Текст книги "Сказание об Эйнаре Сыне Войны (СИ)"

Автор книги: Александр Дьюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Фигура в балахоне на удивление проявляла к происходящему интереса больше всех. Больше даже несмело, осторожно, боязливо собирающихся зрителей из числа жителей Рыбачьей Отмели. Пока что их набралось человек шесть – выглядывающих из-за угла старого сарая голов с глупым выражением любопытствующих физиономий. Но по дороге на цыпочках крались новые зрители. Симскарцы вообще отличались довольно своеобразным отношением к кровопролитию. Не то чтобы они все поголовно рвались в драку или не мыслили ни дня без мордобоя. Большинство симскарцев считало, что если кто-то кому-то и собрался набить морду, то пусть делают это где-нибудь подальше. Но если уж мордобой случился здесь и сейчас, не грех на это посмотреть. Будет о чем рассказать вечером за кружкой браги. Естественно, посыпая рассказ специями из собственных художественных осмыслений. Поэтому даже опасность для жизни не всегда могла притупить любопытство или унять желание рассказать свою версию того, что все видели сами. Ведь по морде бьют не тебя. А когда достается не тебе, то это не такая уж большая трагедия и ужас.

Но фигура в балахоне действительно относилась к происходящему со всем вниманием и ответственностью. Один глаз, скрытый в тени капюшона, следил за полем и участниками событий, в то время как другой постоянно сверялся с растянутым перед лицом листом бумаги, густо покрытым строками мелких цифр и имен. Естественный порядок вещей – очень тонкая материя. Сам за собой он следить не удосужится. Более того, стоит отвлечься, как он непременно воспользуется моментом и попробует выкинуть какой-нибудь фокус. А допускать этого нельзя. Ни при каких обстоятельствах.

И когда хряк-берсерки в очередной раз всем скопом набросились на Эйнара, Старик лишь покачал головой и принялся быстро перебирать в списке имена и даты, точные до секунды.

***

Первым до Эйнара добрался пес, тот, у которого рогатина осталась еще целой. Он попытался с наскока ткнуть Сына Войны острием в живот, но Эйнар перехватил копье левой рукой возле самой втулки, обломил его, втыкая наскакивающему псу меч в незащищенную грудь. Пес замер, сперва глянув на обломок копья, потом на торчащую из груди рукоять Близнеца. Упасть он не успел – его отпихнул упитанный, приземистый, но при этом очень прыткий хряк, накинувшийся на Эйнара с топором. Эйнар выбил топор из его руки, схватил хряка за ремни, перетягивающие упитанное тело на манер подтяжек, поднял и широко размахнулся им, отгоняя волну ретивых берсерков, напирающих спереди. Эйнар почувствовал удары и уколы в спину, по затылку вновь звонко огрели чем-то тяжелым. Он утробно злобно зарычал и сделал широкий полукруг справа-налево. Визжащий хряк в его руках, болтающийся как тряпичная кукла, проехался копытцами по мордам приятелей, устроив среди них настоящий бурелом. Эйнар зарычал еще злее и закрутился вместе с хряком в обратную сторону, раздав его копытцами тем берсеркам, которые сочли повернутую к ним спину героя удачной целью. Двое из них отлетели назад, один кувырнулся набок, подмяв соседа, кто-то, обладая достаточной реакцией, успел отскочить и увидел повернувшееся лицо Эйнара. Взгляд горящих в ехидных прорезях полумаски шлема глаз, задержавшийся на них на мгновение. Тот, кто увидел в них разгорающееся яростное пламя войн, благоразумно попятился. Те, кто не успели, – снова получили по мордам копытцами раскрученного Эйнаром приятеля. Только в этот раз Сын Войны не остановился. Держа хряка за трещащие ремни, он крутился с ним на манер карусели, ускоряя темп, пока не отогнал берсерков достаточно далеко. А потом ремни лопнули. Хряк, с визгом рассекая серый симскарский воздух, полетел низко над землей, опрокинул не успевшего отскочить берсерка, но не сбился с курса, а продолжил движение к небольшому взгорку, откуда за течением битвы наблюдали Биркир Свартсъяль и Скарв Черноногий. Хряк врезался в сырую землю, пропахал рылом глубокую борозду, остановился у ног вороной лошади колдуна, окатив его грязью. Свартсъяль брезгливо отряхнул с груди капли, величественно изогнул бровь. Сварв Черноногий тяжело сглотнул.

