

утвержденной

Московской

добровольной народной охраны, на которую

возложено доносить по начальству обо всех

злоупотреблениях со стороны чинов полиции.

Поэтому я охотно проследую с вами в участок,

чтобы незамедлительно сообщить приставу Змееву

о вашем поведении – пособничестве лицам,

занимающимся недозволенной игрой на деньги.

140

Малинин читал в газетах о добровольной

народной охране, созданной для оказания

содействия полиции в охране порядка на улицах во

время высочайших проездов. Ратники или, как их

ещё называли, дружинники должны были стоять в

оцеплении – в первых рядах пришедших

приветствовать императора, не допускать людей на

проезжую часть, а в случае появления среди

публики подозрительных лиц сообщать о них

ближайшему сотруднику полиции. Каких-либо

других прав они не имели. Но околоточный, похоже,

этого не знал:

– Но позвольте, сударь, мой прямой

служебный долг пресекать любые…

– Вот и пресекайте. Заберите в участок этих

двух мерзавцев. А нам некогда – на заседание

городского попечительства добровольной народной

охраны ждут. Князь Долгоруков не любит когда

опаздывают. Пошли Сева.

Обескураженный околоточный растерянно

посмотрел ему вслед, а потом набросился на Зяму и

Быка:

– Вы, что, ироды, нюх совсем потеряли? А ну

пошли со мной! Будете знать, с кем связываться.

Те нехотя поплелись за полицейским.

– Экая досада, – вздохнул Малинин. – Мне с

Быком надо было перемолвиться.

– Он теперь не скоро появится, – сказал

Ломоносов. – На неделю ему дорога в «Мир»

141

закрыта. Такое уж у Пал Михалыча наказание для

всех проштрафившихся.

Малинин пригласил Ломоносова в буфет

попить пива, не поскупился на настоящий

английский портер. И не прогадал – узнал много

любопытного.

Выяснилось, что беговой сторож Комаров

игрок. Притом ставит всегда по крупному и никогда

не проигрывает.

– Словно заранее знает, кто первым придёт, -

усмехнулся Ломоносов. – А может сам решает, кому

ехать, а кому сбиться.

Малинину сразу вспомнился рассказ Васи

Степанова о стороже с ипподрома и каком-то

железнодорожнике, заставлявших наездника Никиту

Маркова придержать Боевого.

– Сева этот с ним давно сюда ходит? -

поинтересовался он.

– Раньше я его не видел. А вообще у Комарова

много приятелей с железной дороги. Он, говорят, из

них эту свою Ходынскую сотню и набрал.

Узнал Сергей и о настоящей причине

сегодняшней драки. Комаров, зачастивший в

последнее время в бильярдную, пытается подмять

под себя всех – шулеров, букмекеров, разное мелкое

жульё. Предложил он своё покровительство и Зяме.

Разумеется не «за спасибо». Тот отказался, сказав,

что ему и одного Быка хватит. Вот и появился

никому не известный неказистый Сева, хорошо

знакомый с английским боксом.

142

А слухи о причастности Феодосия

Портаненко к похищению малютинского Удалого,

оказалось, идут от Мишки Кацмана.

– Он и мне об этом говорил, и Быку, и

извозчикам от вокзала, – сказал Ломоносов. – А вот

для чего, понять не могу. Михал Абрамыч человек

осторожный, без оглядки не чихнёт. Спросил я его

даже: «Не боишься, что за слова отвечать придётся?

У Феодосия в Москве друзей-приятелей много». А

он смеётся: «Какой с меня спрос? Я и знать ничего

не знаю, за что купил – за то и продаю».

Шум и гам стоял на Петровском бульваре.

Малинина то и дело обгоняли студенты. Кто

пешком, кто на извозчиках. Причём в большинстве

саней и пролёток пассажиров было больше

дозволенного – четверо, а то и пятеро. Городовые

делали вид, что не замечают – сегодня господам

студентам это можно.

