Текст книги "Гротенберг. Песнь старого города (СИ)"

Автор книги: Александр Деворс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Сегель! – Окликнул его знакомый жизнерадостный голос. Голос, появление которого здесь он никак не ожидал. Сначала он понял, что это знакомый голос, а потом он понял, что здесь его не должно быть. – Сегель, ну что же ты застыл? Неужели не признал меня?

Наемник нехотя поднял взгляд. Перед ним стоял мужчина: среднего роста, крупного телосложения. Его наставник, командир, и верный друг. Ему казалось, что, подняв глаза, он увидит мертвенный взгляд, и глаз один будет отсутствовать вовсе. Он явственно помнил зияющую дыру на месте этого болотно-зеленого глаза.

– Я… просто не ожидал тебя увидеть здесь, Диор – выдавил нервную улыбку Сегель.

Покойник с искренним изумлением склонил голову, и покачал головой, тяжело вздохнул, и взглянул на Сегеля снова. Он не мог выбросить из головы видение прошлого, и чувство вины заново захлестнуло его с головой, как много лед назад. Откуда эти чувства? Что он сделал? Стыд, жалость к себе и попытки оправдать свой поступок. Он зябко обнял себя за правую руку. Отсеченная по локоть конечность будто бы налилась кровью. Это иллюзия, подумал наёмник. Это просто... что-то. Что-то, чего я не могу понять.

– Все еще болит? – Капитан сочувственно было протянул руку, но Сегель инстинктивно отшатнулся на несколько шагов, пробормотав: «прости». Нескорое время они стояли в напряженном молчании, пока наемник не нашел в себе силы ответить ему.

– Она болит каждую ночь, как напоминание о том, что мы сделали тогда. Точнее, я не знаю, что мы сделали, но это было что-то ужасное. Хотя она уже давно ничего не должна ничего чувствовать. – Сегель говорил сдавленно. Ком в горле мешал ему не то что говорить, но даже дышать. – Я почти не помню, как это было. Всё смешалось, я... просто помню, как было больно и холодно, как было страшно, как ты читал эти дурацкие молитвы, что меня ещё больше сводило с ума в этих подземельях. – Прорвало наёмника на откровения, и он сделал судорожный вздох. Ему так хотелось извиниться за то, что он сделал, за то, каким образом выкупил себе путь на свободу, но не смог, слова застряли комом в горле вместе с удушающим чувством вины.

– В ту ночь, мы совершили благо, и Он это знает. Он тебя ждет, ждет, чтобы вознаградить за столь долгое ожидание. Он рад был, что мы тогда выступили на Его стороне. Он вознаградил каждого из нас.

– Каждого..? Но как же это? – Сегель не заметил, как защипало глаза от горечи. – Вы же все были мертвы! Тот… тот наниматель со скрежетом отдал мне оговоренную сумму, и даже сверх того, когда узнал, что случилось!

Ему улыбнулись. Искренне, тепло, и во взгляде его капитана не было ни капли осуждения его трусости. Это не то, что он ожидал увидеть. Он не заслуживал этого. Он бросил их всех. Даже хуже.

– Он вознаграждает тех, кто верно ему служит. Особенно тебя, Сегель, он хотел напомнить, что вы связаны уже много-много лет, и хотел напомнить об этом долге. – Капитан склонил голову. – Но мне ужасно жаль, что всю свою жизнь я поклонялся глухим божествам, когда единственный, кто нас действительно слышит, это – Он. О, как мне жаль, ты не представляешь!

Наемнику всегда казался странным религиозный фанатизм его наставника, но он никогда бы не подумал, что это обернется так. В поклонение Ваканту, Пустому – как угодно. Много лет назад он представился Сегелю как Эмпати, что было созвучнее. Никто не знал, что он действительно существует, и может помогать смертным. И всё-таки, они здесь. Это ведь его Цитадель?

– Мне пора идти, Сегель.

Сегель промолчал, опуская голову. Слова извинений так и не сорвались с его губ. Он только кивнул. Просить прощения он сил не нашёл. Сначала он услышал шаги, а потом то, как они стихли. Впереди была арка, и лестница вниз, ведущая в «шейку» песочных часов.

