Текст книги "Спасти СССР. Часть 4 (СИ)"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Значит, мистер Буш вы вот так решили...

– Давайте вот как, Виктор Михайлович мы поступим. Через пару – тройку дней мы проведем пресс-конференцию. Небольшую, только на несколько человек. Будут как ведущие советские издания, так и зарубежная пресса. Деталями будут МИД и Общий отдел заниматься, но вы тоже в курсе будьте. Пусть кто-то из журналистов – это уже ваша работа – в вопросе упомянет убийство Джона Кеннеди. Хотя бы в связке с покушением на меня... как то так. Убийство Джона Кеннеди.

– Понятно Михаил Сергеевич

– Может, товарища Пономарева подключить? – сказал я – он ведь теперь пятое управление возглавляет? Пусть свою агентуру подключит, найдет нужного человека чтобы поехать в Штаты и вступить в контакт.

Заколотилось сердце. Чебриков понял, что близок к провалу^[61]...

12-13 сентября 1985 года.

Москва, СССР. Петровка, 38

Дело о взрыве в московском метро принял к производству старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимир Иванович Калиниченко. Это был один из самых опытных следователей Союза, он расследовал, например гибель Машерова и убийство на Ждановской – когда пьяными ментами – лимитчиками был убит майор КГБ из отдела шифрования. Претензии к нему имелись как у МВД, так и у КГБ, на первом совещании он раздал задания и дал понять, что ни грызни ни халтуры в работе не потерпит.

Со стороны МУРа по делу работал опытнейший офицер розыска, полковник милиции Валерий Иванович Федоров, заместитель начальника МУР. В МУРе он занимался борьбой с организованной преступностью, но так как организованной преступности в СССР быть не могло по определению, это называлось борьбой с бандитизмом. Именно ему и его группе – удалось «приземлить» на нары наглого Славу Япончика.

Пока Федоров был в генеральной прокуратуре – его группа уже работала. Поскольку у них не было и не могло быть выходов на «спецконтингент», отрабатываемый КГБ, они работали, как могли и как умели. Прежде всего со свидетелями.

МУР. Как много в этом слове.

Само слово «мусор» – произошло от МУС – московский уголовный сыск. Большевики, придя к власти, просто поменяли сыск на розыск, но суть осталась.

Почему то всегда, в том числе и до 1917 года – в Москве была и преступность круче и боролись с ней – жестче. Сомнительное в этом смысле первенство Петербург перехватит только в девяностые, когда к нему намертво прилипнет прилагаемое «бандитский». Москва в то время была воровской, ее делили на части десятки диаспор и этнических мафий – в Петербурге к слову было только два «крестных отца». Именно в Москве проявили себя курганские и соседние новокузнецкие, настолько, что появился невеселый анекдот: здравствуйте, мы с Кургана. А чего с порога угрожаете?

МУР это школа, это уровень, это не просто милиция. В МУРе каждый оперативник немножечко Жеглов, но немного и Шарапов, хитрость ценится больше грубой силы, многие опытные опера – психологи, актеры, знатоки человеческих душ. В МУРе никогда не поощрялось избиение задержанных, допросы «третьей степени» и кто ничего другого не мог – тот в МУРе не задерживался и хорошо, если не в Нижний Тагил уезжал.

Володя Манасян, вежливый, говорливый московский армянин, который пошел в милицию после того как его выбросили с третьего курса Щуки – имел два важных для любого разыскника качества. Он умел разговорить любого, подстроиться в разговоре под собеседника. И он инстинктивно понимал если что-то не то. Не конкретно, а в целом – чуял крысу, и это давало повод насторожиться и ему и напарникам. С человеком что-то не то, с учреждением, с бумагой...

Сейчас он, находясь в депо, где были метростроевцы – находился в свободном поиске. Искал тех, кто искал кого-то, кому бы присесть на уши. Он знал важную вещь – начальство никогда не знает, что происходит внизу. И часто не хочет знать. Приходит бумага из милиции, ответ подписывает кто? Начальник. Обычно это филькина грамота.

