Текст книги "Галопом к столбу"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Малютина одолжился?

– Не исключено. А Одинцов? Что он из себя

представляет?

– Не знаю. Я с ним почти не знаком. Он в

Москву недавно приехал. До этого жил в Одессе.

– Весёлый город, – хмыкнул Алексей. – В

юности довелось мне там побывать. Тамошние

«жоржи», друг мой, могут дать большую фору

московским. С выдумкой работают… Подожди,

подожди… А это не тот ли самый Одинцов, который

в августе на Летний любительский приз на

мазуринской Арфе ехал?

– Ну и память у тебя, Лёша! А я об этом

совсем забыл.

– Забудешь тут, когда я на нём пять

красненьких просадил, – проворчал Лавровский. -

Не знаю какой из Одинцова адвокат, а вот ездок он

никудышный. Достойных соперников у Арфы в том

заезде не было. Старт приняла замечательно. На

десять запряжек впереди всех бежала. А потом

вдруг, галопом к столбу!

В уставах всех российских беговых обществ

было записано: «Лошадь пришедшая к призовому

29

столбу галопом считается проигравшей в данном

беге и резвость её в расчёт не принимается».

Немного поспорив, пришли к выводу -

классическая схема «ищите того, кому это выгодно»,

как уже случалось не раз, не подходит. Лавровский

предложил:

– Давай-ка, для начала, найдем самозваного

хлудовского секретаря Антона Ивановича

Подьячева.

– Согласен. Сейчас же отправляюсь в

адресный стол и сыскное. Только позавтракаю где-

нибудь. А ты чем займешься?

– Объеду железнодорожные станции. Надо

выяснить вывезли Удалого из Москвы или нет. По

конным дворам и конюшням похожу. А потом к

Малютину. Аттестат украл, несомненно, кто-то из

его домашних. Кстати, Николай Павлович нас с

тобой на обед пригласил.

– Тогда и завтракать не надо! – обрадовался

Малинин. Хлебосольство Малютина было известно

всей Москве.

Глава 4

Караимы

Кто, что и куда везёт – коммерческая тайна.

Наивно рассчитывать на откровенность

железнодорожников с посторонним человеком. С

ним просто не станут разговаривать. Но у

Лавровского, ещё со времён репортёрства, на всех

шести московских вокзалах имелись свои люди -

30

дежурные по станции, кассиры, жандармские унтер-

офицеры.

На Курском, Рязанском и Ярославском

вокзалах ничего интересного узнать не удалось.

Пошёл на Николаевский, где конторщиком,

оформляющим грузовые перевозки, служил Вася

Верёвкин – земляк и друг детства, к тому же,

страстный лошадник.

Верёвкин гостю обрадовался, зная, что тот

обязательно подскажет на кого поставить в

следующее воскресенье. Он охотно ответил на

вопрос, интересующий Алексея:

– В декабре очень много лошадей в Питер

везли. Сам знаешь, почти все лучшие призовые

конюшни туда на зиму перебрались. А как открылся

сезон на Семёновском ипподроме – шабаш. Правда,

в субботу, еврейчик какой-то лошадей отправлял.

– Еврей?! Они по субботам отдыхают.

– Выкрест, наверное. Отправлял он двух

кобылок молодых и жеребца. Я им залюбовался

даже! Писаный красавец!

Лавровский изобразил на лице смесь

изумления и ужаса:

– Вася, неужели и ты впал в модный нынче

содомский грех? Не ожидал от тебя такого!

Верёвкин расхохотался:

– Ох, и язва ты, Алексей! Так и норовишь на

слове подловить. Да ты ещё в гимназии этим

отличался… Жеребец, говорю, красавец. Пряником

кличут. Происхождение неказистое, от какого-то

31

Ручейка. Я о таком и не слышал. Но хорош!

Крупный. Тёмно-гнедой. Только на морде и в пахах

подпалины. На тулиновского Удалого очень похож.

А еврей зараза…

– На Удалого? – насторожился Алексей.

– Да, на того самого, который сейчас на

малютинской конюшне. Помнишь, когда он на

Большой летний приз ехал, ты ещё не советовал на

него ставить. А я, дурак, не послушался и проиграл

четвертную.

– Сам виноват. Впредь будешь слушать людей

знающих. Не мог Удалой этот приз выиграть – шесть

верст для него дистанция непосильная… А что, ты,

Вася, хотел о еврее-то рассказать?

