Текст книги "Слёзы Рублёвки"

Автор книги: Александр Пересвет

Соавторы: Ирина Боур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

А от сострадания в женском сердце – полшага до прощения.

– Но не это главное, – трудно продолжал между тем Серебряков. – Я понял одну вещь. Врать не буду, прежней ослепительной страсти у меня к Насте нет. Но, знаете, Антон, зато появилось твёрдое и чёткое, как на плацу, осознание. Настоящей ровной тяги к ней. Именно как к жене. Не потому, что у меня сейчас тяжёлый период… и в делах неудачно… а она в телевидении такая блестящая. И фирму открыла. Это неважно. Меня много раз валили с ног, но я всегда поднимался. В другом дело.

Он помолчал. Потом тихо произнёс:

– Но без неё мне, оказывается, пусто…

* * *

Виктор решительно толкнул массивную, с виду довольно крепкую дверь. Шагнул внутрь.

В кабинете стоял полумрак, обычный полумрак от закрытых полосками жалюзи окон.

Всё, как тогда. Когда он тут был в первый раз.

Один из их психических приёмчиков, что ли, вдруг с неясным раздражением взъелся мыслью Виктор. Полумрак, тишина, негромкая мелодия на грани осознания звука… 'Расслабьтесь, пациент…'

Он подавил в себе раздражение.

А Антон уже шёл к нему из-за стола, улыбаясь и протягивая руку.

– Я рад, – просто сказал он. – Заходите, заходите, вот стул, садитесь.

Виктор уже чувствовал себя на редкость неуютно.

'Зачем я позвонил, – подумал он раздражённо. – Психотерррапевт, блин… Сейчас ещё унижайся!'

Антон, словно почувствовав его состояние, глянул цепко, но дружелюбно, с каким-то тёплым участием. Кашлянул примирительно.

– Я рад вас видеть, Виктор, – повторил он. – Не смущайтесь и не кляните себя за свой звонок. Я действительно хочу помочь вам. Вашей семье. Даже так – именно вашей семье.

– Почему? – автоматически спросил Виктор. – Анастасия вам заплатила? – словно бес за язык дёрнул.

Врач развел руками:

– Это одно из условий лечения. Дело даже не в плате за труд. Нужна привязка, понимаете? Вы ведь привыкли – и умеете – требовать результата за свои деньги, не так ли? А здесь, в этом кабинете, заказчика и исполнителя нет. Мы оба должны работать на результат. И без вашей сознательной помощи я ничего не смогу добиться. А что может быть сознательнее и эффективнее, нежели работа по возврату собственных вложений?

Если это и звучало цинично, то психотерапевт вполне отчётливо это сознавал. И, пожалуй, специально демонстрировал. Впрочем, любое дело цинично, если его творить с расчетом на результат. В конце концов, и влюбляемся мы, рассчитывая не на безответные мечтания, а на вполне осязаемый, вполне себе биологический секс.

Да, любовь…

Виктор попытался улыбнуться. Он по-прежнему чувствовал себя очень неуютно, и не был уверен в своих дальнейших действиях.

– Начну без обиняков, – наконец, решительно произнёс он. – Мне нужно, чтобы вы помирили меня с Настей.

Но я боюсь… – он чуть поперхнулся, – что не сумею найти нужные слова… чтобы вернуть её. Я просто даже не знаю, что ей сказать. А каяться не хочу. Стыдно.

– Каяться?

– Да! За всё прочее… В общем, тоже. Я много думал над тогдашними вашими словами… Многое передумал. Но… Не очень представляю себе, как можно… склеить, что ли… – помялся, подыскивая слово.

– Всё равно после склеивания трещины останутся? – понял Антон. – Да, пожалуй. Вам же это знакомо, вы же фарфором занимаетесь. Там действительно уже не склеить чашку, если она разбилась. Но, понимаете…

Психотерапевт слегка прищурился, отчего около глаз обозначились лёгкие морщинки.

– Любовь – это не фарфор. Хотя часто её с ним сравнивают. Тот – глина. Слепил, обжёг, покрасил – и всё. Акт его творения закончился.

