Текст книги "Процесс Лунного Зайца"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
КАФЕ
13. Зоофилия, как фундамент европейской культуры
– Люблю бывать в этой забегаловке между 4 и 7 утра, – сообщил Ледфилд, ставя на стол поднос с тремя стаканчиками кофе и горкой маленьких сэндвичей, – Пустота, тишина, как будто здесь не район мегаполиса, а далекая тихая провинция.
– Вы не похожи на человека, который встает раньше 7 утра, – заметила лейтенант Коул.
– Я не похож даже на человека, который встает раньше 9 утра. Зато я похож на человека, который иногда обнаруживает, что уже 4, а он еще не ложился.
– А чего так? – ехидно спросила она, – Нечистая совесть спать мешает?
– Ну, что вы, – возразил он, – Какая у адвоката совесть? Тем более, у трастового адвоката.
– Теперь вы, вроде бы, не адвокат, а бизнесмен, – заметила она, и вгрызлась в сэндвич.
– Порно-бизнесмен, как говорит мистер Тирелли, – уточнил Лейв, – А у порно-бизнесмена совести не намного больше, чем у адвоката.
Сержант Тирелли шумно отхлебнул кофе.
– Если уж на то пошло: зачем вы занялись этим дерьмом? Вы же нормальный человек.
– Что вы! Я жадный, жестокий и циничный делец. А нормальным я притворяюсь, чтобы найти очередную жертву и выпотрошить ее кошелек.
– Фэйк, – коротко сказала Оззи.
– Не морочьте голову, – добавил Тирелли, – Я к вам уже пригляделся. По TV про вас одно, а по жизни получается совсем другое. Может, вы задолжали мафии кучу денег и вам по-другому не рассчитаться. Или кто-то их ваших родных влип на большую сумму. Короче, не знаю, что там у вас произошло, но вам же лучше будет, если вы честно расскажете.
– Если я честно расскажу, вы не поверите, – ответил Лейв.
– Это почему?
– Потому, что вы приняли за аксиому, что мой бизнес это грязное дело, которым ни один нормальный человек заниматься не будет.
– Еще как будет, если его припрет по-настоящему, – возразил сержант. – Мы в прошлом месяце торговца «снежком» задержали. Он из Замбии, нормальный парень. В его стране голод, а у него жена и четверо детей. Как их прокормить, если с его квалификацией тут приличную работу не найти? Спутался с колумбийскими дилерами. Теперь сидит.
Лейв вздохнул и покачал головой.
– Если бы вы знали, сколько раз мой бизнес сравнивали с наркоторговлей…
– Так ведь похоже, – сказал Тирелли, – Подсаживаете людей на порно-игры, и потом они уже без этой дряни жить не могут.
– А без телевизора они могут жить? – невинно поинтересовался Лейв.
– Это вы к чему?
– Все к тому же, сержант. Лишение TV вызывает у среднего горожанина абстинентный синдром. На сленге это, кажется, называется «ломка».
– Ломка это у наркоманов, – поправил сержант, – Наркомания – болезнь, а TV – нет.
– А компьютерные игры это болезнь, или нет?
– Смотря какие. Те, которыми торгует ваша фирма – это… – Тирелли задумался, – … это антиобщественно.
– Но не болезнь? – уточнил Ледфилд.
– Черт! Вы меня запутали!
Лейтенант Коул поставила на стол стаканчик с кофе и весело сказала напарнику:
– Понял, Вик, что такое настоящий адвокат? Будешь знать, как с ними связываться…
– Да уж… – пробормотал сержант, задумчиво крутя в руке сэндвич.
– … Адвокат может что угодно оправдать, – продолжала она, – Хоть людоедство. Мистер Ледфилд, вы можете оправдать людоедство?
– Запросто.
– Не верю! – заявил Тирелли, откусывая разом полсэндвича.
– Но это же элементарно, сержант. Слушайте: миссионер проповедует среди папуасов, что людоедство – зло. Папуас его спрашивает: «А у вас войны бывают?». Миссионер признает, что бывают. «А сколько там получается убитых?» – интересуется папуас. «До нескольких миллионов». «И вы ни одного убитого не съедаете?». «Ни одного!» – гордо подтверждает миссионер. Шокированный папуас восклицает: «Но тогда зачем вы воюете?!»
