Текст книги "Анатолий Тарасов"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Интенсивная перестройка игры, затеянная в ЦСКА Тарасовым, требовала и психологической перестройки футболистов, и – Владимир Федотов прав – времени.

Вот ведь переплетение судеб! С отцом Владимира Федотова – Гриней, как называл Тарасов Григория Ивановича, Анатолий Владимирович играл на пустырях под Глуховом, а потом тренировался и играл вместе в великом ЦДСА. Володю и дочь свою Татьяну гонял по утрам на зарядке во дворе дома на Соколе. При Тарасове Владимир Григорьевич начал постепенно переходить с игроцкой ступеньки на тренерскую. И стал со временем классным специалистом.

Всем, кто видел тренировки и контрольные матчи ЦСКА весной в Кудепсте и Сочи, бросалось в глаза, насколько круто изменили игроки отношение к делу в сравнении с недавним прошлым. «Серьезность намерений тренеров и футболистов не вызывала сомнений, – отмечал обозреватель еженедельника «Футбол-хоккей» Олег Кучеренко. – Помню, как во время первого тайма тренировочного матча со “Спартаком” все только и говорили: “Вот это да!”, увидев непрекращающийся натиск армейцев на ворота соперников. Что-что, а атлетизм, физическую подготовку опытнейший спортивный педагог А. Тарасов наладить может даже в малознакомом ему пока футбольном деле. И всё же неправы, на мой взгляд, те, кто ждет немедленного чуда. Футбольная команда – сложный механизм. И в победной игре с “Шахтером” в чемпионате мы увидели армейцев, нацеленных на выигрыш, отдающих игре много сил, но пока еще хромающих в чисто футбольном плане».

Татьяна Анатольевна Тарасова довольно точно подметила один немаловажный момент, связанный с работой ее отца в футбольном ЦСКА: «Всему виной больная нога. Просто он привык всегда находиться в гуще тренировочного процесса, на ходу корректировать действия подопечных, давать советы, а здесь у него не было такой возможности. Футбольное поле намного больше хоккейной коробки, и он, хромая, не поспевал за игроками, за группами игроков, не мог с ходу делать замечания. Это его сильно раздражало. А так… Отец всё делал правильно. Многие ребята были благодарны ему за тренировки».

Нина Григорьевна рассказывала, что многие футболисты звонили ей после смерти Анатолия Владимировича, по-доброму его вспоминали.

«Для Тарасова, – рассказывал Борис Копейкин, – не существовало понятие “травма”. Правая нога болит – прыгай на левой, левая – на правой. Если обе – отжимайся! Но вот что удивительно: у меня в том сезоне не было ни одной травмы».

Копейкин, которого в предыдущем составе ЦСКА хотели списывать, отправлять в какую-нибудь другую армейскую команду рангом пониже, при Тарасове стал вторым бомбардиром чемпионата Советского Союза, забив 15 мячей. Это из клуба, занявшего тринадцатое место! В соревновании бомбардиров Копейкин уступил только киевскому динамовцу Олегу Блохину, который в 1975 году стал обладателем «Золотого мяча» – лучшим футболистом Европы.

Владимир Астаповский перед приходом Тарасова тоже оказался в списке на отчисление. А в сезоне 1976 года – следующем после окончательного ухода Тарасова из футбола – собрал массу регалий: первое место в списке 33-х лучших футболистов страны, приз лучшему вратарю по традиционной версии журнала «Огонек», лучший футболист СССР, бронзовый призер монреальской Олимпиады… Есть, словом, что вспомнить. Но Астаповский вспоминал всегда как лучший в карьере сезон 1975 года. «Потому что, – пояснял он, проработал я его с Анатолием Владимировичем Тарасовым – человеком, которому обязан всем».

Одно только это признание оправдывает приход Тарасова в футбольный ЦСКА.

