Текст книги "Помни имя свое (СИ)"
Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Он нашел ресторан, небольшой, дешевый, скорее забегаловку, которую хозяин претенциозно обозвал рестораном. Она была на улице Крупской, что его устраивало как нельзя лучше – потому что на Крупской было управление ФСБ по Республике Башкортостан.
Из ресторана он позвонил Пашке Онищенко – его фамилия у многих вызывала смех и издевки. Ценность опера определяется не только его связями в поднадзорной среде и количеством агентов и информаторов – но и его горизонтальными связями среди других таких же как он оперов. Горизонтальные связи позволяли по звонку делать работу, которую в противном случае пришлось бы делать через согласование, которое заняло бы несколько дней – и только в обход бюрократии можно было вести оперативную работу действительно эффективно.
С Пашкой – они познакомились в Москве на курсах повышения квалификации. Оба списали телефоны друг друга. Между Удмуртией и Башкортостаном не было прямой границы – но связь могла потребоваться в любой момент и по любому поводу. Как сейчас…
Пашка – прибыл в ресторан почти сразу, ждать не заставил. Невысокий, субтильный, с улыбкой на лице – он совсем не походил на опера ФСБ, тем более из департамента по борьбе с экстремизмом и терроризмом.
– Здорово.
– Здорово… как обычно – заказал он официанту и Башлыков понял, что это место пользуется популярностью среди сотрудников ФСБ из расположенного рядом управления. Многие засиживались допоздна – а дома готовить не было ни сил, ни желания. Потому и питались – либо пирожками либо здесь…
– Что за хрень происходит?! – с ходу наехал на коллегу Башлыков.
– Да слышал… – Онищенко скривился – пропустили мы что-то. Если бы эти придурки мясню не устроили… жили бы не тужили. У меня полчаса – предупредил он – нас на усиленное дернули, я еле вырвался…
– Я не про это. Я просил встретить моих. Они пропали, ни слуху ни духу.
– А… Я что-то и запамятовал, у нас начальство… звери. Хизб-ут-Тахрир тут весь, постоянно профилактировать надо. Короче, извини, брат, замотался, забыл…
У Башлыкова появилось стойкое ощущение, что ему нагло врут прямо в лицо. Он позвонил Онищенко, своему контакту здесь и попросил встретить людей. Люди пропали, причем сразу, первый же контрольный звонок не прошел. Это значит только одно – что Онищенко имеет либо прямое либо косвенное отношение к их исчезновению, потому что кроме него – никто не знал.
– Глянь.
Онищенко передвинул к себе фотографию, которую выложил Башлыков, вгляделся.
– Снято здесь. Я знаю – где.
– Е…
– Что?
– Забудь.
Башлыкову это не понравилось.
– Вот так прямо?
– Да. Забудь.
Глаза Башлыкова сузились.
– На моей территории пятьдесят людей в мясорубке провернули. Просто так это не проканает, Москва приехала.
– Кто?
Башлыков ткнул пальцем.
– Мы предполагаем, что вот этот.
Принесли спагетти с соусом. Простая и сытная жратва…
Онищенко несколько секунд смотрел на фотографию.
– Этого не знаю.
– А соседи.
Онищенко только улыбнулся понимающей улыбкой – из чего следовало, что это его агенты. Или один или оба…
– Мне надо с ними встретиться.
– Завтра утром. Переночевать есть где?
– Сейчас.
Башкирский опер отложил вилку.
– Не гни, сломаешь – сказал он, и словно невзначай согреб фотографию на край стола.
– Бери – теперь уже тусклой, недоброй улыбкой улыбнулся Башлыков – у меня их много. Скоро все эти орлы в федеральном розыске будут.
Онищенко вздохнул.
– Тебе чего надо? Ты что, телевизор не смотришь? Тлеет уже… вот – вот вспыхнет. Ты-то тут – зачем мутишь? Что надо?
– У меня три человека в Уфе пропали. Надо найти.
– Кто они тебе?
– Внештатники.
Онищенко снова улыбнулся понимающей улыбкой.
– Внештатники, говоришь?