Следующую минуту Оззи изо всех сил хлопала Тирелли ладошкой по спине, поскольку он подавился. Убедившись, что функции дыхательного тракта сержанта восстановлены, она погрозила Лейву пальцем.
– Вы опасный субъект, Ледфилд. Мой дядя правильно говорит, что всех адвокатов надо депортировать в Антарктиду.
– Не получится, – ответил он, – «Зеленые» узнают и устроят борьбу за спасение пингвинов. Морская и воздушная блокада по всему южному полярному кругу вам обеспечена.
– Эти могут, – согласилась лейтенант Коул.
Тирелли окончательно откашлялся и вернулся в боевое состояние.
– Вы ни черта меня не убедили, Ледфилд! Вот я сейчас нарисую, чтобы это было понятно.
Он вынул из кармана авторучку, развернул салфетку и изобразил на ней два кружочка, один внутри другого.
– Внутренний кружок, это правильное поведение в обществе, – сказал он, – а внешний, это не совсем правильное, может быть, даже аморальное, но допустимое поведение. А то, что за внешним кругом, это уже преступное поведение. Кражи, убийства, изнасилования. То, против чего направлена деятельность полиции. А вы занимаетесь вот чем:… – сержант нарисовал у внешней границы большего круга волнистую линию, которая многократно пересекала эту границу, но не удалялась от нее более, чем на миллиметр. – …Вы продаете игры, далекие от нормы. Все они на грани аморального и преступного. Это игра «кто дальше прыгнет». Кто-то заиграется, и прыгнет за грань. Вы провоцируете аморальность, а общество из-за вас получает преступность.
Ледфилд скептически осмотрел эту нехитрую схему, а потом вдруг спросил:
– Скажите, в криминальном кодексе записаны разрешенные действия, или запрещенные?
– Запрещенные, конечно! – не задумываясь, ответил Тирелли.
– А где записаны разрешенные действия?
– Нигде. У нас свободная страна. Что не запрещено, то разрешено.
– В таком случае, – заключил Лейв, – ваш рисунок надо вывернуть наизнанку. Маленький кружок это преступные действия, большой кружок это рискованные действия на грани, а все остальное, это действия, которые для закона безразличны. Они могут быть как угодно далеко от любых частных представлений о правильном поведении. Например… (тут Лейв вынул свою ручку и нарисовал два квадратика в противоположных углах салфетки)… это представления протестантов, а это – ньюэйджеров. Религиозно-нормативное поведение одних глубоко аморально с точки зрения других, и наоборот. Но это не проблема суда и полиции, поскольку оба квадратика не пересекаются с внутренним кружком.
– Но в вашем, так сказать, ассортименте, есть вещи, которые считаются аморальными у всех, – вмешалась Оззи, – например, секс с животными.
– Кто вам сказал, что у всех? – поинтересовался Лейв.
– Ну, ладно, у всех цивилизованных народов, – уточнила она.
– Извините, это не так. Моральный запрет на зоосексуальность есть в иудаизме, а также в христианстве и исламе, которые от него произошли. Для религий античной Греции, Рима, Скандинавии и Индии зоосексуальность этически нейтральна или даже позитивна…
– Быть того не может! – возмущенно перебил Тирелли
– Я ведь адвокат, – с улыбкой напомнил Лейв, – если я выдвигаю определенный тезис, то, как правило, знаю, как его доказать.
Оззи Коул фыркнула, сдувая челку со лба.
– Если вы докажете этот бред, то вы не адвокат, а, как минимум, дьявол, – заметила она.
– Я утверждаю, и намерен доказать, что зоосексуальность это фундамент европейской культуры, – Лейв, закурил, и продолжил, жестикулируя зажженной сигаретой, – начнем с первого европейского мифа. Зевс-Юпитер влюбился в прекрасную девушку по имени Европа. Превратившись в быка, он похитил ее и перевез через море на остров Крит. Там Зевс сошелся с ней, и Европа родила ему трех сыновей. От них пошла династия Миносов, которая много веков правила на Средиземное море, и заложила фундамент античной культуры. Сюжет «Похищение Европы» широко распространен в искусстве, так что…
– Мать-Моржиха! Я как-то не задумывалась о сексуальной стороне этого сюжета.
