Текст книги "Анатолий Тарасов"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

В следующем донесении в ЦК КПСС вошла информация от военной цензуры, изучившей содержание книг и статей Тарасова за шесть лет, сличившей тексты с тем, что вышло в Швеции, и не нашедшей в шведском варианте ничего такого, чего не было бы в книгах.

И наконец, третий рапорт, составленный после бесед с Тарасовым в Генеральном штабе Вооруженных сил СССР с главнокомандующим Сухопутными войсками:

«При расследовании вскрыты факты, свидетельствующие о том, что тов. Тарасов А. В. не всегда серьезно и ответственно подходил к установлению знакомств с некоторыми иностранными журналистами, порой допускал излишнюю доверчивость в беседах с ними, что явилось поводом для использования его имени в буржуазной печати. В этой связи тов. Тарасову А. В. строго указано командованием».

А может быть, с отставкой-72 всё действительно гораздо проще? И не связаны с ней конспирологические закрутки, отсутствуют заговоры и интриги, нет прямых доказательств причастности власть имущих к одному из самых неожиданных событий в советском хоккее?

Если не считать фразы из документального фильма о тренере («Мы поставили условие: Саппоро и всё!»), то Тарасов публично по этому поводу высказывался – и довольно подробно – лишь однажды, в книге «Путь к себе».

«Вскоре после XI зимних Олимпийских игр в Саппоро, – писал он, – Аркадий Иванович Чернышев и я попросили освободить нас от работы со сборной СССР по хоккею. Просьба эта была удовлетворена.

Хотя в газетах было официальное сообщение о причинах нашего ухода, тем не менее возникло великое множество фантастических догадок. Все были в недоумении: тренеры обычно так не поступают, их чаще снимают, нежели ждут, пока они уйдут сами. А эти тренеры подали в отставку, да еще после важной победы на Олимпиаде!

Нужно, видимо, объяснить, что же произошло, рассказать о мотивах ухода. И Чернышев, и я собирались сделать это еще раньше, согласовали свое решение с руководителями нашего спорта, в том числе с нашими ведомственными. Мне стало тяжело работать с двумя командами. Очень много внимания необходимо было уделять своему клубу. Армейцы должны быть сильнейшими в стране, в Европе, в мире, обязаны готовить больших мастеров в сборную, ибо ЦСКА – костяк национальной команды… Добавьте ко всему этому триста с лишним хоккеистов школы ЦСКА, за чьими занятиями я тоже должен следить. Такой круг забот требует времени и здоровья, а с годами, к сожалению, каждый из нас не становится моложе и сильнее. Мне хотелось передохнуть: чувствовалось, что стал сдавать. Болел всё чаще».

Всё вроде бы предельно ясно. «Множество фантастических догадок» – в сторону. Единственная причина отставки – непомерные нагрузки.

Над книгой «Путь к себе» Тарасов работал летом 1973 года. Чуть больше года прошло с той поры, как он передал вместе с Чернышевым команду Боброву и Пучкову, пожелал им успеха и попросил сохранить традиции, выработанные в сборной за победное десятилетие: «Считаю, что мы передали прекрасный коллектив. Именно этим и объяснялся наш совет не изменять состав команды – ведь до чемпионата мира в Праге оставалось пятьдесят дней». Как человек долга и данного им слова, Тарасов даже намеком не обмолвился об истинных причинах отставки – своей и Чернышева – после безоговорочного успеха в Саппоро. И дело вовсе не во временах, исключавших публичное предъявление правды о подавляющем большинстве событий, происходивших в жизни общества. Дело в Тарасове. В его нежелании обнародовать истинные причины поразившей всех отставки и поставить тем самым под сомнение правильность принимаемых наверху решений. Тем более в ситуации, когда существовали договоренности с представителями властей, неважно в данном случае, партийных или спортивных, – они всегда действовали синхронно. Да и кто позволил бы тогда публикацию в книге рассказа о реальных взаимоотношениях фигур из власти, пусть даже случайных, с тренерами-профессионалами.

