Текст книги "Следователь и Демон (СИ)"
Автор книги: Александр Александров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Ага! А теперь сравните эту запись и ту, что я ставил до нее.
– Фу! Фигаро, ну вы и скажете! То была музыка из глубин сердца гения, а это какой-то рыночный фокстрот, пусть и неплохой!
– Вот именно, – следователь выключил патефон. – Вот именно, дорогой мой Гастон! Небо и земля, перо мастера и желтая газетенка, кисть художника и мазня на стенах вокзальной уборной! И, тем не менее, автор обеих композиций – один и тот же человек!
– Уж не хотите ли вы сказать...
– Да, Гастон, да! Это произведения почтенного господина Клерамбо, всемирно известного музыканта, композитора и просто замечательного человека, чтоб ему пусто было! – Фигаро хохотнул. – Я переслушал уже сорок катушек, но тенденция проста: все, что Клерамбо написал за последние три года – мусор. Ширпотреб. Это, кстати, заметили и его агенты; у него серьезные проблемы с контрактами.
– А это вы откуда узнали?
– Как откуда? Через Фунтика, разумеется. Знаете, водить знакомство с королями, оказывается, очень удобно. Р-р-раз! И любая бумага ложится тебе на стол. Дайте мне такие полномочия, Гастон, и я буду закрывать по делу в неделю... Но я еще не все вам рассказал. Дело в том, что мировую известность произведения Клерамбо получили... – Фигаро внимательно посмотрел на Гастона.
– Десять лет назад? – тот пожал плечами. – Ну хорошо, вот только что все это значит?
– Пока что – понятия не имею. Но это дело становится все интересней и интересней. Мечта детектива, Гастон: одинокий дом в глуши, знатные персоны – каждый со своей темной тайной – таинственное убийство, призрак на болотах... Красота же, нет?
– Ну, не знаю... – Гастон почесал нос. – Что-то в этом такое есть, конечно. Но я бы предпочел сейчас стрелять уток, если честно.
– Я, вообще-то, тоже... А, кстати, я говорил вам что понял, как убийца генерала запер дверь изнутри?
– Нет, не говорили, – заинтересовался Гастон, – а как?
– Вот! – Фигаро торжественно протянул вперед руку. На ладони следователя лежала одинокая серная спичка.
– Спичка?
– Да, Гастон, да! Простая спичка! Я нашел ее на пороге комнаты генерала, но понял откуда она там взялась только сейчас. Прямо стыд берет, право слово... Смотрите: я поднимаю защелку – так? Вставляю в петлю спичку и подпираю защелку. А теперь смотрите... – Фигаро с силой захлопнул дверь. От удара спичка вылетела из петли и упала на пол. Защелка, тихо звякнув, встала на место.
– Ребенок бы догадался! А я – баран круторогий! Ну, хоть теперь сообразил...
– Ха! – Гастон хлопнул в ладоши. – Забавно! Теперь ясно, что за хлопки дверью слышала мадам Воронцова в то утро. Но что это нам дает?
– Пока что ничего, – вздохнул следователь. – Кроме одного – это не каминная спичка. Такими прикуривают. А поскольку Мари Воронцова не курит...
– ...то круг подозреваемых сужается до трех человек. Вы молодец, Фигаро!
– Пока что не молодец. Дело-то не раскрыто... Так, Гастон, присаживайтесь вот сюда, на диванчик... Да... Сегодня мы с вами работаем с документами. Ваша задача – искать вот в этих книгах любые упоминания Черного Менестреля...
– Да их же тут вагон!
– Ничего, было два вагона. Один я уже перелопатил. А я пока займусь вот этим – следователь хлопнул ладонью по толстой стопке бумаг на столе. – Здесь все, что мне прислали из архивов Центрального управления по драугирам.
– Скучища. – Гастон погрустнел.
– Девять из десяти дней хороший следователь работает с бумагами, – заявил Фигаро, разваливаясь в кресле. – Терпение, мой друг, есть величайшая благодетель!
– По-моему вам просто лень рыться в этом хламе, – проворчал Гастон, открывая первую книгу.
Следователь сделал вид, что не услышал.
