Текст книги "ДНЕВНИКИ 1973-1983"

Автор книги: Александр Протоиерей (Шмеман)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 58 страниц)

В благах, которых мы не ценим

За неприглядность их одежд?

1 Литературный журнал, издавался в Париже с 1930 по 1934 г . Н.Оцупом.

487

Вчера – звонок от Сережи из Иоганнесбурга. Они получили визу и 9 декабря едут в Москву! В Москву, которую для себя я чувствую запретной . А вот Сережа и его семья будут там жить. Москва, Россия будут его «профессией». Как все это странно, как причудлива жизнь. И какой тайный смысл (а он есть) заложен в этих ее причудах?

Вчера же – двухчасовой визит в семинарию некоего греческого митрополита Варнавы. Хорошее, доброе лицо. Хорошая улыбка. Но, Боже мой, до чего это человек с другой планеты, до чего провинция, задворки, примитивизм и пыль… Привез в подарок четыре томища своих писаний – об "уставах" патриархатов, которых на деле, в сущности, нет…

Суббота, 3 ноября 1979

Поездка с Л. – "в осень". По 22-й дороге до Бедфорда. Мокрые черные стволы, уже полупрозрачная золотая листва, белое, почти зимнее, огромное небо. Озера. И на небе – "гусей (вернее – уток) крикливых караван…"1 . Завтрак в уютном [деревенском ресторане] Village Inn. Хорошо.

Вчера – звонок от Гинзбурга: арестован о.Г.Якунин…

Понедельник, 5 ноября 1979

Вчера вечером, приводя в некое хотя бы подобие порядка книги (дошло до того, что никогда не могу найти нужную), сделал "открытие". Пожалуй, как и все мои "открытия", оно показалось бы всем "наивным". Мне вдруг стало ясно, что той России, которой служит, которую от "хулителей" защищает и к которой обращается Солженицын, – что России этой нет и никогда не было. Он ее выдумывает, в сущности, именно творит . И творит «по своему образу и подобию», сопряжением своего огромного творческого дара и… гордыни. Сейчас начался «толстовский» период или, лучше сказать, кризис его писательского пути. Толстой выдумывал евангелие, Солженицын выдумывает Россию. Биографию Солженицына нужно будет разгадывать и воссоздавать по этому принципу, начинать с вопроса: когда, где, в какой момент жажда пророчества и учительства восторжествовала в нем над «просто» писателем, «гордыня» над «творчеством»? Когда, иными словами, вошло в него убеждение, что он призван спасти Россию , и спасти ее, при этом, своим писательством? Характерно, что в своем «искании спасительной правды» Толстой дошел до самого плоского рационализма (его евангелие) и морализма. Но ведь это чувствуется и у Солженицына: его «фактичность», «архивность», желание, чтобы какой-то штаб «разрабатывал» научно защищаемую им Россию, подводил под нее объективное основание. Сотериологический комплекс русской литературы – Гоголь пишет нравственное руководство «тамбовской губернаторше», Толстой создает религию. И даже Достоевский свое подлинное «пророчество» начинает путать с поучениями и проповедью (включая сюда и Пушкинскую речь, насквозь пропитанную пророческой риторикой). Теперь, по всей видимости, на этот путь вступил и Солже-

1 Из 4-й главы "Евгения Онегина" А.Пушкина.

488

ницын. Ходасевич где-то кого-то цитирует, кто в страшные годы военного большевизма писал: "стихам России не спасти, Россия их спасет едва ли" (Муни?)1. А стихи-то, пожалуй, имеют – в России, во всяком случае, – большую, чем проза, сотериологическую функцию – Ахматова, Мандельштам, Пастернак…

Четверг, 8 ноября 1979

Унижение Америки фанатиком Хомейни: захват американского посольства и шестьдесят заложников в Тегеране… Я переживаю это как позор белого человека , роющего могилу себе и всей нашей западной цивилизации. Европа молчит – боясь потерять персидскую нефть… А ведь, если отбросить всю современную, идиотскую риторику, – общее действие просто «цивилизованных» стран могло бы прекратить, и быстро, это кошмарное варварство. Но эти «цивилизованные» страны не столько не могут, сколько, прежде всего, не хотят . Они боятся, стоят на коленях и дрожат. И от всего этого тошнит… До чего мы дожили! Америка буквально бессильна защитить шестьдесят американских граждан… в Персии… А ошибки! Сначала безудержная поддержка шаха, потом «левые» восторги по поводу «исламской революции», и теперь – разбитое корыто…