Совместная работа Астаповского с Тарасовым началась с резкого заявления тренера: «Ты – не вратарь!» Бубукину, своему ассистенту, Тарасов как-то, показывая на Астаповского, сказал: «Вот этого чтобы я больше не видел!» 28-летний Астаповский, не мальчик (играл в чемпионском армейском составе в 1970 году), будучи уверенным в том, что после таких слов его из команды отчислят, нашел в себе силы поинтересоваться у Тарасова: «А кто же – вратарь-то?» И Тарасов ответил: «Владик Третьяк – вот кто вратарь. Он у меня на тренировках сразу по три шайбы ловил». Астаповский пытался втолковать тренеру, что хоккей с его шайбами – одно, а футбол – другое. Ворота, дескать, иного размера, и по три мяча ловить, играя в них, невозможно. Тарасов сказал Астаповскому: «Будешь или по три мяча ловить, или – до свидания!» И пробивали Астаповскому на тренировках три или четыре футболиста одновременно, и спал он с мячами в обнимку – Тарасов велел, и на стенку с разгона взбегал, да так, что Тарасов поражался: «У меня Валерка Харламов пять шагов по стенке делал, а ты – шесть.» И падать Тарасов Астаповского заставлял, чтобы чувство страха отбить, – в грязь, на песок с галькой, на бетон.

Поняв однажды, что ничего, кроме пользы, от тренировок Тарасова не будет, Астаповский принял его принцип: надо – значит, надо, никакие оправдания не принимаются. Даже те, которые до начала разговора с Тарасовым казались бесспорными. Астаповский спорил с Тарасовым по поводу пенальти. Тренер говорил вратарю: ты пенальти брать – слабак. Астаповский доказывал: все давно знают, что мяч при ударе с «точки» летит быстрее, и человеческий мозг на такую скорость среагировать не способен – наукой проверено. «А он и слушать не желал, – говорил Астаповский. – Должен брать – значит, будешь». И спустя время Астаповский благодаря настойчивости Тарасова превратился в одного из лучших в Союзе вратарей по отражению пенальти.

Слова Тарасова, обращенные к Астаповскому – «Если хочешь быть большим спортсменом, то должен работать так, чтобы пот шел с тебя, как дождь с неба», – попали на благодатную почву. Астаповский их хорошо запомнил. И не просто запомнил – принял как руководство к действию. Вне зависимости от того, под чьим тренерским началом он в дальнейшем играл в клубе и в сборной.

«Анатолий Владимирович, – говорил мне Астаповский, когда я интервьюировал его для еженедельника «Футбол-хоккей» в конце 1976 года, – заставил меня поверить в то, что я способен на большее. К Тарасову можно относиться по-разному, принимать или не принимать его воззрения (особенно в футболе), но работал он не щадя себя и справедливо требовал этого же от других. И почему я, для которого футбол далеко не последнее дело в жизни, должен тренироваться спустя рукава, работать вполсилы? Тарасов напридумывал для меня столько упражнений, что я до сих пор еще не все “отработал”».

Больше всего Астаповского поразило, как в конце сезона, когда всем уже было ясно, что ЦСКА выше тринадцатого места не поднимется, а тренера будут менять, Тарасов приехал на армейскую базу в Архангельском, зашел в комнату Астаповского и сказал: «Прости, Володя». – «Да за что, Анатолий Владимирович?» – «Не дали тебе лучшего вратаря, не отстоял я тебя». «Господь с вами, за что же вам извиняться-то?» И тут Тарасов взорвался: «Да ты сам-то понимаешь, что ты лучший? Лучший! Ясно?» Лучшим тогда назвали спартаковца Александра Прохорова. В престижном списке 33-х лучших игроков чемпионата оказались сразу два футболиста из команды, занявшей тринадцатое место (Астаповский и Копейкин), – редчайший случай.

«Сплавляли» ли футболисты ЦСКА Тарасова во втором круге чемпионата? Тайна, покрытая мраком. Можно лишь сказать, что Тарасов не раз сетовал на отсутствие в футболе спортивной чистоты. Нина Григорьевна рассказывала об этом: «В хоккее еще такого не было, чтобы кто-то игру продал, а в футболе уже начиналось. Когда Анатолий Владимирович с этим столкнулся, он просто растерялся».

…Существует история, изрядно, надо сказать, повеселившая футбольную публику. Герман Семенович Зонин поведал однажды о том, как Анатолий Владимирович Тарасов просил У него, тогдашнего тренера ленинградского «Зенита», ничью во втором круге чемпионата страны 1975 года. Но здесь нельзя обойтись без некоторых пояснений относительно личности самого рассказчика.

