Текст книги "Украсть Ленина"

Автор книги: Алекс Тарн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– «Не хотел»… – передразнил Вовочка. – «Кому он нужен»… Я же вам еще вчера рассказывал, неужели забыли? Принято решение о захоронении. Его так или иначе вынесли бы оттуда сегодня к вечеру. То есть, начальство, которое об этом знало, подумает, что приказ успешно исполнен. А исполнители решат, что они просто стали запасным вариантом. А остальные, глядя на спокойное начальство и на раздосадованных исполнителей, подумают, что все так и должно было случиться. Просекаете? Если кто и хватится, то потом, намного позднее.

Из глаз его хлынули слезы.

– Он ведь и впрямь никому уже не нужен… Забыт, оболган, оклеветан… Даже вы спрашиваете: «Что с ним теперь делать!» Даже вы… друзья называется…

– Не переживай ты так, Вовочка, – сочувственно сказал Вадик. – Я ж тебе обещал. Мы его не бросим, ни за что не бросим.

Витька важно поднял палец.

– Как говорил один великий гуманист, мы в ответе за тех, кого приручаем.

– Вот-вот! – подтвердил Вадик. – В ответе. Видел парк у меня в Лисьем Носу? Выстроим ему там Мавзолей. А хочешь – шалаш? Он ведь любил по шалашам, у костерка. Будешь петь ему под гитару.

– Голубая вселенная… – запел Витька. – Ты такая…

– Извините, господа! – прервал его высокий фальцет. – Кто здесь будет владелец этого судна?

Друзья обернулись. У входа в кают-компанию стоял толстенький коротышка в старомодной тройке. Был он лыс, рыжеват и вид имел крайне недовольный.

– Кто будет – не знаю, – осторожно отвечал Вадик. – В настоящий момент данным судном владею я. А вы кем будете?

Коротышка резко засунул большие пальцы обеих рук в прорези жилета и качнулся с пятки на носок.

– А я буду, был и есть Ульянов Владимир Ильич, – запальчиво произнес он. – Вождь квасного большевизма!

Все замерло. В остолбенелой тишине слышался лишь легкий скрип подошв коротышкиных ботинок, дальние крики чаек, да фонящий наушник нерадивого караульного крепыша.

– Почему «квасного»? – одними губами прошептал наконец Витька. Он всегда выходил из ступора первым.

– Он имеет в виду «красного», – так же еле слышно пояснил Веня, не отрывая взгляда от коротышки. – Просто картавит.

– В фильмах он картавил как-то не так… поменьше… – заметил Витька.

Веня пожал плечами.

– В фильмах у него и лоб пошире, и росту побольше… а этот – замухрышка какой-то. Ты уверен, что это он?

– Что вы там шепчетесь? – возмущенным фальцетом вскричал коротышка и подошел к столу. – Это безобаазие! Я-то ебую газет!

– Что-что? – Вадик недоуменно заморгал глазами. – Что вы делаете с газетами?

– То ебую!

– Он требует газет, – пояснил Веня, окончательно входя в роль переводчика. – Ты разве не помнишь? В кино он всегда в первую очередь требовал газет. Все сходится.

Вадик послушно снял трубку селектора.

– Алло! Шестой? Мне нужны газеты. Да уж конечно свежие, а не под обои клеить! А мне плевать, что в море. Пошли на берег вертушку. Срочно! Какие газеты?.. Веня, какие газеты?

– Все! – прокричал коротышка, опережая Веню. – Все, что будут. И жуй налом.

– Шестой, слышал? Все газеты, что будут и… гм… жвачку за наличные!

– Какую жвачку, Вадик? – вмешался Веня. – Он сказал «и журналы».

– Шестой! Жвачки не надо! Бери только газеты и журналы, но все. Повтори!.. Выполнять! – Вадик положил трубку и перевел дыхание.

Коротышка, прищурившись, смотрел на него, перекачиваясь с пятки на носок. На лице его играла недобрая улыбка.

– А вы, значит, капиталист. Из сочувствующих. Таких всегда много находится впи иуд пельмен!

– В период перемен… – перевел Веня в ответ на вопросительный вадиков взгляд.

– Мы потом все говно астеляем, – добавил лысый карлик и мелкими шажками отошел к иллюминатору.

Веня молчал.