А вот работяги – им только дай выговориться, кости перемыть начальству.

Исходя из тех скудных данных какие у него были, он вычленил главное – мощность взрыва. Она такова, что это не могла быть сумка, внесенная в поезд или оставленная в камере хранения, как в случае с бандой Затикяна. Значит, кто-то разместил бомбу в поезде. Как он это сумел сделать? Да так что никто не увидел.

Или при ремонте. Или – положили – на крышу, в экипажной части где-то. Но опять-таки – должен был быть доступ к самому поезду, причем длительный. И тот кто размещал взрывчатку – должен был хотя бы примерно понимать что он делает.

Это резко сужало круг поиска до метродепо

Одевшись как провинциальный корреспондент – очки (с нормальными стеклами), белая рубашка с короткими рукавами – он какое-то время просто мотался по метродепо без дела – оно не работало, допрашивали всех его работников. Потом выделив группу рабочих у выхода, он подошел ближе, прислушался...

Ругань конечно знатная...

– Мужики...

...

– А как думаете, могли во время ремонта в вагон что-то заложить?

Работяги угрюмо уставились на него.

– А ты кто будешь, мил человек – сказал один из них

Он показал корочку

– МУР...

– А... Петровка 38

– Вот именно. Вы хорошо повспоминайте. Вас же могло убить.

– Что мы, не понимаем?! – зло сказал один из работяг – у нас бригадира убило.

– Так что?

– Вагон в ремонте был...

– Кто его ремонтировал?

– Комсомольская бригада. Балабан бригадир был, его и убило там на станции

Манасян пометил в блокноте

– А посторонних не было? Все на месте?

Работяги переглянулись

– Посторонних? Да тут их полно

– Это как?

– Как. А то не знаете как. Народа не хватает, не идут к нам. В бригадах полно... кто практику проходит.

– Ну ты Иваныч и скажешь

– А что, не так?! Пусть милиция знает

– А практиканты откуда? – задал вопрос Манасян

Напоследок – он прошелся по периметру. Пропускной режим был – но это судя по всему, ничего не значило. Он нашел, по крайней мере, три дыры в заборе. Одна из них – судя по натоптанности тропинки и количеству бычков – пользовалась очень и очень активно.

– Вот так, Валерий Иванович. Пронести на территорию метродепо могли все что угодно, от водки до взрывчатки. А практиканты – из института инженеров транспорта МПС. И не только. Надо брать справки, вообще выяснять, кто там работал в эти дни и под каким соусом. По крайней мере, если это практиканты – они обязаны были отметить направления на практику в отделе кадров.

– Почему только практиканты? Если в заборе дыры туда кто угодно пройти мог.

– Пройти – да. Но не в рабочую зону. Пройти чтобы украсть что-то это одно, тут много ума не надо. Но здесь – кто-то должен был пройти в зону, где обслуживают метропоезда, найти именно тот который будет открывать станцию, проникнуть в него и сделать с ним что-то. Причем так чтобы не увидела бригада, которая будет осматривать поезд и поведет его. Это мог сделать только человек, который не чужой в метродепо, который именно работает там и видел, а скорее и сам ремонтировал вагоны.

– Согласен – сказал полковник – берите справки

– Результаты экспертиз есть?

– Взрывотехнической пока нет, но ее так быстро и не будет. Придется пока работать наугад...

13 сентября 1985 года.

СССР, Москва, Лубянская площадь дом 2. Здание Центрального аппарата КГБ

Председатель КГБ СССР, генерал армии Виктор Михайлович Чебриков – по пути из Кремля с трудом сдерживал свои эмоции. Он понимал, что решается не только его судьба – судьба всего КГБ. Теракт в московском метро, да еще при том что пять лет назад уже был теракт, да еще связанный с покушением на Генерального секретаря...

Тут не то, что оргвыводы, тут что похуже могут быть. Это хорошо если на пенсию, а если как «не справился с работой»?