Герман Семенович – человек, хорошо известный в футбольных кругах, в том числе и благодаря своим, мягко говоря, не слишком правдоподобным историям. Так, тренер, работавший одно время в течение полугода в столице Грузии, называл вратаря тбилисского «Динамо» Отари Габелия «запойным» пьяницей, а заодно рассказал, что и Тенгиз Сулаквелидзе «ведрами хлестал винище», и Тела Кеташвили был злостным нарушителем режима. На этот счет у Германа Семеновича, стоит заметить, пунктик: редкий человек в его интервью проскакивал, не будучи обвинен в пьянстве. Таковыми оказывались, например, Юрий Андреевич Морозов, Валерий Васильевич Лобановский, Сергей Михайлович Мосягин, Михаил Месхи-старший и многие, многие другие.

Не могу сказать про всех. Думаю, что Лобановский, Морозов и Мосягин, тренерские достижения которых даже сопоставлять как-то неловко со скандальным зонинским чемпионством с луганской «Зарей» в 1972 году, вряд ли стали бы уподобляться выдумщику. Грузины же с наветами смириться не могли.

Ибо все причастные к футбольному миру люди прекрасно знали, что Сулаквелидзе, к примеру, вообще не пил – позволял себе стакан вина только на день рождения и на Новый год. «Как не стыдно Герману Семеновичу?» – удивлялся Тенгиз. Знали все, что и Габелия, лучший вратарь СССР 1979 года, ничего общего не имеет с запойными людьми. «Как может запойный вратарь быть в отличной форме в 37 лет?» – задавался вопросом Отари, игравший в воротах «Динамо» и в 37-летнем возрасте. «Это просто какой-то абсурд, – сказал капитан тбилисского «Динамо» и сборной СССР Александр Чивадзе. – Герман Семенович оскорбил не только ветеранов “Динамо”, но и многих известных в прошлом футболистов и тренеров Украины, России… Зачем ему понадобилось это вранье?»

Если «пьяницам», в том числе и грузинским, нашлось место в пространном интервью, данном Зониным газете «Спорт-экспресс», то Тарасову он посвятил два абзаца в книге «Вся жизнь – футбол». Герман Семенович сообщает, что никогда «с тренерами не договаривался, за исключением одного-единственного раза». И участником сделки этого «одного-единственного раза» называет… Тарасова.

«Пошел навстречу, – пишет он, – легенде нашего спорта Анатолию Тарасову, который в 1975 году на год возглавил футбольный ЦСКА. Армейцам позарез требовалось очко. Приходит от Тарасова второй тренер Валентин Бубукин: “Герман, мы с Тарасовым предлагаем ничью. Сам просит”. Как я мог отказать мэтру? Переговорил по телефону с Анатолием Владимировичем. Решили: играем вничью – 1:1.

И вот начался матч. Моя команда ведет – 1:0. Время идет, остается совсем немного времени до конца встречи, счет прежний. Вижу, Бубукин бежит: “Герман, ты что? Хочешь старика до инфаркта довести? Да на Тарасове лица нет!” Я отвечаю: “Да пусть уйдет он из-за ворот и не волнуется. Будет всё в порядке”. И точно. Копейкин прорвался и забил ответный мяч – 1:1 (надо ж ЦСКА выручать!) – ничья. Потом Тарасов мне говорит: “Да я чуть с ума не сошел! Хотя момент мы хороший создали”.

Не знаю, насколько послужит мне оправданием тот факт, что делить очки пришлось с великим Анатолием Тарасовым! Я не мог отказать мэтру. Что ж, кто без греха, пусть тот бросит в меня камень».

Если поверить Зонину, то может показаться, что «Зенит» тогда, в 1975-м, «банковал» в чемпионате, стоял в таблице настолько высоко и с таким количеством набранных очков, что в концовке первенства, за тур до его финиша, с легкостью мог позволить себе разделить очки с «просителями», которым «позарез требовалось очко».

Но поверить ленинградскому тренеру не представляется возможным.

