Текст книги "Иркутск – Москва"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Annotation

Какие проблемы могут возникнуть у победителя, возвращающегося с войны почти через всю Россию? Какие определяющие будущее вопросы, начинающиеся с безальтернативного предложения выбора "Или – или..." могут перед ним встать? Да, какие угодно! И адмиралу Рудневу не дано было знать наперед, что ожидает его на следующей станции, полустанке или разъезде Великого Сибирского пути. А ожидало его многое. И ссора с человеком, с которым, казалось бы, ее нужно было ожидать меньше всего. И новые друзья там, где сам он меньше всего предполагал их найти. А еще – новая любовь. И внезапно вспыхнувшая любовь прежняя. А еще – обстоятельства. Чья сила, порою неумолимо непреодолимая, сама за тебя пишет траекторию твоей судьбы.

Иркутск – Москва

Аннотация, Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Nota bene

Иркутск – Москва

Аннотация, Пролог

Чернов А. Б.

ОДИССЕЯ АДМИРАЛА

Цикл романов в жанре «военно-историческая фантастика»

На основе оригинального таймлайна

Мир «Варяга» – победителя 2 (МПВ-2)

Книга вторая

Иркутск – Москва

2023 год

Больше «Варягов»! Хороших и разных!

Г. Б. Дойников

Посвящается светлой памяти выдающегося инженера,

Главного конструктора палубных истребителей ОКБ «Сухой»

Константина Христофоровича Марбашева

Аннотация

Какие проблемы могут возникнуть у победителя, возвращающегося с войны почти через всю Россию? Какие определяющие будущее вопросы, начинающиеся с безальтернативного предложения выбора «Или – или…» могут перед ним встать? Да, какие угодно! И адмиралу Рудневу не дано было знать наперед, что ожидает его на следующей станции, полустанке или разъезде Великого Сибирского пути. А ожидало его многое. И ссора с человеком, с которым, казалось бы, ее нужно было ожидать меньше всего. И новые друзья там, где сам он меньше всего предполагал их найти. А еще – новая любовь. И внезапно вспыхнувшая любовь прежняя. А еще – обстоятельства. Чья сила, порою неумолимо непреодолимая, сама за тебя пишет траекторию твоей судьбы.

Пролог

Персональный поезд командующего ТОФ, западнее станции Канск, 18 апреля 1905-го года

– Не спится Вам, Николай Николаевич? – осторожно, полушепотом поинтересовался у тяжко вздохнувшего Хлодовского каперанг Рейн, поправляя свою накрахмаленную почти до хруста подушку.

– Да, что-то сон не идет. Совсем. Даже перестук колесный не убаюкивает, как обычно во время нашей подзатянувшейся железнодорожной жизни.

– Переживаете, что не получилось проститься с супругой и сынишкой?

– Ну, мы люди военные, Николай Готлибович, приказ есть приказ. Досадно, конечно, но ничего поделать я не мог. Жена поймет, извинит. Да и как можно ослушаться самого Степана Осиповича? С багажом нашим Чибисов порешает. Шустрый малый, не позабудет. Так что приедет все наше добро с Рудневым и немцами, не сомневайся. Нет, меня другой букетец новостей беспокоит. И одна другой краше… Мои же, слава Богу, в полном порядке, Игорек инфлюэнцей переболел без последствий. Так что могу родной мой Иркутск покидать смело и выдвигаться к новому месту службы. Вот только знать бы еще, к какому?

– Что, разве речь идет о том, что Всеволод Федорович в МТК главного кабинета не получит? И мы все, его штаб, идем в разгон? Из моей беседы с Макаровым и Моласом я ничего подобного не вынес. Агапеев, Васильев и Семеновов тоже не в курсе подобных веяний. Даже если наши адмиралы повздорили… допустим, даже пусть по-крупному, только не думаю я почему-то, что Степан Осипович сразу с горяча начнет рубать наотмашь все задумки Всеволода Федоровича.