– Это еще только начало, – сказал Лейв, – через несколько веков, Зевс влюбился в Леду, жену Тиндарея, царя Спарты. Однажды Зевс превратился в лебедя и сошелся с ней. В результате этого свидания, Леда снесла яйцо из которого вылупилась Елена Прекрасная. Та самая, которая стала причиной Троянской войны и героиней эпоса Илиада. Сюжет «Леда и лебедь» также популярен в искусстве…
– Что, правда есть такое? – спросил Тирелли.
– Есть, – уныло подтвердила лейтенант Коул.
– Переходя от античности к средним векам, – продолжал Ледфилд, – мы встречаем миф о зачатии Христа.
– Ну, это уже как-то неприлично, – пробурчал сержант, – Иисус и это…
– Да, именно это. Евангелия написаны в иудейской среде, осуждавшей зоосексуальность. В их тексте ничего такого, конечно, нет. Но в средневековой Европе на всех картинах по сюжету «Благовещение» присутствует голубь, который, по композиции, выполняет ту же роль, что и лебедь в сюжете с Ледой.
– Слушайте, Ледфилд, я католик, мне такое даже слушать неприлично.
– Все нормально, Тирелли, – успокоил его Лейв, – Картины, о которых я говорю, украшают именно католические соборы. А король Хлодвиг, первым в Западной Европе принявший католицизм, был из рода Меровингов, который вел начало от зоосексуального контакта. Жена короля Хлодиона однажды сошлась на берегу с морским конем, или кентавром, и родила от него Меровея, будущего отца Хильдерика, и деда Хлодвига. Так говорится в хронике Фредегара Схоласта, монаха VII века, летописца франкских королей…
– У вас как с сигаретами? – перебил Тирелли.
Ледфилд вынул из кармана пачку «Captain black» и протянул сержанту.
– Вик, ты же не куришь, – заметила Оззи.
– Тут не только закурить, – проворчал сержант, – Тут и запить недолго.
– Не переживай, – сказала она, похлопала напарника по плечу и, повернувшись к Лейву, спросила, – откуда вы, черт возьми, столько знаете по истории?
– Видите ли, – ответил он, – По данным психологов нашей компании, каждый четвертый клиент склонен к зоосексуальным фантазиям, если их определять по методике Донофрио. Узнав об этом, я, разумеется, ознакомился в общих чертах с теорией и историей вопроса.
Теперь я могу с уверенностью утверждать, что элементы зоосексуальной ориентаций в поведении человека не являются отклонением от психической нормы, то есть, нет повода беспокоиться за здоровье клиентов, предпочитающих такие сюжеты эротических игр.
– Можно подумать, вас беспокоит здоровье клиентов, – отозвался сержант.
– Конечно, беспокоит! У нас этичный бизнес, и мы дорожим своей репутацией.
Оззи зевнула, прикрыв рот ладошкой, и поинтересовалась:
– Ледфилд, я вам уже говорила, что вы странный парень?
– Да, конечно. Такой наблюдательный офицер, как вы, не мог этого не заметить.
– Вы совершенно невозможный тип! – сказала она.
– Это вы тоже уже говорили, – напомнил Лейв.
У ВХОДА В СУД
14. Ненавязчивая уличная перестрелка
Обмен сообщениями в эфире:
Пятый – второму: Актер на заданной позиции, но цели не установлены. Прошу дополнительных 10 секунд.
Второй – восьмому: задержите выход объекта на 10 секунд.
(пауза 3 секунды)
Восьмой – второму: объект задержан.
Второй – пятому: доложите установку целей.
(пауза 8 секунд)
Восьмой – второму: есть три цели, одна двойная.
Второй – восьмому: Огонь по готовности.