За такой длинный спуск он смог успокоиться и собраться с мыслями. Это – подземный мир? Это – посмертие? Теперь это место после встречи с Диором виделось иначе: тут и там скользили по ступеням тени. Словно их разговор пробудил обитателей этого места от сна. Потусторонний шепот заполнял тишину, и наемник уже готов был взмолиться о том, чтобы они все заткнулись, и давящее безмолвие снова опустилось на это место, но этого не происходило. Он спускался, как ему казалось, целую вечность к парящей в «нигде» поверхности, высеченной из, напротив, какого-то чёрного камня. Это было кольцо, где внутри расположено было ещё одно, поменьше, и там в самой сердцевине на своеобразном диске его ждал человек.

«Человек» отставил лампу с чёрнотой в сторону, и держал в руках небольшой свёрток. Его белые глаза, с маленькими, как две точки зрачками, следили неотрывно за подходящим к нему Сегелем. Механические «лапы», как паук, встроенный в тело, окутывали плоть Ваканта. Обычно его изображали как сущность в литой серебряной маске, где нет прорезей для глаз, но, видимо, реальность резко отличалась от учения в местных церквях.

– Мы много лет не виделись, Сегель, – произнёс он, совершенно не шевеля губами. Голос его был тих, но эхом прокатывался по пространству. Этот дессонанс тоже накладывал на наёмника долю ужаса, и он поежился под его взглядом. Молчание божество явно не смутило. – За столько лет ты раз за разом отвергал мой дар, хотя другой носишь по сей день.

Сегель понимал, о чём он. И словно в ответ на его мысли, сверток развернули, и протянули на «паучьих» лапках ему необычный клинок. Ониксовая рукоять была осторожно оплетена белыми нитями, как и много лет назад. Бронзовое лезвие было покрыто рунами, а само оно было разделено на три лезвия. Хорошее оружие, как припоминал Сегель, рассекал плоть и кость так, как ни какой другой клинок не смог бы, и обжигал рану, которую после себя оставлял, не оставляя возможности кровоточить.

Столько лет, после того, как Сегель покинул город, он продавал этот клинок, и раз за разом он каким-то немыслимым образом возвращался к нему в руки. То на задании найдётся владелец его, то его продадут ему в закрытых ножнах, задарма. Сколько бы раз он не пытался от него избавиться – а он даже бросал его в реку – проклятый клинок возвращался к нему раз за разом.

Теперь его, видимо, вручает его сам владелец.

– У меня нет выбора: отказаться от него? – Без надежды спросил наёмник.

– Ты принял его в дар в ту же ночь, в которую принял и свою судьбу вместе с тем, заказом. Он запустил цепь занимательных событий, которые мне были на руку, и теперь, поскольку ты уже принадлежишь мне, я дам тебе ещё одно задание. Если ты выполнишь его успешно, считай... твой долг будет полностью погашен, и ты будешь свободен. Выбора здесь у тебя нет, Сегель – мы ведь желаем одного и того же, просто обосновываем это по-разному. Город застыл во времени, и, – Пустой прошёл по платформе к лестнице, спускающейся вниз, – неизбежно скоро погибнет, вместе со всеми жителями города. Я дарую на эти ночи некоторым из проклятых бессмертие – это один из моих даров, какой фанатики считают ещё одним проклятием. Они считают, что мои дары есть причина их болезни, но это – ложь. – Божество снова обернулось к темноволосому. – Это нужно остановить. Ты хочешь вывести свою семью, но твоя музыка скоро подойдёт к концу, и искомая тобой сестра больна уже несколько лет.

Я рад поощрять «Просветлённых» вроде тебя, но люди зачастую слишком глупо растрачивают мои дары. Мэйнард от отчаяния перед страхом смерти обратилась ко мне. Теперь мой дар – единственное, что поддерживает в ней жизнь, проклиная всех, кто с ней связан. Ты можешь забрать у неё мой дар, как и дар, какой я давал другим людям в этом городе. Лишь тебе решать, кого его стоит лишить, а кого нет. Никаких рекомендаций, кроме просьбы убить эту глупую женщину. Пока она жива – у этого города, а значит, и у твоей семьи нет будущего. Ты не сможешь покинуть город в эти дни, даже если захочешь.

