Текст книги "Облака и звезды"

Автор книги: Александр Кременской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Георгий Александрович, не пора ли бросить беглый взгляд?

– Ладно, давайте, – промямлил Вахрушев. Он сразу, как подкошенный, сел на землю.

Все собрались в кружок, в центре которого сидел старший мелиоратор. Курбатов передал Баскакову свернутый в трубку ватман.

Дальнозорко держа его на отлете, Баскаков бегло просмотрел контуры.

– Ну что ж… пески крупнобугристые, и растет на них илак, селин да саксаул, – он почти пропел это. – Все верно.

Но вот Лев Леонидович вынул из кармана очки, не спеша надел их, стал всматриваться в ватман.

– Э-ге-ге… А вот дальше мне не очень нравится… «Пески полузаросшие». Почему же? Они крепенькие, здоровые, надежно прошиты илаком. Боюсь, геоботаник здесь поскользнулся.

Я спокойно подвинулся к Баскакову – волноваться нечего, работать приходится с двумя десятками видов, не более. Любой середняк освоит в полмесяца. Обидно было другое – Баскаков, казалось, забыл о нашей встрече, о беседе по душам.

Я сказал холодно:

– Напрасно вы сомневаетесь в моих выводах. Густота илака обманчива. Давайте пересчитаем кустики. Тогда станет ясно, кто из нас ошибается.

– Не возражаю, не возражаю, – вежливо отозвался Баскаков.

Складным метром я отмерил квадрат, опустился на колени, начал пересчитывать кустики. Я намеренно не сокращал операции, хотелось поэффектнее посадить высокомерного Баскакова. Чтобы не сбиться, вырывал кустики по одному, пучками складывал возле себя. Было приятно заставлять Баскакова ждать.

Но тот совсем не выказывал признаков нетерпения. Стоя надо мной, как судья на ринге, Лев Леонидович смотрел на выгнутые по форме запястья золотые часы. Короткая тень от его массивной фигуры накрыла меня, заслонив солнце.

Калугин, Костя, наш начальник, Инна Васильевна отвернулись – досадовали, что я считаю слишком медленно и тем подвожу отряд.

Но вот все кустики пересчитаны. Я поднялся, назвал их количество.

– Как видите, мой вывод подтверждается.

Баскаков опустил руку.

– Пять тридцать две.

Я не понял.

– Что это?

– Перебор во времени. Сверх нормы пять минут тридцать две секунды. Многовато, даже учитывая психологическую поправку на некую нарочитую замедленность темпа.

Я взглянул в лицо Льва Леонидовича – глаза его смеялись. Он понял все, видел меня насквозь. Да, с таким соревноваться – наверняка проиграть. Но сейчас об этом уже было поздно думать. Виновата во всем Инна Васильевна – подбила мужа на безрассудный вызов…

Неожиданно мне на выручку пришла Агнесса Андреевна.

– Постой, Лев Леонидович, что ж так сразу налетать? Ты лучше посоветуй, помоги молодежи.

– Да, да, «помоги», – добродушно проворчал Баскаков, – на свою голову помоги, а они отблагодарят – нас же обскачут.

Агнесса Андреевна печально вздохнула.

– Ничего не поделаешь, мы – старики, судьба у нас такая…

– Судьба, говоришь? – Баскаков обернулся к своему геодезисту. – Аполлон Фомич, дай-ка нашу метровочку.

Старичок снял с плеч рюкзак, вытащил четыре сложенных вместе планки с натянутой на них веревочной сеткой.

– Мое скромное изобретение, – пояснил Баскаков, – неплохо экономит минуты, из коих как учил древле Пифагор, слагаются часы и дни нашего бренного бытия.

Он сделал еле уловимое движение, и веревочная сетка плавно опустилась на илаковый ковер.

– Дело не хитрое: подсчитываете кустики не все сплошь, а только в одной ячейке, потом умножаете на число ячеек.

Припав на колено, Баскаков проделал расчет, поднялся.