– Что, что… Я из-за него таких люлей

получил.

– С чего вдруг?

– Вагон, говорю, для перевозки лошадей

имеется, но прицепить его к пассажирскому поезду

нет никакой возможности. Придётся, мол, два-три

дня подождать. Вот сформируем ближайший

товарный состав, тогда и отправим.

– Понятно, – улыбнулся Лавровский. – Хотел с

клиента «барашка в бумажке» получить.

– Не без этого. Сам знаешь, жалование у меня

маленькое, вот и приходится выкручиваться. Люди,

у нас понимающие – всегда идут на встречу. Да и

что такое для коннозаводчика или барышника

красненькая? Мелочишка… А еврей этот, вместо

32

того, чтобы по-людски договориться, сразу

жаловаться.

– Начальнику станции?

– Бери выше. В Петербург телеграмму

отправил, самому Половцову.

– Неужто и ответ получили?

– Получили, – вздохнул Верёвкин. – Ещё как

получили. Половцов приказал прицепить вагон к

девятичасовому курьерскому, а виновного в

задержке служащего, меня значит, строго наказать…

Начальник станции мне так и заявил: « На

наградные в этом году можешь даже не надеяться. А

ещё раз попадёшься – с «волчьим билетом»

вылетишь».

Лавровский

задумался.

Валериан

Александрович Половцов председатель совета

Главного общества российских железных дорог,

владеющего

Николаевской,

Петербургско-

Варшавской и Московско-Нижегородской дорогами.

Не по чину столь большому начальнику

интересоваться такими мелочами, как перевозка

трёх лошадей. Похоже, имеется какой-то свой

интерес. А, что если интерес этот Удалым

прозывается? Насколько известно, сам Валериан

Александрович лошадьми не интересуется. Зато его

старший брат Александр Александрович, недавно

занявший должность государственного секретаря,

имеет собственный рысистый конный завод и

призовую конюшню.

33

– Не повезло тебе, Вася. Нарвался на

молодчика со связями. Как его фамилия-то?

– Шапшал Моисей Маркович.

– Так какой же это еврей!

– А кто? Русский, что ли с таким именем -

отчеством?

– Из караимов он.

– Это ещё кто такие? – искренне удивился

Верёвкин.

– Караимы в Крыму живут, – пояснил Алексей.

– Говорят, произошли они от хазар или половцев.

Вера у них на иудейскую похожа, но своя -

караимская… Садоводы они замечательные и в

лошадях хорошо разбираются.

Но Верёвкину всё это было совсем

неинтересно. Его волновало другое:

– Лёша, подскажи, кто в воскресенье Большой

любительский приз выиграет?

– Полынок. Ставь на него спокойно.

– А Пресненский приз? Я слышал у

стрельцовского Бравого шансы хорошие.

– Сомневаюсь. Там фон Мекк свою Гордую

записал. Думаю, она и выиграет. Извини, Вася -

пора мне бежать, а то хлопот полон рот.

Он уже знал, где искать следы человека,

срочно отправившего в субботу в Петербург

жеребца очень похожего на Удалого.

Ещё Екатерина II издала указ согласно

которому «ограничения для российских подданных

34

иудейского вероисповедания не распространяются

на караимов». Они получили право поступать на

государственную службу, приобретать землю,

селиться где угодно. Поэтому во многих крупных

российских городах – Петербурге, Киеве, Харькове,

Одессе – возникли небольшие караимские общины.

Была такая община, человек в триста четыреста, и в

Москве. Караимы оказались не только хорошими

садоводами и коневодами. Довольно скоро заявили

они о себе, как талантливые коммерсанты и

промышленники. Например, такое доходное дело

как производство табака и папирос, торговля ими

почти полностью оказались в их руках.

С одним из табачных фабрикантов, 2-й

гильдии купцом Самуилом Габаем, Лавровский был

знаком. И мог рассчитывать на его содействие.

… Габай, давно подумывавший о расширении

производства, решил установить паровую машину.

Выписали её из Англии, начали собирать. А тут

инженер, возьми да и загуляй. Привёл он к себе, по

пьяному делу, девок, которые опоили его

«малинкой» и обобрали до нитки. Среди прочего

исчез и портфель с документацией на машину.