Сегель осматривал лезвие. В нем чувствовалось что-то... что-то странное. Что-то не из нашего мира.

– Почему я? – Поднял взгляд наёмник.

– Потому что ты должен мне за свою жизнь, пусть об этом почти ничего и не помнишь. – Сегель мог поклясться, что стоящее спиной к нему существо улыбается. – Что же, теперь тебе пора. У вас, смертных, это место быстро истощает разум, хоть я и бесконечно рад питаться твоим страхом.

До скорой встречи, Просветлённый.

3.1

Ночь. День первый

Дворец. Десять лет назад.

Капли срывались, стуча о камни в своём легко уловимом размеренном ритме. Кап. Кап. Кап. Это было похоже на песочные часы, где вместо песчинок время отсчитывала вода. Темнота окутывала его, холод – сковывал все его тело. Наёмник дернул руками, чтобы осознать, что кандалы протяжно лязгнули, а всё тело отозвалось болью. Избитое и израненное тело налилось свинцом, стянуло, словно каждую мышцу натянули до предела, стянули иглами, и воткнули ещё с десяток других. Правда, ручаться Сегель за то, что этого действительно не было не мог. Не помнил. Вся голова была в тумане. Мысли путались. Боль заглушала всё. Расцарапанные запястья, кажется, вновь кровоточили. Загудела голова. Глаза не могли разглядеть в темнице ничего. Уши закладывало, будто тьма вокруг была океаном, и он погружался в него всё глубже.

– Пс, – позвал его знакомый голос. Голос капитана был совсем близко, и в то же время ему показалось, что недосягаемо далеко. Ноги не чувствовали опоры. Голова была также жёстко зафиксирована, как показалось ему. Он лежал на чём-то, – Сегель, – шёпотом снова позвал его Диор, – проклятье, да я же точно слышал, как ты дёрнул кандалами! Или не ты...? Проклятая тьма!

Сегель и рад был бы ответить, если бы мог. Когда он открыл рот, ничего, кроме сдавленного хрипа, не смог издать.

– Хвала Анно, ты живой.

Живой ли?

– Боги, я видел, как убили Огюста и Керо. Я уж было решил, что и тебя постигла их участь. Я не знаю, где Сиола. Может, её утащил кто-то из стражников – ты видел, как они на неё смотрели. Мрази. – Он услышал явный плевок. – Кои через две камеры. Ох, я был уверен, что я слышал её крик некоторое... время назад.

Сегель хотел спросить, каким образом они умерли, но ничего не мог сказать. Ему страшно хотелось пить, тело желало полноценного сна и отдыха, а раны требовали обработки. Он боялся момента, когда придётся осознать, какие раны у него есть. Зачем только они согласились на этот чёртов заказ? Хотелось разрыдаться, и впервые за свою жизнь, помолиться божествам. Он не верил в них. Совершенно не верил, считая большую часть жителей – религиозными фанатиками, или одержимыми мистиками. Ведь, если бы они существовали и существовали так, как их описывают в талмудах и писаниях, то они бы приходили на помощь людям? Тогда не было бы ни насилия, ни жестокости. Был бы мир меж всеми, похожий и представляемый Сегелем как блаженный сон, где счастливы, где нет боли и страданий, нет голода и чумы, нет надобности в воровстве и наёмной жизни, нет зависти – нет тех пороков, которые толкают людей вроде него на кривую дорожку.

Ведь так? Ведь так это должно работать, если бы всё описанное этими фанатиками было бы правдой. Только всё это есть, и именно поэтому Сегель не мог в голове взмолиться о помощи. Никто не придёт к нему. Он был уверен в том, что Диор последний час – или сколько они уже в этом подземелье? – только и делал, что молился. Это было в его духе: просить божеств о помощи, и перед каждым новым делом просить благословения на его свершение – что Сегелю всегда казалось чем-то неправильным, учитывая, чем они занимались – и каждый раз им везло.