– Веня! – умоляюще произнес Вадик. – Что он там с говном делать собирается? И зачем?

– Все равно расстреляем, – перевел Веня. – Хотя вариант с говном тоже подходит.

– Кого расстреляют?

– Тебя, кого же еще…

– А вас?

– Ишь, разбежался! – злорадно ухмыльнулся Витька. – О нас пока речи не идет. Мы попутчики из интеллигенции.

– Вот-вот! – откликнулся коротышка, энергично грозя пальцем. – Именно так, батенька: попутчики. Поедатели!

– Поедатели чего? – не понял Витька.

– Поедатели человечества, батенька! Ебуче-кистянского человечества!

Вадик беспомощно всплеснул руками.

– Веня? Ну что ты молчишь? Переводи! Вроде как, человечество мы сегодня не поедали.

– Да не «поедатели», а «предатели», – неохотно произнес Веня. – Предатели рабоче-крестьянского человечества.

– Да-с, батенька! – подтвердил коротышка. – Именно так-с!

В кают-компании повисло молчание. Вадик растерянно покачивал головой, Веня угрюмо смотрел в стену, Вовочка по-прежнему пребывал в глубоком столбняке. Он единственный еще не вымолвил ни слова с момента чудесного воскрешения вождя мирового пролетариата. И снова Витька очухался первым: ученые вообще редко чему удивляются дольше простых смертных. В особенности, когда есть чего выпить. Позвякивая горлышком бутылки о стекло стакана, Витька налил себе сто пятьдесят грамм, выпил залпом, постоял, прислушиваясь к внутренним ощущениям и налил еще сто.

– Владимир Ильич, – сказал он, передавая стакан коротышке. – Меня всегда интересовало… все эти капиталисты из сочувствующих… Морозов, Третьяков, Рябушинский… Они что, совсем-совсем не подозревали о своей будущей участи, когда вам деньги давали? Неужели ничего не понимали?

Воскресший осторожно принял стакан и понюхал.

– Да пейте, не отравлено! – заверил его Витька. – Я же специально из той же бутылки и в свой стакан налил, знал, что не поверите. Так что про Морозова-то?

Коротышка осушил стакан. Пил он мелкими глотками, далеко отставив мизинчик. Закусывать не стал, а склонил голову набок и замер, будто сопровождая водку на ее коротком пути изо рта в душу, как это делают очень опытные выпивохи, сильно соскучившиеся по процессу.

– Пью восходно! – он оглядел собравшихся повлажневшими глазами. – Зачем запищали?

– «Восходно» – это с утра, что ли? – переспросил Вадик, обрадовавшись наличию хоть каких-то сходных интересов. – Я тоже. Пью и восходно, и закатно.

– Да не так, Вадя, – с досадой оборвал его Веня-переводчик. – Что ты, я не знаю… Тоже мне, нашел родственную душу… Он сказал: «Превосходно! Зачем запрещали?»

– Да-с… в последние годы мне запищали пить… – коротышка протянул Витьке стакан. – Из той же бутылочки, пожалуйста, будьте ласковы. Да-с… Что же касается упомянутых вами субъектов, то отчего же не понимали? Понимали, да еще как. Мы им все объясняли, в деталях – вот как я нашему хлебосольному хозяину. Ничего не ска и вали.

– Не скрывали… – перевел Веня.

– Тогда почему?

Коротышка снова выпил, повторив ритуал с точностью до мизинчика, но на этот раз закусил, не удержался.

– Почему, почему… – жевал он громко, чавкая и причмокивая. – Плохо же вы понимаете человеческую психологию, батенька. Пожалуйста, из той же бутылочки. Знали бы вы, сколько людей аж даются для смет и…

– Рождаются для смерти… – перевел Веня.

– …и потом всю свою жизнь умоляют, чтобы кто-нибудь согласился их повесить. Таких много, нужно их только отыскать. Леня Каасин был большим специалистом в этой области. Капиталисты буквально стояли к нему воче едисве евкой.

– В очереди с веревкой… – перевел Веня.

Витька решительно поставил стакан и повернулся к Вадику.

– Слышь, Вадя… – сказал он с расстановкой. – А может, просто выбросим этого набальзамированного косноязычного хряка за борт? Тут рыбы неизбалованные, съедят и такое. Или ты тоже намерен умолять, чтобы тебя повесили?