"Спор о России". Этот спор есть, прежде всего, спор о Западе, об отношении России к Западу. С одной стороны, налицо – все более интенсивным становящийся припадок антизападничества . Мы хотим свободы, но не западной, хотим законности, но не западной, хотим «народоправства», но не западного… Все это старо, как мир, – поздние славянофилы, Данилевский, евразийцы, Бердяев и вот теперь – Солженицын. Между всеми этими «антизападниками» масса различий и даже – глубоких. Но одно их всех соединяет: убеждение в разложении , если не смерти, Запада, причем источником этого разложения считается как раз западное понимание свободы . Второе обвинение, предъявляемое Западу, – это его «левизна»: с Запада пришел марксизм… Третье: нечувствие, непонимание русской драмы… Со всеми этими обвинениями можно спорить, но они, так сказать, реальны , то есть обращены на нечто существующее. С ними, опять-таки с оговорками, согласны многие и на Западе. И, в конце концов, нельзя оспаривать того, что Запад действительно переживает глубокий кризис. Гораздо сложнее обстоит дело с положительной программой этого течения: что оно хочет для России, как представляет себе этот, свободный от западного, свой, чисто русский идеал государственного устройства, общества и т.д. Здесь нет ни ясности, ни согласия, ни даже просто убедительного образа. Русская «авторитарная» идея – власти? Но в чем же она реально состоит? Не права, а обязанности? Народ как соборная личность. «Духовные запросы»… Что все это значит? Все это, в ту или иную меру, в довершение всего увенчивается ссылкой на «религиозное» и «христианское» вдохновение этого идеала. Но при этом ни у кого из этих идеологов «христианской» России не замечается никакого интереса к сущности христианства, кроме как пронизанности русского «национального быта» христианскими символами и обычаями. России нужно Православие – но, пожалуйста, не говорите нам об его содержании, нам не нужно богослов-

2 См .: В.Ходасевич "Некрополь". Очерк о Муни (Самуиле Викторовиче Киссине).

489

ских умствований… Вот "данные проблемы". В них ничего нового, и в этом, может быть, самое страшное.

Пятница, 9 ноября 1979

Нарастающая агония тегеранских заложников. Вчера почти все семичасовые новости – об этом. На Картере – лица нет… Манифестации по всей Америке. Но что можно сделать? И если бы этот Хомейни был попросту варваром – каким был, например, Иди Амин. Здесь – ужас, дьявольщина религиозного фанатизма… Урок всем сладким проповедникам сближения с Исламом. Будто вся история его не была историей резни – в буквальном смысле этого слова. А жизнь продолжается: лица заложников с завязанными глазами сменяются в телевизоре рекламами бюстгальтеров и апельсинового сока и вечером все стадионы в Америке будут полны.

Бостон. Суббота, 10 ноября 1979

В Бостоне для хиротонии еп. Марка Форсберга, избранного нашими албанцами. Вчера вечером очень торжественное, очень "подлинное" наречение…

Воскресенье, 11 ноября 1979

Хиротония еп. Марка, вчера, в Бостоне. Большая, чистая, беспримесная радость. В своей речи на банкете (в Anthony's Pier 4 – с океаном и чайками за огромными окнами) я перечислил эти "радости": радость опыта Церкви, проблеска «неба на земле», Пятидесятницы; радость за албанцев и с албанцами; радость о самом Марке; радость за нашу Церковь, за доказательство ее успеха: я сослался на посвящающих епископов: болгарин, румын, техасец, карпаторосс… А посвящали американского финна… Летели обратно с Томом и Губяком и радовались…

Продолжающаяся агония в Тегеране. Зато давно не виданная в Америке картина – молодые на улицах с американским флагом…

