Текст книги "Иркутск – Москва"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Мы боимся, что до завтра Степан Осипович может не дотянуть. Три часа сорок градусов. Очнулся на закате и попросил Вас прийти скорее. Очень просил…

– Что же так неладно-то? Из-за руки опять началось?

– Нет. Рана на ноге вновь сильно гноится. Лебедев с Кюном чистили почти целый час вчера после обеда.

– Понятно. Извините за резкость, Георгий Владимирович. Едемте. Только пару крайних распоряжений отдам штабным. Но не думаю, что наш Степан Осипович так просто сдастся. И мне же позавчера доктора докладывали, что угрозы гангрены больше нет! Прислужники Харона хреновы…

Макаров был в сознании, но неестественно бледен. В морщинках под глазами залегли темные круги, а сами они как-то неестественно, лихорадочно блестели. Совсем недавно сжигавший его внутренний жар отступил, но на висках все еще серебрились мелкие бисеринки пота, которые ему заботливо отирала сестра милосердия, тихонько вышедшая навстречу Рудневу, когда он заглянул в дверь палаты раненого командующего. Плотно притворив ее за спиной, молодая красавица, чьи роскошные, огненно-медные волосы были по большей части тщательно укрыты белым головным убором с маленьким красным крестиком, печально произнесла:

– Доктор Кюн попросил предупредить Вас, господин вице-адмирал: не более двадцати минут. Лучше – меньше. Врачи опасаются, что… – она вдруг запнулась, подняв на Петровича исполненные печали, удивительного, василькового цвета глаза, – Что следующего скачка температуры, не дай-то Господи, если он случится, Степан Осипович может не перенести. Настрадался. И сердце очень слабое.

– Понятно, столько дней уже горячка держится… Постараюсь. Но ведь я не знаю, зачем он меня потребовал?

– Позвал. Не потребовал, Всеволод Федорович. Возможно, проститься… – девушка со вздохом повернулась к нему спиной и медленно направилась к выходу из приемной. По тому, как вздернулись в сдерживаемом рыдании ее плечи, Петрович осознал, наконец, что дела у Макарова реально плохи.

«Господи! Ну, почему? Почему?.. Ведь шел же уже на поправку…»

Осторожно присев на стул возле маленького столика с какими-то медицинскими склянками, Петрович, как мог, деланно бодро, улыбнулся командующему:

– Добрый вечер, Степан Осипович. Как Ваше ничего?

– Рад видеть Вас, мой дорогой… А ничего… оно и есть – ничего. Эскулапы, похоже, ни черта не понимают, что у меня с ногой творится. Вчера опять ковырялись. Исказнили, живодеры… Ночью подумал, что Богу душу отдаю, так мне весело было… С утра – жар опять, до беспамятства. Верочке спасибо, сутки от меня не отходила, отпаивала… Как видите, с ее и Кюна с Лебедевым помощью, пока отбился от костлявой. Но, говорят, гноя вышло – стакан почти. Это совсем не радует…

– Да, полно-те Вам! Меня они уверяют, что скоро Вы на поправку пойдете, обязательно. И уже к нашему возвращению от берегов супостата, на своих двоих порхать будете.

– Всеволод. Не хорохорься, пожалуйста. Не знаю, доживу ли до вашего отхода. Не то, что до возвращения. Был бы я игроком – три к одному поставил бы, что на этом свете мы уже не свидимся больше…

– Ай, перестаньте глупости говорить! – всплеснул руками Петрович, понимая при этом, что скорее всего Макаров прав, – Все обязательно обойдется. Понятно, что температура и процедуры всякие Вас измучили, уколы, лекарство это новое, но раз температура скачет, значит организм Ваш борется, так что…

– Так что они, доктора мои разлюбезные, уже шушукаются меж собой про ампутацию. Выше колена. Этого я в нынешнем состоянии точно не перенесу… Такие дела, друг мой. Потому тебя и позвал. Не затем, чтобы ты докладывал в очередной раз, как и кто к походу и бою изготовился. В тебя я верю, ты теперь и борозды не испортишь, и вспашешь, как надо. Про «заделку» на «Орле» все знаю, инженеры доложили подробно позавчера. С десантно-высадочными средствами успели, по артиллерийской части прорех нет. Так что – Бог вам в помощь, в успехе вашем не сомневаюсь…

А вот в моем успехе есть сомнения. И серьезные…

– Но, Степан Осипович…

– Стоп, не перебивай, пожалуйста! Пока лихорадка отступила, и я в полном сознании, хочу тебя, Всеволод Федорович, об одном очень важном одолжении попросить. Для того ты и здесь.