Во втором круге чемпионата-75 «Зенит» в девяти турах из пятнадцати пребывал на пятнадцатом месте, с которого тогда команды из высшей лиги вылетали в первую. На пятнадцатой позиции находился ленинградский клуб и перед матчем предпоследнего тура, который он проводил 5 ноября на своем поле с ЦСКА. Армейцы занимали тогда двенадцатое место, опережая «Зенит» на два очка. В случае неудачи «Зенит» фактически мог прощаться с высшей лигой. Так кому «позарез требовалось очко»?

Календарь у «Зенита» выдался таким, что три заключительных матча команда проводила на своем поле. И все три она сыграла вничью – с киевским «Динамо» и ЦСКА по 1:1, с «Днепром» 0:0. Выкарабкался «Зенит» только потому, что ташкентский «Пахтакор», его основной конкурент в борьбе за спасительное четырнадцатое место, в последнем туре проиграл дома московским динамовцам. Так что никак не получается представить, как «Зенит», оказавшийся в исключительно сложной турнирной ситуации и застывший в зоне вылета, с «барского плеча» разбрасывается на финише чемпионата – на своем, стоит заметить, поле! – очками.

Это – во-первых. А во-вторых – и это главное, – любой человек, имевший в Советском Союзе мало-мальское отношение к спорту вообще и к хоккею с футболом в частности, был прекрасно осведомлен, что Тарасов в эти игры никогда не играл: мог рассвирепеть от одного только намека на то, чтобы сдать игру. А уж о том, чтобы он, Тарасов, у кого-то просил сыграть с ним в поддавки, выцыганивал ничью, очко, и речи быть не могло.

Ничья в том ноябрьском матче вполне устраивала «Зенит». И не стал бы я исключать вариант, при котором Герман Зонин, за время работы с «Зарей» в вопросах подобного рода ставший докой, мог разговаривать на эту тему с Валентином Бубукиным, человеком футбольным, футбольные закоулки хорошо знавшим, понимавшим, что с точки зрения турнирной стратегии ничья в Ленинграде в предпоследнем туре ЦСКА полностью устраивает, и поделившимся своим пониманием сложившейся ситуации с опытными игроками…

Что же до цифр, то они всего лишь повод для размышлений. В первом круге ЦСКА сохранял на турнирной дистанции необходимую плотность, отставая после первых пятнадцати матчей на три очка от третьего места и на четыре – от второго (первое в год царствования киевского «Динамо» обсуждению не подлежало). В середине первого круга ЦСКА вообще стоял третьим в таблице – вслед за Киевом и «Днепром». После же следующих пятнадцати игр параметры отставания резко изменились: команды, занявшие вторую и третью позиции в чемпионате, – «Шахтер» и московское «Динамо» – опережали ЦСКА на 13 очков. Борис Копейкин считает, что «никто не был заинтересован в успехе Тарасова. Не то чтобы сговор, но судьи поддушивали».

Виктор Маслов, футбольный профессионал, каких поискать, в итоговом обзоре событий, сопровождавших чемпионат страны 1975 года, высказался по ЦСКА жестко, но без предвзятости: «Оценивая итоги минувшего сезона, необходимо отметить, что только одна-единственная команда высшей лиги – я имею в виду ЦСКА – удивила и огорчила своим тактическим ведением игры, ибо демонстрировала тактику, как минимум, 20-летней давности. В игре московских армейцев не прослеживались не только современные методы построения игры, но даже самые обычные и необходимые связи между линиями и внутри линий. Команды, занявшие места в таблице ниже, чем ЦСКА, “Пахтакор” и ростовский СКА, превосходили москвичей в тактическом отношении, играли в соответствии с духом времени, и их неудачи в чемпионате определились иными причинами».