Тарасова огорчали, конечно, суждения о том, что, мол, сборная всякий раз становилась чемпионом мира случайно, что достойных соперников у нее нет, что тренеры руководствуются какими-то своими интересами, преувеличивая объем трудностей в работе. Но не до такой степени огорчали и раздражали, чтобы в угоду недоброжелателям бросить дело и под предлогом нахлынувшей усталости отойти в сторону.

Журналист Александр Петров, возглавлявший в новейшие времена еженедельник «Хоккей», поинтересовался у Чернышева причиной их ухода после Саппоро. Чернышев ответил предельно корректно: «Так сложились обстоятельства». На чемпионате мира в Турку в 1991 году, куда Анатолий Владимирович приезжал в сопровождении дочери Галины, такой же вопрос Петров задал и ему.

Тарасов знал Петрова, что называется, с пеленок. Отец журналиста, Дмитрий Петров, играл вместе с Тарасовым в команде ЦДКА по хоккею с мячом, а потом стал играть и в «шайбу», был вратарем. Петров-старший никак не мог привыкнуть к вратарской клюшке – без нее голкиперу возбранялось выходить на площадку. Однажды судья, увидев Петрова без клюшки, потребовал немедленно взять ее в руки. «А вот она», – сказал Петров и показал арбитру небольшую игрушечную клюшечку, привязанную к запястью, – размеры клюшки в правилах тогда не обговаривались.

В Турку Тарасов пробурчал Петрову-младшему: «Весь в папу, ничего не боится». А на вопрос ответил так: «Ничего нового я тебе не скажу». И повторил чернышевское – про «обстоятельства».

Тарасов был удивлен тем, что канадцы дали согласие на проведение серии сразу после неудачи советской сборной в Праге. Когда он и Чернышев узнали о предстоящих матчах, обоим стало грустно: это была их сборная, которую они готовили к играм с профессионалами.

«Мы с Аркадием Ивановичем рассчитывали, что руководители Спорткомитета обратятся к нам за помощью, – отмечал в «Родоначальниках и новичках» Тарасов. – Но этого не последовало. К тому времени куратором сборной стал один из зампредов Спорткомитета, человек энергичный, но и небескорыстный, он был не прочь извлечь из хоккейных побед пользу для себя. И он знал также, что мы с Чернышевым этого не потерпим».

Не последовало не только обращения за помощью. Тарасова даже не пригласили на канадскую часть Суперсерии в качестве почетного гостя. В Москве же ему трудно было свыкнуться с мыслью, что он приходит на игры в роли зрителя.

Есть и такая версия отставки-72. На уходе, дескать, настоял Тарасов, Чернышев с ним согласился, а Сергей Павлов пытался уговорить обоих остаться у руля команды. Не уговорив, жутко на них осерчал. И когда Бобров проиграл чемпионат мира в Праге, Павлов встал за него горой и, ни секунды не раздумывая, разрешил заменить ставшего Боброву неугодным Пучкова на Бориса Кулагина. Тарасов же чуть ли не соглашался идти работать в сборную третьим тренером, помощником Боброва и Кулагина.

С Павловым, надо сказать, в первой половине 80-х годов тоже обошлись по-свински. Высоким руководителям не хотелось иметь рядом с собой энергичного министра спорта, готового в любой момент заняться активной политической деятельностью, и они отправили его послом в Монголию. Почти все работавшие с ним в Улан-Баторе вспоминают время «при Павлове» как самое интересное время в посольской жизни в этой стране, расположенной на обочине мировой политики. Павлов моментально превратился в дипломата высокого ранга, уровень которого позволял ему оказаться в одном из кабинетов на шестом этаже здания МИДа на Смоленской площади. Однако после Монголии Павлова отправили в Бирму. И там он проявил себя самым лучшим образом. Но стоило ему в 1989 году отметить 60-летие, как в посольство поступила шифрованная телеграмма, предписывавшая Сергею Павловичу сворачивать деятельность посла – пора, дескать, на пенсию.