– Не волнуйтесь, все будет исполнено, Степан Осипович.

– Вот и чудненько… Вон, у окна справа, на столике газетном, видишь бумагу и карандаши?

– Угу…

– Давай-ка, друг мой, садись к нему поближе. И сделай счастье покалеченному старику. Если вдруг не судьба нам больше встретиться… И не смотри на меня так! Ибо мы в равных условиях: меня эскулапы тут норовят зарезать, а у тебя впереди бой. Каких со времен Корфу русский флот не видывал. Только совсем в ином масштабе дельце. Знаю, что в боевой рубке не усидишь. А Япония вся молиться будет за то, чтобы удалось выпалить по тебе тою пулею или тем снарядом, которые по твою душу персонально отлиты. И Америка с Англией с ними…

Так что, набросай-ка мне, милый мой человек, эскизики тех корабликов, что станут основными классами во флотах лет через двадцать, через полвека, и в тот год, откуда вас четверых к нам занесло. И особенно – про оружие их. Размещение, общие принципы действия, возможности. Ведь правда сущая, что корабль суть самоходная плавучая платформа для его вооружения.

Если к тому времени, как закончишь, я еще в сознании буду, обсудим это. Потом ты всё это сожжешь. Здесь же. Вон в той печке. Ну, а если не буду… Значит, не судьба. Все равно сожжешь… И позови Верочку. Попрошу, чтобы не мешала работать или где-то по соседству пока тебя устроила. Но пока есть шанс, что я это увижу, из госпиталя ты не выйдешь. Договорились?

* * *

С одной стороны, желание Макарова было понятно. Даже находясь одной ногой на смертном одре, наш «беспокойный адмирал» не мог изменить своей пытливой, жаждущей любой новой информации в интересующих его сферах натуре. И естественно, жестоко корил себя за то, что из-за военной текучки не поторопился тотчас вскрыть кладезь бесценных знаний, коей несомненно являлся для него Петрович. И, понятное дело, сейчас он из последних сил пытался наверстать хоть что-то из упущенного.

Но с другой стороны, сам Петрович иначе видел формат «введения в курс дел» Степана Осиповича. Ликбез с картинками тут категорически не подходил. И поэтому остановился на варианте ряда приватных лекций, для последовательного, не слишком резкого погружения Макарова в вихрь столетнего прогресса флота в его неразрывной связи с революционными изменениями в энергетике, в системах управления и связи, с появлением «электронных мозгов» у высокоточного оружия. Он намеревался аккуратно, не шокируя, подвести Макарова к тому, как самолет, подводная лодка, радар, «умные» ракеты и подводные средства поражения, а также космические аппараты разведки, целеуказания и позиционирования сделают морскую войну принципиально иной, нежели она кому-либо представляется сейчас.

Ведь в будущем, которое совсем недавно для Петровича было настоящим, моряки враждующих сторон не смогут даже в бинокли увидеть друг друга, нанося противнику молниеносные, смертельные удары через сотни и тысячи километров, с небес или из-под полукилометровой водной толщи! Перед ними встанут задачи абсолютно иных масштабов и свойств. Таких, что одна дивизия атомных подводных ракетоносцев сможет испепелить, попросту стерев с лица Земли, любую вражескую страну. Со всеми ее мегаполисами, заводами, пашнями, культурой, многовековой историей, геополитическими интересами и великодержавными амбициями.