…Известный российский футбольный тренер Ринат Билялетдинов, отвечая в конце 2014 года на вопрос журналистов газеты «Спорт-экспресс» Юрия Голышака и Александра Кружкова на вопрос: «Чей портрет вам хотелось бы иметь в своем кабинете?» – неожиданно сказал: «Тарасова». И объяснил: «Смотрел “Легенду № 17” — и узнавал Анатолия Владимировича. Жесты, интонации. Помню – тренировка в ЦСКА, кувырки. Кто-то тянется за резиновым ковриком – чтобы позвонки по полу не трещали. И голос Тарасова: “Молодой человек, вы испортили мне настроение!”». Билялетдинов в составе юношеской команды ЦСКА выиграл в сентябре 1975 года чемпионат страны. В решающем матче в Киеве было обыграно местное «Динамо». Утром в Москве на вокзале говорят: «К 15.00 – на Песчанку. Игровую форму захватите. Будете фотографироваться с Анатолием Владимировичем». «Заходит, – вспоминает Билялетдинов. – “Встаньте, герои вчерашнего матча! Молодцы! Чувствуете, какое это сладкое слово – чемпион?!” Заканчивает неожиданно: “Теперь посмотрим в деле молодых чемпионов. Через полчаса – на поле”. Накануне отыграли тяжелейший матч, ночь в поезде. Шок усилился, когда увидели, что ждет круговая тренировка. Без мячей. Все поле заставлено блинами от штанги, барьерами, стойками. В центральном круге два стула для Тарасова. И рупор. После второй “станции” он сжалился: “Достаточно”. До раздевалки доползли с трудом».

Билялетдинов, в руках Тарасова, можно сказать, и не побывавший, на всю жизнь запомнил, что Тарасов – «это невероятная жажда победы! Аура! Ничего, кроме первого места! За Можай загонит, с потрохами сожрет, если не отдашь всё до последней капли ради победы!». И принципами тарасовскими, сожалея о том, что не удалось с Мастером пересечься и о многом поговорить, руководствуется в своей тренерской жизни.

Покидая футбольный ЦСКА, Тарасов попытался оставить в команде Бубукина, но не в роли главного, а, как и при нем, помощником нового наставника. Анатолий Владимирович предложил Гречко кандидатуру Константина Бескова, который мог бы возглавить клуб.

Тарасов считал Бескова талантливым педагогом и знатоком футбола. В начале 60-х годов Бесков уже работал с ЦСКА. В 1962 году команде до бронзы не хватило двух очков, до серебра – трех. Однажды в перерыве хоккейного матча Тарасова пригласили в комнату, в которой находился один из руководителей армейского спорта. Радостно улыбаясь, он сообщил Тарасову, что ему удалось уговорить вышестоящего начальника снять с работы Константина Ивановича. Тогда назначили Вячеслава Соловьева. «Я, – рассказывал Тарасов, – пораженный и оглушенный, сначала просто растерялся и только потом спросил:

– А чему вы радуетесь?..

Собеседник мой с гордостью объяснил мне, что это было очень трудно – освободить от должности столь знаменитого спортсмена и тренера.

Я переспросил, всё еще не понимая:

– Так все-таки чему же вы радуетесь? Лишились такого тренера и…

Я понял потом, чему радовался мой собеседник, почему его распирало от радости и он спешил поделиться новостью. Он хотел обелить себя, сделать какие-то оргвыводы, обозначив тем самым титаническую деятельность, направленную на усиление армейской команды».

Гречко с кандидатурой Бескова, предложенной Тарасовым, согласился. Правда, с большим трудом. Сам же Бесков согласился с кандидатурой Бубукина, о котором ему сказал Тарасов, и дал Тарасову слово, что они будут работать вместе. Спустя день-другой, однако, Константин Иванович пригласил Бубукина к себе домой и сказал ему, как вспоминал Валентин Борисович, следующее: «Валентин, я с удовольствием бы с тобой работал, но дело в том, что у тебя своих футбольных мыслей много в голове. Двум медведям в одной берлоге делать в принципе нечего. Мне нужен человек, который бы меня слушался. Ставил фишки мне и прочее. Я считаю, что ты уже выше, можешь работать на самостоятельной работе».

Бубукин, быть может, и готов был уйти сам. Но он уже был при офицерском звании и потому сказал Константину Ивановичу: «Я человек военный. Как только министр подпишет приказ о моем освобождении и вашем назначении, я сразу уйду. А пока я уйти никуда не могу».

