Текст книги "Новый порядок. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Александр Dьюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Сигиец без особых любезностей поднял писаря за шкирку и усадил к стене. Тот почти никак не отреагировал, голова его склонилась к груди. Ротерблиц присел перед ним на корточки, поднял его лицо, не без труда вытащил кляп изо рта. Писарь вяло подвигал челюстью, облизнул губы, скользнул по чародею мутным, пустым и бесцельным взглядом.

– Что ты с ним сделал? – спросил Ротерблиц. – Ты его совсем, хм, загонял. Он хоть говорить-то сможет?

Сигиец отчего-то насторожился, прищурился, шумно принюхался. Чародей брезгливо покосился на влажный от слюны кляп, хотел бросить, однако Финстер перехватил его руку в запястье и забрал тряпку. Поднес ее к лицу и обнюхал, глубоко втягивая ноздрями воздух. Затем наклонился, сдавил лицо писаря за щеки, заставляя раскрыть рот, наклонился еще ниже, почти качаясь носом его губы, и принюхался еще раз.

– Он не заговорит, – сказал сигиец, разогнувшись насколько позволял потолок. – Хал-нисиан.

– Хал-нисиан? – недоверчиво повторил Ротерблиц. – «Сон забвения»?

Медленно действующий яд, безболезненно убивающий за неполный час. Человек просто впадает в сон и уже не просыпается, теряя полную чувствительность к чему бы то ни было. Противоядия от этой отравы нет. «Сном забвением» его называли потому, что яд очень быстро разрушает мозг, чтобы даже опытный некромант не смог развязать язык покойнику, который не хочет проболтаться. Хал-нисиан был известен со времен каритатисов, пришел из Этелы со многими другими саабиннскими знаниями, однако точной рецептуры никто не смог составить до сих пор даже в Ложе. Яд был заоблачно дорогим, использовался только в исключительных случаях.

– Ты уверен? – без особой надежды уточнил чародей.

Сигиец молча сунул ему под нос тряпку, на поверку оказавшейся куском оторванного рукава. Ротерблиц с сомнением покосился на нее, но все же взял и обнюхал. Не сразу, но все-таки различил слабый запах, отдаленно напоминающий миндаль и корицу. Лично с хал-нисианом Ротерблиц никогда не сталкивался, знал лишь теорию, в которой одним из признаков яда упоминались запахи специй.

– Как давно он его принял?

– Не знаю, – сказал сигиец. – Вероятнее всего, когда бежал.

– Или перед нашим приходом.

– Не исключено. Но маловероятно.

– Блядь! – рявкнул Ротерблиц и швырнул тряпку на землю.

Он вскочил, совсем забыв о высоте подвала. Боль в макушке разъярила настолько, что захотелось или спалить, или хотя бы отвести душу на доживающем последние минуты писаре.

Сигиец опустился перед сидящим на колено, завел левую руку за спину и достал из-под плаща кинжал, раскрутил его на пальцах. Поднял лицо пленного правой рукой, обхватил большим пальцем и мизинцем за щеки, положил средний на лоб, а указательный и безымянный на глаза.

– Что ты задумал? – растерянно спросил Ротерблиц.

Сигиец повернул к нему голову, блестя серебряными бельмами.

– Ты хочешь знать, что он знает?

Ротерблиц растерялся еще больше.

– Да, но…

Кинжал сверкнул в тусклом свете огарка свечи. Писарь вздрогнул и сразу умер от точного удара в сердце.

Что произошло дальше, Ротерблиц не смог бы объяснить даже себе при огромном желании. Сигиец постоял в тишине, держа ладонь на лице покойника, затем начал медленно отнимать ее. Напряженные пальцы заметно подрагивали. Вдруг он сжал кулак, словно хватал что-то, продолжая подносить руку к сосредоточенному лицу. Кулак трясся от натуги. Финстер стиснул зубы, оскалился, широко распахнул глаза. Ротерблиц заметил, как серебряная гладь бельм помутнела, пришла в движение. Сам того не желая, чародей перешел на второе зрение и раскрыл рот – сигиец в буквальном смысле держал ауру писаря в кулаке, словно пустую пижаму, и не менее буквально вытягивал из мертвого тела. Вдруг рванул ее со всей силы, подбросил, аура зависла бесформенным облаком и двумя струйками невесомого дыма втянулась в пустоту на месте сигийца, растворяясь и исчезая в ней.