– Ну, как сказать… наотмашь? – его собеседник в задумчивости пригладил шевелюру, – Нет, это вряд ли. Не гоголевские же они Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, право. Малоросской дури ни в Макарове, ни в Рудневе мы никогда не видели. А относительно нашей «крейсерской банды», тут дело касается лишь меня одного, персонально. Как думаешь, на какую тему комфлот твоего покорного слугу после ужина пытал почти два часа?

– Гадать не буду. Интересы у Степана Осиповича разносторонние.

– Красиво вывернулся, Готлибыч, молодца! Только мне наш обожаемый Сом никакой свободы для маневра и отступления не оставил, – Хлодовский вполголоса рассмеялся, стараясь не потревожить уютно похрапывающего на верхней полке их трехместного купе первого класса барона Гревеница, – Он, любезный друг мой Коленька, с первой же минуты общения тет-а-тет взял меня в оборот. В тактический. Тотчас потребовал, чтобы я, как «широко известный в этом деле теоретик», перечислил практические ошибки в тактике нашего Всеволода Федоровича по ходу проведенных им боев, как лично мне это представляется.

– И ты?..

– И, что мне было делать?.. Начал пальцы загибать, особо остановившись на Шантунге. Когда там сначала наш адмирал не построил тотчас фронта после первого сближения с Того, дав этим супостату, пока мы от него отрывались, избить «Россию» до полусмерти. И второй момент выделил, когда мы японца едва не упустили после гибели Чухнина.

– Тут ты не прав: по рапортам получается, что сигнал со «Святителей» с передачей командования явно запоздал.

– Прав, не прав… но разумную инициативу младшего флагмана никто не отменял. И одно дело отчеты, которые ты читал после боя, другое – видеть все с мостика, стоя рядом с самим Рудневым. Там даже пара минут многое решала. Их-то мы и упустили. И я в том числе. Ведь было же у меня ощущение какого-то подвоха. Ну, не мог Григорий Павлович, царствие ему Небесное, так пассивно повести себя в решающий момент! Но… но я не высказал этого тогда Всеволоду Федоровичу. За что себя до сих пор и корю: гибель многих «рюриковичей» на нашей совести.

– Стало быть, Степан Осипович готовит нашему «Нельсону Владивостокскому» фитиль потолще, даже не глядя на дела под Токио и царские милости?

– Не знаю. Скорее, он просто на меня силок расставил, а я в него благополучно и угодил.

– Как так?

– Элементарно. Вытянул он меня после рассмотрения нюансов Шантунгской битвы на обсуждение некоторых скользких моментов в его собственных, небезызвестных «Рассуждениях по вопросам…». Естественно, с учетом всего нашего опыта последнего года. И естественно, кое в чем я позволил себе усомниться, а кое-что предложил подправить… Нет, ты сам рассуди, когда бы мне еще такой случай представился? Тем более, что наш генерал-адмирал сам напросился. Ну, и…

– И, что?..

– И нарвался я на предложение отредактировать его «Тактику». Дать свои предложения и замечания, а затем выпустить новое издание книги за двумя подписями. За его, как командующего всем Императорским флотом, что, похоже, дело уже решенное, и за моей… Как начальника секции тактики и боевой подготовки Главного штаба действующего флота, а до кучи – его флаг-капитана.

– Даже так?.. Неплохо, неплохо…

– Особенно для сына польского политического ссыльного и к тому же самолично – участника юношеской дурости «дела восемнадцати».

– Было оно по молодости, да давно быльем поросло. И сам Константин Николаевич за вас всех ходатайствовал… На счет глупости напраслину на себя только не возводите. Другое дело, что тогда ни малограмотный народ, ни администрация, ни индустрия, к масштабным реформам, которые ныне затевает Государь, не были готовы. И тогда из подобных благих побуждений мог выйти и не прогресс вовсе, а смута. Похлеще Болотниковской… Молодежи всегда хочется всего и сразу. Но сам Победоносцев признал, что тот, кто по молодости не грешит горячкой максимализма – тот дурак, а кто в зрелые годы не стал трезвым, рассудительным консерватором – подонок.

– Интересно Константин Петрович все точки над «И» расставил. Только ты-то сам когда успел стариком стать? И про эти его слова от кого услыхал, а, Николай Готлибович?