Теперь же ему было предложено все это заэскизировать на трех листках бумаги за полчаса, максимум, за час…

«Задачка – нерешучка, вообще-то… Ну, и?..» Петрович озадаченно потер переносицу. И немного подумав, решил пока ничего не демонстрировать Макарову из морского оружия и кораблей начала двадцать первого века. Просто потому, что скачкообразный прогресс науки, техники и технологий «по щелчку тумблера» невозможен. Его Величество Время не позволит им создать здесь что-либо подобное за всю жизнь, даже если им суждено дотянуть до глубокой старости, и что бы ни сподобился выдать на гора хитроумный Фридлендер. Сверхзнания, как в его случае, или гениальность отдельных личностей – лишь стартовые импульсы. Но основа основ научно-технического прогресса – научные и производственные школы – создаются и пестуются десятилетиями.

Другое дело: какими были и чем сражались корабли Первой мировой, и к чему мировые флоты пришли к концу Второй. Такая информация могла стать для Макарова и ключом к пониманию возможных перспектив, и стимулом к действию. Но при этом Петрович решил, что слишком рьяно растекаться мысью по древу, вернее, карандашом по бумаге, не стоит. Из-за нехватки времени, в первую очередь. И из-за физического состояния командующего, во вторую.

Его персональной страстью, как шиплавера, в означенный исторический период являлся японский флот с шедеврами Хираги и Фудзимото на первых позициях, и со списком эскизов он определился на удивление быстро. «Конго», «Нагато» и «Ямато» – линкоры. «Юбари», «Могами» и «Китаками» – крейсера. «Симакадзе» – эсминец. «Тайхо» – тяжелый авианосец. «Ниссин» – специальный корабль, носитель диверсионных подводных лодок и гидропланов. Крейсерская подлодка «I-15», Подводный авианосец «I-400» и, наконец, монструозная человеко-торпеда «Кайтен-2».

Однако, не японцами же, едиными, понятное дело. И в довесок к плавсоставу Императорского японского флота Петрович добавил схематические изображения германской подлодки XXI серии, торпедного катера «Воспер», и в завершении – того, что сейчас готовил для них, Тирпитца с кайзером Вильгельмом, и прочих неравнодушных, некто Джон Арбетнот Фишер – «Дредноута» и «Инвинсибла». Для общего понимания откуда у всего вышеозначенного «ноги произрастают».

Когда со схемами кораблей и столбиками их тактико-технических характеристик было покончено, Петрович с удивлением осознал, что на все многообразие их вооружения у него остается последняя страничка. Ходики на стене, укоризненно тикая, намекали, что художественные изыски заняли почти полтора часа, и наступало время отбоя, как для больных и раненых, так для здоровых и жизнерадостных.

Но он все-таки рискнул продолжить, потратив еще минут пятнадцать на самое важное и интересное с его точки зрения: на палубный самолет-торпедоносец «Кейт», большую патрульную летающую лодку «Мэйвис». А внизу листочка, на десерт, так сказать, торопливо набросал в контуре 24-дюймовой торпеды «Тип 93», или «Лонг Лэнс» по американской кодировке, схему-разрез этого кислородного монстра, способного пронестись под водой пятнадцать миль на скорости в сорок узлов… Все это богатство и великолепие – японское, естественно. И самолеты, и торпеда.

«Кстати, занятно будет посмотреть на реакцию Макарова, когда он поймет, на что способны в будущем господа-самураи, если мы их вовремя не остановим. А там, за этой грозно-утонченной красотой железа, много чего интересного. И Пять углов под одной крышей, и Нанкинская резня, и Отряд 731…»

Когда Петрович на цыпочках проходил мимо медсестры, ожидавшей его возле палаты Макарова, вместо заслуженной им укоризны, услышал лишь краткое: «Температуры пока нет. Пожалуйста, поторопитесь.» Все остальное сказали ее глаза. Но… спешить-то оказалось и некуда. Тихонечко притворив за собой дверь, он подошел к высокому изголовью кровати Степана Осиповича и с удивлением обнаружил, что его не ждут. Командующий спал. Спокойным, крепким сном, с доброй, умиротворенной улыбкой на губах.