Коротышка поперхнулся и закашлялся. Он явно не ожидал такого развития событий. Вадик радостно хлопнул в ладоши.

– Точно, Витек! А я, дурак, сижу себе, думаю, как же теперь… ну ты голова! Расстреливать он меня вздумал… видали? Да я тебя, замухрышка хренов… Эй, кто там!

Он повернулся к двери и защелкал пальцами, призывая к себе верных крепышей. Но тут в углу пробудился наконец от летаргического сна и вскочил на ноги Владимир Ильич Вознесенский.

– Стоять! – заорал он. – Да вы что? Да кто вы такие? На кого хвост поднимаете, мать вашу?! Молчать!

Вовочка стоял посередине кают-компании, широко расставив трясущиеся руки, как будто пытаясь защитить что-то незащитимо огромное. Он был в сильнейшем волнении, губы его дрожали.

– Ребята, – Вовочкин голос сорвался, перешел на шепот. – Ребята, дайте ему шанс, ну что вам стоит? Ну, я вас очень прошу… бывает ведь так, что похож человек на мудака, а потом оказывается совсем-совсем другим… разве с вами так не бывало?

Все молчали. Вовочка всплеснул руками и снова закричал:

– Дайте ему хотя бы газеты прочитать! Он разберется! Вот увидите! Вадька! Это же мой подарок, вы же сами говорили, что мне и решать! Было или нет? А теперь за борт, да? За борт, да? Витька! Ты ведь сам говорил, что мы в ответе за тех, кого приручаем.

– Это не я, – пожал плечами Витька. – Это великий гуманист. А великим гуманистам верить нельзя. Они вруны, каких мало.

– Ну и что? – горячо возразил Вовочка. – Может и врут, зато как красиво! Нельзя же такую красоту вот так просто… за борт. Дайте хоть газеты…

– То ебую газет! – эхом отозвался коротышка, придвигаясь поближе к Вовочке.

Вадик потряс головой. Он не верил собственным ушам.

– Ты что, Вова? Ты разве не слышал: он меня расстрелять хочет. Меня! И при этом еще имеет наглость жрать мою же водку и «ебовать» газеты! Тебе кто дороже: я или эта мумия?

– Он не мумия! – крикнул Вовочка. – Он гигант!

– Я – гигант! – сказал карлик.

– Слышали? – Вовочка повернулся к коротышке. – Владимир Ильич, ну скажите им… вы же видите к чему идет…

Лысый карлик надменно качнулся с пятки на носок.

– Большевики никогда не пугались Тео! Тео – надежный помощник любого настоящего большевика! – он притопнул ногой. – То ебую газет!

Снаружи послышался шум подлетающего вертолета.

– Вот они, газеты. Прибыли как раз вовремя, – усмехнулся Веня. – Легок черт на помине. Кстати, о черте: Тео – это не имя, как вы, возможно, подумали. Вождь и учитель имеет в виду «террор».

– Витя, – произнес Вовочка умоляюще. – Будь другом…

Витька пожал плечами. Решение опять зависело только от него, как и в большинстве случаев, когда в стане «четырех В» возникали разногласия. «Слишком долго колеблется, – разочарованно подумал Веня. – Значит, уступит Вовке. Трезвый потому что. Еще бы пару стаканов, и это чучело точно полетело бы за борт… Это ж надо, от чего судьбы мира зависят…»

– Ладно, – сказал, наконец, Витька, выходя из задумчивости. – Быть по-твоему, Вовик: пусть хоть газеты прочитает. Куда он отсюда, с корабля денется? Утопить всегда успеем. И потом – действительно, твой это подарок, тебе и решать. Хотя лично я бы его…

В кают-компанию ввалился запыхавшийся крепыш, таща на огромном серебряном подносе гору газет и журналов.

– Вадим Сергеевич… куда поставить?

Вадик брезгливо поморщился.

– Только не здесь. Тут люди кушают. Отнеси куда-нибудь… – он на секунду задумался и, так ничего и не придумав, раздраженно махнул рукой. – …где пачкать не жалко. И этого господина – туда же. Да смотрите за ним в оба. Головой отвечаете.

Через два часа Веня вышел на палубу. В кают-компании Вадик и Витька азартно обсуждали способы возвращения мумии в неодушевленное состояние. Витькина экспериментаторская фантазия и вадиков немалый практический опыт делали эту тему неисчерпаемой и потому интересной для обоих. Вовочка стоял, облокотившись на фальшборт и грустно смотрел в спокойное серое пространство. Веня хлопнул его по плечу.