События, произошедшие перед тем, как Ледфилд вышел из машины у здания суда, развивались настолько стремительно, что для их анализа впоследствии пришлось разбивать видеозапись на отдельные кадры. В центре событий оказалась рыжеволосая девчонка в свободном бело-голубом спортивном костюме и огромных, закрывающих пол-лица солнцезащитных очках. Она отъехала на небольшом мотороллере от ближайшего кафе, неожиданно выскочила на осевую линию дороги и, отпустив руль, выдернула обеими руками из карманов куртки два пистолет-пулемета. Прогремели две длинные очереди, многократно отразившиеся эхом от стен домов.
Лобовое стекло припаркованного на углу серого «Форда» разлетелось вдребезги, водитель и пассажир сползли на пол, их помповые ружья остались лежать между сидениями.
Человек, читавший прессу на скамейке в сквере, завалился на бок, уронив с колен несколько иллюстрированных журналов и внушительного вида автомат.
Рассыпалось мелкими осколками окно цокольного этажа в доме напротив здания суда. Неприметный тип, дежуривший у окна, конвульсивно вздрогнул и замер рядом со своим оружием – винтовкой с лазерным прицелом.
Большая часть этой картины осталась незамеченной для прохожих. Все произошло так быстро, что они не успели даже толком испугаться. Девушка выбросила оружие на асфальт, врубила полный газ на своей легкой машине, и нырнула в боковую улочку прежде, чем полицейские, дежурившие у здания суда, успели потянуться к кобурам.
«Уличные банды, – подумал Ледфилд, быстро поднимаясь по ступенькам, – зоны торговли кокаином делят, не иначе».
2-й ДЕНЬ ПРОЦЕССА
15. Очень требовательная мораль
– Ваша честь, я хотел бы задать несколько вопросов обвиняемому, – сказал прокурор Стилмайер.
Судья Морн кивнул:
– Задавайте.
– Мистер Ледфилд, у меня в руках распечатка ассортимента услуг компании «Цезарь». Вы знакомы с этим документом?
– Да.
– Вы признаете, что он исходит от вашей компании, подписан вами и достоверно отражает содержание тех услуг, которые официально предлагались потребителям?
– Признаю.
– В таком случае, я, с разрешения суда, зачитаю ряд пунктов из этого ассортимента.
«Война и секс каменного века: победа и любовь либо поражение и смерть».
«Тайные алтари древних богов. Жестокие и страстные ритуалы Атлантиды».
«Юность мира, бешеная животная страсть. Монстры всех легенд».
«Киты-убийцы. Чудовищная машина смерти и секса выходит на охоту».
«Невероятный механический секс рвет границы между плотью и металлом».
«Фейри. Их волшебное тело способно на что угодно, они созданы для любви».
Прокурор сделал выразительную паузу.
– Мистер Ледфилд, ваша фирма действительно предоставляла клиентам то, что здесь написано?
– Безусловно. Наш принцип: слова никогда не расходятся с делом.
– В таком случае, по отдельному заявлению мистера Дольфа Холлторпа и мистера Ноя Остенбрю, представляющих фонд «Пролайф», я прошу суд рассмотреть вопрос о нарушениях компанией «Цезарь» справедливых требований морали. Я прошу о применении к владельцу компании уголовных санкций, предусмотренных статьей 211 криминального кодекса. Наше требование корреспондирует с нормой международного права: статьей 29 Всеобщей декларации прав человека 1948-го, принятой Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций. Заявление имеется в деле.
Судья Морн кивнул.
– Суд будет рассматривать это дополнительное обвинение по существу. Есть ли возражения у защиты?
– Да, ваша честь. Я не понимаю, в чем меня обвиняют в данном случае.
– Вам известно, что свобода распространения информации такого рода ограничена рамками требований морали? – спросил Стилмайер.
Ледфилд покачал головой.
– Справедливых требований морали, господин прокурор. Статья 33 Конституции и 211 Криминального кодекса.
– В данном случае, как легко заметить, ваша продукция нарушает любые мыслимые требования морали, так что ваше уточнение не слишком существенно.
