Текст книги "Калифорнийская славянка"

Автор книги: Александр Грязев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

В избе была только матушка Марфа.

– Ну, и что выходила? Опять ничего? – спросила мать Алёну.

– Ничего… – устало опустилась на лавку Алёна, – и никого… Ведь почти месяц прошёл, как Иван уплыл на тот берег.

– Ну и что, – успокаивала дочку Марфа, – дело такое долгое у него. Рудознатцы скоро не ходят… Батька наш  по полгода дома не бывает… А я  всё жду, всякий раз жду и верю что придёт он домой, возвернётся. Вот  теперь с промысла жду. Явится  твой Иван… Молись Господу. Господь милостив и молитвы твои услышит.

– Да я молюсь, мама. С утра  до вечера молюсь ежедень. Жду, надеюсь, а на душе  тяжко. За нашего тятю как-то спокойнее.

– Всё образуется, дочка, чует душа моя. Не майся. Ещё не рез встречать и провожать Ивана твоего тебе придётся… Всю жизнь… Давай-ка лучше обедать.

– А где Егорка с Дашкой?

– Да в школе пока. Где же им быть? Скоро придут. А ты садись за стол. Знаю, что ведь опять сейчас на берег пойдёшь, – сказала Марфа и поставила на стол широкую миску с горячим рыбным варевом.

Обе, помолившись на образа в углу избы, стали обедать. Ели молча, но Алёна то и дело поглядывала в маленькое оконце.

– Пойду, мама… Там, на берегу, легче ждать.

– Ты бы, дочка, лучше к отцу Никодиму сходила. Поговорила бы с ним, да свечку о здравии своего путешествующего суженого поставила.

Марфа подошла к божнице и из-за иконы Николая Чудотворца достала свечу красного воска.

– На-ка вот, возьми, – подала она свечу дочери.

– Ладно, мама, пойду…

…Алёна вышла из дома на улицу и пошла вдоль бараков и прочих строений к одной из низкорослых избенок, на крыше которой стоял деревянный православный о восьми концах крест. Двери избы были отворены. И хотя даже с улицы видно было, что строение сие временное и церковью его назвать никак нельзя, внутри всё было так, как и в настоящем храме: однорядный иконостас с царскими вратами и святым образом тайной вечери над ними, иконы на боковых дверцах алтаря и на стенах церквушки. А перед ними горящие лампады.

Для вечерней службы время ещё не пришло  и молящихся людей в церкви не было. Но, услышав звук шагов вошедшей в храм Алёны, из боковой дверцы алтаря вышел отец Никодим в  своём чёрном облачении.

Увидев его, Алёна подошла под благословение. Отец Никодим благословил склонившуюся перед ним Алёну и внимательно глянул в её лицо.

– Что так рано, Алёна? Или о чём-то душа болит?

– Болит, батюшка.

– Сказывай, – участливо произнёс отец Никодим.

– Вани моего, батюшка, больно долго нет с того берега.

– А куда ушёл Иван? На промысел?

– Сперва говорил, что пойдут они на Озёрский редут, а оттуда дальше руды искать.  Про матёрую землю тоже поминал, про горы тамошние.

– Стало быть, ему в таком походе приходится немало потрудиться. А тебе, Алёна, пока печалиться и тревожиться рано. Такое дело, как у Ивана с его товарищами, скоро не делается. Жди… Жди и молись… Погоди-ка.

Отец Никодим опять скрылся за боковой дверью алтаря и тут же вернулся с толстой книгой в руках. Книга была в кожаном переплёте и с медными застёжками.

– Вот, – сказал отец Никодим, – читай акафист  святителю Николаю Чудотворцу. Он – помощник всем по суше и по морям путешествующим.

Отец Никодим заложил страницу тряпицей и подал книгу Алёне.

– Спаси, Господи, – поклонилась батюшке Алёна.

– Вставай  сюда и молись, – показал отец Никодим на стоящую в киоте на подставе икону Николая Чудотворца и сам, перекрестившись, поцеловал край киота.

Алёна подошла к иконе поближе и, открыв книгу, принялась читать молитву и  акафист. Сперва она читала стоя, потом опустилась на колени, стала осенять себя  крестным знамением и класть земные поклоны.

Она даже не заметила, как в церковь стали заходить первые прихожане. В большинстве своём это были крещёые в православную веру женщины-алеутки, мужья которых промышляли морского зверя вдали от родного дома.