Понедельник, 12 ноября 1979

Девятый день тегеранской трагедии, и все тот же тупик. Опять фанатическая речь Хомейни, с осуждением Папы Римского заодно с Картером. Слушая, читая, все больше думаю, что благополучно эта история не кончится, что американцы и вообще Запад не понимают, что они имеют дело с другой, абсолютно другой, "логикой". Вот когда чувствуешь и сознаешь то, что от христианства в мире, пускай едва-едва теплящееся и все-таки живое. Это некий общий язык, которым должны пользоваться даже те, кто на деле не признает не только христианства, но и «ценностей», из него исходящих. Здесь же – стена , абсолютная убежденность в своей правоте. Даже большевики, и те должны держать некий «фасад». В Иране, под Хомейни, – никакого фасада, полная, ледяная искренность. Страшная, непонятная жажда мести , своего рода стра-

490

данье от чувства неотмщенности. Им духовно нужно повесить умирающего шаха. Пост, молитва и убийство принадлежат одной и той же реальности… А столь многие искренне верят на Западе, что все религии – одно и то же.

Сколько бы ни искажали христианство, оно никогда не перестанет обличать неправду, падшесть, античеловечность толпы, массы (и это значит -религиозного фанатизма, тоталитаризма, фашизма и т.д.) и даже нации как «соборной личности», как носительницы в самой себе высших, чем человек, ценностей. Фанатизм, однако, вписан в мусульманство, мусульманин не фанатик – плохой мусульманин. Обожествление нации вписано в ислам, и сколько бы Коран ни величал Аллаха «милостивым», «понимающим» – сам он полон осуждения и фанатизма… В «природной» религии этому противостоит восточный спиритуализм, другая форма расчеловечивания человека. Христианство – обличение всего этого, прежде всего, внутри самого христианства.

Вторник, 13 ноября 1979

Два длинных-длинных дня. Заседания, разговоры, письма, лекции. Продолжал сегодня "встречи" с новыми студентами. До чего же каждый – единственен, со своими реакциями, трудностями, соблазнами. И как каждому трудно, "по-человечески" просто невозможно услышать другого… Думая о тегеранской трагедии, вдруг пришло в сознание: люди не хотят мира, не хотят мириться, не хотят услышать «другого», поверить ему. Или уж тогда впадают в бессмысленное рабство. Том дал мне письмо от одной из монахинь с жалобами на других. Опять до смешного, до отчаяния – мелочно. Что петь или читать так – православно или нет? И Том хочет целого собрания – со мной и др. – для «уяснения». После такого дня тяжелая, близкая к унынию усталость. Желанье от всего этого «религиозного» копошенья уйти как можно дальше… Мне кажется, я почти убежден, что помочь тут невозможно, «разбираясь» во всем этом. Помочь можно только, если явить ужасающий уровень самих этих «враждований».

Четверг, 15 ноября 1979

Литургия вчера в старческом доме на Staten Island (храмовый праздник – свв. Косьмы и Дамиана). Что-то есть страшное в этом собрании стариков и старух в одном месте, в доме, в котором – из-за требований гигиены – все абсолютно безлично, чисто, сверкает каким-то мертвым блеском. На фоне этой чистоты – зрелище разлагающейся жизни . На Литургии присутствуют и приобщаются – митрополит Ириней, о. Прокопий Поварницын, о. Алексей Павлович и о. Иоанн Скотти – четыре, буквально, развалины… Так вот, если бы я встретился с каждым из этих людей – в прошлом мне, в той или иной мере, близких, частей моей жизни (о.Иоанн Скотти – в семинарии в 1951 году!) – в какой-то другой, житейской, жизнью согретой обстановке, то, я уверен, – не было бы этого ужасного впечатления. Впечатление не только смертной камеры, но именно какой-то дьявольской бессмыслицы этого сборища, приго-воренности каждого «насельника» не только к своему разложению и умиранию, но к тому еще, чтобы, как в зеркале, видеть это разложение кругом себя…

491

Человек должен умирать дома , не должно быть этой страшной отдаленности, этого помножения каждого умирания, каждого разложения на все другие… Только вот – в том-то и весь вопрос – как осуществить это «на практике» в этом страшном в своей бесчувственности мире, состоящем целиком из «экономических возможностей и невозможностей».