"Упс-с. Дилеммка создалась, однако. Будить, иль не будить? Жечь, иль не жечь? Вот в чем вопрос… Разбужу, и кто знает, может, этим его убью? Если так спокойно заснул сейчас, значит, есть хороший шанс, что пойдет на поправку. Стало быть, ни в коем случае нельзя этот спасительный сон прерывать. Тогда, что же остается? Жечь? Таков был его прямой приказ. Но до завершения Токийской операции мы больше не увидимся, до выхода флота остались считанные часы. Как пройдет там все, и встретимся ли мы вообще?..

Ладно! Будь, что будет, рискну задницей в очередной раз. Вновь неподчинение начальству. Про нарушение инструкций куратора, вааще молчу. Но, в конце концов, разве мог Василий в спутницы жизни выбрать какую-то безответственную вертихвостку?"

Так некие «веселые картинки», по сути являвшиеся сверхсекретными документами под грифом с тремя нулями, избежали роковой встречи с выгребным жаром голландки. Но прежде чем попасть в руки Степана Осиповича, аккуратно сложенные вчетверо, они оказались в маленьком, внутреннем кармашке скромного, коричневого платья. Возле самого сердца той, о ком в эти минуты со светлой грустью вспоминал Василий Балк, глядя на черный абрис гор Квантуна, едва различимый за кормой на фоне ночного, звездного неба…

* * *

Рассматривая эскизы корабля, порожденного «подсказками из будущего», новаторским инженерным «почерком» Костенко, и дерзким до гениальности полетом мысли Макарова, восхищенный Петрович даже прокомментировал увиденное вслух:

– Вот это номер! Будто «Ямату» я для него и не рисовал… Ай, да Дядя Степа, ай, да сукин сын! Кой черт, спрашивается, дернул меня показать ему еще и «Китаками» с «Симакадзе»? Ведь такие вкусности существовали у самураев в единичных экземплярах, а тут речь ведется, как минимум, о постройке пары дивизий. Однако, Макаровским пароходикам японские изыски – не ровня.

Но только ли макаровским? Полиевктович – красава! Изваял, как Микеланджело Давида. Пропорциональность и логичная «предельность достаточности» неопровержимо свидетельствовали: в общей компоновке, в продуманной «упакованности» вспомогательных механизмов и систем, каналов вентиляции, паропроводов и дымоходов, уже виден яркий, самобытный талант потенциального гранд-мастера отечественного кораблестроения…

Предлагаемое к размышлению «изделие» внушало. С учетом 1905-го года, в особенности. Для начала – общее: двадцать две тысячи тонн. Четыре винта. Котломашинная установка: комплект турбин Парсонса и две мощные паровые машины на средних валах, котлы Шульца-Торникрофта, «треугольники». Длинный, относительно узкий корпус с острыми, отнюдь не линкоровскими обводами. Явно для минимизации волнового сопротивления, как и бульб в носовой оконечности ниже ватерлинии. Полубак длинный, до барбета кормовой башни. Из расчета Костенко следует, что двадцать шесть узлов при пятидесяти тысячах лошадок корабль должен выдать. Даже несмотря на весьма полный мидель, иначе столь мощную КМУ в него вписать не удалось бы. Плюс дальность под десять тысяч миль экономичным ходом.

«Круто! И, что интересно, на данный момент вполне реализуемо. По корпусу и механической части, во всяком случае. Кстати, помещения под энергоустановку заданы намеренно просторные. На вырост, похоже, на случай замены главных механизмов и котлов во время модернизации, надо понимать. Далеко смотрит Степан Осипович… А далее – частности. Тут еще интереснее…»

Броня: борт – десять дюймов главный пояс, плюс четыре дюйма против фугасов в оконечностях, верхний пояс и батарея противоминного калибра. Главная палуба – карапас, два дюйма плоская часть и трехдюймовые скосы в районе цитадели, в оконечностях корабля трехдюймовая полностью. Лобовая броня башен главного калибра – те же десять дюймов. Как и на боковушках барбетов.