А Эйнар выхватил из ножен второго Близнеца левой рукой, перекинул его в правую, ловко раскрутил его кистью. Увидел пса, навзничь лежавшего в двух шагах от него с торчащим из груди мечом. Эйнар зловеще ухмыльнулся, хрипло, гортанно хохотнул. Тяжело топнул, оглушительно рявкнув. Берсерки испуганно вздрогнули. Сын Войны бросился к телу, придавил его ногой, ухватился левой рукой за рукоять меча.

И тут на него выскочил козел, замахиваясь косой.

Эйнар присел, когда острое лезвие начало движение, злобно рассекая воздух, и его было уже не остановить. Даже успел заметить торжество в козлиных глазах, которое вдруг сменилось паникой, услышал быстрое, жадное «фьють» над собой…

– Эй, козел! Смотри, чего де!.. – не услышал Эйнар гневный, возмущенный крик призрачной головы не вовремя оказавшегося у него за спиной берсерка. – …Лаешь, – раздраженно докончил тот, увидев тяжело упавшее собственное тело.

Дух – обычная призрачная фигура обычного умершего человека без намека на свинские черты, если только фигуральные, – глубоко вздохнул.

– Ну… ну, козел же! – пожаловался он возникшей рядом с ним девушке в траурных одеждах и с печальным лицом. Девушка грустно, но с пониманием улыбнулась, протягивая ему руку. – Говорил же придурку, брось косу, не размахивай, как дурак, убьешь кого-нибудь! – ворчал дух, машинально взяв узкую ладошку и погружаясь под землю, отчего его ворчание глохло и делалось невнятным. – Не-ет же, не послушал! Я с ней на этого похож, говорит, на этого, как его… – призрачное ворчание окончательно затерялось под толщей сырой симскарской земли.

Эйнар прыгнул с места, хватая козла на манер борца и сваливая с ног. Оказавшись на земле, он первым делом заехал ему в висок оголовьем меча, попытался вскочить, но почувствовал лишний вес на своих плечах, которым оказался запрыгнувший берсерк. Эйнару не составило бы труда от него избавиться, но он почувствовал, как вес увеличился. Затем увеличился еще больше. И еще. Когда на Эйнара взгромоздился пятый или шестой по счету берсерк, даже его крепости и сил не хватило, и полубог оказался погребен под кучей вопящих и дергающихся тел. И куча эта продолжала расти. Наблюдатели с одной стороны, то есть из Отмели, взволнованно затаили дыхание. Или отщипнули еще один жухлый стебелек. Или с глупым видом причмокнули сквозь похмельный полусон. Наблюдатели с другой стороны, с взгорка в поле, высокомерно фыркнули. Или тоже затаили дыхание, предчувствуя недоброе. Нейтральная сторона взглянула на часы, постучала пальцем по циферблату, как будто отсутствующие на нем стрелки опаздывали.

И вот, когда раскачивающаяся, ненадежная гора берсерков достигла той высоты, что на нее не смогли запрыгнуть лишь пара суетящихся вокруг хряков, которым просто не хватало роста, чтобы забраться наверх, она вздрогнула, подскочила и грузно осела. Берсерки на самой верхотуре не удержались, с криками посыпались вниз, хватаясь за приятелей и увлекая их за собой. Похудевшая гора снова вздрогнула, сильно закачалась, сверху посыпалось еще больше берсерков, приземляющихся на не успевших отползти приятелей, а потом взорвалась изнутри с диким ревом, разметав оставшихся хряков по округе. Эйнар поднялся, разгибая плечи, злющий, без шлема, весь мятый, всклокоченный. Он от души пнул отползающего на карачках хряка под зад, отчего тот полетел в сторону Моря и со всплеском камнем погрузился в свинцовые воды вдали от берега, схватил другого берсерка за шкирку, придавил ногой третьего, а потом поднял его за ремни, сшиб обоих друг с другом так, что захрустело. Одним запустил в кучку хряков, поднимающихся на ноги, другого приложил со злости об землю так, что он благоразумно замер в образовавшейся ямке с очертаниями его особы, глядя перепуганными поросячьими глазками в серое небо. Что в какой-то мере роднило его с козлом, который совсем недавно являл собой весьма и весьма демонический образ, а теперь выглядел не опаснее растянутой у камина шкуры. Почти таким же тонким и с такими же по-дурацки выпученными глазами.

