Текст книги "Технопарк юрского периода. Загадки эволюции"
Автор книги: Александр Гангус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)
Стабильность физических условий сущестования – одна из особенностей нашей планеты, достаточно таинственная и редкая, если не уникальная в космосе, только она и могла обеспечить удивительный феномен столь долгой (а потому столь результативной) биологической эволюции. Конечно, в какие-то времена стабильности было меньше. Жизнь почти вымирала (если не в мелу, то уж, безусловно, в пермотриасе, о котором речь впереди). А вот юрский период, с точки зрения климатической стабильности, был почти образцовым. И именно он стал периодом расцвета динозавров, существ, достигших высокой степени совершенства, оттерших на самую обочину эволюции звероящеров, превращавшихся понемногу в млекопитающих.
Двуног, вооружен и очень опасен
Да, был такой, и даже не в юре, а еще раньше, в триасе, этакий предтеча, провозвестник великого будущего, и это был вовсе не человек и не пришелец.
Самые интересные динозавры, с точки зрения эволюции, вовсе не гиганты, сотрясавшие землю, и не обязательно «те самые недостающие звенья», от которых пошли неисчислимые потомки.
Целофизис – ранний, триасовый еще динозавр, и до парка следующего собственно юрского периода не дожил толком. Вымер в ходе какой-то локальной катастрофы (может быть, и эпидемии), видимо, еще в пределах триаса, когда и появился. Но он – любимый персонаж анимационных фильмов Би-би-си по истории жизни на Земле. Открыл целофизиса в 1877 году в штате Нью-Мексико замечательный американский палеонтолог Эдвард Д. Коп. Но довольно долго эта находка оставалась на периферии палеонтологического сознания, хотя само название этого динозавра должно было вызывать самый пристальный интерес. Целофизис означает «полые кости». Полые кости-трубки – изумительное инженерное решение природы. При равной прочности скелета, они придавали ему самолетную легкость. Для динозавров, новых персонажей в мире, где еще господствовали весьма прогрессивные и устремленные в будущее звероящеры (некоторые из них уже, возможно, питали детенышей молоком или чем-то вроде молока), открывался эволюционный путь, во-первых, к наращиванию размеров (прочность и легкость давали преимущества, при прочих равных, позволяющие обогнать на этом пути звероящеров с их массивными костями). По этому пути пошла основная масса динозавров, титанов мезозоя. Во-вторых, новшество способствовало переходу на прямохождение, двуногость, бипедализм. Две ноги повышенной прочности прекрасно держали тело. Мы знаем, сколько преимуществ получил наш непосредственный предок-гоминид, выпрямившись и освободив себе тем самым передние конечности для дополнительной деятельности. Примерно такой же сенсацией эволюции более чем за 200 миллионов лет до гоминид был переход на двуногость в мире ящеров. Даже и при небольшом весе целофизис увеличивался в росте, нижние конечности были поджарыми и ловкими (таких ног у зверозубов и млекопитающих не будет еще двести миллионов лет), а за счет хватких «рук», вооруженных страшными когтями, он становился хищником, опасным даже для весьма крупных конкурентов и жертв.