Алёна уже закончила свое моление, когда отец Никодим, выйдя из царских врат, возгласил:

– Слава Богу всегда! И ныне, и присно, и во веки веков! Аминь!

Началась  вечерняя служба.

Алёна поднялась с колен и продолжила молиться уже вместе со всеми прихожанами, заполнившими небольшую церковь…

…А на другое утро Алёна вновь вышла из дома и направилась к причалу. Она села там на своё привычное место и стала смотреть в океанскую даль, да на ближние острова побережья, из-за которых, надеялась она,  появится её Ванечка на байдаре со своими товарищами-рудознатцами.

…Но она, конечно и знать не знала, и ведать не ведала, что в этот самый час рудознатец Иван Лихачёв с двумя своими напарниками, посланный правителем Барановым на разведку железных и всяких прочих руд, каковые могут быть, продирался через густые заросли по звериной тропе, которая должна    была непременно  вывести  их к ручью или реке – месту  водопоя. А ручей или речка выведут их далее к морскому берегу или к какому-нибудь туземному поселению.

И вот, наконец-то, двое, идущих впереди товарищей Ивана вышли к небольшой речке и остановились на её песчаной отмели. Усталые, истощённые они с радостными возгласами сняли с плеч ружья-штуцеры, сумы с набранными образцами пород.

Иван немного поотстал от друзей, увидев куст малины, густо усыпанный ягодами, стал собирать их и есть, а потом  бросать в шапку, чтобы угостить ребят.  Вспомнил в этот миг, как когда-то за малиной ходили с Алёнушкой. Как-то она сейчас? Вот уж заждалась его, поди? Даже у него душа изболелась. Оттого и остановился у куста малины, вспомнив её.

– Иван, где ты? – кричали его напарники. – Иди! Река!

Иван ничего не отвечал друзьям, занятый сбором ягод, но тоже был рад такой долгожданной остановке. Он, слыша друзей, лишь говорил, крестясь:

– Слава Богу! Скоро дома будем.

А друзья-рудознатцы стали уже скидывать одежду, желая, видимо. омыться в речной воде.

– Вот омоемся, отдохнём, да по этому ручью к побережью и  пойдем, – сказал с довольством  один из них. – А там у колошей байдару возьмём, и – мы дома.

– А дадут ли колоши байдару? Жди… Эти туземцы жуликоватый и злой народец.

– Да, они коварны, что и говорить. Но мы же за это им заплатим. Они, брат, за деньги, муку или одеяло  родную мать продадут.

А в эти самые минуты их разговора из прибрежных кустов за рудознатцами наблюдали два охотника-колоша, вооружённые луками. Потом они коротко переглянулись и пустили стрелы в раздетых белых людей на песчаной речной косе. Колоши бесшумно вышли из кустов, быстро схватили ружья и так же тихо скрылись в густых зарослях.

Иван насторожился, когда вдруг почувствовал, что разговор и возгласы его товарищей перестали быть ему слышны. Стало тихо в этом диком лесу, и от этого тревожно. Он осторожными шагами двинулся вперёд и, раздвинув кусты, увидел лежащих на песке товарищей с торчащими в их телах стрелами. Оба были мертвы, ибо стрелы индейцев всегда ядовиты.

– Колоши, – тихо произнеёс Иван.

Он вытряхнул из шапки ягоды, зорко вгляделся в заросли и снял с плеча ружьё. Иван не пошёл на открытое место, опасаясь засады, а двинулся вглубь леса. Никого не встретив, он лишь увидел вдалеке между деревьями две маленькие фигуры убегающих индейцев. Иван выстрелил из штуцера не целясь, просто так, для острастки, затем повернулся и пошёл на песчаный берег, где лежали его товарищи.

Он достал из своей сумки небольшую лопатку с короткой ручкой и, найдя высокое место у деревьев, стал рыть землю.

Похоронив напарников, Иван переложил в свою суму образцы камней и разных проб, засунул за пазуху кожаный мешочек с записной книжицей, закинул за плечо ружьё и двинулся по лесу вдоль берега речки.

Глава  четвёртая

         В просторной и светлой зале квартиры правителя Баранова в разгаре был обед в честь американского гостя, капитана Томаса Мура.