– Нет, я, старый воробей, дал маху, все правильно, – он виновато развел руками, – жалко даром потраченного времени, труда… Ведь вы сотни раз вот так-то пересчитывали кустики…

Не оборачиваясь, он кинул через плечо сложенную метровку. Аполлон Фомич ловко поймал ее на лету, бережно уложил в рюкзак.

Баскаков внимательно оглядел склоны бугров, котловину.

– Да, судьбе надобно покоряться… – Как видно, он решил продемонстрировать перед дерзкими соперниками высший класс комплексного обследования песков.

– Итак, – кустарниковый ярус.

На вершинах, на склонах, в котловине Баскаков быстро и точно пересчитал все саксаулы, кандымы, эфедры, определил их высоту, диаметр, стволов и крон, заметил, что один саксаул поражен галлами – болезненными наростами на ветках.

Геодезист по пятам следовал за своим патроном.

– Аполлон Фомич, эклиметр.

Старичок подал прибор.

– Прошу к склону.

Старичок замер у подошвы северного – самого крутого – склона. Баскаков навел эклиметр. Пользуясь фигурой геодезиста как вешкой, моментально произвел замеры, расчет. Затем так же определил углы остальных склонов.

– Прошу прикопку.

Маленькой саперной лопаткой старичок мгновенно отрыл полуметровую ямку.

Баскаков пощупал песок, отметил, на какой глубине он увлажнился. Движения Льва Леонидовича были скупы, четки, предельно слаженны. Ничего лишнего, все в ритме.

– Конец! – Баскаков мельком взглянул на часы, чуть улыбнулся. – Вот так мы трудимся, по-стариковски.

Я, чета Курбатовых, Калугин, Костя смотрели на него как завороженные. Это было почти невероятно. За рекордно короткий срок Баскаков один выполнил работу трех специалистов – мелиоратора, геоботаника, почвоведа.

И тут в наступившую было почтительную тишину ворвался низкий, почти мужской голос:

– Постойте! Что за черт!

Все оглянулись. Лариса, сидя на земле, просматривала геоботанический дневник, переданный ей Курбатовым для сличения с натурой.

– Товарищ геоботаник, забыла вашу фамилию, идите сюда! – Это было произнесено тоном приказания. Я подошел.

Некрасивые девушки бывают двух родов: одни покорно сносят свою беду, другие, не дожидаясь сочувствия или насмешек, нападают первыми. Лариса грозно подступила ко мне.

– Вы чем это тут занимались? Описывали каждый склон в отдельности? Собирались совершить великие открытия? А время? Его у вас в обрез! – Она с вызовом обратилась к Баскакову: – Полюбуйтесь, Лев Леонидович. Вы еще говорили: в экспедиции я одна осматриваю каждый закоулок в песках. Нет, кроме меня, оказывается, есть крамольники.

Я поймал мимолетный насмешливый взгляд Баскакова. Ах, эти склоны! Я впервые стал их описывать порознь и на свою беду сказал об этом Калугину. Потом понял: незачем это! Изыскания производятся в крупном масштабе. Тут уж не до открытий, надо план выполнять. Но Калугин следил за мною и каждый раз надоедливо напоминал:

– Вы что же, охладели к склонам? А помните, как в первый выезд на каждой трети илак пересчитывали? Неужели надоело?

И я описывал, подсчитывал, разменивался по мелочам. Хотелось больших, всамделишных открытий…

Лариса вытащила из полевой сумки несколько потрепанных дневников в рваных розовых обложках.

– Берегитесь, дорогой! Сейчас вас проверим, сравним мою крамолу с вашей.

Она нетерпеливо листала страницы.

– Ага! Вот… Нашла… Совпадает! Ей-богу, совпадает! Нет, кажется, вы молодец. – Она подняла голову, чтобы поделиться своей радостью, но я отвернулся – недоставало ее признания!

Баскаков отошел к краю котловины, терпеливо смотрел вдаль, ждал. Вахрушев, надвинув на лоб бобриковую кепку, сидел на самом солнцепеке; голова его медленно опускалась к коленям. Потом так же медленно подымалась. Кажется, еще немного – и он всхрапнет.

Лариса резко повернулась, зашагала к южному склону. Там росло несколько жидких кустов.