– Не грусти, Вовик. Ну зачем он тебе живой? С мумией всегда спокойней: никуда не убежит, ни проблем, ни споров, ни претензий, тишь да благодать. Да и был бы он еще приятным мужиком… а то ведь злобный карлик какой-то, честное слово. Ну? Что ты молчишь, чудило?

Вовочка безнадежно покачал головой.

– Ну ничего вы не понимаете… ничего… Это ведь шанс, Веня. Уникальный исторический шанс. А вдруг еще можно что-то поправить? Где-то поменять? Перетряхнуть…

– …и обустроить Россию, – насмешливо продолжил Веня. – Реорганизовать Рабкрин. Окружить и взять Питер.

– Паавильно! – послышалось сзади. – Именно так!

Сопровождаемый двумя одинаковыми крепышами в черных пиджаках с серым подбоем, подпрыгивающей геморройной походкой к ним направлялся коротышка.

– Именно так, батенька! – он решительно взмахнул рукой, в которой сжимал свернутую трубкой газету. – Нечего миндальничать! Действовать надо, действовать!

Вовочкино лицо просветлело.

– Непременно, Владимир Ильич, непременно, – он загородил коротышке дорогу в кают-компанию. – Вы туда пока не ходите, ладно? Мне еще нужно утрясти некоторые разногласия… Как вам газеты?

Карлик резко остановился.

– Говно! – воскликнул он, немного помолчал и продолжил. – Хотя и в этой чудовищной куче навоза мне удалось откопать несколько настоящих алмазов.

– Например? – поинтересовался Веня.

– Макая в гадость и кханата, – отвечал коротышка. – Особенно кханата. Хотя и макая в гадость замечательна своим истинным еализмом.

Вовочка вопросительно взглянул на Веню. Тот пожал плечами. На счастье, коротышка понял их затруднение.

– Да вот же! – он развернул газетную трубку.

Веня насмешливо хмыкнул и посмотрел на Вовочку. В руках у коротышки была вовсе не газета, а дешевый порнографический журнальчик.

– Так-так, – сказал Веня. – Теперь кое-что проясняется. Значит, вам понравилось это вот, без сомнения, авторитетное издание. Журнал «Мокрая радость». Так?

– Ну да! – нетерпеливо подтвердил карлик. – Макая в гадость. Еализм в искусстве, батенька. Еализм в массы.

Веня понимающе кивнул.

– Конечно, конечно. Такой реализм всегда популярен. А где граната? Которая «особенно»?

– Да вот же! Кханата!

Коротышка тряхнул журнальчик, и на палубу выпал сложенный в несколько раз подслеповатый газетный листок. Вовочка поспешно нагнулся, поднял и развернул. Наверху единственной полосы большими красными буквами было напечатано: «Граната». И чуть пониже, мельче: «Орган Русской Национал-Коммунистической Партии большевиков-ленинцев». Вовочка почесал в затылке.

– Никогда о такой не слыхал. Веня, а ты?

– Я? Я-то откуда?

– Ничего не значит! – возразил коротышка. – Когда мы начинали, о нас тоже никто не знал. У пони ебота возно гаждает!

– Упорная работа вознагра… – начал было переводить Веня, но остановился, подчиняясь вовочкиному предостерегающему жесту. – Что, Вовик?

Вовочка еще раз дрогнул рукой: не мешай! Теперь уже и Веня услышал отдаленный нарастающий гул.

– Что за черт? – озадаченно произнес Вовочка, вглядываясь в горизонт. – Откуда им тут взяться?

В северо-восточной стороне неба возникли несколько точек. Они стремительно приближались, увеличиваясь в размерах. Вовочка подошел к двери в кают-компанию.

– Вадик, вроде как боевые вертушки летят. Два звена, не меньше. Это твои? Что? Не понял… Иди ты сам туда!

Изнутри донесся взрыв смеха. Бормоча ругательства, Вовочка вернулся к Вене и коротышке. Вид у него был крайне озабоченный.

– Вовик, что такое? – забеспокоился Веня. – Чьи это вертушки?

– Хотел бы я знать…

Вертолеты подлетели уже совсем близко, настолько, что Вене показалось, будто он видит головы пилотов.

