Текст книги "ДНЕВНИКИ 1973-1983"

Автор книги: Александр Протоиерей (Шмеман)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 58 страниц)

1 1Цар.14:43.

2 Из стихотворения М. Лермонтова "Ашел"

3 Ин.14:15

4 Быт.2:18.

522

лаю…‹…› …знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу , не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. ‹…› Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?"1

Среда, 19 марта 1980

Странное, непривычное сочетание эти дни двойного опыта – страшной занятости и одиночества. Вот уж правда: "un seul etre vous manque, et tout est depeuple"2.

Пятница, 21 марта 1980

В аэроплане над Америкой, на пути в Сиэтл и затем завтра – на Аляску…

В среду читал – с волнением – второй диалог Сартра в "Nouvel Observateur" – об его отречении от марксизма, от "левацкого", его настойчивые повторения: первично в жизни братство и т.д. А вчера, ужиная у Connie Tarasar, узнал по телевидению, что он при смерти, в Париже. Мало кто во французской «интеллигенции» меня так раздражал, как Сартр. Но есть своеобразное величие в этом (иначе не назовешь) раскаянии: «Нет, я так больше не думаю», «Я ошибался».

Американская предвыборная кампания. Победы, все время, Картера и Рейгана. Ужас "Нью-Йорк таймс": такие, казалось бы, ничтожества, примитивы… А вот, думается мне, голосуя за них, люди голосуют за что-то твердое , неизменное, вечное – что оба эти «ничтожества» представляют, в отличие от «блеска» и, главное, «современности». На наших глазах разоблачается дешевка «либерализма», «новизны», «риторики», сочетаемых неизменно с оппортунизмом. Из-за нечувствия этого садятся в калошу «эксперты»… В Картере и Рейгане, сколько ни были бы они «ничтожны», «провинциальны» и т.д., что-то «просвечивает». В Андерсоне, Буше, Кеннеди ничего, кроме самодовольства: «Смотрите, какой я умный и честный». И этот «инстинкт» людей примиряет (относительно) с демократией.

Как раздражительно фальшива вся современная тема "молодежи" как носительницы спасения. Пишу это и думаю: а не старческое ли это уже брюзжание? Но нет, потому что ни о чем не вспоминаю я с таким – буквально – стыдом, как о том времени, когда я сам числился в "молодежи". Стыд за всезнайство, за душевное нахальство, за недостаток уважения – список можно было бы продолжить. А ведь по сравнению с теперешними длинноволосыми, с их надрывным "обличением" – мы были воплощением смирения! В "молодежи" – как этого не замечают психологи? – масса рабства, идолопоклонничества, подчинения моде. И даже действительно присущий ей идеализм неотрываем от ее нарциссизма. Думаю об этом, прочитав в "Time" эссе об ageism (современное презрение к старости).

1 Рим.7:15,18 -19,24 .

2 Из стихотворения А.Ламартина "Одиночество": "Одно лишь существо ушло – и, неподвижен / В бездушной красоте, мир опустел навек!" (перевод Б.Лившица).

523

Воскресенье, 23 марта 1980

Анкоридж (Аляска). В пятницу бурное после-обеда в Сиэтле, у Дерюгиных. Сначала визит молодого слависта, пишущего диссертацию о Шестове: по-моему – умного и проницательного (Шестов – не религиозный мыслитель). Потом – акафист (Похвала Богородицы) в Св.-Спиридоновском соборе. Был рад не пропустить этой любимой с детства службы, хотя бы и в почти пустом храме. Вечерний луч на иконостасе – и минутное ощущение полноты… Потом бесконечный, изнурительный вечер у Дерюгиных: человек двадцать «новообращенных» в Православие с присущей им взвинченностью, максимализмом, «требованиями», обращенными к Православию, – быть «совершенным» (что одно уже выдает непереваренное западничество). Короткий контакт (в подвале) с милейшим и умнейшим профессором Treadgold'oM. Лег – по нью-йоркскому времени – в три часа утра!

Утром в субботу, в восемь часов утра (!), скучнейший завтрак с американскими родителями одного из наших студентов. В одиннадцать утра – отлет на Аляску. В аэроплане начал читать сборник статей Исайи Берлина "Against the Current"1 . Умно и «питательно».