В Москве Павлов, полный сил, записался на прием к министру иностранных дел СССР Эдуарду Шеварднадзе, которому протежировал во времена комсомольской молодости и которого на каком-то этапе даже считали «выдвиженцем Павлова». Министр экс-посла не принял. Только и остались от Шеварднадзе письма Павлову, одно из которых процитировал в своей книге «Лидер», посвященной Сергею Павловичу, журналист Всеволод Кукушкин: «Как восход солнца над горами был твой приезд в Грузию…» Не так ярко, как о Леониде Ильиче Брежневе, но всё же…

…После того как Викулов бессменно отыграл в составе сборной СССР семь сезонов, его – на некоторое, правда, время – сделали «козлом отпущения» за проигранный в 1972 году чемпионат мира в Праге. Поначалу, узнав о том, что его не вызвали в национальную команду, Викулов «испытывал даже радость». В интервью еженедельнику «Футбол-хоккей» он объяснил почему: «Мне игра в сборной доставляет удовлетворение только тогда, когда я – часть постоянного звена. Когда ты “прислуга за всё” – сегодня здесь, завтра там, послезавтра на третьем месте, подменяешь заболевшего, а когда все здоровы и в порядке, отправляешься неизвестно на какое время в запас, – это не игра, а мучение. Я всегда сочувствовал Мальцеву и удивлялся тому, как он мужественно переносит все эти смены. И вот я тоже остался в сборной без тройки: Фирсов сошел, Харламов вернулся к Петрову и Михайлову».

Вскоре Викулову сообщили, что изгнан он из сборной по той причине, что в Праге на чемпионате мира не старался, что едва ли не нарочно не забивал голы и стал одним из главных виновников неудачи. «Для спортсмена, – говорил Викулов, – хуже оскорбления быть не может. Спортсмен, который выходит на лед и не делает всего, что в его силах, для победы своей команды, – это не спортсмен. Это последний человек. Обвинить в таком – все равно, что обвинить в преступлении. Но обвиняемого судят, он там может доказать, что обвинение несправедливо. А тут ведь ничего не докажешь».

Спустя время Викулова вновь стали приглашать в сборную. Он, разумеется, не отказывался. Один раз только попросил его не вызывать, но потом одумался. Его то брали, то оставляли дома. Он то играл, то сидел на лавке. Это непостоянство нервировало форварда. Как и то, что зачастую его стали брать в самый последний момент – уже после того как все партнеры вместе прошли курс подготовки к тому или иному турниру. Удивляло Викулова, становление которого как хоккеиста проходило при Тарасове, ни о чем ином, кроме как о победе в любом соревновании и слышать не желавшего, что перед командой, пусть даже и экспериментальной по составу, могли поставить задачу, как это было перед «Кубком Канады-76», – занять третье место…

Серия-72 была обставлена как событие, проходившее в рамках соглашения по культурному обмену, заключенного на государственном уровне между Советским Союзом и Канадой. Не просто хоккеисты договорились встретиться и сыграть, а смешанная правительственная комиссия двух стран подробно разработала все пункты этого соглашения, в котором нашлось место спорту вообще и матчам сборных СССР и Канады в частности.

19 июля 1972 года окончательно завершились переговоры по проведению матчей. Были обговорены все детали, вплоть до мелочей. На пресс-конференции объявили, что в состав гостевой делегации может быть включено не больше 30 хоккеистов (канадцы попросили, чтобы им увеличили квоту на поездку в Москву до 31 игрока – еще не было известно, сумеет ли восстановиться к матчам Бобби Орр), а хозяева своей части серии вправе выбирать на матчи из «списка 35». Тогда же был опубликован состав советских кандидатов (31 игрок) на сентябрьские матчи. Из олимпийских чемпионов Саппоро в нем не было только защитника Игоря Ромишевского, который завершил карьеру. Но зато включенными в список оказались Виталий Давыдов и Анатолий Фирсов. Всего ЦСКА был представлен тринадцатью хоккеистами. Вся эта «чертова дюжина» играла за ЦСКА в первом контрольном матче сборной, названной «сборной Москвы», и проиграла остальным кандидатам на поездку в Канаду со счетом 1:8. Это позволило тем, кто приветствовал в феврале замену тренеров сборной, поаплодировать «мудрому решению»: ЦСКА Тарасова был разгромлен сборной Боброва и Кулагина, обошедшихся без ведущих армейских хоккеистов.