Конечно, поставщик и новую пришлёт, но время

дорого – каждый день простоя приносит тысячные

убытки. В полиции развели руками – найти

преступниц, скорее всего, не удастся. Тогда-то один

из караимов – член Московского бегового общества,

виноторговец Арабажи – и посоветовал Габаю

обратиться к Лавровскому и Малинину,

35

отрекомендовав их, как опытных сыщиков. Они

согласились.

Честно говоря, Алексею в тот раз просто

повезло. Зашёл он, для начала, к Ваньке Кулакову,

хозяину трактира «Каторга» на Хитровом рынке. В

1881 году Лавровский помог «упечь» в Сибирь

известного домушника Сеньку Картузника, давнего

недруга Кулакова. С тех пор и стал желанным

гостем в «Каторге».

– Слышал, краем уха, об этой краже, – сказал

трактирщик. – Попробую помочь… Да ты, Алексей

Васильевич, присядь пока. Водочки выпей. Сейчас

велю яичницу с ветчиной, как ты любишь,

приготовить.

Часа через полтора документы были найдены.

– Держи, – широко улыбнулся Кулаков, очень

довольный тем, что смог показать репортёру своё

могущество. – Портфель замшевый уже кому-то

продали. А бумаги эти дуры за пятачок в

бакалейную лавку отдали. Ещё бы чуть-чуть и

извели их на кульки и пакеты.

К вечеру работа по установке машины на

табачной фабрике уже кипела…

Габай встретил Лавровского с истинно

восточной любезностью:

– Какой дорогой гость! Такой редкий гость!

Совсем меня забыл! Я вчера в «Московский листок»

заезжал. Объявление привёз – мы теперь не только

табак выпускаем, но и папиросы. Хотел тебя

36

повидать, а мне говорят «Ушёл от нас Алексей

Васильевич». Правда, ушёл?

– Правда. Свой журнал теперь буду издавать.

– Ай, какой молодец! Адрес редакции скажи.

Я велю туда табака и папирос прислать.

Посетителей угощать станешь,… Кофе пить будем

или чай?

– Кофе. Ваш дом единственное место во всей

Москве, где варят настоящий кофе по-турецки.

Можно было не сомневаться, после такого

комплимента старый фабрикант окажет любую

услугу.

– А я, ведь, к вам по делу, Самуил

Самуилович.

– Рад буду помочь.

– Вы московских караимов всех знаете?

– Конечно всех. И богатых, и бедных, и

старых, и молодых. Мы все одна семья. Кто тебя

интересует?

– Шапшал Моисей Маркович.

– Мошака Шапшал? Знаю. Только он не наш.

В Петербурге живёт. В Москве наездами бывает. И,

что натворил этот молодой человек?

– Ну, почему сразу натворил…

– Ты человек занятой. Без причины в гости не

ходишь.

– Вас не обманешь, – засмеялся Лавровский. -

Так, что за человек Шапшал? Чем занимается?

– А вот и кофе принесли. Угощайся, дорогой.

Лукум кушай…

37

– И хозяина слушай, – в рифму закончил

Алексей фразу фабриканта.

Попыхивая сигарой, Лавровский шёл по

Тверской-Ямской и пытался осмыслить всё, что

удалось узнать о Шапшале.

Родился под Бахчисараем в семье небогатого

садовода. имевшего двенадцать детей. После смерти

отца Моисею, как одному из самых старших,

пришлось взять на себя заботу о младших братьях и

сёстрах. В поисках достойного заработка исколесил

всю Россию. Торговал папиросами своих

однофамильцев,

петербургских

табачных

фабрикантов братьев Шапшал. Служил агентом в

страховом обществе «Саламандра», конторщиком на

Московско-Нижегородской железной дороге. Потом

занялся торговлей лошадьми. Притом весьма

успешно. Стал вести дела с ведущими

конеторговыми фирмами Вены и Парижа.

– Фамилия ему совсем не подходит, – сказал

Габай. – Шапшал, по караимски, это ленивый. А

Мошака труженик. И очень порядочный человек -

чужой копейки никогда не возьмёт. Почему им

охранка интересуется, понять не могу.

Лавровский знал, что полагаться на столь

лестный отзыв особо не следует. Большинство

восточных людей, когда речь заходит об их

соплеменниках,

склонны

приукрашать

действительность. Иной раз прохиндея, на котором

38

пробу ставить негде, так расхвалят, что диву

даешься – а где же нимб и крылья?