В Анкоридже на аэродроме – владыка Григорий, оо. Н[иколай] Харрис, М[айкл] Олекса и толпа алеутов с детьми. Тут же в толпе – поют кондак преп. Герману, подходят под благословение. Неожиданность, непривычность всего этого. Длинные разговоры с духовенством. Вечером чудная всенощная в переполненной церкви. Опять – умиление алеутскими детьми (их масса!), чувство чего-то подлинного, глубоко отличного от американской "религиозности", даже православной…

Сегодня утром такая же – радостная, полная – Литургия. Проповедовал вчера и сегодня. Потом трапеза, подарки, детскость этих людей, бесконечно трогательная.

После обеда ездили в индейский православный поселок за тридцать миль. Солнце. Снежные горы. Тающий среди берез и сосен снег. И эта древняя часовня…

Понедельник, 24 марта 1980

Кадьяк . Третий приезд сюда. С аэродрома поехали прямо к раке мощей преп. Германа. Приветственные речи владыки Григория и о. И[осифа] Креты. Радостные объятия: Боб и Сюзи Арида, Пост ван Россам, о.Иннокентий Фринцко… В воздухе, однако, волнение, ибо школа, очевидно, в кризисе и мой приезд для Креты и его партии нечто вроде «пренеприятного известия» из гоголевского «Ревизора». С епископом Григорием я имел длинный разговор в Анкоридже. Увидим… Все ждут чего-то от меня. Итак – увидим. Помолился преп. Герману о помощи в этой «дипломатии».

Сегодня утром – полет на маленьком, четырехместном аэроплане в горы. На горизонте ослепительно белая гора МакКинли. Летим над ледником – поразительно голубым. Величие этой природы… Потом снизились (аэроплан на

1 "Против течения" (англ.).

524

лыжах) на маленьком озере, где у нашего пилота домик. Там нас ждал чудный завтрак. Тишина, заснеженные сосны, далекое серо-голубое небо. Совсем другой мир.

Вторник, 25 марта 1980

Кадьяк . Утром разговор с епископом Григорием и о. И. Кретой о сотрудничестве семинарий. Что-то уж слишком быстро со всем соглашаются… Двухчасовая лекция о Страстной седмице. Завтрак. Интервью с местным журналистом. Поездка с Бобом [Арида] и его женой [Сьюзен], о. М[айклом] Олексой и Иостом [ван Россамом] по острову. Грандиозный, великолепный, «славословный» вид на море, совершенно белые горы и Spruce Island… «Исполнь славы Твоея…» Поразительно. Опять разговор с епископом и Кретой. Ужин у Арид – как в семье. Иду на вечерню, а потом вторая двухчасовая лекция – о Евхаристии… Начинаю чувствовать усталость…

После вечерни, но до лекции. Стоял в церкви – слушал те же напевы, что в детстве слушал на гае Dam, на Подворье, в Кламаре, потом в семинарии, а вот теперь здесь, то есть на Кадьяке, то есть Бог знает где! Молодые священники произносят – и так же, тем же напевом – те же слова. Вечность и радость Церкви. Неиссякаемый источник. Присутствие… Ведь вот казалось – кончилась православная Аляска. И оживает! Двадцать священников. Молодежь, поющая в хоре. "Не оставлю вас сиры. Приду к вам…"1 . Да, конечно, и те же интрижки, та же поповщина. Но что это все по сравнению с чудом этого «николиже стареет, но вечно юнеется…»?

Через пять дней – возвращение Л. Кажется, никогда так долго не шли дни…

В сущности, это мы, люди, мешаем друг другу быть "хорошими", то есть жить тем "добро зело", которое заложено в каждом. Мешаем недоверием, равнодушием, быстрым и злорадным установлением "дурного", судом и расправой. Но тут недостаточно одного "благожелательства", то есть все того же равнодушия. Нужна встреча , пускай даже внешне ни в чем не выраженная… Итак – на лекцию…

Среда, 26 марта 1980

Кадьяк . Ослепительное утро. Синие главы церкви на фоне снежных гор. Синее взморье… Вчера вечером – лекция о Евхаристии. Полный зал. Католики, протестанты… Вечером сиденье с владыкой и другими. Как быстро «сживаешься» с людьми, начинаешь чувствовать их жизнь. И сразу же спадает та «самозащита», которой почти всегда все обращены ко всем… «Сияющие» личности: милый, старый уже, Фринцко, теперь – архимандрит Иннокентий… Старенький алеут о. Ха-ритон [Кайакоконок], ростом с десятилетнего мальчика (сунувший мне в руку двести долларов – «на покрытие расходов»!). Алеутские дети.