Тегеранская трагедия. Американское правительство огорчено молчанием "союзников". И действительно, не может не ужасать эта страусова слепота "белого мира", эта в плоть и кровь вошедшая подлость . Этот мир буквально поперхнулся той самой нефтью , на которой он построил все свое благополучие, всю свою силу. Вот, значит, и есть в мире «имманентная справедливость». Ужас от того еще, что ничто никого не «учит» – ни опыт прошлого, ни хваленый «рациональный подход», ни Мюнхен, ни Октябрь, ничего. Та же слепота, та же губительная логика самосохранения…

Суббота, 17 ноября 1979

Tulsa, Oklahoma: на двухдневный retreat в местном антиохийском приходе…

Воскресенье, 18 ноября 1979

В баре на аэродроме после двух дней невероятной "эксплуатации": вчера двенадцать часов подряд в церкви: Литургия, лекции, беседы, вечерня, общая исповедь… Но и большая радость: вчера Литургия с тремя бывшими студентами, теперь – приходскими священниками. Радость общения, единства в главном. Несколько студентов из Oral Roberts University (!) – обратившихся в Православие (!!). Несмотря на крайнее утомление – сознание пользы от этих погружений в «реальную» Церковь… И всегда – удивление от этих американских просторов, от этого огромного – по-другому не скажешь – неба.

За эти два дня, вернее – ночи (в постели, в усталости), прочел "Le Rhinoceros" Eugene Ionesco1 . Пожалуй, лучшее – в литературе, в театре – обличение «духа времени», похвальной сдачи «интеллигенции» духовному тоталитаризму. Но вот написано, сыграно тысячи раз, имело успех, – а читаешь «Le Nouvel Observateur» или «Review of Books» и видишь, что обличение это нисколько не подействовало. Все тот же левый крен…

Тегеранская трагедия продолжается, и выхода из нее не видно. Все то же чувство: бессилие, подлость, низость "белого мира", особенно Европы. Все по ионесковскому носорогу…

Вторник, 20 ноября 1979

Совершенно бешеные дни – по занятости… Вчера, например (и это после трех дней "интенсивной" Оклахомы), – четыре лекции утром (мои и вместе с И.М.), с 2 до 4 – литургическая комиссия, с 5 до 7:30 – "исполком", с 7:30 до 9:30 лекция (трудная, напряженная) о Пастернаке. В 9:30 – звонок от Наташи

1 "Носорога" Эжена Ионеско (фр.).

492

Солженицыной – до 10, в 10 – разговор по телефону с Давидом Д…. Ночью из-за этого – бессонница. Пилюля. Проспал… И от всего этого – какая-то внутренняя "дрожь", испуг – что дальше, не пропустил ли я кого-нибудь… Я знаю, что значит рвать на части.

Звонок от Наташи Солженицыной… Почти неприкрытая просьба – "защитить" А.И. против Чалидзе, Синявского и tutti quanti, вмешаться, написать… Разговор меня сильно взволновал, не знаю даже, чем специально. Разве что вечно "пронзающей" меня "уязвимостью" и тем, что это пришло от "неуязвимого". Может быть, потому и не спал: все думал – что и как написать, как остаться на том "плане", который один я считаю своим.

Париж. Воскресенье, 25 ноября 1979

Приехал сюда в пятницу 23-го. Заезд с Андреем к маме. В 4 часа прием в издательстве ["ИМКА-Пресс"] с чествованием П.Ф.Андерсона.

Вчера, в субботу, весь день в Монжероне, на совещании РСХД, имеющем целью вытянуть его из ссор и обид. Слава Богу – успешно, хотя до бесконечности утомительно…

В Тегеране все хуже и хуже. Хомейни объявил "священную войну"… Чем все это кончится, может кончиться – ума не приложу…

Париж – серый, сырой, ноябрьский. Но сегодня был просвет – в высокое-высокое серо-голубое небо.

Париж. Понедельник, 26 ноября 1979

Вчера вечером, [в церкви РСХД] на Olivier de Serres, кончили, слава Богу, и кончили, насколько это было возможно, благополучно, движенские дела. Сегодня – несколько часов у мамы, очень уютно и даже весело. Ей с трудом приходят слова, не говоря уже об именах, и разговор с ней походит на игру, состоящую в отгадывании того, что она хочет сказать. У нас даже один раз случился fou rire1.