Зайдя в кабинет, он бросил сидяшему тут же в приемной личному помощнику, генерал-лейтенанту госбезопасности Игорю Мищенко

– Собирай коллегию. Быстро

В составе КГБ СССР борьбой с терроризмом занимался сначала седьмой отдел второго главного управления, затем после реорганизации – одиннадцатый. Начальник отдела – Борис Николаевич Воскобойников, в 1971 году выслан из Мексики за действия несовместимые с дипломатическим статусом, в 1982-84 годах – занимал должность начальника представительства КГБ в ДРА. Создан в 1980 году при подготовке к Олимпиаде. Штатная численность отдела – сорок девять человек, два направления. Первое – реагирование на поступающие сигналы о террористических угрозах, второе – предотвращение попыток въезда в СССР установленных террористов. Раньше этот отдел вообще был в составе ПГУ КГБ, внешней разведки и его задача – не допустить проникновения в СССР иностранных террористов, про то что террористы бывают и свои – тогда не думали.

Для справки: штатная численность пятого управления, занимающегося борьбой с антисоветской агитацией и пропагандой – превышает двадцать тысяч человек^[62].

Коллегию собрали в течение часа, докладчиками были двое – генерал-лейтенант юстиции Волков, начальник следственного управления КГБ и генерал Удилов – первый заместитель начальника Второго главного управления, начальник оперативной группы по делу «взрывники» – банде Затикяна. Пока Александр Федорович Волков докладывал о возбужденном уголовном деле, о количестве убитых (сорок один человек) и раненых (девяносто семь) – Чебриков думал о том, что Горбачев в Кремль приехал с Житной. Он по-прежнему ставит на МВД, не доверяет органам. Идут пересмотры дел, завершенных при Андропове, причем несколько следователей и оперативных сотрудников уже уволены из органов за нарушение законности и недозволенные методы следствия. Плохо, все плохо...

Потом, когда докладывал генерал Удилов, Чебриков схватился за голову, сдавил виски. Первым заметил Мищенко, ведший протокол

– Виктор Михайлович... вам плохо?

– Может, отложить коллегию?

– Да... давайте на завтра. Вадим Николаевич, останься. Товарищ Бояров тоже – останьтесь.

Пономарева он остаться не пригласил – по понятным причинам.

В описываемый период – ВГУ КГБ, особенно его следственное управление – было загружено делами. Объяснялось это просто – начальник внутренней контрразведки ЦРУ Олдридж Эймс сдал всю агентурную сеть ЦРУ в СССР. Наиболее опасным – и одним из немногих, кого разрешили брать – был генерал ГРУ Поляков. Причем дело возбудили не по шестьдесят четыре часть один – измена родине в форме шпионажа, а по двести восемнадцатой, за незаконное хранение оружия. Главный военный прокурор Горный – по ознакомлении с делом, санкцию на возбуждение по шестьдесят четвертой статье не дал^[63]. По его мнению (вполне обоснованному кстати), уликового материала для возбуждения по измене Родине было мало, а сообщение от сотрудника ЦРУ – к делу не пришьешь...

Так что – вести следствие по делу о терроризме было некому, к московскому управлению пришлось даже прикомандировать сотрудников из провинции. Например, дело Полякова вела бригада в семь человек из них пять прикомандированных...

– В глазах Генерального мы – в очередной раз обосрались.

Двух генералов КГБ – покоробило от слов Председателя

– ... Следствие поручено не нам, а Рекункову. В Кремль он приехал в одной машине с Карпецом!

Оба генерала КГБ отчетливо понимали, о чем речь. Андропов начал войну с органами, разгромив МВД – но приобрел смертельного врага. Как и КГБ. Сложно сказать, чем Юрий Владимирович руководствовался... конечно, МВД было больше засорено всяким случайным, а то и откровенно опасным людом, но это и понятно – требования ниже, зарплаты, жилищные условия – все хуже чем в КГБ. То убийство на Ждановской – было совершено оборзевшими от водки и безнаказанности четырьмя ментами из линейного отдела на транспорте, все – лимитчики из областей после армии. Говорить что в МВД неладно с кадрами... точно так же неладно с кадрами на главном конвейере ЗИЛа например. Требования там ненамного выше.