Ротерблиц попятился, тяжело сглатывая. Было в увиденном противоестественно все. Будь чародей чуть глупее и менее образованным, он уже шептал бы дрожащими губами что-нибудь про дьявола. Однако он даже в критические моменты не давал суевериям брать верх. Чародей отошел к лежаку, на котором сидел Бруно, смотревший на происходящее со странным выражением лица, как будто какая-то старая догадка наконец-то подтвердилась.

Ротерблиц посмотрел на него, посмотрел на сигийца, который уложил мертвого писаря вдоль стены, тяжело сел на колени, расправил напряженные плечи и судорожно вздохнул. Его шею спазматически дернуло до хруста. Раз, другой. Шляпа слетела на землю. В следующий раз сигиец вывернул голову настолько неестественно, что чародей не на шутку испугался. Бруно просто выматерился, привстав с лежака, но упав обратно. Не считая тяжелого, шумного дыхания, сигиец не произносил ни звука. Оттого происходящее с ним выглядело еще жутче.

– Что с ним? – шепнул Ротерблиц.

– А я знаю? – зло откликнулся Бруно.

– Ты же его друг-приятель!

– Да я впервые вижу, чтоб его так крючило!

Финстер сидел, упираясь напряженными руками в колени. Мышцы на побелевшем, обескровившем лице бешено и конвульсивно сокращались. Финстер корчил пугающе-нелепые рожи, то скрипел зубами, то скалился, тряс и рывками вертел головой из стороны в сторону.

Ротерблиц осторожно шагнул к нему, не понимая, зачем это делает, и почти подошел. Сигиец неожиданно раскрыл глаза, вскинул руку. Чародея слабо толкнуло волной грубой силы, и он послушно отступил, бледнея. Увидел глаза сигийца всего на миг, но этого хватило, чтобы разглядеть в движении заполняющей их белесой мути нечто такое, чего увидеть вновь больше не захотелось бы никогда.

Сигиец снова впился в колени трясущимися руками, состроил жуткую гримасу, скрипя зубами, издал низкое, утробное рычание. Лицо исказилось, на него словно надели фантомную маску. Сигиец задрал голову, на шее и на висках вздулись вены. Он привстал, вытягиваясь, засипел. Ротерблицу показалось, что Финстера от перенапряжения или сломает, или взорвет.

Но нет. Его вдруг сильно тряхнуло, он замер, хрипнул сквозь зубы и медленно осел, тяжело дыша. Голова склонилась к груди, сигиец качнулся, подался вперед с явным намерением упасть. Ротерблиц рванулся поддержать, но так и остался на месте – Финстер вздрогнул и сел ровно. Расправил плечи, глубоко вздохнул и задышал ровно. Открыл глаза.

Взгляд был привычным – равнодушным, проницательным и холодным, словно ничего не произошло.

– Это, бля, что такое было⁈ – крикнул Бруно, встав рядом с чародеем.

Сигиец ответил не сразу. Голос несколько изменился – был живее обычного.

– План, разработанный куратором ван Бледом. А может, не им, не уверен. Всех подробностей я все равно не знаю. Четыре дня назад он выбрал меня для проведения тайной операции, лично проинструктировал и выделил средства… на случай непредвиденных обстоятельств…

Ротерблиц переглянулся с Бруно. Обоих эта перемена настораживала, если не сказать пугала, и у обоих были схожие мысли, однако озвучивать их они не собирались. Чародей задумчиво нахмурился.

– Какой-какой план? – прервал он сигийца, и тот послушно умолк. Некоторое время молчал, прикрыв глаза, словно читал что-то внутри себя.

– План по поимке предателя. Тебя.

Чародей оторопело уставился на Финстера. Ему даже показалось, что обычно каменную физиономию исказила пренебрежительная ухмылка.