– Руднев при мне с Арнаутовым как-то сцепились. И Всеволод Федорович к слову ввернул.

– Ну, да. Прям, как ты сейчас, – Хлодовский беззлобно подколол Рейна, – Это когда он тебя на «Лену» забирал, что ли?

– Да. Но вот что я тебе скажу: похоже, Сом наш неплохо осведомлен, кто из рудневских «на ковре» у Наместника заявил: «эффективные тактические приемы определяются возможностями техники и оружия. Поэтому утверждение Нельсона про ущербность идеи борьбы корабельной артиллерии с береговой для дня сегодняшнего, с учетом качеств артсистем, что имеют японцы в береговой обороне, и тех, что несут наши линейные суда, не актуально».

– Может, и так.

– Ладно… лирика это все. Что теперь-то намерен делать, Николай Николаевич?

– Сделал уже. Заявил ему, что могу со спокойной совестью принять столь ответственное и лестное для меня предложение лишь тщательно обдумав, способен ли я оправдать такое доверие. И… только после доклада Рудневу. И с его согласия.

– Ну, ты монстр! И что же он? В ответ?

– Я ожидал чего угодно, на самом деле… А Макаров? Он сам молча принес по рюмочке Шустова, посмотрел на меня так… интересно взглянул… И говорит, примерно следующее: «Умница, Николай Николаевич. Прекрасных офицеров Всеволод Федорович под крылом своим собрал. Не только профессионалов, но людей чести и достоинства. И как с такими можно было япошек не побить? Не понимаю… Но! Война закончена. Даст Бог, не завтра вновь барабаны нас позовут. Поэтому нынче адмиралу Рудневу предстоит аврал не на палубах: надобно строить флот наш новый для будущих дел. А мне и Вам его главную силу вышколить предстоит. Тех офицеров и матросов, которые поведут наши эскадры в грядущие сражения. Тактика и боевая подготовка. Кто с этим делом лучше нас справится? Жаль, за себя я ручаться пока не могу полностью, самураи здоровье изрядно подпортили. На Вас же надеюсь крепко. Верю: не подведете…»

Короче, дал мне месяц на «завершение дел с берегом». И сказал еще, что тот его разговор на повышенных с Всеволодом Федоровичем никакого касательства к моему вопросу не имеет. Что он все решил давно, а в случае если Руднев вдруг будет против, сам с ним это дело обсудит и полюбовно договорится. Вот такие наши дела, Николай Готлибыч. Сдается, что место дальнейшей службы моей – дело решенное. И все идеи Щеглова по поводу МГШ, лично для меня – мимо.

– Miles pardon, господа, но я не разобрал, кто там у вас дурак, а кто подонок… Но то, что Николай Николаевич покидает наш уютный кружок, я понял. Aquila muscas non captat… Однако, это чертовски печально. Жаль… Такие планы строили.

– Простите, дорогой барон, мы все-таки Вас разбудили.

– Полно! Не стоит извинений. Меня подняли не вы, а мочевой пузырь. Но раз уж пошли такие полуночные толковища, подождите, я скоро вернусь. И, как говаривал один мой хороший знакомый, прослуживший шесть лет в одесском порту: таки, сказать у меня будет кое-что.

После того, как дверь за главартом Рудневского штаба затворилась, Хлодовский выдержал короткую, многозначительную паузу и продолжил:

– Хм… А Господь точно все видит. Наш пушкарь вовремя нас покинул. Уж больно коротка у него запальная трубка… Что тут смешного? Я про известную вспыльчивость барона и готовность понаделать театральных глупостей на ровном месте. Поскольку вторая интересная новость у меня про вас, мой дорогой. Не конкретно про каперанга Рейна, не про Гревеница и не про весь наш рудневский штаб. А про… немцев.

– Вот как? Интересно, интересно…

– И весьма, позволь заметить. Так вот. Перед тем как меня Сом вытащил на разговор, я накоротке успел почирикать с Васильевым. Мы с Михаилом Петровичем давние приятели, между прочим. Сейчас он у Макарова практически за личного секретаря. И вот что я у него разузнал по поводу столь резкой реакции комфлота на здравую идею Руднева, который предлагал ему дождаться господина Тирпица и прочих титулованных и не очень кайзеровских моряков.