Артиллерия: три трехорудийные башни ГК, в каждой по три длинноствольных десятидюймовки. Поставлены эшелоном, в диаметрали. Одна в середине корабля и две в оконечностях. Противоминная мелочевка – четырехдюймовки. За щитами, по четыре в плутонге – два ствола на левый борт, два на правый. Плутонгов ПМК четыре, итого – шестнадцать орудий.

«Так-с, а вот, наконец, и самое вкусное. Вишенка на торте, так сказать. Только создается впечатление, что и сам-то „тортик“ у нас вишневый…»

Прямо за приподнятым клиперским форштевнем, под якорной палубой полубака, за сдвижными бронещитами установлен четырехтрубный торпедный аппарат, способный бить на оба борта. Зеркально ему – близнец в корме, у ахтерштевня. А за крайними башнями в сторону оконечностей, а также в нос и в корму от средней, за противоосколочными створками выстроились по четыре трехтрубных аппарата на каждом борту.

«Итого, в бортовом залпе получается два десятка "рыбок». Ну, а сами они каковы…? Ага! Если это и не собственно «Лонг Лэнсы», то однозначно из разряда «стремиться к этому необходимо»…

Конечно, подводные торпедные батареи безопаснее с точки зрения исключения их поражения артогнем противника. Зато палубные гораздо удобнее по секторам стрельбы. Они не занимают объемные отсеки под свое торпедное хозяйство ниже ватерлинии, не стесняют компоновку энергетической установки и артпогребов. Опасность представляют такие отсеки и самой своей огромностью. В нашей истории именно затопления помещений подводных торпедных аппаратов погубили германский линейный крейсер «Лютцов», едва не стали причиной гибели еще одного, «Зейдлица», и на несколько месяцев выбили из строя сверхдредноут «Байерн» у Моонзунда. А тут речь идет не о паре торпедных труб, а о целых батареях.

Но, допустим… И сходу получаем уравнение с несколькими неизвестными. Нам надо разработать, как сами многотрубные торпедные аппараты, что не так уж критически сложно, так и кислородные торпеды. А вот здесь – не проблема даже. Это проблемище. Причем с неизбежными взрывами, трупами и с кучей недоброжелателей на всех уровнях сопричастности. Поскольку быстрого положительного результата получить не удастся даже с Фридлендером под рукой.

Резюме: по большому счету, сие Макаровское вундерваффе способно урыть «Инвинсибл» одними пушками. Тем более, что они для десятидюймовок задали пятьдесят калибров длины. А дальше… Дальше считаем торпедный залп дивизии. И тупая арифметика: двадцать умножаем на четыре, получаем восемьдесят дальнобойных торпед с боевыми отделениями под триста-четыреста кило тротила или чего еще помощнее. Восемьдесят! Веером. По колонне главных сил противника, по его линкорам… Одно попадание – минус один корабль из линии. Если и не утопнет сразу, скорость точно потеряет. Будь то хоть «Куин Элизабет», хоть «Ривендж» с его булями-пузырями…

Нет, красиво, конечно… Очень красиво! Но, похоже, Степан Осипович все-таки не раскусил до конца изящества японской тактической задумки про ночную прелюдию генерального сражения, где их тяжелые крейсера, фактически должны были играть роль лидеров эскадренных миноносцев. Точнее, суперлидеров для суперэсминцев с суперторпедами… Конечно, учитывая возможности современных им линкоров, это занятие для завсегдатаев Клуба самоубийц. Но тут есть нюансик, и немаловажный: тяжелый крейсер, как расходный материал, подешевле торпедного линкора будет. Азиатская железная логика Сунь Цзы про необходимость сознательно жертвовать меньшим ради победы сохраненного большего, здесь видна у японцев во всей красе.