И, наконец, в-третьих. Полые кости и переставшие быть средством передвижения передние конечности были прекрасной путевкой в будущее, в воздушную стихию сначала для летающих ящеров, а потом и для птиц, достойных потомков, ну, если не самого целофизиса, то кого-то из его менее заметных в слоях земных родичей. Это то, что эволюционисты называют преадаптацией, приспособлением на отдаленное будущее. Так это иногда выглядит, когда уже знаешь, какое именно приспособление дало начало новой славной ветви эволюции, хотя всякий раз можно искать и найти и истинную причину, почему именно это приспособление появилось тогда-то и тогда-то. Есть, по крайней мере, одно объяснение и появлению трубчатых костей именно у первых динозавров (хотя ' чем бы такие кости помешали нам, потомкам их соперников звероящеров?). Оказывается, звероящеров, в данном случае,. подвело, а динозаврам помогло то, что звероящеры раньше и лучше других ящеров научились дышать полной грудью, шевелить грудной клеткой при дыхании. Под это подстроился весь метаболизм наших предков, в том числе и терморегуляция. Постепенно дышать эффективней научились и динозавры. Но при этом и у тех и у других, при иссушении климата и разогреве атмосферы возникла проблема «кондиционирования воздуха», отвода излишков тепла. Звероящеры стали просто уходить от этой проблемы, переходя на ночной образ жизни, мельчая и прячась в норы, а динозавры приняли бой, «изобрели» полые, наполненные воздухом кости, которые, как думает немецкий палеонтолог Михаэль Майш из Тюбингенского университета, и дали предкам птиц (а потом и птицам) искомый кондиционер, позволивший и тем и другим по этому пункту, способности выдерживать высокие температуры, по сей день превосходить млекопитающих и их предков. А вскоре полые кости помогли динозаврам надолго обогнать соперников и в подвижности, а потом и при попытках «встать на крыло».
А ведь он и внешне походил на бескрылую птицу – на своих длинных сухих ногах, с маленькой головой, длинной S-образной шеей. От кончика носа до конца хвоста целофизис достигал чуть ли не трех метров, но при этом весил не более 30– 40 килограмм! Ел всех, с кем мог справиться, не брезгуя и подростками собственного вида. Охотился, возможно, стаями, как современная гиена или волк, добивая слабых и больных стадных травоядных мезозоя. Он рано вымер, не дожив до юры, но все последующие большие и малые страшные хищные динозавры, например, герой фильма Спилберга велоцираптор – «ловкий вор» из ранней юры, вплоть до меловых аллозавров и гигантского тиранозавра-рекса, так или иначе повторяли удачную триасовую конструкцию целофизиса, двуногого, вооруженного и очень опасного.
Динозавровый базар
Одного из динозавров в 20-х годах нашли в гнезде, полным яиц. И назвали «эораптор», то есть «пожиратель яиц». Так сильно даже в ученых проникла идея ненасытной жадности, тупости «доисторических чудовищ». И действительно, что еще было делать ящеру в гнезде? То, что ящер-самка могла быть наседкой, даже не приходило в голову. Ведь насиживают теплом собственного тела. Динозавры же – родичи крокодилов, которые сторожат кладку, выкладывают листьями, но не греют ее. Нечем!
Теперь никто не сомневается: по крайней мере часть прямоходящих динозавров, те, что помельче и больше смахивают на птиц, устраивая гнездовья, высиживали яйца, то есть были теплокровными. У них искали – и у многих нашли – волосы или перья, поначалу похожие на пух. И теперь, найдя «чудовище» в гнезде с яйцами или крошками-динозавриками, называют нового знакомца иначе – например майозавр, то есть ящер-заботливая мамаша.
Скорлупа динозавровых яиц, яйцо с эмбрионом Zupaysaums
Нашли гнезда. Потом – скопления гнезд. Это уже заставляло вспомнить птичьи базары. В особо кормных и удобных местах тысячи птиц, иногда одного вида (например, пингвины), а зачастую самых разных видов, но без наиболее одиозных и жестоких хищников, страхуя и помогая друг дружке хотя бы самой массовостью, страшноватой для тех же хищников, поднимая неистовый гам при малейшей тревоге, облепляют берега и скалы, взращивая потомство. В последних анимационных фильмах про динозавров двуногие зубастые ящеры все чаще наделяются повадками и голосами птиц. «Динозавровых базаров» еще не изобразили, но это скорее из соображений экономических. Очень трудно и дорого моделировать, рассчитывать и правдоподобно изображать не одного-двух, а тысячу особей и видов. В «Парке юрского периода» – всего семь динозавров – брахиозавр (недавно нашли этого гиганта, похожего на диплодока, в горах Антарктиды, в слое, пограничном межу юрой и триасом), велоцираптор, тиранозавр, галлимимус, птеродактиль, трицератопс и дилофозавр, придуманный и ни-
когда не существовавший вид динозавров (видимо, фантазии кинематографистов было тесно в узких научных рамках под пристальным взглядом специалистов). Но и те влетели в копеечку.