...Они сидели на стволе огромного поваленного дерева, упавшего, должно быть, несколько десятилетий назад. Лиза, сняв свой неизменный берет, болтала ногами и охотничьим ножом срезала мелкие сучки с длинного прутика, а Фигаро просто курил трубку, щурясь на солнышке и провожая взглядом носящихся над водой уток.
–...вот так я и поступил в ДДД, – закончил он свой рассказ, выпуская дымное колечко. – Я же говорил – скучная история.
– Ни одна история не скучна, – возразила девушка. – Особенно рассмотренная в контексте других историй.
Он рассмеялся.
– Иногда вы рассуждаете как древняя ведьма из Академии.
– Иногда я и чувствую себя древней ведьмой...
В воде плеснула рыба и по поверхности пруда пошли широкие круги. Фигаро вздохнул.
– А я еще думал: приеду, порыбачу, поохочусь... Ага, сейчас... Кстати, Лиза, а что это у вас в волосах?
– Это? – она тряхнула головой. – Роза. Неужели не видно?
– Да, но это... голубая роза!
– Ну да. И что?
– Таких не бывает.
– Бывают, Фигаро, еще как бывают. Но они очень редки. Это продукт колдовства; четыреста лет назад их создала сама Моргана. Эти розы растут только там, где есть эфирные аномалии – из них они берут жизненные силы, как простые розы – от солнца... У нас в «Старых Кленах» их можно иногда встретить. Говорят, что если их сорвет рука колдуна, то они никогда не завянут.
– Вы колдунья?
– Ну что вы! – она засмеялась. – Не хотелось бы мне иметь цветок, который живет вечно. Это как-то неестественно. Цветы должны засыхать, вянуть, опадать...
– Как-то мрачно вы рассуждаете, Лиза.
– А если бы розы цвели вечно, то как бы мы вообще узнали, что они – хрупки и прекрасны?
– Вот так мне больше нравится.
Она улыбнулась и покачала головой.
– Вы забавный, Фигаро. Вы прекрасно знаете, что в небе бывают облака, но искренне удивляетесь, попав под дождь. Я бы назвала вас идеалистом, но это как-то не вяжется с вашей профессией.
– А вдруг я просто не люблю попадать под дождь?
– Знаете, рядом с вами очень легко. Вы не строите из себя черт знает что, а еще – очень любите, когда все просто и понятно.
– Мне то же самое как-то сказала одна лиса.
– Лиса??
– Демон Внешних Сфер.
– Ого...
– Кстати, о дожде: тучи собираются.
– Да, точно. Но польет только завтра.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Это хорошо, – Фигаро улыбнулся. – Значит, будет повод засадить себя за бумаги... Я, кстати, тоже занялся историей этих краев, пусть и поневоле.
– Что вы говорите? – заинтересовалась Лиза.
– Да-да. За вчерашний день я умял три книги Лары Ортьерн, «Легенды Магии» Жюля Каре, и по мелочи: Мюре, Круасо, Солодкова, Рафаэля Бирда...
– Да вы сошли с ума! – Лиза рассмеялась. – И что вас сподвигло на сей подвиг?
– Ну... – Фигаро сдвинул котелок на затылок и почесал лоб, – я ищу информацию о некоем существе... Скажите, Лиза, вы когда-нибудь слышали легенду о Черном Менестреле?
– У Круасо вы о нем ничего не найдете. – Она покачала головой. – И у Солодкова тоже, хотя его книги – настоящая сокровищница легенд... Фигаро, вы, конечно, не историк, но неужели вам не приходило в голову, что легенда может быть лишь надстройкой над абсолютно реальными событиями?
– Признаться...
– Вы же знаете, что в основе любой легенды лежит некая история... Ну хорошо, пусть не всегда реальная, но проверить-то это можно!
– И вы знаете, где искать нужную мне информацию?!
– Спокойнее, Фигаро, спокойнее! – она снова засмеялась. – Вы сейчас похожи на гончую, которая вдруг поняла, что эта странная штука позади – ее хвост. Да, я знаю, где искать. Более того, я помню эту историю очень хорошо, потому как она тесно связана с тем, что в этих местах вытворял Годфрик Анауэльский... Вам нужно было просто посмотреть в архивах Старой инквизиции, вот и все.