И всё же Шапшал невольно вызывал у него

симпатию. Алексею всегда нравились люди,

которые идут по жизни, полагаясь только на себя,

рассчитывая на собственные силы и ум, а не на

полученные в наследство богатства и титулы,

покровительство

высокопоставленных

родственников. Не удивительно – сам такой.

Но с другой стороны кое-что говорило о

возможной причастности караима к афёре.

Подозрительно поспешная отправка из Москвы

жеребца похожего на Удалого. Связи с

австрийскими и французскими барышниками.

Возле Брестского вокзала Лавровский

случайно встретил администрацию Московского

бегового общества почти в полном составе -

Колюбакин, Приезжев, Пейч, Бутович. Не хватало

только старшего члена общества Сонцова.

– А мы его сейчас в Париж провожали, -

объяснил вице-президент Колюбакин. – Решил наш

Дмитрий Дмитриевич отдохнуть малость,

развеяться, а потом засесть отшельником в своём

имении и историю общества писать. Ведь летом

будущего года у нас юбилей – пятидесятилетие.

Алексея известие о планах Сонцова

расстроило. Он рассчитывал на него, как на

постоянного автора своего журнала.

Поговорили о бегах в Петербурге, скором

выходе в свет первого номера журнала Лавровского

39

и Малинина. Ненавязчиво Алексей перевёл разговор

на интересующую его тему.

– Моисей Шапшал, говорите? – на мгновение

задумался Приезжев. И тут же вспомнил. – А, Михал

Михалыч… Ну, конечно, знаю. Он лошадей

народными средствами лечит. Какую-то грязь из

Крыма привозит, солончаковую воду в бочках. У

Ржевского недавно Пройда захромал, так Шамшал

его своими компрессами за две недели в порядок

привёл. Очень способный молодой человек.

– Но хочу предупредить вас, Алексей

Васильевич, вы с ним насчёт дел поаккуратнее.

Якшается он с всякими тёмными личностями, -

сказал Пейч, отличающийся осторожностью и

подозрительностью.

– Зря ты так, Коля, – осуждающе поморщился

Колюбакин. – У каждого из нас найдутся десятки

весьма сомнительных знакомых.

– Не могу с вами согласиться, Александр

Васильевич, – возмутился Пейч. – Я в своих связях

очень разборчив.

– Да ну? А вчера, помнится, мы с тобой

ужинали в «Эльдорадо» с Матвеем Петровичем

Одинцовым.

– И что из того? Это очень респектабельный

господин. Солидный адвокат. Лучшие московские

купцы его услугами пользуются – Мазурины,

Коншины, Корзинкины…

– Респектабельный и солидный… В Москве. А

вот в Одессе, откуда он родом, о нем, совсем другое

40

мнение имеют… Я, господа, прошлым летом, когда

возникла мысль о создании Новороссийского

бегового общества, ездил туда. С губернским

представителем дворянства

подружился,

жандармским полковником, полицмейстером.

Сидели мы как-то за рюмкой, общих знакомых

вспоминать стали. Помнят они нашего Одинцова!

Притон, говорят, держал – с картами и бабами. С

шулерами дружбу водил, с контрабандистами. Даже,

подозревают, кое с кем из нигилистов, которых за

убийство прокурора Стрельникова на виселицу

отправили. У него и кличка была – Мотя Адвокат.

Вот с кем ты, Коля, вчера шартрезы и бенедиктины

разные распивал… А Мишка Шапшал человек

порядочный.

Бутович, до сих пор молчавший, вдруг

рассмеялся:

– У меня с ним очень забавная история

приключилась. Подарили мне в прошлом году двух

жеребцов от казаковского Горностая. А они

отбойными оказались – бьют задом в ответ на

посыл. Возился я с ними, возился – не могу отучить.

Понял, на бега они не годятся, в городскую езду

тоже. Что с ними делать? Татарам на колбасу

продать? Жалко. А тут, как раз, Миша Шапшал

подвернулся. Бери, говорю, обоих жеребцов.

Сумеешь хоть за сколько-нибудь продать – половина

твоя. Избавился, слава богу. А месяца через три

сижу я совсем без денег, прикидываю, у кого рублей

пятьсот занять. Вдруг Мишка приходит и приносит

41

мне тысячу сто рублей. Оказалось выправил он

жеребцов, отучил от дурной привычки и сумел

выгодно продать. С тех пор я к нему частенько

обращаюсь.

