Текст книги "Анатолий Тарасов"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

История умалчивает о содержании «хулиганского поступка». Директору, однако, вряд ли стоило примерять на себя одежду рефери. По сути, он спровоцировал толпу на беспорядки. Зрители и без того чересчур беспокойно вели себя во время матча на трибунах, пытаясь камнями попасть в приезжих футболистов, «обижавших», как им казалось, «трактористов». Когда же они увидели стычку между Тарасовым и директором стадиона, то рванули на поле бить обидчиков, футболисты ВВС были вынуждены спасаться бегством в раздевалку. Заводская многотиражка «Даешь трактор!», номер которой от 18 мая 1947 года откопал в том же архиве въедливый Вартанян, почему-то назвала ринувшихся на поле болельщиков «юными», хотя на гостей мчались здоровенные мужики (и кое-кому из игроков крепко досталось), а потом резюмировала: «За семь минут до конца матча команда ВВС по указанию тренера покинула поле».

Тарасов указаний покинуть поле не давал. Матч во избежание трагедии остановил на 83-й минуте Шляпин, и он же отправил команды в раздевалки. Сегодняшние правила трактуют вмешательство публики в ход встречи однозначно: техническим поражением наказываются хозяева поля. Тогда же весь гнев советских спортивных чиновников обрушился на ВВС и Тарасова. «Летчикам» присудили проигрыш, «Трактору» же в таблице добавили два очка. Строгий выговор был объявлен Тарасову – как сказано в постановлении комитета, «за недостойное поведение». Его вывели из состава тренерского совета ВВС, но с командой он какое-то время работать продолжал. До тех пор, пока его не заменил Сергей Капелькин. Из игроков ВВС десятиматчевую дисквалификацию схлопотал защитник Кулагин – тот самый Борис Павлович Кулагин, который спустя годы будет ассистировать Тарасову в хоккейном ЦСКА. Он по ходу матча вырвал из земли длинную палку, за которую крепилась сетка за воротами, и стал размахивать ею, словно булавой. Потом, правда, по ходатайству ВВС, дисквалификацию сократили до трех игр.

Любопытна в постановлении строка, посвященная директору сталинградского стадиона «Трактор»: «Тов. Рудину за нетактичное поведение по отношению к старшему тренеру ВВС тов. Тарасову и за необеспечение должного порядка на стадионе объявлен выговор». Как видим, Тарасов никогда – ни в молодости, ни в зрелом возрасте – не давал спуску тем, кто пытался несправедливо поступить с его командой и оскорблять его самого.

В Москве «летчикам» предстояло сыграть с «Зенитом». На этот раз Тарасов поставил Парамонова в состав, и ВВС выиграл (3:1). На радостях – первая победа в чемпионате! – команду пригласили к начальнику политуправления Советской армии, и тот вручил каждому игроку в подарок немецкое автоматическое охотничье ружье «зауэр».

Считается, что Василий Сталин заменил Тарасова Капелькиным за инцидент в Сталинграде. Но это был лишь формальный повод избавиться от строптивого тренера, не желавшего следовать указаниям фактического хозяина команды. Сталин-младший постоянно пытался вмешиваться в кадровые вопросы, ему ничего не стоило продиктовать тренеру состав, который он хотел бы видеть в матче. Генералу казалось, что он разбирается в тактике, а потому вправе давать советы и в этой области.

После появления в ВВС Сергея Капелькина, привезшего с собой из Германии большую группу футболистов, Василий Сталин распорядился освободить из команды великовозрастных игроков, которые, как ему казалось, мешают становлению коллектива. Тарасов такому решению воспротивился. Воспротивился он и другому решению генерала. Василий Сталин начал собирать в ВВС сильнейших в стране спортсменов – баскетболистов, велогонщиков, ватерполистов, пловцов, хоккеистов, вознамерившись создать суперклуб, сформировав его из лучших кадров. И футбол не был им обойден стороной. Сталин предложил Тарасову целый список знаменитых футболистов, которые, по словам генерала, должны были «украсить ВВС». Тарасов список решительно отверг. Он с генералом постоянно спорил. Сталину-младшему, привыкшему к полному подчинению, несговорчивость тренера не нравилась. После московского матча с тбилисским «Динамо», проигранного ВВС с разгромным счетом 1:5, Василий Сталин вызвал Тарасова в свой особняк на Гоголевском бульваре. Крутой разговор завершился просьбой Тарасова освободить его от должности. «Нашла коса на камень, – рассказывал о той ситуации Тарасов. – Я вернулся в ЦДКА, к которому всё время оставался приписанным как офицер».

