Текст книги "Калифорнийская славянка"

Автор книги: Александр Грязев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Александр Грязев

КАЛИФОРНИЙСКАЯ СЛАВЯНКА

(Исторический роман)

о  первых годах Русской Америки,

о приключениях  девушки-славянки,

взятой в плен   пиратами  у  берегов Аляски,

и ставшей вождём одного из  племён

калифорнийских индейцев,

о  строительстве на тихоокеанском берегу

в ста милях севернее испанской миссии  Сан-Франциско русского форта Росс.

Предисловие

      В начале девятнадцатого века на Тихоокеанском побережье России и на аляскинских берегах Америки действовала торгово-промышленная Российско– Американская компания. С того самого времени в обиход прочно вошло понятие «Русская Америка».

       Вот о нескольких годах освоения американских берегов и продвижения русских людей до Калифорнии, где в 1812 году была основана русская крепость Росс для снабжения продовольствием  поселений промышленных людей Российско-Американской компании на Аляске и написан этот исторический роман.

       Главным правителем российских владений  в Америке  А.А.Барановым строительство форта Росс было поручено его помощнику И.А.Кускову, уроженцу города Тотьмы Вологодской губернии.

       Русская крепость была построена  на океанском берегу, на земле, не принадлежащей ни одному из государств, а купленной у калифорнийских индейцев недалеко от устья реки названием  Славянка. Всё лето 1812 года русские и алеуты рубили крепостные стены и дома новой  своей оседлости, а 30 августа на высокой мачте был поднят флаг Российско-Американской компании.

       Следует заметить, что в инструкции, данной  А.Барановым  И.Кускову, предписывалось  «строго воспретить и взыскивать  малейшие  противу туземных обитателей … дерзости и обиды, а стараться всячески, как вам самим, так и всем подчиненным снискать дружбу и любовь и не страхом преимущества  в огнестрельных орудиях состоящего, какового не имеют народы, но разными благословенными от человеколюбия производимыми приманками вежливости, а иногда и соразмерными подарками… Воспретя также строго ни малейшей бездельной никому даром не брать от них вещи даже из кормовых припасов ни куска, а платить за всё потолику нашими, какие им приятны будут товарами и безделушками»…

       Предписывалось также отбирать из числа индейцев мальчиков и учить их русскому языку, чтобы они могли служить толмачами, изучать обычаи местных  жителей и составлять словарь их языка.

       Таким образом, освоение русскими людьми американского побережия шло не огнём и мечём, а полюбовным согласием на основе взаимной выгоды.

       Среди героев романа – русская девушка Алёна – дочь морехода. Драматические отношения этой юной славянки с любимым человеком, с индейцами Калифорнии,  её  жизнь, полная приключений, дают понять второй смысл названия.  Роман «Калифорнийская Славянка» может стать увлекательным и полезным чтением о жизни первых наших землепроходцев на островах и берегах Русской Америки.

         Ныне крепость Росс  является музеем-заповедником  штата Калифорния. В городе Сан-Франциско действует  Общество друзей форта Росс, а по калифорнийской земле всё также течёт Славянка. Только теперь она называется Русская река.

Ч А С Т Ь   I

Глава первая

        Вайнака, вождь племени макома, медленно шёл по тропинке, вытоптанной за долгое время его босоногими соплеменниками и вьющейся вдоль речного берега до самого устья родной реки, где она встречалась с океаном.

       Вайнака был уже стар,  потому шагал неторопливо, положив руку на плечо своего поводыря – маленького   Вука, который во всём помогал вождю с тех пор, как тот почувствовал, что былые силы стали  покидать его.

        Вскоре они пришли на высокий океанский берег. В этом месте он обрывом спускался к широкой отмели. Слышно было  и видно, как там внизу на песчаную отмель то и дело с шумным плеском накатывались морские волны. Прямо перед ними предстал необозримый простор Большой Воды, а в самой его дали, там, где синее небо соединялось с нею, казалось, что океан поднимался на одну высоту с берегом, где стояли индейцы. Океан был сейчас спокоен. Вайнака и Вук молча смотрели на открывшуюся перед ними водную ширь, а потом присели на мягкую траву у самого обрыва.