В Канаду тренеры повезли 27 игроков. Давыдова и Фирсова среди них не было. Прессе Бобров объяснил это так: «Фирсов и Давыдов не успели полностью восстановить форму после травм. Верю, что к московской серии встреч они будут в хорошем состоянии и примут участие в играх с канадцами».

Оба игрока травмированы не были, пребывали в августе примерно в таком же состоянии, как и все остальные сборники. К московским матчам оба, безусловно, пришлись бы «впору», но их кандидатуры больше не рассматривались. Фирсов же свой высокий уровень подтвердил в финальном матче – ЦСКА против «Спартака» (6:3) – за приз «Советского спорта», состоявшемся в Москве между канадской и московской частями Суперсерии.

Отсутствие Фирсова среди тех, кто отправился в Канаду на матчи Суперсерии, было признано в хоккейных кругах Советского Союза «сенсационным». Журналист Дмитрий Рыжков выдвинул две версии такого решения. Первая: Фирсов отказался сам – в знак протеста против отсутствия в тренерском штабе сборной Тарасова. Вторая: форвард был выведен из состава за «подрывную деятельность» против Боброва и Кулагина. Рыжков назвал вторую версию «близкой к истине» и сослался при этом на «донос Сыча». Вот только вопрос: вел ли Фирсов «подрывную деятельность» или это плод чьего-то обостренного воображения?

Была ли интрига в ситуации с отсутствием Давыдова и Фирсова в составе бобровско-пучковской, а затем бобровско-кулагинской сборной? Давыдов вроде бы еще перед Олимпиадой-72 пришел к решению завершить карьеру в сборной. Но играл так, что сборная не должна была пройти мимо него. Фирсов же намеревался еще после сезона-1970/71 уйти с площадки и не раз говорил об этом. Но не надо забывать, какой была в тот год обстановка в ЦСКА: уход Тарасова в «академический отпуск», самостоятельное тренерство Кулагина… На фоне неудач клуба фактически Фирсова «выдавливали» из команды. Вот он и заявил тогда о предстоящем уходе, ссылаясь на общую усталость, особенно психологическую. Однако вернулся Тарасов и убедил Фирсова продолжить карьеру – и в ЦСКА, и в сборной, по меньшей мере до завершения олимпийского турнира в Саппоро. И Фирсов вновь заиграл так классно, как и прежде, и с полным на то основанием вправе был ожидать дальнейших приглашений в сборную – на чемпионат мира в Праге и тем более (об этом Анатолий Васильевич и его тренер Анатолий Владимирович всегда мечтали) на Суперсерию с канадскими профессионалами. Олег Белаковский, хорошо знавший всех хоккеистов, говорит, что Фирсов «гораздо тяжелее всех травм переживал уход из сборной».

В Саппоро, за несколько недель до чемпионата мира, тройке, в которой Фирсов играл с Харламовым и Викуловым (тарасовская идея!), равных в советской команде не было. Она забросила почти половину всех шайб – 16 из 33.

Фирсов был убежден, что от сборной его отлучили в результате закулисных интриг. «“Доброжелатели”, – полагал он, – нашептали Боброву: дескать, Фирсов, любимчик Тарасова, будет мешать новому главному тренеру нормально работать, станет мутить воду в команде. Да мы всегда костьми ложились в играх за сборную, бились до последнего. Честь страны была для нас превыше всего».

Бобров между тем, не включив Давыдова и Фирсова в заявку на Прагу-72, сослался на тщательное медицинское обследование, которое, как и предполагал тренер, подтвердило, что игроки устали и рассчитывать на них, по крайней мере в этом сезоне, не было смысла.