– На прошлой неделе магистр ван Блед сменил бывшего куратора нашей группы, – охотно продолжал сигиец. – Он неприятный человек, заносчивый и самовлюбленный, но неглупый. И с его появлением мы наконец-то начали действовать, а не только ждать неизвестно чего. Куратор собрал нас и объявил, что в партии уже продолжительное время работают двойные агенты и ему, куратору, наконец-то удалось вычислить одного из них. Тебя, Франц Ротерблиц, – сигиец прямо посмотрел на чародея горящими от ненависти глазами. – Ты предал наше дело и продался врагам революции!

Чародей напряженно молчал, сжимая кулаки. Взгляд Финстера потух.

– Значит, меня раскрыли… Хм, интересно, как давно?

– Как только Машиах увидел тебя, – сказал сигиец привычным механически-равнодушным голосом.

Ротерблиц недоверчиво покачал головой.

– Я с ним ни разу не встречался.

– Это не значит, что он не встречался с тобой. Ты мог с ним разговаривать и не подозревать этого. Машиах заполучил частицу биртви и способность забирать сули́. Однако он исказил биртви, поэтому вместе с сущностью человека может принять и его облик.

– Хм, как полиморф-иллюзионист?

– Иллюзионист меняет лишь внешность. Машиах полностью становится тем, кого поглотил. Даже я не отличу его от обычного человека. Только почувствую его присутствие.

– Если он, хм, – Ротерблиц потер наморщенный лоб, – знал, что я двойной агент, почему сразу не избавился?

– Потому что использовал тебя в своих интересах, – сказал сигиец. – Теперь ты стал ему не нужен. Он уже пытался тебя убрать. На прошлой неделе. На квартире Карла Адлера. Это он через свою тоджину направил меня туда. Я должен был тебя убрать.

Ротерблиц должен был сильно удивиться, но не удивился. Хоть сколько-нибудь. Наверно, непробиваемое спокойствие сигийца все же было заразительно. А может, давала знать о себе усталость.

– Но ты этого не сделал, – сказал Ротерблиц, скрестив руки на груди. – И сломал Машиаху все планы.

Финстер молчал, думал.

– Нет. Заставил их скорректировать.

Бруно неразборчиво забормотал и, прихрамывая, поплелся обратно к лежаку.

– Так-так, – Ротерблиц нетерпеливо притопнул ногой. – И что же там, хм, с этими планами?

Сигиец глубоко вздохнул и ушел в себя. А потом заговорил, и чародей невольно покосился на тело мертвого писаря. Не считая торчащего из груди ножа и натекшей крови, он лежал с каким-то торжественно-насмешливым выражением лица. Словно победил, а не исчез в бездонной пропасти.

– Куратор сказал, что даже предатель может послужить делу революции, сам о том не зная и не желая этого. Ему стало известно, что в Анрию тайно прибыли агенты столичной жандармерии. Я думал, это ты оповестил жандармов, вызвал их из столицы, но какая разница? Смерть жандармам! Мы бы с радостью всех их перебили, но у куратора была идея получше. Он придумал, как псы сами себе перегрызут друг другу глотку.

Кое-кто втерся к ним в доверие, стал информатором, указал, где жил Жан Морэ. Самого Морэ уже давно перевезли в безопасное место, а жандармам… Жандармам мы пустили слух, что на его квартире должна состояться встреча заговорщиков с кем-то очень важным. Может, даже иностранными агентами. Они купились. Повелись, как дети. Меня куратор назначил играть роль подозрительного субъекта недалекого ума. Это просто, когда ума и так немного. Я сидел на квартире. Иногда выходил, делал вид, что хожу на тайные сходки. Куратор говорил, что у меня это хорошо получается. Что за мной следят. Оставалось только играть свою роль и ждать, когда ты клюнешь. Куратор не сомневался, что ты тоже узнаешь, где жил Жан Морэ, и захочешь его взять. Ведь ты для того и был внедрен в партию. А сейчас, когда в партии хаос, лучшего времени не найти, так сказал куратор. Он очень проницательный, как будто все знает. Оставалось только узнать, когда ты это сделаешь.

И я узнал. Недавно, всего несколько часов назад, получил сообщение, что наверняка сегодня ночью и надо быть готовым исполнить свой долг перед…

– Как? – Ротерблиц переоценил свою способность не удивляться и усталость.

Сигиец проморгался. Затем выждал какое-то время, глядя в пустоту. Казалось, что в пустоту. Затягивающееся молчание стало быстро раздражать, чародей обернулся, прослеживая взгляд Финстера.