Колюбакин предложил Алексею отобедать с

ними у Тестова. Пришлось отказаться – пора уже

идти к Малютину.

Когда компания беговых стала рассаживаться

по саням, Пейч отвел Лавровского в сторону:

– У меня к вам небольшая просьба. Как вы

знаете, у нас с лета новый смотритель бега.

Прежний, царство ему небесное, допился.

Алексей кивнул. Служивший много лет

смотрителем бега Михей Корякин был известен

чрезмерным употреблением горячительных

напитков. Впадая в запой, он пил всё подряд. Вот и

отравился какой-то дрянью.

– Взяли на его место нового – отставного

вахмистра Лубенского гусарского полка Степана

Судакова. Александр Васильевич в нём души не

чает. Ещё бы! Свой брат – кавалерист. А мне он не

нравится.

– Почему?

– Странный какой-то. Водку не пьёт. Газеты

почитывает. Совсем на гусара не похож. А недавно,

нового сторожа, вместо Петьки Кулакова, приняли -

рыбинского мещанина Ивана Комарова. Так и этот

подозрительным оказался. Доносят мне, по-

французски понимает.

– А Петька где?

42

– Его осенью, по пьяному делу, в

Петербургской слободе зарезали.

– Бывает.

– У вас, Алексей Васильевич, приятели в

сыскном и охранке. Вы поинтересуйтесь у них, что

это за люди. А то у меня на душе не спокойно. За

охрану ипподрома не Колюбакин отвечает, а я.

Случись что – с меня и спросят.

– Ладно, – неуверенно пообещал Лавровский. -

Разберусь я с вашим непьющим гусаром, как только

свободная минутка найдётся.

Откровенно говоря, он не был уверен, что

найдётся она скоро. Дело Удалого становилось всё

более и более запутанным. Теперь появился ещё

один подозреваемый – присяжный поверенный

Одинцов.

Глава 5

Три «жоржа»

Адресный стол Москвы находится на

Тверском бульваре рядом с домом обер-

полицмейстера. Сюда изо всех полицейских

участков регулярно поступают адресные листки со

сведениями о приехавших в Первопрестольную и

выехавших из неё, изменивших место жительства и

умерших… Любой желающий, заплатив всего две

копейки, может получить справку об интересующем

его человеке. Правда для этого обязательно надо

знать не только фамилию, имя и отчество

разыскиваемого, но и его чин, звание, сословие. А

43

вот этого об Антоне Ивановиче Подьячеве Малинин

не знал. Да и не хотелось, честно говоря, стоять в

длиннющей очереди. Поэтому сразу направился в

кабинет помощника начальника адресного стола,

титулярного советника Иванова. Благо хорошо

знал его ещё со времени своей недолгой службы в

полиции.

Иванов славился тем, что благодаря

исключительной памяти, внимательности и

завидной усидчивости, обрабатывая адресные

листки, частенько ухитрялся получать ценнейшие

сведения. Так два года назад он вывел сыщиков на

след варшавских гастролёров, грабивших банки. А

прошлым летом московская полиция, по его

«наводке», задержала известного бомбиста,

жившего по документам убитого отставного

офицера. Сыщики Иванова уважали. А он, в свою

очередь, выполнял их запросы вне всякой очереди,

без лишней волокиты.

– За содействием я к вам, Семён Сергеевич, -

сказал Малинин.

Выслушав суть дела, чиновник покачал

головой:

– Не просто вам будет найти этого молодчика -

фамилия очень распространенная.

– Неужели? – удивился Малинин. – А я и не

предполагал.

– Это от того, что вы, очевидно, никогда не

задумывались над тем, как возникла та или иная

фамилия. Подьячих в Московском государстве были

44

тысячи. Потомки многих из них стали прозываться

по роду занятия своих предков. Кроме того, будет

вам известно, старшие подьячие, современным

языком говоря, столоначальники и начальники

отделений, за службу получали не только денежное

содержание, но и землицу с крепостными

крестьянами. А как давали крестьянам фамилии,

знаете? Ты, чей будешь, спрашивают? Подьячев,

отвечает. Так и записывают.

– Но ведь меня интересуют не все Подьячевы,

а только Антоны Ивановичи.

– Очень расхожие имя и отчество. Очень.