Двухчасовая беседа со священниками (их – двенадцать). Потом исповедь. Преждеосвященная Литургия. Приходская, прощальная трапеза. До этого прошелся по городу, по порту. Почти мороз, но ясно. Огромные чайки, а иногда -

1 Ин.14:18.

525

столь же огромные орлы. Лес мачт рыболовных судов. А рядом, и также на горизонте, снежные горы. Почему я так люблю эти погружения в чужие города, почти страстный интерес к витринам, к окнам: "вот тут живут – годами, поколениями – люди…" Меня как-то радостно волнует жизнь , сам факт жизни. И волнение усиливается сознанием кратковременности, мимолетности этого погружения, вплетенного в него чувства разлуки, прощания, всего того, что выражено в любимом стихотворении Малларме: «…je sens que les oiseaux sont ivres»1 и т.д. Жизнь есть прежде всего отрицание смерти, и жизнь пронизана смертью…

Во время службы не могу оторвать глаз от алеутских детей – с толстыми щеками и узкими черными раскосыми глазами. В особенности одна девочка – не больше трех лет, вся круглая, миниатюрная, бодро поднимающаяся по ступенькам к чаше. Смирение и добро, излучаемые алеутами. Точно я всю жизнь прожил с ними. На них живая печать чего-то самого главного, "уникального" в Православии. Как они сохранили это? Иногда я ощущаю жизнь как какой-то поток подарков.

Лазарева суббота, 29 марта 1980

Наконец дома! Вернулся вчера поздно вечером после бесконечного полета. От Аляски осталось чувство счастья, света, братства. С Кадьяка вылетели – и опять в солнечную, радостную погоду, в четверг в 4:30. В Анкоридже вечером ужин с владыкой Григорием. В час ночи – отлет в Сиэтл, куда (из-за разницы во времени) прилетел в шесть часов утра. В 12:30 отлет в Нью-Йорк, в 8:30 вечера – в Нью-Йорке! Сегодня чудная Лазарева служба в переполненной семинарской церкви. Серенький день, мелкий дождик. И счастье – быть дома, в тишине… Теперь начался countdown2 до возвращения Льяны – в понедельник!!! Сейчас буду ей звонить в Париж.

Вербное воскресенье, 30 марта 1980

Вчера – потрясающая всенощная, иначе не скажешь. Удивительный подъем, радость, торжественность – праздник в глубочайшем смысле этого слова. Так же и Литургия сегодня. Любимейший мой Апостол: «Радуйтесь, и паки реку – радуйтесь…» Удивительный праздник. Им – с детства – освещена вся жизнь…

Великий понедельник, 31 марта 1980

Последний день марта: мокрый снег, слякоть. Смогу ли доехать до [аэродрома] Kennedy, куда в три часа прилетают Л. и Аня? Вчера – последний день моего одиночества – оказался очень "светским": breakfast с К. Кухарчик в Bronxville, чай у Бутеневых в Scarsdale, потом час у Эриксонов, ужин, наконец, у Мейендорфов. Вечером – утреня с "Се Жених…" в до отказа переполненной церкви. Чудное пение.

1 "Я чувствую, как птицы опьянели" (фр.). Из стихотворения С.Малларме "Плоть опечалена, и книги надоели…" (перевод О.Мандельштама).

2 отсчет времени (англ.).

526

В "New York Magazine" статья A.Schlezinger Jr. о либерализме и консерватизме, очень умная и, по-моему, в основном правильная. Смена их – своего рода биологический цикл: эпоха "активизма" сменяется эпохой "усталости". Но и то и другое – необходимо.

Другая статья – об аборте. С 1973, когда Верховный суд США "узаконил" аборт, в стране было произведено девять миллионов легальных абортов! Тут – суд над современностью и над ее "гуманизмом", верный указатель некоего мистического разложения.