За большим столом, уставленным всевозможными закусками и винами, восседал сам Александр Андреевич без парика и мундира, а лишь в бархатном жилете и белой широкой рубахе. Рядом с ним его жена-индеанка Анна Григорьевна, да Иван Кусков со своей молодой супругой и тоже индеанкой Екатериной Прохоровной. Капитан Мур, с лица которого не сходило весёлое довольство, поднял стопку с ромом.

– В нашей многотрудной скитальческой жизни, господа, очень редки бывают минуты покоя и отдыха… Сейчас, в эти дни, я отдыхаю душой и всегда с благодарностью буду вспоминать о нынешней встрече с вами.

– Вы так говорите, господин Мур, будто больше никогда здесь не побываете, – сказала Анна Григорьевна.

– Кто знает, кто знает, – продолжал Мур. – Судьба морехода изменчива и полна неожиданностей. Поэтому я никогда не загадываю даже на день или на два вперёд. Остаётся лишь мечтать… Буду мечтать… Я пью с благодарностью сердечной за всех вас, подаривших мне эти минуты благодати. Ну и за мечту, конечно. За мечту вновь увидеть вас в добром здравии!..

– Благодарствуем, господин Мур, – сказал Баранов. – Спасибо на добром слове. Мы тоже рады видеть вас, нашего друга. Здесь у нас, что и говорить, тяжко бывает. Так уж, видно, по воле Божией суждено нам страдать, терпеть, но и… любить. Любить дело своё, которому служим.

– Да, да… Я согласен с вами, – закивал головой Мур.

– Тут одной любви к делу мало,– вмешался в разговор Иван Александрович Кусков. – Всех нас поддерживает и спасает любовь к Отечеству, для пользы которого мы и живём здесь. А когда служишь на благо Отчества, то  все невзгоды переносишь легче.

Баранов при этих словах своего помощника даже встал с кресла и поднял свою стопку с ромом.

– Вся правда в твоих словах, Иван Александрович! Так выпьем же за Россию-мать, которая не оставляет нас в столь далёкой стороне своими заботами. Прошу капитана Мура присоединиться…

– С удовольствием, мистер Баранов. Особенно сегодня, когда я так много узнал о России.

– Ну и, конечно, за наших жён, – продолжал свой тост Баранов, – помогающих нам переносить все невзгоды… Вы, наверное, заметили, что и Екатерина Прохоровна, и моя Анна Григорьевна из местных?

– Да, конечно. Это нельзя не заметить, – улыбаясь, сказал Мур.

– Они обе с островов королевы Шарлотты и дочки тамошних вождей. Так мы, капитан, даём пример того, как надо здесь жить, своими корнями врастать в эту землю и с любовью умножать народ здешний.

– Не могу не удивляться на вас, людей русских! – воскликнул Мур. – Ведь ни у испанцев, ни у англичан или у нас такое не встретишь. У нас вообще это не принято.

– А у вас, господин Мур, семья большая? – спросила капитана Екатерина Прохоровна.

– Я одинок, к сожалению, а может и к счастью. Пока мотаюсь по морям, семьи не завожу. Но… я думаю об этом, и как только почувствую твёрдую землю под ногами, то… всё возможно. Я ведь понимаю, что очень хорошо, когда ты знаешь, что тебя кто-то в этом мире ждёт, любит, думает и молится о тебе.

– Стало быть, у вас, капитан Мур, всё ещё впереди – заключил Баранов и перешёл на другое. – А нас с Иваном Александровичем ждут  те же дела. Меньше здесь вот по островам стало бобра. Надо искать новые места и промысел расширять.

– А вы сходите в Калифорнию. Говорят, что там есть места, где бобра в изобилии, – посоветовал Мур.

– Я ходил в те места Новой Испании, но бобров там мало, – сказал Кусков. – Заходил даже в Сан-Франциско и на Фараллоновы острова.

– А спуститесь ещё южнее, до Сан-Диего, и там  найдёте то, что вам нужно. Поверьте мне…

– Мы вам верим, капитан, – сказал Баранов.–И не вы один такие слова говорите. В свое время Николай Петрович Рязанов, камергер двора его императорского величества и один из основателей нашей  компании, говорил  то же самое. А однажды он спас нас от голода, когда на «Юноне» из Сан-Франциско с грузом зерна, солонины, сушёного мяса и прочих съестных припасов, пришёл сюда, в Новоархангельск. Он-то и посоветовал нам основать там  факторию. Здесь же  худо с пропитанием, особенно зимой. А  в Калифорнии, зимы не бывает, хорошо растёт пшеница, ячмень.  Можно иметь даже стадо коров.