Когда Сталин сделал выбор не в пользу Тарасова, отчислили и Парамонова. Ему, можно сказать, повезло: Алексей, не успевший попасть в штат военнослужащих и остававшийся вольнонаемным, оказался свободным от службы в армии и армейского футбола и попал в «Спартак». Говорили, что Парамонова выгнали из ВВС из-за Тарасова: «добрые» люди, помня о том, как попал Парамонов в команду, доложили Сталину, будто центральный нападающий – родственник бывшего тренера. Молодой Парамонов внешне действительно был похож на Тарасова, и Сталин приказал подготовить документы на отчисление. Но это сомнительно, поскольку в футбольном ВВС (а потом и в хоккейном) продолжал играть настоящий родственник Анатолия Тарасова – его родной брат Юрий. Он, правда, сначала ушел в «Спартак», но потом вернулся в хоккейный ВВС – в составе спартаковской тройки вместе с Иваном Новиковым и Зденеком Зикмундом.

5 января 1950 года при посадке на свердловский аэродром «Кольцово» разбился самолет «Дуглас», приписанный к полку правительственной связи. На борту находились летевшие на игру в Челябинск 11 хоккеистов команды ВВС, их врач и массажист, а также шесть членов экипажа. Среди игроков был 26-летний Юрий Тарасов.

«За мной прислали машину, привезли на “Сокол”, там был штаб Василия Сталина, – вспоминал Николай Пучков. – В комнате увидел Шувалова, Стриганова, Афонькина, Чаплинского, еще кого-то. Собрали всех, кто оставался в Москве, даже тех, кто закончил или собирался закончить играть. Василий Сталин был черен, он рыдал. Нам всем было приказано тут же выехать на поезде в Челябинск. Календарные игры чемпионата продолжались. В Свердловске пошли в ангар, где они лежали. Были все. Родители, жены… Приехали из Москвы Анатолий Тарасов, Владимир Никаноров, Михаил Орехов – цеэсковцы…»

Юрий Тарасов до 1944 года воевал на фронтах Великой Отечественной войны, вернулся с орденом Красной Звезды на гимнастерке. За портретное сходство с полководцем в спортивных кругах его звали Багратионом. Смелый, быстрый левый крайний играл в спартаковской тройке, а затем в тройке ВВС. Свои лучшие матчи, как свидетельствуют очевидцы, он провел, когда приходилось играть против старшего брата. «Когда Тарасовы, – вспоминал Анатолий Кострюков, – становились соперниками, играя в разных командах, и сходились в поединках, это было захватывающее зрелище. Они буквально сражались друг против друга, не щадя сил».

Гибель брата и почти всей команды ВВС подкосила Анатолия Тарасова. Ему сообщили о трагедии в Челябинске, куда ЦДКА улетел из Москвы. Николай Пучков рассказывал потом Нине Григорьевне: когда Анатолий Владимирович увидел останки брата – полголовы было снесено, – он упал замертво: его часа полтора приводили в чувство. «Когда я бываю в Свердловске, – рассказывает Татьяна Тарасова, – обязательно иду на кладбище поклониться братской могиле, где лежит наш дядя Юра».

Василий Сталин не оставлял попыток вернуть Тарасова в ВВС. Тарасов, однако, был тверд. «Я был немножко удивлен, – вспоминал Анатолий Владимирович, – почему он меня не арестовал. Может быть, потому что я не у него в штате был… Он меня много раз уговаривал вернуться и предлагал дачу на окраине Москвы. Хоромы. Сказал: “У меня сейчас из Киева игроки, лучшие игроки Москвы. Приходи и скажи, кого взять. Всё будет!” Я сказал: “Не буду я, Василий Иосифович, не буду… Потому что вы не можете не вмешиваться. А я терпеть не могу, когда вмешиваются в мою работу. Вы же помогать мне не захотите…”».