Тем же вечером к Бубукину по-соседски, в спортивном костюме, с пластмассовым ведерком соленых помидоров, заглянул Тарасов, обо всем уже знавший. Возникшее обстоятельство его сильно огорчило. «Зоя, – поинтересовался он у жены Бубукина, – выпить есть что? Или мне сбегать?» На столе моментально появились водка, грибы, огурцы, легкая закуска, тарасовские помидоры и персональная тарасовская вечерняя тарелка куриного супа с лапшой. «Тарасова, – хмуро сказал гость, – еще никто никогда не обманывал. Ел хлеб с маслом и будешь есть хлеб с маслом. Завтра в девять часов ко мне. А сейчас выпьем за ваше здоровье…»

Валентин Борисович, обладая, по-видимому, на сей счет информацией от самого Тарасова, рассказывал о том, что Тарасов еще раз переговорил с Гречко. Ссылаясь на неких специалистов, с которыми он разговаривал насчет Константина Ивановича, Тарасов сообщил, что они пришли к выводу, что Бесков не может возглавлять армейский клуб. Не потому что не знает дела, в тренерском деле он как раз силен, а потому что не любит подчинения.

После этого закрутилась серьезная интрига. Вице-адмирал Николай Шашков, возглавлявший Спорткомитет Министерства обороны СССР, отправился к министру утверждать кандидатуру Бескова. Гречко не утвердил, а распорядился назначить старшим тренером Бубукина. Но потом встречи с министром сумел добиться Владимир Федотов, решивший похлопотать за Бескова – своего тестя. Гречко эта возня надоела, и он приказал начальнику «большого ЦСКА» оставить Бубукина вторым тренером, а старшим назначить кого-нибудь из армейцев. Назначили Алексея Мамыкина, продержавшегося на этом посту сезон с небольшим.

Глава двадцать первая ПРИЗНАННЫЙ АВТОРИТЕТ

Тарасов знал себе цену. На одной из фотографий в его домашнем кабинете запечатлены Пеле, Свен Юханссон-Тумба и сам Анатолий Владимирович. Показывая ее Владимиру Акопяну, Тарасов, улыбнувшись, прокомментировал: «Лучший футболист мира, лучший хоккеист мира и…» И, по свидетельству Акопяна, «после короткой паузы рассмеялся». Снимок, стоит сказать, сделан во время торжественного открытия в Москве первого в России гольф-клуба, хозяином которого был Тумба.

В Зале славы в Торонто под портретом Анатолия Владимировича Тарасова – единственного европейского тренера, представленного в этой «хоккейной Мекке», – написано: «Анатолий Тарасов – выдающийся хоккейный теоретик и практик, внесший огромный вклад в развитие мирового хоккея. Мир должен быть благодарен России за то, что та подарила ему Тарасова». Портрет этот был нарисован специально прилетавшим в Москву – по заданию руководства НХЛ – художником. В Зал славы Тарасова ввели сразу после того, как дома ему пришлось – не по своей воле – фактически завершить тренерскую карьеру, стать жертвой негласного запрета на профессию. Воистину, нет пророка в своем отечестве…

Коэффициент неприязни советских спортивных начальников к Тарасову, неприязни, граничившей с ненавистью (и кто знает сколько раз эту границу переходившей), зашкаливал до такой степени, что ему даже не удосужились сообщить о введении в Зал славы. Не говоря уже о том, чтобы командировать великого тренера в Торонто для участия в торжественной церемонии. Организаторам в ответ на приглашение, поступившее в Спорткомитет, сообщили, что Тарасов болен. Перстень, причитающийся каждому обитателю самого престижного в мировом хоккее Зала, вместе с именной дощечкой тогдашним канадский посол в СССР Роберт Артур Дуглас Форд привез Тарасову в его московскую квартиру.

В Зал славы попадают причастные к хоккею люди по трем номинациям: игроки, судьи и «созидатели» – по этому разряду проходят все, кроме хоккеистов и арбитров, в частности тренеры. Мало того, что Тарасов стал в этом Зале первым европейцем (точности ради первым членом Зала славы из Европы стал бельгиец Поль Луак, 25 лет возглавлявший Международную лигу хоккея на льду, но он не практик, а функционер), так еще фактически и первым тренером – одновременно с ним был избран канадский специалист Томми Айвен. До них среди «созидателей» тренеров не было.