Каждый, кроме этого.

Сегель обречённо приподнял голову, пытаясь хоть что-то разглядеть в этой тьме, но быстро упёрся в металлическую раму, холодом обжигающую кожу, и тут же затылком приложился о дерево. Кажется, снова задел рану, и ощутил, как огнём прилила к голове кровь.

Тогда он всё-таки смежил веки так плотно, как мог, прошептав одними губами: «кто-нибудь... хоть кто-нибудь, помогите, если слышат этот зов. Я не хочу погибнуть здесь, не хочу погибнуть так» – прошептал, и смолк. Прислушался. Он ждал чего-нибудь. Знак, символ, чувство, предчувствие, голос в голове – то, что обычно описывали как «проведение», но ничего не услышал в ответ. Он вслушивался в тишину, которую нарушала капель, и слышал собственное дыхание, чувствовал стук своего сердца, но более ничего не слышал. Ни шагов, не ответа. Он не чувствовал ничего, кроме своего страха.

Божества их не слышат. Они брошены ими.

3.2

* * *

Настоящее время. Трактир «Обжигающее пламя».

Сегель распахнул глаза, и глубоко вдохнул. Он чувствовал, как холодный пот скатывается по лбу, виску, попадает на линию подбородка, и теряется в одежде. Очередной кошмар, и темнота в комнате только ещё раз резанула по его нервам. На мгновенье ему показалось, что он всё ещё в камере, смрад темницы стоял в носу отчётливо: сырость, кровь, смешанная с потом и боги знают с чем ещё. Он замер, давая глазам привыкнуть к темноте вокруг, и уже скоро различил контуры комнаты. Вдох, выдох. Как учил один знакомый стражник, когда его накрывало панической атакой. Сосредоточиться на дыхании, на ритме сердца.

Наёмник поднялся с кровати, и зажёг пламя свечи. За окном была уже глубокая ночь, которую едва разгоняли уличные фонари. По улицам ходили люди в белых одеяниях. Видимо, это тот самый орден, о котором говорил трактирщик. Мужчина взглянул на стол, где лежали ножны со знакомым ему кинжалом. Ему хотелось бы верить, что это был сон. Просто очередной кошмар, который он переживал несколько раз. Просто в этом городе они были насыщеннее.

Он хотел бы верить, что разговор с Пустым был лишь сном, но сверток из чёрного атласа, в который были завёрнуты серебряные ножны, доказывал обратное. Сегель тяжело вздохнул, и вытащил ремонтный набор из мешка. Снял плащ, перчатки, открывая механический протез, вместо правой руки. Его нужно было периодически проверять. Только вот стоило взяться за инструмент, как он заметил одно изменение: металл протеза изменился. Теперь он был чёрным, исписанным рунами, и легче откликался.

Его дар. Да, за его плату ему был предложен этот дар. Сегель сжал механическую руку в кулак. Быстрый отклик, и будто бы лёгкость. И эта лёгкость была и не только в обновленной руке, но и во всем теле. Он почувствовал себя духом, и казалось, что вот-вот, и сможет воспарить над землёй – хотя к его сожалению, это оказалось ошибочным чувством – или стать заметно быстрее, если того захочет. Только вот... какова цена будет у этих даров? Пустой никогда не раздавал всё просто так. Он это прекрасно знал.

Сегель осмотрел карту. Его голову посетило осознание.

Центр города ещё со старых времён был огорожен высокими крепостными стенами. Это была сама старинная крепость, и форпост, насколько он знал старую древнюю историю – ещё никогда никем не был взят. Архитектор, проектировавший это здание, потом разросшееся до полноценного города, был чертовски умён. Воспользовался преимуществами местности, и реализовал их на полную катушку: так весь город оставался за чертами двух горных рек, а центр с мостами мог в любой момент их поднять. Сегель подозревал, что за годы это здание едва ли потеряло в своей неприступности, а значит, нужно было искать другие ходы.

Прошлый раз их провела во дворец служанка, которую им вручили заговорщики, и тогда он не считал нужным запоминать ветвистые туннели под замком. Теперь он уже несколько раз себя упрекнул за такую халатность, несмотря на то, что его память и без того неохотно выдавала информацию о прошлом. Снова мужчина посмотрел на карту, и покачал головой – нет, это ему ничего не даст. Нужен кто-то, кто знает замок.