Как ты помнишь, явной германофобией Степан Осипович никогда отмечен не был. Это касалось как вас, русских немцев, так и Германии, ее народа в целом. Даже покойного Бисмарка никогда не костерил, что у нас, вообще-то, в моде. И тут вдруг – такое! Я прямо Васильева спросил, что он думает на эту тему. И знаешь, оказывается ларчик открывался просто. Когда Макаров еще в койке лазаретной лежал, ему пришла корреспонденция от некоего Джона Фишера… Да, да! Того самого, нынче Первого морского лорда британского Адмиралтейства. И до сегодняшнего дня сей деятель прислал нашему Сому уже пять длиннющих писем и две книги. И на каждое его почтовое отправление командующий ответил своим.

В первом же письме Фишер заверил Степана Осиповича, что ни о каком вооруженном выступлении Британии на стороне Токио не может быть и речи. И что все прочие их гадости для нас, это, мол, исключительно частные инициативы, разных пройдох, типа господина Захарофа. Но Кабинет, к сожалению, не может им этого воспретить. Что сам он считает Россию в этой войне стороной обороняющейся, что надеется на скорейший мир между Государем и Микадо. И, что – а вот отсюда и начинается самое замечательное – если бы не коварное подстрекательство кайзера Вильгельма, то, мол, и войны этой определенно не случилось бы!

– И что? Неужели наш Степан Осипович клюнул на столь примитивную наживку?

– Примитивная она или нет, спорить, дорогой мой Николай Готлибович, я с тобой не стану. Только результат их внезапно вспыхнувшей «любви по переписке» как бы налицо, не?

– У… как все запущено… Как Всеволод Федорович выражается.

– Только это далеко не все, друг мой. Это пока лишь вершки. Теперь про корешки. Макаров, Молас, братья Шульцы и мой дорогой Михаил Петрович практически оформили предложения комфлота и штаба ТОФа по будущей Программе военного кораблестроения. В них начисто отметаются идеи Алексея Александровича по нашему тесному сотрудничеству с галлами. Не только на ближайшие пять-семь лет, но и вообще. Что, между прочим, вполне коррелируется с мнением Руднева. И это хорошо. Хотя бы потому, что Его императорскому высочеству на ближайшее время будет в чью сторону обратить свое пристальное, августейшее внимание.

– Кстати, я тоже опасался, что если бы Руднев в одиночку попер против воли дяди Императора, ничем хорошим это бы не закончилось. Ни для Всеволода Федоровича, ни для флота.

– Ну, ты понял… Далее. С необходимостью первоочередной постройки четырех больших броненосных крейсеров Макаров согласен, как и с использованием иностранной технической помощи при проектировании. Возможно, даже с постройкой головного корабля на британской верфи. Да, да! Немцы тут уже никаким боком. Отсюда-то и начинаются его с Рудневым принципиальные расхождения. В самой концептуальной идее больших крейсеров броня приносится Макаровым в жертву скорости и дальности, а выбранный Всеволодом Федоровичем для пособления нашим корабелам Виккерс «идет лесом». В качестве партнера для питерских проектировщиков Степан Осипович видит Армстронга.

– Это не расхождение даже. Это совершенно иного класса корабль, как я понимаю. Не быстроходный линкор авангарда, а что-то типа супер-рейдера – истребителя крейсеров противника, охраняющих свои коммуникации.

– Еще и способный «доскакать» экономичным ходом в 12–14 узлов от Кронштадта до Владивостока без промежуточных бункеровок.

– А вот это уже фантастика, Николай Николаевич. Согласись…

– Как знать… Васильев утверждает, что все предварительные расчеты сделаны. Для этого Макаров молодого Костенко к себе в штаб и вытащил. С комбинированной установкой из двух паромашин и комплектом турбин Парсонса на второй паре валов, с нефтяными котлами по типу новейших треугольных Ярроу или Торникрофта, – почему бы и нет?

– И что тогда у него по артиллерии?

– Восемь пятидесятикалиберных десятидюймовок в облегченных парных установках британского «полубарбетного» типа.