         Вождю нравилось  приходить сюда и он часто это делал, когда  племя кочевало вблизи  долины реки. Тут же под обрывом находилась  священная пещера племени, где он со своими старейшинами и шаманом молились богу океана перед началом  или завершением любого важного дела в жизни племени.   Войти в пещеру можно было только со стороны песчаной отмели, а спуститься туда удастся лишь по пологому склону, пройдя ещё немного влево морским берегом.

           Но Вайнака пришёл сюда совсем не для того, чтобы побывать в священной пещере. Ему казалось, что в жизни его приходит время, когда что-то самое дорогое он видит в последний раз, хотя никому из людей его племени не дано знать, что так и есть на самом деле.  Вайнака с благоговением и страхом относился к Большой Воде. Океан был широк, могуч, грозен и таинственен. Точно так же, как звёздное небо ночью.

             Вождь перевёл взгляд на устье реки. Всякий раз, глядя на это место, он вспоминал о том дивном случае в жизни племени макома, какой произошёл здесь много-много времени назад. А сам Вайнака был в таком же возрасте, что и маленький Вук, сидевший сейчас рядом с ним…

…В тот  ясный и далёкий теперь уже день в селение племени прибежали мужчины, ловившие рыбу недалеко от устья и сказали, что в реку из океана приплыл огромный остров с высокими деревьями и большими белыми листьями на них. Это было так необычно, что почти все люди макома во главе с вождём побежали  смотреть на явившееся в их реку чудо.

          То, что они увидели и впрямь походило на остров, но не на земляной, с травой и деревьями, как на их реке. Был он весь из дерева, похожий на огромную лодку, со свежим полуденным ветром зашедшую в реку, подальше от бурных океанских волн. Люди племени макома наблюдали  за этой необычной лодкой издалека, но не решались подходить близко. Они видели, как с лодки сходили на берег необычные же люди в белых одеждах.  Такими же были их лица и волосы. Ничего подобного макома никогда не видели.

          Они считали себя мирными людьми, а пришельцы тоже не проявляли никакой воинственности. Даже, наоборот, старались добрыми знаками расположить к себе индейцев. И это им удалось: макома подружились с белыми людьми. Стали помогать им добывать пропитание: охотились на зайцев и оленей, ловили рыбу. Белые же люди отвечали индейцам многими и разными подарками.

          Долго или нет потрёпанный морским ураганом корабль-остров белых людей стоял у речного берега, Вайнака не помнил, но видел, как  в одно солнечное утро  свежий ветер подул с берега в океан, наполнил белые паруса-листья и корабль ушёл  в неведомую океанскую даль, оставив по себе добрую память и нужные в жизни людей макома дары: топоры, ножи, гвозди, котлы, мисы. Во многих семьях племени даже сейчас  теми дарами пользуются.

          Речную же долину с тех самых дней зовут макома Долиною Белых Людей  и считают тех пришельцев посланцами богов…

          … Много позже, когда Вайнака стал уже воином своего племени, на эти земли и берега пришли другие бледнолицые люди, но они были совсем не похожи на тех давних белых. С первых же дней они стали охотиться на макома и людей других племён, как на зверей, даже убивать их. Новым пришельцам нужны были работники на постройку своего поселения, а потом они принуждали индейцев возделывать их поля и огороды, молиться их богам. Так поступали новые белые с вольными людьми макома на их же земле. Но что можно было сделать против ружей и пушек пришельцев, когда у воинов племени в руках только луки со стрелами.

        Одно понимали соплеменники Вайнаки: новые белые люди не посланцы бога океана. Только через какое-то время узнали индейцы макома от вакеров-переводчиков на молениях, что те пришли из другой земли, лежащей далеко за океаном и какую они называли Испанией, а себя испанцами….