Внезапно в двери раздался стук. Сегель быстро натянул перчатки, и проверил, чтобы никаким образом механика не была видна, прежде чем открыть дверь.

– Это вы ведь – странник, вернувшийся в город? – За дверью стояла девушка. Она была невысокой. Даже по сравнению с ним она была маленькой, но стройной. – Моя госпожа сказала, что вы, верно, с ней знакомы. Она говорит, что у вас был общий покойный друг – капитан Дион.

– Диор, – поправил Сегель, а потом в размышлениях глянул в сторону. Туда же, куда он проходил за Пустым. Однако, как он и предполагал: никакой двери там не было и в помине. С одной стороны, нет ничего странного в приходе этой девушки, у Диора было много знакомых. Он человек общительный, и, несмотря на работу, был человеком чести. Никого не убивал из непричастных, и старался, чтобы цели умирали безболезненно – для этого у него даже был особый клинок. С другой стороны – он никого не извещал о том, что приехал, или собирается приехать в город. Даже на письма родных, в итоге не до конца уверенный в том, что он делает, не ответил. Трактирщик его имени не спрашивал, а он – не называл.

Девушка на него смотрела, нетерпеливо сжимая и разжимая кулачок.

– Если вы захотите встретиться с госпожой, она ждёт вас в парке, недалеко отсюда. Она говорила: «он знает, где он находится». Однако будьте осторожны: ночью улицы не безопасны для людей.

– Они всегда были небезопасны для людей. – Снисходительно ей улыбнулся Сегель. – Что же, я подумаю, стоит ли приходить. – Ответил он уклончиво, хотя для себя он уже однозначно решил, что не стоит упускать шанс. Он сомневался, что это действительно мог быть кто-то из знакомых ему людей, но уж лучше так, чем пытаться слепо искать пути к решению задачки. Кажется, судьба сама ему указывала путь. А может, это были божества?

Девушка склонила голову, сложив руки на груди, поклонилась кратко, прежде чем удалиться, оставляя его вновь одного, наедине со своими мыслями.

Итак, кто-то из прошлого пожелал с ним и сам встретиться. Кто же это мог быть? Ему ничего не приходило в голову. После того, что они совершили, часть горожан дружно его ненавидели, как последнего выжившего. Их представили виновниками тогда. Дескать, кто-то, такой нехороший, организовал успешное покушение на чету Трейвас, что было, в общем-то, правдой... только ирония заключалась в том, что сами заговорщики это и организовали, и теперь вещали на всю округу, отводя от себя подозрения. И если кто-то и сомневался в их речах, то никто ничего доказать не мог.

Сегеля это, собственно, не касалось, когда он израненный, и едва живой, ввалился в заведение «Три крысы», к нанимателю, требуя свои деньги за заказ. Его появлению удивились – оно и понятно, что их и не планировали оставлять живыми – но со скрежетом деньги выплатили, веля проваливать ко всем демонам из Гранвиля. Сегель и не собирался здесь оставаться.

Из всех этих размышлений выходят не самые утешительные выводы. Во-первых, это тот, кто знает обо всей трагедии их банды. О смерти «полуночников», и о том, что он – Сегель – выжил. Во-вторых, он даже понятия не имеет, кто это может быть. Наниматель? Зачем? Срок «давности» дела уже давно вышел, и он ему явно не нужен. Значит, это кто-то другой. Вопрос в том, кто? Никаких идей. Даже подозрений нет. В целом, девочка, которая передала послание, выглядела ухоженной, похожа на горничную или даже компаньонку богатой дамы. Достаточно ли среди его знакомых было господ? Достаточно, только, опять же, из-за его ремесла, многие из них его сторонились – никогда не узнаешь, пришёл ли он по твоей просьбе, или по чьему-то приглашению, и сейчас вертит в руках отравленный шип, чтобы поудобнее его воткнуть в сердце? – из этого вытекает следующее: Сегель в полной растерянности.