Обоим было понятно, о чем речь. Многие управления ФСБ, департаменты по борьбе с экстремизмом и терроризмом использовали многочисленные появившиеся после поражения на Украине патриотические, ветеранские, националистические, откровенно фашистские (а были и такие) организации как доступную и на все готовую ударную силу для решения тех или иных своих проблем. Отношения с такими вот «внештатниками» строились везде по разному – где они откровенно держали целые районы, где наоборот – шестерили на ФСБ. Все это – напоминало Союз Русского Народа и агрессивно-монархистские организации типа «Черная Сотня» перед развалом Российской Империи в семнадцатом. На насилие – отвечали еще большим насилием, в краткосрочной перспективе это определенно срабатывало, а вот что будет в долгосрочной – не мог сказать никто. Потому что драться по принципу «я дерусь потому что… потому что я просто дерусь!» можно было очень недолго. А вот дать всему этому смысл, дать цель – этого пока никто не мог. И даже не пытался… смочь. Все просто жили, как могли.
– Я все сказал.
Онищенко забросил в рот измазанных красным спагетти, неторопливо прожевал. Потом – уставился на Башлыкова своими равнодушными, совиными глазами.
– Давай, по-тиханцу решим. Тебе эти внештатники кто? Братья, родаки? Вот так сделаем… если ты говоришь, что у меня тут змея подколодная завелась – я тебе верю. Я поговорю со своими… они его сдадут, он им и на… не нужен. А ты за это – своих внештатников сдашь моим, им тоже надо как-то… – Онищенко невесело улыбнулся – слова делом подкреплять. Расценки такие – за хороший диск от пятидесяти до ста штук. По Ижевску ты в доле на пять процентов, извини, больше не могу, тут тоже все есть хотят. От себя отрываю. По местной – на двадцать. Годится [22]?
В следующее мгновение – Башлыков бросился на него – прямо через стол, переворачивая его, вместе с недопитым чаем и недоеденным спагетти. Онищенко к атаке был не готов, он не успел закрыться – и они полетели на пол под грохот приборов и звон посуды.
– Гнида! Гнида! Гнида! – Башлыков словно кулаками вколачивал эти слова в лицо своего коллеги – падаль! Гнида!
На них набежали сразу все, он отпихнулся ногой назад, кто-то возмущенно крикнул, потом его ударили по голове, так что искры из глаз полетели. Кто-то схватил его шею в захват, он, хрипя колотил ненавистную рожу, перед глазами плясали искры в ушах гудело и тяжело билось сердце. Потом – как то сразу исчезли силы, и кто-то потащил его назад…
– Тихо… не брыкайся…
Кровь бухала в голове молотом…
– Э, отпусти… Задушишь…
– Здоровый бык…
– Отпусти, сказал…
Голоса звучали как из поднебесья…
Башлыков пришел в себя через несколько секунд… или минут. Он сидел на стуле и его кто-то держал… а Онищенко недалеко от него плевался кровянкой и держал голову так, чтобы не лилось из носа. Кровь попадала в горло… и от этого он кашлял…
– Эф-эс-бе, Управление по Удмуртской Республике… – стоявший рядом мужик держал раскрытым его удостоверение – капитан Башлыков Дмитрий Геннадьевич, должность – сотрудник. Ты что, с дуба рухнул, сотрудник? Ты что себе позволяешь? Тебя каким ветром сюда вообще занесло?
– Нервы лечи! – крикнул Онищенко и снова надсадно заперхал.
– Ты…
Башлыков рванулся, его схватили сзади сразу с двух сторон.
– Сидеть… Он что – деньги тебе должен? Или бабу не поделили?
– Козел!
– Хватит! Степнюк, езжайте с ним в больницу! Быстро!
Один из мужиков, который был рядом с Онищенко – обнял его за плечи, повел на выход.
– Ну? Теперь с тобой. Что вы с ним не поделили?
– Какая нах… разница.
– Большая! Я тебя сейчас закрою – а потом на родину столыпиным отправлю! С такой телегой, что ни одна тюрьма не примет! Ты что, капитан, ох…ел в атаке? Когда в толчок ходишь – ноги не обжигаешь?
– Барабана [23]моего он подставил.