– Че? – угрюмо буркнул Бруно, растиравший многострадальные ноги. – Пошли вы в жопу! Чуть чего, сразу Бруно!

– Я допустил ошибку, – сказал сигиец.

Бруно нервно рассмеялся:

– Ты ж сказал, что все проверил, что ни одного хмыря поблизости!

– Поблизости ни одного хмыря не было. Гирта ван Бледа точно. Ему не нужно быть поблизости. Он мог следить через кого-то. Или что-то.

Ротерблиц полез в карман сюртука, куда машинально засунул талисман покойного революционера.

– Откуда они знали, что я приду за Морэ?

– Оттуда, что я тебя не убил.

– То есть… – Ротерблиц швырнул бесполезный одноразовый талисман в угол подвала, где что-то звякнуло. – Хм, хочешь сказать, Машиах знал, что мы договоримся работать вместе?

– Машиах знает, как думаю я. В этом его преимущество, – сказал сигиец. – Он знает, что ищу его. Знает, что ты – двойной агент, а твоя цель – вычислить покровителей «Нового порядка». И знает, что я знаю, где найти Жана Морэ, потому что это знал Артур ван Геер. Машиах просчитал наиболее вероятное развитие событий.

– А письма Ратшафта? О них он тоже знает?

– Вероятнее всего, да. Однако маловероятно, что это входило в его планы.

– А если он их, хм, скорректирует?

– Он уже это сделал.

– И ты все еще хочешь, чтобы я ими занимался?

– Да.

– Скажи, – чародей вздохнул и устало потер глаза, – ты все, хм, делаешь так, как от тебя ждут?

Сигиец посмотрел на Ротерблица, наверно, даже с удивлением, если бы в нем отражались хоть какие-то эмоции.

– Да, – сказал он. – Для этого меня создали.

Пиромант сел на ящик.

– Ну и что мы имеем? – подпер он отяжелевшую голову. – Хм, ты убил шестерых жандармов, мы с хэрром Бруно еще двоих, надеюсь, не жандармов. Еще один с большой охотой отравился во славу революции. Итого, девять человек. Неплохой, хм, результат для одной ночи. Вот только что это нам дает?

– Ты узнал, где искать Жана Морэ, – сказал сигиец.

– Разве?

– Гирт ван Блед это знает.

– А вот я не знаю, где Гирт ван Блед! – раздраженно бросил Ротерблиц.

– Знаешь.

– Откуда бы? Уж скорее этот, – пиромант кивнул на труп, – знал… хм, знает.

– Нет. Гирт ван Блед сам назначает встречи со своей группой. Всегда в разных местах.

– Хм, так я и думал. Мы тоже всегда встречались в разных местах. Хотя… – Ротерблиц почесал кончик носа. – Хм, мы частенько виделись в одной риназхаймской забегаловке. Зовется безвкусно и глупо – «Мутный глаз». Но толку? Не думаешь же ты, что ван Блед настолько, хм, туп, чтобы появиться там? Особенно теперь.

– «Мутный глаз», – повторил сигиец, покосившись на Бруно. Маэстро страдальчески вздохнул.

Ротерблиц покачал головой и махнул рукой, но вдруг усмехнулся:

– Знаешь, хм, куда как проще врываться в каждый дом и вежливо спрашивать «Не здесь ли прячется магистр ван Блед?»

Сигиец немного помолчал с таким видом, будто серьезно обдумывал этот план действий. Затем сказал:

– Нет. Это займет уйму времени.

* * *

Они расстались ближе к утру. Когда Ротерблиц взглянул на часы, стрелки начали отмерять пятый час. Скоро начнет светать.

Чародей направился к себе домой, сделав большой круг. Он очень устал, а еще терзало нехорошее предчувствие. В какой-то момент даже посетила мысль взять с собой сигийца, однако Франц все же отказался. Все-таки ему не хотелось, чтобы Финстер – или как там его зовут на самом деле, если вообще хоть как-то зовут – узнал адрес квартиры. Просто так становилось хоть немного спокойнее.

Когда он выходил на улицу, где жил, то не сразу и понял, что слишком уж светло. Только почувствовав запах гари и дыма, поднял отяжелевшую голову.