– Извините, но я полагаю, что, поскольку законодатели употребили определение «справедливые», а не «любые мыслимые», то, прежде чем инкриминировать мне нарушение статьи 211, вы должны доказать, что предполагаемые вами требования морали в данном случае справедливы. Пока я даже не слышал, какие именно требования морали, на ваш взгляд, нарушены нашей продукцией.
– Но вы ведь ознакомлены с аргументами фонда «Пролайф»?
– Да, у меня на руках имеется копия их заявления. И я прошу суд позволить мне задать этим джентльменам ряд вопросов, поскольку я намерен доказать, что их аргументы предвзяты, а требования – несправедливы.
– Это ваше право, – согласился судья Морн, – заявители, кто из вас готов ответить на вопросы защиты? Вы, мистер Холлторп? Тогда пройдите к месту свидетеля.
Лейву были одинаково противны оба представителя фонда «Пролайф». Он органически не переваривал людей, которые зарабатывают деньги только тем, что пакостят окружающим, влезая без спроса в их сексуальную жизнь. Но Остенбрю, низкорослый, толстенький, чем-то похожий на свинку-копилку, вызывал что-то вроде сочувствия. Иное дело – Холлторп. Ходячая вешалка для строгого дорогого костюма, украшенная сверху лошадиным лицом Образцового Гражданина и Главы Семьи со Старыми Добрыми Нравами Викторианской Эпохи. Такого Лейв, при случае, с удовольствием переехал бы автомобилем, а потом лег спать с сознанием того, что день прожит не зря: родной город стал счастливее и уютнее.
Ледфилд улыбнулся этим своим мыслям, и задал первый вопрос:
– Мистер Холлторп, вы пишете: «содержание сексуальных игр, предлагаемых компанией «CESAR», воспроизводит дикарские обычаи, оскорбительные для нравственного чувства цивилизованного человека». Какие именно обычаи вы имеете в виду?
– Все, которые присутствуют в первых двух пунктах вашего отвратительного меню, которое зачитал прокурор.
– Извините, мистер Холлторп, я прошу вас ответить, какие конкретно обычаи из числа присутствующих в сюжетах компании CESAR, по вашему мнению, оскорбительны для нравственного чувства цивилизованного человека.
– Неужели вы думаете, что я буду пересказывать эту мерзость?
– То есть, вы отказываетесь отвечать на вопрос? – уточнил Лейв.
– Я отказываюсь отвечать в оскорбительной для меня форме.
– Но разве я требовал определенной формы ответа? Ответьте в любой форме, которая вас устраивает, но ответ должен содержать указание на конкретные обстоятельства и факты.
– Если из-за своего нравственного уродства вы не можете понять вещи, ясные любому нормальному человеку, то я не знаю даже на каком языке с вами разговаривать.
Лейв развел руками и повернулся к судье.
– Ваша честь, я прошу предоставить заявителю переводчика, поскольку он не владеет официальным языком, на котором в нашей стране ведется судопроизводство.
В зале раздались смешки, кто-то пару раз хлопнул в ладоши.
Судья ударил молоточком по столу.
– К порядку, джентльмены. Заявитель, отвечайте на вопрос защиты.
– Но я же не могу повторять все гадости, которые придумали эти извращенцы!
– Заявитель, вам задан вопрос по существу. Если вы отказываетесь ответить, на каком основании обвинили мистера Ледфилда в нарушении статьи 211, то я вынужден буду привлечь вас к ответственности по статье 140, карающей за заведомо ложный донос. Вы будете отвечать или нет?
– Буду, – Холлторп, демонстративно игнорируя Ледфилда, обратился к залу, – В этой непотребной игре девушку лишают невинности перед глазами толпы дикарей-язычников! А потом они совокупляются, как скоты! Я еще что-то должен говорить!?
– Вероятно, вы имеете в виду сюжет «ритуалы Атлантиды», – сказал Лейв, – поясните, что показалось вам оскорбительным для нравственного чувства? Само событие дефлорации? Или то, что это событие происходит в непривычной для вас форме? Или то, что местом действия является культовое помещение некой религии?
– Все вместе!