Колония майозавров, заботливых родителей
Галлимимус – означает «похожий на курицу». И таких, похожих, но вовсе еще не птиц, становится все больше. Орнитомимус («похожий на птицу»), струтиомимус (похожий на страуса), дромицейомимус (похожий на эму)– все эти имена отражают реальное сходство, с одной стороны, и крепнущее убеждение в среде палеонтологов в неслучайности этого сходства – с другой. С некоторым запозданием огромный мир динозавров (в котором, конечно, попадаются «чудовища», мало напоминающие птиц, те же трицератопсы или брахиозавры-диплодоки) все больше воспринимается как ступень на втором из важнейших путей эволюции позвоночных, на пути, ведущем к птицам. Повторяется история со звероящерами, которые уже сравнительно давно и бесспорно определены как ступенька на пути к млекопитающим.
Эораптор («первохищник»). Примитивней всех других динозавров, но уже ловкий парень. Обитатель Гондваны треть миллиарда лет назад. Его родич целофизис (внизу), живший в Северной Америке, был самым быстрым бегуном своего времени. Эти двуногие начали долгий славный путь, который через миллионы лет привел к царству птиц
На рубеже второго и третьего тысячелетий сделаны громкие открытия, за которыми не поспевают учебники. Уже ясно, что перья (вначале скорее пух) получились вовсе не из чешуи «гадов», унаследованной ими от рыб, как еще и сегодня где только ни написано и нарисовано, а из кожи динозавров, причем параллельно у множества видов и родов, но, конечно, не у всех. Эта теплозащита была нужна мелким существам. Как и в случае млекопитающих, им, в условиях континентального климата, то есть холодных ночей, понадобилась теплокровность (прежде всего, для обогрева яиц). А теплоту тела надо сохранять и поддерживать, в том числе и с помощью теплоизоляционного материала, шерсти или пуха, на каком-нибудь холоднокровном варане лишенными малейшего смысла. И если шерсть, которую взяли на вооружение предки млекопитающих, так и осталась теплоизоляцией и только (исключения вроде рога носорога, представляющего собой что-то вроде сверхтугой «косички», или китового уса, мало что меняют), то перу предстоял небывалый, головокружительный взлет в совершенно новом качестве. Многие, почти все оперенные динозавры так и не взлетели, некоторые научились лишь удлиненным прыжкам с дерева на дерево или через поваленные деревья при погоне за добычей или бегстве от хищника, но кто-то и взлетел. В Китае нашли птицеящера микрораптора, длиной в 1 метр, со всеми четырьмя оперенными конечностями, жившего около 130 миллионов лет назад, в раннем мелу. Четыре крыла это лучше, чем два? Ответ на этот вопрос тот же, что и в случае с целофизисом, который встал на две конечности и побежал так быстро, как никто до него не бегал. А когда четверорукие наши ближайшие родственники стали двурукими гоминидами, это означало прорыв к высотам человеческой мастеровитости. Избавление от эволюционных излишков – одна из важнейших закономерностей эволюции.
Так что вряд ли микрораптор, это чудо эволюции, пошел дальше простого перепархивания. Но там же, в Китае, находят все больше форм, демонстрирующих ту или иную степень продвинутости к полету.
Зубы не исчезают, а мельчают и настолько возрастают в числе, что превращаются просто в ровную режущую кромку постепенно (многократно и в разных вариантах) проступающего клюва.