От Горбачева ожидали, что он поддержит органы, не просто так Юрий Владимирович говорил – это не только хороший партиец, это НАШ человек^[64]. Но он неожиданно для всех решил заступиться за раздолбанную при Федорчуке милицию – а по КГБ наоборот, нанес удар, отправив на пенсию наиболее влиятельного человека – Филиппа Бобкова. С одной стороны он поступил как государственник и очень предусмотрительный человек – нельзя чтобы одна из служб получала заведомое преимущество. С другой стороны – он предал Органы и память Юрия Владимировича...

Но и критиковать Генерального – опасно, потому два генерала просто промолчали

...

– У нас есть козырь – Калиниченко. Кто от нас тогда с ним работал?

– Полковник Кравец Олег Дмитриевич

– Его же и поставьте на взаимодействие с прокуратурой.

– Есть.

– Что касается самого дела. Что у нас есть?

– Сейчас поднимаем все что касается метрополитена, Виктор Михайлович

– То есть, ничего.

Чебриков посмотрел на Удилова

– Мысли есть, Вадим Николаевич?

– Я полагаю, что это дело раскроем быстро, Виктор Михайлович.

– Интересно. И почему же?

– Круг возможных подозреваемых изначально очень узкий. По делу взрывники – взрывные устройства могли быть оставлены в вагоне кем угодно, вагон за день перевозит более десяти тысяч человек и личность их установить невозможно. В этом случае – ждем результатов экспертиз, но уже понятно – взрывное устройство мог установить лишь тот кто имел доступ к метровагону в нерабочее время. Причем доступ не на минуту. В метродепо пропускной режим, чужого человека в зоне ремонта все равно бы заметили так или иначе. Значит, подозреваемых несколько десятков не более. Максимум сотня. Их отработать – пара дней. Думаю, раскроем быстро, может за неделю

Чебриков устало кивнул головой

– Ладно, работайте.

14 сентября 1985 года.

СССР Москва. Здание УКГБ по г. Москве и Московской области

Генерал Бояров ворвался во временный кабинет Удилова, едва не приплясывая

– А ты был прав, Вадим Николаевич. Раскрыли! Куда там Карпецу с его Жегловыми сраными. Порядок бьет класс!

Удилов надел очки для чтения

– Ты чего это?

Жестом победителя Бояров кинул на стол папку

– Читай!

...

– К ремонту вагонов имели доступ студенты Транспортного. Я посадил пару ребят перебирать все что у нас есть по этому институту, выдернул опера, который этот институт обслуживает. И – вот! Опер этот уже чемоданы собирает. Будет белых медведей профилактировать – раз дурак такой.

Удилов прочитал, выругался матом, что для него было несвойственно

– Как же так, Витя. Как же так? Да нас из органов за такой про... выпнут и правильно сделают.

Бояров сел напротив

– Ну а что? Я лично с этим опером говорил: почему не профилактировал? Я профилактировал. Как? На беседу вызвал. Вызвал, а он что? Вроде замолчал, больше сигналов не было. В принципе, он прав. Исключать – а за что? За то, что сказал, что генеральный секретарь у нас – жид? За пару анекдотов? Парень русский, анкета – хоть в Кремлевский полк бери, брат – погиб, представляли на Героя. И за пару анекдотов жизнь парню сломать?

Удилов положил папку

– Взрывчатку он где взял? Да еще столько?

– Посмотри, откуда он родом?

...

– Новгородчина! Я посмотрел по карте – в том районе два года шли ожесточенные бои, там Мясной Бор рядом.

Удилов судя по его лицу, не знал, что это такое

– Место гибели Второй ударной армии Власова. В сорок втором они пытались прорвать блокаду. Там говорят, до сих пор танки стоят. Танки! А снаряд неразорвавшийся найти... вытопил. Экспертиз дождемся, но я говорил с взрывотехниками. Немецкая взрывчатка из снарядов времен ВОВ – еще ого-го. Не то что наша, военной поры.

...

– Задержим, допросим. В общаге его, кстати нет со позавчерашнего дня проверяли.

Удилов посмотрел на Боярова

– Поедешь?