– Извините, я не понял вашего ответа. Означают ли слова «все вместе», что на ваш взгляд, оскорбительно именно сочетание перечисленных мной элементов сюжета, а каждый из них в отдельности вы считаете нравственно допустимым?
– Нет!
– Тогда означает ли «все вместе», что вы считаете морально оскорбительным каждый из перечисленных мной элементов, независимо от наличия других?
– Да!
– Вы совершенно уверены в своем ответе?
– Да!
– Итак, – подытожил Лейв, – заявитель полагает, что событие дефлорации несовместимо со справедливыми требованиями морали. Я допускаю, что заявитель находится в неведении относительно способа, которым люди обычно пользуются для продолжения рода но…
Окончание его реплики заглушил дружный хохот в зале.
– К порядку! – сказал судья, ударив молоточком по столу, – заявитель, суд находит ваши ответы необдуманными и граничащими с неуважением к правосудию.
– Но ведь это совершенно недопустимо! – возразил Холлторп, – этот блуд на языческом капище!
Лейв повернулся к судье.
– Ваша честь, могу ли я считать данную реплику заявителя ответом на мой вопрос?
– Можете.
– В таком случае, мистер Холлторп, поясните, пожалуйста, какое действие или событие вы называете словом «блуд», и какое место вы определяете, как «языческое капище»?
Холлторп многозначительно поднял палец к потолку и, с некоторым пафосом, произнес:
– Это, вам, Ледфилд, нужен переводчик с человеческого языка. Вам, а не мне.
– Что ж, попробуем заняться интерпретацией, – с улыбкой сказал Лейв, – Если я переведу слово «блуд», как занятие любовью без регистрации брака, а словосочетание «языческое капище», как место для ритуалов религий, не связанных с библией, я не ошибусь?
– Ошибетесь. Та мерзость, которую вы называете «занятие любовью», не имеет к любви никакого отношения. Это ее противоположность, это низость и грязь…
– Пусть будет занятие сексом. Тогда вы согласитесь с моим переводом?
– Да!
– То есть, – продолжал Лейв, – если мужчина и женщина, не состоящие в браке, займутся сексом в месте, где совершаются ритуалы небиблейской религии, вы сочтете их действия несовместимыми со справедливыми требованиями морали?
– Да!
– Независимо от каких бы то ни было сопутствующих обстоятельств?
– Да! И если вы этого не понимаете, то вы…
– Ответ понятен, благодарю вас, – перебил Лейв и повернулся к судье, – ваша честь, могу ли я воспользоваться техническими средствами и продемонстрировать суду короткий видеоролик, относящийся к обсуждаемому вопросу? Он на этой флэш-карте.
– Пожалуйста, если считаете это необходимым… Прошу техническую службу выполнить демонстрацию записи, предоставленной мистером Ледфилдом.
…
Ролик был включен без звука, а Лейв начал комментировать.
– Вы видите на экране фрагмент новозеландской экранизации исторического романа Арно Бранда «Берег нашей свободы». Фильм признан лучшей антивоенной лентой прошлого года, удостоен приза зрительских симпатий и премии «Самая чистая любовь» открытого международного фестиваля кино. Фильм рассказывает о Саламинском морском сражении 480 года до н. э., в котором афиняне отстояли свободу и демократию. В центре сюжета не действия полководцев и политиков, а искалеченные войной жизни двух простых людей: младшего офицера флота и юной девушки из семьи ремесленника. Вы как раз видите их на экране. Эти двое случайно встретились на берегу, накануне выхода флота к острову Саламин. Ночь любви в храме Афродиты Киприды это последний подарок судьбы. Обоим не суждено пережить эту войну… Вообще, фильм очень грустный и…
– Тут что, фестиваль порнографии? – нервно перебил его Холлторп, – С какой стати вы показываете нам эту мерзость?
В ответ из середины зала громко прозвучала короткая реплика: «мудак».
– К порядку! – сказал судья, ударяя молоточком, – мистер Холлторп, суд не давал вам слова. Мистер Ледфилд, вы намерены сказать что-либо по существу, или будете читать нам лекции по киноискусству?
– Позвольте, ваша честь, задать вопрос заявителю… Мистер Холлторп, я правильно понял, что вы оцениваете только что показанный фрагмент, как порнографию и мерзость?