Горел дом. Именно тот дом, именно тот этаж и именно та квартира, где Франц Ротерблиц прожил последние полгода. На улице столпились полуодетые люди. Царили суета, шум, гомон взволнованной толпы. Отдельные голоса требовали воды. Другие матерились. Третьи требовали, чтобы немедленно материализовалась пожарная служба. Пронзительно вопили женщины. Ревели дети. Кто-то из толпы пытался кого-то удержать.

Чародей остановился. Перед глазами вдруг возникла картина переворошенной, разгромленной квартиры: вывернутый шкаф, опрокинутый стол, разрезанный матрас, содранные обои, вскрытый паркет… Двое, почему-то именно двое грабителей со скрытыми масками лицами, которые искали обязательный тайник, в растерянности и злобе стоят посреди комнаты. Складывают в кучу разломанную мебель, заливают ее маслом, зажигают спичку и со злодейским смехом кидают в сложенный костер. Просто потому, что им так захотелось. Просто потому, что злодеи обязаны совершить что-нибудь бессмысленное, но злодейское.

Ротерблиц потер глаза.

Ну и ладно, зато вещи не придется собирать, подумал он, развернулся и зашагал вверх по улице.

* * *

Гаспар спал на кушетке не лучшего, но все-таки одного из лучших номеров гостиницы «Империя», вполне достойного ее светлости Даниэль Авроры Генриетты де Напье и ее кого-то там Жозефа ля Фирэ. Или не так? Гаспар не соображал спросонья. Он вообще не понимал, что его заставило проснуться. Какой-то назойливый, навязчивый звук, пробивающийся в сознание. Звук, где-то на грани восприятия. Может, продолжение сна? Да, ему что-то снилось. Что-то связанное с музыкой. Или не связанное, но неясный звук гармонично вписался в сон, стал неотъемлемой его частью…

– Да ебать тебя неловко! – послышалось хриплое, недовольное ворчание. – Выруби эту хуевину!

Это уже точно не могло присниться. Гаспар слабо представлял себе тот кошмар, главным ужасом которого стал бы Эндерн.

Менталист заворочался, все еще не понимая, что это за звук и где его источник. И вдруг его осенило, но вяло и слабо, как могло осенить только человека, который спал и не собирался просыпаться еще несколько часов.

Гаспар рассеянно похлопал себя по карману жилетки, запустил в нее руку, извлек восьмигранную коробку вокса, едва не выронив. Незатейливая мелодия музыкальной шкатулки стала четче и громче.

Гаспар открыл крышку, прерывая мелодию. Поднес вокс к лицу, едва не ударив по зубам.

– Напье! Напье! – заскрипел из него механический, трескучий и монотонный голос. Гаспар раздраженно поморщился: вокс не передавал эмоций, но громкости это не касалось. – Где тебя носит⁈

– Ааа?.. – протянул менталист, разлепив левый глаз. Уже рассвело.

– Почему не отвечаешь?

– Ночь… ночью я обычно занят… – он зевнул, – сном…

– Хм, понятно, а я уж было начал переживать.

– А что, есть повод?

– Да не то чтобы… Послушай, Напье, твое предложение все еще в силе?

Гаспар принялся соображать и ловить разбегающиеся мысли.

– Генератор ключей, – подсказал вокс. – Ты все еще можешь его достать?

– А, генератор… – Гаспар причмокнул губами. – Могу.

– Отлично. Когда?

– Не знаю… Может, даже сегодня…

– Когда достанешь, вызови. Я направлю к тебе, хм, одного надежного человека. Место и время назначишь сам.

Гаспар сел на кушетке. Сон сняло как рукой.

– Это что еще за посредники, Ротерблиц?

Вокс рассмеялся – как мог, механическим, прерывистым скрежетом, врезающимся в уши.

– Я знаю, ты параноик, Напье, сам бы на твоем месте думал так же, но не переживай, ничего серьезного. Помнишь мою версию, над которой я, хм, начал работать? Мне нужно на пару дней исчезнуть, чтобы кое-что проверить. Если все сложится удачно, вернусь с хорошими новостями.

– Ты можешь толком объяснить, что произошло? – Гаспар потер глаз, свешивая босые ноги на пол.