Продолжаю читать номер "Вестника" об о. С. Булгакове. Все-таки это – "капризное" богословие, очень личное и в каком-то смысле "эмоциональное". И потому – вряд ли "останется". И это можно, мне кажется, распространить на почти всю "русскую религиозную мысль" – на Бердяева, Флоренского, не говоря уже о Розанове. Булгаков употребляет (как и Флоренский) сугубо православную терминологию, все у них какое-то "парчовое". А вместе с тем романтическое, почти субъективное. "Мое богословие…" Вот возьму и навяжу Православию "Софию", покажу всем, во что они на самом деле верят. И вот никому не навязали. И не потому, что "темные" люди, а потому, что это – не нужно . Как не нужна и бердяевская свобода. И потому на всем этом легкий оттенок «epater la galerie»1 . Тут все дело в изначальном, может быть, даже бессознательном, выборе1 , темы, тональности, зрения. Всякая «ересь» от такого выбора есть всегда навязывание Церкви – своего выбора. В булгаковском богословии нету смирения . Чего бы он ни касался, он должен немедленно переделать это на свой лад, перекроить, объяснить по-своему. Он как бы никогда не «сливается» с Церковью, всегда чувствует себя – не только в ней, но и по отношению к ней. Он ей, Церкви, объясняет ее , говорит ей, что ей нужно … И потому успех его богословия только у горсточки «интеллигентов», ибо интеллигент – это прежде всего гипертрофия Я . Интеллигент может быть либо «булгаковцем» (мое богословие), либо же «типиконщиком», который a priori в восторге и умилении от всякой стихиры, даже самой что ни на есть бездарной и многословно-риторической. Интеллигент – идолопоклонник. И если он перестает поклоняться Марксу, он обязательно находит нового идола, новый и абсолютный «ключ» ко всему. Как ни страшно это сказать, но булгаковское софианство – это марксизм наизнанку, это все тот же ключ, открывающий все двери…

Понедельник, 14 апреля 1980

За спиной – Страстная и Пасха: чудные, незаслуженно радостные, полные, «утоляющие»… Сегодня рано утром прилетели с Л. из Вермонта, где провели у Солженицыных два дня. Пожалуй, лучшая встреча из всех бывших. Как будто исчезли всякая напряженность, настороженность, «броня». Просто, дружески, семейно… Он сразу загрузил меня работой: читать рукопись В.Н.Тростникова (очень интересную, но, увы, еретическую…), свои главы из «Узлов». Бесконечные разговоры с Наташей и «бабулей». А в субботу вечером – в нашу честь – «концерт-подарок» трех мальчиков. Обедня – радостная, быстрая. От всего этого в душе остался свет, и тоже – чувство, несмотря на все, его величия …

1 "эпатировать галерку" (фр.).

527

С утомлением – заранее! – погрузился в семинарию. Еще пять недель, а чувство такое, что пять столетий. Как "выдыхаешься" за год!

Среда, 16 апреля 1980

Известие о смерти Сартра, "человека-эпонима" нашего времени. Этот страстный радикализм, эта путаница мыслей, этот культ "масс", "революций", "левого" – все это, в сущности и прежде всего, ужасно маленькое . Всю свою жизнь Сартр был рабом каких-то априорных идей и также совершенно несусветным болтуном . Но страшен не он сам по себе, а то. что такого человека наша эпоха сделала «властителем дум». Под конец (см. выше) он как будто начинал что-то понимать… Но и тут с какими-то оговорками. Какое самомнение, какая ненависть к Богу, какая ужасающая слепота во всем…

Величие Солженицына: он дает масштаб , и, проведя с ним один день, снова начинаешь ужасаться торжеству маленького в мире, слепоте, предвзятости и т.д.

Четверг, 17 апреля 1980

Вчера – сугубо "поповский" день. В полдень, после "Свободы", завтрак с епископом Петром (L'Huillier). Вечером ужин с митрополитом Феодосием, Губяком и Кишковским. "Церковные дела", "тактика" с греками и арабами и т.д.