Слово «нет» Сталин-младший слышал в исключительных случаях. Кроме Тарасова и Никиты Симоняна, отказавшегося переходить из «Спартака» в ВВС, никто ему, кажется, и не перечил.

Глава пятая ТАРАСОВ И БОБРОВ

Когда начинают говорить о взаимоотношениях между Тарасовым и Бобровым, частенько вспоминают поговорку о том, что двум медведям тесно в одной берлоге. Но в том-то и дело, что берлоги у Тарасова и Боброва на протяжении их жизни были разными. По-другому и быть не могло, поскольку один из них (Бобров) был великим игроком, другой (Тарасов) – великим тренером.

«Не складывались у Тарасова отношения с Всеволодом Бобровым», – писал Александр Гомельский. Выдающийся баскетбольный тренер дружил с обоими – жил с ними в одном доме. Любимая история Гомельского о Тарасове и Боброве такая.

Однажды он из окна своей квартиры увидел, как во двор дома собирается въехать с улицы Алабяна Бобров на своей «Волге», а Тарасов в это время на своей машине пытается выехать со двора на улицу. Двум машинам в узком проезде не разъехаться. Бобров и Тарасов долго стояли друг против друга. Молча, не сигналя. Никто не хотел уступать. Только соседям, желавшим тоже проехать во двор, спустя время удалось прекратить противостояние. Нина Григорьевна Тарасова, правда, считает, что этого не было. «Ты, Саша, сочиняешь, – говорила она Гомельскому, – для красного словца!»

Баскетбольный мэтр поведал также, как однажды он встретил в Лужниках Боброва, тогдашнего тренера сборной, и поздравил, расцеловав, с победой на чемпионате мира. Тарасов, со слов Гомельского, увидел «наше лобызание и три месяца со мной не разговаривал». По свидетельству Гомельского, Тарасов сказал ему: «Ты целуешь моего врага». Гомельский ответил: «Толя, я тебе не сватаю своих врагов и друзей. Это глупо».

Продюсер и сорежиссер документального фильма «Анатолий Тарасов и Всеволод Бобров. Великое противостояние» Валерий Савин считает: «Всю жизнь великий тренер Тарасов и великий игрок Бобров состязались друг с другом, так и не найдя компромисса в личных отношениях».

Но состязания не было. Если кто и состязался, то, пожалуй, лишь один Бобров. Тарасов никогда не претендовал на лавры Боброва-игрока, наоборот, всячески подчеркивал его величие и реально оценивал (тренерский взгляд!) свой потолок. Боброву же всегда, особенно после того как он закончил играть, не давали покоя лавры Тарасова-тренера.

Бобров полагал, что тренером высочайшего класса он способен стать с той же легкостью, с какой преуспевал на футбольном поле и хоккейной площадке. Он стремился и в тренерском деле оказаться выше Тарасова. Но ведь это совершенно иная профессия, требующая совершенно иных качеств, нежели игра в мяч или с шайбой.

Боброву не хватало специальных знаний. Тренерские знания иного рода, если сравнивать их со знаниями игроцкими, но Бобров не утруждал себя их приобретением. У него не было тяги к совершенствованию тренировочного процесса, чем резко отличался Тарасов от многих специалистов.

Боброву не хватало опыта. Тренерская профессия требует постоянной практики, а Бобров – что в хоккее, что в футболе – принимался за тренерство урывками, большей частью случайно. Самое же главное, Бобров в отличие от Тарасова, раз и навсегда определившего уровень своих игроцких способностей, так и не сумел (или не захотел) «убить» в себе игрока. Требование же это при переходе из одного качества в другое – первостепенное. У многих выдающихся хоккеистов и футболистов, выбиравших по завершении карьеры тренерскую стезю, ничего всерьез не сложилось только потому, что они продолжали «играть», осознавали себя звездами рядом с теми, кого готовили к матчам и турнирам, так и не избавились от игроцкого прошлого.