Семён Сергеевич вызвал служителя и

приказал ему, отложив все другие дела, заняться

поиском.

Меньше чем через час Малинин имел на

руках сведения обо всех десяти Антонах

Ивановичах Подьячевых проживающих или

временно находящихся сейчас в Москве.

– Я ваш должник, – Малинин полез в карман за

бумажником. – Сколько?

– Так как в настоящее время вы не состоите на

службе в полиции, то ваш запрос мы оформим, как

поступивший от частного лица. Заплатите в кассу,

согласно действующим расценкам, двадцать копеек,

– ответил Иванов.

В отличие от многих своих коллег никаких

подношений он никогда не брал.

45

Малинин грустно смотрел на адресные

листки. Выяснил, сколько в Москве Антонов

Ивановичей Подьячевых. А что дальше? Тому, кто

представился хлудовским секретарём, по словам

Малютина, лет двадцать пять. Даже если взять с

большим запасом, от двадцати до тридцати пяти, то

по возрасту подходят только трое. Половой из

трактира Тестова, дворник доходного дома

Щеблыкина в Мамоновском переулке и учитель

каллиграфии, служащий в катковском лицее.

Первых двух, даже при наличии самого богатого

воображения, невозможно было представить в

модной пиджачной паре от одного из самых дорогих

московских портных и с лихо закрученными усами.

А третьего, тощего и длинного как жердь, блондина

он знал лично – в юности вместе учились в

гимназии и до сих пор дружили.

Да и вообще, подумал Сергей, с чего мы

решили, что это настоящая фамилия мошенника?

Документов, удостоверяющих личность, у него

никто не спрашивал. Он вполне мог взять с

Малютина расписку на имя подельника, который

позднее вступит в игру в роли законного хозяина и

продавца Удалого… Надо идти к Степанову. В его

знаменитой картотеке имеются сведения о

нескольких тысячах преступников, хоть раз

«отметившихся» в Москве. Вдруг отыщется, что-

нибудь и о мошеннике похожем на «хлудовского

секретаря»? Идти далеко не придётся. Управление

Московской сыскной полиции находится рядом с

46

адресным столом, в Большом Гнездниковском

переулке.

Регистратор стола приключений Василий

Степанов был не в духе.

– Надоело всё, – объяснил он давнему

приятелю причину своего настроения.– Горбатишься

тут целыми днями, а как доходит дело до наград -

всё другим достается. Степанов, мол, только

бумажки с места на место перекладывает,

непосредственно в задержаниях преступников не

участвует, жизнью не рискует.

– Это какой же умник такую ахинею несёт?

Муравьёв?

– Нет. Константин Гаврилович понимает, что

сыск это не только погони и перестрелки. Он меня

ценит. Назначил временно исправляющим

должность помощника, вместо ушедшего в отпуск

Николаса. С выплатой в разнице денежного

содержания. А вот новый обер-полицмейстер

Козлов другого мнения… Хочу просить о переводе в

наружную полицию. Назначат помощником

участкового пристава – заживу спокойной жизнью,

стану подарки к Рождеству и Пасхе принимать…

Ладно, поплакался тебе в жилетку и довольно. Ты

чайку попить или…

– Как всегда «или». Хотя и от чая не откажусь.

Тем более он у тебя всегда таких отменных сортов,

которых в магазинах не сыскать.

Польщённый Степанов, расцвел улыбкой:

47

– Дмитрий Алексеевич Расторгуев снабжает.

Мы прошлым летом его кассира, вместе с кассой

сбежавшего, нашли. С тех пор я ему частенько

разные мелкие услуги оказываю – проверить новых

служащих, надёжность оптовых покупателей. Даже

по лошадиной части он ко мне недавно обращался.

– Любопытно. Расскажи, если не секрет.

– Какие у меня от тебя секреты. Привязалась к

его наезднику Никите Маркову шпанка – придержи,

говорят, Быстрого, когда на Большой зимний приз

поедешь. Сперва деньги предлагали, потом

угрожать стали. Пошёл я вместе с Марковым на

встречу – её возле «Мира» назначали, где летом

букмекера убили. Доходчиво объяснил ребятам – о

расторгуевской конюшне забудьте раз и навсегда.

– Много их было?

– Двое всего. Один так себе, с меня ростом. А

вот второй – бугай, по более твоего Лавровского. И

ростом повыше, и в плечах пошире.