– И что? Обязательно рожу в общественном месте бить? У вас в Удмуртии что – все такие сорванные?
– Товарищ майор – сказал кто-то – у них там… Помните, доводили на оперативке.
– А… Ты из-за этого что ли такой?
Майор сложил корочку, задумчиво похлопал ей по ладони.
– Деньги есть, чтобы за бардак расплатиться? Давай, башляй и дуй отсюда. Чтобы я тебя больше не видел…
Башкортостан. Пригород Октябрьского
Вечер 28 июля 2015 года
Четыре машины, проехавшие в Башкортостан из соседнего Татарстана – остановились неподалеку от небольшого поселка богатых людей – какой сейчас можно найти около любого более-менее крупного города. Здесь дома были даже шикарнее, чем около Уфы – как-никак Октябрьское было крупным центром производства строительных материалов, здесь было сразу несколько строительных управлений и заводов по производству кирпича. Хорошая здесь глина – она даже на керамику идет. И город здесь – хороший…
Машины отогнали с дороги в поле, поставили так, чтобы можно было быстро выехать на трассу. Погасили фары, захлопали дверьми…
Собрались быстро. Нагрудник – четыре-шесть магазинов, нож, запасной фонарь, аптечка. Фляжка с водой…
Сытый лязг железа, жаждущего напиться крови, забрать чью-то жизнь. Затворы досылают патроны в патронники, встают на место…
– Готовность! – скомандовал Котов.
Проверить. Попрыгать. Хлопок по плечу.
– Значит, работаем. Тема, бери винтовку, на крышу машины – секи подходы. Остальные – за мной.
– Есть. Есть.
– Колун – блокируешь улицу. Работаешь гладким, нарез – в крайнем случае.
Глушитель на нарез только один, у того же Котова. Но его лучше не светить. Если всерьез начнется – то нарез засветится, а вот гладкое… пойди, докажи из чего стреляли. А светиться не хочется, хоть и беспредел кругом…
– Есть.
– Малой – здесь. С Колуном. Охраняете машины, смотрите по трассе. Увидите что – тоном отсигналите.
– Есть.
Посмотрел на экранчик телефона – звонка нет. Чего и следовало ожидать. Башлыков все-таки дураком был… набитым. Возможно – в живых уже нет ни Скворца с ребятами ни его самого. Это же… душня, только тихая.
– Работаем под ФСБ.
В Ижевске – они много чего отрабатывали, бегали как лоси по территории Металлургического завода Ижмаш, на котором последний лист стали больше десяти лет назад прокатали. Но это – там, а здесь… черт знает, как покатит.
– И… не мочить направо – налево. Иначе и Скворца…
Сказал – самому мерзко стало. Они на своей земле, б…! Не на чужой, на своей! Но и жизнь такова, что или так… или рожей об косяк. Не получается по-другому, в общем.
Солнце падало за горизонт, по земле поползли длинные, черные тени. Ночь как змея поползла по земле – здесь, в башкирской степи это было не просто удачное, поэтическое выражение. Наступление ночи – было видно, оно ощущалось, тени и в самом деле ползли по земле как длинные черные бесплотные змеи.
Забор был шикарным, как минимум в два кирпича шириной, а то и в три, с широкими, ложеными квадратом колоннами. В таком заборе – не было никакой нужды, кроме одной – показать богатство хозяина. Здесь, из того кирпича, который маханули на забор – можно было еще два дома выстроить.
Тихо приставили лестницу, Котов полез наверх. У него было ружье с глушителем и никто не знал, как с ним обращаться лучше, чем он сам. У такого ружья другой баланс, надо чтобы руки к нему привыкли…
Собака уже мчалась… она не рычала и не лаяла, отличная охранная собака, мохнатая, по пояс человеку. Котов выстрелил – раз, два – собака визгнула и успокоилась. Через стену – лезли уже другие…
Дом. Тесные для такой махины коридоры, темнота. Самое хреновое – вместо дверей какие-то плотные занавеси и не видно ни хрена и пуля – прошибет как копье – паучью сеть. Очень осторожно надо около таких вот «дверей».