– Царство кустарников! – восхищенно сказала Лариса. – Бог мой! Сколько их тут! Целая роща!

Я удивленно смотрел на нее. Но она не замечала меня, говорила сама с собой. Шагнув к кривобокой растопыренной эфедре, погладила ее жесткие побеги.

– Ну чего, чего топорщишься, вечнозеленая?

Я еле сдержал улыбку – эта девица разговаривала с кустом, как с Венерой Милосской… Но Лариса уже отошла от эфедры и теперь стояла перед кандымами.

– Сколько видов! И без плодов можно определить. Вот древовидный. Настоящая махина! Вдвое, да нет, втрое выше человека! – Она запрокинула голову, словно перед ней росло Мамонтово дерево. – Какой чудесный стройный ствол! И кожа розовая, теплая, прямо детская… – Она вдруг прижалась лицом к шероховатому стволу.

К нам направился Баскаков. Лариса отпрянула от кандыма, отрывисто спросила:

– Пора идти?

Баскаков вздохнул:

– Надо бы…

Утро окончилось. Подымаясь к зениту, солнце как бы уменьшалось в диаметре, а тяжкий, пригибающий к земле зной все возрастал. Было странно, что этот маленький белый лучистый кружок, занимая так мало места на необъятном небе, источает столько тепла и света. Идти становилось все труднее. Глаза заливал пот, во рту пересохло. Только старые «пустынники» – Вахрушев и чета Баскаковых, – казалось, совсем не чувствовали жары.

Между буграми проглянул маленький такыр – серая глинистая площадка строго овальной формы. Как застывший асфальт, она до краев заполнила котловину. В начале, в середине и в конце площадки серели насыпи – глина из шурфов. Я взглянул на Баскакова. Тот уже заметил шурфы, почтительно обратился к Инне Васильевне:

– Позвольте узнать: много ли у вас на участке вот таких такыровых пятен?

– Это шестой, – коротко ответила Инна Васильевна, Она повернулась к Агнессе Андреевне: – Будете проверять описание шурфа?

– Почему же нет? Можно, – с готовностью отозвалась Баскакова.

Инна Васильевна протянула почвенный дневник в синей обложке, но Баскакова легонько отвела ее руку.

– Пусть он будет у вас.

– А разве вы не спуститесь в шурф? – удивилась Инна Васильевна.

Баскакова покачала головой.

– А зачем, родная? Такыровые пятна на бугристых песках все одинаковы. Нам, изыскателям, они не нужны – их ничтожно мало. Вы ими занимались, вероятно, в порядке расширения общеобразовательного кругозора? – Она ласково улыбнулась. – На первых порах это не бесполезно. Нашли запись шурфа? Так вот: у вас пять горизонтов. Первый – глинистая корочка, «пустынный папирус». Мощность от ноль пять до одного сантиметра. Совпадает? За ним – горизонт глинистых чешуек. Правильно?

– Да, – чуть слышно сказала Инна Васильевна.

– Пойдем дальше, – Баскакова назвала по памяти остальные горизонты.

Инна Васильевна молчала. Сколько было разговоров, надежд на эти такыровые пятна… Она тщательно изучала их весной, потом на предыдущем участке, теперь здесь, на новом. Хотела собрать материал для статьи в «Известия Туркменской Академии наук». Отнимала у рабочих заступ, сама долбила твердую глину, долбила до кровавых мозолей. И вот в одну минуту рухнули мечты… О такыровых пятнах все давным-давно известно.

К шурфу заплетающимся шагом подошел Вахрушев. Лицо его вдруг брезгливо сморщилось, словно на дне ямы сидел скорпион или мохнатая фаланга.

– Зачем здесь двухметровый шурф? – спросил он, ни к кому не обращаясь.

– Мы хотели выявить мощность такыра, – сказала Инна Васильевна, – песок, подстилающий глину, появился на глубине двух с половиной метров. Пришлось отступить от инструкции.

– Напрасно! – Вахрушев сдернул и снова надел очки, он начинал нервничать.

– Да-а, – тихо, словно про себя протянул Баскаков, – тут уже не минутами пахнет…

– Мы впервые в пустыне, нам было интересно узнать, – робко сказала Инна Васильевна.