Хотя при том уровне бронирования и подводной защиты, что Макаров с Костенко изобразили, похоже, наш комфлот ни о каких запланированных жертвоприношениях и не помышляет. Он намерен победить вчистую. И если рассудить здраво, вовсе не «подсадная утка» от Бюркнера или априори ущербный по артиллерии американский монстрик от Кэппса, у него получается. Тут не «Гомункулус» какой-нибудь, а самый натуральный «Терминатор»! Способный подойти к вражеским линкорам на торпедный залп, после чего успеть унести ноги, не будучи критически покоцанным.

Или наш Сом вообще не читал Сунь Цзы? Однако, для гарантированного выигрыша генералки одних «белых слонов» нам хватит ли? Или маловато будет?.. Листаем дальше. И что видим? Океанский рейдер. Пушки – те же десятидюймовки, но по две в четырех установках облегченного типа. Нафига козе баян? Хотя, понятно: из поясниловки следует, что их всего четыре штуки. Это первые закладки по программе, когда верфи еще в стадии модернизации… В принципе, как большие крейсера – истребители торговли, могут быть актуальны до конца двадцатых. Но в линию – никаким боком. На мой взгляд – деньги на ветер…

Хм… А «Изяслава» схему я ему не чертил. Только откуда тогда, спрашивается, это?.. А кто ему нарисовал во всей красе «Симакадзе», который и есть «Изяслав», доведенный до совершенства? Или до абсурда?.. Ладно, ясно с эсминцами. Что тут у нас еще? Ну-ка, ну-ка… Ага! Вот и ОН… Пасьянс сложился. Не совсем то, что я ожидал увидеть, но несомненно – несокрушимый опорник! Этакий супер-«Нагато»/«Саут Дакота» первой генерации. Под полста килотонн. В четырех башнях дюжина шестнадцатидюймовок по классической схеме. Борт, башни, рубка: триста пятьдесят – четыреста… И… двадцать три узла…

Не оригинально… Все. Дальше уже можно не листать. Понятно, что остальное будет лепиться вокруг сего «капитального» дуэта. Дуплекс этот не что иное, как японская предвашингтонская программа «восемь плюс восемь». С иным содержанием функционала и тактики для быстроходной половины флота, что понятно. А вот по денюжкам, примерно «тож на тож» и выйдет, если не побольше. Что для нынешней России, едва вступающей в годы важнейших преобразований в обществе и экономике, абсолютно неподъемно.

Капитальные корабли, они ведь неспроста от слова «капитал». Вы хотите обанкротить страну среднего пошиба? Подарите ей крейсер! Хотите угробить великую сухопутную Державу? Убедите ее вождей принять кораблестроительную программу на два десятка супер-дредноутов за десять лет…

Нет, дорогой Степан Осипович, лучше мы пойдем другим путем, как сказал один наш ныне здравствующий современник. И из крайности в крайность, – от роя безбронных кусачих лилипутов к такой вот гигантомании – давайте, бросаться не будем. «По одежке протягивай ножки», вот оно, прокрустово ложе нашего нынешнего, дореформенного состояния. И придется Российскому Императорскому флоту соразмерять хотелки с возможностями государства. В тридцать восьмом сталинские адмиралы тоже грезили о пятнадцати «больших дубинках» и куче «белых слонов» в довесок.

Эх, был бы у меня неограниченный кредит, много бы чего разного я понастроил. И оч-чень интересного… Но поскольку бюджет не резиновый, приходится выкручиваться отыскивая варианты асимметричных ответов супостату. Отсюда наши инвестиции в Холланда, Дизеля, Майбахов и прочих «импортных варягов», которые очень не дешевы. Но траты наши за их светлые головы сторицей окупятся. Если сумеем оттянуть неизбежное начало мирового «махача» лет на десять.

А если не сумеем? Тогда тем более глупо, даже преступно рисковать, страдая гигантоманией. Чтобы в один «прекрасный» момент узреть, как весь блеск наших конструкторских изысков, упорный труд сотен заводов и десятков тысяч людей, а также сотни миллионов золотых рублей, постигнет горькая участь сталинских недостроев – «Совсоюзов» и «Кронштадтов».