      … – Вождь Вайнака, – прервал воспоминания старика маленький Вук.– К нам кто-то бежит.

         Вайнака оглянулся и увидел бегущего по тропе человека. И хотя тот был ещё далеко, узнал в нём своего воина по раскрашенному белой глиной тёмному лицу.

        Вскоре воин подбежал к вождю и было видно, что он очень устал, а на лице его и теле блестели капельки пота.

       – Вождь Вайнака,– заговорил воин, прерывисто и часто дыша.– Воины, которых ты послал … охранять…дубовую рощу… от людей племени калечи, убиты.

          Тяжело такое слышать Вайнаке, но лицо его осталось по-прежнему спокойным.

          – Садись,– сказал он воину-гонцу.– Говори…Где это случилось?

          – У той самой рощи,– проговорил гонец и почти упал на землю.

          – Все воины убиты?

          – Почти все… Немногим из нас удалось убежать в лес.

          – А мой сын Юкка?– с надеждой  спросил Вайнака, пославший сына во главе воинов.

           – Он был убит одним из первых… Если бы такое  не случилось, то мы бы не отступили.

           Вайнака молча воспринял и это известие…

       …Раздор с соседним племенем  калечи начался, когда те спустились на равнину с гор, где всегда обитали. Теперь же, кочуя по-соседству с макома, калечи вдруг захватили  их дубовую рощу, хотя она издавна принадлежала макома. В роще было изобилие жёлудей, основной их пищи. Хотелось всё уладить миром и вот однажды на совете старейшин решено было позвать вождя калечи в баню для важного разговора,… но разговора не получилось, а случилась жестокая ссора и старейшины макома  вождя соседей там в бане убили. Калечи объявили макома войну, которая продолжается до сих пор, унося многие жизни с той и другой стороны…

          … Вайнака  поднялся, так же  без слов побрёл по тропинке. Только теперь он  шёл ещё медленнее,  опираясь одной рукой на плечо Вука, а другой держась  за  воина.

           Когда подошли к селению, Вайнака остановился, окинул взглядом разбросанные по речному берегу хижины родного племени. Почти возле каждой из них горел костёр, а женщины и мужчины занимались своими домашними делами…Лишь у входа в жилище вождя костёр был погашен.

         Вайнака с помощью  поводырей вошёл в свою большую хижину и сперва сел, а потом прилёг на покрытое козьими шкурами ложе.

        – Скажите шаману Вываку, чтобы он собрал ко мне всех старейшин… Говорить буду,– тихо сказал вождь.

         Вук выбежал из хижины, побежал к шаману и вскоре к вождю стали заходить  старейшины племени. Они рассаживались на земляном полу, устланном тоже звериными шкурами и смотрели на лежащего перед ними вождя Вайнаку.

       Вот он повернул к собравшимся  соплеменникам  своё исхудавшее, морщинистое лицо с глазами, полными печали и боли.

       – Вы пришли…Я позвал вас… Братья мои…– заговорил медленно вождь, с трудом подбирая слова.– Я, ваш вождь Вайнака, ухожу к нашим богам …и предкам. Скоро священная птица прилетит за мной… Я делал всё, чтобы люди моего племени жили хорошо….  Чтобы их было больше… Но одно беспокоит меня…

       Вождь замолчал и  все сидевшие перед ним мужчины замерли, ожидая его главного слова.

       – Мои сыновья погибли, защищая наше племя от врагов, – продолжал Вайнака.– Теперь  умираю  я, но  у меня нет наследника… Потому я  хочу сказать вам свою последнюю волю: как только чёрная птица унесёт меня к  богам, то вы пойдите в  священную нашу пещеру, и пусть шаман Вывак вместе с вами попросит у бога океана нового вождя. Если он не забыл нас и если мы не прогневали его, то он  поможет…

        Вождь, не договорив, повернул голову и закрыл глаза.

        – Пойдём,– закивали головами старейшины.

        – Пойдём.

        – Пойдём.