– Лиза... – следователь сглотнул, – я был бы очень признателен...
Она щелкнула его пальцем по носу.
– А вот этот жутко официальный тон вам совсем не идет. Потому что вы на него срываетесь тогда, когда смущаетесь или злитесь. Конечно, я расскажу вам о Черном Менестреле. Хотя это и очень грустная история.
Она села, подобрав под себя ноги, склонила голову и, немного подумав, сказала:
– Черного Менестреля звали Август Клер. Он был сыном барона Клер, аристократа, едва сводившего концы с концами, но внезапно разбогатевшего перед самой Второй Реформацией. В этом нет ничего удивительного, тогда многие сделали хорошие деньги, торгуя с Конклавом Трех Корон: оружие, хлеб, фураж... Но недоброжелатели, коих у барона хватало, пустили слухи, что разбогатеть ему помог дьявол. К тому же сын барона был талантливым колдуном, что лишь подогревало ненависть к этому семейству. Лоялисты даже пытались убить барона, но у них ничего не вышло. Полетели головы, однако, сами понимаете, популярности Клеру-старшему это не прибавило.
Но у барона была и другая проблема: его сын страстно любил одну девушку. Не простолюдинку, как потом переврали, о нет; она была родом из знатной семьи, получила хорошее образование, была мила собой, словом, обладала всеми необходимыми достоинствами, кроме одного – она не была богатой наследницей. Семейной драмы, впрочем, не получилось; барон Клер любил своего сына и, в конце концов, смирился с неизбежностью финансово невыгодного брака, тем более, что его состояние все росло и росло.
– А как звали девушку?
Лиза пожала плечами.
– Не помню. Это важно?
– Да нет, не особо. Продолжайте, прошу вас.
– Перед самой свадьбой случилась беда: невеста Августа Клер заболела. Это была не обычная болезнь, о нет, – это было проклятие. Никто так и не узнал, кто наложил его, но колдовство оказалось очень эффективным: девушка таяла на глазах. Семейный лекарь барона дал ей неделю.
Август был безутешен. Он заперся у себя в лаборатории, не ел и не спал трое суток, и, в конце концов, создал могущественный даже по современным меркам артефакт – свирель. Сегодня ее бы назвали «гармоническим проектором». В руках юноши она обладала огромной силой; говорили, что свирель могла даже оживлять мертвых. В общем, как бы там ни было, он исцелил свою невесту. И все бы закончилось хорошо, не остановись в это время в замке графа Кресса, что стоял всего в паре миль от семейного имения Клер, печально известный Годфрик Анауэльский, Первый Инквизитор. Кто-то «стукнул» Годфрику насчет Августа, очевидно, в надежде на то, что Инквизитор немедленно отправит юношу на костер – такая уж у Годфрика была слава... Но Первый Инквизитор вовсе не был маньяком, хотя многие источники описывают его именно как жадного до крови психопата. О нет, он был умен, расчетлив, а, главное, запредельно тщеславен. Годфрик просто вызвал к себе Августа и провел с ним довольно милую беседу. Инквизитор в красках описал молодому барону как много жизней он сможет спасти и как много прочего добра сделать, если поставит свой талант на службу Инквизиции.
– Иными словами, на службу Годфрику.
– Вот именно. Август не был дураком. Он сказал Инквизитору, что согласен, но с одним лишь условием: он будет, помимо «заказов» Годфрика, помогать всем, кому посчитает нужным. Разумеется, Годфрик легко согласился на это. Но какова же была его ярость, когда он узнал, что юноша в тот же вечер воскресил ведьму, которую он, Годфрик, утром отправил на костер!
– Воскресил?!