В "Time" на прошлой неделе – статья о новой атаке "сексологов", на этот раз на последнее "taboo"1 – incest (кровосмешение). Ничего-де нет плохого, если в семье происходят «сексуальные» сближения, прикосновения и пр. Наоборот, это нужно приветствовать как еще одно «освобождение», как дальнейшее расширение «прав» («прав» прежде всего детей, которых в этих «правах» нужно во всем уравнять с взрослыми…). «Time» пишет с напускным негодованием, но именно и явно напускным… Устал повторять: разложение, и притом зловонное, нашей цивилизации. За абортом, гомосексуализмом и пр. теперь – кровосмешение… Эта цивилизация не может выжить… Но все то, что так или иначе противостоит этому разложению, буквально поднимается на смех. В том же номере «Time» гневная, презрительная статья о протестантских организациях, «вмешивающихся» в политику, поднимая вопрос об отношении того или иного кандидата к «моральным вопросам».

Воскресенье, 20 апреля 1980

Два с половиной дня в Канзас-Сити. В четверг вечером лекция в университете в Lawrence – о Солженицыне. В пятницу лекция (о том же) в Канзас-Сити. Потом завтрак с "отцами". Чудная весенняя погода, все купается в праздничном солнце, retreat с всегдашней, в результате, потерей голоса. И опять чувство умиления от этих молодых священников, в трудных, маленьких, полумертвых приходах, загубленных духовенством страшного безвременья, длив-

1 табу (англ.).

528

шегося в Америке два-три десятилетия. Сегодня – передышка дома перед грандиозным наплывом семинарских дел – завтра и всю неделю…

В аэроплане прочитал статью Солженицына в "Foreign Affairs". До слез – правильно… А "для души" – дневник Ж.Грина.

Понедельник, 21 апреля 1980

Глупость Запада. Вчера в "New York Times Magazine" длинная статья W.Craig об Афганистане. И выходит так, что советская власть всегда действует из "страха" и "недоверия". Полмира завоевали только потому, что "боятся"… Вывод: надо их "успокоить"… Автор прямо этого не говорит, но вывод напрашивается сам собою. Как я понимаю бешенство Солженицына!

Вчера перечитывал свои лекции о "liturgy of death"1 . Сегодня – готовил лекцию о «тайных молитвах». Увы, я не могу сомневаться в том, что в нашем богослужении произошло скольжение…

Вторник, 22 апреля 1980

Faculty Seminar. Богословские разговоры. Библейская критика, отношение к ней православного богословия и т.д. Слушая все это, думал и чувствовал, что все это рядом, не то. Но как выразить то?

Изумительные весенние дни. "И зелень рощ сквозила…"2.

"Крестом я распят для мира и мир для меня…"3 . Говорил об этом вчера вечером на лекции о крестных праздниках: Воздвижении и т.д. О том, что крест – это принятие «невозможного призыва» Божьего к человеку, Его замысла… Что крестом исключены религии «эскапизма», с одной стороны, «терапевтики» – с другой. Читал лекцию – очень остро сознавая это – прежде всего себе самому.

Среда, 23 апреля 1980

Сборник "Память" (3). Осколки, фрагменты, запятые – от шестидесяти с лишком лет большевизма в России, то есть не только жестокости, тоталитаризма, подлости, но и страшной, безмерной скуки, серости, пошлости. Скука же эта не от людей, а от того "мирочувствия", из которого родилось и выросло все остальное…

Пятница, 25 апреля 1980

Уныние, отвращение от чтения газет, от новостей, от всего, что извергается на нас извне… Во французских журналах – обожествление Сартра… Всюду, все время восхваляются разложение, разрушение, восстание, развенчание,

1 "литургии смерти" (англ.).

2 Из стихотворения А.К.Толстого "То было раннею весной…)

3 Гал.6:14.

529

какое-то стихийное, ненависти и страсти исполненное "против". В чем "гений" Сартра? Ведь он всегда, во всем ошибался. Да, говорят, но он искал , он ненавидел буржуазию , он был носителем надежды . Это человек, сознательно оправдывавший сталинский террор во имя проклятой «Истории»… И спорить невозможно, можно только удивляться и спрашивать себя: как стало возможным это прославление гнили во всех ее проявлениях и измерениях?

Сегодня – сенсация. Американцы сделали неудачную попытку освободить тегеранских заложников силой , попытка провалилась из-за… столкновения американских же аэропланов. Это звучит как скверная шутка.