… Начинался праздник утром на Маховой – с

молебна в университетском храме «Во имя святой

Татианы». Затем в присутствии многочисленных

почётных гостей, в том числе московского генерал-

губернатора и попечителя учебного округа

проходила торжественная церемония: со специально

написанной к этому дню речью выступал ректор;

студентам, показавшим незаурядные успехи в учёбе,

вручали награды. А потом, под пение «Гаудеамуса»,

толпы молодёжи вываливали на улицы и

отправлялись в свои излюбленные пивные и

143

трактиры у Никитских ворот, на Козихе, Тверском

бульваре.

Ближе к вечеру, изрядно зарядившись,

студенты снова переполняли улицы и с шумом,

гамом, песнями устремлялись к «Эрмитажу».

Правда, пели они теперь не только студенческий

гимн. То тут, то там звучала «Дубинушка».

Много песен слыхал я в родной стороне,

Как их с горя, как с радости пели,

Но одна только песнь в память врезалась

мне,

Это – песня рабочей артели:

Ухни, дубинушка, ухни!

Ухни, берёзова, ухни!

Ух!..

Да, дубинка, в тебя, видно, вера сильна,

Что творят по тебе так поминки,

где работа дружней и усердней нужна,

Там у нас, знать, нельзя без дубинки:

Ухни, дубинушка, ухни!..

Но полиция и это сегодня дозволяла. Имелось

у неё такое негласное указание – забирать студентов

только в случае крайней необходимости. Да и то,

сперва следовало их поздравить с праздником и

только потом предложить пройти в участок…

– Серёга! – окликнули Малинина, когда он

поравнялся с большой и шумной, судя по одежде и

возрасту, явно не студенческой компанией.

Приглядевшись, узнал несколько своих товарищей

по университету: Пашку Капустина, который

144

служит сейчас юрисконсультом в правлении

Московско-Курской железной дороги; Колю Зотова,

подавшегося после университета в военно-судебное

ведомство; помощника присяжного поверенного

Володьку Виноградова.

– А мы у Тестова уже отобедали, – радостно

сообщил ему Капустин. – Потом по пивным

прогулялись – вспомнили, так сказать, юность

беззаботную… Э, да ты я гляжу, совсем трезвый.

Так не годится, брат. Хлебни.

Он вытащил из кармана початую бутылку:

– Настоящая старка. В Москве такой не

сыскать. Это Коля Зотов из Варшавы привёз – он там

служит… Да не стесняйся – тяни из горла, здесь все

свои.

– Допустим не все, – Малинин указал взглядом

на высокого полного мужчину с длинными как у

запорожца усами.

– А это… это…. Тоже наш брат юрист. Его,

кажется, Володька Виноградов привёл.

Усатый, догадавшись, что речь идёт о нём,

подошёл к ним:

– Одинцов Матвей Петрович, присяжный

поверенный. Когда-то тоже учился в Московском

университете. Только недолго – перевёлся в

Новороссийский в Одессу.

Малинин тоже представился.

– А я о вас слышал много интересного, -

улыбнулся Одинцов.

– От кого же?

145

– От Колюбакина, Приезжева, Пейча. Я ведь

сейчас консультирую беговое общество по вопросам

давнего земельного спора с Московской городской

управой.

Старка была очень крепкой. После нескольких

глотков голова у Малинина приятно закружилась. А

не плохой сегодня день, подумал он. Для начала

узнал от кого слухи о Портаненко идут, а теперь

случайно с одним из наших подозреваемых

познакомился. Сейчас я тебя, голубчик, проверю.

– Так вы из Одессы?

– Родом я из Харькова. Но большую часть

жизни провел в Одессе. Замечательный город, скажу

я вам.

– У меня есть знакомые одесситы. Вы

случайно не знаете Жору Пиндоса? – спросил

Малинин, пристально глядя на собеседника. Если

вздрогнет и станет отказываться, то, скорее всего

Жора и есть самозваный Хлудовский секретарь, а

сам Одинцов…

– Георгия Паладиса? Знаю, и совсем не

случайно. Мы с ним когда-то дружили. А потом он

угодил на поселение и сошелся с железными

носами. А я эту публику, мягко говоря,

недолюбливаю.

«По фене» железными носами называли

политических заключенных.