Эйнар коротко повертелся из стороны в сторону в поисках своего меча, нашел его, хотел подобрать, но вместо этого только зарычал от боли, стискивая зубы, – в левую голень с остервенением и жадностью впился пес-берсерк. Тот самый, который якобы с позором сбежал с поля боя и заставил позабыть о нем, коварно дождался неожиданного момента и напал сзади – со стороны, которую берсерки крайне быстро сочли обеспечивающей хотя бы минимальные шансы на успех. Эйнар энергично затряс ногой, размахнулся ей, сбрасывая пса, который прокатился по земле, перекувырнулся и встал на четвереньки, тут же бросаясь в атаку снова. Эйнар счел, что успеет подобрать меч, нагнулся за ним и даже почти подхватил, но на большее ему не хватило времени. Он инстинктивно закрылся локтем – пес с голодным рычанием вгрызся в предплечье, повис на руке. Эйнар энергично потряс рукой, берсерк нелепо поболтался в воздухе, еще сильнее сжимая челюсти. Сын Войны вцепился свободной рукой в верхнюю челюсть пса, кое-как приоткрыл ему пасть, щуря глаза от едкого пота и проступивших слез боли, скрипя зубами, и, держа берсерка за морду, приложил его о землю. Но и это не охладило пыл нападавшего. Берсерк подскочил, как мяч, бросился на Эйнара, но нарвался на крепкий пинок. Пес взвизгнул и, забыв обо всем (видимо, желание искупить вину перед коллективом было слишком высоко), снова и весьма удачно впился Сыну Войны в левую голень. Только не учел того, что Эйнар все-таки успел подобрать свой меч. И заметил его уже только в руке, высоко занесенной над всклокоченной головой с перекошенным от бешенства лицом и горящими огненной яростью глазами. Эйнар не ударил. Сперва потому, что растерялся от наглого упрямства и упорства пса, а потом… Потом берсерк состроил щенячьи глазки, вежливо и осторожно ослабил хватку, расплываясь в извиняющейся улыбке во всю собачью морду, протер локтем носок сапога Эйнара и отполз назад, заискивающе виляя облезлым хвостом. Наверно, он ушел бы безнаказанно, применив запретные чары любого, пусть и антропоморфного, искренне раскаивающегося животного, но на его беду в глазу Эйнара защипало от пота, бесцеремонно развеявшего подлое заклятье. Сын Войны бешено зарычал, пес подпрыгнул, меняя в воздухе направление, и припустил на всех четырех… правда, на месте. Эйнар успел схватить его за хвост, в голове пронеслась масса вариантов страшной кары, но решение пришло само по себе. Сын Войны махнул мечом и отсек хвост у самой песьей задницы. Берсерк, набрав приличный инерционный заряд, припустил со скоростью, равной выпущенной из баллисты воющей, скулящей стреле.

Эйнар швырнул обрубок хвоста не глядя через плечо, осмотрелся по сторонам, тяжело дыша ртом, сплевывая вязкую слюну. Часть врагов лежала на земле вокруг него. Многие, наслушавшись песен об Эйнаре Сыне Войны, сильно бы удивились, узнав, что лежали берсерки, большей частью болезненно постанывая, похрюкивая, повизгивая или вспоминая маму, которая много чего и впустую говорила когда-то о выборе профессии и пути в жизни. Кто-то еще полз, очень осторожно, украдкой, притворяясь мертвым каждый раз, когда Эйнар мимолетно смотрел в его сторону или так хотя бы казалось. Кто-то бежал. И бежал уже очень далеко. В основном, отталкивая приятелей, пытавшихся вырваться. На ногах из некогда грозной и страшной банды хряк-берсерков осталась лишь горстка хряков и конь, который, получив в самом начале битвы, так и не смог подгадать для себя момент, чтобы отомстить при помощи своего внушительного бродэкса. Однако оставшаяся компания сбилась в плотную кучу, прячась за широкими плечами коня, и нападать не спешила.