Пятница, 2 мая 1980

На этой неделе сутки в Новом Скиту. Чувство и радости, но и некоей тревоги за них. Их чувствительность к тому, как к ним относятся, к их "роли" в Церкви, к "их" богослужению… Короче говоря: "оборот на себя".

В понедельник – о. Каллист (Уэр) в семинарии. Его лекция, разговоры. "Филокалия" и ее терминология. Это какая-то "академическая" духовность. В нашей Церкви все размножаются "специалисты по духовности".

В "Le Nouvel Observateur" вчера передовица Даниэля, страшно взволнованного разговорами о каком-то "религиозном" сдвиге Сартра перед смертью (я писал об этом раньше, прочтя его беседы). "Нет, нет, он остался верен атеизму!" Как это показательно: ибо, конечно, то, что объединяет все противоречивое, мятущееся творчество Сартра, объединяет на глубине, – это богоборчество . Но оно-то, по всей вероятности, и «дрогнуло» в нем в конце его жизни… И даже признать эту дрожь – уже измена… Страшно.

"Мир во зле лежит". И вместе с тем опять "блаженство мая"1 …

Вчера, после долгого перерыва, получил два выпуска бюллетеня, издаваемого Граббе. Как можно жить, дышать, работать на этом уровне, да еще, пожалуй, с убеждением, что служишь Богу и Православию. Это кропотливое выискиванье всех "опасностей", "предательств", "отпадений". Прочтя эти страницы, хочется вымыть руки…

Воскресенье, 4 мая 1980

Вчера весь день – за чтением сборника "Метрополь". К.Фотиев уговорил меня принять участие в "круглом столе" 9 мая. Согласившись, по слабости характера, теперь читаю эти почти семьсот страниц!

Понедельник, 5 мая 1980

Обалдел от "Метрополя", но прочел… Что же я скажу о нем? Впечатление у меня от него бледное. Это очень "литература", показуха, забота о "стиле", прущая из всех пор. И, в сущности, ничем, кроме этого, не объединенная. Все концы – трагические, смерть, провал, поражение. Но как-то без причины.

1 Из стихотворения Ф.Тютчева "Нет, моего к тебе пристрастья.

530

Скорее оттого, что нужно как-то кончить, ибо ничего примечательного в дальнейшем не произойдет. Какая-то лирика , беспредметная, любующаяся сама собою…

Суббота, 10 мая 1980

Все то же "цветущее блаженство мая", все цветет, все изнывает в радости еще не жаркого солнца…

Утром у Н.Н. в психиатрической больнице. Приобщал ее, потом получасовой разговор. Тьма, тяжесть этой депрессии. Хрупкость нашего психодуховного организма…

Вчера, в пятницу, "круглый стол" о "Метрополе". Человек сорок – сорок пять "третьих". Участники обсуждения: некто [Юз] Алешковский, один из авторов альманаха, Наум Коржавин, Е[катерина] Брейтбарт (сестра В. Максимова), я и о. К. Фотиев. Обсуждение, как полагается, сумбурное, но без особой страсти. Не ясно, почему оно вообще понадобилось…

Пятница, 16 мая 1980

Не успеваю не то что писать, а ногти постричь! Такое впечатление, что я попал под какой-то горный обвал и только и успеваю, что как-то прикрыться от очередного камня… Бесконечное чтение студенческих сочинений. Многие из них утешительные: что-то увидели, ощутили, поняли… Вчера очередной прием у нас выпускного класса. Всего – вместе с женами и невестами и гостями (митрополит Феодосии, архиепископ Павел Финляндский) – до сорока человек! И тоже атмосфера по-настоящему семейная, любовная, "братская". Утром – Вознесенская Литургия (архиепископ Павел) – чудная, светлая, сама по себе тебя "несущая"…

Письмо от Сережи: о встречах с Войновичем и Окуджавой и о "диссидентах". Эти последние изолированы, не имеют базы, ибо советская власть, по мнению Сережи, для народа все-таки – "наша". Она, как и народ, "любит дачи, джинсы, автомобили и терпеть не может евреев…"

Воскресенье, 8 июня 1980

Длинный перерыв в записях. Сначала суета конца года, а потом, с 22 мая по 2 июня, десять чудных дней с Сережей в Париже. Жили в отеле "Рекамье", с видом на площадь и церковь St. Sulpice…

Понедельник, 9 июня 1980

Наслаждение от общения с Сережей, от его ума, такта, остроумия и совестливости, делающей его постоянно уязвимым. Рассказы его о России, о мучительной тяжести всего в ней.