Александр Пашков назвал отсутствие Фирсова в составе «фатальной ошибкой» тренеров, напрямую сказавшейся на результате – и в Праге, и в Суперсерии, ибо «присутствие Фирсова – это, как минимум, пять-шесть дополнительных шайб в ворота соперников». К тому же отсутствие Фирсова заметно ослабило игру Рагулина, Цыганкова и Викулова.

По Фирсову, между прочим, Бобров высказывался и перед декабрьским известинским турниром 1972 года, то есть уже после чемпионата мира и Суперсерии. «Должен сказать, – отмечал он, – еще об одном нападающем, на которого мы рассчитываем в будущем. Я имею в виду Фирсова. В некоторых играх накануне перерыва он был прежним Фирсовым, а во втором матче против “Брюнеса” сыграл выше всяких похвал. Если в феврале его игра стабилизируется, он может рассчитывать на место в сборной на чемпионате мира».

Но вернемся к загадочной отставке-72 Тарасова и Чернышева. В «сухом остатке» набирается десять ее версий.

Тренеры поссорились и отказались сотрудничать. По указу из ЦК КПСС сняли обоих.

Боялись матчей с профессионалами из Канады и потому ушли.

Не выполнили указание сверху: не стали играть с чехами в Саппоро вничью.

Решили уйти победителями, понимая, что у чехов в Праге им не выиграть.

Сыграли в Японии коммерческие игры, проигнорировав запрет Павлова.

Ушли из-за накопившейся усталости.

Выбивали премиальные, шантажируя уходом, и Павлов внезапно согласился.

Чехословацкое руководство обратилось к руководству советскому с просьбой не присылать на чемпионат мира в Прагу Тарасова.

«Тарасов хотел, чтобы ему присвоили звание Героя Социалистического Труда, и с этой целью было написано заявление о добровольном уходе из сборной СССР» (уровень фантастичности этой версии требует обнародования имени автора: Анатолий Кострюков).

«Испытанные полководцы многократных чемпионов мира решили передать “эстафету наставничества” более молодым коллегам – своим бывшим ученикам» (и эта версия в силу своей нелепости требует назвать имя автора: Олег Спасский).

…Что можно сказать по этому поводу? На самом деле никуда Тарасов уходить не собирался. Он стал, на мой взгляд, жертвой закулисных игр, устроители которых не могли забыть майский лужниковский демарш 1969 года и мастерски, мстя тренеру, ввели в его заблуждение. Тарасов, и близко не предполагавший, что с ним могут так поступить, поверил, во-первых, в то, что им с Чернышевым, но особенно ему (в силу беспредельной ненависти со стороны «друзей»), лучше в Прагу на чемпионат мира не ездить; во-вторых, в не вызывавшую никаких сомнений формулировку при назначении Боброва и Пучкова вместо них с Чернышевым – только «для подготовки сборной команды к чемпионату мира и Европы 1972 года»; и, наконец, в-третьих, в имевшую место «договоренность» с Павловым, о которой Тарасов упомянул в своем заявлении.

Но его обманули.

Глава девятнадцатая ПОСЛЕДНИЙ СЕЗОН

В начале сентября 1973 года были опубликованы составы команд, которым предстояло выступить в очередном чемпионате страны. В списке ЦСКА в графе «тренеры» последний раз в истории советского хоккея значилось: «старший тренер – заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР Анатолий Владимирович Тарасов».

Сезон-1973/74 стал последним для Тарасова. По этой причине стоит, по всей вероятности, остановиться на нем подробнее, нежели на остальных. После этого сезона он не возглавлял никакой команды, если, разумеется, не считать оказавшегося, как выяснилось по прошествии времени, бессмысленным, странного появления в футбольном ЦСКА.

Последний свой сезон в роли наставника Тарасов начал с победы. В финальном матче турнира на призы газеты «Советский спорт», проходившем в ленинградском Дворце спорта «Юбилейный», ЦСКА в исключительно тяжелой борьбе обыграл «Спартак» (6:5).

