Текст книги "Новый порядок. Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Александр Dьюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Новый порядок (Часть I)
Вступление
Даниэль метнула молнию. Инстинктивно, машинально, совершенно не думая. Молния сорвалась с пальцев и исчезла в пустоте. В том самом месте, где стоял Анрийский призрак, Дьявол ночи. Даниэль метнула вторую.
Сигиец отмахнулся мечом, разбив молнию на сноп ярких искр, и скользнул к чародейке. Та отпрыгнула. Эндерн напал сбоку, наскочил, тыча лезвием клинка. Сигиец уклонился легко, почти не тронувшись с места, выставил левую руку и легко толкнул воздух. Эндерна отбросило, если бы не природная ловкость, оборотень рухнул бы на спину. Но он приземлился на ноги и, едва коснувшись земли, подпрыгнул, обращаясь филином, взлетел.
Гаспар попятился. Анрийский призрак прошелся по нему взглядом серебряных глаз и явно не расценил как серьезную угрозу, поэтому переключился на Даниэль, которая отчаянно метнула несколько молний подряд. На пару из них сигиец не обратил внимания, одну поймал свободной рукой, другую – разбил мечом. Лезвие жадно вспыхнуло белым светом и угасло.
Чародейка видела, что это необычный меч. Он испускал ауру, похожую на ту, что исходила от матового металла обструкторов. Этот меч пугал – он был создан, чтобы уничтожать все магическое и сверхъестественное, саму магию.
Сигиец оказался перед чародейкой за два шага, коротко ударил снизу вверх. Даниэль едва ускользнула – лезвие почти чиркнуло ее по животу. В руках чародейки зазмеились молнии, она отпорхнула еще дальше. Пара сверкнувших дуг с оглушительным грохотом прошибли сигийца насквозь. Без толку – сигиец лишь молча передернул плечами, будто электрический разряд взбодрил его, поднял свой страшный меч и шагнул.
Но внезапно пригнулся, пряча голову – мимо пронесся большой филин, хватив сигийца острыми когтями по скуле. Чародейку подхватил воздушный вихрь, перенес на несколько шагов, опустив с противоположенной от Гаспара стороны. Менталист наконец-то достал из кобуры пистолет – последний аргумент, к которому он стал бы прибегать лишь в крайнем случае.
Даниэль пустила в сигийца еще молнию, привлекая внимание. Сигиец внимание обратил, но не двинулся, а накинул на шею чародейки невидимую удавку. Даниэль охнула, хватаясь за горло, вытянулась, приподнимаясь на носки и хрипя от удушья.
Гаспар выстрелил, несмотря на то, что руки дрожали, а расстояние было слишком велико. Ожидаемо промахнулся. Сигиец опрокинул чародейку на землю, резко обернулся, небрежно повел кистью, поддевая Гаспара за ногу. Менталист вскрикнул, вскинул руки и свалился на дорогу, выронив пустой пистолет.
И тут на сигийца спикировал оборотень, меняя в полете форму, навалился всем весом, сбивая с ног. Уселся на нем, крепко стискивая коленями, придавливая рукой к камням, занес выкидной меч и ударил сигийца в горло.
Острие вонзилось в камень, в полудюйме от шеи. Эндерн так и не понял, почему рука дрогнула, ошиблась всего на эти полдюйма. А в следующий миг его сильно толкнуло, вынудив откинуться назад. Сигиец скинул полиморфа с себя, но Эндерн сразу же вскочил на ноги, вытянул левую руку, в рукаве которой уже напряглась пружина.
Сигиец толкнул раскрытой ладонью воздух. Эндерна снова ударило мощным кулаком. Он удержал равновесие, балансируя руками, снова прицелился, но только коротко рыкнул, увидев два направленных в лицо пистолета. Полиморф подпрыгнул, сжимаясь до размеров птицы. Это его спасло – первая пуля вспорола воздух у самой лапы. Филин взмыл в небо, внезапно метнулся в сторону и вниз, избежав и второй пули.