Крик, визг… Кто был в Афганистане и в Чечне знает, что это такое. Тут, как и положено мусульманам, проживало целое семейство. Много баб и еще больше – детей. Бабы черные как вороны, крикливые, шумные. Цепкие. Дети – не лучше. Крик, визг на непонятном языке, удары – что баба, что ребенок сильно не ударят, но подобраться вплотную и выстрелить или сорвать чеку с гранаты – запросто. Кто из них погибнет при этом – плевать, они фанатичны, не рассуждают лишний раз, с ними невозможно договориться. Они ненавидят – на самом деле ненавидят, в России начала двадцать первого века это чувство редко встречается – кристально чистая, ничем не замутненная ненависть. А тут – ненавидят. Они – чужие.
– Тема! Собери все в комнату! Гони их, б…
– Что здесь происходит?
Котов повернулся.
– ФСБ. Вы то нам и нужны…
Духовный лидер ваххабитов и салафитов Башкирии оказался совсем не таким, каким его представлял Котов. Высокий, ростом с него благообразный и крепкий старик, лет семидесяти, с седыми волосами, средней длины седой бородой и умными, понимающими глазами. Котов совсем не хотел убивать его. И не был уверен, что сможет это сделать, когда будет нужно. Скворец – он убил бы. Потому что был в Чечне. А он, Котов, нет – и в этом разница. Только непонятно – делает ли это его плохим русским – или нет? Наверное, нет – а с другой стороны – эти то не стесняются. Детей убивают, стариков… всех.
Котов остро ощущал свою беспомощность. Лучший (гражданский) стрелок в их небольшой группе, бывший контрразведчик – у него не было чисто военного опыта, опыта командования людьми. Того опыта, который был у Скворца. За Скворцом – люди шли потому, что это был… Командир. Именно так – с большой буквы К. Котов командиром не был – но Скворца и братьев надо было вытаскивать и кроме него – сделать это было некому. Все остальные тоже это понимали – лучше, чем Котов продумать операцию не мог никто.
Машины остановились посреди поля, на холме – так чтобы было видно со всех сторон как минимум на километр. Башкирия – это огромные пространства, лесостепь, настоящие леса начинаются севернее, здесь, у Уфы это лесостепь. Дорога идет как на огромных «русских горках» – то вверх, то вниз, плавно, но с большими перепадами. Около дороги – попадаются придорожные кафе, в основном приличные, кирпичные, с нормальными стоянками. Деревни – тоже приличные, много каменных домов с коваными оградами, много скота, импортная техника. Как-то – тут получалось жить лучше, чем во многих сельских местностях Центральной России, где Котов тоже бывал и не раз.
– Машину поставь носом к дороге – приказал Котов – выходя из головной.
Приказ был исполнен.
– Теперь. Сотовые достали – и мне в сумку. Живо! Все! Сотовые сдать!
– Это зачем? – вылез Тема.
– За Удмуртией [24]. Сдать, сказал…
Недовольно ворча, сотовые все же сдали.
– Так… стоять будем здесь, пока рак на горе не свистнет. Или пока я не прикажу делать ноги. Дежурные смены по два человека – на стреме. Остальным – дрыхнуть. Может быть – придется ночью работать.
– А пожрать?
– Кто желает – не вопрос.
– Я там на дороге кафушку видел…
– Отставить. Через это кафушку – тебя и выцепят.
Не тормози – сникерсни…
Котов посмотрел на часы. Первые пять минут каждого часа – окно связи, после каждого активного сеанса – придется перемещаться. Инициатор звонка он, каждый раз он будет звонить с разных сотовых. Один звонок – и аккумулятор долой, как работает СОРМ, он знает как никто другой. Абонент всегда один и тот же – Башлыков. Еще неизвестно – до чего он добазарится с местными фейсами [25]. Похоже, вся республика тут как пороховая бочка.
Так все и есть. Никому не хочется будить лихо, пока оно тихо. Всем хочется получать зарплату, очень неплохую в последние годы и заниматься всякой мелочевкой. Кто-то что-то сказал лишнее – вызвал, беседу провел, через прокуратуру предостережение оформил. Вот только г…но какое получается – у вахов [26]по мелочам не получается. Постоянно их несет – зарезали, подожгли – тут недалеко и до захвата заложников или взрыва на улице. И договариваться не получается, как с «русскими фашистами» – мол, ты нам работу по мелочам обеспечиваешь, а мы на все остальное глаза прикрываем. Не получается.