– Вы же образованный человек, Фигаро. Есть колдовство, способное восстановить тело, даже если живым останется лишь крошечный кусочек кожи. Свирель Августа Клер была невероятно мощным, эмпирически созданным артефактом настроенным на его ауру, так что дело было не в этом кусочке дерева, а в том, как она проецировала эфирные потоки самого юноши. Уникален был сам молодой барон... В общем, Годфрик приказал схватить юношу и обрушился на него с гневной тирадой – сохранилась даже подробная запись их разговора. Инквизитор спросил, понимает ли Клер что спасенная им ведьма – малефичка и преступница. Август поинтересовался, какие тому есть доказательства. Годфрик показал протокол судебного заседания. Молодой барон, смеясь, заявил, что показаний трех лесорубов, которым ведьма отказала в постельных утехах недостаточно для смертного приговора, а затем напомнил Инквизитору о его обещании и сказал, что слово Годфрика, похоже, не стоит дырявого медяка. И вот этого уже Годфрик проглотить не смог. Беседа с Августом проходила в присутствии толпы прихлебателей Инквизитора, среди которых было множество аристократов, а именно на них он опирался в своих претензиях на кресло Прелата Белой Башни Квадриптиха. Инквизитор публично обвинил юношу в связях с Дьяволом, демонами и прочей нечистью, назвал ересиархом над всеми ересиархами и тут же приказал схватить и запереть в винном погребе. Однако позже, чуть остыв и, очевидно, не желая терять колдуна, который был способен сколь угодно долго поддерживать в его стареющем теле жизнь, Годфрик спустился к юноше и предложил Августу договор: он помилует его, а тот, подписав покаянную, вернется на службу к Инквизитору. И Август согласился, но сказал, что – далее цитата из протокола: «...буду дарить жизнь твари малой и великой, разумной и неразумной, доброй или же дурной, но тебя, Инквизитор, не спасу я в смертный час, потому как хотел ты меня умертвить, а посему мое колдовство на тебя не подействует, даже если я того очень захочу».
– Может, он блефовал?
– Очень может быть. Скорее всего, молодой барон просто хотел посмотреть на реакцию Годфрика. И она не заставила себя ждать: Инквизитор так разъярился, что едва не спровоцировал спонтанный эфирный выброс – у колдунов его силы это случается. Он приказал казнить юношу сейчас же, незамедлительно. Ни мольбы его отца, ни слезы невесты не помогли. Был наспех сложен костер и организованно нечто вроде... Сегодня мы назвали бы это военно-полевым судом. Три минуты и приговор вынесен. Убитая горем невеста молодого барона хотела покончить с собой, чтобы не видеть мучительной смерти Августа, но в толпе, которая уже собиралась во дворе замка, к ней подошла девушка. Это была ведьма, которую юноша вернул к жизни. Она сказала, что есть шанс, пусть и мизерный, спасти Августа Клер, но для этого ей понадобится его свирель.
Лиза закусила губу и медленно покачала головой.
– Из сохранившейся переписки того времени можно сделать вывод, что казнь молодого барона была ужасной. Кое-как сложенный костер несколько раз гас, ветер уносил дым в сторону, не позволяя юноше задохнуться. Его тело медленно превращалось в головешку и лишь когда оно обуглилось до груди он, наконец, умер. Пошел дождь, костер погас. Тогда Годфрик приказал привязать к трупу юноши свинчатку и бросить останки в графский пруд... Многие историки, кстати, считают, что именно этот поступок стал началом конца Первого Инквизитора: аристократы хоть и не любили семейство Клер, серьезно задумались о своем будущем, а задумавшись, решили, от греха подальше, по-тихому отправить Годфрика к праотцам, что и было сделано месяцем позже... А вот дальше, Фигаро, начинается собственно, легенда. Потому как раньше я пересказывала горькую правду.
Она нервно взъерошила волосы.
– Свирель невеста Августа нашла в пепле костра... В это я, кстати, готова поверить – артефакты такой силы вообще довольно трудно уничтожить. Она отнесла ее ведьме и та рассказала девушке, что на свирели нужно сыграть Августу, сыграть там, где покоится его тело. «На тебе его отпечаток», сказала ведьма. «Кто знает, быть может, в твоих руках чудесный инструмент вспомнит былую силу».
– Это возможно, – покачал головой Фигаро. – Они были близки; не исключено, что имела место диффузия аур.