Может, он и улетел бы, если бы сигиец не бросил один из пистолетов и не вскинул освободившуюся руку, сжимая пальцы в кулак. Филин отчаянно ухнул, заметался, молотя крыльями воздух, и рухнул на камни, словно его прессом придавили.
Сигиец встал с колена, подцепил носком сапога меч, подкинул себе в руку. Эндерн растянулся на земле до размеров человека и сипло застонал, боясь продохнуть.
Даниэль тоже встала. Отчаянно метнула в сигийца пару молний. Это было глупо и безнадежно, но она должна была что-то сделать, лишь бы не поддаваться панике и липкому страху от собственной беспомощности. Сигиец отмахнулся от назойливой чародейки с ее бесполезными молниями, да так, что Даниэль развернуло и толкнуло в спину, роняя на четвереньки.
Гаспар, пользуясь тем, что на него не обращают внимания, перезарядил трясущимися руками пистолет, щелкнул курком и прицелился.
Сигиец обернулся на него, поведя ладонью. По руке Гаспара хлестнуло, уводя ее вниз, когда менталист уже потянул спусковой крючок. Порох ярко вспыхнул сизым облаком, из дула вырвалась вспышка, с грохотом выплюнув пулю в землю. Самого менталиста пригвоздило к этой же земле в следующий миг. Встать он смог далеко не сразу. В голове гудели и звенели колокола.
Сигиец раскрутил в руке меч, приближаясь к ворочающемуся и стонущему, все еще приходящему в себя после падения Эндерну. Даниэль отчаянно взвизгнула, закручивая перед собой вихрь, и пустила его низко по земле. Эндерна отшвырнуло, покатило по брусчатке.
Чародейка пустила еще один вихрь, теперь уже в сигийца, заставив того прикрыться рукавом от пыли и мелких, секущих лицо камешков. Едва поток воздуха иссяк, сигиец выхватил из кобуры третий пистолет, взвел курок. Даниэль закрутила вокруг себя плотный воздушный щит, замедливший пулю, и сразу же ударила по врагу воздушным кулаком. Это сработало, оттеснило сигийца. Чародейка почувствовала, как горячий свинцовый шарик ткнулся в плечо, услышала, как тоскливо звякнул по камням. Губы Даниэль дрогнули в злорадной усмешке.
Чародейка собрала вокруг себя потоки воздуха и спустила их волной, нахлынувшей на сигийца. Его должно было снести, сорвать, как пожухлый лист в ураган, и швырнуть на дребезжащее оконное стекло, но вместо этого лишь сдвинуло с места.
И тем не менее это работало. Даниэль вложила все свои силы, толкая молчаливую глыбу, закрывшуюся рукавом, подалась вперед, усиливая напор.
Сигиец медленно, перебарывая с ревом бьющий ветер, поднял руку с мечом, лезвие которого напиталось белым светом, разгоняющим ночную темноту и магию. И вспорол шквал ветра, будто тонкую ткань, рассекая его на две волны. Даниэль, толкавшая невидимую стену, вдруг лишилась опоры, едва не нырнула лицом на дорогу, но устояла, чуть держась на ногах от слабости и головокружения. Сигиец стряхнул с лезвия «капли» магии. Неподвижное лицо со шрамом в гаснущем свете меча показалось бескровным, мертвым, потусторонним.
Чародейка остервенело взвизгнула, запуская в Дьявола ночи вихрем. Сигиец быстрым ударом, рассек его пополам, не замедлив шага. Даниэль попятилась, беспомощно уставившись на жадный клинок. Мерзость внутри нервничала – ей не нравилось то, что происходило. Она тоже чувствовала исходящую от меча ауру.
Сигиец был уже рядом. С трясущихся пальцев пятящейся Даниэль сорвалось несколько жалких искр, отразившихся в зеркальной поверхности серебряных бельм.
Если хочешь сохранить душу, держись от дьявола подальше, пронеслась шальная мысль в голове зажмурившейся чародейки.
Сигиец обернулся, рубя наискось.
Даниэль услышала тонкий, вибрирующий звон металла по камням.