А семья – это категория живая. Акт её творения – не свадьба. И даже не рождение ребёнка. Её можно и нужно творить постоянно, пока живёшь. Она – живая. Как живая, она может получить рану. Даже раны. Иногда они бывают смертельными. Но…

Он снова остро взглянул на Виктора.

– Но если они не смертельны, то могут срастись. Зарубцеваться. Подчас так, что даже шрама не останется.

Шрам остаётся всегда, хотел возразить ему Виктор.

Он криво усмехнулся, вспомнив:

– Даже если оторвало ногу?

Доктор хмыкнул.

– А семья – не тело, – пожал он плечами. – Это дерево. У которого даже при отпиленной верхушке может рядом развиться новый ствол.

– Новый ствол… – невольно поморщился Виктор. И сам поразился, сколько желчи прозвучало в этих словах. Да что он, в самом деле! Какой там новый ствол! Раздобревшая после родов жена, бывшая ещё недавно весёлой девчонкой. А до того вечно чем-то недовольная брюзга. А чего ей нужно, непонятно. Канары? Бери Канары! Бери своих подружек и летите. Он даже не думает о тамошних плейбоях – плевать ему на них! Норковые манто? Да запросто! Вон, поехали на Рождество на рынок, настоящих деревенских солёных огурчиков купить – а по пути завернули в магазин, шубку купили! В конце концов, для этого он и зарабатывает! Он ведь старается! И благодаря ему это сегодня вполне возможно: на ходу, по пути за огурцами – хоть шубку тебе купить, хоть кольцо с бриллиантом…

Одно тогда удержало от окончательного решения – сын. Оказывается, он ему очень нужен. Этот кусочек бессмысленного мяса. Который, однако, так смотрит своими чистыми глазками, так тянется к отцу! И так доверчиво лежит в руках, когда его опускают в воду в ванной!

От всей остальной любви осталась только жалкая привычка.

Антон некоторое время смотрел на него внимательно.

– Вам кажется, что ничего не осталось от прежней любви? – тихо спросил он.

А ведь не откажешь в понимании! Видать, действительно разбирается в своём деле.

Виктор развёл руками. Но промолчал.

Доктор помолчал тоже. Только вертел ручку в руках, внимательно разглядывая надпись 'Bic' на одной из её граней.

В детстве у Виктора была такая.

Словно удовлетворённый осмотром, психотерапевт кивнул и улыбнулся. Снова прищурился, глядя Виктору прямо в глаза:

– Но ведь вы хотите попробовать, не так ли?

А вдруг правда!? Ведь что-то же поменялось в Насте таким невероятным образом! Надоевшая своей обыденностью домохозяйка, все заботы которой, что вываливала она на мужа по вечерам, сводились к обсуждению происшествий с её подружками. Да к новым покупкам и управлению горничной. Эта почти ставшая бытовой клушей женщина вдруг столь разительно преобразилась! Восстановила физическую форму, выскочила на экран телевизора… 'Фарфоровая королева', как же… А главное, занялась бизнесом, да не просто занялась… По сути, открыла новое направление в его, Виктора, деле! Да такое, которое начисто блокировало все эти поглощения Владимирского… Которое, по сути… Надо быть честным с самим собою, иначе тебе в бизнесе делать нечего… Которое, по сути, спасло его производство, его дело. Как там этот хрыч лысый, банкир этот, говорил? 'Мне всё равно некого будет пригласить на это дело, кроме вас, Виктор. Вы же его начинали, вы всё тут знаете. Просто теперь мы будем работать вместе'. Вместе, как же! Пытаясь забрать у меня контроль над тем, что я создавал годами! Беря меня наёмным директором на моё же предприятие! 'Ну, у вас же будет 25 процентов! Это же практически блокирующий пакет!' 'Практически'!

И тут жена. Жена, которая появляется и… И становится заказчиком! Даёт другой вариант! И что говорить – надежду… И время. Время подыскать новых дилеров, открыть новые точки. Невыгодно, конечно, через самостоятельных дилеров – лучше. Но уж коли так дело оборачивается… Коли надо снять с шеи удавку Владимирского…

А там… А там, с помощью новых заказов Насти выйти на зарубежных коллекционеров. На магазины для аристократов. И начать контригру с банком Владимирского. Купить долю, перепродать какому-нибудь злющему американцу. Нет, лучше Вилли. Чтобы он, как миноритарный акционер, вволю крови у врага попил… Или не дадут – иностранцу? Надо бы узнать поточнее, как там для миноритариев-нерезидентов в банковской сфере регулируется…

Очень хотелось выбраться на новую дорогу. И ключом от ворот на неё оказывалась Анастасия. Не Наташка, нет. Та что, та – потребитель. Потребительница. Хороша в своём деле. Наверное. Хороша в постели. Точно. Но в жизни – потребительница.