– Да, – кивнула Лиза, – все верно. Иногда такое случается... Той же ночью девушка пришла к графскому пруду и поднесла свирель к губам. Она играла, чтобы спасти любимого человека, но в эту музыку она вложила всю свою боль, всю ненависть к Годфрику и тем людям, что безоговорочно поверили в авторитет Инквизитора, а еще – ко всей той толпе, что восторженно рукоплескала, глядя на казнь невинного. И юноша явился на ее зов. Но сил девушки не хватило на то, чтобы спасти его тело – лишь бесплотный дух предстал перед ней, облаченный в ее боль и ненависть словно в черный плащ...И с тех пор Черный Менестрель бродит по болотам, насылая кошмары на тех, кто причинил зло невинным... Вот, собственно, и вся легенда.
– Так, – Фигаро напряженно кусал губы, – выходит, что он погребен где-то на дне пруда... Это плохо, это очень плохо... Это значит, что тела теперь не найти... Ах черт, это очень-очень нехорошо...
– Хотите его изгнать? – Лиза едва заметно улыбнулась. – Он что – терзает вас ночами?
– Меня?.. Нет, нет, что вы... Просто размышляю вслух. – Следователь тяжело вздохнул. – А вообще – грустная легенда.
– Это потому что в ней много правды. – Лиза кивнула. – Всегда так: сказки редко бывают грустными. И у них редко плохой конец.
– Спасибо вам за рассказ.
– Да не за что. Просто странно, что вы сами на него не наткнулись. Есть даже баллада о Черном Менестреле. Ее, правда, пели лет четыреста назад. Но кое-где в старых книгах еще можно найти текст.
Она взяла гитару, чуть тронула струны и запела:
–..Мы неслись по лугам, где ковыль прорастает сквозь кости
Усредненных героев хоругвь обронивших в росу
Наши кони пьянели от бега на этом погосте
И на шаг перешли лишь в обугленном мертвом лесу
Мы умели на черных стволах замечать сигнатуры
О которых смолчал в манускриптах своих Парацельс
Мы плевали на всех палачей и на все префектуры
Мы смешали вино с киноварью, и выпили смесь
В алхимическом тигле расплавив презренное злато
И разбавив его предпоследним закатным лучом
Мы сломали клинки о колено и сбросили латы
Сделав вид, будто мы в этой битве вообще ни при чём
Где под солнцем Прованса синеют в долинах озера
Где замшелые стены соборов не знают тепла,
Мы ушли по затертым ветрами дорожным узорам
От слепого добра и не очень-то зрячего зла
Там в долинах трава на ветру мягче девичьей кожи,
Там по вечному небу плывут жемчуга облаков
И отмыв с себя гарь, мы хоть чем-то, но стали похожи
На людей, что способны на жизнь и чуть-чуть – на любовь
Дезертиры, бежавшие войн и циничного мира,
Наказанья за грех, епитимьи мирской суеты
Мы решили, что лучше уж сдохнуть поломанной лирой,
Чем сверкающей пикой стоять за чужие кресты
Общий наш приговор беспощадно порезан цензурой
Вырван с кровью из книги глумливым Законом-скопцом
Справедливость в сутане с крестом гордо носит тонзуру
Всех иных награждая фальшивым терновым венцом
Там где розы в слезах молча смотрят в печальное небо
Нас гвоздями в ладонях с тобой обручили навек
И разбила свой кубок о твердь вечно юная Геба
И на миг заглушил жернова этот проклятый век
Нас с тобой опустили туда, где белеют туманы
Где скользит белый лебедь над черною гладью болот,
Где на гербовой лилии кровь полыхает как пламя,
Где лежат мертвецы под пологом задумчивых вод
Я не знаю, о ком тебе петь, моя скорбная лира
По клинкам и по плахам течет одинаково кровь
Где война десять тысяч солдат на траву повалила
Там сто тысяч сожгла и развеяла пеплом любовь
Смерть – ошибка. Ведь мы же не смерти хотели
Я отрекся от Бога, я кровью скрепил договор
И в полуночный час из последней замшелой купели
Я на брег поднимаюсь и струн завожу перебор
Над гнилыми прудами отчаянно мечутся тени
Одиноко плывет по воде свет ущербной Луны
И святые отцы-фарисеи окрестных селений
Слыша песню мою видят ночью кошмарные сны
Мне на них наплевать – не для них я разорванным сердцем
Бью по струнам души в одночасье смеясь и скорбя
Не для них я рыдаю слезами аккордов и терций
Все как в жизни:
Играю опять для тебя.