Как всегда в Париже, чувствую себя "загнанной лошадью".

Париж. Среда, 28 ноября 1979

Сегодня – ранний поезд в Cormeilles en Parisis [к маме]. Огромное – в тумане – солнце… Затем обратно в Париж: завтрак с Никитой и Машей Струве. Вдоль Сены мимо залитой солнцем Notre Dame de Paris – в "ИМКА-Пресс".

Crestwood. Суббота, 1 декабря 1979

В четверг, после трехчасовой съемки для телевидения в нижнем храме на rue Dara, поездка вдвоем с Андреем в [женский монастырь] Bussy, где я никогда не был. Удивительный солнечный день. "Есть в осени первона-

1 безудержный смех (фр.).

493

чальной…"1 . Поля, перелески, колокольни – та земля, которую покойный Вейдле называл «крещеной землей Европы». Сам монастырь меня очаровал – и внешностью своей, и радостью монахинь. Страшно постаревшая, больная тетя Тоня [Осоргина] (мать Серафима), Елена (только что постриженная в «Елизавету») Лейхтенбергская, мать Феодосия и другие. Духовные «флюиды» хорошие… Возвращение в Париж в тумане. Вечер кончаем с Андреем, страшно дружно и уютно, в «Доминике».

Вчера утром – все под тем же, несколько туманным, солнцем любимая прогулка по Парижу. Такое чувство, что с каждым годом Париж все прекраснее и прекраснее.

В семь вечера – отлет в Нью-Йорк.

В Нью-Йорке в девять вечера (три часа утра по парижскому времени). Радость возвращения домой с Л., умеряемая сознанием темного тупика тегеранской трагедии…

Вторник, 4 декабря 1979

Суетные, переполненные делами и заботами дни… Но в воскресенье кончил переписывать "Таинство благодарения" (год!) и отослал в Париж. И, как всегда, когда в последний раз перечитывал, – думал: а может быть, это совсем, совсем плохо… Но, несмотря на сомнения, радуюсь, что отослал…

В воскресенье крестил правнучку Федотова.

После обеда в Сайосет – на заседание предсоборной комиссии. Льяна в Балтиморе – на "check-up". Скоро годовщина ее операции… И вот зажигаются первые рождественские огни.

Вчера кончил свой "русский курс" – с большим облегчением. Устал, но, слава Богу, через неделю – каникулы.

Понедельник, 10 декабря 1979

Все эти дни, в промежутках между бесчисленными делами, пишу мою "апологию" Солженицына. Пишу с увлечением. У меня с С. свои "счеты". Но низкие нападки на него Чалидзе, Синявского, Ольги Карлайл и К° столь именно низменны, что все остальное отходит на задний план. Это желание – упростить, огрубить, эта все пронизывающая инсинуация – отвратительны… И, увы, "эффективны". Потому и пишу.

Вчера на 71-й улице – крестины двух девочек Сони Ширинской. "Высший свет". Но, увы, нигде я так не чувствую себя "шаманом", совершающим какие-то непонятные церемонии, как именно в этой – русской, "образованной" – среде. Вспоминаю слова священника, сказанные другому священнику, запутавшемуся в службе и спрашивавшему в панике: "Что дальше делать?" Тот ответил: "Do something religious…"2 . Вот мы и делаем «something religious».

Потом зато уютнейший ужин с Трубецкими "у нас" – на Park Avenue.

1 Начало стихотворения Ф.Тютчева "Есть в осени первоначальной…".

2 "Сделай что-нибудь религиозное" (англ.).

494

Книга Cioran'a "L'йcartиlement"1 . Человек, годами пишущий элегантнейшие, отточенные афоризмы – об абсурде, отчаянии, разумности самоубийства, не может быть серьезным. Говорят, его до неба превозносит Бродский.