Первый раз Тарасов увидел себя в Зале славы в 1978 году, когда приезжал с молодежной сборной СССР на чемпионат мира. Четыре года спустя после избрания. В Торонто мэтра доставили на лимузине, встречали со всеми полагавшимися по такому поводу почестями. Устроили, можно сказать, отложенную церемонию включения в число избранных.

Большое, согласно устоявшемуся выражению, видится на расстоянии. Применительно к Тарасову масштабы этого «большого» поражают. Дома он практически забыт. Его работы по сей день столь же актуальные, как актуальна, например, книга Бориса Аркадьева «Тактика футбольной игры», не переиздают. (Стоит, правда, отметить появление благодаря внуку Анатолия Владимировича Алексею Тарасову в 2015 году в книжных магазинах фундаментальной работы мэтра «Родоначальники и новички»: Тарасов лет двадцать вынашивал идею написания этой книги, очень хотел, чтобы она была издана в Советском Союзе, отправлял даже заявку на имя руководителя Госкомиздата Михаила Ненашева, но она так и не была издана.) Его наследие практически не изучается. «Сегодня у каждого финского тренера лежит на столе книга Анатолия Тарасова «Тактика хоккея», – рассказывает Юрий Карандин. – Я собирал тренеров по региону Сибирь – Дальний Восток. Так многие даже не знают, что такая книга вообще есть. Надо – в память о Тарасове восстанавливать Высшую школу тренеров, и чтобы не 150 часов они там занимались, а двухгодичный курс проходили, с защитой диплома».

Дома вспоминают о великом тренере от случая к случаю. В Северной же Америке Тарасов – бог. Там редко произносят хвалебные слова о великих представителях советского хоккея, но Тарасов – исключение.

В начале 90-х Тарасова пригласили в Бостон для чтения лекций профессиональным хоккейным тренерам и экспертам и проведения семинаров по актуальным вопросам развития хоккея. Он полетел вместе со старшей дочерью Галиной, которая сопровождала его во всех поездках. Татьяна в то время находилась в США и, узнав о том, что отец и сестра будут в Бостоне, отменила все ближайшие дела и отправилась в пятичасовой путь на встречу с ними. Сестры плакали, когда увидели, как на вечере, устроенном в честь выдающегося тренера, все присутствующие стоя приветствовали их отца, 40 минут внимали каждому его слову и – вновь стоя – долго аплодировали. Татьяна вспоминает, что «он настолько чувствовал себя в своей тарелке, что вышел на сцену без костылей, даже перестал хромать, и на глазах седой, побитый жизнью человек в одночасье сбросил дет двадцать».

«В тот вечер, – пишет Татьяна, обращаясь к Анатолию Владимировичу в сборнике „Всё о моем отце“, – ты был абсолютной звездой, а мы с Галей только успевали утирать слезы и тихо радоваться, что сидим в этом зале. Вечером вместо банкета я позвала тебя и твоих гостей к себе в номер. Предварительно закупила в русском магазине много еды, которую ты любил… И когда ты вошел и окинул своим наметанным, хозяйским глазом праздничный стол, сказал: “Богато живешь, дочка”. И в твоем голосе слышалось что-то похожее на восхищение. Получалось, что я тоже чего-то достигла.

А люди всё шли и шли в этот гостиничный номер, чтобы сказать тебе слова благодарности, пожать руку, сфотографироваться вместе или взять твой автограф на память. Ты всех угощал, размашисто расписывался на буклетах, послушно позировал перед фотокамерами. И для меня это был такой восторг видеть тебя, уже почти забытого и никому не нужного у себя на родине, таким почитаемым, таким любимым здесь, в США, среди твоих бывших соперников, с которыми ты всю жизнь воевал, с которыми так отчаянно бился».