– Но бог с ним, с Жорой, – продолжал

Одинцов. – Очень удачно получилось, что мы с вами

сегодня встретились. Честно скажу, я искал этой

146

встречи. Даже просил Колюбакина свести меня с

вами и господином Лавровским.

– И чем вызван такой интерес? – удивился

Сергей.

– Вашим журналом. Российскому конскому

спорту таких изданий не хватает. Полагаю,

затеянное вами предприятие обещает быть

полезным и прибыльным.

– Мы тоже надеемся.

– Слышал от Колюбакина, что сейчас вы

испытываете некоторые финансовые затруднения.

– Не без этого.

– Хочу предложить сотрудничество. Примите

меня в свою компанию. В настоящее время я

располагаю немалыми свободными средствами,

которые могу вложить в журнал. Это позволит

печатать его на хорошей бумаге, с цветными

иллюстрациями.

– Соглашайся, Серёга! – вступил в разговор

Володька Виноградов. – Матвей Петрович не только

деньгами будет полезен. У него в южных губерниях

такие связи!

– Володя несколько преувеличивает, -

улыбнулся Одинцов. – Но, действительно, я в

приятельских отношениях с администрацией

Полтавского, Таганрогского и Харьковского беговых

обществ. Так что материалы оттуда нам обеспечены.

Да и сам я пишу недурно, в лошадях разбираюсь…

– Он даже на призы ездит! – сказал

Виноградов.

147

– На призы? – Малинину вспомнился

вчерашний разговор с Лавровским. – Скажите, а в

августе это вы ехали на мазуринской Арфе?

Одинцов поморщился. Напоминание о

неудачной езде было ему явно неприятно:

– Даже таким опытным наездникам как Егор

Московкин и Иван Кочетков случалось приходить к

столбу галопом… Неблагоприятное стечение

обстоятельств. Кобыла неожиданно сбилась в самый

неподходящий момент… Но, бог с ней, с Арфой.

Что скажите по поводу моего предложения?

– Заманчиво, конечно. Но мы должны всё

обсудить с Лавровским.

– Разумеется. Не буду вас слишком торопить,

но и особо мешкать в таких делах не следует.

– В воскресенье на бегах будете? – спросил

Сергей.

– Непременно.

– Вот там мы и дадим ответ.

По пути они заглянули ещё в одну из своих

самых любимых в студенческие годы пивных. О ней

вспомнил Капустин. Поэтому в «Эрмитаж» попали

тогда, когда веселье там было в полном разгаре.

…«Эрмитаж» в Татьянин день преображался.

Убирались мягкие ковры, деревья в кадках, зеркала

и дорогая мебель. Пол посыпался опилками. На

столах вместо фарфора и хрусталя глиняные

тарелки и дешёвые, простого стекла, стаканы и

рюмки. В буфете и на кухне никаких деликатесов и

148

разносолов – только холодные закуски, водка, пиво и

недорогое вино… Сначала швейцары, как

полагается, принимают верхнее платье и выдают

номерки. Но вскоре вешалки уже заполнены до

предела, и толпа гостей валит в роскошный зал в

галошах, шапках и фуражках, пальто и шинелях.

Шум и гам невообразимые. В одном углу

студенты-малороссы уже затянули свои песни, в

другом грузины танцуют лезгинку. Потише

становится только тогда когда на стол водружают

очередного оратора, как правило, кого-нибудь из

самых популярных профессоров…

Они с трудом нашли свободное место. Да и то

не со своими юристами, а со знакомыми с историко-

филологического факультета.

– Жалко, что опоздали, – сообщили им. – Ваш

Гольцев такую речь закатил! Как во французском

парламенте. Его так качали, аж сюртук пополам

разодрали. А Чупрову, пока к потолку подкидывали,

очки разбили!

Речь шла о любимцах студенчества – приват-

доценте полицейского права Гольцеве и профессоре

политической экономии Чупрове, известных своими

либеральными взглядами.