Эйнар фыркнул, сдувая с усов капли пота, утер лоб предплечьем. Шагнул в сторону. Компания вздрогнула и предусмотрительно попятилась. Сын Войны вскинул меч, раскрутил его в руке, перебросил в левую, едва поморщившись от боли в покусанном предплечье. Берсерки насторожились, закрываясь оружием и конем. Эйнар, не сводя с них суровых глаз, наступил на тело пса-берсерка, взялся за рукоять торчащего из его груди Близнеца. И тут конь вдруг как-то неестественно дернулся, словно споткнулся, истошно завопил вовсе не по-конски, а скорее так, будто его прижгли в самом дорогом месте, и, занеся бродэкс над головой, понесся на Эйнара.

Но топор, готовый раскроить череп героя надвое, вдруг застыл, издав металлический звон, схваченный за топорище скрещенными клинками Близнецов, почти у самого лица Эйнара. Конь с дрожью в руках попытался пересилить его, давил на топор, строя страшные, безумные рожи и пуча глаза, которые чуть ли не выскакивали из орбит. Эйнар сдержал напор, а когда конь меньше всего ожидал, ударил коленом в живот, с силой оттолкнул бродэкс мечами. Конь отшатнулся, потряс вытянутой мордой и, снова завопив во всю глотку, отчаянно бросился на героя, размахивая топором. Эйнар глухо прорычал, не двигаясь с места. Небрежно и несколько раздраженно отбил удар бродэксом и, пока конь замахивался снова, присел на колено, резким и быстрым движением Близнецов друг к другу чиркнул берсерка по поясу. Конь потрясенно замер, недоверчиво посмотрел вниз, чудовищно смутился, уронил ужасающих размеров топор, прикрылся одной ладонью и бочком засеменил прочь, путаясь в упавших штанах.

Эйнар тяжело поднялся с колена, морщась от боли в покусанной голени и нехорошо поглядывая исподлобья на оставшихся берсерков. Близнецы в его руках жадно поблескивали в сером симскарском свете. Близнецы в его руках медленно, выразительно и очень голодно звякнули, соприкоснувшись лезвиями. Близнецы в его руках синхронно, ловко и завораживающе закрутились мельницей, каждый в противоположенную брату сторону. Берсерки тяжело сглотнули, ощутимо задрожали, прижимаясь друг к дружке. Топоры и мечи в их руках неизящно и постыдно затряслись так, что Магни Маслобойка на их фоне по-прежнему заслуживал прозвище «Каменная Рука».

Эйнар Сын Войны вопреки многочисленным песням был самым миролюбивым героем Симскары. Как любой симскарский герой, он, конечно, любил драку, но именно драку. Любил почесать кулаками, разогнать десяток зарвавшихся негодяев и при случае спасти несчастного путника и его кошелек. Любил побороться с троллем, но никогда даже в мыслях не допускал его убийство – в конце концов, тролли вымирающий вид и единственные, кто действительно заботится о состоянии мостов на Симскаре. Даже в отношении прислужников зла он был милосерден. По-своему, но милосерден. За меч Эйнар хватался редко, только когда у него было очень плохое настроение, а бездумные слуги темного властелина вели себя очень плохо. Но даже в этом случае он убивал мало, что делало его в глазах слушателей песен неправильным героем. Ведь каждый уважающий себя герой обязан разить злодеев наповал и в товарных количествах, чтобы из трупов гнусных приспешников тьмы можно сложить башню до самых корней Древа Хаттфъяля. Эйнар, может, и хотел бы проявить себя беспощадным варваром, бороздящим залитое морем черной крови поле битвы на плоту из поверженных врагов, вот только у него никогда бы этого не получилось. Во-первых, он плохо рассчитывал силу и не подготовленные прислужники разлетались слишком далеко, а для повторного дубля собираться не спешили. А во-вторых, обычно спустя минуту поле битвы становилось до обидного пустым. В особенности если оба Близнеца покидали ножны. Ведь каждый на Симскаре слышал песнь «Танец Близнецов», сочиненную когда-то каким-то скальдом, благоразумно пожелавшим остаться безымянным. Пожалуй, именно из-за этой песни Сын Войны и возненавидел скальдов чистой и незамутненной ненавистью. Поскольку с тех самых пор, как эта песня прозвучала впервые, ему пришлось в корне пересмотреть свои предпочтения во владении оружием, если действительно хотелось подраться и убить парочку приспешников зла.