– Да, природа на калифорнийском берегу благодатна и, имея свою факторию ,  вы можете спокойно зимовать здесь, – согласился Мур.

– Так что Ивану Александровичу туда, в Калифорнию, рано или поздно опять идти придётся, – сказал Баранов.

– Лишь бы испанцы не были против, – высказал своё предположение Мур.

– В их миссии Сан-Франциско я уже кое с кем завёл знакомство, – заговорил Кусков. – Знаю, что несколько тамошних чиновных не будут против нашего соседства.

– Мне кажется, что там ещё есть не занятые, ничейные земли, – добавил Мур.

– Не занятые кем? – спросил Баранов.

– Теми же  испанцами.

– А местные племена? Разве это не их земли? Разве они не живут там?

– Живут, конечно, – кивнул Мур, – но с ними испанцы мало считаются. Индейцев повсюду обманывают, сживают с их земель, порой даже убивают, а землю захватывают.

– Да, мы наслышаны об этом, – согласился Баранов, – от людей, побывавших там… Вот и Иван Александрович знает: ходил туда не раз. Грустно слышать такое.  Дело нельзя строить на крови, тем более на крови невинных местных жителей. Нельзя строить счастье своё на несчастьи других. Ведь через многие поколения потомкам придётся отвечать за это… Ну, а мы землю ту под крепость и оседлость нашу купим у индейцев, как покупаем здесь у коренных жителей. Сделаем всё по согласию и любви… Любовь! На том стоит и стоять будет русская православная душа! Выпьем за любовь!

А когда все выпили, то Баранов, наклонившись к жене, что-то сказал ей на ухо. Анна Григорьевна встала из-за стола, прошла в соседнюю комнату и тут же воротилась с ватагой добрых молодцов в праздничных разноцветных рубахах, подпоясанных такими же разноцветными кушаками.

Капитан Мур посматривал с восторженным удивлением то на Баранова, то на разодетых, как на праздник, русских мужиков и, похоже, мало пока что понимал.

– Это ещё один мой сюрприз, капитан Мур, – улыбаясь, сказал Баранов.

– Да, да, понимаю… У меня сегодня день сюрпризов.

– Хватит о делах, – продолжал Баранов. – Лучше послушаем наши русские песни. Вы их слышали когда-нибудь?

– Нет, нет. Никогда в жизни.

– Это мой хор, господин Мур. Не знаю, как у вас, а у нас, когда одолевает тоска по родным краям, по России-матушке, то у всех душа болит. И боль эту лечим песней, – сказал Баранов и подал знак рукой хористам.

И тут же хор запел песню о широкой русской степи, о волюшке вольной и просторах Руси. Песня лилась тоже широко и свободно. Баранов с Кусковым слушали её, чуть наклонив головы и, шевеля губами, беззвучно подпевали. Казалось, что и капитану Томасу Муру, впервые слышавшему русскую песню, передалось настроение певцов.

– Браво! – громко выкрикнул он, когда хор закончил песню.

– Это ещё только начало, ещё только распев, – сказал Баранов и снова подал знак рукой. – Сейчас они песню играть будут.

Хор запел игровую песню с притопываниями и приплясыванием и эта песня совсем не была похожа на ту первую ни по ритму, ни по настроению.

– Ну, а теперь, господин Мур, прошу послушать нашу главную. Слова её сочинил ваш покорный слуга, – сказал, поклонившись, Александр Андреевич. – Это, можно сказать, наш гимн… Давайте, ребята!

И грянула песня могучим напевом:

Ум Российский промысла затеял,

Людей вольных по морям рассеял.

Места познавати,

Выгоды искати,

Отечеству в пользу, в монаршую честь!

Бог всесильный здесь нам помогает,

Славу россов всюду подкрепляет,

Только обозрели

Вскоре обселили

Полосу важну земли матёрой.

Стройтесь зданья в частях Нова Света,

Русь стремится: Нутка её мета!

Дикие народы

Варварской природы

Сделались многи друзья нам теперь.

Петр Великий! Если б ты проснулся!