Вряд ли случайностью следует считать то, что из хоккеистов и футболистов высочайшего класса не вырастают – за редким исключением – высочайшего класса тренеры. Среди, например, тридцати с лишним лауреатов еженедельника «футбол» и сорока – европейского «Франс футбол» очень невысок процент игроков, выбравших по завершении карьеры тренерский путь. Выдающийся же вообще один – голландец Йоханн Кройф, многого добившийся с «Барселоной», но вынужденный по состоянию здоровья поработать тренером всего десять лет. Кройф как раз сумел «убить» в себе игрока. В отличие, скажем, от такого высококлассного футболиста, как Олег Блохин, который серьезным тренером так и не стал, постоянно рассказывая своим подопечным о том, как он сам играл, какие забивал голы, и сопровождая рассказы демонстрацией видеозаписей матчей, в которых в составе киевского «Динамо» и сборной СССР участвовал.

Когда подчеркивают высокий уровень Боброва-тренера, приводят обычно два примера, об этом уровне свидетельствующие.

Первый. Владимир Писаревский, известный радио– и телекомментатор, рассказывал о том, как Всеволод Михайлович Бобров начинал работать в хоккейном «Спартаке». На первой тренировке выстроились в линейку спартаковские знаменитости середины 60-х годов – братья Майоровы, Старшинов, их партнеры. Бобров проехал вдоль строя, принюхался и затормозил возле Фоменкова:

– По-моему, вы сегодня себе позволили?

Фоменков в ответ:

– Так ведь, Всеволод Михайлович, вы тоже, говорят, не святой были.

– Да, но ведь я же играл! – воскликнул задетый за живое Бобров. – Ну, ладно. Давайте так: Зингер встает в ворота, и кто ему забьет из десяти штрафных бросков хотя бы четыре гола, то, пожалуйста, я закрываю глаза, пусть такой игрок делает, что хочет.

Четыре буллита реализовал только Старшинов, к клану нарушителей режима, к слову, никогда не принадлежавший. Остальные – не больше двух. Некоторые и вовсе ни одного. А потом настала пора Боброва – семь голов! «Так, – сказал тренер, – все видели?» И завершил спич шуткой: «Теперь, думаю, всем ясно, кто может выпивать в нашей команде?»

Второй пример. Недовольный качеством бросков спартаковцев на тренировке, Бобров поставил в ворота фанерный щит так, что между ним и штангами остался маленький зазор, только чтобы шайба проникла. Затем провел серию бросков. После каждого из них шайба оказывалась в воротах. Попросил нападающих повторить. Ни у кого не получилось, хотя среди спартаковцев были и хоккеисты сборной страны.

Феноменально, ничего не скажешь. Вот только с необходимыми тренеру качествами это мало связано.

Будучи игроком, Бобров делал то, что он никогда не делал, оказавшись в роли тренера, – каждый день занимался повышением мастерства. Он с первых минут своего появления на площадке заметно выделялся среди партнеров. Он великолепно катался на коньках – это из хоккея с мячом. Но в отличие от других он сразу же привык к небольшим размерам поля, его обводка по-прежнему, как и в хоккее с мячом, была феноменальной. Чутье Боброва на шайбу, точный выбор позиции поражали. Он почти всегда оказывался там, где через долю секунды возникала шайба. Публике, ходившей «на Бобра», казалось, что в хоккей с шайбой он играет всю жизнь. «Бобровский прием», «бобровский финт», гол «по-бобровски» – в советском хоккее эти определения прижились с первых дней. Всё, включая скорость, которую Бобров умело, словно опытный автогонщик, регулировал, казалось врожденным. Но!.. Рассказывают, что когда у Боброва поначалу не получался бросок справа, он повторял это упражнение до трехсот раз каждый день. Это как футболист киевского «Динамо» Валерий Лобановский со своими знаменитыми угловыми – на тренировках, оставаясь после занятий, он подавал до тысячи корнеров в неделю.