Настя было становилась такой же. Даже – стала. И потому – неинтересной. Но теперь изменилась. Изменила свою жизнь. С помощью вот этого психотерапевта? Да хоть бы и так. Пусть даже таким вот способом. Лишь бы этот Антон не оказался шарлатаном – разочарование будет просто невыносимым.

– Хочу, – неожиданно легко согласился Виктор. И сам удивился простоте принимаемого решения. – Если только это… возможно. Вашими методами. Я же нормальный. Психически здоровый, – попытался пошутить он.

Антон хмыкнул.

– А семья – это не вы, – сказал он неожиданно сухо. – И не Настя. И даже не вы с Настей. Семья – это ваше общее, которое стало уже над вами. Это – как дом, который не есть сумма четырёх стен и крыши. И даже не их произведение. Так что если в вашем здоровье нет причин сомневаться… Вашем и Анастасии, – поправился он. – То раз по семье пошли такие трещины, значит, это она болеет. И наша с вами общая задача – её вылечить.

– Дорого, наверное, стоит такое удовольствие? – помолчав, спросил Виктор.

Психотерапевт покачал головой, не отводя от него взгляда.

– Что значит – бизнесмен, – произнес он. – Муж зрелый и рассудительный.

Было непонятно: это такой сарказм?

– Нет, Виктор, – проговорил врач. – Плату вы разделите позже с Настей… когда помиритесь. Договор у меня заключён с ней, он действует… безотносительно даже этого случая. От вас же мне не нужно ничего, кроме…

Доктор помолчал, испытующе глядя на собеседника.

– Души! – веско закончил он.

Виктор удивлённо поднял брови. Вот еще Мефистофель психоделический нашелся!

– Именно так, – мягко сказал Антон, продолжая твёрдо глядеть на пациента тёмными глазами. – Я, конечно, не тот персонаж, о котором вы наверняка подумали…

Догадливый, второй раз констатировал Виктор.

– Но без вашей души, без вашего полного интеллектуального и духовного содействия – нам с этой задачей не справиться. Мы – я согласен со многим из того, что говорят о психотерапевтах, – немного родственны духовным лицам. Не тем служителям церкви, конечно, которые давно и успешно шарлатанствуют от её имени и под её покровом. А тем, которым верят на исповеди. Это ведь акт далеко не формальный – исповедь. Священник снимает грехи, фактически вешая их на свою душу. Он выступает от имени Господа, делая это, – но он ведь и предстаёт затем как бы поручителем… за того человека, которого облегчил от греха. И если не верить в это, то нельзя верить и его заверениям, что 'Бог простит'… или простил.

Психотерапевт тихонько рассмеялся.

– Вот только мы не от имени Бога выступаем. И не грехи снимаем. Мы действуем через науку, с помощью научных методов. А для этого нужен чёткий и верный анализ. Анализ души. Сознания. В котором важно всё. За нами не стоит бог, который примет то, что вы захотите скрыть. И простит. Или – не простит. Мы нуждаемся в доверии только для того, чтобы наладить с вашим же сознанием диалог друзей. Диалог соратников и союзников. Если хотите – бойцов, которым надо вместе пройти по тылам врага и выйти к своим.

И теперь представьте, что один из этих бойцов, разведчиков – ранен. И надо его найти, перевязать, вколоть промедол… Вы же были на войне, вы знаете, как это надо. Чтобы выйти всем вместе. И вынести всех своих…

Он вдруг взглянул остро.

– Я знаю дорогу к своим. У меня есть карта.

– Да, – ответил Виктор. Подумал:

– Вы будете командиром?

– Нет, – покачал головою Антон. – Командир – вы. Я – проводник. И выбирать – вам.