Следующий оратор, забрался на стол сам. Это

был известный врач по глазным болезням Алексей

Николаевич Маклаков. Видимо уж очень хотелось

уважаемому человеку поделиться своими умными

мыслями с молодёжью:

149

– Владимир Святой сказал: «Руси есть веселие

питии». Грибоедов сказал: «Ну вот, велика беда, что

выпьет лишнее мужчина?». Так почему же и нам,

коллеги, не выпить в наш высокоторжественный

день во славу своей науки и за осуществление своих

идеалов? И мы выпьем! И если кого в результате

постигнет необходимость опуститься на

четвереньки и поползти, да не смущается сердце

его! Лучше с чистым сердцем и возвышенным умом

ползти на четвереньках по тропе к светлым зорям

прогресса, чем на двух ногах шагать с доносом в

охранку или со статьёй в проправительственную

газету!

Все дружно захлопали и потянулись друг к

другу, рюмками и стаканами.

А ведь он не от души говорил – от обиды,

подумал Малинин. Маклакову почти шестьдесят

лет, а звание профессора до сих пор не присвоили.

Вот и строит из себя противника власти, несёт

всякий вздор. Впрочем, мои «либеральные» доводы

в сегодняшнем споре с Алексеем были не лучше. Он

поморщился.

– Вам, что-то не понравилось в замечательной

речи Алексея Николаевича? – спросил молодой

приват-доцент Павел Милюков.

… В 1880 году Милюков за организацию

недозволенной начальством студенческой сходки

был исключен из университета, с разрешением

продолжить обучение через год. Продолжил и был

150

оставлен при университете по кафедре русской

истории. Прошлое ему никто не вспомнил...

– Не понравилось, – ответил Сергей. – Конечно

донос дело скверное. Но как быть, если от этого

зависит жизнь десятков людей?

– Не знаю, – пожал плечами Милюков. – Но

определённо вам скажу, прибегать к помощи

нынешнего кровавого режима…

– Кровавого? – хмыкнул Сергей. – А ведь во

времена французской революции, году эдак в 1793,

вас бы якобинцы за организацию

контрреволюционного сборища, без лишних

разговоров, на гильотину отправили.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего, – сказал Сергей, поднимаясь из-за

стола. Спорить не хотелось. Веселиться – тем более.

Поеду-ка я лучше домой, решил он, дел завтра

много.

У выхода из зала пришлось ненадолго

задержаться.

– Сергей! Радость-то, какая! – кинулся к нему

человек весьма примечательной наружности. С

длинными по моде 60-х годов волосами. Одет он

был тоже в духе того времени – темные очки,

надвинутая на глаза широкополая шляпа, клетчатый

плед на плечах.

Это был Лёха Курносый. Когда-то они вместе

учились в университете. С третьего курса Лёху

исключили. Поговаривали, по политическим

мотивам. Но Сергей знал – политикой там и не

151

пахло. Зато пахло уголовщиной, за которую и в

Сибирь могли отправить.

– Чего тебе? – спросил Малинин, ловко

увернувшись от объятий.

– Выручи брат, денег ни копейки. Проигрался

я в пух и прах. Одолжи трёшницу.

Всё равно ведь не отвяжется, подумал

Малинин. Но если уж одалживать, то с пользой для

дела.

– Хорошо, – сказал он, доставая трёшницу. -

Но ответь мне на один вопрос. Откуда ты знаешь,

что Удалого украли харьковчане?

– А мне Михал Абрамыч говорил.

Похоже Кацман не жалеет сил, чтобы

ославить Портаненко. Только вот для чего?

Глава 15

Работая над первым номером

Розыск розыском, но и о скором выпуске в

свет первого номера журнала забывать не следует.

Поэтому от Ильюшина Лавровский поехал к себе в

«Черныши». В «редакционном портфеле» скопилось

уже много заметок, статей и даже повесть. Надо, в

конце концов, просмотреть и выправить их. Начал

со статьи Бутовича о том, что тяжёлые беговые

дрожки мешают улучшению резвости рысаков и

пора переходить на более лёгкие двухколёсные

«американки». Потом взялся за статью

управляющего конным заводом Орловых Алифатова

«Заездка жеребят полуторниками». Дельное

152

предложение, ничего не скажешь. В Америке

двухлетки уже на призы бегут, а у нас многие

считают, что в этом возрасте и заездку начинать

преждевременно.