...Ветер оторвал от земли стайку сухих мертвых листьев, закружил и швырнул свою случайную добычу в пруд. Небосвод озарила бледная вспышка, и где-то на западе глухо заворчал далекий гром. Весенний сумрак дышал влагой, но гроза пришла намного позже, глубокой ночью.
...– Фигаро! Фигаро, вставайте!! Да просыпайтесь вы! Беда!
Он резко сел на диване – голова слегка закружилась – не понимая, что происходит, что случилось, все еще одурманенный сном из которого его так грубо вырвали.
«В который уже раз», пронеслось в голове.
Это был Гастон – бледный и помятый, с взъерошенными волосами и дико блуждающим взглядом. Чуть поодаль стояли два господина в штатском; на лицах личной охраны короля кривой маской застыл испуг.
– Что... Что случилось?!
– Мари... Госпожа Воронцова... Кажется, ее отравили.
...Лестница, поворот, короткий коридор, где в настенных плафонах призрачно мерцают свечные огоньки, высокие двустворчатые двери. Яркий огонь камина.
Семь пар глаз уставились на следователя: король, министр, Малефруа, Клерамбо, двое охранников и еще одни – зеленые, глубокие и осторожные глаза человека, которого Фигаро видел впервые: высокий статный старик с окладистой бородкой облаченный в длинный белый халат.
Следователь вдруг понял, что он прибежал так как был со сна: растянутая от множественных стирок белая майка и широкие мужские трусы в горошек.
«Плевать», подумал он, а вслух сказал:
– Где Мари? Что случилось?
Но в следующий миг он и сам ее увидел.
Мари Воронцова, одетая в зеленый охотничий костюм, лежала на кушетке. Пиджак и белая кружевная рубаха были бесстыдно расстегнуты, обнажая красивую, правильной формы грудь, на которой, зацепившись тонкими стальными ножками, сидели похожие на мрачных металлических насекомых датчики от которых тянулись пучки тонких проводов, исчезающих в недрах сложного прибора, который держал в руках старик в белом халате.
– Я доктор Станислав Беркович, королевский врач, – старик поклонился. – А вы, должно быть, тот самый следователь, которого Их Величество нанял для разрешения этого... печального инцидента.
– Что с ней? Мне сказали, что это яд...
– Она не отравлена, – покачал головой доктор. – Но ее жизненные показатели падают и причина мне пока неизвестна. Может быть вы, как адепт Других наук...
– Отойдите, – махнул рукой следователь и, подойдя к Мари, опустился на колени, склонившись над женщиной почти касаясь губами ее лица. Поднял веки, проверил зрачки. Мари слабо застонала; ее закатившиеся глаза метались из стороны в сторону со страшной скоростью.
– Температура?
– В норме.
– Давление?
– Слегка повышенно. Тахикардия.
– Ложку!
Фигаро взял из рук стражника серебряную кофейную ложечку, приоткрыл с ее помощью рот Мари и быстро проверил слизистые.
– Я же говорил, – сказал доктор, – госпожа Воронцова не отравлена...
– Ей давали какие-нибудь стимуляторы? Чтобы не спать? – Фигаро резко поднялся с колен; его глаза тревожно блестели.
– О... Разумеется. «Феникс», в дозировке по пять миллиграмм. Я сам выписал ей этот препарат, причем очень давно, годы назад. Для того чтобы госпожа могла... отдохнуть от сна, если можно так выразиться. Она всегда принимала его строго в соответствии с инструкцией.
– Ваше Величество, – следователь повернулся к королю, – когда Мари в последний раз спала?
– Я... Я не знаю... – растерянно покачал головой Фунтик. – Наверное... Хм...
– Хорошо, когда вы в последний раз видели ее спящей?
– Неужели вы думаете, что я навещаю ее в спальне?! – щеки короля вспыхнули. – Что это за намеки...
– Кто-нибудь видел госпожу Воронцову спящей? – Фигаро медленно осмотрелся. – Я так и думал. Похоже, госпожа Воронцова говорила неправду, утверждая, что спит по ночам. Она глотала стимуляторы, готов поставить на это свое годовое жалование.