***

Биркир Свартсъяль с высокомерным злодейским равнодушием посмотрел, как остатки его некогда грозной банды берсерков с дикими воплями в панике швырнули оружие и бросились во все доступные им стороны, следуя тактическому гению отступления зайцев. Он сморщил аристократическое злодейское лицо, когда его чуткого слуха, привыкшего только к заискиваниям, лести, мольбам о милосердии и снисхождении, коснулись вопли ликования, донесшиеся с окраины Рыбачьей Отмели. Он пренебрежительно, со злодейской надменностью фыркнул, разглядывая оставшегося в поле героя, ходящего кругами, красуясь поднятыми в серое небо мечами. Он величественно, по-злодейски пугающе повернул голову к своему самому верному слуге. В злодейских глазах вспыхнул беспощадный приказ.

Скарв замотал башкой до того энергично, что огромный рогатый шлем не успевал за поворотами шеи. Свартсъяль грозно нахмурил брови, демонстративно занес кулак, но не ударил, а лишь крепко сжал его. Ездовой кабан Скарва, который со вчерашнего дня сильно поменялся в характере и проявлял несвойственную ему ранее покладистость и спокойствие, пронзительно взвизгнул, подпрыгнул, взбрыкнув копытцами, и помчался со взгорка вниз. Скарв, намертво вцепившись одной рукой в поводья, а другой держа шлем за рог, затрясся в седле, как привязанный к дощечке шарик, стуком которого дети очень любят раздражать взрослых. Кабан под ним самозабвенно галопировал, несся на Эйнара. Если бы со вчерашнего дня его не начали терзать провалы в памяти, эта ситуация показалась бы очень знакомой. Однако для него она была в новинку. В новинку оказался и ее итог.

От силы нехитрого, даже несколько ленивого полубожественного удара между ушей хряк сделал полусальто. Он бы наверняка сделал и полное сальто, но был вовремя остановлен землей, зарывшись в нее по самые глазки. Впрочем, этого вполне хватило, чтобы Скарв Черноногий вылетел из седла и отправился в очередное путешествие, но на сей раз не вверх, а вперед, в направлении ветхого сарая на окраине Рыбачьей Отмели.

Вождь берсерков на память после вчерашнего не жаловался, поэтому воспринял случившееся совершенно буднично, даже в некотором роде с облегчением. В конце концов, он избежал и гнева хозяина, и кулаков беспощадного героя. Но Скарв не был доволен. Он летел, прокалывая рогами шлема симскарский воздух, и думал лишь о том, что страховка союза злодеев, в который его когда-то вынудили вступить и регулярно делать членские взносы, подобную ситуацию даже не рассматривает как «травму на лихопроизводстве». И от этого ему становилось обидно за впустую потраченные деньги. Хорошо, что Скарв был все-таки опытным злодеем и никогда не снимал свой шлем. Уж в чем, а в нарушении техники безопасности упрекнуть его было нельзя.

А потом он воткнулся рогами шлема в рассохшееся бревно сруба ветхого сарая на окраине Рыбачьей Отмели.

Толпа перепуганных наблюдателей прыснула в разные стороны, а Скарв Черноногий, повисев секунду в обход всех законов земного притяжения, издал тоскливое «хрю» и шлепнулся на сырую землю. Полежав немного без движения, он все-таки пришел к выводу, что у мертвых обычно не раскалывается башка и не воет от боли отшибленная еще вчера челюсть. Поэтому Скарв приподнялся на четвереньках, потом встал на колени и, не поднимая головы, тщательно ощупал себя, проверяя на целостность. Осмотр показал, что все осталось на месте. Оно и не удивительно – вот, что значит «техника безопасности»! Скарв лично знал некоторых коллег по опасному промыслу, которые пренебрегали шлемом и сверкали пустой (во всех смыслах) башкой, плевали на неписаные правила. Ну и где же эти злодеи? Именно там, в архиве героического эпоса, на полке между поверженными драконами и спасенными княжнами. А он, Скарв Черноногий, до сих пор жив!