– Рисково, – покачал головой Сергей. – Могли и

не посмотреть, что ты из сыскного.

– Да я и не представлялся. Велика им честь.

Бугай попытался было меня за грудки ухватить, а

тут Саня Соколов и Лёша Рабинович. Мы ведь

втроем к «Миру» пошли. Ребята сообразительные

попались. Так что до взаимного мордобития, тем

более до применения оружия дело не дошло.

– Блатные?

– Нет. Один, слесарь из железнодорожных

мастерских, а второй ваш, беговой – сторожем на

48

летнем ипподроме служит… Однако заболтал я

тебя. Какая помощь требуется?

– Интересует меня кареглазый брюнет, лет

двадцати пяти, среднего роста, склонный к полноте.

Усы вверх закручены. Одевается модно и богато.

Перстень, булавка в галстуке с камушками

крупными.

– Какой масти?

– Скорее всего «жорж».

Степанов водрузил на нос очки и достал из

канцелярского шкафа картотеку:

– Вот сколько «жоржей» у меня – человек

полтораста. Цвет волос, Серёжа, примета

ненадёжная. Волосы можно покрасить, сбрить, под

париком спрятать. Усы сегодня есть, а завтра нет. По

возрасту, росту, комплекции и глазам искать будем…

Паша Меченый – этот не подходит. Ему за пятьдесят

лет и шрам на лице имеется… Фима Блин -

кареглазый, но значительно выше среднего роста…

Граф – сейчас на Сахалине и, к тому же, уж очень

субтильного телосложения… А вот этот похож…

Ещё двое…

Мошенников среднего роста склонных к

полноте набралось человек сорок. В том числе

кареглазых – около двадцати. Из них в возрасте

двадцати – тридцати пяти лет – семеро. Ещё раз

просмотрев отложенные карточки, Степанов сказал:

– Вот эти подходят больше других. Два

брюнета и шатен. Все трое носят, или носили

раньше, закрученные вверх усы. И, что особо

49

важно, по имеющимся сведениям, находятся сейчас

в Москве. Разумеется под чужими именами. С кого

начнём? Пожалуй, с самого известного.

Неоднократно судимый, бывший дворянин

Лещинский Казимир Брониславович по кличке

Красавчик. Занимается, в основном, богатыми

вдовушками. Но не брезгует и торговлей не

принадлежащим ему движимым и недвижимым

имуществом. В начале прошлого года продал

лесоторговцу Фирсанову чужую лесную дачу под

Можайском. По-русски говорит без малейшего

польского акцента – не пшекает, а окает. Поэтому

часто выдает себя за нижегородского помещика.

Одежду и обувь заказывает только у самых модных

портных и сапожников. Заядлый картёжник.

Большой ценитель и знаток камушков.

Предпочитает сапфиры и изумруды.

– Вот как? Любопытно.

– Следующий. Сын одесского почётного

гражданина Паладис Георгий Георгиевич. Он же

Жора Пиндос.

– Что за кличка такая странная?

– Ничего не странная. В Одессе и Крыму так

греков издавна называют. Жора дважды привлекался

к суду. В Одессе – за контрабанду и в Москве – за

подделку векселей. Но оба раза был оправдан. В

настоящее время разыскивается Киевским

жандармским губернским управлением. Похоже,

Сергей, здесь и политика замешана. Как и

Лещинский, тоже не равнодушен к камушкам. Но

50

вот какие именно предпочитает, к сожалению, не

известно… Игрок.

– Карты или бильярд?

– Карты. Играет по-крупному. Кстати, на днях

мы получили сообщение от агента, что видели в

прошлый вторник, 4 января Жору в Купеческом

клубе. Но агент подслеповатый, мог и напутать.

– Проверили?

– Не знаю. Муравьёв это Соколову поручил.

– Ну а кто третий?

– Стыдно сказать, Серёжа – наш брат,

полицейский. Иван Сергеевич Курилов. Служил

помощником саратовского полицмейстера. За

неблаговидные знакомства был уволен от

должности. После этого по поддельным документам

получил в губернском казначействе двадцать тысяч

и скрылся. Впрочем, это не совсем «жорж». Есть на

его счету и самые банальные кражи, и «грант» -

ограбил в поезде доверенного Московского торгово-

промышленного товарищества, и убийство.