– Допустим… Как установлены?

– Все в диаметральной плоскости. По одной в оконечностях, носовая возвышенная, на полубаке.

– Да, тогда пасьянс может сложиться. Только это ни разу не быстроходный линкор. Но… если бы мне такое великолепие предложили годик назад, и куда-нибудь в океан, поближе к Сан-Франциско…

– Зря облизываешься. Мечтать не вредно, Готлибыч. Все-таки, ты перечитал в юности пиратских романов.

– А ты чувствуешь, Николай, против кого такие машинки могут быть задействованы? Кроме британцев, что слишком явно, я сказал бы – даже как-то подозрительно явно, кто еще напрашивается на роль цели для таких «больших мальчиков»?

– Против янки. Их торговые пути через два океана для таких кораблей весьма уязвимы, как и их нынешние охранники, понятное дело… Думаешь, идея нашего комфлота с политическим «двойным дном»?

– Да еще с каким! Не получается ли, что устами Фишера английское Адмиралтейство зондирует нас на готовность раздела шарика «по Вильгельму», только с вынесением за скобки самого Вильгельма со всем его Рейхом. «Капитан Тихого океана» – Ники, его дядюшка Эд – «капитан Атлантического и Индийского». И если Макаров готов этому делу поспособствовать…

– Ну, ты много-то на себя не бери. Большая политика нашего ли ума дело? Хотя, как знать, возможно зерно рациональное в твоем предположении и сидит. Сейчас британцы четко понимают, что никакой монополии в Китае у них не будет. Мы и американцы теперь там главные игроки. Если же им торгануть «девственностью» своего Сити по умному, в итоге за наш счет можно решить германскую проблему Лондона в Европе и на Атлантике. Затем, или даже одновременно, стравив нас с американцами, ослабить своих главных конкурентов на Пасифике. А дальше… дальше – как пойдет.

– Удивительно, почему Макаров не видит столь явной «покупки»?

– Хм… А, может, видит? И получше нашего. Думаю, впереди очень интересные большие игры. И мы с тобой не раз еще удивимся, что дважды два – пять…

Кстати говоря, представляется мне, что не так уж Макаров на нашего Всеволода Федоровича и разобижен. Как шепнул мне Васильев, лишь один момент его зацепил действительно серьезно. Новые ледоколы. Они будут построены на основе аванпроекта Менделеева. И по мнению того же Костенко, только это по секрету, должны стать гораздо лучше «Ермака» во всех отношениях. Но Степан Осипович считает, что наш научный гений не в свое дело сунулся. И что главный спец по ледокольным делам у нас один – сам Макаров. И он гораздо лучше проект предложил бы, когда бы возможность получил. Но его даже не удосужились предупредить, что царем принимается решение о постройке сразу четырех новых линейных ледоколов! Это действительно для него крайне обидно. Как и то, что назад уже ничего не отыграешь, вопрос закрыт.

По слухам, достойным доверия, Руднев менделеевский проект царю не только подсказал, он еще и подключил к нашим ледокольным делам господина Захарофа, фирму «Виккерс». А Макаров этих ребят на дух не переносит. По каким-то своим причинам. Подробности всей этой ледокольной эпопеи он узнал за неделю до встречи с Рудневым в Иркутске. Ну, а все остальное ты наблюдал на перроне вместе со мной.

– Да, чтобы так фитилить своему младшему флагману в присутствии его офицеров… Это что-то с чем-то. Я просто места себе не находил.

– И не ты один, Готлибыч. Васильев, кстати, считает, что когда Макаров отошел, он понял, что крепко перегнул. И готов пойти на мировую с Всеволодом Федоровичем.

– Он-то, может и готов. Но ты ведь характерец нашего знаешь. То, что он стоически там, в Иркутске, такой разнос вынес, ставлю сто к одному, исключительно из-за нашего присутствия.

– А еще будет кому в уши Рудневу налить елея, что Макаров просто приревновал к его флотоводческой гениальности. Уж, это, как пить дать…

– Да уж. Но очень не хочется, чтобы черная кошка между ними пробежала надолго… Но ты в политику и на личности не съезжай. Что там дальше они хотят строить, после первых четырех больших килей?