– Они в боевом строю! – вдруг отчаянно закричал Вовочка. – Они атакуют! За борт! Веня! Владимир Ильич! За борт! Прыгайте! Быстро!!

Не теряя времени, он подхватил коротышку и с удивительной легкостью вышвырнул его за борт.

– Веня! Прыгай!

– Ты что, совсем сбрендил? – еще успел выкрикнуть Веня перед тем, как почувствовал, что летит.

Он летел в удивительной ватной тишине, зная по собственному военному опыту, что такое случается только и исключительно в момент самого запредельного шума, когда милосердный шок дарит ушам полную глухоту. Затем Веня ударился о воду, хватанул ртом воздух, и, уже уходя вглубь, увидел ослепительную вспышку огня и мир, превратившийся в ад.

7

«Ку-да?» – спрашивали колеса и сами же отвечали: «Ту-да!»

Ку-да-ту-да… ку-да-ту-да… ку-да-ту-да… Веня заерзал, устраиваясь поудобнее на кипе прессованного сена. Кипа была перехвачена проволокой, и лежать на ней приходилось затейливо, чтобы ничего не резало бок или спину. Веню бил неприятный колотун: во многих местах одежда так и не просохла, а там, где просохла, стояла коробом, ломко хрустела балтийской солью. За дощатой загородкой зашевелилась телка, неловко поднялась, замычала, натягивая веревку, приподняла хвост и пустила сильную струю.

«Господи… – подумал Веня. – Где я? Зачем? Как я вляпался в эту невероятную историю? Уму непостижимо. Телячий вагон… сено… сюр какой-то. Ага, как же… телки тебе – сюр, а бегемот в бане – не сюр? Скажи спасибо, что до сих пор цел. Непонятно только, надолго ли. Права была Нурит… Черт!»

Веня хлопнул себя по лбу и сел. Он не звонил жене уже вторые сутки. Теперь уже точно не уцелеть, даже если посчастливится вернуться. Но посчастливится ли? Веня потряс головой, вспоминая вертолетную атаку, шквал огня, обломки яхты и ошметки человеческих тел, дождем сыплющиеся с черного, затянутого жирным дымом неба. Этот дым их и спас, прикрыл пологом, как цыплят от зорких глаз ястреба. Дым, безветрие и случай, потому что вертолеты еще покружили минут пять над местом, где только что стояла белая вадькина яхта, наугад поливая при этом из пулеметов плавающие на поверхности обломки. Веня вцепился в какую-то доску и держался, высунув на поверхность лицо и не шевелясь, чтобы не привлекать внимания. Контрольные очереди вонзались в воду в считанных метрах от него; сквозь пулеметный грохот он слышал свист пуль, их деликатные шлепки при входе в воду, видел их трассирующий след на пути ко дну, туда, где уже причалило на вечную стоянку то, что когда-то являлось роскошным океанским судном. Ку-да-ту-да… ку-да-ту-да… ку-да-ту-да…

Потом вертолеты улетели, унеся с собой и пули, и шум, и ожидание неминуемой смерти. Наступила тишина, вроде бы, безопасная с виду, но Веня еще долго висел на своей доске, ничего не предпринимая, безуспешно пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. Когда же он, наконец, отважился высунуть голову из воды и оглядеть удручающую картину произошедшего апокалипсиса, то немедленно выяснилось, что, кроме него, в живых ухитрился остаться еще и Вовочка, что выглядело неудивительным и даже в определенной степени справедливым: ведь именно Вовочка первым распознал приближающуюся опасность.

Вовочка плавал совсем рядом, вцепившись в небольшое бревно. Веня оттолкнулся от своего обломка и поплыл к нему.

– Слава Богу, Веня, ты жив… – проговорил Вовочка, всхлипывая. Лицо его было мокрым – то ли от слез, то ли от морской воды. – Хорошо, что уцелел именно ты.

– Именно я? – переспросил Веня. – Почему именно я? Почему не Вадик или Витька? И почему ты думаешь, что они погибли? Может быть…

Вовочка снова всхлипнул.