– Но господин следователь, – возмутился врач, – не думаете же вы, что я бы назначил ей нечто опасное?! – «Феникс» – абсолютно безвредный препарат. Когда сон становится критически необходим, организм просто отвергает декокт и...
– И засыпает, – мягко сказал Фигаро, глядя прямо в глаза Берковичу. – Ударными темпами наверстывая упущенное. Учащается количество сонных видений и их интенсивность. И, как следствие, психическая чувствительность.
На лице доктора медленно проступило понимание.
– Но если это связанно с... проблемой госпожи Мари... Если это псионически индуцированный бред... – Он покачал головой. – Ее мозг может не выдержать атаки. Просто сдаться.
– Дьявол! – заорал король, пиная с грохотом перевернувшийся журнальный столик. – Так сделайте что-нибудь! Разбудите ее!
– Боюсь, Ваше Величество, что это невозможно, – покачал головой доктор. – Госпожа Воронцова сейчас очень слаба. Это может просто убить ее.
– А это?! – король дрожащей рукой указал на Мари, которая застонала во сне, скребя ногтями по обивке кушетки. – Это ее не убивает?!
– Убивает, – потупился Беркович. – Если это, действительно, пси-индукция, то у нее сутки. Максимум, двое.
– Нет! – Фунтик яростно рубанул рукой воздух. – Вы должны ее спасти! Обязаны! Это мой личный королевский приказ!! Вы врач, а вы – он кивнул в сторону Фигаро – специалист по колдовству. Вперед, я жду ваших предложений. У вас десять минут на то, чтобы начать выдавать конструктив.
– Ваше Величество, – Фигаро пожал плечами, – я могу предложить лишь один вариант: устранить причину псионической атаки. Но я честно скажу вам: я пока не вижу способа уничтожить или хотя бы найти Черного Менестреля.
– Он прав, – кивнул доктор. – Способа заблокировать такого рода воздействия нет. Точнее, он есть – существует группа препаратов способных на это, но все они – мощные психотропы, способные убить госпожу быстрее, чем сама атака. И они, кстати, действуют лишь на бодрствующий мозг.
– Мне не надо рассказывать, чего вы не в состоянии сделать! – прорычал король. – Способы спасти! Только их! Или не открывайте ртов!
– Два, Ваше Величество, – Беркович поклонился. – Но ни один из них вам не понравится.
– Я слушаю.
– Первый способ – «Прокрустово Ложе».
– Что это? – одновременно выпалили король и следователь.
– Это... – доктор замялся, – это реанимационный блок «анима материа».
– Некромантический подъемник?! – Фигаро не поверил собственным ушам.
– Модифицированный. Некролекари пропускают через этот ящик импульсы эфира настроенные таким образом, чтобы восстановить обменные процессы в мертвых тканях. Мы делаем эти импульсы менее интенсивными, при этом на порядок увеличивая их частоту: что-то около ста циклов в секунду. Что при этом испытывает пациент, описанию не поддается. Это ад, иначе не назовешь. Но «Прокрустово Ложе» может поддерживать жизнь в теле очень долго. Теоретически, вечно. В нем Мари может подождать, пока...
– Исключено! – заорал Фунтик. – Еще варианты!
– Второй вариант – стазис. Два тщательно подобранных эфирных импульса создают зону интерференции, останавливая атомарное движение в теле пациента. Это как заморозка в жидком воздухе, только гораздо быстрее, за доли секунды. В этом состоянии... эм-м-м... обратимой смерти госпожа Воронцова может дождаться помощи. Пока не будет устранена... причина ее недуга.
– Отлично! – Король хлопнул в ладоши. – Я заказываю экстренные блиц-коридоры. Тащите сюда свой морозильник, доктор и готовьте все, что нужно.
– Я не закончил. Мы пока не научились эффективно возвращать пациентов к жизни после этой процедуры. Около половины... не выдерживают. А треть воскрешенных становится инвалидами.
– Но почему?!?
– Недостаток финансирования, – выдавил Беркович, глядя в пол.
– Твою ма-а-а-ать! – Фунтик ударил себя кулаками по коленям. – Присягаю на Внешних Сферах, доктор, – в следующем году ваш институт получит пять миллионов империалов. И столько же будет получать ежегодно... Фигаро, я так понимаю, что вся надежда теперь на вас.