Скворцов порылся в сумке, которую он называл «спортивной», ездил с ней на соревнования. Достал плитку шоколада – белорусский Спартак, горький, настоящий – в России такой не делают, бадяжат только так. Бутылку воды. Посмотрел на багажник Патриота, тяжело вздохнул…
Скотч с треском поддался под зазубренным лезвием ножа. Котов помог заложнику сесть, разломил пополам шоколад. Протянутая рука с половиной плитки осталась висеть в воздухе…
– Послушай, ата. [27]Мы друзьями не будем никогда. Но из уважения к твоему возрасту – возьми, съешь. Благодарности не надо.
Старик поколебался, но шоколад взял. Говорить первым никто не хотел.
– Я из Ижевска – нарушая правила конспирации, сказал Котов – знаешь, что там у нас было? Пятьдесят человек – в мясо.
Старик не ответил.
– Я не злой человек. На самом деле – не злой, нахрен мне все это надо. Но вот ты мне скажи – когда в моем городе пятьдесят человек в мясо – я что-то должен сделать, а? Или я должен просто своих закопать, утереться и дальше жить, а?
– Должен – сказал старик.
– Что я должен сделать?
– Если кто покусился на вас, то и вы покуситесь на него, подобно тому, как он покусился на вас [28]– процитировал мулла Коран.
– Значит, я должен к вам приехать, взять пулемет, в первую же деревню зайти и пока патронов хватит? Так что ли?
– Может, и так. Тебе решать.
– А вот нахрена мне это надо? Вот мне – нахрена грех на душу брать?
– Тебе решать – повторил старик.
– Я о другом. Вот ты этих… наставляешь. Воевать с нами наставляешь. Ты думаешь, все в одни ворота будет, что ли? Думаешь, что русские все уже вымерли, можно все что угодно творить – и ничего за это не будет? Так что ли?
– Я этому не учу – ответил старик.
– А чему же ты учишь? Вот эти уроды – они ведь ваххабиты, салафиты… их кто трогал? Они ведь тебя слушают, а потом резать идут.
– Я учу справедливости. Ты этого не поймешь.
Котов присел на корточки.
– А ты расскажи, ата. Я послушаю. Вот какая в этом справедливость? В том что пацанов убили, у которых еще девчонок то не было. А баб да детишек постреляли – вот в этом какая справедливость. Я сам, своими руками пацана кончил – а если бы не кончил, он бы меня и моих друзей своим поясом шахида в мясо. Где тут справедливость? В чем – она?
– Ты при Советском союзе жил? – вдруг спросил мулла.
– Сподобился. Не помню уже ничего… школу помню.
– Меня в КГБ притащили… тогда как раз один из братьев Коран раздобыл, их американцы присылали на русском. Избили меня… шлангом с песком. Но знаешь, что? Тогда лучше было. Вот ты говоришь – человека убил. Зачем?
– Я же сказал…
– Сказал… Жизнь свою спасал. Жить хотел. А не думал, что тот… бача… он что-то хотел, кроме того, что умереть.
– Что хотел? Да нас он убить хотел! Вот что он хотел!
– Видишь. Не понимаешь.
– Хорошо. Скажи отец – слушаю. Мне это самому надо. Понимаешь, самому.
Мулла пристально посмотрел на сидящего перед ним человека.
– Жаль мне вас.
– Да уж…
– Ты не дослушал. Я ведь историк… в университете преподавал. Как вам, русским – удалось столько земли под себя подгрести. Вот, подумай просто – как? Ведь тут другие народы жили. Как силой такую планиду захватить? Вопрос такой себе не задавал? Вижу что нет… а я задавал. Вы, русские шли – и справедливость несли. У вас – вера была. Вы – людям правду несли, пусть они и не слушали, а вы – несли. А сейчас? А сейчас нет ничего, не верите вы ни во что, к добру не стремитесь – кто себя водкой убивает, а кто посильнее – берет автомат и убивает других. Я тех, кто харам в твоем городе творил не оправдаю… нет этому оправдания. Но понять тех, кто это сделал – понимаю. Как всех своих учеников – понимаю? Ты не задумывался, почему все больше русских к нам идет? Ну, ладно… башкиры, татары, но – русских. Потому что сейчас мы – правду несем.