Она открыла глаза, увидела спину сигийца и фигуру приближающегося Эндерна. Из рукава оборотня выстрелил еще один нож. Сигиец отбил и его.
Даниэль не раздумывала. Просто прыгнула ему на спину. Враг то ли ждал чего-то подобного, то ли угадал, то ли услышал, шагнул в сторону, отбивая и третий нож, пущенный Эндерном с пяти шагов. Отвлекся на неугомонную чародейку, шлепнул ее плашмя лезвием по заду. Очень звонко. Очень больно. Очень унизительно. Даниэль жалобно пискнула и осела.
Эндерн налетел на сигийца, чиркнул клинком по плечу. Коротко, без замаха ударил снова. Сигиец перехватил его руку, выпустил меч, перехватил и вторую. Эндерн, бешено сверкая хищными глазами, почувствовал, как враг выкручивает ему суставы.
Чародейка собрала остатки силы, вкладывая их в последний удар, и свалилась от измождения. К горлу подкатил ком тошноты.
Порыв лишь слегка толкнул сигийца в спину, но заставил ослабить хватку на мгновение. Эндерн вырвался, отскочил, напал снова, коротким выпадом. Сигиец уклонился, ответил ударом ноги. Эндерн ушел в сторону и снова сделал выпад, отгоняя врага от валяющего на земле оружия, а затем с силой пнул зазвеневший сталью по камням меч.
Эндерн тоже потратил драгоценную секунду, позволив сигийцу выхватить из-за спины кривой кинжал. Полиморф кровожадно оскалился.
А затем оба бросились друг на друга.
Гаспар медленно шел, то припадая к земле, то отталкиваясь, шатаясь из стороны в сторону. Голова раскалывалась и взрывалась, но он шел туда, где Эндерн и убийца кружились в странном танце, звеня металлом встречающихся клинков, вспарывали друг другу куртки, кололи и секли кинжалами кожу. Позади них силилась подняться вымотанная Даниэль.
Менталист добрел до брошенного меча, упал перед ним, взялся за рукоять и тут же зашипел, отшвыривая, – рукоять обожгла раскаленным железом.
Эндерн в очередной раз пытался достать сигийца острием, подловил обманным движением, резко сменил направление укола и воткнул ему клинок в левый бок. Не настолько глубоко, как рассчитывал, – сигиец почти ушел, разрывая дистанцию, и сразу же ответил, будто не почувствовав боли. Эндерн парировал и даже успешно.
Но подвел механизм. В рукаве зазвенело, лопнули тугие пружины, и очередной ответ, который мог бы завершить короткую, быструю схватку, обернулся провалом – клинок просто сложился, втянулся в рукав, ткнувшись сигийцу под ребро.
Сигиец с широкого размаха полоснул Эндерна кривым кинжалом по груди, пнул, оттолкнув и опрокинув на землю. Вытянул из кобуры последний пистолет, навел на оборотня.
И тогда ударил Гаспар. Ударил, зная, что второй такой удар за вечер наверняка сломает его самого. Здесь вряд ли поможет привычная игла. Нужен настоящий таран, сносящий и вышибающий все на своем пути.
И он ударил им, едва не теряя сознание от взорвавшей череп боли.
Сигиец поморщился, растерянно помотал головой, перевел взгляд на Гаспара. Понял, откуда исходит угроза. Вскинул пистолет.
Менталист едва не взвыл от отчаяния и бессилия. Удар, который сломал бы уже любого, разнес рассудок в клочья, лишь надломил, оставил вмятину.
Гаспар хватанул ртом воздуха и ударил снова. В глазах померкло.
Но он добился своего. Сделал небольшую трещину, мелкую пробоину, в которую можно было просочиться, заглянуть внутрь. Вынудил сигийца замереть, мучительно оскалив зубы.
И пожалел о сделанном.
Потому что внутри его ждало чудовище.
Уродливая тварь, будто составленная из десятков и сотен рассудков и сознаний. С сотнями рук, тысячами глаз. Десятки немых ртов разевались в беззвучном вопле. Пальцы жадно тянулись, стискивались, хватали, утягивали в омут черного безумия и безысходности вечного бытия.