Вокс замолчал, издавая лишь монотонное гудение.

– Нет, не могу, – сказал Ротерблиц. – В общем, Напье, если не раздумаешь с генератором, вызовешь и скажешь, куда за ним прийти. Чтобы ты не думал ничего, знай: к тебе придет очень важный для меня человек. Ты все равно сделаешь то, за что я тебя ненавижу, так что прошу, будь с ней помягче и, хм, не насилуй слишком сильно. Она мне действительно дорога.

– Она? – удивился Гаспар.

Вокс не ответил и умолк. Шумы и гудение в нем прекратились. Менталист вздохнул, закрыл крышку.

– Че опять? – проворчал Эндерн. Он дрых на стуле, закинув ноги в пыльных туфлях на стол, ценой где-то приблизительно в десяток годовых жалований среднего клерка.

– Понятия не имею, – растерянно поскреб взъерошенный затылок Гаспар. – Кажется, какие-то проблемы.

– Тха… аха-ха… ха… – то ли рассмеялся, то ли протяжно зевнул полиморф, лениво прикрыв небритую физиономию рукой. – А когда у вас, полудурков, что-то шло не через жопу?

Глава 16

Улица Шлейдта была не самой длинной в Анрии, но располагалась близко к центру и пересекала широкий Имперский проспект, а значит, и тут бурно текла деловая жизнь. Здесь находились имперские банки, не такие надежные, как милалианские, и предоставляющие не столь большие кредиты и ссуды, как банк Винсетти. Здесь находись представительства имперских компаний, не таких громадных, как «Вюрт Гевюрце» или «Гутенберг-Фишер», и скромные торговые конторы вроде «Анриен Гетрайде» и «Коммерц Националь». Здесь же собирались те, кто отдавал последние деньги за ужин в роскошной ресторации «Империаль» и номер в гостинице «Империя», находившейся в десяти минутах ходьбы от клуба хёфлигхэрров на улице Шлейдта.

Гаспар стоял перед трехэтажным зданием и внимательно разглядывал его. Менталиста не интересовал архитектурный стиль – он в этом мало что понимал и не разбирался в архитектуре вовсе. Его интересовало разбитое окно, из которого не так давно выпал человек, если верить какой-то анрийской газетенке. Однако стекольщики уже застеклили все так, словно ничего никогда и не было. Будь рядом Даниэль, она бы из упрямства подвернула рукава и отмотала назад время в памяти места. Но Даниэль была далеко, а он умел ковыряться только в памяти людей и делал это не слишком изящно.

Гаспар вынул руки из карманов дорогого сюртука, поправил дорогой галстук, шаркнул дорогими туфлями о дорогой ковер на крыльце и вошел в клуб хефлигов.

* * *

В конце коридора за лакированными дубовыми дверьми находился просторный зал с высоким белым потолком. Первое, что бросалось в глаза, – бильярдный стол, за которым двое хефлигов доигрывали партию. Вторым был камин, в котором вечерами должен уютно потрескивать огонь. Перед камином стоял длинный черный стол с удобными мягкими стульями на двадцать персон. Над камином висели три портрета: слева – какого-то известного банкира, справа – не менее известного промышленника, посередине – кайзер Фридрих Второй в зрелые годы и в позе грозного монарха, каким обычно увековечивали его отца, Вильгельма Первого. Правда, как-то так вышло, что портрет императора был несколько меньше портретов банкира и промышленника и висел несколько ниже.

В зале хватало удобных кресел и диванов. Почти у каждого стоял вазон с шамситской пальмой и удобный столик. На краю каждого столика лежала стопка свежей деловой прессы и ежедневных газет, но брать их считалось бестактным. За хороший тон считалось прийти со своими и оставить уйдя. Также на столиках стояли пепельницы, в которые никогда в жизни не стряхивали пепел. Настоящие хефлиги курят в специально отведенном месте – это отличный повод обсудить что-нибудь приватно.

За большим столом сидели четверо представительных господ и тихо беседовали, иногда отвлекаясь на дежурные улыбки и сдержанные смешки. У каждого под рукой стояла маленькая фарфоровая, наверняка, тейминская, чашечка с кофе и чашка чуть побольше – с чаем. Однако хефлиги к ним практически не притрагивались.