Скарв издал нервные прерывистые похрюкивания, заменившие ему смех, думая о том, что будет жить еще очень долго и переживет не одну стычку с бессовестными героями, пока… И тут-то он сообразил, что его верный шлем остался в бревне сруба.

Тут-то он услышал конский храп и поднял голову.

И увидел черный конский хвост, гнедые окрестности, оканчивающиеся мощными стройными ногами, и повернутую на него лошадиную морду. Лошади не умеют ухмыляться, Скарв знал это точно, но именно эта – умела и ухмылялась. Крайне гнусно. Настолько гнусно, что еще немного и переплюнула бы самих богов гнусных ухмылок.

Скарв застыл, боясь сделать резкое движение. Неуклюже улыбнулся – насколько позволила погнувшаяся проволока, фиксировавшая челюсть.

Есть звук или слово, которое категорически нельзя издавать в чьем-то присутствии, дабы не вызвать у слушающего приступ бешенства. Для каждого живого существа они не только уникальные, у каждого живого существа есть целый список таких звуков и слов, длина которого разнится от случая к случаю. У Раска тоже имелся список таких слов и звуков.

– Хршая лшадк’а… – невнятно пробормотал неосведомленный об этом Скарв.

Конь гнусно ощерился, взбрыкнул, и последнее, что увидел Скарв Черноногий, некогда могучий вождь некогда свирепой банды хряк-берсерков, известных отсюда до Винденборга, перед тем как инстинктивно зажмурился, – два подкованных копыта.

– Ха! Не попала, тупая скотина! – злорадно расхохотался Скарв, энергично подскакивая на ноги.

Точнее – его оставшийся на месте дух. Скарв, почуяв неладное, недоверчиво посмотрел на лягнувшего его коня, который, пренебрежительно махнув хвостом и гордо задрав голову, потерял к нему всяческий интерес. Медленно повернулся. Вздрогнул.

– О нет! – простонал Скарв, уставившись на обычные человеческие руки, в панике ощупал обычное человеческое просвечивающее лицо. Которое, впрочем, менее поросячьим не стало даже после смерти.

– Скарв Черноногий, – вежливо окликнул его кто-то. Это был отнюдь не вопрос. Скарв в ужасе вскинул голову и увидел высокую фигуру в балахоне, с посохом в одной руке и с пугающих размеров листом бумаги – в другой. – Прошу проследовать к месту твоего последнего упокоения, – Старик заглянул в документ, – на дне Дьюфтгата.

– Не-не-не-не-не! – затараторил Скарв, попятившись. – Это ошибка! Ошибка! Я же… Нет!..

– Ох, пожалуйста, – вздохнул Старик, – не начинай. Я на этой должности очень давно и не допускаю ошибок. Если написано «На дне», значит, на дне, и не спорь. И не… – осекся Старик и снова вздохнул, видя, как Скарв подпрыгнул и пустился бежать.

Но убежал недалеко. Буквально в десяти шагах от Смерти он принялся бежать на месте. Дух остановился, пару раз дернулся, повернулся, увидел, что его держит. Вернее, кто – маленькая, худенькая девушка в траурных одеждах стояла у него за спиной, наступив маленькой ножкой в сандалии на тонкую нить жизни, тянувшейся к бездыханному телу Скарва. Девушка виновато склонила голову, пряча робкую печальную полуулыбку, смущенно держа руки за спиной, и поводила другой ножкой по земле. Скарв вздрогнул. Робкая полуулыбка на белом личике показалась ему очень жутенькой. А потом девушка выдернула из-за спины огромную косу, перехватила ее обеими руками и, широко размахнувшись, отсекла нить жизни Скарва Черноногого.