        – А ещё наказываю тебе, шаман Вывак, и вам, старейшины, помириться  с племенем калечи. От раздора пользы нет и не будет…

         Шаман Вывак, стоявший у самого изголовья вождя, в знак согласия склонил голову…

       …И вот настал тот день, когда посреди индейской священной пещеры на высоком   выступе океанского берега, куда вход не для каждого мужчины макома был доступен, ярко загорелся костёр, освещая  дрожащим неровным светом закопчённые  и оттого кажущиеся мрачными её песчаные стены.

       На земляном полу пещеры, устланном тростниковыми  циновками, сидели, сосредоточенно взирая на огонь, старейшины макома. Вокруг же костра то медленно, то быстро перебирая босыми ногами, двигался шаман Вывак, в накинутой на плечи звериной шкуре, что-то бормоча, глухо ухая и крича разными голосами. Его чёрные лохматые волосы и лицо лоснились от пота, а  в широко открытых  и, казалось, безумных глазах  отражалось пламя священного костра.

       Внезапно в открытый вход пещеры ворвался сильный порыв ветра и со стороны океана послышался гул также внезапно налетевшего  урагана.

       – Бог океана услышал нас! – воскликнул один из старейшин.

       – Услышал!

       – Услышал! – закричали другие.

       – Он услышал и поможет нам!

        Тем временем  Вывак что-то незаметно бросил из своей ладони в затухающий костёр, который мгновенно вспыхнул с новой силой. Шаман вскочил, и его пляска под удары собственного бубна  продолжалась до тех пор, пока он сам  в изнеможении опять не лёг и не  затих у догорающего  костра….

       … Когда буря, также быстро успокоилась, как и налетела, индейцы во главе с шаманом стали выходить из  пещеры. Они прошли на песчаный береговой склон, затем двинулись к самой воде, чтобы омыться ею, очевидно, продолжая ритуал.

       Зайдя в воду, индейцы  ладонями ловили набегавшие волны и умывались, простирая  руки  к морской дали. Но вдруг они застыли в испуге и изумлении: прямо к ним из воды, словно из глубины океана выходила  женщина. Мокрые светлые волосы  почти закрывали её лицо и спадали на плечи.

        Вид белой женщины, выходящей из морской воды, был таким необычным и таким неожиданным, что индейцы  стали потихоньку пятиться  с мелководья  на песчаный берег. А она тоже, увидев перед собой людей, остановилась, посмотрела почему-то назад, а потом решительно двинулась к берегу.

       Когда она вышла из воды на песок, то все, стоявшие перед ней индейцы  упали на колени, до самой земли склонив головы. Явно не понимая, что происходит, женщина, обессилев, опустилась на песок и без чувств повалилась навзничь.

       Индейцы вскочили, подбежали к женщине, что-то лопоча на своём языке. Они подняли её на руки и быстро пошли, почти побежали  вдоль берега в сторону своего селения.

Глава вторая

Под жарким калифорнийским солнцем млеют, кажется, даже желтоватые стены  глинобитных домов испанской крепости Сан Хосе на океанском берегу. Прохладнее бывает только в тени, да когда дует со стороны океана свежий ветер.

        В этот полуденный час  в  миссии малолюдно и тихо. И в сей  тишине как-то странно и необычно звучит гитара, струны которой перебирает, сидя  в тени  караульного домика у самых ворот крепости, испанский солдат.   Рядом с домиком на дозорной  вышке  слушает  гитарные переборы его товарищ по службе и земляк. Может быть, он вспоминает сейчас их далёкую родину, и эти воспоминания  волнуют его душу. Может быть, поэтому он, прислонившись к столбу, на котором висит сигнальный колокол, мечтательно и грустно глядит  в сторону недальнего леса…

       Караульный  на вышке оживляется лишь тогда, когда замечает на дороге, ведущей к миссии, толпу местных индейцев, сопровождаемую несколькими солдатами и конным офицером. Это шли на обед, работающие на полях и огородах испанских миссионеров, местные жители – индейцы.

       – Антонио! – крикнул с вышки солдат играющему на гитаре сослуживцу.