Но если вы выберете идти со мной, то пойдёте по пути, который предложу я…

* * *

Странная просьба.

Виктор ещё раз повертел слова психотерапевта в сознании. Действительно странная просьба.

'Вы, конечно, не выбросили ещё ключа от своего дома в Барвихе? – спросил доктор. – Прихватите, пожалуйста, с собой на следующий сеанс'.

Для чего?

Впрочем, зачем гадать. Для солдата гадание – самое последнее дело. Всё равно решает командир. А для бойца лишнее гадание – лишнее страдание. И для командира главное – избавить солдата от мук размышления. Воля солдата – это воля командира.

А его воля сейчас – идти за проводником.

И Виктор снова задавил в себе вредное для дела сомнение. Партия сказала: 'Надо!' – комсомол ответил: 'Есть!'

…Он выложил ключ перед психотерапевтом. И вопросительно посмотрел на него.

Антон на взгляд не ответил. Он попросту смахнул ключ в ящик своего стола.

Что это может значить?

– Итак, господин Серебряков, – начал врач официально, но в то же время дружелюбно. – Если позволите, я предложу небольшой тест. Для того чтобы понять, на какой стадии мы находимся и как нам двигаться дальше.

Он помолчал, постукивая пальцами по крышке стола.

Сидел он не как начальник – по ту сторону. Пододвинул стул поближе к Виктору, и они оказались как бы за одной барной стойкой. Не хватало только бармена и коньяка.

– Насколько я знаю, – продолжил Антон, – вы сейчас с вашей женой живёте раздельно. Вы в Москве, она – на Рублёвке. Ключ, что вы мне отдали – от дома на Рублёвке, где в данный момент проживает она. Так?

– Так, – недоумённо подтвердил Виктор.

– Это ключ отныне – уже не ваш, – объявил доктор. – Вопросы собственности – не моя компетенция, вы их как-нибудь отрегулируете сами. Но с психологической точки зрения этот дом – уже не ваш. У вас есть дом в Москве, где вы живёте… жили… с другой женщиной. На Рублёвке отныне осталась женщина, для вас уже чужая.

Поэтому, при всём моём уважении к вам, у вас может быть только одна дверь. Только одна собственная дверь.

'Это тест', – напомнил себе Виктор. Всё это звучит возмутительно, но это всего лишь тест.

– Итак, – продолжил Антон Геннадьевич. – Ваша собственная дверь с этого момента будет для вас закрыта. Она – бывшая. Теперь – чужая. А это значит, что ключ в этом ящике – ничей. Следовательно, я могу спокойно передать его любому другому мужчине. Возможно, кто-то захочет его взять. Скажу по секрету, согласие вашей бывшей жены на это получено.

– Что-о!? – только теперь до Виктора дошёл смысл сказанного. Кто-то чужой будет вместо него входить в его дом, к его жене, его ребёнку! Может быть, даже этот докторишка! Вон с каким удовольствием бросил ключ в свой ящик. И она… Она! 'Согласие получено'! Что за эксперимент, вашу гвардию?! Он будет к ней входить, ей, возможно, будет лучше с ним… Или с любым другим типом, кто войдёт через его, Серебрякова Виктора… нет, уже не его!…дверь. А он… он в это время будет совсем в другом месте!?

Тёмные глаза врача смотрели, казалось, в самую его душу.

Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Виктор начал подниматься с места. Он ещё не решил, что предпримет. Просто возьмёт ключ и уйдёт. Уедет в свой дом, к своей жене… или сначала даст этому… психоаналитику… в морду.

Начал подниматься и… замер.

'Этот… психоаналитик' улыбался.

Улыбался облегчённо, искренне.

Виктор так и застыл в нелепой позе полуприподнявшегося со стула человека.

Потом громко выдохнул. Снова опустился на сиденье.

Нда-а…

Тест.

Ах, паршивец какой! Врачишка хренов! Разыграл!

И то – какая, к чёрту, 'чужая женщина'! Да кто у него дом отберёт? Он же в собственности! В его собственности!

Но разыграл, разыграл!

Виктор ухмыльнулся.

Врач, все так же ясно улыбаясь, открыл ящик стола, порылся там, и протянул пациенту ключ.