А за всем этим – чудовище вовсе не имеющее формы, не поддающееся никакому описанию, но оттого внушающее еще больший ужас.
Чудовище жутко, утробно зарычало. Обдало ледяным дуновением вечности в пустоте.
И вышвырнуло Гаспара.
Менталист даже не вскрикнул. Молча упал ничком. Из ноздрей потекла кровь.
Даниэль пронзительно закричала.
Сигиец выронил пистолет, взялся за голову. Разлепил глаза, сфокусировал помутневший взгляд на Эндерне и, хрипло дыша, отошел от него, едва переставляя ноги.
Чародейка кое-как встала на карачки, слепо шаря руками и лихорадочно трясясь. И наконец нашла – нож Эндерна. Даниэль подобрала его непослушными пальцами, бессильно легла на холодные, грязные камни дороги, перекатилась на спину. Из глаз текли слезы ярости.
Даниэль обхватила нож обеими руками, зажмурилась и всадила себе в живот.
Ее крик поглотило черное, вязкое и бурлящее болото, из которого с ревом ненависти вынырнула взбешенная, испуганная ведьма.
Ведьма приподнялась на локте, глянула на живот, из которого торчал нож, и выдернула его, стиснув зубы. Лезвие было перепачкано липкой черной кровью. Ведьма отшвырнула нож, он печально зазвенел где-то вдалеке.
Она вскочила, мелко дрожа и сотрясаясь от злобы. Провела пальцами по животу, собирая черную кровь. Это ее нисколько не заботило: забившаяся в угол, трясущаяся от ужаса трусливая сучка быстро залепляла проделанную в теле лишнюю дырку.
Она смотрела на него.
Нет, хозяйка, плаксиво заныла мерзость, угадывая желания ведьмы. Не надо, хозяйка! Оно опасно! Оно пугает нас! Не подходи, хозяйка, умоляем!
Ведьма презрительно фыркнула. Она не терпела, когда ей указывают, особенно когда указывает жалкий паразит, кормящийся ее милостью. Истеричка сама позвала ее, потому что хотела мести и крови. В кои-то веки их желания хоть в чем-то сошлись.
Ведьма слизнула с пальцев кровь и сковала сигийца, когда тот наклонился за своим мечом.
Но это лишь замедлило его, а не полностью лишило движения. Ведьма растерялась и зловеще зашипела – так не должно быть. Лютая злоба перехватила дыхание, перед глазами поплыл кровавый туман. Ведьма ненавидела, когда что-то шло не по ее правилам.
Она выросла позади него, развернула к себе лицом и сковала сильнее, повелевая мышцам и жилам одеревенеть, приказывая коленям подогнуться. Несмотря на приказ, сигиец устоял, кривя и морща лицо, посмотрел ей в глаза. Без страха, совершенно спокойно. Это прямо-таки взбесило ведьму. Ее должны бояться, умолять о пощаде, ей должны подчиняться!
Ведьма звонко, хлестко ударила его по лицу.
Ничего. Никакой реакции.
Никто не смеет оскорблять ее равнодушием!
Она скрутила сигийцу мышцы, заставила согнуться и дала еще одну пощечину.
Нет, запоздало поняла ведьма – этот перехватил ее руку. Крепко и болезненно сдавил в запястье. Он не мог этого сделать и все же держал. Смутную тревогу затмило бешенство.
– Ты упрямый, – прохрипела она. – Непослушный. Я научу тебя покорности!
Ведьма приказала крови застыть в чужих жилах, теперь уже полностью и точно обездвижив тело. Ноги наконец-то подогнулись, ставя его на колени. Но даже теперь он не казался сломленным, униженным, отчаявшимся, готовым молить о пощаде от парализующего ужаса подступающей смерти. Он продолжал сопротивляться. Кровь, только что стоявшая в венах, потекла. Одеревеневшие мышцы дрогнули. Дрожащие руки потянулись к ведьме.