Увидев Гаспара, они вежливо кивнули в знак приветствия. Менталист кивнул им в ответ и направился к свободному креслу.

Игроки доиграли партию, пожали друг другу руки и, тихо переговариваясь, направились к свободным местам у длинного стола. Победитель – чуть полноватый молодой человек с круглым лицом, маленьким носом и копной буйных рыжеватых волос, которые отказывались держаться в модной укладке, – заметил незнакомого хефлига. Сердечно извинился перед недавним противником. Гаспар коснулся его сознания. Прочитать мысли без приложения усилий он не мог, только если не откроют разум, но почувствовать настрой было по силам. Молодой человек лучился добродушием.

Он подошел, добродушно и открыто улыбнулся Гаспару.

– Доброе утро, майнхэрр. Приятно видеть новые лица в нашем замкнутом обществе. Я – Александер Пристерзун, – протянул он руку. – Друзья называют меня «Звонок».

– Доброе утро, – поздоровался менталист, встав с кресла. – Гаспар Франсуа Этьен де Напье, – представился он и пожал руку Звонка. – Почему «Звонок»?

– Потому, что много звоню, – улыбнулся Пристерзун. – Я бы выдал вам визитку, но, к сожалению, она где-то потерялась, – он похлопал себя по карманам жилетки. – А у вас знакомая фамилия.

– Все верно. Я – сын Филиппа Луи Марселя де Напье.

– Того самого де Напье? – изумился Пристерзун.

– Именно так, – с достоинством склонил голову Гаспар.

Гаспару в каком-то смысле повезло. Покойная матушка, родившая его в Белльжардане лет пятнадцати от роду, в точности не знала, от кого именно. Поэтому методом нехитрых подсчетов сократила своих сожителей до четырех и назначила виновным последнего. А у того, по счастливому стечению обстоятельств, фамилия как раз была «Напье», как у небезызвестного в Сирэ фабриканта-текстильщика. Когда начался Майский переворот, его фабрики сгорели одними из первых, официально – их подожгла толпа. Неофициально – спалил сам, получив крупную компенсацию по страховке, с которой и бежал в Империю, обосновался в Нойесталле и довольно быстро стал крупным магнатом имперской части Купферберге, главным партнером Ложи и основным поставщиком куприта, на чем обогатился баснословно.

Филипп де Напье для многих стал примером того, как, потеряв все, начать сначала в чужом краю и взобраться на вершину успеха, имея только желание, упорство и трудолюбие. И солидный стартовый капитал и хорошие связи, о чем все тактично умалчивали, чтобы не рушить красивую легенду.

А в 1631 году за преступления против Равновесия был казнен мало кому известный магистр-следователь Ложи Гаспар де Напье. Мертвым он пробыл, правда, недолго и вернулся в мир живых уже младшим из троих сыновей знаменитого имперского магната и время от времени расширял границы семейного бизнеса. Хотя папа об этом даже не догадывался и сильно удивился бы, узнав о широте сфер своих интересов.

В каком-то смысле Гаспар тоже мог бы стать для кого-то примером, как умереть, воскреснуть и стать совершенно другим человеком, при этом оставшись собой.

– Рад познакомиться, – искренне сказал Звонок. – Что привело вас в Анрию?

– То же, что и всегда, – неискренне улыбнулся Гаспар, – ищу возможности для удачных вложений.

– О-о-о, – печально протянул Пристерзун, хотя его глаза весело заблестели. – Тогда вам не к нам, хефлигхэрр.

– Почему же? – изобразил беспокойство менталист. – Меня уверяли, что это лучшее место, чтобы найти надежных деловых партнеров и добрых друзей, которые всегда помогут советом новому человечку на ниве большого предпринимательства.

Звонок смешно поджал губы и цокнул языком.

– Пару скользких типов, которые помогут быстро прогореть, – да, – сказал он, понизив голос и загибая пальцы. – Десяток приятелей, с которыми вы промотаете деньги в элитных ресторациях и на дорогих проституток, – непременно. А вот надежных деловых партнеров лучше поискать в другом месте, – развел он руками.

– Ресторации и дорогие проститутки тоже хорошие инвестиции, – серьезно заметил Гаспар. – Я должен непременно рассмотреть все предлагаемые варианты. А еще я слышал, у самого хэрра Вортрайха есть интересные предложения.