– Нет, Венечка. Я уже сплавал, посмотрел. Все погибли, кроме нас. Повезло нам несказанно. Стояли снаружи, да еще и на таком месте, что отбросило хорошо. Там-то, ближе к середке, все пулеметами покрошили, каждую досочку. Кто от ракет не погиб и с яхтой не утонул, того пуля нашла. Только мы втроем и остались. Надо к берегу грести, уходить. Неровен час, вернутся проверить.

– Подожди, – сказал Веня, хватаясь за бревно. – Ты не ответил: почему именно я? И почему втроем? Кто третий?

– А меня вы, что, не считаете? – вдруг ответило бревно уже знакомым фальцетом. – Я тей ети.

От неожиданности Веня отдернул руки, хлебнул воды и чуть было не пошел на дно. Бревно захихикало, повернулось вокруг своей оси и оказалось на поверку коротышкой.

– И ваша истеическая необходимость тоже понятна, – продолжал карлик. – Кто же без вас будет пей водить? Вы ведь жидок, батенька, не так ли? Любому вождю всегда жизненно необходим жидок в качестве толкователя. Вы сейчас – мой главный толкователь, батенька. Факт истеического значения.

– Да пошел ты! – гневно вскричал Веня, отталкиваясь от коротышки. – Сволочь! Нашел себе переводчика…

Но тут вмешался Вовочка.

– Веня, не надо! – умоляюще проговорил он. – Не время сейчас ссориться. Давай, хотя бы до берега доберемся, а? Да и выбора у тебя нет, кроме как за него держаться, иначе утонешь. Сам посмотри… Веня… ну, Веня…

Их и в самом деле уже порядочно отнесло от места катастрофы; вокруг не было ни одного подходящей деревяшки, за которую можно было бы ухватиться. Ни одной, кроме мумии, которая оказалась плавучей, как пробка. Сначала Веня упрямо отказывался от помощи коротышки, плыл к берегу своим ходом. Сама мысль о том, что жизнь его может быть поставлена в прямую зависимость от мерзкого карлика, казалась Вене оскорбительной. Снова цепляться за этого идола? Снова – после бесчисленных пионерских линеек и комсомольских политинформаций, после детских скандирующих утренников, после занудных школьных сочинений и натужных парадов в честь столетия? Снова зависать на нем, зависеть от него – и когда? – теперь, в момент, когда вся эта картонно-кумачовая бутафория казалась не только разрушенной, разбитой, свергнутой с постаментов и тумбочек, но и надежно забытой, безвозвратно погребенной под толщей двух десятилетий… да когда же это кончится, братцы? Когда? И кончится ли когда-нибудь?

Но берег приближался слишком медленно, а силы иссякали слишком быстро. В конце концов Веня сдался и уступил увещеваниям обеспокоенного Вовочки. Когда он подплыл и оперся рукой на плавучего вождя, тот злорадно хихикнул:

– Ага… не можете без меня… не можете… стая и стоя.

– Старая история… – машинально перевел Веня и понял, что тем самым фиксирует факт собственной позорной капитуляции.

Вернулся не только вождь, вернулся и он – октябренок Венька Котлер, так мечтавший в свое время стать пионером.

Теперь Веня и Вовочка гребли синхронно, ухватившись за коротышку с двух концов, как за бревно. Движение резко ускорилось. Мумия молчала, сосредоточившись на чем-то своем.

«А ведь и в самом деле бревно бревном, – подумал Веня. – А мы с Вовкой, как когда-то на субботнике, держимся за два его конца. Только тогда мы его тащили, а сейчас – наоборот. Диалектика…»

Но даже от этой, вроде бы, невинной его мысли настолько разило капитуляцией, что Веня настрого запретил себе думать о чем бы то ни было – во избежание дальнейшего перерождения. Процесс возвращения в колыбель, как и всякое слишком резкое омоложение, был чреват неожиданными неприятностями, например, смертью от дифтерита или скарлатины.

На берег вышли уже в сумерках. Вовочка настаивал на том, чтобы немедленно двигаться дальше. Он был уверен, что опасность еще не миновала. В новой ситуации полковник заметно приободрился. Еще недавно он плакал о забвении прежних идеалов и о несчастной мумии, исчезновение которой не колышет ровным счетом никого. Теперь же, когда вертолетная атака зримо доказала его неправоту, следовало позаботиться, скорее, о том, чтобы избежать излишнего внимания. Вовочка понятия не имел, кто именно послал вертолеты: слишком многие могли без проблем собрать дюжину «Черных Акул» для одной точечной миссии. Но личность заказчика его мало волновала.