Ведьма крепко обхватила лицо сигийца ладонями. И поцеловала в губы, с упоением наполняя его черной жижей, которая противным теплым комом проникала в горло; Склизкими щупальцами оплела легкие, туго сдавила их, лишая возможности дышать; жирными черными слизнями вгрызалась в сосуды, смешивалась с кровью, заполняла мерзостной чернотой, отравляла, стремилась к замершему сердцу.
Ведьма утробно урчала, наслаждаясь моментом, предвкушая смерть и удовольствие, отдавалась этому чувству, забывалась, размякая, как тряпочка.
Но сперва с изумлением, затем с растерянностью, а потом и со страхом поняла, что остановиться не может, даже если захочет. Она открыла глаза и отчаянно замычала.
Лицо сигийца иссекло, изрезало почерневшими сосудами, тянущимися по шее из-под воротника, набух и раскрылся застаревший шрам на правой брови и под глазом.
Она не верила, отказывалась верить в то, что видела, – сигиец приспособился, адаптировался, захватывал наполняющую его черную отраву под свой контроль.
И вернул все.
Губы и язык обожгло кислотой, разъело кожу, вгоняя черную жижу обратно в вены. Она мучительно закашлялась, давясь, захлебываясь наполняющей рот мерзостью, горло распер теплый, склизкий ком.
Каким-то чудом ведьме удалось отлипнуть и вырваться. Мерзость суетилась, впитывая и поглощая черноту, очищая пораженный отравой организм, перерабатывая ее обратно в свою собственную. Но этого ведьма уже не видела. Она сбежала. Впервые за свое существование трусливо сдернула, сверкая пятками, забилась в самый далекий уголок, обхватила коленки и зашлась постыдными слезами на потеху той безмозглой дурочке, вновь занявшей ее место.
Сигийца согнуло пополам и вырвало остатками черноты.
Он нашарил ослабевшей рукой меч, оперся на него и тяжело поднялся, держась за бок.
Гаспар лежал, не подавая признаков жизни.
Отупевшую, осоловевшую, пустую и выжатую Даниэль колотил озноб.
Эндерн…
Глава 1
Провинция Риназхайм, столица,
тринадцатью днями ранее
В столице давно шло негласное соревнование кто истратит больше денег на грандиозный званый вечер между Гольденштернским дворцом и Arcanum Dominium Magnum Ложи, и пока вроде была ничья. Это считалось огромным достижением императорского двора и кабинета министров, ничуть не меньшим, чем успехи во внешней политике. Правда, министр финансов с каждым годом делался все бледнее и чаще подавал прошение уйти в отставку, а налоги и внешние долги росли пропорционально тиражам сатирических журналов и брошюр, обличающих кайзера, дворянство и магнатов, пирующих во время чумы на костях своего государства. Несмотря на всю бдительность неусыпных цензоров.
Буквально неделю назад Гольденштернский дворец устроил празднество и с помпой отметил рождение первенца кронпринца. Ответ Ложи не замедлил себя ждать, и этой ночью в главном банкетном зале Третьей Башни Dominium Magnum горели яркие голубые огни, грозящие посадить внутренние резервы и довести до истощения пару магистров, отвечающих за иллюминацию.
Повод нашелся просто изумительный: именно сегодня отмечали вступление в должность адъютора Пауля фон Хаупен-Ванденхоуф, чародея шестого круга и самого молодого магистра Собрания Ложи, который к своим двадцати шести годам сделал головокружительную карьеру. То, что он сын ритора и консилиатора и племянник примо антистеса Ложи, было всего лишь ничего не значащим совпадением. Ведь в Ложе можно получить высокую должность только за безупречную службу Равновесию, а не из-за влиятельных родственников.
Однако те, кто ждал от чародейских банкетов чего-то сверхъестественного, обычно разочаровывались. Завсегдатаи балов и приемов, имеющие пропуск на любой столичный званый ужин, вообще не видели разницы. Ну да, больше голубых и лазурных тонов. Ну да, приемный зал несколько выше над уровнем городских крыш. Ну да, странное эхо и постоянный запах озона, тонущий в аромате дорогих духов. Но музыка та же, танцы те же, развлечения те же, выпивка та же, даже еда – та же, хоть и со странным привкусом и почти не утоляющая голод. Те же чванство и лицемерие, те же ужимки, тот же флирт и заигрывания. И разговоры ровно те же самые, что и везде: сплетни, слухи, политика, коммерция, обсуждение жизни людей, с которыми лично ты никогда не пересечешься, но не обсуждать которых просто не можешь.