Птицеящер струтиомимус («имитирующий страуса»)
Вспыхивающие то и дело споры, мог ли тот или иной ископаемый птицеящер быть «тем самым» переходным звеном, мостиком, предком птиц, носят порой настолько яростный характер, что уже теперь ясно: речь может идти о птицеящеровой стадии, которую не мог миновать предок птиц (или предки – похоже, и здесь речь может идти сразу о нескольких линиях, то есть общий предок, например, страуса и пингвина, вполне возможно, не был птицей). Но конкретно вид, или виды птицеящеровых предков, возможно, никогда и не будут найдены, из-за все той же закономерности: чем революционней и решительней тот или иной шаг эволюции, тем в меньшем числе существовала «та самая» популяция, тем ничтожней шанс случайно обнаружить в приличной сохранности ее останки. Неполнота палеонтологической летописи – это закон эволюции, но он не означает, что все усилия напрасны. Просто речь не идет о «точечном» случайном открытии. Масса открытий последних двух десятилетий настолько же изменила наши представления о переходе от ящеров к птицам, как и открытие в XIX веке юрского археоптерикса, зубастой полуптицы. А ведь то открытие потрясло остатки до-эволюционного мировоззрения, открыло глаза миллионам. Новые находки бросают новый свет на старые открытия. «Четырехкрылым», видимо, был и археоптерикс...
Микрораптор, даром что четырехкрылый, еще не был птицей и мог только перепархивать с куста на куст
В юре на смену триасовому целофизису пришел очень похожий на него велоцираптор, что значит «ловкий вор». Он и не думал взлетать, и до перьев ему было далеко, но у него (неясно, зачем) в скелете прозорливо уже была дужка, вилочковая кость, чисто птичья деталь строения, без которой невозможен машущий полет. Спилберга велоцираптор вдохновил на яркие кадры, взятые прямо из геологического разреза пустыни Гоби. Велоцираптор вцепился в голову растительноядного, но вовсе не безобидного могучего протоцератопса, тот, изловчившись, схватил клювом обидчика за ногу, но тут налетел сель, грязевой поток, и навсегда сохранил в камне момент борьбы не на жизнь, а на смерть.
Велоцираптор, ростом и весом с человека, обладал необычно большим для своего времени мозгом (6 процентов веса тела, у человека лишь вдвое-втрое больше, у крокодила чуть не в десять раз меньше), большими выразительными глазами, острым зрением и обонянием. У него было «секретное оружие» – убирающийся коготь-кинжал на каждой из двух ног.
Три могучих рода ящеров
Динозавры вымерли. В многомиллионолетнем соперничестве с другими ящерами, зверозубами, превращавшимися в зверей, они как будто в конце концов проиграли. Но ведь их дело не пропало! Их потомки, птицы, сейчас господствуют, по крайней мере, в одной из земных стихии, в воздухе. А двоюродные братья крокодилы если и не благоденствуют, то и вымирающими их назвать пока язык не поворачивается. Они вполне нашли себе место в мире старых соперников-млекопитающих.
Когда динозавры пришли, это означало очень тяжелые времена для их предшественников на вершине эволюции, звероящеров, господствовавших в конце палеозоя, в пермском периоде. Тогда, в конце перми, на едином материке Пангее установился жаркий и сухой климат, к которому оказались гораздо лучше приспособленными завропсиды, предки птиц и современных ящериц и черепах, а не наши предки, привыкшие к более умеренной температуре и более высокой влажности. О наших предках звероящерах тоже говорили, что они вымерли. Но и мы, цари природы, и все наши братья млекопитающие – их потомки. Да и про утконоса и ехидну, последних яйцекладущих млекопитающих, вполне можно сказать, что это уцелевшие от вымирания последние звероящеры, вроде цинодонтов. Можно ли считать тот, мезозойский, или другой, кайнозойский, результат эволюционной неудачей? Пока – то ж на то ж. Ничья!
Не вымерли, но и никуда особенно не продвинулись те завропсиды, которые не пошли по пути архозавров, к крокодилам и птицам (через динозавровую стадию). Ящерицы и черепахи так и остались – в полном смысле этого слова – пресмыкающимися.