– Ну… – неуверенно протянул Пристерзун, – да… Я тоже слышал. Но об этом лучше переговорить с ним лично. Только придется подождать, – добавил он виновато. – Обычно хэрр Вортрайх приезжает после полудня.

Гаспар благодарно кивнул.

– Ах да, – плутовски улыбнулся Александер, постучав себя по жирно блестящему лбу, – если вдруг ищете скользкого типа, который поможет быстро прогореть, у меня есть одно интересное предложение.

– С удовольствием его послушаю.

Звонок явно ожидал иной реакции и несколько растерялся.

– Давайте попозже, – нервно потер он руки. – Предлагаю сперва познакомиться с остальными членами клуба.

– Окажите любезность, – кивнул Гаспар.

Александер подвел Гаспара к длинному столу. Хефлиги как по команде повернули в их сторону головы.

– Вот, извольте, майнхэрр Напье, – обвел их рукой Пристерзун. – Господин Феликс Векер, глава филиала семейной компании «Векер Геверк», недавно открытого в нашей славной Анрии. Собирает лучшие во всей Империи часы. Говорят, кайзер сверяется со временем по часам, сделанным для него по персональным эскизам самим Феликсом-старшим. Господин Ханс Бюхер, наш знаменитый пивовар. Недавно его пивоварня вышла на всеимперский уровень и уже варит несколько тысяч бочек отменного пива в год. Советую как-нибудь попробовать. Господа Альфред Флик и Альфред фон Хальбах, наши промышленники-владельцы заводов. Ну и господин Клаус фон Нойверк, владелец «Нойесталль Каннонен», производит лучшие пушки, которыми наш Северный флот топит конвентинцев и их сверских союзников. Прибыл в Анрию, чтобы подписать контракт на поставку пушек для будущего Южного флота.

Каждый названный вежливо кивал, вставал из-за стола, пожимал Гаспару руку и протягивал визитку. Все они выглядели почти одинаково: белая рубашка, жилетка, галстук, отглаженные брюки, золотая цепочка дорогих часов в кармане, золотые перстни, запонки. Модная укладка, выбритое лицо, тонкие, аккуратно подстриженные усы или короткая борода. Гаспар выглядел точно также – Даниэль два часа лично пудрила его, душила, намазывала, пилила и стригла ногти, наводила марафет и осталась горда собой. Кроме Пристерзуна, который был самым молодым, и Бюхера, которому было уже за сорок, все остальные были ровесниками менталиста.

– А это, господа, Гаспар Франсуа Этьен де Напье, сын того самого де Напье, – представил его Звонок.

Хефлиги выразили общее восхищение. Только Нойверк несколько напрягся и смерил Гаспара подозрительным взглядом. На поверхности его сознания всплыла смутная и не дающая покоя мысль.

– Как дела у вашего отца? – тем не менее спросил Нойверк.

– Как обычно, – улыбнулся Гаспар. – Ложа – выгодный деловой партнер.

– С чем же вы пожаловали в Анрию? – поинтересовался Векер.

– Да так, прикупить пару фирм, вложить семейные деньги в выгодное предприятие.

– О, у меня как раз есть для вас выгодное предприятие, хэрр Непьер, – сказал Векер с благожелательной улыбкой. – Вложите ваши семейные деньги в нашу семейную компанию. У нас как раз намечается выгодный контракт с городским магистратом на замену часов на городских башнях. Это сулит большие дивиденды нашим акционерам. Только нужны средства, чтобы перехватить контракт у конкурентов.

– Не слушайте его, хефлигхэрр, – с серьезным видом сказал Нойверк. – Лучше вкладывайтесь в анрийские верфи. На них как раз заложены четыре линейных корабля, а по секрету скажу, скоро заложат еще несколько. Военные заказы в наше время – самые выгодные.

– Не слушайте глупостей, майнхэрр, – усмехнулся Бюхер, недавний противник Пристерзуна. – Все это ерунда. Лучше вкладывайтесь в водку.

– Почему?

– А где вы еще получите такой высокий процент?

Хефлиги рассмеялись, оценивая тонкость каламбура. Гаспар натянул на улыбку лицо.