       Тот, продолжая перебирать гитарные струны, повернул голову  и вопросительно глянул на товарища.

       – Антонио! – вновь закричал солдат.– Лейтенант Лопес обедать ведёт диких! Открывай ворота!

        Смолкла музыка… Антонио унёс в караулку гитару и вышел оттуда, держа в руках  китель и ружьё. Быстро надев китель, закинув за плечо ружьё, Антонио пошёл отворять крепостные ворота, к которым уже приближалась толпа индейцев, сопровождаемая солдатами и оттого похожая на стадо с пастухами.

       Индейцы шли усталые, какие-то равнодушные и не было среди них ни одного улыбающегося лица.

       Вот первые из толпы направились, было, к одному из глинобитных домов, перед которым возле котлов сидели женщины-индеанки, но лейтенант Лопес, замыкавший процессию верхом на лошади, громко крикнул:

       – На молитву!

       И толпа повернула к стоящей неподалёку  низенькой церкви, где их ждал священник миссии падре Педро.

       В тёмной сутане, перепоясанной светлым поясом, он дождался, когда все индейцы опустились перед ним на колени и, воздев руки к небу, начал читать молитву.

       И опять усталые индейцы смотрели равнодушно на всё происходящее. Ни один из них, похоже, не знал испанского языка, на котором говорил отец Педро, а для сидящих перед ним на коленях индейцев слова молитвы  переводил их соплеменник вакер-переводчик.

       После недолгой молитвы, всё так же сопровождаемые солдатами, индейцы двинулись к дому-кухне, рядом с которым прямо на земле стояли котлы с пищей. Повар-испанец, высунувшись из окна, выдал каждому индейцу деревянную ложку и большую хлебную лепёшку.

       Индейцы без толкотни  расселись вокруг котлов, и видно было, что каждый из них знал своё место. Тот же испанец-повар в окне громко ударил  поварёшкой по дну медного таза, который он держал в руке, и по этому сигналу индейцы приступили к обеду.

       Сопровождаемые их солдаты сели за широкий  стол под навесом у самой стены кухни, а пищу им стали подавать женщины– индеанки.

       Лейтенант Лопес подошёл к столу вместе со всеми, но на своё обычное место не сел.

       – Альварес,– обратился он к одному из своих подчинённых сержантов. -Смотри здесь за порядком, а я пойду к капитану Муньосу.

       – Слушаюсь, господин лейтенант! – поднялся с места и вытянулся в стойке  сержант.

       Лопес зашагал к одному из домов возле церкви, в котором размещалась комендатура.

       Капитана Муньоса, начальника крепости, он нашёл в его рабочей комнате. Тот играл в шахматы со своим денщиком. Капитанский  китель висел на спинке стула.

       – О! – увидев  вошедшего офицера, воскликнул капитан.– Лейтенант Лопес… Что так рано? Ведь время нашей встречи после рабочего дня. Что-нибудь случилось?

       – Вот именно –  случилось, – мрачно ответил Лопес.

       – Тогда другое  дело, – сразу посерьёзнел Муньос.

       Он встал из-за шахматной доски и махнул денщику рукой:

       – Потом.

       Денщик вышел, а Муньос подошёл к офицеру.

       – Так что же стряслось, лейтенант?

       – Ещё один побег диких, господин капитан. С плантации убежали трое индейцев.

       – Ещё трое,– нахмурился Муньос.– Это уже слишком, Лопес… Вы наказали виновных солдат?

       – Если накажу, господин капитан, то останусь вообще без них. Да и за что наказывать?  Людей не хватает, чтобы охранять всех индейцев… Короче говоря, мне ещё нужны солдаты.

       – Так где же я тебе их возьму, Лопес?  Только-только хватает на охрану крепости и для работ за её стенами. Я даже не знаю, что будет, если вдруг, не дай Бог, дикие нападут на нашу миссию. Такое  уже случалось. И не только здесь. Ты  ведь сам знаешь, как они нас не любят.