Так что наследие древних ящеров сейчас разделено на три основные ветви, одну из которых представляют, к примеру, воробей и крокодил, другую – читатель этой книги (или его любимая кошка), а третью – мало изменившиеся за сотни миллионов лет естественной истории черепахи и ящерицы. И всем находится своя ниша в храме природы.
ГЛАВА 5
ПЕРМОТРИАС
(Хроника одного смутного времени с двумя отступлениями о катастрофах)
Каждые 10 миллионов лет
Исследования последовательности ископаемых окаменелостей говорят о том, что в последние пол миллиарда лет массовые вымирания происходили 54 раза. Стало быть, в среднем одно в 9,25 миллиона лет. В 38 случаях исчезало менее чем 10 процентов родов живых организмов, в 15 случаях – около 30 процентов, и при вымирании между пермским и триасовыми периодами за 8 примерно миллионов лет вымерло 95 процентов всех родов.
Альтенбергская рабочая группа «Астро». Интернет
В сущности каждая геологическая эпоха – загадка. Загадка – в самой смене эпох, когда на огромных пространствах примерно в одно и то же время происходят сходные события – вымирают или «захватывают власть» определенные группы животных или растений, распространяются ледники, извергаются вулканы.
В этой главе – рассказ о еще одной революционной и странной эпохе в истории Земли.
Эпоха пустынь
Когда Г. Лейбницу в 1706 году доставили свежие образцы горных пород из Гренландии, великий натуралист поначалу растерялся. В породах страны ледников он отчетливо видел отпечатки листьев и стеблей, в которых взгляд специалиста распознавал тропические растения.
Лейбниц скрупулезно сравнил присланные образцы с индийскими гербариями. Он обнаружил столь большое сходство, что объявил отпечатки из Гренландии растениями из Индии. Морские течения, предположил он, перенесли за десятки тысяч километров эти растения или их остатки. Так появилась первая теория, объясняющая находки остатков тропических растений и животных в высоких широтах,– экзотическая теория.
Лейбница скоро поправили. Великий Ж. Кювье, по одной ископаемой кости умевший восстановить облик животного, понял, что дело тут не в странном переносе, а в том, что климат на Земле не остается постоянным. В духе воззрений XIX века, трактующих, что история Земли – это остывание первоначально раскаленного шара, он и его соавтор и единомышленник А. Броньяр разделили историю жизни на планете на четыре этапа. От влажного и теплого климата, угаданного ими по бесчисленным остаткам амфибий и рептилий в слоях каменноугольного периода, Земля двигалась, по этой теории, к климату все более холодному и сухому. Каждый этап заканчивался катастрофой, в которой отчетливо угадывался библейский потоп, после чего жизнь на Земле должна была по существу все начинать сначала, в новых условиях. Да и можно ли было подумать иначе, если остатки теплолюбивых растений и животных в изобилии встречались чуть ли не вблизи полюса!
Но прошли годы. Обнаружилось, что были в древней истории планеты периоды оледенений, ничуть не менее грандиозные, чем недавнее (а по сути, современное) четвертичное оледенение северного полушария. А потом нашли в геологических разрезах слои великой сухости. Сахара в сравнении с пустынями того времени – лишь жалкая декорация.
Пермотриас... Таково несколько устаревшее название пограничных миллионолетий пермского и триасового периодов геологической истории. Но оно, это название, не исчезает со страниц научной литературы. Ибо мало было периодов в истории Земли, когда бы за столь короткий срок – десяток-другой миллионов лет – совершилось столько важных событий.