И никакой магии – это считалось бестактным, бескультурным и попросту некрасивым жестом, нарушающим все нормы приличия. Разве что люстры с голубыми кристаллами, но не такая уж это магия. Светят чуть иначе, но функцию несут ровно ту же самую.
Даже лица те же: группа офицеров во главе с бароном Эркриге, полковником кавалерии, недавно вернувшимся из Тьердемонда и повествующим о героической не-победе имперского оружия под Вьюпором.
Граф де Товей, посол временного правительства Нордомейна, в обществе младших магистров Собрания Ложи. Как и неделю назад в Гольденштернском дворце, отчаянно упрашивает Империю продолжить войну и клянчит заступничества перед ривьерским мальчишкой, который уверенным маршем идет на Сирэ и грозит закончить непрекращающиеся революционные войны победой Конвента. А когда Конвент победит – обязательно припомнит местечковый национализм и борьбу за независимость кьяннского народа.
Мигель Кордона-и-Сантос, герцог Сольнеро, посол Альбарской короны в Империи, в обществе Адоры Сонриза, чародейки Ложи родом из Негалии, с которой дон нашел много общего. Как и положено дипломату, дон Мигель шпионит для своего короля. Как и положено чародейке Ложи, магистр Сонриза шпионит для Ложи. Как и положено шпионам, оба делают вид, что бескорыстно наслаждаются обществом друг друга, а интересует их исключительно погода в Деерро.
Тилло Реден, известный предприниматель, в компании дельцов помельче. Ложа усиленно заигрывала с коммерсантами и искала способы перевести столицу на кристаллическое освещение, которое продвигалось как дешевая альтернатива газовому и свечному под девизом «Заплати сейчас – не плати никогда!». Хотя если чародеи и предприниматели были бы хоть каплю честнее, девиз звучал бы «Заплати сейчас – и расплачивайся до конца жизни за установку и постоянный ремонт».
А вот кронпринца Вильгельма и кронпринцессы Анны-Генриетты не видно, хотя им приглашение выслали едва ли не первым. Зато присутствует младший брат Его Высочества – Леопольд, князь Братт-Аузент. Человек, конечно, достойнейший, но все-таки не кронпринц, а всего лишь князь. Не самый вежливый жест императорского двора. Ложа, может, и забудет, но не Фридевига фон Хаупен.
Сейчас по ней не скажешь. Потом – тоже. По ней вообще сложно что-либо сказать. Выдать ее могли только холодные аквамариновые глаза, да и то редко. Поэтому госпожа консилиатор, как всегда изящная и элегантная, в узком черном, закрытом по самое горло платье с длинными рукавами и юбкой в пол, находилась в центре внимания и с надменной полуулыбкой ледяной владычицы принимала заслуженные поздравления. В конце концов, это она родила магистра-адъютора. Чего бы он добился без этого, казалось бы, несущественного обстоятельства?
У Фридевиги было восемь детей, трое из них являлись прирожденными чародеями, что считалось практически невероятным и порождало множество слухов в Ложе. Арт редко передавался по наследству даже одному потомку, а тут сразу троим, в чем Фридевига перещеголяла даже собственную матушку, шестьдесят с лишним лет назад родившую на свет двойню лютумов от предыдущего ритора Собрания Георга фон Хаупена.