       – Конечно. Ещё бы не знать.

       – Попробуйте искать убежавших.

       – Это ничего не даст. Они убежали в горы. К тому же  вокруг обитают десятки племён. И кто знает – куда дикие пошли… Нет, нужно пополнить  рабочие казармы  новыми индейцами… Необходимо поймать новых, господин капитан.

       – Ты предлагаешь устроить охоту на индейцев?... Ну, что же, Лопес, неплохая мысль. И я её поддерживаю. А чтобы не тратить много времени, мы  внезапно нагрянем прямо в их поселение. Я знаю одно такое  на берегу реки, недалеко отсюда.

       – Да, если они ещё там обитают.

       – Сперва я пошлю туда разведку. А ты, Лопес, вечером зайди ко мне,  мы обсудим с тобой подробнее все детали предстоящего дела.

       – Слушаюсь, господин капитан,– вытянулся и козырнул коменданту  сразу повеселевший  лейтенант Лопес.

       … После обеда толпа рабочих-индейцев, подгоняемая солдатами, вновь пошла на выход из крепости через ворота, которые  распахнул Антонио.

       Затворив их, он пошёл в караулку, и вскоре с её невысокого крыльца опять полились чудные переборы испанской гитары.

Глава третья

       Белая  женщина, принесённая индейцами макома с берега океана, лежала в хижине вождя на мягких козьих шкурах. После пережитого в океанских водах ей было тепло и уютно, как не было в её жизни уже долгое  время, о котором сейчас и вспоминать-то не хотелось, а хотелось просто лежать и наслаждаться покоем. Поэтому она лишь приоткрыла глаза, когда в хижину почти неслышно вошла  женщина с плетёной чашею в руках.

       Лицо её не было похожим на лица тех людей, которых она встретила, выйдя из морской воды. Оно было намного бледнее, с чуть раскосыми глазами.

       – Где я?– спросила вошедшую женщину, лежащая на ложе.

       – О, заговорила! – по-русски воскликнула та и села рядом на корточки.

       – Ты глаголешь по-русски? Откуда нашу речь знаешь?

       – Я сразу догадалась, что ты русская. Вот откуда только – не знаю.

       – С острова  Ситхи, что у берегов Аляски. А ты?

       – А я с Кадьяка.

       – Я тоже там родилась. А как звать тебя?

       – На Кадьяке Манефой крестили, а здесь кличут Шака. Отец мой русский зверолов, а мать алеутка. А тебя как зовут?

       –  Алёна… Как же ты тут очутилась?

       –  Да как…  Взяли меня на острове нашем  морские разбойники. Похитили обманом, увезли сюда на своём корабле, а тут продали испанцам, да я сбежала… Давно  это было…

       – Так где же я?– повторила свой вопрос  Алёна.

       – В Калифорнии… Слышала про страну такую?

       – Конечно. Мой батюшка мореход и с Аляски не раз   в эти края  хаживал. Эту сторону, говорил он, ещё Новой Испанией зовут. Так?

       – Вот, вот… Только испанцы здесь в своей крепости  живут, а ты у здешних  индейцев племени макома. Они добрые люди и ты ничего не бойся. Они и меня приютили. За свою почитают… А про тебя говорят, что ты к ним из моря вышла. Так?

       – Так-то так… Меня тоже пираты на Ситхе  схватили, да где-то здесь продать хотели.

      – Наверное, в Сан-Франциско. Это в ста милях отсюда на берегу  залива есть большая испанская миссия, куда разные корабли заходят.

       – Может быть… Только на нас внезапно буря налетела, корабль пиратский разбило, а меня на какой-то доске к прибрежным камням принесло…Слава Богу.  Но почему они, индейцы, когда я на берег к ним вышла, то передо мной  ниц пали?

       – У  них недавно умер вождь. Вот по его завету и пошли старейшины с шаманом  молиться своему морскому богу, чтобы тот дал им нового.   А после моления  в священной пещере на берегу они  увидели тебя, когда ты из моря выходила. Ты  им, говорят, послана самим богом океана. Вот  и пали ниц перед тобой,  принесли тебя на руках в хижину вождя. Видишь – ружьё его и лук со стрелами.