Защита диссертации Андрониковым на Сергиевском подворье (вторник, 27 мая). Кроме меня – два католических оппонента: вечный pere Dalmais

и милый pиre Triacca, из Рима. Но Подворье само уже больше не "чувствую"…

Совет РСХД в Монжероне, на Троицу (25 мая). Мало народа и как-то беспредметно.

Зато Париж все эти дни был at its best1 . Солнце, прохлада, и еще праздничное убранство из-за визита Папы.

Мама в [старческом доме] Cormeilles, уже почти совсем "отсутствующая". Разрушение жизни. Много думал об этом.

А вернувшись сюда в понедельник 2 июня, погрузился с головой в наши "проблемы". Я не помню, когда я в последний раз работал!

Ужасные неприятности и у Л. в школе: попытка самоубийства двенадцатилетней девочки. И сразу – отравленная атмосфера в школе: обвинения, обиды… Страшно мне жалко Л., которая все это переживает мучительно. Неужели все-таки удастся уехать в Лабель в четверг?

Чья-то умная статья об иранской "революции". Запад не понял религиозного измерения событий, все думал, что "все образуется": демократия, социализм, "человеческое лицо" и т.д. На деле же корень – ислам во всем его тоталитаризме и даже «клерикализме». Теократия. И в этом все дело. Западный либерализм отвергает конфликт , потому что он прежде всего отвергает и отрицает Истину, саму возможность истины. Обо всем можно «договориться» и «понять друг друга». Но в мире сталкиваются «теократии», абсолюты, и трагическая ошибка Запада прежде всего в ощущении свободы как свободы от абсолюта . Парадокс (христианской) свободы: она от Истины. «Познаете истину, и истина сделает вас свободными»2 . Человек не желает уравнивать истину и ложь, а именно этому учит его Запад. И потому Запад «гниет» и ложь побеждает.

Среда, 25 июня 1980

"Раскаяние" о.Д.Дудко… И сразу со всех сторон: "Что Вы об этом думаете?.." Мое впечатление от этой печальной истории: мне всегда казалось, что о.Дмитрий нуждается в восторженной поддержке своей паствы, что его несла некая волна энтузиазма и что в этой волне он черпал нравственную силу. Он не одиночка, как Солженицын, которому никакая волна не нужна для того, чтобы быть сильным. А о.Дмитрий вне этой среды, поддержки да, конечно, и успеха (всемирного!) – уязвим. Что с ним делали пять месяцев в тюрьме, мы не знаем… Но в пятьдесят девять лет – после всего этого успеха – идти на десять лет лагеря… Этого он не выдержал. А, может быть, "развенчав" его, сделав "спорным", "они" его просто вышлют за границу.

С воскресенья в Нью-Йорке, вернее – в семинарии после десяти чудесных дней в Лабель. Liturgical and Pastoral Institute3 : толпа, встречи, разговоры, лекции, службы – и все это при нью-йоркской жаре и сырости. В пятницу, Бог даст, возвращаемся в Лабель.

1 в самом лучшем виде (англ.).

2 Ин.8:32.

3 Краткосрочные литургические и пастырские курсы (англ.).

532

Вторник, 8 июля 1980

Сегодня в Нью-Йорке на два дня: заседания, скрипты и т.д.

Слушая, читая реакции на "самоотречение" о. Дудко, думаю: эмиграция – это самообман …

Письмо – умное – от Никиты С[труве]. Без "самообмана". И в него вложено – длиннейшее [письмо] В.Тростникова из Москвы. Ответ на мое, посланное по прочтении в апреле у А.И. Солженицына] его книги. Очень показательное.

Среда, 10 сентября 1980

С 28 августа в Нью-Йорке после длинного лабельского лета. В этом году оно было "чудесным летом" (название книги Саши Черного, которую мы очень любили в детстве), спокойным, несмотря на четыре поездки в США, рабочим (написал главу "Таинство воспоминания" и почти кончил "Liturgy of Death") и "отдохновительным" – все те же прогулки, тот же особенный, только лабельский мир и покой, то же канадское небо, озеро, сосны, березы. Целый месяц провели с нами Маня с детьми.