Ты б увидел, что не обманулся:

Вблизи землю чая,

Важны пользы зная

Открыли потомки и заняли ту.

Аргонавты блеском злата обольстились,

Кожи златорунной искати пустились.

Служить бы им можно,

Отечеству важно,

Если бы знали про здешний край!

Златорунных кож хоть здесь и не ведётся,

 Но другое злато за них достаётся,

Как бы не пришельцы,

Други европейцы

Был бы с избытком наш риск награждён.

Честью, славою сюда завлечены,

Дружбой братской здесь соединены

Станем создавати

Дальше занимати

России полезный Америки край!

Баранов, сидевший за столом и в начале просто подпевавший хору, вдруг на этих словах не выдержал, вскочил из-за стола и, встав среди певцов, стал петь вместе с ними, жестикулируя руками в такт песни:

Здесь хоть дика кажется природа,

Кровожадна привычка народа,

Но выгоды важны,

Отечеству нужны,

Сносными делают скуку и труд.

В свете новом, в странах полуночных,

Став мы ныне в славе людей мочных,

Народ примирили

Место обселили.

Бодрствуйте, други,

Отечеству в честь!

Нам не важны чины и богатства,

Только нужно согласное братство,

Тем, что сработали,

Как здесь хлопотали

Ум патриотов уважит потом!

Когда песня закончилась, капитан Мур пришёл в полный восторг, громко хлопая в ладоши и крича: «Браво!». Баранов же приказал придвинуть ещё столы и пир был весело и шумно продолжен…

…Солнце уже клонилось к закату за далёкие отсюда океанские волны, когда на крыльцо дома правителя Баранова вывалилась из дверей толпа мужиков, среди которых   сам  правитель с  Кусковым. Все были веселы и все пели: «Ум российский промысла затеял»…

Лишь капитан Мур еле держался на ногах и его приходилось поддерживать двум рослым молодцам. А потом по команде Баранова американского гостя положили на парусину и понесли с песней сперва по лестнице вниз, а потом через всю крепость к трапу корабля, что стоял у пристани. Александр Андреевич с довольной улыбкой наблюдал за происходящим, а потом пошёл в дом.

Глава пятая

С каждым новым днём общения с индейцами племени макома, которое Алёна уже привыкла считать своим, они становились для неё всё ближе , роднее и Алёна часто размышляла об этом. Наивные и бесхитростные, эти дети здешней природы были и сами частью её: этих просторов с невысокими холмами, поросшими густой травой и кустарником, этой рекой, несущей свои воды в океан меж лесистых, то крутых, то пологих берегов и этого леса с высокими, стройными деревьями красной сосны, под которыми поставлены хижины-шалаши макома.

И как-то необычно, неправдоподобно, странно и даже страшно было Алёне думать, что здесь, на этой же земле, где места для жизни хватит всем, есть  другие люди, пришельцы-испанцы, которые в любой день и час могут прийти сюда,  напасть на этих беззащитных людей, у которых даже одежды-то никакой нет, кроме набедренных повязок у мужчин и таких же коротких фартуков у женщин. Напасть и пролить кровь истинных хозяев этой благодатной земли.

Так думала Алёна часто, как и в этот день, когда в деревне макома с самого утра шла обычная жизнь: женщины у костров перед своими хижинами варили пищу для своих мужчин и детей, а те ушли в лес с плетеными корзинами для сбора желудей и прочих даров леса и земли.

А молодые воины макома на окраине деревни под руководством Алёны тренировались в стрельбе из лука по тростниковым мишеням, на которых были надеты испанские фуражки и куртки.

Алёна вместе со всеми стреляла по мишеням и при всяком попадании, а она почти никогда не промахивалась, воины громкими криками выражали свой восторг. А после очередного удачного выстрела, когда пущенная Алёной стрела сбила с чучела испанскую фуражку к вождю подошёл один из её воинов.

– Вождь Шаста, – сказал он. – Мы готовы идти на испанскую крепость.

Их сразу окружили другие воины.

– Ещё рано, Помо. Не все воины могут держатьтся на конях, не все метко стреляют. А ещё я хочу, чтобы все мужчины макома имели своих коней. Только тогда мы будем готовы воевать с испанцами.

– Но где мы возьмём коней?

– Как где? Разве не пасут их испанцы возле своего поселения?

– Мы готовы! Веди нас, вождь Шаста!