       – А теперь что со мной будет?

       – Ничего плохого.  Поправишься,  и тогда придут к тебе старейшины,  будут говорить с тобой. А о чём – мне не ведомо.  Теперь  отдыхай.

       – Но я не больно и устала.

       – Всё равно тебе сейчас надо сил набираться. Мне же велено тебя кормить, поить и выхаживать.

       – Но для чего? Я ведь тоже с той стороны прибыла, что и ты.

       – Им сие не ведомо. Для старейшин макома ты явилась после их долгой молитвы  морскому богу.

       – Но ведь я  – русская.  Я – белая.

       – Да, ты белая… Старики-индейцы говорят, что когда-то давно тут на берегу реки появились однажды белые люди. Откуда они пришли – никто не знает. Может их судно тоже  разбилось в бурю….  Долго ли они тут жили – мне неведомо. Потом пришельцы куда-то делись. Индейцы же макома с той поры почитают белых людей почти  что за богов, а место, где пришельцы жили,   по сей день зовётся Долиной Белых Людей…  Так что, может,  они тоже были русскими, славянами.

       – Я тебя  Маней звать буду?

       – Зови… Мне даже лучше,– кивнула Манефа, затем поднялась и направилась к выходу.– А ты, Алёна, поешь, однако… Пойду воды согрею, потом опять к тебе приду.

        – Погоди, Маня… А ты никогда не пыталась отсюда уйти?

       – А куда же тут уйдёшь? Разве что опять к испанцам.

       – Нет… Домой на Кадьяк. Ежели в здешние порты разные  суда заходят, то, стало быть, и  в нашу сторону идут.

       – Нет, не пыталась. Далеко отсюда те порты. Да мне и здесь хорошо. Привыкла…А ты, ужель, обратно домой собралась?

       – Я только об этом всё  время и думаю.

       Алёна повернула голову,  закрыв глаза…

        Как же ей не думать о родимом доме, о батюшке с матушкой, о братце, о сестрице своей младшенькой,  да о любимом своём Ванечке, с которым разлучила её судьба в самый день и час венчания в Божием храме там, на острове  Ситха, у берега Аляски.

       Да и как ей, родившейся   от русских отца и матери, не называть своей родиной скалистые острова вдоль матёрого американского берега за тысячи миль от  российских берегов.

       Она часто думала о том, когда, как и почему пришли к Аляске  русские люди?  Почему они, в том числе и её батюшка, называют  неуютную ту  землю  «землёй российского владения». Алёна слышала об этом, но совсем немного, а всего она не знала, да и знать не могла.

Глава  четвёртая

          …София-Августа– Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, дочь Христиана-Августа, герцога Ангальт-Цербст-Бернбургского и Иоанны-Елизаветы, принцессы  Голштейн– Этинской, а попросту российская императрица Екатерина  Вторая Алексеевна проснулась в своей спальне как всегда сразу после шести часов утра. Она сама оделась, прибрала себя, сполоснула лицо холодной водой из умывальника и сама же разожгла, уложенные ещё  вечером, дрова в камине.

       Екатерина любила эти ранние утренние часы за то, что они принадлежали только ей одной и никому больше. Она знала, что у дверей  спальни и других личных комнат дежурят сейчас камердинеры, камермедхен, да камерфрау. Но никто из них не посмеет войти сюда, пока она сама не позовёт их тонким звоном своего серебряного колокольчика.

       Да и совсем немного было у государыни Екатерины таких счастливых минут одиночества. Уже к девяти часам  у дверей её, убранной к тому времени спальни, соберутся со своими бумагами статс-секретари, обер-полицмейстер, вице-канцлер или столичный губернатор, петербургский главнокомандующий или генерал-прокурор Сената – те, кому в этот день  положено быть у императрицы для доклада. С этого самого часа  государыня будет весь день  среди людей, занимаясь  различными делами почти до отхода ко сну  где-то  часов в десять вечера. Так что ей было за что любить эти первые после пробуждения утренние часы.