Мужчина некоторое время ещё постоял, а потом, покачал головой своим мыслям. Нет, эти размышления пустые и бессмысленные. Он подхватил ремень с парой коробок патронов, снова закрепил на перевязи пистолет, проверил клинки на поясе – тот, что был даром, скрыл под плащом – и, заперев комнату, поспешил на выход. Трактирщика за стойкой он не увидел.

3.3

***

Улицы Гротенберга, как всегда, были извилистыми и узкими. Старая часть города выросла из поселения близ форта, и постепенно разрослась ввысь и вширь, подступая к дворцовой площади и дворянским кварталам, отделёнными от этой части города большими крепостными стенами. К своему удивлению, наёмник понял, что ошибался о полной стагнации города. Самоходные паровые повозки иногда проезжали по улицам. Там, на козлах сидели вооруженные люди, и для собственной же безопасности, Сегель предпочитал прятаться в тенях, и передвигаться ещё более узкими улочками, не выходить на открытые дороги, и вообще избегать чужого внимания, пытаясь не попасть во всякие стоки, хотя, признаться, в темноте это было непросто.

Мужчина пару раз натыкался на каких-то людей в балахонах, самозабвенно стоявших в меловых кругах, и распевающих какую-то песню. Они так хорошо пели, что Сегель едва не заслушался. В этой песне не было слов, они просто гортанно тянули ноты, каким-то ему неведомым образом перелагая её в нечто складное, и очаровывающее. Ему даже пришлось напрячь волю, чтобы развернуться, и пойти прочь от них. «Снова чёрное колдовство» – решил для себя наёмник, и поспешил сбежать. Бежал, пока не перестал их слышать. Только тогда голова, наконец, прояснилась полностью, когда сердце стучало как бешенное в груди, а лёгкие горели от напряжения.

Пока ему везло, и нападений или встреч он избегал, несмотря на то, что слышал звуки боя где-то на улицах. А ещё он чувствовал, что за ним следят. Он понял это, когда вошёл в парк. Это был небольшой «зелёный островок» в каменном саду, который был улицами города. Здесь росли широколистные деревья, и множество кустарников. Для себя он невольно решил, что это идеальное место для засады. Продвигаясь в открытую по каменной дорожке, Сегель ловил себя на том, что держит руку на рукояти своего клинка, готовый выхватить его в любой момент.

Вскоре умиротворённость шелеста листвы пропала, когда он услышал плач.

Это было удивительно для него. Из всех звуков, что он слышал по дороге: рычание, пение, надрывный смех, разговоры членов ордена, к которым он решил не прислушиваться пока что, – плач, это что-то новенькое. Даже не просто «плач», а рыдания. Сегель осторожно двинулся в сторону звука. Это был центр парковой зоны, и здесь бил слабый ключ. Журчание воды ему напомнило о новом доме, и наполнило сердце тоской. Тоской по новой жизни, и стремление покончить с этой, старой жизнью ещё сильнее окрепло. Одна жизнь. Одна жизнь, и он будет свободен.

Не задумываясь, он ускорил шаг. Теперь уже ни о какой осторожности речи не было. Оставалось только показаться, сказать, что он пришёл, и узнать, зачем его позвали.

У ключа сидела, скрючившись на камнях, фигура в сером плаще. Вся она выглядела бесформенным силуэтом. Сегель прикинул, что это, вероятно, женщина. Всем телом та сотрясалась от рыданий, но наёмник застыл. Центр был покрыт алыми следами ног, ступавших по кровяным лужам, которые в туманном ночном свечении отчего-то угадывались слишком ярко. Там, на периферии зрения – отворачиваться от незнакомки он не пожелал бы, это небезопасно, когда не знаешь друг рядом или враг – была свалена груда безжизненных тел. Может, она потеряла кого-то из близких?

От этой мысли пришлось немедленно отмахнуться, как только Сегель приблизился и различил детали. Весь плащ незнакомки был не просто покрыт пятнами, он был пропитан кровью. Разве что капюшон являлся исключением. Вывод напрашивался сам: либо эти люди её жертвы, либо она помощница того, кто это совершил.