– А дальше – табу! Понятно, что нечто чрезвычайно интересное. Но только – «не велено-с». Так ничего внятного мне и не рассказали, ухарцы.

– Понятно. Шифруются, значит… Упс… А это кто к нам с ночным визитом? Владимир Евгеньевич, кто тебе в кильватер правит, так по-заговорщически шушукаясь?

– Никаких заговоров, господа-товарищи-джентльмены. Раз уж вы не дрыхните праведным сном, значит… готовы грешить во славу Государя Императора и нашего дорогого Отечества. Одевайтесь-ка скоренько, и топаем в вагон-ресторацию. Большое начальство почивают-с, но главные силы штаба командующего желают наших недобитков лицезреть лично. А за мной – конвой. С винтовками и шомполами, дабы вы не вздумали упираться.

– Господа, да не внемлите вы барону так серьезно. Мы просто хотим вас пригласить к нашему шалашу, если не отбились до сих пор. Заодно познакомимся поближе… – из-за спины Гревеница вынырнула круглая, веселая физиономия каперанга Семенова, – Меня, как самого красноречивого, а Владимира Полиевктовича, как самого молодого, общество отрядило к вам в качестве герольдов.

Глава 1

Глава 1. Искушение святого Дунстана

Станция «Иркутск», Литерный экспресс «Порт-Артур – Москва», 21 – 22 апреля 1905-го года

Дальняя дорога – время откровений. Однако слово серебро, а молчание – золото. Он и так уже умудрился разболтать Тирпицу по пьяному делу много чего лишнего. А потому про недавний конфликт с Макаровым Петрович рассказывать ему не собирался категорически. Сор из избы выносить – последнее дело. К тому же, сперва надо было самому разобраться в ситуации: конечно, осадочек остался нехороший, но что-то подсказывало, что на окончательный разрыв устроенная ему Степаном Осиповичем сцена не тянет.

Между тем, шеф Маринеамт совершенно не выглядел огорченным известием о том, что дорогу до столицы Российской империи ему предстоит коротать в компании с единственным попутчиком «из местных». Попутчиком, хорошо знакомым. Даже слишком хорошо, если вспомнить некий пикантный момент их общения по дороге на Дальний Восток. Желтоватый след от которого, при внимательном рассмотрении еще можно было заметить на довольной физиономии германца.

Но даже без слов было ясно, что Альфред зла на него не держал. Будучи человеком не робкого десятка и широкой души, на пустяшные обиды и мелочную злопамятность горазд он не был. На прощание сфотографировавшись на фоне вокзала с иркутским генерал-губернатором, его супругой, Рудневым и принцем Адальбертом для истории, или для отчета, Тирпиц картинным взмахом руки подал команду «по вагонам!» Их поезд и так уже задерживался из-за неприличного опоздания «русского Нельсона» на полчаса. Или, точнее, это поезд опаздывал, а Руднев задержался? Разве «большие шишки» опаздывают?..

– Павел Ипполитович, я мерзавец… Вы меня осуждаете?

И в ответ, также тихо, на ухо:

– Завидую негодяю!

Получив в качестве напутствия шутливый, но ощутимый тычок кулаком в бок от графа Кутайсова, Петрович поцеловал на прощание ручку улыбчивой генерал-губернаторше и решительно прошел в вагон.

За окнами, сперва медленно, затем все быстрее и быстрее, уплывал вдаль Иркутск. Великий город на Великом Сибирском пути. Столица великой русской Сибири. Город, в который ему не раз еще предстоит возвратиться. Город, на прощание подаривший ему чудесный, солнечный, весенний день. А к нему в придачу – друга, любимую и нежданно-негаданно возродившуюся веру в себя. В смысл жизни в этом новом-старом мире, и в его, Петровича, достойное место в нем.