– Можете прикрепить его обратно к связке, Виктор, – мягко сказал он. – Вы, я вижу, сами всё поняли. Реакция ваша, хотя вы и знали, что это всего-навсего тест, проверка… эксперимент, если хотите… Знали, и тем не менее не смогли совладать с собой, когда возник риск утраты…

Антон лукаво прищурился.

– …вот только пока неясно – чего: любимой жены или любимого дома. Впрочем, шучу. Так вот, вы сами видите по собственной реакции, что Анастасия вам дорога. Ну, по крайней мере, душа ваша не отделила ещё вас от неё. Что означает: семья ваша вам небезразлична, и нынешнее её положение может быть исправлено.

Внутри Виктора словно лопнула какая-то струнка. В груди разлилась странная горечь, глаза увлажнились. Вот так запросто!

– А теперь, – продолжил психоаналитик, – представьте себе картину, в которой вы входите на порог своего дома, и там вас встречает жена. Зажмурьтесь и постарайтесь это увидеть!

Виктор неосознанно повертел ключ в руке. Потом зажал в кулаке и прикрыл глаза.

Глупо, конечно. Какие-то фокусы у массовика-затейника в парке культуры. Но…

Перед ним, в светлом луче солнца, стояла прекрасная женщина.

У неё были ввалившиеся глаза. Это понятно: ведь она так тяжело носила ребенка. Не девчонка ведь уже. А потом трудно рожала, хоть и в специальной клинике. И мастит этот, или как там его… У неё были прекрасные ввалившиеся глаза!

У неё была расплывшаяся фигура. Закономерно: она накопила кучу строительных веществ для роста и питания малыша. У неё была прекрасная расплывшаяся фигура!

Раздалась и подвисла грудь – ведь она кормит сама. Вычитала, что именно собственное молоко матери даёт ребенку повышенный иммунитет против болезней. И гарантирует правильное развитие и силу. А их мальчик должен быть сильным. Это была самая прекрасная подвисшая грудь!

А глаза! Такие чистые и необыкновенно серые. Спокойные и глубокие. Добрые и понимающие.

И волосы. Те, которые когда-то были столь длинными, что он, шаля, закрывал ими её лоно, а потом потихоньку, мучая и заводя обоих сладкой негою, отводил их в стороны… едва ли не по одному… словно снова и снова снимая с неё одежду… Они, короткие теперь, те волосы, они сильно изменили её – но это всё те же прекрасные волосы той прекрасной женщины!

У Виктора защемило в груди. Он помотал головой, отгоняя видение.

Экстрасенс чёртов! Внушил он это, что ли?

Или – нет?

Ведь когда-то именно такая – изменившаяся после родов жена вызывала раздражение. Как это могло быть? Теперь он не понимал этого.

Виктор разжал кулак. Ключ выпал. Глухо стукнулся о покрытие пола.

Оба – пациент и врач – некоторое время смотрели на него.

– Ну что, – спросил затем Антон. – Попробуете подобрать его так, чтобы уже не выпустить?

* * *

Я проводил Виктора обещанием стать его посредником в прямых переговорах с Анастасией о восстановлении отношений. Договорились встретиться назавтра в тихом ресторане на Никитской, чтобы обговорить все детали и согласовать примерно, что нужно будет ему сказать своей жене.

Затем я позвонил Насте. И сказал, что курс терапии, на который у нас с нею был подписан контракт, практически закончен. Остался лишь один сеанс, и я хочу пригласить провести его в ресторане, отмечая окончание процесса излечения и её выздоровление.

Сначала она испугалась – словно ей было страшно отпустить руку, помогавшую ей идти. Но затем дала себя убедить, что отныне она в состоянии шагать дальше сама.

Её вопрос:

– А как же теперь с Витей?.. – я лихо пресёк непарируемым утверждением, что она теперь более чем готова с ним разговаривать на равных. А прощать его или не прощать – тут психотерапевт на свою совесть ни того, ни другого варианта принять не может.

Больше времени занял процесс объяснения ей, как найти тот маленький ресторанчик на Никитской, где я уже заказал столик номер восемь.

А потом я до конца вечера рисовал на экране подобие открытки с надписью всего лишь в несколько слов, которую завтра должен был вручить официант посетителям за восьмым столиком. Всего-то должно было стоять на ней:

'А сейчас скажите друг другу: 'Теперь я знаю точно: я люблю тебя!'