– А то. Только группа захвата нужна, предчувствие у меня... дурное.

Удилов снял трубку, набрал короткий номер

– Виктора Михайловича, это Удилов. По взрывникам, срочно

Прикрыл ладонью трубку

– Альфу попрошу.

Бояров кивнул

Картинки из прошлого. Лето 1974 года.

Новгородская область

Он навсегда запомнил тот день, когда брат взял его в Лес...

Про Лес знали все, и каждый пацан из окрестностей знал, что ходить туда нельзя под страхом жестокой порки. Но понятное дело – все ходили...

Утром они с братом – сели на автобус. Только в автобусе одели резиновые сапоги. Иначе могли бы заподозрить куда они – и выпороть.

Автобус остановился – и они слезли на остановку, деревянную, разваливающуюся. Брат спросил – канишь? – и он отчаянно замотал головой.

Первое, что он запомнил – это тишина. В нормальном лесу не бывает тишины, потому что там поют птицы^[65], шныряют зверьки, перекрикиваются грибники и сельчане, вышедшие в лес по своим делам. В этом лесу – стояла мертвая тишина. Она была плотной как стеганое одеяло, которым укрываешься зимой.

Потом он увидел что-то белое в земле. И понял что это кости. Они с братом раньше играли за колхозной фермой, там было место, где закапывали павшую скотину, которую нельзя употреблять в пишу. Вот там были кости... но тут были кости не скотины. Он интуитивно это понял

– Иди след в след за мной.

Потом они увидели бронеавтомобиль. Это был БА-10, На нем еще остались следы белой зимней окраски, но так он был грязно-ржавым, стоящим по ступицы в земле. И около него тоже были кости и истлевшая форма...

– Митя...

Брат обернулся и насмешливо посмотрел на него

– Канишь...

– Страшно – признался он

– Говорят, тут еще немцы бродят...

...

– Ладно, почти пришли. Смотри!

У брата в руке вдруг как по волшебству оказался пистолет. Настоящий, немецкий, как в кино, с длинным, тонким столом

– Это что, настоящий?

– А ты думал?

– Дай поглядеть.

– Пошли, тютя. Там посмотришь...

Брат пошел дальше, бросив через плечо

– У меня там в дупле Шмайсер есть. И гранаты...

В 1981 году отряд татарского комсомола зимой решил устроить «десант» – лыжный поход в те места, где сражался, попал в плен и впоследствии погиб великий татарский поэт Муса Джалиль. Они прибыли в Новгородскую область, надели лыжи и пошли в лес. Почти сразу – они с ужасом поняли, что идут по гигантскому некрополю...

Лето 1981 года 

Пулемет походил на пса, вставшего на задние лапы. На Жулика. У них и в самом деле был пес со странной кличкой Жулик, который сейчас бегал вокруг, как будто не чувствуя гнетущей тяжести этого места.

– Слушай, тут какие-то чужие появились, копают. Как бы не нашли...

...

– Надо перенести все отсюда. Спрячем...

– Где?

– А на карьере...

Он усомнился

– Как же мы донесем? Нас в автобус с этим не пустят.

– Донесем. Главное из леса это вынести и схоронить. Потом перенесем

Брат всегда знает как надо. На то он и старший брат

Осень 1981 года 

Изба гудит крутым, чем-то даже диковатым разгулом. Старшие не препятствуют, наоборот – ушли. Брат уходит в армию, в десант. Любка, его зазноба – висит на нем, отгоняя злыми взглядами всех лиц противоположного пола.

Гремит единственный в селе проигрыватель – играют Песняры

В подслеповатое окошко – лезет тьма. Возможно – та самая тьма, которую они как то видели в Мясном бору.

Это их общая тайна...

Весна 1983 года 

У дверей избы военкоматовский УАЗик, в избе страшно кричит мать. Кричит беспрестанно, монотонно. Рядом с УАЗиком нервно курит, стараясь не смотреть ни на него ни в сторону дома водитель, у него на рукаве повязка, но не черная траурная, а почему то красная. Докурив, он втаптывает окурок в сырое, снежное месиво, смотрит на него с сожалением

– Хоть ты то не пойдешь...