Все та же прикованность к телевизору в ожидании новостей из Ирана, новостей одна хуже, возмутительнее, бессмысленнее – другой…

В пятницу Christmas Party в семинарии. Два студента играют длинный отрывок из моцартовского концерта для кларнета… Всегда поражающая меня, буквально до слез, преображенность лиц у исполняющих… И ясной становится ложь, поверхностность наших обычных суждений: он, она – «красивые». На каком-то уровне жизни, в редкие минуты, когда она «жительствует», красавец оказывается оскорбительным уродом, а урод – красивым. И это так, когда люди смотрят внутрь и ввысь и отдаются тому, что видят, что слышат…

Приближение каникул: ждешь их как освобождения.

Может быть, не нужно никогда перечитывать написанного, напечатанного. На этих днях "копнулся", почитал себя и впал в уныние. Чувство – ужасное – такое: стоило ли?

Самая насущная из всех молитв: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию». Эта молитва в защиту от ветхого Адама в нас, как гной, просачивающегося в наш «организм» и отравляющего его…

Вторник, 11 декабря 1979

Вчера поздно вечером разговор по телефону с "Вермонтом". Митя попал в тяжелую автомобильную катастрофу, страшно изувечен, Н. с ним в госпитале в Бостоне.

Когда-то, очень давно, мы издевались с о. Киприаном над одним афоризмом вл. Иоанна Шаховского: "Есть люди-клинья и есть люди-звенья". Но вот чем больше живу, тем больше убеждаюсь в правоте и точности этой классификации. Пишу это, думая о вчерашнем дне – целиком проведенном в заседаниях и обсуждениях.

По телевизору передавали вчера церемонию присуждения Нобелевской премии мира матери Терезе. Ее короткое, потрясающее, я бы сказал – светоносное, осуждение аборта. Святые не "разрешают" проблем, они их снимают, делая очевидным, что сама-то "проблема" от диавола.

Кончаю (!?) статью о Солженицыне. Решил назвать ее "На злобу дня". Ибо именно злобой пышет каждое слово и Чалидзе, и Синявского, и Ольги Карлайл. Статьей умеренно доволен.

Четверг, 13 декабря 1979

Преп. Германа. Ранняя Литургия. А по старому стилю – св. Андрея Первозванного, именины Андрея…

1 Сиорана "Четвертование" (фр.).

495

Понедельник, 17 декабря 1979

Поездка – на субботу и воскресенье – в Новый Скит. Три с половиной часа по залитым холодным солнцем просторам штата Нью-Йорк. На севере уже снег и мороз. Всегда поражает пение – "доксологическое", так сказать, "великолепное". Я говорю Л.: "Мне кажется, именно это пение одновременно и определяет, и выражает тон этого удивительного монастыря". Тон, в котором отсутствует "оборот на себя", типичный для современного православного монашества, занятость собою, постоянная интроспекция. Действительно – погружение в нечто подлинное…

Четверг, 20 декабря 1979

Вчера – первый целодневный снегопад в Нью-Йорке…

Утром – на коротком рождественском представлении спенсовского детского сада, и это, вместе со снегом, с огнями рождественских украшений сквозь снег, дает тон всему дню. После обеда с Л. в магазинах. Невероятная красота Нью-Йорка: сотен тысяч освещенных окон в снежных сумерках, флагов, музыки… Как это ни странно, но, несмотря на кажущуюся бешеную его «занятость», Нью-Йорк мне всегда кажется «праздничным» городом… Момент блаженства: когда мы сидели с Л. в кафе около катка Рокфеллеровского центра. Горящие всюду елки, всегда радующая меня легкость, «фантастичность» конькобежцев, возбужденная, праздничная толпа.

Осуждение Римом Кюнга. Заявление Кюнга: "Мне стыдно за мою Церковь…" И вопли газет о "репрессивности" Рима, о недемократичности Церкви. Он ничем , решительно ничем, не отличается от либерального протестантизма. Но вот нет, вместо того чтобы признать это, он будет «бороться» (за права! за демократию!) в своей Церкви… Все это было бы смешно, если бы не столь бесконечно грустно, симптомом глупости , воцаряющейся, помимо всего прочего, в мире, трагической «спекуляции на понижение». Повторю, однако, то, что, кажется, уже писал: у Рима нет никакого аргумента, кроме «послушания», и притом слепого.