Уже на предварительной стадии турнира можно было увидеть ЦСКА в новом обличье. В прежнем составе выступала только первая тройка – Михайлов, Петров, Харламов. Фирсов окончательно перешел в тренеры, без приставки «играющий», и с лавочки стал вместе с Константином Локтевым помогать Тарасову. Место Фирсова в тройке занял 19-летний Виктор Жлуктов, заигравший с Труновым и Викуловым. В третью тройку вошли Блинов, Волчков и Глазов – в одном звене с молодыми защитниками Блохиным и Ковалевым. Обновление – не самый легкий период для команды. Меняются поколения игроков, и Тарасов на этом фоне вплотную занялся проверкой новых вариантов формирования звеньев, созданием новых связей между игроками.

В финальном матче ЦСКА повел в счете 2:0. Казалось, всё складывалось легко. Но затем армейцы пропустили три шайбы, проиграли период и с огромным трудом вырвали (оба раза по 2:1) следующие два. На счету нового – третьего – звена, названного Тарасовым перспективным, три гола из командных шести. Экспериментируя с этим звеном, Тарасов попробовал два новых тактических варианта, производных от «системы». В цифровом изображении они выглядели так: 1+3+1 и 2+2+1. В первом случае Ковалев оставался в роли центрального защитника, тройку хавбеков, по всей ширине площадки создававших в динамике игры как вторую линию обороны, так и вторую линию атаки, составляли Блохин, Блинов и Волчков; впереди действовал Глазов. Во втором случае – он Тарасову понравился больше – Блохин, составляя в обороне пару с Ковалевым, призван был к атакам подключаться внезапно, добиваться за счет этого преимущества для армейской атаки, а обоим хавбекам, атаку, разумеется, поддерживавшим, при таких подключениях вменялось в обязанность контролировать фланговые оборонительные зоны своей команды.

Проверил Тарасов и новинку в эпизодах, когда команда играла в численном большинстве. В тройке Петрова место в обороне, замещая Кузькина, рядом с Гусевым занимал Викулов. Так когда-то Тарасов использовал Фирсова. Викулов, в отличие от Фирсова, располагался не у синей линии, а рядом с Михайловым, своего рода «двойной кулак» на пятачке перед воротами соперника, – в расчете на добивание после бросков с дальней и средней дистанций и фланговых передач. Вариант был признан перспективным. «Спартак», когда атаковала эта армейская группа, часто выручал вратарь Зингер, который, по оценке Тарасова, сыграл в матче «шайбы на три лучше Третьяка», действовавшего не самым лучшим образом.

Впервые на турнире «Советского спорта» была опробована заокеанская система с тремя арбитрами на площадке. Тарасов, считая ее для континентального хоккея перспективной, дебютный вариант раскритиковал. Вернее, не раскритиковал даже, а объяснил судьям, что они, побывав в Канаде на специальных семинарах и вызубрив методику тройного арбитража, неправильно располагаются на площадке, неверно передвигаются по ней, часто ошибаются. Связано это, по его мнению, было прежде всего с тем, что тактика игры советских команд заметно отличается от тактических построений канадских и американских клубов. Тарасов, оперируя термином «длина комбинации», привел пример: у клуба «Нью-Йорк Рейнджере» она в среднем составляет примерно 6-7 метров, у ЦСКА же – в четыре с лишним раза больше: 28-30 метров. Это обстоятельство, основанное на точности измерений, предполагает совершенно иное, нежели в НХЛ, расположение арбитров на площадке, прежде всего ассистентов главного судьи.

Арбитров Тарасов никогда не выпускал из зоны своей видимости. Он сердился на них не столько из-за проявлявшихся порой элементов предвзятости, сколько из-за непонимания многими судьями сущности и тонкостей хоккея. Тарасов из года в год убеждался в том, что развитие игры во многом связано с ростом воздействия на нее конфликтных ситуаций. «Действия на грани фола, – считал он, – одна из важнейших сторон такой конфликтности и хоккея в целом, и каждого матча, каждого эпизода в отдельности. Такая и только такая игра позволяет спортсмену полностью раскрывать свои возможности, проявить характер, индивидуальность. Тот, кто научился играть на грани фола, в моем представлении заслуживает отличной оценки, а такая команда – признания коллективом высочайшего класса».