«За спиной будто выросли крылья…» Это, как раз о нем. И как раз – сейчас…

* * *

То, что в общих настроениях у германцев произошли разительные изменения, он ощутил вечером, за ужином. Никакой прежней опаски, «зажатости» во взгляде молодого принца Адальберта. Никакой глубинной озабоченности в пространных рассуждениях Тирпица. И еще, – какой-то новый, лихорадочный блеск восторга в глазах у всех остальных его офицеров. Сначала Петрович предположил, что сработал эффект «отсутствия присутствия». Поскольку ни Кайзера, ни его свиты со всеми условностями и «вирусом подобострастия», здесь не было. Только перед сном его внезапно осенило, в чем тут на самом деле собака порылась.

Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сотню раз услышать. А ведь они увидели! Увидели ее… Вселенную, по имени Россия. С ее бесконечными просторами, с ее дремучими, девственными лесами, с бескрайними лугами и подпирающими небо горами. С могучими реками и озером, подобным морю, с ее неисчерпаемыми, бездонными природными кладовыми, в которых сокрыта вся таблица гениального Менделеева. Они смогли, пусть и мимоходом, пусть невольно, прикоснуться к тектонических масштабов энергетике бытия величайшей страны, населенной различными народами, многочисленными и малыми, трудолюбивыми и плодовитыми, исповедующими собственные религии, но собранными воедино под скипетром Православного Белого царя.

И еще они, эти немцы, поняли, что здесь не собираются вечно тыкать им в нос бисмарковскими таможенными войнами и «честным маклерством» 1878-го года. Российский Государь Николай II, несмотря на свои «девять десятых германской крови», совершенно по-русски оказался в час военного триумфа выше этого. И история отношений двух великих народов начинала в эти дни отсчет если не с чистого листа, то уж точно с новой строчки.

Но поскольку немцы, как не крути, – европейцы, а европеец в любых ситуациях и коллизиях прежде всего держит в уме собственную выгоду, сейчас у германских визави Петровича прямо-таки дух перехватывало от внезапно раскрывшихся перед ними перспектив. Примерно так же, как это случилось с обитателями Кукуевской слободы, когда там осознали, что им сулит интерес юного Петра Алексеевича. Или с померанскими, прусскими, саксонскими и тюрингскими колонистами, впервые узревшими плоды малороссийских черноземов и уловы неводов нижней Волги.

Стоило ли осуждать их за это? Вопрос риторический. Стоит ли нам осуждать персонажей фильма «Плоть и кровь»? Героя бессмертного Рутгера Хауэра, столь гениально показавшего всем, что человек способен оставаться человеком, с честью, совестью и с сердцем, даже продавая свою шпагу? Тем паче, если у него больше ничего нет.

Но и Великий Петр, и Великая Екатерина, понимали, что у германцев кроме тяжелого меча ланцкнехта найдется много чего еще. Чему нам можно и должно поучиться. Что можно получить взамен их понятного интереса к наживе в России, и с помощью России. В конце концов, так ли уж он плох, брак по расчету? Особенно, если расчет был правильным и ведет обе стороны к благоденствию? Понятно, что для индивидуумов чувственная сторона в столь щепетильном вопросе играет первую скрипку. Вот только любовь народов всегда должна быть с интересом.

* * *

'Расчет был верен, говоришь?… Хотелось бы на это надеяться, – задумчиво провожая взглядом проплывающие за окном белоствольные перелески, Петрович помассировал пальцами затылок, отозвавшийся тупой, ноющей болью, – Конечно, вчера за встречу и за близкое знакомство с третьим отпрыском кайзера было принято на грудь изрядно. Но ничего не было пропито. И флот не опозорен. Что радует.

Молодой человек вполне адекватен, кстати. Все его страхи и фобии по поводу России и русских, похоже, сдуваются. И быстро. Понятно, что в первую очередь его пугает наш союз с Парижем, а не мы сами, такие все, типа, варварские. Это плюс. Но есть и минус. Хоть и определил его либер фатер во флот, невооруженным глазом видно, что для него самого морская служба лишь отбытие обязательного номера, не более того. Нет в нем никакой страсти ни к корабельному железу, ни к водной стихии с ее романтикой. Так что на него высокой ставки на будущее по флотским делам мы делать не станем. Зато он имеет очевидный интерес к нашей истории, культурным традициям, к тому, как прижились в России немецкие колонисты. Даже к тому, как часто ставят здесь оперы Вагнера. Это серьезная информация к размышлению для Василия. Пускай перед нами и гуманитарий в мундире, но возможно, что и от него тоже какая-то польза будет.