Долго провозился.

Ну, плохо я владею 'фотошопом'!

Х.14.

Их заметил экипаж автомобиля ППС, проезжавший поздним вечером по одной из улиц Северного Тушина. Совершенно голую женщину и группу подростков. Задержанные и по горячим следам тут же допрошенные подростки стояли на своём: ничего с женщиной они не делали, встретили её уже в таком и якобы хотели довести до милиции. Повторная работа по их задержанию заставила малолетних сластолюбцев оставить версию о своём альтруизме. Но в главном они оставались тверды. Женщину они встретили в таком именно виде. А дальше она сама шла смирно, куда ведут.

Сама потерпевшая, укрытая милицейским бушлатом, в полной прострации сидела на заднем сидении 'УАЗика'. Лишь медленно водила головою из стороны в сторону.

– Да она обдолбанная! – вынес своё заключение старший патруля. И распорядился везти всех в отдел. Он заметил, конечно, блеск вожделения в глазах водителя и двух своих патрульных. Но будучи человеком уже зрелым, имеющим взрослую дочь, показал кулак одному из подчинённых и твёрдо приказал ехать.

В отделе ничего нового для прояснения этой истории сделать не удалось. Дежурный только выматерился, приказав вызвать 'неотложку' и отправить потерпевшую в больницу. Обдолбанная или просто больная – но ему не улыбалось докладывать утром про труп в 'обезьяннике'. А что там произойдёт дальше с неадекватной дамой – один лишь Бог весть.

Так у экипажа ППС второй раз 'обломилось'…

Потом оба, и старший патруля, и дежурный по отделу немало раз сердечно поблагодарили себя за правильное отношение к женщине.

Когда выяснилось, кто она…

14

Виктор уже извёлся, сидя за столом и глядя на вход в ресторан. Ни психотерапевта, ни жены не было. Уже полчаса после назначенного времени встречи.

Антону он дозвонился. Тот сослался на срочный вызов и извинился: не придёт.

Телефон Насти не отвечал.

Вообще говоря, опоздания не были для неё характерны. Не то чтобы она была пунктуальна по-немецки… Но для российских менталитетов – вполне достаточно. И уж если опаздывала, то всегда отзванивалась и извинялась. Потому Виктор чем дальше, тем больше не находил себе места. К принесённому официантом шампанскому он даже не притронулся.

Официант тоже вёл себя не совсем обычно. Пару раз Виктор ловил на себе его взгляды. Вопрошающие какие-то, что ли… Хотя понятно: столик заказан на три персоны. А пришёл один. И тот явно нервничает.

Серебряков позвонил домой. Горничная твёрдо уверила, что хозяйка выехала. Да, на машине. Да, сказала, что в Москву. Нет, куда и к кому – не поделилась.

В квартире на Чистых прудах тоже никто не отвечал. Слабая надежда, что, может, жена завернула туда взять какие-то из своих вещей, не оправдалась.

Голос Антона, когда ещё через двадцать минут Виктор снова позвонил ему, звучал уже озадаченно. Нет, он тоже не знает, где его жена. Нет, она ему ничего не говорила. Да, он знает – она предупреждала, – что поедет на общую встречу. Ни про какие другие планы не говорила. Может, что с телефоном? А по городу – пробки…

Выждав ещё двадцать пять минут, Виктор встал из-за стола. Подозвал официанта, расплатился.

Уже на выходе, в дверях, тот нагнал его. Извинившись, передал листок. На нём была изображена картинка с изображением целующейся пары на фоне моря и пальм, а также значилась надпись: 'А сейчас скажите друг другу: 'Теперь я знаю точно: я люблю тебя!'

На скулах Серебрякова заиграли желваки. Очередная штучка этого психолога!

Официант, как бы извиняясь, развёл руками.

* * *

– Подъезжай к трём к нашему месту, разговор есть.

Тон Ларисы был на редкость императивен. Наталья удивилась. Прежде чем так приказывать, не хило было бы сперва спросить, нет ли у неё важных дел на данное время. А они были.