Важным представлялось другое: неведомые враги не собирались требовать мумию назад. Наоборот, они явно стремились уничтожить и ее саму, и всякий след ее похищения. Об этом свидетельствовала хотя бы тщательность пулеметной обработки. Вертолеты напоминали киллеров, которых беспокойный заказчик обязал произвести не один, а целых пять контрольных выстрелов. А коли так, то следовало ожидать, что такой заказчик не удовлетворится обычным докладом об успешном исполнении, а трижды проверит и перепроверит получившийся результат. Например, связавшись с береговой охраной. С литовской полицией. С калининградской милицией. С мафией, с чертом, с самим Богом, наконец. Да и спутниковые снимки с тремя людьми, выходящими на пустынный берег, наверняка лягут на чей-то стол в самом ближайшем будущем. А значит, преследование очень скоро возобновится, и потому, чем скорее они сделают отсюда ноги, тем лучше.

Коротышка тоже торопился: едва ступив на твердую землю, он потребовал газет, а таковые могли оказаться только в населенном пункте. Веней владела апатия; он просто тащился в кильватере двух Владимиров Ильичей, как тащится за кормой куль с бельем, выброшенный на постирушку варварским старым матросским способом. Впрочем, всеобщее согласие продолжалось недолго. По косе можно было двигаться либо на юго-запад в сторону России, либо в противоположном направлении, к Литве. Полковник решил в пользу первого варианта. Он предлагал силой или кражей добыть машину, добраться на ней до железной дороги и далее убегать поездом, причем товарным.

Однако коротышке этот план решительно не понравился. Он сразу заявил, что не собирается прятаться в варварской стране, в которой к тому же царят беззаконие и доносительство. Лучше всего скрываться от преследователей в Швейцарии, на худой конец – в Германии. В крайнем случае, подойдет и Польша. Но делать это в России? – Нет, ни за что!

– Поебал ты! – кричал он оторопевшему Вовочке.

– Прибалты, – поспешно успокаивал товарища Веня. – Он сказал «прибалты».

– Поебал ты – те же немцы! А гео мания всегда была на моей стороне!

– Гео мания? – переспрашивал Вовочка с надеждой. – То есть, любовь к земле? К России?

– Германия, Вовик, Германия… – расхолаживал его Веня. – И любовь тоже – к Германии.

– В поебалтике блядские пахтии! – кричал коротышка. – Они помогут!

С первым утверждением Вовочка рад был согласиться, хотя и не очень понимал, как из него следует второе.

– Конечно, блядские, Владимир Ильич, – горячо начинал он, но Веня снова разочаровывал:

– Он имеет в виду: «братские», Вовик… «братские партии».

Так они стояли и пререкались посередине Куршской косы, неизвестно на чьей ее части, пока на пустынном шоссе не показался грузовой фургон, направляющийся к югу. Это решило спор в вовочкину пользу – возможно, благодаря впечатляющей умелости, с которой он остановил машину, а затем вытащил из кабины и отправил в глубокий нокаут здоровяка-шофера. Скорее всего, коротышка пришел к выводу, что дальнейшие пререкания могут привести к неприятным последствиям.

Фургон вез тепличные огурцы, бледно-зеленые, прямые и длинные, как сильно заплесневевшие французские булки. Выбросив в кювет несколько ящиков, Вовочка освободил место для Вени, коротышки и связанного литовского шофера. Ехали долго. Время от времени машину останавливали на блокпостах. Изнутри было слышно, как полковник привычно договаривается со служивыми людьми о сумме проездного побора.

На окраине Калининграда Вовочка угнал «восьмерку», и они пересели, оставив водителя в фургоне. Потом бросили и легковушку; к сортировочной станции в Черняховске подошли уже глубокой ночью. Веня и Вовочка валились с ног от усталости, коротышку же, казалось, ничто не брало. «Мумия, она мумия и есть, – зло думал Веня. – Как и обещали: жил, жив и будет жить. В воде не тонет и, наверное, в огне не горит. Впрочем, насчет огня еще надо бы проверить…»

Станция выглядела необитаемой; напряженно всматриваясь под ноги, чтобы не споткнуться, они шли вдоль длинных верениц товарных вагонов и рефрижераторов. Неожиданно сбоку соскочил с тормозной площадки кто-то с фонарем, посветил в лицо впереди идущему Вовочке:

– Кого ищете, земляки?