Жаль, что Вильгельм-отец, согласно их многовековой семейной традиции, отдал Кронпринца в кавалеристы. Вот у того во время флотских торжеств во Владике и Артуре глазки действительно разгорелись. И вопросы он нам с Макаровым тогда задавал, что надо. Брат же его лишь крепкий середняк и звезд с неба хватать не будет. Да, он и не хочет. В маман свою пошел. И лицом, и статью, и мироощущением, и цепкой, домовитой, юнкерской хваткой. Хозяином будет крепким, такому бы лучше в бухгалтеры пойти…'

Петрович усмехнулся, вспомнив, как принц Адальберт в разговоре, к слову, с точностью до копейки выдал ему цены на билеты в бельэтаж Мариинки, купе от Питера до Порт-Артура и на пуд топочных дров с невской баржи. Хотя, казалось бы, ему-то до этих наших бытовых мелочей какое дело?

«Короче, паренек у папы Вилли подрастает из разряда 'палец в рот не клади». Слава Богу, здесь и сейчас он ничего не решает. Но, к сожалению, ждать от Альфреда и его патрона Экселенца меньшей расчетливости – глупость. Поэтому дабы любовь наша с тевтонцами получилась с интересом и надолго, нужно сперва разложить по полочкам все то, чего они от меня, вернее от нас, желают. А вот тут-то самое интересное и начинается, поскольку хотят эти нахрапистые ребятки безобразно много, как выяснилось. Правда, готовы не требовать авансом за их красивые глаза, а торговаться. Что дает повод для сдержанного оптимизма.

Значит, коль пошла такая пьянка, сначала надо расставить по ранжиру все, чего от них хочу добиться я. Тогда пасьянс перед торгом будет ясен и понятен. Причем, мне нужно исхитриться свое взять с них по максимуму, а им выдать плату честную, но «в рамках разумного». К сожалению, в этом торжище здесь и сейчас мне никто не пособит. Ни Вадик, ни Василий. Послезнание, это хорошо, конечно. Это здорово, даже. Но, люди добрые… Ну, почему⁉ Почему я не родился хохлом? Ну, или, хоть, евреем, на худой конец…'

Не вдаваясь в подробности плавно перетекшего в ужин обеда на двенадцать персон, Петрович констатировал, что в ходе дружеских посиделок Тирпиц с его офицерами прямо или косвенно выкатили в его адрес пять интересов, в реализации которых им хотелось получить посильную помощь от адмирала Руднева и членов его «крейсерской банды». Разложились они так. По степени важности для немцев.

Во-первых, кайзер носится с идеей «фикс» – получить русские заказы на капитальные корабли для своих крупных частных верфей. Как минимум, по парочке килей для «Шихау», «Вулкана», Блома с Фоссом и Крупповской «Германии». В этом и состоит наиглавнейший интерес нынешних визави Петровича. Даже державная Große Weltpolitik для них меркнет на фоне практического коммерческого интереса промышленности. Правда, ощущается за их навязчивостью и некое двойное дно. Ведь на царевы деньги можно произвести модернизацию и дооснащение заводов Рейха перед «гонкой больших килей». А с денюжками у ведомства герра Тирпица хронический напряг, на все «хотелки» их явно не хватает.

То, что дредноутная гонка неизбежна, германцы дали понять Рудневу с абсолютной убежденностью. Хотя в этом он и не сомневался: когда еще появится у них возможность начать соревнование с британцами из позиции «ноздря в ноздрю»? Ведь Фишер «Дредноутом» обнуляет собственное подавляющее превосходство в линейных кораблях первой линии. Де факто переводя все нынешние броненосцы, включая новейшие, строящиеся, в корабли «второго сорта». При всем ворохе новых проблем, это давало уникальный исторический шанс для Германии, несмотря на все сопутствующие трудности и затраты. Уже преодоленные и понесенные. И на то их громадье, что ожидает немецких моряков и народ впереди. Отсюда это Акелловское: «Мы принимаем бой!»