– Но вам некогда! – почти крикнул Вахрушев. – Понимаете, не-ког-да! Вы должны обследовать барханные массивы – они угроза номер один, а не ковыряться… здесь, – он с отвращением кивнул на такыр.

Баскаков сочувственно вздохнул.

– Да, мои дорогие друзья, Георгий Александрович глубоко прав. Одно из двух – или трудиться на пользу нашего народного хозяйства, или совершать общеобразовательные экскурсии по пескам. Третье исключено.

– А мы не хотим быть роботами! – вдруг вспыхнула Инна Васильевна.

– И предпочитаете работе туристские прогулки? – не повышая тона, мягко сказал Баскаков. – Этой корью надо бы переболеть раньше.

Атмосфера накалялась. Баскаков с надеждой взглянул на Вахрушева – понял ли тот, с кем имеет дело…

– Дайте ваш ватман, – бросил Курбатову Вахрушев. Он сел на землю, по-турецки скрестил ноги, стал разглядывать контуры. – А это у вас что? – черный ноготь указал на чуть намеченный пунктиром кружок в верхнем углу ватмана. – Не понимаю! Тут ведь чужой район.

Курбатов взглянул на кружок.

– Да, – несмело подтвердил он, – здесь участок Стефановича, но это на самом стыке.

– Что – на стыке?

– Очаг выдувания.

Вахрушев помолчал.

– Язва выдувания, – поправил он, – много их там?

– Мы видели одну, случайно обнаружили и вот… показали пунктиром.

Баскаков мельком заглянул в чертеж, ухмыльнулся:

– Предварительно обследовав?

Курбатов поднял голову, взгляды их встретились.

– А разве это так уж плохо, Лев Леонидович?

Секунду они смотрели глаза в глаза. Баскаков отвернулся первым.

– Да, плохо, – голос у него был вялый, ленивый, – не потому, что вы опять потеряли время – вы его не жалеете, ну и бог с ним! Плохо другое. Вы обидели Стефановича, – разве он сам не в силах обследовать этакую язвочку? А получилось именно так – вы без спроса вторглись на чужую территорию…

– Не думал, что для этого нужна виза, – резко сказал Курбатов.

Не принимая вызова, Баскаков промолчал.

Да, столкновение произошло, и выигрыш на стороне Баскакова. Этого и нужно было ожидать – противник он опытный, будет бить не сразу, сначала поиграет, как кошка с мышью, убедит Вахрушева, что курбатовцы – несмышленыши, а потом уж нанесет последний удар. Но почему Вахрушев все еще смотрит на ватман? Вот он поднялся, опять сел. На лице его отразилась борьба.

Я догадался – его беспокоит отмеченная пунктиром язва на соседнем участке.

– Вот что, – ни на кого не глядя, сказал Вахрушев, – сделаем так: товарищ Баскаков пусть продолжает инспектировать, а я ненадолго отлучусь… возможно, там в глубине участка группа таких язв.

После ухода Вахрушева исчезло последнее звено, соединяющее оба отряда. Наш начальник и Калугин остались у злосчастного шурфа, чета Баскаковых пересекла такыр, расположилась на нежарком, северном склоне соседнего бугра. Не подходя к ним, я прилег невдалеке, стал просматривать записную книжку. Вдруг Агнесса Андреевна взглянула на ручные часики, испуганно вскрикнула:

– Бог мой! Двенадцать! Ты опоздал принять аскорбин! – Она вынула из полевой сумки аптечную коробочку, подала мужу. – Скорее!

Лев Леонидович стал было разворачивать порошок, но супруга схватила его за руку.

– Подожди! – Ее беспокойный взгляд обежал такыр, соседние склоны, вершины. – Бессовестный человек! Где он? Ну где же он? – плачуще повторила она. – Аполлон Фомич! – Голос ее, как у набирающей силу сирены, стал пронзительно-громким. – Прохорчук!

За соседним бугром раздался треск сучьев. Аполлон Фомич, прикорнувший было под сенью вечнозеленой эфедры, несся на зов.