...

– Война эта проклятая, кому она нужна. Все жиды ее затеяли

– Какие жиды? – спрашивает он

Водитель быстро оглядывается

– Какие... такие! На самом верху которые! На самом верху, сынок!

Лето 1983 года 

Мешковину они достали с трудом – местные хозяйства бедные, мужиков не хватает. Лес касается неисчерпаемым и бесконечным. Когда видны кости – рядом расстилают мешковину, и аккуратно перекладывают все что нашли. Потом выносят к дороге. Вроде, райисполком обещал помочь с гробами – но пока ничего нет.

Помимо татарского – работает местный, новгородский отряд и москвичи. Они тут впервые.

К поисковым отрядам – прикомандированы несколько саперов из воинских частей округа, они перед тем как поисковики начинают «поднимать тела» – проходят территорию в поисках неразорвавшихся снарядов и мин. Найденное – разряжают, обезвреживают. У них наготове УАЗик и прицеп в котором насыпан песок – если что-то придется вывозить. До УАЗика – тащить на себе, на мешковине. Пару раз так и пришлось делать.

Он идет впереди вместе с саперами. Он знает Лес, потому помогает от местной комсомольской организации. Заодно присматривается к тому, что делают саперы, прислушивается.

Вечером – они собираются у костра. Едят кашу с тушенкой, иногда появляется гитара, и поются песни. В таких случаях он чувствует, что тьма как будто сгущается – лес не одобряет веселье, не место и не время.

Саперы уезжают вечером в деревню, где они стоят постоем – он иногда уезжает с ними, иногда нет. Пару раз он сам пытался обезвредить мины – саперы дали ему по рукам, но на всякий случай стали его учить своему опасному ремеслу.

Лето 1984 года 

Он в Москве, сдает документы на поступление в ВУЗ. Какой именно – подсказали в прошлом году приезжавшие на раскопки студенты. Он – комсомолец, с хорошей анкетой, русский по обоим родителям. Брат геройски погиб в Афганистане, посмертно награжден. Кого принимать, если не его?

Свободных мест в общаге как всегда не хватает, его сначала вообще не хотят селить. Но – права не имеют, анкетные данные. В итоге – его вынужденно селят на одном этаже с иностранными студентами. Иностранные студенты учатся не только в Университете дружбы народов, они учатся в десятках других советских ВУЗов.

Его соседа по комнате зовут Али, он чернявый, как будто загорелый. Говорит, что из Иордании...

Русский язык он знает, хотя и говорит с акцентом...

Осень 1984 года 

Осенью вечера длинные, с каждым днем ночи все длиннее, а дни короче, небо плачет дождями, облака цепляются за шпили высоток, под ногами месиво из отработавшей свое и никому не нужной листвы. Мрак вползает на улицы, мрак вползает и в души людей. Только незаметно...

– ... потом, после танков пришли королевские наемники. У короля всегда были наемники из другой страны, он не доверял землякам. Они забрали всех мужчин и расстреляли. Мою сестру изнасиловали, и она потом покончила с собой. Наши дома были разрушены^[66]...

– Но... кто это сделал?

– Как кто? Жиды.

Он пытается осмыслить все это.

– Почему же наши не помогли.

Али внимательно смотрит на него

– Потому что жиды захватили власть и у вас.

...

– Они не успокоятся, пока весь мир не захватят. Жиды это не люди, понимаешь, у них другая кровь. У вас в руководстве – тоже полно жидов. Это они приказали вам напасть на правоверных в Афганистане. Афганская война идет, потому что жиды захотели истребить правоверных мусульман вашими руками.

– И что же делать?

– Как что. Сражаться.

– Но...

– Каждый сражается на своем месте, понимаешь?

...

– Я закончу институт, вернусь к себе и буду сражаться у себя. А вы, русские, должны сами сражаться, освободить свой народ и свою страну. Мы, правоверные – не имеем ненависти к русским и к Советскому союзу...