– Из-за денег?

– Ну какие у извозчика деньги? Нанял Курилов

на Лубянке «ваньку», поехали в Лефортово. А потом

этого бедолагу нашли с простреленной головой.

Правда, слушок ходит, «ванька» дружбу водил с

Медниковым, тем, что в охранном отделении

служит.

– А почему решили, что убийца именно

Курилов?

51

– По особой примете опознали. Один глаз у

него карий, а другой зелёный… Давай ещё чаю

налью.

Визит в сыскное, как и всегда, дал много

ценных сведений. На этот раз даже слишком много.

Любой из трёх «жоржей», о которых рассказал

Степанов, подходил на роль «хлудовского

секретаря». С кого из них начать? За Сергея всё

решил случай.

– Сергей Сергеевич! Наше вам с кисточкой, – в

комнату вошёл полицейский надзиратель Александр

Соколов – маленький, вихрастый, вечно

улыбающийся и никогда не унывающий. – Василий

Васильевич, угостите чайком.

– Присаживайся, Саня, – пригласил Степанов,

доставая из шкафа чистую чашку. А потом придал

лицу подчёркнуто строгое выражение. Как ни как

временно исправляющий должность помощника

начальника управления. – Ты указание Муравьёва

выполнил – проверил сообщение агента Филина о

Жоре Пиндосе?

– Не, – беззаботно ответил Соколов. – Руки не

дошли.

– Почему?

– Сами знаете, я сейчас ищу сцепщиков,

которые скамейку у австрийского консула увели. Да

и бимбары с арканом стыренные у Буханова на мне

висят.

Малинин хорошо знавший «феню» понял,

Соколов сейчас занимается очень важными делами:

52

поиском конокрадов похитивших лошадь

австрийского консула и часов с цепочкой,

украденных у весьма влиятельного в Москве лица -

старшины ремесленной управы Буханова.

– И вообще, раз этим Пиндосом жандармы

интересуются, то пусть им охранное отделение

занимается, – не унимался, разошедшийся Соколов. -

А то привыкли всё на нас валить.

– Саня, Пиндос не только жандармов, но и

меня интересует, – сказал Малинин.

– Вас? Ну тогда совсем другой разговор, -

сразу успокоился сыщик. – Только чайку попью и

поеду в Купеческий клуб.

Сергей взглянул на часы. Поняв, что времени

у него достаточно, предложил:

– Поехали вместе.

– С превеликим нашим удовольствием, -

заулыбался сыщик. – Вдвоём оно всегда веселее.

Степанов убрал в шкаф картотеку, достал из

ящика стола револьвер:

–Я с вами. Устал в кабинете сидеть. Хоть

проветрюсь малость. Обождите немного – доложусь

Муравьёва и поедем.

Глава 6

Домашние Малютина

Многие коннозаводчики имеют дачи на

Петербургском шоссе. Одна из лучших

принадлежит Малютину: в глубине большого

тенистого сада двухэтажный деревянный дом с

53

верандой, круг для проводки лошадей, несколько

конюшен, помещения для служащих и

хозяйственных нужд.

На звонок дверь отворил высокий и

худощавый, с длинными бакенбардами лакей:

– Николай Петрович ждут вас. Пожалуйте на

второй этаж.

На втором этаже находились кабинет,

приёмная и столовая, в которой за бесконечными

завтраками, обедами и чаями протекала большая

часть времени хлебосольного хозяина. Обставлены

эти комнаты были роскошно. Мебель от лучших

мастеров Москвы и Петербурга, преимущественно

работы самого Фишера. На стенах картины

охотничьего или коннозаводческого содержания,

портреты лучших малютинских рысаков.

В кабинете шёл жаркий спор. Высокий

тучный человек с курчавой русой бородкой -

управляющий заводом и призовой конюшней

Сергеев – пытался убедить хозяина:

– Нельзя Талисмана продавать, Николай

Павлович. Он хорошее потомство даст.

Малютин качал головой:

– Господь с вами, Яков Никонович. Талисман

лошадь не заводская. Порода у него мешанная.

– Как это мешанная?! Его отец знаменитый

Табор!

– Вот именно. Табор не вполне выясненного

происхождения со стороны матери. А прабабка

54

Талисмана по прямой женской линии имеет только

четверть рысистой крови.

– Ну и что! Зато резвач-то, какой! Он нам уже