Став тренером, Бобров не отвлекался на каждодневную рутинную работу и «тренерский бросок справа» больше не ставил.

Они – Тарасов и Бобров – и вопросы дисциплины решали по-разному. Тарасов спуску не давал никому. С диапазоном его наказаний, вплоть до отправки на гауптвахту, все хоккеисты ЦСКА знакомы были не понаслышке.

Бобров же старался разбираться с нарушителями по-свойски. Об этом было известно, и фоменковская реплика – «Вы тоже, говорят, не святой были» – не случайна. Ее, обращаясь к Боброву, можно было произносить без опасений вызвать его гнев. К соблюдению режима в своих командах он относился примерно так же, как сам к этому относился, когда играл.

В бытность Всеволода Михайловича главным тренером футбольного ЦСКА как-то раз, после очередной победы, два игрока, лейтенанты по званию, попали в милицию.

В парке Горького в Москве вахтер не пускал их в «стекляшку», посчитав гостей пьяными, и они, подхватив у мороженицы тележку, словно тараном разбили ею стеклянную дверь. Их, понятно, забрали, составили в милиции протокол, а когда узнали о воинской принадлежности, сдали в комендатуру. Оттуда доложили по инстанциям; обоих быстренько лишили звездочки, превратив в младших лейтенантов, и решили устроить в команде показательную порку – в присутствии какого-то крупного чина из Главного политического управления. Собрание вел Бобров. Он допрашивал провинившихся.

– Чего вы, скажите, праздновали?

– Так выиграли же, Всеволод Михайлович!

– Ясно. А что пили?

– Шампанское, Всеволод Михайлович.

– Неужели коньячком не лакирнули?

– Нет.

– Ну как же так? Зачем тогда шампанское пили? Или всё же лакирнули?

– Ну, было дело, Всеволод Михайлович.

(Чин из Главпура удовлетворенно кивал головой – всё, мол, правильно, надо из них все подробности вытащить – и быстро записывал.)

– Так, а потом, конечно, девочек вызвонили?

– Да нет, Всеволод Михайлович!

– Как нет? А зачем тогда шампанское пили и коньячком лакирнули?

– Ну да, вызвонили девчонок.

– Так, а в «стекляшку» потом отправились добавлять. Так?

– Так, Всеволод Михайлович.

– И вас забрали.

– Забрали, Всеволод Михайлович и протокол в милиции составили.

– Это понятно. Протокол я даже читать не буду. Я его сразу порву. Известно, что они пишут. Сам не раз попадал. Всё. Пошли на тренировку.

Главпуровский чин в изумлении поднял голову:

– Как – на тренировку?

– А так, – ответил Бобров. – У нас игра через два дня.

Даже при самом богатом воображении невозможно спроецировать подобную ситуацию на Тарасова!

Они всегда были разными. С тех времен, когда играли. С разными подходами к спорту, к себе, к жизни. На площадке Тарасов и Бобров играли в одной тройке. Вместе с Бабичем. По свидетельству очевидцев, на льду они были единым целым, маленьким коллективом. Эта тройка, благодаря высокому уровню командных взаимодействий, в чемпионате СССР 1948 года забросила 97 шайб, остальные нападающие ЦДКА – всего 11. А вне площадки дружбу не водили. Бобров и Бабич всегда были вместе, Тарасова же с собой не брали. Да он и не стремился к ним, резко отрицательно относясь к случавшимся похождениям обоих. Тарасов считал, и считал справедливо – особенно с тренерской колокольни, – что его партнеры понапрасну тратят силы и здоровье. Поведение партнеров его, мягко говоря, не радовало. Пользуясь талантом и вседозволенностью, зачастую поощряемой окружающими, они подавали плохой пример команде – чего уж тут радостного?

Высказывалось мнение, что Бобров как специалист хоккея не уступал Тарасову, но «целиком и полностью погрузиться в него не мог, поскольку периодически переключался на футбол». Так считает, например, журналист Леонид Трахтенберг.