– Я бы рада, да время  не пришло. И дело не только в вашем умении стрелять и скакать на конях… Дело в том, что не все другие племена-соседи готовы выступить против испанцев. Так что надо терпеть и ждать, Помо. Ведь терпение – это тоже одно из достоинств настоящего воина. Всему свой час. А я скажу  вам, когда он, этот час, настанет…

 Воины разошлись и Манефа спросила Алёну:

– Ты и вправду решила идти на испанский форт?

– Этого хотят наши мужчины. Но идти сейчас туда – значит погубить их. Одни мы против испанцев слабы, а союза с соседями у меня пока не получается. Ты это знаешь не хуже меня. Одни не хотят, другие боятся, третьи ещё, как и мы, не готовы. Ведь чтобы воевать с солдатами на равных, одного желания и храбрости мало. Надо иметь ружья и коней. Нужно единение с другими племенами… Вот о чём помыслы мои.

– Тяжко тебе придётся, Алёна.

– Знаю, да разве о себе в сей час мне думать надобно? О людях пекусь. Они ведь как дети. Верят мне и надеются на меня. Я ныне их защита… А другим вождям-соседям скоро, я думаю, придётся согласиться со мной. Испанцы никого в покое не оставят. Им нужны рабы и эта земля, которую они польют кровью. Вот тогда и будет единение?… Вот тогда и поговорим?... Да не поздно ли окажется?

– Неужто ты о доме не вспоминаешь? – неожиданно спросила Манефа.

– Вспоминаю и вижу в мыслях своих каждый день. Мне же Ванечку моего видеть ой как охота, да тятю с матушкой. Как же не думать-то?

– По тебе и не скажешь, что ты тоскуешь.

– А я ночью, бывает, помолюсь, да и пореву – мне легче и станет. Днём же забот хватает.

– Эти заботы будут всегда. Неужто  ты до конца дней своих тут будешь?

– Знамо, нет… Вот станут люди макома в безопасности жить, тогда и о себе подумать можно… А макома выберут себе нового вождя.

– Но торговое или какое другое судно наше здесь трудно встретить, чтобы на нём уйти отсюда. Они здесь к берегу не пристают. Разве только в Сан-Франциско. Я тебе об этом не раз толковала.

– Я помню, Маня. Да и мне  тятя мой сказывал, что ходил  в эти места и даже, бывало, в Сан-Франциско захаживал. Вот и  мне до него  когда-то и придётся добираться, а там судна нашего какого-нибудь ждать.  Они, почитай, каждый год туда заходят, тятя говорил… Ты пойдёшь со мной, Маня?

– Чего спрашиваешь, – ответила Манефа. – Да хоть сейчас.

– Пока время не пришло. А чтобы пришло, то нам молиться надо больше. Господь милостив, поможет. На это и уповаю…

А вечером, укладываясь спать, Алёна опять вспомнила эти слова отца Никодима, когда она в деревянной и маленькой церквушке на Ситхе молилась о пропавшем своём женихе Иване. После той молитвы Алёна каждое утро приходила на берег и все ждала Ванечку, а встретила вдруг своего батюшку…

Глава шестая

Байдары Сысоя Слободчикова подходили к Ново-Архангельску, выплывая из-за безымянного острова.

Красивый и даже какой-то величественный вид крепости со стороны моря на фоне высоких лесистых гор со снежными вершинами ласкал, как всегда, взор и теплом отдавался в сердце бывалого морехода.

– Ну, вот мы и дома… Слава тебе, Господи, слава тебе! – стоя в лодке и крестясь, негромко проговорил Сысой.

За ним стали креститься и все остальные зверобои, лица которых тоже светились радостью возвращения домой.

– Как пристанем, – обернулся Сысой к своему помощнику, – то я сразу поспешу к правителю Баранову и скажу, Гуря, что мы видели с тобой.

– Добро, Сысой Иваныч. Надо сразу предупредить, чтобы в расплохе нас не застали. А я тебя тут подожду.

– Меня не жди, – не согласился Сысой. – Без меня разгружайтесь. Да смотри, Гуря, чтобы всё по счёту было в каждой байдаре.

– Ты что Сысой Иваныч, – даже немного с обидой сказал Гурий. – В первый раз, что ли? Знамо дело – по счёту…

Сысой же, уже не слушая его, вглядывался в толпу встречающего народа и заметил там дочку Алёну.