Странное время – пермотриас... После каменноугольного периода, или, иначе, карбона, и нижнепермской эпохи – времен влажных, с исключительно богатой растительностью (подавляющее большинство угольных залежей достались нам от этих веков)– редкое, из ряда вон выходящее осушение климата по всей Земле. Гибнут папоротниковые леса тропиков и кордаитовая тайга умеренных широт, оставившая после себя могучие толщи печорских, кузнецких и тунгусских углей. По всей Земле от одного полярного круга до другого – ровный, сухой, от жаркого до теплого, климат. Миллионы лет пересыпали пермотриасовые ветры красные пески опустевшей Земли. Полукилометровая толща красных песчаников на огромных пространствах, очень бедная остатками живых организмов,– таков след, оставленный этой эпохой в каменной летописи планеты.
Здесь нужно, правда, соблюдать некоторую терминологическую осторожность. Палеогеографы отличают настоящие пустыни, в их современном понимании, от примитивных пустынь прошлого. Эволюция жизни на суше шла по пути приобретения все большей независимости от воды все большего числа групп животных и растений. Земноводные – уже сухопутные существа, но они мечут икру в воде. Споровые растения – грибы, папоротники, плауны – нуждаются в «грибном дождике», в жидкой воде для того, чтобы споры их могли прорасти. Неизвестно как появившееся семя было в этом смысле аналогично яйцу первых рептилий: и то и другое покончило с прямой зависимостью живых существ от материнской среды. Семени достаточно просто увеличения влажности почвы, чтобы прорасти.
Но очень долго среди растений и животных не было таких, кто смог бы жить в условиях даже временных засух. Уберите из нынешних роскошных степей и саванн покрытосеменные травы, быстроногих млекопитающих, способных далеко ходить на водопой и выживать, регулируя температуру тела, даже без тени, под прямыми лучами солнца, – и перед вами откроется та самая примитивная пустыня, которая давно уже поражает воображение палеонтологов. В этой пустыне могли течь речки (это видно по отложениям), могли быть озера. Но это пустыни. В них некому жить. Только появление в конце мела трав, млекопитающих, птиц заполнило эту экологическую нишу – огромные области с годовым уровнем осадков нынешних степей и лесостепей.
Впрочем, по данным некоторых исследователей, и эта примитивная пустыня не была абсолютно пустой: травянистые хвощи и сейчас иной раз теснят в сухих местах современные травы. На подобной основе могли развиваться какие-то биоценозы. Впрочем, мы рискуем отвлечься ради еще одного научного спора. Так или иначе палеогеографы подчеркивают: пермотриас был ознаменован первым в истории планеты появлением настоящих пустынь.
Пустыни и оставляют в книге эпох, как правило, пустые страницы. Так что трудно подчас найти прямое палеонтологическое подтверждение тому, что здесь была пустыня, а не просто в геологическом разрезе оказался какой-то перерыв. Но в Западной Европе такие неопровержимые данные были найдены. В настоящей пустыне даже тогда кое-что росло – около тридцати вялых, угнетенных видов растений явно сухолюбивого облика; и рядом, в том же разрезе,– яркое подтверждение: корочки гипса, каменной соли...
Итак, пермотриас – время первых настоящих пустынь... Сухость на поверхности континентов, сухость воздуха возросли столь внезапно и сильно, что эволюция многих наземных позвоночных животных испытала один из самых причудливых и загадочных для современного исследователя зигзагов.
Эволюция назад
В те самые дни, когда полуводорослевые растения девона в результате неспешного, но неуклонного отступления моря стали закрепляться на суше, появились в море и в пресных водах суши первые двоякодышащие и кистеперые рыбы. Некоторые из них сохранились до наших дней. И они же дали начало первым амфибиям – прямым нашим предкам. Четвероногие рыбы учились переносить короткие засухи.