– Термос! – прожигая его взглядом, выдохнула Агнесса Андреевна.

Лев Леонидович ласково погрозил провинившемуся:

– Ах он соня, ах шалун!

Дрожащими руками старичок развязал рюкзак, который не снимал, словно боевое снаряжение, и хотел подать термос, но Агнесса Андреевна выхватила его из рук оплошавшего специалиста.

– Дайте сюда, истязатель!

Она налила в черную пластмассовую стопку горячего, чая, поднесла мужу.

Лев Леонидович осторожно высыпал на язык порошок, не обронив ни крупинки, скривился, быстро запил чаем.

– Теперь покушай.

Агнесса Андреевна достала из рюкзака геодезиста походную скатерть-самобранку – кожаный докторский баульчик. Расстелила на песке твердо накрахмаленную салфетку, поставила синюю пузатенькую кубышку с крошечной, как наперсток, коньячной чаркой. Затем появилась массивная сервизная масленка, баночка с черной икрой, сыр, тонкие ломтики французской булки, шоколад.

Лев Леонидович принялся полдничать. Ел он так же мастерски, как и работал: размеренными, точными движениями лупил яйца, щедро намазывал хлеб маслом, потом икрой, покрывал сыром и, широко открыв влажно-пунцовый рот, не спеша заглатывал пищу.

Расположившись у подножья склона, Аполлон Фомич с преданной улыбкой взирал на патрона. Кинь кус – подхватит на лету, как метровку или эклиметр.

Но Лев Леонидович, не думая ни о чем, сосредоточенно кушал; лицо его выражало наслаждение, почти счастье.

Вдруг от шурфа в конце такыра донесся голос Ларисы:

– Вниманию посетителей зоопарка: кормление хищников ровно в полдень.

Я встал, подошел к шурфу.

– Тише! Все слышно!

Лариса махнула рукой:

– Пусть! Авось скорее выгонят.

Сидевшая рядом Инна Васильевна удивленно взглянула.

– Как? Вы же работаете в лучшем отряде экспедиции. Такая богатая школа.

Лариса нахмурилась.

– Вы это серьезно?

– Конечно. А разве не правда?

– Значит, вы слепы, ничего не видите.

– Почему? Мы всё видим, – тихо сказала Инна Васильевна.

– Ага! Тогда я начинаю понимать, почему вы нас вызвали: хотите утвердить свою правду – поиск, искания… Берегитесь. Кривда не одной правде уже ноги сломала…

– Ну зачем же усложнять, – усмехнулась Инна Васильевна, – просто нам очень хотелось получить переходящее Красное знамя, и притом из рук главы экспедиции, самого Федора Михайловича Стожарского. Инженерам и рабочим он, по местному обычаю, обеими руками крепко пожмет руку, с начальником отряда расцелуется. Потом – кратенькое слово: о нашей неугомонной молодежи, опережающей стариков, о стариках – ветеранах пустыни, что холят и лелеют эту неуемную молодежь. Тут он обернется к первому ряду: «Вечно юные душой ветераны – вот они: наш Лев Леонидович и Агнесса Андреевна».

– А из зала крикнут: «И Стожарский», – вставила Лариса, – но он не обратит внимания.

– Разве вы уже бывали здесь на таких торжествах? – спросила Инна Васильевна.

– Здесь нет, я же первогодок в Каракумах. А вы?

– Тоже нет.

Они рассмеялись. Я искоса посмотрел на Ларису: очень некрасивая, но очень умная девица. С такой держись: оплошал – срежет.

– И все-таки у вас было бы Красное знамя, – вздохнула Лариса. – Если по правде – большая награда… Помню, как выносили его на пионерских сборах, на торжественную линейку. Ребята подняли руки – салютуют, и от волнения губы дрожат… Но где вам получить! Оно третий год стоит в палатке Баскаковых, в их гостиной. Полотнище развернуто – места хватает…

– Вот видите, – вздохнула Инна Васильевна, – а получи мы – сразу зачехлят, поставят в профкоме, при штабе. У нас хранить негде – в обычную палатку не войдет.

– И все-таки вы нас вызвали, – упрямо повторила Лариса, – пусть на свою голову, а вызвали.