– Алёна! – крикнул Сысой и помахал дочке рукой.

Та, увидев отца, тоже что-то прокричала в ответ, а когда первая байдара причалила к мосткам, то Сысой, сойдя с борта, сразу попал в объятия дочери. Вокруг них весело кричали и обнимались со своими родными остальные промысловики-зверобои.

– Ну, здравствуй, дочка! – радостно сказал Сысой. – Где мать? Все ли здоровы? Что ты одна?

– Все здоровы и живы, слава Богу, тятя.  Матушка дома с ребятами. Она и не чаяла сегодня тебя встретить.

– А ты чаяла? Будто знала, что я приду сегодня. Ведь не знала же?

– Не знала и не ведала… Я, тятя, каждый день тут. Всё Ваню жду…

– А-а, вот в чём дело. Всё ещё нет Ивана твоего?

– Нет, тятенька. Не знаю, на что и думать.

– А ты верь, дочка. Верь, жди и молись… Ну ладно, потом поговорим. Мне идти надо.

– А ты разве не домой? – удивилась Алёна.

– Нет, Алёнушка. Я поспешаю к правителю Баранову. Надо поговорить с ним немедля. А ты беги домой, да матери скажи, что я жив и здоров возвернулся. Скоро приду, беги.

Алёна быстро зашагала от пристани к дому, а Сысой в другую сторону к трапам-лестницам, что вели в верхнюю часть крепости, где стоял, возвышаясь над другими постройками, дом правителя Русской Америки.

Там, в кабинете Баранова, находился лишь его помощник по коммерческой части Иван Александрович Кусков, с которым Александр Андреевич и вёл неторопливую беседу.

– После полудня капитан Мур отчаливает, Иван Александрович, – сказал Баранов. – Всё ли мы сделали для него? Не забыли ли чего?

– Да, вроде, всё, Александр Андреевич. Осталось только нашего доверенного Петра Ивановича Калистратова с ним отправить и дело, можно сказать, сделано.

– А Калистратов человек надёжный?

– Я  сам, Александр Андреич, за него ручаюсь. Хаживал с ним…

– Ну, ну… Я ведь только потому спрашиваю, что мало его знаю. Сие предприятие с Томасом Муром весьма для компании выгодно, но и в то же время весьма рискованно… А сколько мы знаем людей, кои соблазнились, оказавшись у сундука с казёнными деньгами, хотя и слыли честными людьми.

– Я  Петру Иванычу верю, – твёрдо сказал Кусков.

– Ну, а верю тебе, Иван Александрович… А, стало быть, и ему – Калистратову.

Баранов встал с кресла и подошёл к окну кабинета, из которого открывался вид на всю лежащую внизу крепость и на широкий океанский простор.

– А вот чего я не люблю, так это провожать, – после некоторого раздумья продолжил разговор Баранов. – Всегда после сего дела у меня на душе бывает неуютно и грустно… И сердце ноет. Даже ночами, бывает, плохо сплю. Всё Россию-матушку вспоминаю, Каргополь, городок наш далёкий. Матрёну-супружницу, не знаю, жива ли, да дочку Афоню… Эх, да… Жизнь наша… А ты, Иван Александрович, о Тотьме своей скучаешь?

– Были бы крылья – улетел бы туда. Хоть одним глазком бы глянуть… но, видно, время пока не пришло, а придёт ли – один Господь знает.

Баранов отошёл от окна и заходил по кабинету. И видно было, что душа его была чем-то взволнована и какие-то нелёгкие мысли занимали его.

– Всё так, – сказал Баранов. – Только я больше ждать не буду. Послал я, Иван Александрович, с оказией в Петербург прошение об отставке. И как только другого правителя пришлют, то сразу же с тем кораблём и я домой! В Россию!

– Тебе служить и служить бы, Александр Андреич, – не согласился Кусков. – И никакой замены тебе не вижу. Да и в Петербурге тоже, думаю, так скажут.

– Ну, в Петербурге людей достойных много… Всему свой срок, Иван Александрович. А свято место пусто не бывает. Продолжать же дело легче, чем его начинать. А мне уже ничего не надо. Ни званий, ни наград…

– Что-то ты сегодня больно мрачен, Александр Андреич. Да и как же без наград. Ты столько тут свершил во славу Отечества, что иным не на одну жизнь хватит. Да будь моя воля…

– Назовут нас с тобой, – перебил помощника Баранов, – и всех, кто теперь тут с нами, потомки наши первопроходцами сей землицы, Русской Америкой называемой, будут знать и помнить труды наши – вот и награда. Другой не желаю.