Но вот другое мнение – известного советского футболиста, впоследствии тренера Владимира Федотова, сына легендарного Григория Федотова, вместе с которым в футбольном ЦДКА в разные годы играли и Тарасов, и Бобров. Вторым тренером в футбольном ЦСКА он работал при обоих. «Анатолий Владимирович посвятил спорту всю свою жизнь, тогда как Всеволод Михайлович видел в жизни немало других прелестей и не хотел себе в них отказывать, – полагает Федотов-младший. – Тарасов был Педагог с большой буквы. Говорят, он, подобно актеру, репетировал свои монологи у зеркала. Впрочем, с его мимикой и жестикуляцией достаточно было одного взгляда, чтобы всем всё стало ясно. Он постоянно что-то придумывал и изобретал. И результаты своих открытий и экспериментов не уставал заносить в тетрадь. Тарасову не хватало двадцати четырех часов в сутки, и поэтому на заре он уже был на ногах».

Вдова Боброва Елена Николаевна рассказывала районной газете «Сокол» о сохранившейся у нее фотографии, на которой Константин Симонов, Анатолий Тарасов со своим внуком и Всеволод Михайлович с маленьким сыном Мишкой на спортивной площадке дома вместе играли в хоккей: «Заслуженные пенсионеры нашего дома собирались за сеткой и смотрели, как это происходит – удивительное было зрелище». Но это, конечно, не значит, что выдающиеся мастера хоккея были добрыми соседями. Скорее всего, вместе их на площадке с детьми свел Симонов, приехавший к кому-то из них в гости и попросивший устроить дружеский матч.

«Со своим “недругом” и соседом по дому, – говорила в другом интервью Елена Боброва, – они почти не общались. А вот я дружу с Ниной Тарасовой и ее дочками».

Нина же Григорьевна высказывалась на этот счет уклончиво: «Тарасов считал, что режим для всех. Но в душе к Севе тепло относился, даже в книге так написал».

Деликатность Нины Григорьевны очевидна. В книге «Настоящие мужчины хоккея» Тарасов написал о Боброве очень тепло. Причем не только как об игроке («Игрок-легенда – это самая верная и емкая характеристика Всеволода Боброва, великого форварда и нашего футбола, и нашего хоккея…»), но и как о тренере.

…Еще будучи тренером ВВС, Тарасов набрался храбрости и написал письмо Сталину, которое передал «вождю народов» через его сына Василия. В письме Тарасов обосновал, почему советские хоккеисты должны участвовать в различных международных соревнованиях, чемпионатах мира и Европы. Читал ли тарасовское послание Сталин или нет, неизвестно, но вскоре в Спорткомитет поступило указание готовиться к чемпионату мира 1953 года.

Первым старшим тренером сборной СССР на первом для нее чемпионате мира должен был стать Анатолий Тарасов. Он возглавлял команду, которая под вывеской студенческой сборной страны ездила на Всемирную зимнюю универсиаду в Вену (и конечно же, выиграла у настоящих студентов). Тарасов настаивал на том, чтобы эту команду заявили на чемпионат мира 1953 года в Швейцарии. Зная расклад сил перед турниром, он был уверен в победе советских хоккеистов.

Годом раньше СССР вступил в Международную лигу хоккея на льду (ИИХФ). Международных препятствий для участия Советского Союза в первом чемпионате мира не было. Их создали дома.

«Вспоминается трагикомическая история, – писал Тарасов в своей книге «Совершеннолетие». – 1953 год. Наши хоккеисты приняты в Международную федерацию хоккея. Цюрих ждет участников предстоящего первенства мира. С особенным нетерпением ждут сборную СССР, новички всегда интересны. Тем более что совсем недавно, неделю назад, советские хоккеисты выиграли в Вене студенческие игры, победив сильные команды Чехословакии и Польши со счетом 8:1 и 15:0. Интерес к предстоящему чемпионату мира всё возрастал. Мы с волнением готовились к первым трудным испытаниям. И вдруг нам объявили, что в Цюрих команда не поедет: болен Всеволод Бобров. А без Боброва, были уверены руководители нашего хоккея, мы победить не сможем. В коллектив, в команду сильнейших хоккеистов страны не верили. Верили в одного хоккеиста. Обидно!