К моменту расцвета каменноугольных лесов «были готовы» и их обитатели – похожие на крокодилов лабиринтодонты, гигантские, три-четыре метра длиной, аналоги современных лягушек и тритонов. Уже в среднем карбоне появились первые пресмыкающиеся – котилозавры и пеликозавры, похожие еще на земноводных, но уже полностью независимые от воды. Их яйца – с плотной оболочкой – могли оставаться на суше. Плотная кожа рептилий не испаряла влагу, а предохраняла от ее потери. Поэтому температура тела у них не была ниже температуры воздуха, как это должно быть у амфибий, а при движении даже поднималась выше! Одновременно с расцветом рептилий заметно изменяется состав наземной растительности: появляются голосеменные растения. Они размножаются не спорами, как господствовавшие прежде хвощи, папоротники или грибы, а семенами, которым не нужна для переноса и прорастания вода, как таковая, а достаточно небольшого временного повышения влажности.
Казалось бы, в пермотриасе, во времена крайней сухости, независимость организмов от воды должна была возрастать. Сначала так и происходит: именно в это время по суше бродят парейазавры – звероподобные растительноядные ящеры, появляются териодонты – зверозубы, хищные твари, видимо, давшие впоследствии начало теплокровным млекопитающим животным. Но скоро климат меняется столь круто, что весьма прогрессивные «идущие к млекопитанию» зверозубы, составлявшие во второй половине пермского периода 80 процентов всех наземных позвоночных, почти полностью вымирают (именно «почти», иначе некому было бы сейчас писать и читать эту книгу). И на их место «царей природы» – не сразу, конечно, в течение триаса – выдвигаются другие, почти во всем менее продвинутые рептилии завропсиды. От завропсид происходят современные ящерицы. А от одной из этих рептилий, позднепермского проторозавра, ученые выводят линии архозавров – крокодилов, динозавров и птиц.
О них, о загадке гибели динозавров и взлете их потомков птиц уже шла речь, здесь же важна другая загадка: каким образом изначально отстававшая группа почти на 200 миллионов лет, на весь мезозой, смогла оттеснить на периферию эволюции группу передовую? И оказывается, наши предки-зверозубы формировались в условиях почти современных. Они процвели в эпоху перехода от оледенения середины пермского периода через умеренную влажность его второй половины. Дикая жара пермотриасовой пустыни чуть не убила их. А те немногие, что выжили, так и не смогли вернуть позиции в течение всего мезозоя, когда по всей Земле установился жаркий климат, почти без климатических зональных различий.
Современные исследования биологии потомков тех завропсид, ящериц и птиц, показывают, насколько они превосходят нас, потомков звероящеров, именно в этом пункте. Для всех млекопитающих смертельно повышение температуры тела до 43 градусов. Для птиц – до 46– 47 градусов. Многие ящерицы активны при температуре до 44 градусов.
Продвинутые в сторону независимости от внешних условий звероящеры уже утратили способность своих земноводных и рептильных предков непрерывно и точно автоматически отслеживать условия внешней освещенности и обогрева. А завропсиды – не утратили. За этим у них следит специальный орган, теменной глаз. А динозавры, как было сказано, изобрели еще для отвода тепла и полые кости, которые так пригодились их летающим потомкам.
Конечно, мы не все знаем о наших предках зверозубах, но ясно, что они развивались к стадии млекопитающих. А у млекопитающих совсем иные отношение с водой, чем у ящериц. У нас на выходе – мочевина, а у завропсид – мочевая кислота. Оказывается, для выведения мочевой кислоты из организма требуется чуть не в 10 раз меньше воды, чем для выведения мочевины. В эпоху всеобщего опустынивания очень важное преимущество. Зверозубы – те, что уцелели – стали мельчать, уходить в прохладные норы, переходить к скрытному ночному образу жизни. В этом подполье, уже превратившись в млекопитающих, они сумели пережить мезозой, дождаться и ухода своих основных конкурентов динозавров, а заодно и возврата прохлады, по которой они, наверное, сильно соскучились за десятки миллионов лет.
Впрочем, пока мы еще в пермотриасе. А он был не подарок не только для звероящеров. Эволюция многих животных поворачивает вспять. Земноводные возвращаются в воду, это видно по их ископаемым скелетам. Конечности, четыре ноги этих земноводных, резко сокращаются в размерах, они явно «не тянут» для сухопутного животного и скорее похожи на недоразвитые ласты.