Ей надо встретиться с Татьяной, своей адвокатессой. Когда-то они неплохо отсудили дачный участок в посёлке композиторов около Снегирей. С тех пор поддерживали контакт. Взаимная польза: Татьяна была решительна и, что называется, вхожа. Потому чаще всего дела выигрывала. Чаще всего – по примирению сторон. С компенсацией.

Теперь Наталья намеревалась обсудить с нею, как бы компенсировать уже практически неизбежное расставание с Серебряковым. Значительным приростом материальных и денежных ценностей.

Шансы на успех были. Наталья немало узнала за это время о делах, деньгах и самом Серебрякове. Не станет он сутяжничать.

Эх, с ним бы не судиться, а жить… Да клуша эта всё портит, жена его. Невооружённым глазом видно было, как ещё до той ссоры он всё больше думает о ней. А не о Наталье.

– Случилось что? А то у меня встреча намечена, – промямлила она.

– Пока нет, – по-прежнему приказным тоном уронила Лариска. – Но должно. И нам надо это обсудить. Переложи свою встречу.

На месте встречи подруга сразу пригласила Наталью в свою машину и приказала водителю двигаться в сторону Новой Риги. Вопросы о причине таких действий проигнорировала. Что-то секретное?

Ехали не то чтобы молча. Болтали о разных пустяках. Неважных.

Выехав за город, миновав Красногорск и лукойловскую заправку, остановились на обочине. Здесь Лариса отправила водителя 'пособирать грибы, а то у нас тут будут девичьи секреты'.

– Дело важное, – пояснила она, когда женщины остались одни. – А тут надёжно: видеокамер нет, для прослушки надо останавливаться. А остановившихся мы сразу засечём.

После паузы добавила:

– Если кто остановится, немедленно говорим о том, что тебе нужно для публикации текста о Владимирском…

Хм… Это уже стало положительно интриговать, мелькнуло у Натальи.

Дело, как следовало из тихого, но почти горячечного по экспрессивности рассказа подруги, состояло в следующем.

С недавних пор у ларискиного 'папика' явно начались неприятности. Некоторое время он отказывался давать по ним пояснения жене, но после одного удачного ночного нажима раскололся.

По его словам, служба безопасности – да и он сам – стали отмечать какое-то непривычно плотное внимание к бизнесу Владимирского. Вроде бы ничего особенного, никакой системы. Но у некоторых подконтрольных компаний обнаружились проблемы. То кто-то связался с поставщиком, а на том, как оказалось, какой-то фальшак висел. И теперь УБЭП страшно приспичило проверить не только поставщика, но заодно и подконтрольную банкиру структуру. И вцепились плотно, никакими взятками не оторвёшь. То в каком-то отделении недостаточно хорошо клиента проверили, а тот обналичку гнал, а об этом не доложили. Теперь трясут отделение. То кто-то с кем-то не расплатился, дело дошло до суда – а в качестве соответчика опять структура СМС фигурирует.

И всё, вроде бы, в берегах, за рамки обычного мусора при ведении крупного бизнеса не выходит, но… Но почему-то на сей раз за каждым проколом следуют проверки за проверками. И ссылаются при этом проверяющие на ужесточившиеся требования. Борьба с коррупцией. А налоговики вообще взбесились. На пару подконтрольных Владимирскому компаний с государственным участием вообще Счётная палата наехала. А проверять правильность лицензий на программное обеспечение вдруг вместо милиции из управления 'К' приезжают. А тем такая мелочь уж вовсе не с руки – у них вон по мобильникам знатный выхлоп идёт…

И опять же: в каждом случае ничего настораживающего. Суверенная демократия. 'Питерзские' гайки закручивают, всё понятно. Не видно системы, не возникает ощущения государственного 'наезда'. И в то же время – возникает. Но самое главное – информация поступившая. Слил один друг дома, человек, в комплекс на Ильинке и Старой площади вхожий, разговорчик, что уловил краем уха. Будто непростой это интерес к делам Владимирского. Будто бы прошёл сигнал по нему на самый верх. Нехорошенький такой сигнал. Причём из Германии. Чуть ли не от бывшей жены.

Подробности информатору доступны не были. А попытки самого Владимирского обратиться по своим каналам к тем самым 'верхам' успеха не имели. Откуда пошёл накат, никто не знал. Или не говорил.