Я был потом в Цюрихе. Смотрел все игры. Турнир проходил в два круга. И тогда был уверен, и сейчас верю, что мы могли выступить успешно: команда была готова».

О степени готовности своей команды Тарасов мог судить лучше, чем кто-либо другой. Хотя ссылка на победы над чехословацкими и польскими студентами «не работала»: слишком уж неравными оказались силы соперников. Но состав участников чемпионата давал дополнительные возможности. В Швейцарии не было канадцев и американцев, только сборные хозяев турнира, Швеции, ФРГ и Чехословакии, которая, сыграв четыре матча из шести (при поражении в первом круге от шведов – 3:5), чемпионат ввиду объявленного дома траура покинула: 12 марта президент страны Клемент Готвальд вернулся из Москвы с похорон Сталина в плохом самочувствии и через два дня умер от разрыва аорты. (Чемпионат, к слову, стартовал 7 марта, и вовсе не исключено, что сборную СССР даже в том случае, если бы она была заявлена, могли на турнир не пустить из-за смерти Сталина и траура, объявленного в Советском Союзе с 6 по 9 марта.)

Так или иначе, тарасовская сборная на чемпионат мира 1953 года не поехала. Тарасов пытался убедить руководителя студенческой делегации Константина Андрианова, дозванивался до Москвы, отправлял из Вены телеграммы Николаю Романову. Бесполезно. Ему не сказали, что сроки подачи заявки, руководством ИИХФ – специально для СССР продленные на три недели, истекли еще до начала студенческих соревнований.

Решение не отправлять команду в Швейцарию было принято еще до выезда команды в Вену. Бобров действительно был травмирован: он перенес операцию на коленном суставе. В Австрию с командой Бобров ездил, но не играл. Не выступал он и в чемпионате страны, проходившем с 30 ноября 1952 года по 25 января 1953-го и выигранном его командой ВВС. Страх перед возможным поражением парализовал спортивное начальство. В памяти засела реакция Сталина на проигрыш сборной СССР олимпийского футбольного турнира в Финляндии югославской команде. Тогда с подачи Лаврентия Берии разогнали команду ЦДСА и фактически – саму сборную. Романов не хотел повторения той истории. Ни один спортсмен, на майке которого были начертаны буквы «СССР», ни одна команда, именовавшаяся «сборной СССР», не имели права кому-либо проигрывать и тем самым вредить имиджу советского спорта, а значит, и страны.

В изданных в Советском Союзе, а позже в России хоккейных энциклопедиях под первым номером в списке официально зарегистрированных матчей сборной СССР значится матч с финской командой (8:1), состоявшийся в Тампере 29 января 1954 года.

Формально так оно и есть. На самом же деле некоторые серьезные статистики, в частности доктор медицинских наук профессор Олег Беличенко, первым называют матч советской сборной с национальной командой Норвегии (6:0), проходивший 11 марта 1953 года в Москве. Согласно Беличенко, «для того чтобы матч приобрел статус официального, требуется, чтобы хоккейная федерация хотя бы одной из стран, команды которых встречались, признала его таковым». Федерация хоккея Норвегии сделала это в 1955 году.

Почему же ее примеру не последовала Всесоюзная секция хоккея, прародительница нынешней Федерации хоккея России? Ответа на этот вопрос не существует. Только – догадки и предположения. Считается, в частности, что к тому времени у нас привыкли к названию «сборная Москвы», под которым, стоит вспомнить, команда играла с ЛТЦ. Надо сказать, что матч с норвежцами висел, что называется, на волоске. Его собирались отменить из-за проходивших накануне траурных мероприятий после смерти Сталина. Но не решились, опасаясь международного скандала. К тому же на 20 марта была назначена ответная встреча в Осло. Ее пропускать тоже не хотелось – в силу состоявшихся договоренностей и финансовых выгод. Но матч в Осло (10:2) также не вошел в реестр официальных.