Котов выругался.
– Что хочешь скажи, но это так. Среди нас – все больше и больше русских. Потому что они с несправедливостью борются. Что они видят вокруг себя? Власть – ворует. Другие – зарабатывают… то что вы, русские друг с другом делаете – ни один башкир такого со своим не сделает. А у нас – справедливость. У нас все – друг другу братья.
Котов мрачно усмехнулся.
– У нас – тоже.
– Знаю. Вас я тоже не виню, вы тоже народ, пусть и заблудший. И свое не отдаете, это достойно уважения. Но вы – за свое держитесь, просто потому что это сейчас ваше. Стреляете, убиваете. Вот сейчас – готовитесь убивать. А подумай – за что ты будешь убивать? Есть за тобой правда? У себя в душе ответ поищи.
– Правда? – с холодной злобой говорил Котов – какую же правду вы людям несете? Какую справедливость? Ту что в мешке с героином?
– Движение Талибан вешало наркоторговцев.
– Прошли те времена. Теперь – и сами сеют и приторговывают и охраняют. На джихад деньги пилят. Напомнить, что недавно в Москве произошло? Пятеро – ребенка об угол головой и в кусты. Мать изнасиловали все вместе. Это справедливость? Или то что нас, русских, в мясо – здесь справедливость? Да мне она нахрен не нужна, справедливость. Справедливость только в одном – держаться своих, чужие – только отвернись – заточку в бок. Ну, так в чем справедливость?
– Когда пришло к вам время наказания в первый раз за сотворённые вами бесчинства и несправедливость, Мы ниспослали на вас Своих рабов, сильных, обладающих большой мощью, которые прошлись по всем местам и проникли в каждое жилище, чтобы убить вас. Так было выполнено Наше обещание наказать вас [29]. Это сказано про нас. Про умму. Велики наши грехи – и Аллах карает нас. Вашей рукой.
– К чему это?
– Страшный суд грядет! – строго сказал старик – а тогда грехи каждого взвесятся и каждый – получит по делам его. И вы, и мы… Аллаху все равно, он будет судить по делам. Вот и все, чему я могу тебя научить.
Башкортостан. Управление ФСБ по РБ
Уфа. Улица Крупской 19
Утро 29 июля 2015 года
Телефон – зазвонил намного быстрее, чем предполагал Башлыков. В отличие от остальных – он не скрывал номер своего сотового и не отключал его, как только закончил разговор. Ему нужна была легальная связь. Он был единственным хрупким мостиком между тем миром и этим, между страшным, грязным, кровавым миром подполья, где вцепились, вгрызлись друг в друга молодые парни и мужики, которым некуда отступать – и этим миром. Миром, где люди ходят на работу, которую ненавидят, чтобы купить барахло, которое им и нахрен не нужно. Мир где платят за ипотеку и выгуливают по утрам собаку, где ищут мясо подешевле, где твою жизнь не может оборвать выстрел снайпера из засады и где тебя наверное – не забьют насмерть в отделении. Впрочем, тот мир, грязный и страшный – все активнее предпринимал попытки прорваться в этот мир. Плотина текла во многих уже местах – и самые прозорливые уже строили башни, чтобы спастись от потопа…
– На связи – ответил Башлыков.
– Вы что, ох…ли? – в трубке раздался резкий фальцет Онищенко.
– Ты о чем?
– Ты где?
– Я? Около бизнес – центра, на стоянке. Пешком дойдешь.
– Жди. Я буду.
Башлыков нажал на кнопку отбоя и начал ждать, пока его арестуют…
Онищенко ввалился в машину как медведь, несмотря на его скромные размеры – именно так, едва не оторвав дверь, тяжело плюхнувшись на сидение. На носу у него – была пластиковая накладка, лицо заклеено пластырем – но было видно и так.