– По-вашему, лучше насвистывать «Маленьких лебедей»?

Лариса ничего не ответила.

– Не понимаю! – Инна Васильевна сердито взглянула на Ларису. – Почему вы их не бросите?

– Что вы! Как можно! – строго сказала Лариса. – Они же воспитывают меня и как специалиста, и как человека, учат хорошим манерам. Это сейчас так редко встречается… И многого уже добились: склоны я больше не обследую, делаю общие описания по инструкции, укладываюсь в хронометраж.

– Так уходите самовольно! – почти крикнула Инна Васильевна.

Лариса вяло махнула рукой:

– Куда? Стожарский объявит дезертиром, выдаст волчий билет…

– Боитесь Стожарского?

– Боюсь! В песках он – сила. Не таких, как я, гнул. Воспротивишься, сомнет, как танк, в бархан вдавит…

Лариса оглянулась, заметила меня.

– А, молодой человек! Слушает крамольные речи. Ничего, это полезно – учитесь на жизненных примерах. Авось бросите описывать склоны, пока не поздно.

Я усмехнулся:

– Как вы?

– Как я, – печально кивнула Лариса.

Солнце перевалило за зенит, но в пустыне стало еще жарче, голые пески раскалились, к ним было боязно притронуться. Дрожащие потоки сухого, горячего воздуха подымались снизу. От света, от зноя перед глазами мелькали быстрые темные пятна, на руках, на лице летучей белой пылью выступила соль.

В горле сильно покалывало. Нестерпимо хотелось пить, но воду, как всегда, берегли – ее было мало: только прополоскать рот.

Вдали, на вершине показалась фигура Вахрушева.

Лариса поднялась.

– Достанется мне из-за вас, скажут: «Переметнулась к неучам, уронила честь ведущего отряда, вот она, благодарность современной молодежи» – и так далее. Слова все как пирожки на тарелочке – заранее готовы. – Она протянула руку Инне Васильевне. – Вставайте! Будем пока что насвистывать «Маленьких лебедей».

Лариса пошла на середину такыра, куда с бугра спускался Вахрушев. Он снял бобриковую кепку, полой спецовки протер очки.

– Жарко… – Глаза его стали маленькими, сощуренными, как у всех близоруких. – Язвочка пустяковая, – он взглянул на Курбатова, – вы засекли ее, и ладно. Барханное скопление далеко?

– Нет, через два пикета.

Все снова двинулись по ходу. Но теперь в колонне произошло резкое размежевание: чета Баскаковых уверенно шла рядом с Вахрушевым. Даже Аполлон Фомич следовал всего в полушаге от начальства. Зато мы, курбатовцы, двигались словно бойцы наголову разгромленной воинской части. Особенно подавленным выглядел сам начальник. Как посторонний человек, шел он вдали от всех.

Но вот мы достигли пересечения главного геодезического хода и отходящего в сторону барханов бокового двухкилометрового «уса» – визира № 1. Вахрушев нетерпеливо смотрел на подходившего Курбатова.

– Мы вас ждем.

Старший мелиоратор преобразился неузнаваемо. Бобриковая кепка сидела набекрень, придавая ему почти лихой вид. Перевязь полевой сумки прихвачена брючным ремнем. Брезентовые голенища подтянуты. Казалось, Вахрушев готовится к бою с многолетним своим врагом – барханами.

Вначале кругом расстилались те же живые зеленые бугры, увенчанные теми же оцепенелыми от зноя саксаулами. Но сонливость, безразличие Вахрушева, исчезли. Он пристально вглядывался в каждую вершину, подозрительно осматривал каждый склон.

И вот показалась первая предвестница беды: голая вершина с рваным краем. Крупные желтые зубцы вгрызались в живую зелень склона, пока что одного – самого жаркого – южного.

Вахрушев, остановившись, впился глазами в развернутый ватман, облегченно вздохнул: стык здоровых песков с песками, затронутыми развеванием, был засечен точно.