Кончил, позавчера, и отослал в Париж статью – ответ о Солженицыне. И, как всегда, сомнения, нужно ли было это, и то ли это, что нужно, и так ли, как нужно…

"Тихое и безмолвное житие" – это вершина ума, мудрости, радости и, я бы сказал (не знаю, как сказать лучше), – "интересности". Смирение – это не та пришибленность плюс ханжество, чем она стала в церковном "стиле", это царская и царственная добродетель, ибо подлинное смирение – именно от мудрости, от знания, от прикосновения к "жизни преизбыточествующей"… Я все чаще думаю, что не ученые и елейные книги об "аскетическом богословии" нужны сейчас миру, а некий смиренный, божественный юмор . Если бы мир расхохотался на отовсюду лезущее бородатое лицо Хомейни и на толпу «студентов», вот уже год, потрясая кулаками, вопящих лозунги; если бы понял, до чего глупы и смешны слова «народ», «революция», «история» и т.д., то… Я не знаю, что было бы, но этот смех – и это я знаю – был бы умнее и, по всей вероятности, продуктивнее, чем умопомрачительные в своей серьезности разборы каждого

496

слова, "изреченного" Миттераном и ему подобными… Специфические области глупости : «политика», «религия», «проблематика воспитания», «социология», «психология». Это компресс глупости на человечестве.

Понедельник, 31 декабря 1979

Последний день года, промчавшегося, кажется, еще скорее, чем предыдущие. Три дня в Нью-Йорке за чтением студенческих сочинений. В субботу и вчера заходили в Metropolitan Museum. Радость от соприкосновения с искусством – другой "воздух". Праздничная толпа повсюду… А в мире все то же: иранское безумие, советские войска в Афганистане, растерянность здесь, в Америке… Сегодня Сережа "въезжает" в Россию. Как-то все это будет?

Солнечные, сравнительно теплые дни. Еще один год! Жизнь уже не бежит, а убегает… "Душа моя, восстани, что спиши?"

Вторник, 1 января 1980

Ночная обедня. Потом "разговены" у Лазоров, с Дриллоками и Хопко. А утром то самое странное чувство, которое испытываешь в праздничные дни. Чувство пустоты, какого-то а quoi bon?1

Среда, 2 января 1980

Все утро в семинарии, в мелочах – до головной боли… Вчера весь день с детьми, Ваней, Машей, Виноградовыми. Прогулка вокруг озера. Солнце на стволах старых деревьев, на воде – и сразу же радость, знакомое "tout est ailleurs".

События в мире: занятие Советами Афганистана, все тот же Иран. Почти детское любопытство: как все это кончится? Звонили из [агентства новостей] Associated Press: Сережа в Москве, дали номер телефона, но дозвониться до него оказалось невозможным.

Пробежал прошлую тетрадь этих записок. Все вариации на одну и ту же тему, те же жалобы и те же "утешения". Ни в чем, ни в одном из моих "занятий" я не чувствую себя до конца "дома". Странное состояние: вечно ждать, чтобы что-то наконец кончилось : заседание, разговор, встреча. Все «не то». Что это прежде всего от слабости, лени, нелюбви и т.д., я отлично знаю. И все же, думаю, надеюсь, – не только …

Вторник, 8 января 1980

Живем от новостей до новостей, до такой степени сильно ощущение кризиса. Несколько источников возмущения, но главное – бесконечного удивления: – подлость или глупость этого ужасного аятоллы, ни словом не обмолвившегося до сих пор о советском захвате Афганистана;

1 зачем (фр.).

497

– подлость (но, увы, не глупость) кандидатов в президенты (Кеннеди, Рейгана и др. республиканцев), осуждающих Картера за то, что он наложил эмбарго на зерно, продаваемое России ("от этого пострадают американские фермеры");

– подлость и глупость Франции, хотящей остаться "верной детанту". Политика не может быть "моральной" (старая истина, но – все-таки -

почему?). Но в данном случае аморализм к тому же и глуп… Одно утешение – интервью по телевизору с простыми людьми, с "улицей". Они неизмеримо и умнее, и моральнее "политиканов".