Неслабо я ему врезал…
– Вы совсем ох…ли?
– Ты о чем?
Онищенко – это было видно! – хотел его ударить, но не посмел… битый. И в машине не размахнешься.
– Я о том, что произошло в Октябрьском. Ты знаешь, что ночью два отделения сожгли? И это только начало!
– А что произошло в Октябрьском?
– Ладно… – зловеще сказал Онищенко – сам напросился…
Башлыков не увидел никакого знака – но тут боковое стекло машины с его стороны будто взорвалось. Рука в черной перчатке рванула дверь, потащила его из машины…
– Из машины! На землю!
Кто-то врезал ему по почкам, хорошо так врезал, аж дыхание перехватило. Спецназ УФСБ республики Башкортостан привык работать против ваххабитов и салафитов из Хизб ут-Тахрир и с этим… подозрительным типом не церемонился. Последовал еще один удар, затем еще… сейчас везде камер понаставили, но при захвате никаких камер нет, и вот так отыгрываются, бьют не чтобы задержать – а чтобы подорвать здоровье, чтобы искалечить. Но Башлыков не отключился, ненависть бурлила в нем подобно зловонному вареву и не давала уйти… он должен был видеть все до конца. Потом – кто-то заорал – «хватит, отскочили!» – и его подхватили под руки и потащили в остановившийся рядом черный микроавтобус…
Башлыкова везти было недалеко – здание УФСБ было совсем рядом. Его протащили не в основное здание, тут рядом был музей и были свободные комнаты, где присутствие «нелегального арестованного» не будет заметно для возможных проверяющих. Никто не знал, что с ним делать… один из оперов позвонил своим знакомым в Ижевск, выяснил, что опер по имени Дмитрий Башлыков действительно существует и действительно куда-то пропал. Про то, что произошло в Ижевске – все знали и теперь – не знали, что делать.
Дело в том, что ФСБ, равно как и другие правоохранительные органы – в общем-то вещь в себе. Еще со времен Андропова, когда оперов наверстали будь здоров, намного больше, чем в стране было антисоветчиков и тем более шпионов – эта организация начала разлагаться, разлагаться от безделья. Если милиция разлагалась от жесточайшей палочной системы и идиотского тезиса о полной победе над преступностью – то КГБ, а потом ФСБ разлагалась от безделья. Все в системе понимали, что работы нет и большая часть сотрудников занимается откровенной ерундой – но никто не хотел поднимать этот вопрос, потому что тут же бы выяснилось, что ерундой занимается он сам. Вот от этого – пошли и выдуманные агенты и вербовки стукачей в университетской среде и «шпиёны» на заводах, которые выпускали болты и гайки. Потом – враги появились, настоящие враги – но липачам и бездельникам бороться с ними уже… как то не получалось. Проще было замести мусор под ковер и так там и оставить…
Постепенно между операми и разрабатываемым ими контингентом возникал некий странный симбиоз. Где-то его было меньше, где-то больше – но он был везде. Опера – особенно такие как в департаменте по борьбе с экстремизмом – начинали понимать, что только определенный уровень экстремизма позволяет оправдывать их существование, их работу, их зарплаты. Нет экстремизма – нет и департамента по борьбе с ним, есть экстремизм – есть и департамент. В свою очередь – и в националистической и в ваххабитской среде появились люди, которые отчетливо понимали всю выгодность работы осведомителем ФСБ. Если ты осведомитель ФСБ – то ты можешь творить все что угодно за исключением резонансного – и тебя не тронут. Твой куратор – привязан к тебе намертво, он зависит от тебя не меньше, чем ты от него, он вынужден покрывать тебя, потому что если ты совершишь что-то серьезное – то накажут за это его, как не контролирующего своего агента. В итоге – как и перед распадом СССР и националистическая и радикально – исламистская среда была буквально пронизана десятками, сотнями агентов – но при этом ничего не делалось для ее искоренения, что с одной стороны, что с другой. То, что власть больше преследовала русских националистов чем исламистов было ерундой… она преследовала только если не преследовать, делать вид что ничего не происходит было уже невозможно. В свою очередь – большая часть радикальных организаций радикальными были только на словах, даже исламисты – ограничивались горячими спорами о праведном и проклятьями в адрес власти на форумах [30].