Многие амфибии утратили легкие и вернулись к старым добрым жабрам. В реках Мексики и сейчас живет амбистома – земноводное, способное в трудные времена размножаться в личиночной стадии развития (под именем аксолотля). Пермотриас был особо трудным временем, и многие амфибии, например двинозавр, так в личиночной стадии и остались. Такой неотенический способ образования видов в пермотриасе был «в обычае». Видимо, сухость воздуха возросла столь резко и неожиданно, что влажная кожа амфибий не успевала приспособиться – проще было отступить. И рептилиям (не только зверозубам) на какое-то время – тоже. В континентальных отложениях они тоже почти исчезают, правда, позже, уже в разгар триаса, когда пустыня поглотила все пресноводные водоемы. В это время рептилии уходят в море. Здесь они превращаются в «морских змеев».
Нотозавры. «Нотос» по-гречески – ублюдок. Красивого в них было мало, но возможно, лишь с точки зрения млекопитающего палеонтолога, открывшего его в 1834 году. Неясно, есть ли что-либо подобное сейчас в океане или в Лох-Нессе (споры об этом не прекращаются сотню лет), но тогда они были – длинношеие морские ящеры-рыбоеды, ноги которых превратились в ласты. Они были и большими (до 6 метров) и маленькими (в ладонь). Яйца они откладывали в нишах и пещерах в скалах на морских берегах. В триасе они вымерли, но возможно, дали начало похожим на них плезиозаврам. Тогда же появляются ихтиозавры. Неумолимые законы естественного отбора сделали этих ящеров удивительно похожими на современных млекопитающих – дельфинов: они тоже уже не выходили на сушу, были живородящими, у них развиваются такие же непарные плавники – для скорости. Шейные позвонки так же срастаются в одну кость.
Короче, суша сделалась почти негодной для обитания. Ее жители на долгие миллионы лет возвращаются в воду, их останки лежат в красных отложениях пермотриасовых пустынь почти без признаков сухопутной растительности. Голыми, неприютными были берега в те века!
Конечно, защищаясь от великой сухоты пермотриаса, земная жизнь приспосабливается, вырабатывает новые виды, способные жить в изменившихся условиях. Именно пермотриас дал толчок появлению, а потом и процветанию динозавров. Но в общем пермотриас – это время большого отступления жизни после вспышки карбона и ранней перми. Некоторые ученые уже в XXI веке называют то, что случилось в пермотриасе, распадом экосистем.
Казалось бы, бедствие только сухопутными животными и должно было ограничиться. Какое дело обитателям морей до несчастий «перебежчиков», давно забывших океан – материальную стихию всего сущего... Но нет! Здесь кроется самая, пожалуй, волнующая загадка пермотриаса. Морские животные, и особенно обитатели морского дна – ракушки, кораллы, губки, – приняли на себя первый и главный удар. Вымерло 90 процентов видов! Так, во всяком случае, это выглядит. Бедные видами однообразные морские отложения пермотриаса странно контрастируют с расположенными выше или ниже по геологическому разрезу изобильными отложениями ранней перми и позднего триаса...
Первое отступление о катастрофах
Ж. Кювье и его последователи были катастрофистами. В самом звучании этого слова слышится осуждение. И это понятно. Мгновенная гибель чуть ли не всего сущего на Земле в конце каждого этапа эволюции (последователь Ж. Кювье Л. Эли де Бомон насчитывал в истории планеты тридцать две катастрофы!) выглядит подозрительно: если катастрофа – значит необычайная причина. В Библии это воля, кара Творца. Катастрофизм современный, научный, все непонятное выводит из космоса. Немецкий палеонтолог Е. Шиндевольф, тот самый, что позднемеловое вымирание ящеров объяснил резко возросшим космическим излучением неба, склонен и гордиев узел пермотриаса разрубить столь же простым способом.