Для справки

https://rapsinews.ru/historical_memory_publication/20210402/306908953.html

Население крупного русского города Новгорода 20 января 1944 года не встретило своих освободителей. Советские солдаты нашли скрывавшихся в руинах Свято-Духова монастыря 9 человек, в Нехинской слободе – 15, на еврейском кладбище близ Псковской слободы – 6 человек. Еще 27 новгородцев проживали у сельчан в пригородной деревне Григорово. В пределах городской черты (древнего земляного вала) не обнаружили ни одного человека.

За годы оккупации немцы сожгли в Новгородчине 4,4 тысячи жилых домов, все сельскохозяйственные постройки, 16 мельниц, 36 кузниц, 45 школ, уничтожили все промышленные предприятия.

К концу 1943 года все деревни около Новгорода сожжены, большинство населения угнано на работы в Германию, Латвию и Эстонию. В оккупированных новгородских районах погибли 15 403 человека, из них были расстреляны 6513, повешены 430, умерли после истязаний и пыток 4851, убиты при бомбежках и артобстрелах 3609 человек. В многочисленных лагерях погибли 186 760 солдат и офицеров Красной армии. Таким образом, только безвозвратные людские потери составили 202 163 человека.

Подверглись арестам, насилию и побоям 5781 человек. Сведения о количестве граждан, угнанных на принудительные работы, разнятся. По данным райисполкомов, было вывезено 210 815 человек, областная ЧГК насчитала 166 167 человек...

14 сентября 1985 года.

СССР, Новгородская область

Самолет с Альфой и оперативной группой центрального аппарата КГБ СССР приземлился на одном из аэродромов ПВО. Должны были подать автобусы, но не подали, на чем было потрачено два часа времени. Потом терпение лопнуло, и, забрав технику части, выдвинулись в Тосно на ней – а там уже ждали два автобуса Икарус интуристовских и несколько машин Ленинградского управления КГБ.

Штабные сели в один автобус, Альфа – в другой.

По пути стали разбирать привезенные ленинградцами и те что были найдены в местном отделе КГБ материалы...

– Мясной бор – место плохое – уверенно сказал местный опер – слава про то место дурная идет. Туда ни по грибы, ни по ягоды, ни на охоту – никто не ходит. Да и нет там ничего.

– Как нет?

– А так. Здесь три года назад поисковые работы начались. Комсомольская инициатива. Тысячи тел уже подняли, местный военкомат колотит гробы, хоронят. Запрашивали Москву как хоронить.

– Почему?

– Армия Власова, предателя. Слава дурная...

Большинство из ехавших – про Власова и знать не знала. В СССР подобное старались забыть, писателя Гагарина, который в конце шестидесятых пытался опубликовать книгу о трагедии Второй Ударной – затравили, книгу не разрешили печатать.

– Оружие там осталось?

– Наверное, осталось и немало. Поисковики опять что-то находят, там армейские сами уничтожают.

– А почему не изымали?

– У кого. Тут после войны – хорошо, если десятая часть населения осталась, многие деревни были стерты с лица земли. В остальных – кто остался в живых, уехали...

Кто-то из москвичей покачал головой

– Как же вы живете?

– Как... так и живем.

Чем дальше удалялись от трасс, тем примитивнее становилась жизнь. Райцентр – это уже не деревня, но еще не город. Темные, крытые тесом двухэтажные дома на несколько семей, разбитые дороги, хулиганье на мотоциклах, примитивные магазины «продтовары/промтовары» с надписью «КООП». Автобусные остановки. Генерал Бояров, который как и все замы часто ездил с инспекциями по республиканским и областным управлениям КГБ смотрел, отодвинув шторку в салоне автобуса, и думал -почему так? Почему не так ни в Казахстане, ни в Узбекистане, ни в Грузии, ни в Азербайджане – а здесь, в России, которую называют РСФСР – так? Почему?^[67]

Что самое удивительное большая часть таких вот городков – имеет завод. И не пожрать – выпить, а конкретный промышленный, и пожрать – выпить тоже есть. В таких вот городках на Кавказе завода нет, а если где и есть – то лучше чтобы не было. Генерал был, например, в курсе, как шоферы отказываются ездить на грузинских Колхидах – ведро с болтами. Но ведь завод там есть, работает, люди зарплату получают за свой брак, который семидесяти процентов достигает...