В начале 50-х годов, когда советские команды (сборная в том числе) стали ездить на тренировочные сборы в ГДР, где можно было плодотворно работать на единственном в послевоенной Восточной Европе катке с искусственным льдом, сборная страны под привычной вывеской «сборная Москвы» сыграла довольно много спарринговых матчей с восточногерманской командой. Победы с крупным счетом (гости забивали порой по полторы-две дюжины шайб) следовали одна за другой, но советские тренеры не обращали на эти «достижения» никакого внимания, осознавая уровень соперника. Эти матчи они превращали в тренировки, преследуя в них локальные цели по формированию связок и звеньев, взаимозаменяемости в них.

Тренировали неофициальную сборную Владимир Егоров, Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов. Тарасов в некоторых матчах выходил на площадку в качестве игрока в тройке Бабич – Тарасов – Елизаров и почти всегда забрасывал по нескольку шайб. В команде не было ни Боброва, ни Шувалова, которых не отпустил Василий Сталин, посчитавший, что они нужнее футбольному ВВС, вступавшему в очередной чемпионат СССР. А Бабича, в футбол не игравшего, – отпустил.

Тарасову гарантировали тогда, что в 1954 году советская команда поедет в Стокгольм на хоккейный чемпионат мира. Она и поехала. Вот только без Тарасова. Почему?

Осенью 1953 года сборная отправилась в ГДР на ставшие привычными тренировочные сборы. Тарасов впервые в истории советского хоккея начал проводить по два занятия в день (а если учитывать 40-минутную утреннюю зарядку на льду, то можно сказать, что и по три). В ГДР на берлинской арене «Вернер Зееленбиндер-халле» был искусственный лед. Тарасов, не желая терять драгоценное время, распорядился разместить команду не в городке Кинбаум, расположенном поблизости от Берлина, а непосредственно на арене. Немецкие друзья расставили в гимнастическом зале арены кровати для хоккеистов сборной СССР, и пошла предельно изнурительная работа. Тарасов, не имевший тогда опыта двух– или трехразовых тренировок, безусловно, переборщил. К сумасшедшим нагрузкам спокойно отнеслись лишь молодые игроки из армейского клуба, а вот игроки сборной из «Динамо» и «Крыльев», да и армейские ветераны, после вечернего занятия не могли от усталости расшнуровать ботинки с коньками. После же того как Тарасов еще больше увеличил нагрузки, перестали выдерживать даже самые крепкие спортсмены.

Могучий защитник ЦДКА Сологубов только приступил к тренировкам в новом для себя виде спорта – хоккее с шайбой. Его предупреждали о том, какие огромные физические нагрузки ждут хоккеистов. Первый для защитника тренировочный сбор с командой в Свердловске это подтвердил. Тарасов, выступавший в роли играющего тренера, убеждал всех, что только на основе отменной физической готовности можно успешно заниматься тактическими разработками и ставить перед командой задачи по их реализации. Он и себе не давал послаблений и работал наравне со всеми. Зачастую – больше других, появляясь на тренировках раньше всех и уходя с них последним. Злые языки утверждали, что делал все это Тарасов только для того, чтобы подняться над Бобровым, бесспорным лидером команды. Суждение ошибочное. Что бы кто ни говорил, уже в те годы Тарасов смотрел на Боброва глазами тренера.

Бобров язвил в адрес Тарасова, когда говорил, что тот «сам потел впустую и напрасно заставлял так же потеть других». В силу своего безмерного таланта Бобров, наверное, мог и не надрываться. Но он потел, бесконечно отрабатывая, шлифуя броски и прорывы в хоккее и удары по воротам в футболе. Большинству же его партнеров без предлагавшегося Тарасовым «потения» ничего серьезного в спорте не светило.

Можно предположить, что, окажись в то время в команде Бобров (он осенью был занят: оправившись от травмы, провел в 1953 году несколько матчей в первенстве СССР за «Спартак» и выиграл чемпионский титул вместе с Игорем Нетто, Борисом Татушиным, Алексеем Парамоновым, Никитой Симоняном, Николаем Дементьевым и другими), ропот в сборной, несомненно, перерос бы в бунт.