Сам виновник торжества откровенно скучал. Музыка, танцы, тосты, поздравления, дежурные восхищения заслугами перед Равновесием и пожелания дальнейшей успешной карьеры вплоть до мантии ритора – обычный набор обычного приема в Третьей Башне, коих он за свою жизнь посетил уже немало. Благо, вступительная часть закончилась быстро, и недруги, соперники, недоброжелатели и завистники разбрелись по залу выражать свое уважение и преданность старшим магистрам из клик и партий, выступающих противниками семьи Хаупен. Кто-то сбивался в кучи, чтобы зубоскалить и плодить свежие слухи и сплетни за бокалом вина и шампанского, кто-то – запивать горечь поражения на прошедших выборах. Кто-то флиртовал и заигрывал с чародейками в надежде, что интрижка и мимолетная связь окажутся полезной в дальнейшем. Большинство же вилось вокруг госпожи консилиатора, Ледяной владычицы всея Ложи, как ее называли за глаза.
Формально, конечно, среди чародеев не было главных даже в Собрании, все решалось общим советом двадцати восьми магистров, некогда по семь от каждого Искусства, пока последние геоманты не исчезли при кризисе Ложи. Но все прекрасно понимали, кто в действительности управляет Равновесием.
Пауль, облаченный в церемониальную мантию, старался держаться подальше от матери и поближе к молодым чародеям. Как-никак теперь он – адъютор Собрания, значит, его слово технически имеет в Ложе вес, а протекторат – способствует продвижению по карьерной лестнице. Даже среди истинных чародеев слишком много тех, кто находится незаслуженно низко и хочет оказаться повыше.
А с чародейками Пауль старался соблюдать дистанцию, хотя это было проблематично: новый магистр Собрания был сегодня нарасхват, четвертый по счету танец уже слегка утомил. Больше – только неплатонические притискивания грудями, едва удерживающимися в глубоких декольте, расширенные от афродизий зрачки за пышными ресницами, горячее дыхание в ухо, касания щеки влажными губами, навязчивый запах гламарии. Пауль был сыном своей матери и вырос с глубочайшим пониманием, что получение должности через постель в Ложе – отнюдь не фигуральное и не анекдотичное выражение. Поэтому умение незаметно и вовремя менять бокалы, проявляя феноменальную ловкость рук, было важнейшим среди умений чародеев вне зависимости от пола и постельных предпочтений.
Еще молодой адъютор славился независимым нравом и амбициозностью, а значит, обязательно захочет когда-нибудь выйти из-под теплого крылышка матери, в тени которой провел всю жизнь.
Все шло к тому, что к одиннадцати вечера магистры и гости Ложи выразят почтение всем, кому следует, обсудят все и всех, кого и что следует, выпытают все, что требуется, или подсунут липовую информацию кому следует. К половине двенадцатого стол опустеет, сметут даже иллюзии. Ровно в полночь все выйдут на просторный балкон Третьей Башни, чтобы подышать свежим воздухом, продохнуть от гламарий и выветрить подсыпанные в шампанское афродизии, полюбоваться шикарным салютом и световым представлением, которое устроят мастера-иллюзионисты. К часу слегка протрезвевшие гости вернутся и обнаружат, что слуги накрыли стол заново и обновили фужеры – афродизиями в том числе. К двум от танцев и разговоров ни о чем все устанут и разобьются на мелкие стайки по интересам, а кто-нибудь обязательно потребует оркестру заглохнуть, что обязательно вызовет с другого конца зала возражение и требование играть что-нибудь веселое. К трем все окончательно напьются, а кто-нибудь свернет стол и обольет кого-то соусом. К четырем – зал почти опустеет. Останутся лишь самые крепкие или, наоборот, самые слабые, кому не помешали ни оркестр, ни монотонный гомон голосов. На балконе какой-нибудь аэромант начнет балансировать на перилах, чтобы произвести своим бесстрашием впечатление на жеманную дворянку или магнатскую дочку, и неизбежно свалится вниз с высоты сто пятьдесят футов. Дворянка или дочка неизбежно упадет в обморок, чтобы, открыв глаза, увидеть своего кавалера живым и здоровым. После этого начнется или истерика, или бурная сцена, которая неизменно окончится на смотровой площадке Центральной Башни на высоте семисот футов. А потом парочка постарается найти укромное местечко. Хоть с какого-то раза и не получив в лоб каблуком чьей-то туфли.
Все обещало закончиться именно так: обыденно, скучно, непримечательно.
Но не закончилось.