Земля под ногами вождя хряк-берсерков расстегнулась, будто змейка-молния. Скарв забился в истерике, невольно глянув в бездонные дали подземного царства, но, к собственному удивлению, не провалился в пропасть Дьюфтгата, а остался висеть в воздухе. Он недоверчиво ощупал ногой пустое пространство, кретински улыбнулся, нервно хихикнул, поднял глаза на девушку. Девушка печально улыбнулась, опираясь на зловещую косу, невинно помахала ему маленькой ручкой. Скарв машинально ответил на жест и…

Молча провалился на дно Дьюфтгата.

Земля застегнулась, как будто ничего и не произошло.

Девушка повернулась на носках сандалий, увидела фигуру в балахоне. Смерть-Старик осуждающе покачал головой. Смерть-внучка как бы смутилась, мельком взглянула на зловещую косу, виновато-грустно улыбнулась и торопливо спрятала ее за спину, а потом растаяла серым дымком. Старик вздохнул, как умеют вздыхать лишь пожилые люди, уставшие от причуд распоясавшейся молодежи, отставил в сторону посох и сделал в документе отметку напротив имени Скарва Черноногого возникшим из воздуха пером, удовлетворенно кивнул.

***

Эйнар вонзил в землю Близнецов и обтер лицо ладонью, смешав пот с кровью, сочащейся из глубоких ссадин на левой щеке. Он посмотрел на пальцы, пощупал ссадину, недовольно поморщился, передернул плечами, снова поморщился, пошевелил покусанной рукой и ногой. Ушибов, синяков и мелких ран Эйнар наполучал с избытком, а он не любил их получать. И это тоже было неправильным для героя. Ведь герой обязан быть израненным, еле держаться на ногах после отчаянной смертельной битвы со злом, чтобы, одолев всех врагов, упасть без сил и очнуться на чистых простынях в домишке одинокой, молодой, красивой, свободной и открытой для непризнанных медицинским сообществом методов врачевания знахарки. Эйнар же стоял на ногах крепко. Он слегка подустал, но в общем и целом был бы не против еще пары раундов. Да и думал он вовсе не о молодых знахарках и благодарных за спасение девицах брачного возраста. А думал о половине жареного баранчика, полбочонке браги и стоге сена в тихой конюшне, где можно задрать пузо кверху и вздремнуть пару часов.

Биркир Свартсъяль неторопливо, со злодейским величием и мастерством заправского наездника съехал со взгорка. Парадно и неспешно подъехал к Эйнару, остановился на вежливом расстоянии. Надменно и отстраненно окинул злодейским глазом проделанную им работу. Кое-что из работы виновато хрюкнуло и притворилось мертвым.

– Поздравляю, – холодно произнес колдун. – Ты все-таки перебил моих слуг. Признаюсь, я тебя недооценил. Но, – он лихо соскочил с седла, – это мало что изменит!

Колдун встал рядом с покладистой лошадью в удивительно живописную злодейскую позу, на миг замер так, чтобы у наблюдателя отложилась в памяти картина идеально фотогеничного воплощения зла во всем его великолепии. Эйнар никак не отреагировал. «Баран, – думал он. – Да, пожалуй, и целого барана можно сожрать».

– Ты вступил в бой, – начал колдун драматичную злодейскую речь, легким шагом приближаясь к Эйнару, – с надеждой на победу. Ведь ты – Эйнар Сын Войны, человек, рожденный от бога, человек, наделенный огромной силой! Эта сила не раз спасала тебя, сокрушала твоих врагов, даровала тебе победу… но сегодня эта сила стала твоим злейшим врагом, Эйнар Сын Войны! Ибо я, Биркир Свартсъяль, перехитрил тебя!

Эйнар сплюнул, высморкался в пальцы, обтер ладонь о штанину, уперся в бока.

– Да! – не смутился ораторствующий колдун. – Знай, что смерть каждого слуги увеличивает мою и без того огромную темную силу! Сосчитай, если можешь, – позволил себе снисходительную злодейскую насмешку он, – убитых тобой сегодня врагов и узнаешь, насколько могущественным я стал!

Эйнар непроизвольно глянул на пару «убитых», «умерших» с явным запозданием и неохотой. Кажется, они пообвыклись в своей роли и реагировали на нежелательное внимание так, как реагируют работники, застуканные начальством за внеплановым перекуром. Сын Войны исподлобья посмотрел на остановившегося в пяти шагах колдуна, на его картинно воздетые руки и вдохновенное злодейское лицо актера, чей сценический триумф происходит перед самым благодарным зрителем – самим собой.