Завод есть, люди работают, а денег – нет. А там – почему то есть.

Почему так?

Внимание генерала привлекла обогнавшая их Волга, за ней – сквозанула еще одна. Он успел углядеть номера

– Мать их...

...

– Две Волги. Тормозите...

В Волгах – конечно же, оказались менты. МУР...

Голубая кровь милиции – розыск. Причем самое элитное подразделение розыска – отдел по борьбе с бандитизмом. С ходу заявили права

– Мы задних пасти не намерены!

Бояров выругался про себя. Еще два года назад ни один хомут не то что сказать такое – и посмотреть косо на офицера КГБ не решился бы. Тогда – их громили в хвост и в гриву, тысячами выгоняли из милиции, сажали. А сейчас – времена сейчас сильно не те стали. Стоят – наглые, один с головы до ног в джинсе. Правильно – знают, за ними поддержка Генерального секретаря.

И потому Бояров сдал назад.

– Работаем вместе, товарищи. Делить нам нечего, одно дело делаем...

Автобусы оставили за околицей. Часть альфовцев и ментов – попытались блокировать населенный пункт. Еще несколько – в том числе и генерал Бояров – направились в населенный пункт.

Изб сорок – на глаз оценил Бояров. Всего одна улица, лес кое-где прямо к огородам подступает. Это плохо.

Покосившиеся плетни, потемневшие от времени дома, листва желтая уже. Брехает собака.

Один из альфовцев снял с плетня поржавевшее ведро, сунул в него свое оружие...

В самом начале улицы – магазин. Генерал посмотрел на часы – лампочка горит

– Зайдем...

Зашли. Низкий потолок, лампочка без абажура. Старые, может еще сталинских времен полки и прилавки с товаром...

– Сказано, не торгую уже... – появилась зевающая продавщица и подавилась словами. Начальство она, как и все советские граждане – умела определять с первого взгляда

– Милиция – сказал генерал Бояров

– Да, товарищи... Сейчас, вы уж извините...

Бояров вдруг понял, что она их за ОБХСС приняла

– Милиция, не ОБХСС – уточнил он

Продавщица с настороженным видом убрала толстый журнал прихода – расхода.

– Мы тут к товарищу Терентьеву приехали. Знаете его?

– Так он же умер недавно...

– Как умер?

– Ну, так, схоронили. Сын его и хоронил, у них на семью как касьян глянул. Брат в армии погиб, мать с ума сошла, удавилась, теперь вот отец. Один Тошка остался...

Генерал понял, что зашел не с тех карт. В сельской местности товарищ Терентьев – это всегда глава семьи. Дети, внуки, они всегда только по имени.

– А Тошка этот... он где живет?

– Так дальше по улице, второй дом от леса. Синий с белыми наличниками. Пять окон. У них семья крепкая была...

Продавщица осеклась

– Давно его видали?

– Так вчерась приехал, по улице прошел. С сумкой. Думала, зайдет, нет, видно в городе купился...

В этом селе за тротуар были доски, потемневшие от времени, пружинящие под ногами.

Вместе с генералом было двое офицеров Альфы и один – УГРО, и это было слишком много – они и так выделялись на деревенской улице, как приезжие. Улица была пуста, лишь брехали собаки, лениво рылись в земле куры и какие-то дети, игравшие в сваленной самосвалом куче песка – провожали чужаков любопытными взглядами.

Синий с белыми наличниками. Пять окон.

В последний момент альфовец успел толкнуть генерала на землю и повалился сам – звякнуло разбитое стекло, а меньше чем через секунду из окна застрочил немецкий пулемет. К счастью – они не попали под первую очередь, а пулеметчик не мог взять ниже. Факел дульного пламени выметнуло почти на полметра, по всей деревне зашлись собаки, где-то тревожно замычала корова. Обломки забора, обгрызенного пулеметным огнем – повалились на них.