А слёзы и рыдания? Хм… бывалые люди рассказывают, что крокодилы – эти южные монстры, тоже плачут когда терзают своих жертв.

Это она его позвала? Зачем? Уж не для того же, для чего и этих несчастных?

– Хей? – Позвал он её осторожно, снимая перчатку с протеза. Он скоро может ему понадобиться в его полной функциональности, чувствовал Сегель. – Это вы меня звали сюда?

Рыдания прекратились. Фигура стала медленно проворачиваться к нему. Это и впрямь была женщина. Когда-то. Сейчас её впалые черты лица, с обвисшей кожей, покрытой язвами, вызывала отвращение. Однако её замутнённые глаза буквально впились в мужчину, внимательно изучали его.

– Ты – просветлённый?! Это Он тебе даровал силы?! – Хрипло спросила она. Сначала так тихо, что Сегель едва различил её слова. Но мере того, как в ней закипала лютая ярость, голос становился всё громче и злее. – А я-то! – всю жизнь молила его обратить на меня благосклонный взгляд, а он отказывал. – Она стала вновь трястись всем телом, то ли от рыданий, то ли ещё от чего-то, более схожего с безумным весельем. – Я приносила ему жертвы! Я собирала в ряды его верующих людей, готовых пойти добровольно на смерть во имя Пустоты! – Старуха протянула в его сторону страшный искорёженный палец с чёрным уродливым, но очень острым ногтем. – А теперь он нежит убийц, вроде тебя. Я, ведь, тебя помню, тебя искали, а ты сбежал. Натворил дел и сбежал, как трус, как низкая твар-р-рь… – Последние слова вырвались рычанием обезумевшей кошки. – Теперь у тебя есть его сила! Его Сила!

Дальнейшее слилось в смешение реальности и его горячечного бреда, преследовавшего в последнее время. Фигура не распрямилась, нет. Она словно бы приподнялась над камнем и будто бы начала размываться, как меняет очертания каменный болван, окутываемый густеющим туманом.

И при этом из чёрного провала рта уродины рвались сиплые вопли с подвываниями, всё менее и менее напоминавшими человеческую речь:

– Эта сила моя! Она не должна была достаться тебе… Нет, а это я её всегда хотела. Я! Я достойна ей владеть! Я, а не ты! Я заберу... заберу-заберу-заберу...

Чудовище, а как иначе можно назвать кровавого монстра, в которого превратилась эта женщина, мгновенно, с несвойственной человеку прытью, начала действовать.

Сегель, молча, приготовился, обнажая меч, и вовремя – с необыкновенной для больного человека резвостью она подскочила и взвилась в воздух. Одежды теперь больше напоминали ободранное тряпьё. Черты лица плотно обтянули череп, а глаза вспыхнули мертвенным огнём. Её пальцы с длинными ногтями заострённые, словно клинки, блеснули в свете луны, какстальные лезвия. Видимо, зараза делала из людей не просто больных, а монстров, хорошо оснащённых для кровавых пиршеств. И это чудовище привыкло убивать легко, играючи справляясь с жертвой.

Только и Сегель не был наивным горожанином или добровольным обреченцем, явившимся на заклание. Пальцы привычно сжали рукоять меча, всё тело напряглось, как взведённая пружина, и сдаваться он не привык.

Они ударили одновременно, будто почувствовали этот момент. Когти скользнули по лезвию, высекая из закалённой стали целый сноп слепящих искр. Чудовище, явно не ожидавшее сопротивления, отскочило назад. И Сегель, несколько ослеплённый этим невиданным фейерверком, успел проморгаться перед новой атакой.

Теперь он действовал рассчётливо и хладнокровно, как всегда в бою отметая посторонние мысли. Взгляд привычно вычленял слабые стороны врага. Но он, уже изрядно поднаторевший в сражениях с разного рода нежитью и нелюдью, даже предположить не мог того, что случится дальше.

Стоило закончить бой, как можно скорее. Он поднырнул под тонкой рукой, пропуская монстра себе за спину, и вогнал лезвие глубоко под рёбра, пытаясь пробиться дальше к сердцу. Только он не учёл, что это уже мало походило на человека. К его удивлению, плоть была мягкой, будто студень. Его и меч легко разрезал ткани, с хлюпающим звуком.