Статья старика Конгара об осуждении Римом Ганса Кюнга. Но до какой степени эта история ребром ставит вопрос о богословии как "науке"! На днях я заметил Н. по этому поводу: "Вот до чего доводит научность". Н. сердито: "Это – не наука!" Но тогда что же наука ? Ведь Кюнга весь мир, в том числе и Конгар, прославляет как раз за «научность». Нет, это именно «наука», и казус Кюнга как дважды два четыре доказывает, что в том-то и слабость «науки», возведенной в абсолют, что ею можно доказать все что угодно. Маркс – наука, Фрейд – наука, и Кюнг – в ту же меру – наука. В какую мелкотравчатую эпоху мы живем. Никакого намека на величие … Думал об этом, читая, вернее – пробегая, новый номер нашего «Quarterly»1 . Неужели это то, что в виде «Православия» предлагаем мы людям? Рекорд: статья какого-то Simmons'a о Православии в Австралии в XIX веке, доказывающая (научно), что Православия в Австралии в XIX веке – не было!

Крещенские службы, их космическое вдохновение… Как все это далеко не только от "внешних", но и от самих христиан… И как понятно, что та "полнота времени", в которую пришел Христос, – до мира газет, интеллектуалов и "науки".

Я не верю ни в какое "возрождение ислама", о котором так много и глубокомысленно болтают все. Ислам – невозможен в мире пулеметов и кинематографа. Всюду и везде борьба "своего" против "чужого". А пулеметы – те же.

Я говорил выше – подлость, глупость. Еще сильнее – какая-то просто невообразимая слепота.

Парадоксы: итальянская коммунистическая партия осуждает большевиков за Афганистан, а французское правительство требует "времени", ибо ему "еще не ясны" мотивы Москвы… И все это пишется, говорится, читается mine de rien. Чувство омерзения. Но вот каждое утро жадно бросаешься на "Таймс", а вечером – к телевизору, чтобы в это омерзение погрузиться. "Чем связаны мы все? Взаимностью непониманья" (Г.Иванов).

Среда, 9 января 1980

В связи с шумихой вокруг Кюнга думал о методе, в сущности отсутствующем у православного богословия. Запад, говоря упрощенно, отождествил богословие с "наукой", то есть прежде всего с определенным методом. Этот метод не мог не привести к современному кризису (как раньше – к кризису «модернизма» и т.д.). Кризис заложен в самой его природе. Спасало от него

1 St .Vladimir's Theological Quarterly – ежеквартальный журнал Св.-Владимирской семинарии.

498

только искусственное, априорное подчинение богословия авторитету , то есть именно некоему «априори». С той минуты, что богословие «научно» занялось самим этим авторитетом, то есть фактически отвергло «априори», кризис стал неминуемым. Кюнг – вполне справедливо со своей «научной» точки зрения – утверждает, что наука не может не быть свободной, то есть беспредпосылоч-ной, иначе ее просто нет. Рим в ответ твердит, что богословие хотя и наука, но подчинено «авторитету» Церкви. Это разговор глухих. В лице теперешнего Папы, с одной стороны, Кюнга – с другой, два этих утверждения нашли себе достаточно «целостных» и убежденных защитников. Но ни тот, ни другой не понимают, что оба они не правы, и не правы по существу, что сама эта схема – наука и авторитет – и есть западный тупик, только преодолев который можно серьезно «диалогировать»… Папа прав потому, что сведенное к науке богословие перестает быть богословием, изложением веры Церкви, оно распадается на всевозможные догадки, теории и т.д. и, главное, что бы оно ни говорило об объективности, все равно подчиняет себя изнутри тому или иному авторитету (предпосылкам, методу). Не прав Папа глубже: в том, что верит в возможность формально послушного богословия, то есть в саму дихотомию науки и авторитета. Это знает Кюнг, и в этом его формальная правда. Не прав он лишь в том, что называет свою науку богословием, которое, по сути своей, неотрываемо от Церкви. Но он давно уже пришел к выводу (научно не оригинальному), что никакой Церкви Христос не создавал, ибо «верил в близкий конец мира». А так как и создатели Церкви верили в близость конца, то и создание их было временным – и из него мало что можно вывести для современности….