Колдун приоткрыл один глаз. Угрюмая красная, мокрая, исходящая легким паром на холодном воздухе физиономия Эйнара несколько огорчила его.

– Не то чтобы мне это было действительно нужно, – сказал Свартсъяль менее вдохновленно и злодейски, опустив руки. – На самом деле я бы мог, если бы захотел, и не жертвовать своими слугами – моя сила и без того велика. Но тогда ты бы не оценил всю степень твоего отчаяния! Не проникся жизненной несправедливостью! Ведь твоя победа так близка! Остался всего один враг, которого тебе осталось одолеть! Но этого не произойдет! О нет! – колдун вновь перешел на драматичные злодейские интонации. – Ибо этот враг – я, Биркир Свартсъяль! А ты, глупый, самонадеянный герой, даже не представляешь, кто я!

– Чего это? – возмутился Эйнар. – Очень даже представляю. Какой-то там бессмертный, тебя ни ножом, ни топором, все такое… Мы будем уже драться или нет?

Колдун, сбитый с толку на триумфальной ноте злодейской речи, резко переменился в своем аристократическом лице и подозрительно уставился на Эйнара.

– Ты знаешь, что тебе не победить, и все равно хочешь драться, хотя никакой надежды на победу нет?

– Ну почему же? – пожал плечами Эйнар. – Мелкий шрифт.

– Что? – опасно сузились глаза колдуна.

– Ну мелкий шрифт в этом, как его, ну, в договоре. Ну, который еще не читают.

– Откуда ты знаешь? – занервничал колдун.

– Ну, я ж все-таки полубог, приятель, – виновато развел руками Эйнар. – Есть кому такие вещи объяснить. Да подсказать.

– Ха! – злодейски расхохотался колдун и манерно вытянул руку, в которой появился черный меч – типичное орудие злодейского труда, соткавшееся из клубов едкого черного дыма. – Тогда тебя нагло ввели в заблуждение, герой! Потому что я, Биркир Свартсъяль, обманул смерть! Меня ничто и никто не может убить! Ни бог, ни человек, ни смертный, ни бессмертный, ни даже такой как ты – ни полубог, ни получеловек! Я предусмотрел все, абсолютно все! Каждую строчку, каждую букву вашего мелкого шрифта!

Колдун расхохотался тем безумным злодейским хохотом, во время которого обычно сгущаются черные тучи, гремит гром и сверкают молнии. Правда, симскарское небо – крайне неблагоприятное для драматизма явление. Оно упрямо серое и крайне скупо на яркие и выразительные погодные эффекты даже в тех случаях, когда отъявленный лгун требует, чтобы его поразила молния в случае откровенной лжи.

– Да ну? – усмехнулся Эйнар, разминая затекшие ноги. – А кое-кто думает иначе.

– Ха-ха! – хохотнул Свартсъяль, рассекая черным мечом воздух. – Меня не волнует, кто и что там себе думает! Я бессмертен!

– Нет, – покачал головой Сын Войны. – Всего-то захотел жить вечность.

– Это одно и то же!

– Ну не скажи, приятель. Будь это одно и то же, меня бы тут не было. Мелкий шрифт, – развел руками Эйнар, как бы извиняясь

Колдун хотел возразить чем-то напыщенным и злодейским, но вдруг увидел неторопливо бредущую через поле высокую фигуру в балахоне, опирающуюся на посох. Он ее узнал. Трудно не узнать того, кого когда-то клятвенно пообещал никогда не встретить.

– Ну что ж, – холодно прошипел Свартсъяль, занося меч. – Я покажу мелкий шрифт. Вам обоим!

Его бросок был без преувеличения молниеносным. На мгновение худая, черная фигура колдуна размылась, сделалась нечеткой, почти невидимой для глаза, исчезла там, где стояла, и возникла возле Эйнара, обрушивая на него удар чудовищной силы. Такой удар легко разрубил бы горную породу, сокрушил бы стены Хрейдура или перебил бы хребет паре великих китов, обитающих у края моря…