Чудовище взвыло от боли или от досады, и развернулось, раздирая собственную грудную клетку, даже не пытаясь соскользнуть с меча. Монстр ринулся на Сегеля так резко, что он не успел отреагировать и завалился на спину.

Позвоночник жалобно хрустнул, одарив хозяина жгучей болью, но хотя бы выдержал и не сломался. Зато меч был вырван из руки и отлетел куда-то в сторону. И мир будто опрокинулся вместе с ним, замерев на грани сознания. Давно он не находился в настолько жалком состоянии!

Самое мерзкое положение валяться на спине, когда твой противник совершенно не скован в своих действиях. «Госпожа» лишь выгнулась, как ни в чём не бывало, заставляя рассечённый бок соединиться, будто и не было раны.

Мир ещё вертелся в глазах Сегеля, а существо, как ни в чём не бывало, прогнувшись в спине, хрустнув суставами, выгибая их в другую сторону, нависло над наёмником.

Он нашарил на поясе небольшой мешочек с само воспламеняющимся порошком, и бросил его в лицо женщине. Пламенная вспышка озарила парк, обугливая кожу, и по волосам монстра заструился магический огонь. Оглушающий визг заполнил немое пространство. Но даже превратившись в факел монстр не прекращал попыток достать его. Когти со скрежетом били по камням. И будь эти клинки хотя бы немного короче или длиннее – как знать, возможно, атака чудовища оказалась бы успешной. Но ослепшая на время «госпожа» лупила невпопад.

И Сегель ударил механической рукой, отбрасывая прокажённую подальше от себя. Откатился в сторону, вскочил на ноги.

Тяжело дыша, он огляделся, пытаясь найти меч, но в ночном полумраке ничего не мог разобрать, всполохов гаснущего огня было недостаточно. Тварь каталась по земле, гася пламя в ещё никак не желавших застывать кровяных лужах. Воды она либо опасалась, либо потеряв ориентацию в пространстве, не могла найти. Зато кровь чуяла.

«Госпожа» потеряла всякую схожесть с человеческой природой. Теперь – это был зверь, исходящий от бешенства зверь. Тряпьё на нём истлело, обнажая тощее, обтянутое палёной, всё ещё дымящейся шкурой тело. Миазмы вони, источаемые ей, душили не хуже болотного газа. И отмечая, как тварь поднимается на четвереньки, Сегель понял, что искать оружие некогда. Наёмник отпрыгнул, позволяя твари приземлиться ровно туда, где он мгновенье назад был сам, и, выхватив клинок, подаренный Пустым, стиснул его обеими руками. Он чувствовал, как внутри клинка пульсировала какая-то энергия, но понятия не имел, как её использовать, и может ли он использовать её вообще? Как запасной вариант оставалась ещё пистоль, только надежды на её эффективность не было. Если не удалось сильно навредить мечом, то поможет ли пуля?

Сегель развернулся, соизмеряя длину прыжка монстра, силы к которому возвращались с невозможной скоростью. Как только враг взвился в воздух, ринулся навстречу. Клинок Пустого попал точно в то место, где должно было находиться сердце, ведь, как учили священники, именно там обитает и душа.

Показалось, что само время на мгновение застыло. Застыл и Сегель, и «госпожа», выгнувшись от оттока переполнявшей её тело силы, как перетянутая струна, сминающая дуги лука. Яркий луч, ударивший в небо, расколол, казалось, пространство – мир жадно присосавшись к этому источнику стал жадно впитывать в себя источаемую энергию.

Сколько длилось это действо – никто из людей не видел. Не заметил этого и Сегель. Для него всё продолжилось только тогда, когда безвольной куклой с клинка соскользнуло тело «госпожи», возомнившей себя равной божествам. Он даже не подозревал о том, что всё уже кончено. И, воспользовавшись моментом, мужчина, перехватив удобнее освободившееся оружие, отсёк голову монстру, окончательно и бесповоротно лишая его возрождения.