Слава Богу, Степан Осипович, что ты готов сперва «перетрещать» эту темку со мной. До того, как кто-либо, кроме нашего узкого круга, сможет увидеть то, что изобразил под твою диктовку умница Владимир Полиэвктович. Ибо это форменная «жуткая жуть»: в то время, когда корпус «Дредноута» еще не сформирован на стапеле, а «Мичиган» не заложен, никто «за бугром» и понятия не должен иметь, о чем эдаком занятном мы размышляем и что рисуем! Размер катастрофы от утечки такой инфы даже Василий не сможет оценить. Зато он несомненно раздаст всем причастным сестрам по серьгам. Тем, из-за чьей плодотворной деятельности она произошла… И дернул же меня рогатый пожалеть «умирающего»!

Значит, начнем зачистку аффилированных черепных коробок с Костенко. Кстати, по итогу, как бы кто и где не брыкался, я малоросса молодого заберу к себе однозначно. Слишком много он знает. И слишком хорошие надежды подает. А про намерения Бирилева с Кузьмичем мне доброхоты в лице Щеглова и Банщикова уже доложили. Первый устно, а второй письменно. Должность помощника начальника Морзавода в Кронштадте они для него держат, видишь ли… Ага. Щас-с!..

Конечно, эсэровским вирусом сей молодой, растущий организм уже заражен. Но надеюсь, что эта возрастная болячка. И пройдет скоренько и без осложнений. А на случай рецидива команда педиатров у меня подобрана способная, начиная с «Опричника Его Величества» и заканчивая господином Фаворитом. Главное, не загнать ее вглубь, поскольку хронические ниспровергатели устоев нам тут нафиг не сплющились. Эх… Женить бы его надо! Только знать бы на ком?.."

* * *

Промывание мозгов в отношении Костенко было абсолютно необходимой терапевтической процедурой отнюдь не оттого только, что некто Петрович строил на него, как на одаренного, талантливого и прозорливого инженера-проектировщика, далеко идущие планы. Ситуация была просчитана Балком. И выглядела она так: если Рудневу удастся обратить молодого человека «в свою веру», причем сделать это достаточно быстро, то российская оборонка получит архи-ценного кадра с перспективами на Генерального конструктора. Если же нет, значит заниматься «юношей со взглядом горящим» придется Конторе, будь тот хоть десять раз «гений и самородок».

К сожалению, пока он был реально опасен. В нашей истории Костенко грамотно, можно сказать, технически безупречно, подготовил убийство царя вместе с кучей его родни. Методом взрыва зарядных погребов броненосного крейсера «Рюрик». Сорвался тот «теракт века» лишь из-за трусости конкретного исполнителя. И не повторил Владимир Полиевктович судьбу своего земляка Кибальчича не столько благодаря заступничеству Крылова с Григоровичем, сколько из-за доброй воли некоего «кровавого Николашки».

В том же, что в связи с выигранной войной, начатыми царем внутриполитическими реформами и общим патриотическим и верноподданническим подъемом в государстве, радикально настроенный молодой человек и его единомышленники, с которыми он контактировал и вел переписку, «завяжут» сами, Балк резонно сомневался:

– С этой братией, Петрович, все как в моем любимом анекдоте:

Неожиданно и вдруг. В двери раздается стук. Тук-тук…

– Здравствуйте. Вам кого, господа?

– Вы драку на шесть персон заказывали?

– Н-не-ет… Куда же вы прете⁈

– УплОчено!..

Что не смеешься-то, а, Ваше сиятельство?

– Не смешно. Почему-то… Но жизненно.

– Короче. Только не обижайся, пожалуйста, но будет так: или ты, мой дорогой, по-спринтерски отыщешь в себе задатки Макаренко, или я отправлю твой «брульянт неограненный» в шарагу к дяде Фриду. Под гласный и негласный. Comprenez-vous, mon amiral?..

Когда Руднев в первый раз озвучил желание заполучить в свое распоряжение Костенко, Балк насторожился. О некоторых эпизодах из биографии этого неординарного молодого корабела он прочитал в мемуарах Крылова и в какой-то книжке о революционных процессах на флоте в начале двадцатого века. И поэтому поручил тем, кому положено, навести справки про молодое дарование, а заодно и про все его семейство.