Тарасов и учил своих хоккеистов действовать на грани фола, учил на «отлично». Но когда тарасовский «отличник» приходил сдавать экзамен арбитрам матчей чемпионата страны, они, в силу непонимания тонкостей игры, отправляли его за правильно (но на грани фола!) проведенный прием на скамейку штрафников, резко тем самым меняя картину матча. «И обжегшись раз-другой на таком экзамене, хоккеист научен горьким опытом и уже не станет гнаться за “пятеркой”, а предпочтет твердую “троечку”, – говорил Тарасов о последствиях столь «качественного» арбитража. – И он уже не играет в полную силу, а подыгрывает, он не раскрывает все свои достоинства и возможности: неквалифицированность судей мешает его росту мастера экстра-класса».

Через 11 дней после первого для ЦСКА финала сезона последовал второй – финал Кубка страны. Армейцам противостоял челябинский «Трактор», с которым им пришлось повозиться еще на предварительной стадии турнира на призы «Советского спорта». И в кубковом финале «Трактор» вел после первых двух периодов (2:1). В ЦСКА не пошла игра у Глазова, Жлуктова, Блинова, Трунова. В третьем периоде Тарасов был вынужден рассчитывать в атаке на самых стойких, надежных и бывалых игроков – Михайлова, Петрова, Харламова, Викулова, Мишакова, а также на Волчкова, оказавшегося столь же крепким, как и его опытные партнеры. Варианты троек были самыми разнообразными.

«Вот когда пришлись бы впору операторы, решившие снимать учебный фильм “Тактика силового давления в действии”, – отмечал в комментарии к финальному матчу известный тренер Юрий Баулин. – Можно было бы осуществить съемки и на другую тему: “Что такое добивание шайбы в ворота”». С 43-й по 50-ю минуту Волчков, Гусев, еще раз Волчков и Михайлов забросили четыре шайбы, и игра была сделана. Ее окончательный счет – 6:2.

Наблюдателей настораживало, что в первых матчах сезона, еще до начала чемпионата, ЦСКА почти всегда приходилось догонять соперника. Так было, к примеру, и в полуфинальном кубковом матче, когда исход встречи решался в четвертом периоде. Так произошло и в финале.

«Можно говорить о том, – писал Баулин, – что в минувших матчах перед публикой предстал как бы эскиз той команды ЦСКА, которую мы увидим в разгар сезона, эскиз, где не всё еще ясно. Можно упрекать в непривычно большом количестве просчетов защитников и вратаря ЦСКА – игроков двух линий, которые по праву считаются лучшими в стране. Но столь же основательно можно утверждать и то, что привлекательнейшее и передающееся от поколения к поколению качество ЦСКА – воля к победе и боевой дух – по-прежнему живо в команде и позволяет ей с честью выходить из любых положений. В этом смысле наш чемпион – прекрасный пример для всех».

За кубковый финал «Трактор» отыгрался во втором туре чемпионата. В истории ЦСКА никогда прежде не было, чтобы команда, ведя в счете 5:1, затем проигрывала сопернику, к грандам никакого отношения не имеющему. «Сенсация», ЧП – характеризовать произошедшее можно как угодно. Между тем «Трактор» первые два периода на равных играл с ЦСКА и в турнире «Советского спорта», и в финале Кубка и только в третьем «сдувался». В игре чемпионата, проходившей в Челябинске, всё произошло наоборот. Третий период ЦСКА провалил. А вот в повторной встрече, проходившей на следующий день, разгромил соперника (7:2), выиграв все три периода. Во многом благодаря Фирсову, вернувшемуся в «должность» играющего тренера.