Затем десять дней семинарской суеты, новые студенты, "ориентации", "регистрации" и т.д. Все же удалось три раза съездить с Л. на Jones Beach, на океан. Для меня этот огромный пляж, синева океана, люди под разноцветными зонтиками – совсем особый опыт "праздника", того "солнечного и неподвижного полдня", который я всегда очень сильно ощущаю…

Сегодня – первый день в нашей нью-йоркской квартире, с ее тишиной… Первый "перерыв" перед окончательным погружением в семинарскую и церковную жизнь.

Последние недели прошли под знаком польских событий, за которыми мы следили буквально с замирающим сердцем. Каждый раз – все та же надежда, что что-то "лопнет" в кошмарном советском организме, что что-то начнется.

Смерти: тети Любы Оболенской, А.А.Боголепова.

Споры, разговоры об о.Дудко. Мучительный – для меня – тон русской прессы. Углубляющееся отчуждение от "третьих", от их советской тональности. Вчера вечером просматривал, перелистывал новый «Континент». И чувство именно чуждости, как если бы было априори ясно, что для меня во всей этой «ключом бьющей» деятельности словесного потока – места нет…

Вообще "отчуждение" не уменьшается, а если что, то усиливается. Я сносно играю все свои "роли" – семинарскую, богословскую, церковную, русско-эмигрантскую, но все это именно "роли". И я не знаю, как это "отчуждение" оценить , в чем его суть. Может быть, просто лень , может быть – что-то глубже. По совести – не знаю. Знаю только, что это отчуждение не делает меня «несчастным». Я, в сущности, доволен моей судьбой и другой не хотел бы. По-своему я каждую из этих ролей, каждый из этих миров – люблю и, наверное, скучал бы по ним, если бы был их лишен. Но и полного отождествления с ними нет. Я думаю, приблизительно, так: у меня есть «внутренняя жизнь», но «духовная» в страшном загоне. Да, есть вера , но при полном отсутствии личного, жизненного «максимализма», так очевидно требуемого Евангелием.

533

С другой же стороны – все, что я читаю об этой "духовной" жизни, все, что я вижу в людях, ею якобы живущих, – чем-то меня "раздражает". Что это – самозащита? Зависть к тем, кто ею живет, и потому желание denigrer?1 Но вот где-то, случайно, читаю цитату из Симеона Нового Богослова о необходимости ненавидеть тело – и сразу чувствую, что не только «худшее» во мне, а и что-то другое с этим не соглашается, этого не приемлет…

Простой вопрос о простом земном, человеческом счастье . О радости, преодолевающей страх смерти. О жизни , к которой призвал нас Бог. О том, для чего – «о чем» – сияет солнце, для чего и о чем – эти наши лабельские горизонты, эти мягкие горы, покрытые лесом, это огромное небо, этот блеск лучей…

Почему – в другом ключе – привела эта "духовная линия" к тому, что и самой Церкви, Евхаристии, благодарения, радости как-то не чувствуют, не хотят верующие, а хотят – страха, печали, какого-то почти злорадного отвержения всего этого?

Монастырь Жига, Кральево [Сербия]. Понедельник, 22 сентября 1980

Давно ничего не записывал, но не потому, что ничего не случалось и не о чем было писать, а, напротив, – от нагромождения дел, событий, встреч и т.д.

Начну с конца: пишу это, сидя в огромной трапезной сербского монастыря Жига, на заседании одной из "консультаций" православных богословов. Я, разумеется, в жизни бы не поехал на это собрание, если бы не было оно созвано в Сербии. Итак, во вторник 16-го вечером выехал из Нью-Йорка в Париж, где провел три дня.

С аэродрома Roissy мы поехали с Андреем в Буживаль, где ему очень хотелось показать мне отель, в котором состоялся в июле Общекадетский съезд. Отель стоит на краю имения, где умер Тургенев. После завтрака в отеле мы поднялись по запущенному саду к домам Виардо и Тургенева. Радость Андрея от успеха своего съезда, я не представлял себе, как много все это значит для него… И я долго об этом эти дни думал: что это за "сокровище", что так притягивает к себе? Детство? Бегство из бессмысленной жизни? Радуюсь, во всяком случае, его радости.