– Да!
– И вы считаете, что демонстрация этого фрагмента несовместима со справедливыми требованиями морали?
– Да!
– Но как вы объясните, что и весь фильм, и этот фрагмент заслужили симпатию зрителей? Ведь зрители это общество, а кто, как не общество, является носителем представлений о морали и справедливости?
– Общество развращено такими, как вы, Ледфилд! – заявил Холлторп, – оно отравлено теми помоями, которые каждый день льются с экранов! Общество приучили жить в мерзости, а блуд шлюхи с матросом считать образцом для подражания. «Самая чистая любовь», надо же… Из-за таких как вы, Ледфилд, общество погрязло в скотской похоти. А вы теперь ссылаетесь на одобрение этого общества, чтобы и дальше заколачивать деньги на людских пороках. От вас воняет, вы гниете заживо. Вы и те, кто смотрит ваши мерзкие фильмы, в которых люди совокупляются, как свиньи. Так что не говорите тут нам об одобрении общества, такое одобрение не оправдывает вас и вам подобных!
Лейв в недоумении развел руками.
– Наверное, я чего-то не понимаю. С одной стороны, заявитель обращается к обществу, представленному в суде коллегией присяжных, а с другой стороны, называет общество скотами и свиньями, неспособными судить о морали. Скажите, мистер Холлторп, если общество не обладает моральными представлениями, то кто же ими обладает? На чьи моральные представления вы ссылаетесь?
– На представления, прекрасно известные любому нравственно вменяемому человеку.
– Вот как? А имя этого «любого человека» случайно не Дольф Холлторп?
В зале послышались смешки. Судья взялся за молоточек, но передумал. Лейв продолжал:
– Понимаете, мистер Холлторп, ссылка на абстрактного «любого человека» никак не может быть аргументом. Вот если бы вы сказали, что ваше мнение о морали разделяют 51 процент граждан, это был бы аргумент, его можно было бы проверить, например, через статистику опросов общественного мнения, или…
– Моральная чистота всегда достояние меньшинства, – перебил Холлторп, – Только пример достойнейших побуждает массу к нравственному росту. Апостолы Христа тоже когда-то были в меньшинстве.
– Вот как? – задумчиво произнес Лейв, – Вы хотите сказать, что сейчас апостолы Христа в большинстве? Что общества состоит в основном из них?
Шутку оценили. Зал взорвался смехом, хлопками и свистом. Судья Морн вынужден был прибегнуть к молоточку, чтобы добиться относительной тишины.
– Мистер Ледфилд, я попрошу вас не устраивать балаган, здесь суд, а не ярмарка.
– Прошу прощения, ваша честь, но заявитель излагает настолько новаторские концепции в сфере социологии…
Зал опять залился хохотом.
– Мистер Ледфилд, – строго сказал Морн, – еще одна шутка такого рода, и я оштрафую вас за неуважение к суду.
– Простите, ваша честь. Я только хотел объяснить заявителю, что статья 211, которую мне инкриминируют, карает за демонстративное нарушение моральных норм, фактически регулирующих жизнь большинства граждан. А за несоответствие религиозным идеалам заявителя закон не карает. Это ведь так?
– Это так, – подтвердил судья, – и это очевидно.
– Тогда я не вижу, на чем основаны обвинения, которые выдвигает против меня заявитель.
– Вы не видите! – взорвался Холлторп, – скотоложество! Сношения с какими-то фейри! Да еще с механизмами! Блудить с механизмами, это неслыханно!
– Да, мистер Ледфилд, – вмешался Стилмайер, – мне бы очень хотелось знать, как вы оправдаете эту рекламу секса… хм… между человеком и металлическим механизмом, а также между человеком и какими-то сказочными монстрами. Это не просто аморально, это какое-то запредельное извращение.
Лейв повернулся к судье:
– Ваша честь, позвольте мне опросить двух свидетелей. Это позволит ответить на вопросы прокурора.
– Кто они?
– Первая – Джоанна Ши, второй – Дориан Чизвик. Они оба находятся в зале.