Однако и наживу я себе врагов напечатав

Бутовича с Алифатовым, подумал Алексей. Того же

вице-президента бегового общества Колюбакина,

который неодобрительно относится ко всем

новшествам. Правда репортёр «Русских

ведомостей» Серёжка Емельянцев, набивающийся в

сотрудники, подсказывал, как можно и рыбку съесть

и в воду не влезть. А ты, говорит, в каждом номере

печатай: «Мнение авторов может не совпадать с

точкой зрения редакции». Но Алексею эта хитрость

по душе не пришлась… Сделав на обеих статьях

пометки «В номер», он стал читать отрывок из

повести Пейча «Кабриолеткин». Живо написано,

смешно. Но печатать это не стоит. Недолюбливает

Пейч орловского коннозаводчика Василия

Николаевича Телегина. Вот и выставил его эдаким

современным Чичиковым, готовым на любые

уловки и ухищрения для процветания своего завода.

Но больше поработать над номером ему не

пришлось. В дверь постучали.

Взглянув на моложавого пышноусого

мужчину, судя по выправке из военных, Алексей

сразу догадался – это и есть Евгений Никифорович

Ширинкин.

– Прошу извинить, что явился без

предупреждения, – представившись, сказал

153

Ширинкин. – Собирался зайти к вам завтра утром,

но выяснилось, что на день-другой придётся уехать

их Москвы. А время не ждёт.

– Слушаю вас, – сказал Алексей, пряча в папку

статьи и заметки. – Только потише – слышимость в

соседних номерах изумительная.

– Пётр Александрович Черевин просил

передать вам привет и небольшой презент, -

Ширинкин протянул объёмистый сверток.

Развернув его, Лавровский обнаружил

коробку гаванских сигар и три бутылки.

– «Натуральный кавказский коньяк

Г.Болквадзе», – прочитал он на этикетке. – А, тот

самый, который в 1878 году на Всемирной выставке

в Париже высшую награду получил. Слышал о нём,

но не пил. Позвольте предложить вам для

знакомства…

– Спасибо, но…, – Ширинкин сокрушённо

развёл руками. – Доктора не рекомендуют. Давайте

сразу к делу. Карасёв, как я полагаю, вам уже всё

рассказал?

– Да он почти ничего и не знает.

– Честно признаюсь, я тоже.

– Как так? – изумился Алексей.

– А вот так! Департамент полиции, Алексей

Васильевич, это не господь бог – всемогущий и

всеведущий. Там самые обычные люди служат.

Немного удалось нам узнать. Покушение на

императора планируется устроить во время его

154

пребывания в Москве в мае этого года. Организация

покушения поручена пятерке некого Адвоката.

– Карасёв говорил, что злоумышленники

каким-то образом связаны с Московским беговым

обществом?

– Имеются сведения, что Адвокат и его ребята

в финансовой помощи исполнительного комитета

«Народной воли» не нуждаются, они хорошие

деньги на бегах зарабатывают. Вот, собственно

говоря, и всё. Да, Пётр Александрович полагает, что

Адвокат и в самом деле адвокат, поскольку при

выборе кличек людям воображения частенько не

хватает.

– Сомневаюсь, – задумчиво начал Лавровский.

– Помню на Волге…

И осёкся.

– Продолжайте, – улыбнулся Ширинкин. – Что

же вы думаете, я пришёл к вам не наведя справок?

Знаю я о вашей бурной юности. Бурлак, крючник,

конюх… Но все как один заявляют, что к

«хождению в народ», будь оно неладно, вы

отношения не имели. Просто чудили по молодости.

– Все? Это кто же?

– Начальник Московского охранного

отделения Скандраков, полковник Муравьёв из

сыскного, пристав Петровско-Разумовского участка

Эффенбах, судебный следователь Быковский. Да и

Владимир Андреевич Долгоруков.

– Понятно, – растеряно сказал Алексей. Он

даже не предполагал, что его прошлое хорошо

155

известно такому количеству людей. – Понятно… Так

вот, когда я бурлачил на Волге был в нашей

оравушке мужик один – Фёдор Дронов, а по кличке

Аблакат. Получил он её из-за того, что всякий раз

когда возникал спор с хозяйским приказчиком

посылало «обчество» его доказывать нашу правоту.