       Екатерина ещё с юности не любила никакой роскоши ни в одежде, ни в убранстве жилых своих покоев и придерживалась сего правила всегда и по сию пору. Вот и сейчас, надев простой белый капот и такой же белый чепец на голову, она в первый раз позвнила в колокольчик. Тут же отворилась дверь  и в её рабочий кабинет вошёл дежурный камердинер, которого она даже и не видела, находясь рядом в спальне. Он молча, как это делал ежедневно, поставил на секретер государыни большую фарфоровую чашку горячего и крепчайшего  левантского* кофе, да блюдце с гренками  и так же молча удалился.

       Екатерина перешла в кабинет, села за секретер и взяла в руки чашку  с любимым напитком. Она вдохнула его аромат и даже зажмурилась от удовольствия. Сделав несколько глотков, государыня придвинула к себе лежащие на столе листы бумаги. Вчера она опять увлеклась сочинением своего Наказа для будущей Комиссии по составлению новых российских законов. Уже не один месяц  каждое утро она садится и пишет свой Наказ, а конца и края не видно сему писанию. Но она не отчаивается. Это писание, да чтение древних и современных мыслителей стало её подлинной страстью. Да и кому, как не ей, наказать будущим депутатам думать и принимать законы о власти самодержавной, о суде и расправе, о воспитании, о торговле, образовании, о городах российских и их населении, о государственных доходах и расходах… Ох, как много  ей ещё придётся думать и писать…

…Вот и вчера, увлекшись  писанием поздним вечером, чего  почти никогда не делала, она даже записочки  своему любимцу Гришеньке Орлову  не послала, чтобы пришёл к ней ночку скоротать. Вот, поди, метался  в  своих комнатах, увидев запертою потайную дверь  в её покои. Ну да ничего. Пусть помечется – крепче любить будет…

            Екатерина взяла новое белое  перо  и, омакнув его в чернильнице, склонилась над белым же листом бумаги.

       …Но долго ей заниматься своим любимым делом  в  сегодняшнее утро не  пришлось. За дверьми кабинета послышались какие-то голоса, коих в такой ранний час  быть не должно. Хотя на каминных  часах  уже  почти девять утра и к этому времени  первые докладчики-секретари должны   находиться в зале.

_______________________________________________________

*левантский –  восточный, из Леванта / В.Даль/

       Императрица вновь позвонила в колокольчик, и в кабинет тотчас же вошёл один из её четырёх  статс-секретарей граф Олсуфьев.

       – Доброе утро, матушка-государыня. Как ночевали?– заботливо произнёс он, склонившись в поклоне у самой двери.

        – Доброе,  доброе, Адам Васильевич.  Всё  слава Богу, – приветливо улыбаясь, ответила Екатерина. – А что там за шум у моего порога?

       – Так прискакал к Вам нарочный гонец, государыня, из самой сибирской стороны, от тамошнего тобольского губернатора Чичерина. Вот дежурный офицер громко и просил Вам срочно доложить и пакет передать,– и Олсуфьев кивнул на серебряный поднос, который держал в руках.– Вы уж извините за беспокойство, Ваше величество.

       – Ничего, ничего, граф. Да к тому же и офицер прав. Его не ругайте… Ну и что там?– показала  Екатерина на конверт.

       – На пакете начертано: «Императрице Екатерине Алексеевне… везти денно и ночно нигде не удерживая».

       – Что же мне так срочно хочет поведать  Денис Иванович. Почитайте-ка, граф.

        Олсуфьев достал из пакета бумажные листы:

       – «Всепресветлейшей, державнейшей, великой государыне, императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской»…

       – Постойте, постойте, Адам Васильевич,– прервала  секретаря Екатерина.–  Вы ведь знаете, что я этого не люблю…Мне суть послания изложите. Сами-то его прочли?