Следы разрушения становились все заметнее: желтые, жадные, сухие языки тянулись с вершин, слизывали на склонах живой илак, подминали кустарники. И вот уже посерела, осыпалась густая вечнозеленая эфедра, стала сквозной, как скелет. А вот на вершине поверженный ветром склонился к земле и тихо умирает гигант саксаул.

Еще котловина. Это уже поле разгрома. Всюду непогребенные кусты и деревья-мертвецы. Одни повалились, другие вздымают к небу голые сучья. Из-под толстого песчаного навала выглядывает серая, похожая на метлу, верхушка кандыма, похороненного заживо.

Я отломил веточку. Она сломалась как спичка – с сухим треском.

– Все погибло…

– Все погибло, – как эхо послышалось рядом. Со мной поравнялся Вахрушев. Губы его были плотно сжаты. Поймав мой взгляд, он смущенно отвернулся, ускорил шаг.

Незаметно исчезли округлые очертания бугров, их сменили острые резкие грани. И вот уже всюду желтеют огромные рогатые барханы. Над гребнями их слабо курится песчаная поземка. Ветер усилился, стал горячим, порывистым. Мы шли теперь по глубокому песку. Нога увязала по щиколотку. Кругом стояли мощные пятиметровые сыпучие бугры. Солнце, ветер, мертвые барханы… Жизнь изгнана. Идущие рядом со мною Инна Васильевна и Лариса вдруг остановились.

– Смотрите!

На вершине бархана сидела маленькая ушастая ящерица. Она забралась под самое синее небо и пронзительно-резко чернела на его фоне. Были ясно видны круто поднятый кверху, с загнутым концом твердый чешуйчатый хвост, зубчатый от головы к спине – совсем драконий – гребень.

Обдуваемая ветром ящерица дышала порывисто и тяжело.

– Сейчас она нападет, – Лариса взбежала на вершину бархана.

Ящерица метнулась было в сторону, но ей преградили путь – место открытое, спрятаться негде. И ящерица приняла бой. Она остановилась, присела на задние лапы. Гребень на голове налился кровью. Глаза вышли из орбит, с шипеньем раскрылась пасть.

Инна Васильевна улыбнулась:

– Не пугайте ее.

– Так это же она меня пугает, – возразила Лариса, – кроха, а лезет в драку…

Ветер все усиливался, из-за барханных гребней он уже подавал голос – слабое посвистывание. Сухая песчаная струйка летела в лицо, слепила глаза.

Все вконец выбились из сил, отстали от Вахрушева и Баскаковых.

И тут из-за серо-желтого барханного гребня выглянула зеленая древесная верхушка. Вахрушев первым свернул вправо, пошел прямо на нее. Мы догнали его, когда он перебирался через невысокий, полуразрушенный песчаный барьер, отгораживающий ложбинку от ветров, от мертвых развеваемых песков.

У самого края ложбинки рос одинокий сюзен. В неравной борьбе уже пали большие селины. Сверху торчали их сухие верхушки, и только высокий, как юноша стройный, сюзен был жив. Он стоял насмерть, боролся до конца. Пески окружили его со всех сторон, покрывая до пояса. Но серебристая крона непобедимо, как знамя, развевалась над ложбинкой.

Сюзен – одинокий герой – бросал вызов всем барханам, всем ветрам, ополчившимся на него.

Вахрушев стоял и молча смотрел на деревце.

Рядом возник Баскаков.

– Ах он забияка! Смотрите – еще хорохорится.

– Не трать, куме, силы, сидай на дно! – вдруг обрел голос подошедший Аполлон Фомич и залился визгливым, как у лилипута, смешком.

Он подскочил к сюзену, занес сапог.

– Чтоб не мучился…

– Не трогайте! – рядом с Аполлоном Фомичом вдруг появился Калугин.

– Ух! Страшно как! – задиристо крикнул резвый старичок. – А то что? Ваш он, да?

– Наш. Отойдите!

– Подумаешь, защитник! – протянул геодезист, но все же встал за спину Баскакова.

– Вы описываете такие сюзенники? – не обращаясь ни к кому, спросил Вахрушев.

– Описываем, – хмуро отозвался Калугин. – Что ж, мимо проходить?! Он вот последний остался…

Вахрушев повернулся к Баскакову:

– А у вас есть такие ложбинки с гибнущими пионерами?