– Зато я знаю, – хрипло, сдавленно произнесла Лариска. – Это Серебряков. Муж этой сучки…

Наталья сделала большие глаза. Причём совершенно искренне.

– Брось, – после секундного размышления сказала она. – Не те у него масштабы. Он мужик основательный, не отнять… – против воли горло перехватило. – Но я-то его знаю. Мелковат он, чтобы Счётную палату поднять. Тем более – ФСБ. Какие-то приятели у него есть, но… Генпрокуратуру разве. Там у него дружок. Или с прокуратуры тоже наехали?

Лариса подумала.

– Нет, с прокуратуры ничего. Может, пока…

– А что Германия? – поинтересовалась Наталья. – Что, может, старуха телегу какую накатала? Может, сына требует?

– Да неизвестно, понимаешь, – пожала плечами подруга. – Владимирский послал туда уже людей. Но мало времени прошло. Ничего ещё не успели нарыть. Немцы молчат. Старуха тоже в отказе, ничего, говорит, не знаю. Ну, и мой говорит: правда, скорее всего. Не может она о его бизнесе ничего знать. И время прошло, да и не… В общем, не пускал он её к делам-то, на фиг нужно было!

Известна лишь официальная информация. В дом, где эта жила, какие-то курды забрались… то ли ещё кто, из этих, чёрных. Ограбили бабульку, что-то там вынесли. А на выходе их полиция и приняла. Там у них быстро, у немцев. В общем, бытовуха, мелкий криминал. Мой по этому поводу даже не заморачивается. Слетаю, говорит, на днях, разберусь. Дом-то ему принадлежит, ему с полицией там формальности улаживать. Или, говорит, адвоката там найму, если некогда будет. В общем, говорит, если что и пришло от немцев, то только сигнал, что бывшую жену известного банкира обнесли. По Берёзе могли что-то поднять – так у него с тем давно все дела кончились…

Лариса втянула в себя воздух сквозь стиснутые зубы.

– Не в этом дело. Я задницей чую – серебряковские это дела. А то и жёнушки его. Вишь, тоже в 'фарфоровые королевы' выбивается, – лицо подруги исказил самый настоящий пароксизм ненависти.

В принципе, тут её Наталья понимала. И не понимала. Лариска, конечно, не из тех барышень, что жертвенно переносят обиды. Бойцового характера женщина – её подруга, не отнять. И не унять. Если возьмётся кого-то грызть.

А с другой стороны, чего бы уж и не уняться? Подумаешь, повздорили две тётки возле магазина. Так трепетно лелеять до сих пор ту обиду? Нет, не понимала Наталья. Если уж на то пошло, у неё гораздо больше причин для ненависти. У неё уже, можно сказать, схапанного мужика увели. Причём важного мужика, на которого она уже не интрижку любовную ради подруги строила, а настоящие планы на жизнь. Раздумывала уже, как бы эту самую подружку убедить, чтобы воздействовала на своего 'папика'. Чтобы тот остановил этот маховик наездов на бизнес Серебрякова. Ей, может, в ближайшее время самой от этого бизнеса кормиться…

А теперь что? Поссорились. И не просто – выставил он её. Обидно. И на душе что-то свербит. Теперь, когда он сам не звонит и на её звонки не отвечает, как-то неожиданно пусто стало. Не то чтобы этот мужчина так уж задел какие-то совсем тайные струны её души… чтобы она втюрилась, как девчонка… Но чего ещё желать в этом мире? – ладный, богатый, перспективный. Любовник отменный. И надолго хватит – не старикашка лысый. По идее, на него многие должны бросаться, как на этого, на Бохорова. Хоть Серебряков, в отличие от того, не тусуется напропалую.

В общем, вполне себе представляла Наташка дальнейшую семейную свою жизнь с этим мужчиною. А вот поди ж ты! Сорвался. И ладно б молодая стерва какая отбила. Нашлись бы методы и с тою разобраться, и этого вернуть. А то на пустом месте! Или заподозрил он чего? Что она информацию о нём сливает? Да вроде не должен был. Не прокалывалась она, в документах не рылась, ничего такого особого не делала. С Лариской встречались редко, осторожно, только в салоне.