– Дядю Ваню, – коротко отвечал Вовочка.

– А-а, дядю Ваню… так это близко. Еще метров сто вперед и третий путь справа. А много берете?

– Тебе не хватит…

Отошли еще на несколько шагов, и коротышка не утерпел, спросил:

– А дядя Ваня это сочувствующий или большевик?

– Свой это, Владимир Ильич, свой, – шепотом заверил его Вовочка. – Из братской партии…

Забирая вправо, они дважды пересекли пути.

– Вот он, – сказал Вовочка, указывая на тусклый свет, неохотно сочащийся из-за приоткрытой двери одного из вагонов. – Дядя Ваня. Торговля портвейном в разлив.

– Вазлив? – переспросил коротышка. – Почему именно вазлив? А, понимаю: используете истеический опыт. Это умно, батенька, очень умно. Я действительно несколько месяцев жил вазливе.

– Где?

– В Разливе, – устало пояснил Веня. – Станция такая, под Сестрорецком. Там он прятался какое-то время. Ты что, забыл? В шалаше… Оттуда еще до сих пор две пары ног торчат: Надежда Константиновна и Дзержинский. А Ленин где? – А Ленин в Польше.

– Анекдотец-то боодатый, – заметил коротышка обиженно. – Могли бы найти чего посвежее. Боодатый и истеически лживый. Не было там ни Надежды Константиновны, ни Феликса Эдмундовича.

– Ну и что ж, что бородатый? – огрызнулся Веня, не вдаваясь в исторические тонкости. – Какая у тебя ряшка, такой и анекдотец.

– А ну, тише! – одернул их Вовочка. – Потом ссориться будем, в вагоне. Но сначала затариться надо.

Веня вздохнул.

– Как ты еще можешь о выпивке думать? Неужели не устал? Давай уже залезем в какой-нибудь вагон, все равно в какой…

– Дурак ты, Венька! – зло перебил его полковник. – Не понимаешь ничего, так помалкивай. Все равно в какой вагон? Ага, как же… Отсюда, как ни крути, через две-три границы проезжать надо – об этом ты подумал? У железнодорожной охраны нюх почище собачьего: вскрытый вагон чуют за версту, не глядя. Вот тебе и досмотр, вот тебе и нары. И хорошо, если только железнодорожники нас искать будут… а ну как, еще и эти подключатся, сегодняшние, которые на три звена вертолетов расщедрились?

– Как же тогда?

– Как, как… искать надо. Искать людей, которые нас с собой возьмут. Чтобы законно ехать, под пломбочкой.

– Конечно! – восторженно воскликнул коротышка. – Как это я забыл! Конечно, под пломбочкой! А знаете ли вы, батенька, что я когда-то в пломбиованном вагоне по всей гео мании…

– Знаю, знаю, Владимир Ильич… вы только это… потише, ладно? Потом расскажете…

На звук шагов из вагона высунулась усатая физиономия проводника. В любом другом месте его могли бы звать, как угодно, например, Петей… или Богданом, Гиви, Теймуразом, Арутюном, Джоном Доу, Чингачгуком и еще черт знает как, но здесь, в креозотовой паутине железнодорожных путей, по незапамятно давней традиции сортировочных станций и станционных сортиров, он имел право на одно и только одно имя: дядя Ваня. Он переходил в статус дяди Вани скачкообразно, немедленно после того, как, сжимая в кулаке заветную накладную, выезжал из начального пункта А в сопровождении десятка цистерн с портвейном или вермутом, или плодово-ягодным, или каким другим жидким ядом, и пребывал в означенном статусе в течение несколько дней, а если повезет, то и недель, до самого прибытия в конечный пункт Б.

Много ли есть на этом свете счастливцев, которые могут быть твердо уверены в своей нужности людям? Которые точно знают, что люди их ждут, вглядываясь из-под мозолистой руки в дымное далеко, облизывая пересохшие губы, вздыхая и обмениваясь удрученными взглядами? О которых вот уже в сто пятидесятый раз звонят на предыдущую сортировочную и умоляют отпустить, дать ему волю, поставить в состав, потому что дядя Ваня, хотя и не принадлежит никому, но нужен всем и потому подло задерживать его у себя слишком долго.