– Уедешь ты, тогда и  я  с тобой, Александр Андреевич. Согласно контракту нашему.

– Ты молод, Иван Александрович. Тебе ещё можно послужить…А в контракте мы можем и другое записать. Впрочем, чего это мы…  Всё в руках Божьих, – Баранов опять глянул в окно. – Вон, гляди, пока мы с тобой разговор-беседу вели, чьи-то байдары с промысла пришли. Жизнь идёт.

Кусков тоже подошёл к окну.

– Это может быть только партия Сысоя Слободчикова… Да вон он и сам на помине.

Из окна кабинета видно было, как Сысой легко вбежал на крыльцо. Потом шаги его прогремели по лестнице на второй этаж, и вот он уже распахнул двери кабинета и, перешагнув порог, остановился, не зная, видно, что сразу и сказать. Его будто ждали.

– Так это ты, значит, с промысла пришёл, Сысой Иваныч! Проходи, проходи, да здравствуй и хвастай, – первым приветствовал Слободчикова Баранов, идя навстречу гостю нежданному.

– Пришёл я, пришёл, – говорил Сысой, здороваясь с правителем и его помощником.

– Всё ли ладно? Да и ты присядь, отдышись. Эко, будто гнались за тобой.

– Садись, да сказывай, как сходил, – поддержал Баранова Кусков.

Сысой присел в свободное кресло.

– На промысле всё ладно было, – заговорил он, отдышавшись. – Все живы и здоровы, с хорошей добычей пришли… Да только не о том речь. И не с тем я сюда прибежал.

– С чем же? – заинтересованно спросил зверобоя Баранов. – Давай, выкладывай.

– Мы сегодня рано утром, когда с промысла шли, то видели  иностранца… Судно «Альбатрос».

– Это Гельбер, англичанин, пират, – сказал Баранов.

– Откуда вам сие ведомо? – удивился Слободчиков.

– Сорока на хвосте принесла, – засмеялся Баранов. – Наш друг американец Томас Мур на днях сказывал, что в наших водах появился сей разбойник морской. И выходит, что ты его уже встретил. А он тебя видел?

– Нет, мы  за остров зайти успели и затаились.   Он нас не видел.

– Ну и пусть ходит. Теперь  будем знать, где обитает пират. Лишь бы пакость какую не затеял.

– О том и речь… Уже затеял, – сказал Сысой.

Баранов и Кусков подсели ближе к мореходу.

– Говори-ка скорее, – попросил Сысоя Баранов. – Всё сказывай.

– Ну, увидали мы ихнее судно, корму, вернее, и к острову пристали. Забрались мы с Гурием по камням наверх, то я через трубу увидел, как эти англичане разгружали свой корабль… Товары с корабля сносили.

– Куда разгружали? Для кого?

– Туземцам, знамо дело. Их там целая толпа стояла и матросам помогала. Во главе с их тойоном Котлеаном.

– С Котлеаном? Опять он!?

– Да, я его узнал и Гурий тоже.

– Стало быть, опять эта вражина что-то замышляет?

– Именно так. Англичане выгружали ящики с ружьями и Котлеан сам опробовал одно. Мы слыхали выстрел.

– Да, опять неймётся Котлеану. Не оставляет он своей мечты выжить нас отсюда, – сказал Кусков.

– Но это ещё не всё, – глянул на Баранова Сысой.

– Чего уж более? – удивился тот.

– А то, что этот Гель…

– Гельбер.

– Так вот, этот Гельбер дал Котлеану три малых пушки.

– Пушки! – воскликнул Баранов.

– Да… И своих пушкарей, коих туземцы тут же во всё туземное и одели.

Несколько мгновений Баранов сидел, будто окаменев. Потом вскочил с кресла и подбежал к висевшей на стене карте залива Ситхи и побережья.

– Где сие было? – спросил он Сысоя.

– Вот тут на острове Песчаном мы сперва промышляли зверя, потом ушли сюда и пошли домой вот отсюда, из Малой губы. Видели их тут, – ткнул пальцем в карту Сысой.