Но произошедшее в Ростове на Дону, Ижевске, происходящее в Москве – взорвало ситуацию сразу с двух сторон. Впервые за много лет – появились точки кристаллизации настоящего сопротивления и кристаллы – начали расти с пугающей скоростью, как бывает при кристаллизации в насыщенно растворе соли. С другой стороны – появился опер ФСБ, который знал эту кухню изнутри и который готов был пойти вразнос, спровоцировать на пару с подконтрольными ему русскими националистами обвал ситуации в Башкортостане, межнациональные столкновения и возможно – развитие чеченского сценария в этой давно расколотой и неспокойной республике. Вопрос был не в том что погибнут люди – а в том, что власть сейчас, после Ростова на Дону, после Ижевска – настроена рубить с плеча. И если начнется в Башкортостане – кадровые чистки будут лютыми. Даже не за то, что они упустили ситуацию. А потому, что власть должна доказать всем, и себе самой в первую очередь – что она все еще власть.
– Ты чего и кому пытаешься доказать?
Башкиры бросили в бой тяжелую артиллерию – вместо недалекого Онищенко Башлыкова допрашивал Улитин. Здесь он считался что-то вроде местной достопримечательности – пришел в органы в самом начале восьмидесятых, расследовал еще катастрофу под Уфой, когда из-за неисправности газопровода сгорели дотла два пассажирских состава. В отличие от скороспелых оперов последних лет, которые и писали то с орфографическими ошибками – Улитин был еще опером старой закваски, мог разговорить любого. Он вышел на пенсию два года назад, сейчас был в ветеранской организации, которая сидело тут же, в здании музея. Но его и сейчас звали в сложных случаях, когда бить было нельзя и никто не знал, что делать.
– Ничего – просто ответил Башлыков.
– Ты что же, фильмов насмотрелся?
– Почему? Нет.
Улитин тяжело вздохнул.
– Ты передо мной несгибаемого борца не изображай, парень. Здесь не львовское гестапо. Ты что думаешь – работа сотрудника заключается в том, чтобы тараном переть? Морды бить, причем своим же? Так я тебе скажу, парень. Работа опера ФСБ немного в другом. Он должен контролировать ситуацию. Контролировать, понимаешь? А не провоцировать в расчете на то, что бабахнет посильнее. За этот «бабах» – тебе же голову снимут и правильно сделают. Ты знаешь, что творится? Телевизор смотришь? В Москве беспорядки, людей на улицах жгут. В Ростове стреляют на улицах. На Украину наши пошли, там сейчас война настоящая. Ты зачем на прочность то всех испытываешь? Не гни, парень – сломаешь.
– Я никого не пытаюсь сломать…
– Тогда говори. Что вы…
Взрыв гранаты здесь, за толстыми стенами и на третьем этаже был не особенно слышен. Он был слышен как хлопок, от которого дрогнули стекла. Это мог быть выхлоп машины… но еще один хлопок развеял все сомнения о том, что это могло быть…
Фейсы, до этого тершиеся в соседнем кабинете – тоже поняли, что это такое.
– Пошли! – крикнул Гумаров, начальник отдела по борьбе с политическим экстремизмом и терроризмом.
Они выскочили в коридор, побежали. К ним присоединялись другие люди, они бежали по коридорам, по лестнице, кто с оружием, кто без.
У проходной – людской водоворот, мат. Держащий автомат в высоко поднятой руке сержант из охраны. Кто-то пытается что-то сделать с дверью…
– Заклинило… мать!
– К пожарному!
Все толпой ломанулись туда. На улицу…
– Ложись!
Не полегли все – чудом. Какой-то шкет – черная ветровка – катнул осколочную прямо под ноги, она взорвалась с хлопком и вспышкой. Кто вырвался вперед – осколки принял в себя, в коридоре – давила толпа, не понимая, что произошло.
– Стойте! Стоять!
– Туда! Туда!
Кто-то из оперов выхватил Стечкин, выстрелил – и раз, и два. Выли сигнализации машин, кричали раненые.