И ведь доказывал, не хуже Плевако какого-нибудь…

Не удивлюсь, если и этот Адвокат окажется

говоруном из студентов-недоучек. Имеются на бегах

и такие. Взять хотя бы Лёху Курносова. Он,

поговаривают, из университета за политику

исключен был.

– Сразу подозреваемый появился? Вот, что

значит свежий взгляд! – засмеялся Ширинкин. И тут

же стал серьёзным. – Откровенно говоря, до нашей

встречи, я не совсем представлял себе ваше место в

этом розыске. Силы задействованы большие -

Московское охранное отделение, губернское

жандармское управление, мои люди. Все настоящие

мастера сыска.

– Вы своего грека из 46-го номера

предупредите, чтобы вёл себя поосторожнее. А то

все «Черныши» уже судачат, кто он такой. Шпиён,

говорят, из Петербурга.

– Чёрт возьми! Ну и задам я ему жара…

Давайте договоримся так – вы с господином

Малининым занимаетесь этим делом сами по себе.

Сообщайте мне обо всём заслуживающим интереса

сразу же.

– А если вы в отъезде?

156

– В моём номере в «Дрездене» постоянно

находится один из агентов. Можете рассчитывать на

любую помощь. Деньги на расходы…

Лавровский отрицательно покачал головой.

– Не удивлён. Меня об этом предупредили.

Кстати, вы говорили о Курносом. Чем он

занимается?

– Букмекерством. Правда, сомневаюсь, что

зарабатывает большие деньги.

– Наверное, это не единственный, кто

вызывает у вас подозрения?

– Само собой, Евгений Никифорович. Такое

уж место бега – вокруг них много всякого тёмного

народа трётся. Рассказывали мне о стороже,

который по-французски понимает, об отставном

гусарском вахмистре. Не поверите – гусар, а водку

не пьёт.

– А среди членов бегового общества есть

подозрительные?

Алексей задумался:

– Пожалуй, нет. Это люди серьёзные. Их

лошади интересуют, а не политика.

– А вот здесь, Алексей Васильевич, вы глубоко

заблуждаетесь. Взять, к примеру, Николая

Петровича Коробкова. Несколько лет назад он

привлекался к дознанию по обвинению в

социалистической пропаганде. Князь Вадбольский,

тоже хорош. Его подозревали в связях со

стрелявшим в 1866 году в императора Каракозовым.

Вадбольский, между прочим, юрист по

157

образованию. Вот так-то! Только на этих двух вы не

отвлекайтесь – ими уже занимаются.

– А Курилов, которого Сергей с Сашкой

Соколовым повязали, из пятёрки Адвоката?

– Не знаю, – честно признался Ширинкин. – Он

упорно молчит. У меня бы давно заговорил. Но

дознание ведёт губернское жандармское

управление, начальник коего полковник Середа

большой законник. Его сотрудники на допросах

самых отъявленных мерзавцев пальцем тронуть не

смеют.

Коридорный принёс чай, и Лавровский снова

взялся за работу над первым номером журнала.

Только начал править заметку о созданной по

инициативе графа Воронцова-Дашкова школе

наездников при государственном Хреновском

конном заводе, как в дверь опять постучали.

Наверное, соседки из 44-го номера, подумал он,

ведь они приглашали заглянуть к ним вечером. Но

не угадал.

В номер вошла молодая пухленькая

блондинка в голубом с золотыми драконами капоте.

– Ваша соседка из 42-го номера, -

представилась она. – Извините за беспокойство, но у

меня все спички вышли – лампу зажечь нечем. А

муж поздно вернётся.

Та самая Капа, которая, по словам учителя

Пердникова, меня глазами раздевает, догадался

Алексей. А ведь очень даже недурна. Да и с Ольгой

158

Карловной они подруги. Неплохо было бы с ней

поближе познакомиться.

– Пожалуйста, – протянул Алексей коробок. И

замолчал. В подобных случаях он всегда немного

конфузился. Не хватало ему развязности, умения

заводить непринуждённые разговоры ни о чём.