Если поражение в Челябинске каким-то образом можно было объяснить отсутствием на матче Тарасова, то провал в заключительной двадцатиминутке матча из четвертого тура против «Динамо» – 1:5 (!), при том что после двух периодов чемпионы выигрывали 6:2 (3:1 и 3:1), объяснению не поддавался.

И Тарасов был на месте, и Фирсов вновь вышел на площадку. И сыграл 32-летний нападающий, к слову, блестяще, лишний раз подтвердив, что слишком уж рано прекращали карьеру советские хоккеисты. (Владимир Юрзинов как-то заметил, что канадцы играют до тридцати пяти – сорока лет, а «мы уже в 30, встречаясь друг с другом, спрашиваем привычно вслед за традиционным вопросом “Как жизнь?” – “Когда собираешься заканчивать?”».)

Баулин, подметивший слишком большое количество просчетов защитников и вратаря ЦСКА, был прав. В третьем периоде матча с «Динамо» с 47-й по 55-ю минуту Тарасов заменял Третьяка Николаем Адониным. Оборона армейцев не выдерживала натиска соперника в те минуты, когда нападающие ЦСКА не то чтобы бросали играть, но начинали при крупном счете в свою пользу действовать не в полную силу, полагая, что при таком результате проблемы исключены и из кожи лезть совсем не обязательно. Так было при счете 5:1 в Челябинске и 6:1 против «Динамо» в Москве.

Тарасов пребывал в скверном настроении. Он видел разбалансированную команду, непозволительно много пропускающую. Апофеозом очень слабого для ЦСКА старта стало поражение от «Спартака» с неприличным для классной команды счетом 6:8. Дальше – еще один нокаутирующий удар: на своей площадке ЦСКА проиграл рижским динамовцам – 5:8. 6:7 от «Трактора», 7:7 с «Динамо», 6:8 от «Спартака», 5:8 от Риги – перебор несомненный. 30 шайб в воротах ЦСКА в четырех матчах, состоявшихся почти один за другим, – ничего подобного в истории лучшей хоккейной команды страны прежде не наблюдалось. Всего же ЦСКА в первых восьми турах пропустил 39 шайб. Такой результат характерен для команд с «дырявой» обороной, но никак не для клуба, ворота которого защищает Третьяк, а в обороне играют Кузькин, Гусев, Цыганков, Лутченко и другие.

«Загадочную игру» ЦСКА в начале чемпионата Борис Майоров, наблюдатель «с трибуны», объяснил двумя обстоятельствами. Прежде всего, впервые за последние 11 лет ЦСКА узнал, что такое «ледовый голод». Если раньше они тренировались ровно столько, сколько хотели, то в 1973 году, когда в силу различных обстоятельств во Дворце ЦСКА долго не было льда, армейцы оказались в таких же трудных условиях, как и остальные московские клубы. Тут-то и выяснилось, что без былого превосходства в физической подготовленности ЦСКА играет не столь мощно.

И конечно же, не могла не сказаться, по мнению Майорова, замена ветеранов молодыми хоккеистами. Майоров отдал должное Тарасову: несмотря на неудачный старт, тренер всё больше доверяет молодежи. Борис Майоров тоже обратил внимание на слабую игру ЦСКА в обороне (сказалось отсутствие в составе Рагулина). Тарасов в наиболее напряженные моменты матчей был вынужден отправлять на скамейку запасных Кузькина. Нарушал игровую дисциплину Гусев. «Перехватив шайбу, он, как правило, старался сам выйти из зоны, – констатировал Майоров после матча ЦСКА – «Спартак». – Но поскольку большинство его попыток организовать атаку заканчивалось потерей шайбы на границе средней зоны, по вине Гусева у ворот Третьяка возникало немало опасных моментов».

Кулагин, работавший с «Крыльями Советов», согласился с одной из причин слабого старта ЦСКА, названной Борисом Майоровым, – отсутствием у армейцев в подготовительном периоде собственного искусственного льда. «Условия выровнялись, – высказывал Кулагин свое мнение, – и сразу стало ясно: остальные клубы, прежде всего московские, подтянулись по классу к лидеру».