Лев Леонидович простодушно развел руками:

– Ей-богу, не знаю. Должно быть, есть, но они же не ложатся в масштаб. Барханные массивы мы обследуем целиком, оптом. Тут не до пятачков с одинокими сюзенами. Нам работать надо! – Он решительно подвинулся к выходу из ложбинки.

Но Вахрушев не спешил. Он все стоял и смотрел на сюзен. Потом медленно пошел следом за Баскаковым. Лицо Калугина стало напряженно-взволнованным. Он растерянно взглянул на меня, на Курбатова, потом сказал:

– Как быть? Они же не туда идут!

Курбатов крикнул:

– Товарищи, вернитесь!

Лев Леонидович и его супруга оглянулись.

– Почему? – недоуменно спросил Баскаков. – Мы идем обратно по вашему визиру, возвращаемся на главный ход.

– Нет, – сказал Курбатов, – у нас другая система. Визир «ломаный», у него есть второе колено – так охватывается большая часть барханного массива.

В глазах Баскакова мелькнуло радостное удивление.

– Простите… Я не понимаю, некий «ломаный» визир – это что, новое слово в геодезии? Кто же автор? Начальник отряда?

– Нет, не я, – твердо сказал Курбатов, – наш мелиоратор. Но мы все приняли его метод.

Лицо Льва Леонидовича вдруг сморщилось, большие немигающие глаза сузились. Он согнулся, взмахнул руками и вдруг залился беззвучным хохотом.

– Ох вы! Ох вы! – неожиданно тонким петушиным голосом выкрикнул Баскаков. – Да у вас весело! – Поперхнувшись слюной, он закашлялся, вытер веселые слезы. – Нет, ей-богу, это великолепно! Мелиоратор открывает новые горизонты в геодезии, почвовед открывает природу такыровых пятен. У нас – скука, работа по инструкции, хронометраж. Изо дня в день одно и то же. А тут – размах мысли, полет ума, игра воображенья.

Агнесса Андреевна с Аполлоном Фомичом тоже покатывались со смеху. Она приложила к глазам сиреневый платочек.

– Ну, будет, Лев, будет… Нельзя так – это же молодежь.

– Господи! Да я ведь шучу, – добродушно оправдывался Баскаков. Он покачал головой. – Ну ничего, ничего. Это бывает. Человек в годах, попал среди молодежи, вспомнил юность, загорелся, это бывает…

И вдруг я увидел: возле Льва Леонидовича возникла пустота. Остались только Аполлон Фомич да Агнесса Андреевна.

Все остальные окружили Вахрушева, объясняют про «ломаные» визиры. Он сбил на затылок кепку, внимательно слушает.

Глаза Баскакова стали вдруг пустыми, неумолимыми, как у гипсового Зевса. Твердой поступью он подошел к Вахрушеву.

– По-моему, Георгий Александрович, данных для суждения о работе отряда товарища Курбатова имеется у нас вполне достаточно. Теперь желательно, чтобы вы уделили малую толику времени работе вашего покорного слуги, – он взглянул на часы, – фактор времени… его упорно игнорируют, а он напоминает о себе. Посему не целесообразно ли вернуться обратно по старому маршруту?

Вахрушев хмуро смотрел вдаль. Пикеты «ломаного» визира уходили в глубь песков. Старший мелиоратор шагнул было к ним, но Баскаков почтительно удержал его:

– Виноват, Георгий Александрович, позвольте вам напомнить: еще утром у нас в лагере вы сказали: начальник экспедиции лично прибыть не смог, но очень просил вас сегодня же вечером ознакомить его с итогами нашей взаимной товарищеской проверки. А она непомерно затянулась.

Вахрушев вскинул голову и встретил непреклонный взгляд Льва Леонидовича. Еще с минуту он медлил. Лицо его вдруг обмякло, появились мелкие морщины. Наконец резким движением он выпростал из-под брючного ремня полы спецовки, сбил на лоб бобриковую кепку.

– Ладно, пошли! – и вслед за Баскаковыми повернул обратно.