В американском издании книги «Родоначальники и новички» (1997 год) ее название – «Отец русского хоккея» – не Тарасовым, конечно, придумано. Американцы признают масштаб его гения. Как-то раз Владислав Третьяк был на заседании совета Зала хоккейной славы в Торонто. Генеральному менеджеру «Питсбурга» Рэю Шеро вручали приз за его легендарного отца Фреда Шеро. Получив приз, Шеро-младший в ответном слове сказал: «Спасибо Тарасову за его книги и идеи. Мы все тут воспитывались на теории русского мэтра».

Сам Фред Шеро, два раза выигрывавший с «Филадельфией Флайерс» Кубок Стэнли, регулярно ездил в Советский Союз на встречи с Тарасовым. Американского тренера интересовало буквально всё, имевшее отношение к новациям. Он первым, например, стал использовать видеозаписи тренировочного процесса. Сейчас без этого не обходятся даже в командах третьих-четвертых дивизионов. В один из приездов в Москву в середине 70-х Фред Шеро в интервью Дмитрию Рыжкову, работавшему тогда в «Советском спорте», сказал, что его «бандиты с большой дороги дважды выиграли Кубок Стэнли, тренируясь по методике Тарасова». Фамилию Тарасова Фред Шеро, один из лучших тренеров в истории НХЛ, всегда произносил с предельной почтительностью.

Еще один гуру североамериканского тренерского цеха – Скотти Боумэн бережно хранил тарасовский подарок – тренерские перчатки. Вместо того чтобы купить новые, приводил их в порядок, когда они рвались. Однажды Боумэн где-то забыл эти перчатки. Когда вспомнил где, отправил туда помощника, но выяснилось, что уборщица выбросила латаные-перелатаные перчатки, подумав, что их оставили как непригодные для дальнейшего использования. Огорченный донельзя Боумэн, на полном серьезе считавший, что перчатки Тарасова ему помогают, попросил Анатолия Владимировича через общих знакомых прислать ему точно такие же. В 1968 году Боумэн приезжал в Москву, побывал на тренировках ЦСКА, записывал упражнения, просил переводчика точно доносить до него все тарасовские реплики и фразы и тоже заносил их в блокнот.

Фетисов, с колоссальным уважением относящийся к Бoyмэну, говорил мне, что этот выдающийся в мировом хоккее тренер считает Тарасова своим учителем. После тренировок в Москве Тарасов забирал Боумэна, они уезжали на природу, на шашлыки, уславливались не говорить о хоккее, но не выдерживали, конечно, уговора и еще до первой рюмки начинали обсуждать какой-нибудь актуальный, по их мнению, тактический вопрос.

Херб Брукс, тренер олимпийской сборной США, сенсационно обыгравшей на Олимпиаде в 1980 году в Лейк-Плэсиде советскую команду во главе с Виктором Тихоновым, с гордостью поведал, что ему «удалось сделать это тарасовскими методами, которые он много лет изучал».

Тарасов задал направление развитию хоккея с шайбой. Оно, понятно, совершенствуется, видоизменяется, но фундаментальная база остается такой, какой ее видел Тарасов: высочайший уровень командной игры и агрессия. Достичь этого можно только за счет разнообразия тренировочных методов.

В Северной Америке и в европейских странах, в частности в Швеции и Финляндии, работают «по Тарасову». В России же этот гигант фактически забыт. Достаточно одного только сравнения. В Зал славы в Торонто Тарасов был введен в 1974 году. Бюст Тарасова на Аллее Армейской Славы, разбитой на территории комплекса ЦСКА, появился только в 2006-м. Уму непостижимо! Отговаривались тем, что у Тарасова не было ордена Ленина (того самого, кстати, который ему так и не дали за победу на Олимпиаде-72 в Саппоро). Но, во-первых, Аллея не называется «аллеей орденоносцев Ленина», а во-вторых, среди тех, чьи бюсты были воздвигнуты на Аллее раньше, есть как обладатели высокой награды, так и те, у кого ее нет. И наконец, даже если бы у Тарасова вообще не было бы ни одной правительственной награды, даже если бы он всю жизнь оставался рядовым, его бюстом обязаны были открывать Аллею Армейской Славы. Большей славы армейскому спорту – во всемирном масштабе! – мало кто принес. (И, кстати, появился бюст только благодаря Ольге Смородской, возглавлявшей в то время «большой ЦСКА».)