– Но... – задохнулся следователь, – не кажется ли вам, что стоит прибегнуть к помощи специалистов?! Хотя бы Ордена Строгого Призрения?!
– ОСП-шники уже занимались Мари. Они говорят одно и то же: «это не проклятие». – Король скрипнул зубами. – Спасите ее, Фигаро. Спасите, и будете купаться в золоте. Но если она умрет... Если Мари умрет, я лично отправлю вас на виселицу. У вас двенадцать часов. После этого пусть доктор включает свой аппарат... – Он упал в кресло, уронив голову на грудь. – Я все сказал.
В ночном небе полыхнула молния и гром, не заставив себя ждать, тут же рявкнул орудийным залпом, заворчал и покатился к далеким холмам, уже скрывшимся за пеленой дождя.
Где-то в доме часы натужно пробили час ночи.
Следователь плотнее запахнулся в плащ, поправил котелок и, подхватив саквояж, не оборачиваясь, сказал:
– За мной не идти. Никому и ни под каким предлогом. Если я не вернусь до рассвета, вот тогда вызывайте ОСП, Инквизицию и всех, кого захотите... Гастон, вы дежурите у кристалла связи. Я сам дам вам знать, если это будет необходимо. Ни в коем случае не пытайтесь связаться со мной самостоятельно – по крайней мере, до рассвета... Доктор, если с Мари все будет совсем плохо – не ждите. Включайте ваш морозильник.
– Фигаро... – Король схватил следователя за рукав, – простите меня, ради всего святого... Я был не в себе... Черт, я и сейчас не в себе, но все равно – простите. Я угрожал вам и вообще вел себя как скотина... Это ведь из-за меня она глотала эти пилюли. Я-то могу неделю не спать – наследственность. А она...
– Успокойтесь, Ваше Величество, – покачал головой следователь. – Я вас прекрасно понимаю, поверьте. И обещаю сделать все возможное. Но гарантий дать не могу. Это ясно?
Фунтик молча кивнул и отвернулся.
– Заприте дверь.
...Медленно, очень медленно следователь спустился с крыльца. Порыв ветра ударил его в лицо и Фигаро почувствовал на щеках холодные брызги дождя.
Перехватив поудобнее ручку саквояжа, он решительно зашагал вперед. Под ногами хрустел гравий подъездной дорожки.
Вспышка молнии и сразу же – гром. Буря была совсем рядом.
Электрический фонарик, позаимствованный у кого-то из королевской охраны, почти ничего не освещал. Казалось, тьма тут же пожирает бледный желтый свет крошечной лампочки в пять свечей. Следователь больше полагался на слух и память: вот дорожка вниз по склону холма, вот узкая полоса леса, а вот и пруд – беспокойная черная бездна, отражавшая всполохи небесного электричества, сверкавшего над головой, уже, казалось, без перерыва.
Если бы не зрение следователя, «обновленное» Духом Пружинной фабрики, он бы, наверное, в конечном счете, оказался в болоте или просто переломал бы ноги в какой-нибудь канаве. Но сейчас Фигаро без проблем нашел нужную тропинку: все вокруг казалось залитым мягким жемчужным светом – где поярче, где потусклее.
«У вас расширен спектр восприятия», сказал Артур, когда проверял состояние здоровья следователя Орбом Мерлина. «Этот хренов десептикон, на которого вы нарвались, перестроил вам все тело... Ничего страшного, не волнуйтесь. Даже наоборот, круто: армированные кости, улучшенная печень, обостренные чувства... Черт, вы теперь видите часть инфракрасных волн и немного в ультрафиолете! Я тоже так хочу!»
«Оу... А этот... «десептикон» – это такой вид Других?»
«Ха-ха-ха!.. Нет, это такой насос для откачивания бабла... А теперь проверим прямую кишку... А ну, стоять!..»
Мостик – старый, почти разрушенный. Внизу плещется вода. Пустырь, заросший высоким сухим сорняком. И снова лес: черные тени деревьев гнулись на ветру, что-то быстро рисуя тонкими ветвями в мутной бездне неба.