Вскоре выяснилось, что кроме общения с несколькими членами партии ЭсЭров, его товарищами по ячейке, с которыми Владимир Полиэвктович познакомился во время учебы в столице, иных компрометирующих связей за ним не числилось. Правда, одно это уже тянуло годика на три каторги. Однако Василия больше занимало, кто выдал юноше рекомендации к сим замечательным господам? Все встало на свои места, когда Балку доложили о том, что отец Володи водит дружбу с некими неоднократно «попадавшими в поле зрения» лицами иудейского вероисповедания. И в их числе, с господином Петром Левинсоном, двоюродным братом весьма уважаемого в определенных кругах деятеля, члена ЦК партии БУНД, Владимира Коссовского. А вот это уже было занятно. И весьма…

Поскольку сепаратистские поползновения малороссийского еврейства в нашей истории привели к мятежам на царском Черноморском флоте, к убийству Петра Столыпина, к ультиматуму Михоэлса Сталину и к воцарению на «незалежної України» образца 1990-х неформального «кагала» олигархических кланов. Которые упорно, методично и, нужно отметить, весьма небезуспешно мастерили из бывшей союзной республики СССР классическую «Анти-Россию».

Но выдал на-гора, первым подняв на знамя идею создания на территории Украины и в Крыму, в основном в черноземной зоне периметра небезызвестной «иудейской черты оседлости», так называемой «Южно-Русской Республики» именно БУНД. «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России». Еще в 1898-м году… А одним из главных «официальных» идеологов борьбы за вычленение из тела Российской Империи вышеозначенного «гособразования щиро-кагальной местечковости», как раз и являлся некто Владимир Максимович Коссовский. Он же – Наум Менделевич Левинсон, от рождения.

* * *

Молодой человек, сидевший напротив, был Петровичу безусловно симпатичен. Безотносительно того, сколь хорош и сбалансирован оказался составленный им аванпроект минного линейного крейсера, или каким бесценным кладезем стала для некоего Карпышева книга, которую Володя Костенко повзрослев уже не напишет. Просто с самых первых минут их общения, Петрович почувствовал в нем родственную душу человека, больного корабликами на всю голову. Конечно, по понятным причинам, он и раньше был в этом уверен, но, как говорится, «одно дело услышать, совсем другое – пощупать».

В то же время для самого Костенко и человеческое, и «железячное» нутро Руднева, стали, похоже, полным откровением, граничащим с изумлением. После первых минут определенного стеснения, когда молодой офицер откровенно тушевался, оказавшись наедине с самим графом Рудневым-Владивостокским, командиром героя-«Варяга» и легендарных больших крейсеров авангарда Тихоокеанского флота, с тем самым «Русским Нельсоном», который продиктовал под Токио условия мира побежденному Микадо, некая невидимая преграда «различия весовых категорий» между ними разом рухнула, когда Петрович, отложив в сторону чертежи, с улыбкой решительно заявил:

– Все это прекрасно, Володечка… Да-с… Вы не возражаете, надеюсь, если в приватной обстановке я буду Вас величать просто по имени? Все-таки Вы, мой дорогой, мне в сыновья годитесь. Согласны?

– Конечно, Ваше…

– Вот и чудненько… Но, во-первых, у нас нет такой мины. И я понятия не имею, Володя, когда она у нас появится. Думаю, пока даже на фирме мистера Уайтхеда в Фиуме ни о чем подобном не помышляют. Во-вторых, каким Вы представляете себе оснащение завода, способного выпустить за пару-тройку лет сотню с гаком стволов калибром 406 миллиметров, при длине каждого в четверть стометровки?..

Думаю, не только Вы и я, но и советы директоров Круппа и Карнеги не представляют. Не говорю, что это несбыточная фантастика. Я лишь акцентирую наше внимание на том, что это – годы. Это огромная научная и инженерная работа. Это громадные деньги, которых у казны никогда не бывает вдосталь. Но главное, все-таки, это фактор времени.